Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 5. Долгожданная работа

Глава 5. Долгожданная работа
Тула. Зареченский район. Вечер 25 мая 1999 год

И вот наступил стержневой момент. Сперва где-то неблизко, но достаточно отчётливо послышалось знакомое для всех урчание, которое с каждой последующей секундой возрастало звучанием и пядь за пядью, наконец, преобразовалось в оглушительный рёв. Представлялось, будто бы что-то вылезшее откуда-то из адова чрева, теперь накатывалось неохватной и настораживающей волной прямо на весь мир. Могучая неведомая лавина приближалась в виде многотонного железного «животного» — анагогическое перемещение которого, подтверждалось трусливым трепетом округи. Тяжеленный грузовой поезд, ведомый тремя локомотивами, как чудовищная махина неотвратимо двигался навстречу бесстрашно ожидающим его людям. Чудилось, будто бы он требует непререкаемых и незамедлительных сатисфакций — здесь и сейчас. Земля во всей окрестности дрожала, дребезжала и тряслась мелкой дрожью. Точно в ужасе цвиркая, в здании трепетала полиэтиленовая плёнка, часто и меленько вибрировали: стены, пол, потолок — весь дом. Буквально валом, всё вокруг, предалось последней тряске, словно предсмертной агонии.

Ненамеренно предавшись гипнозу (как вящей магии) этой необузданной мощи, прыгуны, едва дёрнувшись, наизготове привстали, застыв как заворожённые. И тут же опомнившись, как бы спохватившись, все как один, по неведомой команде свыше, повскакивали со своих мест и ринулись на выход. Торопко гуськом, почти не толпясь, они теперь выпрыгивали через тот же лаз из окна на волю как десантники через дверь самолёта в воздушное пространство. Мигом, перемахивая по перекладинам через двухметровый заборище, будто бы его и нет — рассыпались как горох в раздолье.

Поезд шёл по среднему пути. Уже заметно стемнело. Андрей и Сергей, как и все, переметнувшись поверх изгороди, опрометью кинулись к железной дороге. На этом участке, от жилых домов она тянулась на расстоянии где-то метрах в тридцати через травянистую пустошь, поросшую там и сям дикорастущими кустами сирени и бузины. Ребята прыжками и малыми перебежками подкрадывались от бузинника к бузиннику, визуально определяя местонахождение вагона с охраной. В волнении, они как можно ближе подступали к приближающемуся на колёсах — огню и металлу. Вагон охраны нарисовался в самом начале и это — значительно облегчало работу. Андрей, проигнорировав габаритку с прикрытием, которое почему-то вообще на данную минуту не проявляло активности, и даже дверь была прикрыта, прямиком кинулся к вагонам с грузом. Но что-то его остановило! Почуяв спиной неладное, он обернулся. А найдя взглядом отставшего товарища, обомлел. Тот стоял у обочины, невменяемый, с перекошенным ртом, весь сжавшись, в перепуге скрестив перед собой руки, загораживая притиснутыми кулачками шею. Андрей хотел было окрикнуть Сергея. И пусть неперекрикиваемый рокот локомотивов уже существенно отдалился, оставляя лишь периодически брякающий на стыках перестук колёс плавно движущегося состава, пусть уже без труда можно было бы окликнуть другана, но что-то снова заставило его переиначить задуманное и надоумило возвратиться назад.

Сергей плакал навзрыд и по его щекам катились крупные слёзы, а в вытаращенных глазах, переполненных ужасом — сквозило оцепенение. Мальчишка, в нахлынувшем бессилии припал на одно колено. Он импульсивно пытался встать, порывисто трепыхаясь как подраненное животное и превозмогая неведомую боль, что-то молитвенно лопотал себе под нос. Кажется, он проклинал и жизнь, и товарняки, и слитки, а в особенности — эту свою «подлую, жалкую и трусливую» … как он тогда костерил её — свою собственную плоть. Так или иначе, Сергей безумно страдал.

Поначалу приятель не ожидал увидеть ничего особенного, исключительного. Он подбежал, тешась лёгкой надеждой, что произошло что-то незначительное. Может слегка похужело. Может, ногу подвернул (заурядное дело!), тошнота али рвота … да мало ли ещё чего? Да что угодно. Но подбежав и присмотревшись, он внезапно остро осознал тлетворную серьёзность своего непонимания ситуации. Неправильного восприятия психологического положения друга, притом друга испытанного — и временем и трудностями. Ему вдруг пронзительно больно взбрело в голову, что он только сейчас, наконец, правильно осмыслил неуместность и циничность своей слепоты. Этого своего безразличия. И правда! Почему он раньше не проявлял участия? Почему не любопытствовал?! Чужаки и то, получается, заметили прежде! И только теперь, во-первых, после этих нынче услышанных ядовитых подковырок да злющих разговорчиков, неожиданно раскрывших ему глаза на «слабости» близкого приятеля, он узнал для себя запоздалую правду. И только в последующем, он проникся тяжестью обстоятельства, в конце концов, вникнув в самую суть зловещего знания, открывшего ему занавес. Он ощутил разумом истинную сущность Сергея. И от этого ему самому стало жутко страшно. Ибо доселе, он, Андрей, оказывается, был таким форменным придурком, так мало обращавшим внимание на всякого рода мелочи, которые, как обнаруживается на самом деле совсем не мелочь. Андрей зримо понял, что он не кто иной, как — остолоп и даже подытожил свою незрячесть бесчувствием. Серёжка, как он страдает! и это каждый раз, всякий прыжок … этот маленький друг, стоящий гораздо ценнее многих других более сильных телом сотоварищей. А ведь он даже не намекал ему никогда и никогда не жаловался. Как же он допрежде не мог всего этого видеть?!

— Ты чего, Серёжа?

— Боюсь я, боюсь, Андрюшка! Прыгаю, наверное, в сотый раз, а сам в сотый раз и боюсь, смертельно боюсь! — обхватив щёки ладошками, виновато потупив взор, прокричал малец. И тут он, упав на колени и, измученно вперив взгляд в небо, заорал, как будто там кому-то на небе:

— Как гляну на эти громыхалы! Услышу этот рык безумный, в холодный пот меня бросает, как в омут … сердце замирает в груди, ноги не бегут, не слушаются, подкашиваются, будто ватные! Ведь в этих колёсах гадких — ничего святого нет!

— Серёжка! Не прыгай тогда, я поделюсь с тобой. Поможешь мне, соберём чушки, сообща отвезём их; по рублю с кило твои, а хочешь поровну.

— Нет, Андрюшка! Я должен сам прыгать. Сам. — Трясясь всем туловищем, в каком-то неистовстве кричал малыш. — Понимаешь? Нас не спасут по рублю с килограмма. А пополам, это — тебя обкрадывать. Нет, нам много денег надо; долг за квартиру, один какой … ты же знаешь наши дела! Кто мамку кормить будет, если не мы с Федькой. Кто? Скажи?! — размазывая кулаками по лицу обильную мокроту, и задыхаясь от собственного плача, с жаром быстро тараторил в отчаянии мальчишка, — Федьке третий месяц зарплату не дают. И дадут ли вообще?! На что жить будем??? Я должен! Должен … квартплата давит. Выселят же на улицу!

И напоследок всхлипнув, как будто в итог сказанному, он глубоко вздохнул и, резко со свистом выдохнув, беспорядочно и скоренько утерев лицо дрожащими руками, стремительно побежал за подножкой. Резво вскочил на неё, и тут же стал проворно вскарабкиваться по скобам на самый верх. И только теперь было видно, что опять штаны у мальчонки сверху донизу кривой и узенькой тёмной полоской были мокрыми. Но тот, неглижируя выдавшуюся нелепость, ловко перемахнув через бортик, мгновенно скрылся за ним, а уже через мгновение была на борт поставлена первая чушка, тут же рядом вторая, третья … Андрей, всего этого конечно не видел, он сам в соседнем вагоне усердно исполнял аналогичные манипуляции.

Продолжение следует ...