История моих ошибок.Часть 4. Глава 44

Глава 44. Восьмой круг ада

На следующее утро Илья ничего не помнил и очень забеспокоился, увидев мое бледное лицо и перекошенную фигуру. Я потребовала, чтобы он немедленно купил мне билет в Москву, так как мне необходимо было показаться врачу, что в Киеве я сделать не могла, не имея прописки. Это сейчас на каждом углу расположились конторы по предоставлению платных медицинских услуг, а в советские годы для заболевших была одна дорога — в районную поликлинику. В столице-то еще кое-какие коммерческие медучреждения встречались, но спектр врачей-специалистов был не широк, а вот расценки отличались дороговизной, обычному интеллигенту они были просто не по карману.
>Наверное, законный муж испугался, что, приехав домой, я могу обратиться не только в поликлинику, но и в милицию, а это уже пахло статьей (не зря мой папаша сбежал из родного дома и прятался у меня). Уже прекрасно зная мои слабости, он немедленно приступил к игре на одной из них - жалостливости: он плакал, просил у меня прощения, а потом начал биться башкой о стену, чтобы превозмочь якобы возникшую на нервной почве нестерпимую головную боль. Может, она у него, и взаправду, разыгралась, но только совсем не от переживаний по моему поводу, а от выжранного накануне количества спиртного. Артистом он был неплохим, особенно ему удавалась роль несчастного ребенка, брошенного жестокосердной матерью и страдающего от одиночества и ненужности никому в этом мире. Прожив довольно долгую жизнь и расставшись с некоторыми иллюзиями, я полагаю сейчас, что этот образ был приготовлен специально для исполнения передо мной, потому что я сама находилась в такой ситуации, то есть мое сердце сопереживало и рвалось на части, когда я встречала других людей, испытывающих нечто подобное.
Я сидела на диване, забившись в дальний угол, а он, свернувшись калачиком, устроился рядом, и, положив голову мне на колени, слабым голосом попросил: «Полечи меня, ведь только ты это можешь сделать!» В этом я ему отказать не могла — стала снимать боль. Он стонал, по лицу текли громадные слезы — и мое сердце дрогнуло. Приблизительно через полчаса ему стало легче, он начал обцеловывать меня, бормоча слова благодарности, потом последовало очередное признание в любви, затем клятвенные обещания того, что мне больше никогда не придется пережить подобное, и что он сделает меня самой счастливой женщиной на свете, а пить уже практически бросил — не пригубит даже крохотной стопочки, как бы его не уговаривали друзья! Затем последовали страстные поцелуи, жаркие объятия — не трудно догадаться, чем все закончилось.
Психологи утверждают, что существует такой тип людей, которым для придания остроты сексуальной жизни абсолютно необходимо сначала терзать свою партнершу, а затем подарить ей неописуемое блаженство. Видимо, мой многоопытный муж был именно таким, называя нашу жизнь «итальянские страсти», потому что пройти через это испытание мне пришлось еще трижды, причем каждый раз сценарий повторялся с небольшими вариациями: стоило мне начать собирать чемодан, как он ложился на пол, обхватывал мои лодыжки руками и начинал рыдать, причитая в голос: «Пташенятко ты мое, лелеченятко ты мое!» - и так далее — всё на украинской мове, с надрывом и обещаниями покончить жизнь самоубийством, если я его брошу. Когда это случилось во второй раз, я собрала чемоданы и уже стояла в прихожей, а муж, не сумевший разжалобить меня, выскочил на балкон и перекинул одну ногу через перила, обещая, что, выйдя из подъезда, я натолкнусь на его труп. Винить себя в его смерти всю оставшуюся жизнь мне совершенно не хотелось, и я простила. Идиллия длилась четыре месяца, потом очередная пьянка и мордобой. На этот раз я добралась до вокзала, и черт меня дернул позвонить, чтобы убедиться, что он ничего не натворил. Он долго не отвечал — у меня прямо сердце упало, потом все-таки взял трубку, но такого голоса у него я никогда не слышала: как-будто он говорил из могилы, умолял вернуться, сказал: «Без тебя я умру...» Голос звучал безжизненно, на одной ноте — на этот раз он не притворялся, я это почувствовала и вернулась.
У него было очень высокое внутричерепное давление, это выяснилось, когда он жил летом у меня и обследовался в Институте им. Бурденко. Так что диагноз, которым он меня шантажировал, приглашая замуж, - рак мозжечка — не подтвердился. А красиво было задумано, в расчете на мою доверчивость и жалостливость: «Наташа, мне осталось жить совсем недолго, но Бог мне послал такую большую любовь в утешение, а Вы не хотите провести эти несколько месяцев со мной и подарить мне счастье, о котором я мечтал всю свою жизнь! Вы молодая: у Вас все впереди, а мне надо только немного тепла — не отталкивайте меня!» Нашел наивную дуру и окучивал по полной программе. Ни тогда, ни теперь я не могу понять поступков этого мужчины: зачем я ему понадобилась, ведь он был взрослый и умный человек — ну, положим, захотелось ему жениться — неужели в огромном городе не нашлось бы подходящей кандидатуры? Зачем было настойчиво добиваться расположения женщины, которой и так выпало на долю столько испытаний! Возможно, это была месть охотника сорвавшейся с крючка добыче, ведь он попытался заигрывать со мной в первый же день появления в институте, а я его довольно резко осадила. Можно, конечно, предположить, что его обуяла страсть, с которой он не смог или не захотел совладать. Будучи опытным в сексуальных делах, он, видимо, по каким-то признакам, или чисто интуитивно вычислил, что мы, действительно, окажемся идеальными партнерами в постели — по крайней мере, он сумел меня к себе очень сильно привязать в этом плане: наверное, это чем-то напоминало наркотическую зависимость друг от друга. Помню, как перед тем, как окончательно и бесповоротно уйти из его дома, я предупредила его: « Я тебя собираюсь бросить, и довольно скоро!» - а он только рассмеялся в ответ: «Ты меня бросишь? Ха-ха-ха! Да ты меня любишь, как кошка!»
Возможно, его устраивало то обстоятельство, что за меня некому было заступиться, потому что родителям я была не нужна. Он ведь себя знал: что будет пить, шляться по друзьям, лезть под каждую юбку — хороший тесть такому зятю бы шею свернул и не дал бы свою дочь в обиду. А мой папаша, живя в моем доме, за мой счет, обливал меня грязью с утра до ночи: когда мы вернулись в Киев, Илья мне сказал: «Твой отец — редкостный мерзавец и подонок, по крайней мере, я таких не встречал!» Ему надо было просто посмотреть в зеркало — и тут же увидел бы: такого же подлого захребетника, жадного, лживого, распущенного эгоиста, не способного нести ответственность за семью и сделать счастливыми ни свою жену, ни даже собственных детей. Отец-то хоть половинку себе подыскал такую же, не желающую заботиться ни о ком, кроме себя, любимой. Но ведь я была совершенно другой: мое призвание — это семья, муж, дети, которых мне нравится лелеять и баловать, окружать заботой и вниманием, помогать им во всем, оберегать и ограждать от ненужных волнений и испытаний. Для меня в этом заключается смысл жизни, а интересная работа, творчество, дружба и все остальное — это только гарнир к любимому блюду.
Я и об Илье пеклась день и ночь с огромным удовольствием. В его холостяцкой квартире не было ни штор, ни посуды, ни бытовой техники, даже стола на крохотной кухоньке не было, поэтому пришлось либо из дома привезти, либо купить кое-какие вещи. Денег он мне не давал ни копейки: говорил, что у него большие долги за недавно купленную мебельную стенку, потом объяснял, что сделал подписку на необходимые для работы толстые реферативные журналы, которые почему-то раньше были не нужны, а подписанные при мне, так в доме и не появились. Я думаю, что он просто копил деньги, как настоящий альфонс, живя за счет женщины, в данном случае — жены. Причем, расходы наши он неустанно контролировал, заставив меня завести тетрадь, в которую я была обязана записывать все, что покупаю, а вечером отчитываться о тратах. Он не приносил в дом ничего, а я бежала в обеденный перерыв по магазинам, закупала продукты каждый день, ведь у него даже холодильника не было, потом тащила покупки домой, быстренько пила чай и возвращалась на работу. Вечером я сразу же начинала готовить свежую еду, обязательно мясо с гарниром в виде салата «Оливье» или винегрета, или другого овощного блюда.
В еде он оказался очень привередлив — макароны и картошку не ел, чтобы не набрать лишний вес, ведь он был коротышкой, да еще склонным к полноте, вот мне и приходилось готовить каждый день как для банкета, тем более, что у нас очень часто бывали гости — приходили запросто, без приглашения и предупреждения: у них так было заведено. Поэтому на завтрак иногда ничего не оставалось, и муж обвинял меня в том, что я плохая хозяйка. И еще он все время пытался уличить меня во лжи: «Ты купила не 300 грамм сыра, а всего 200!» Бесполезно было объяснять, что я пила с ним чай в обеденный перерыв. Он первым вскрывал и читал получаемые мной письма, хотя писала изредка только мать, да иногда отец, который так меня ославил в моем городке, что я растеряла всех приятельниц, правда, и жалеть о них не приходилось — раз в такие небылицы обо мне могли поверить - значит, это были не друзья, впрочем, я это и раньше знала, да ведь от одиночества любой компании будешь рад.
И еще муж меня строго-настрого предупредил, что, если я попытаюсь получать письма «до востребования», ему сразу же сообщат его знакомые. По всей видимости, он обращался-таки с подобными просьбами к друзьям, потому что однажды, в апреле, наш институт направили на субботник в Ботанический сад, находящийся на другом конце города, а коллектив нашего отдела решил сходить в кино после уборки отведенного нам участка. Я знала, что муж не разрешит, потому что он несколько раз переспросил, во сколько мы освободимся, вот мне и пришлось соврать, что едем на весь день. На самом деле мы работали до обеда и уже уселись в автобус на конечной остановке, расположенной возле сада, как вдруг я увидела приятеля мужа, работавшего неподалеку. Он вышел с территории, уселся на скамейку и стал внимательно разглядывать готовящиеся к отправлению автобусы разных маршрутов. Я плюхнулась лицом на колени своей соседки, чем очень ее удивила, пришлось объяснить, что прячусь от соглядатаев — иначе в кино со всеми не попаду.
За что я всегда буду благодарна бывшему мужу — это за то, что он устроил меня на интересную работу в прекрасный коллектив. Прошло более тридцати лет, а я частенько вспоминаю своих подруг - потому что это были настоящие друзья - с огромной благодарностью и сожалением, что нам пришлось расстаться, проработав вместе всего один год. Хоть профиль института для меня оказался совсем новым, но, как и в предыдущем случае, я выучила терминологию за первые два месяца, а потом уже переводила с листа, не прибегая к словарям, чем несказанно удивляла нашу начальницу, которая никак не могла заставить мою предшественницу, ушедшую в декретный отпуск, выучить необходимую лексику и сделать фирменную картотеку — то есть нанести на перфокарты информацию и обозначить при помощи цветных минирейтеров, какая фирма, в какой стране занимается разработкой или производством продукции, аналогичной нашей. Для меня это было совершенно новым делом, но я посоветовалась с мужем, пораскинула мозгами и сделала — да так удачно, что приходили из других институтов, чтобы посмотреть и сделать нечто подобное у себя, а затем наша начальница даже ездила на какую-то конференцию с докладом о том, как эта картотека помогает работе и в нашем отделе, и всему институту в целом.
А еще неожиданно пригодилось то, что до этого я уже умела пользоваться Патентной библиотекой в Москве, ведь Вера работала патентоведом и иногда просила меня поехать туда вместе с ней, чтобы на месте разобраться с каким-нибудь иностранным патентом — а вдруг наше изобретение уже зарегистрировано в другой стране, а не является чем-то новым и уникальным. Так что я ездила в Москву довольно часто, иногда одна, а иногда с подругой из отдела, мы жили у меня дома по две недели, выполняли намеченную работу, скупали пол-Москвы, чтобы привезти в Киев заказанные нам шмотки и порадовать окружающих. Я и мужа своего приодела, а то при его положении и доходах, он имел всего один костюм, да штук пять заношенных рубашек. Привозила и дефицитные продукты, которых в столице Украины днем с огнем было не найти: кофе, майонез и так далее. А самое главное — я могла отдохнуть душой, меряя шагами родные московские улицы, созерцая знакомые до боли в сердце пейзажи, навещая Сережину могилу и засыпая, уткнувшись носом в любимую подушку на своем собственном диване. Даже мелкие пакости и колкости отца не могли меня вывести из себя: уже весной я приняла решение уйти от мужа, но не хотелось подвести отдел: мы готовили экспонаты к предстоящей международной выставке, которые должны были сначала проверить на патентную чистоту, чтобы потом не пришлось платить сумасшедшие штрафы. Я не могла поступить непорядочно с людьми, которые приняли меня в свой коллектив с распростертыми объятиями, хотя и были сильно удивлены: что это за птица такая странная к ним залетела!
Пришла я в женский отдел, где работало 12 человек, на место уходящей в декрет сотрудницы. В первый же день меня стали расспрашивать о том, кто я, откуда, чем занималась, как оказалась в Киеве. Я честно отвечала на все вопросы, поэтому, не задумавшись ни на минуту, выпалила ответ и на последний вопрос: «Вот Вы рассказали, что любите Москву. Но ведь Вы все-таки ее оставили и переехали на Украину. А что Вы любите в Киеве?» После моего мгновенного ответа: «Ничего, кроме своего мужа!» в воздухе повисла подозрительная тишина. Как потом мне рассказали сами девочки (мы друг друга называли только так, хотя возраст сотрудниц колебался от 19 до 40 лет), они просто обалдели от такой откровенности: во-первых, ждали дежурного комплимента по поводу красоты их столицы, а во-вторых, постарались представить себе этого мужа, ради которого эффектная москвичка бросила любимый город и подалась на чужбину, - наверняка, какой-нибудь писаный красавец типа Алена Делона. Через месяц им посчастливилось встретить нас на улице — надо было видеть изумление на из лицах, которое они даже не сумели скрыть! Муж был в ярости, прекрасно поняв эту немую сцену. Со мной они, однако, поделились своим впечатлением только перед новым годом, когда увидели огромные черные синяки на моих ногах.
Больше двух месяцев мы прожили спокойно. Съездили к его родителям, проживавшим в небольшом поселке в соседней области. Встретили нас радушно, мама и отчим мужа остались одни: дети разлетелись по разным городам. Оба уже были на пенсии, проработав всю жизнь в школе, папа в последние годы был директором и преподавал географию, как и мой отец. Свекровь чем-то напоминала мою мать: самоуверенная, властная, бескомпромиссная. Папа был совсем другой: настоящий интеллигент, похожий на А.П.Чехова — в таких же круглых очках с толстенными линзами, значительно уменьшавшими его прекрасные, добрые, серо-голубые глаза. Он был скромным, несуетливым, доброжелательным, образованным человеком, прочитавшим кучу книг и умевшим интересно рассказывать. А как он рисовал! Его картинами был увешан весь дом, и это были настоящие высокохудожественные работы, а ведь он никогда и нигде не учился! От него веяло таким теплом, добротой и обаянием, что я полюбила его всем сердцем, так как можно любить родного отца, да я и считаю его, моего любимого и дорогого свекра своим настоящим папой, поэтому, разведясь с подонком-мужем, я оставила его фамилию, которая, впрочем, по большому счету, совсем и не его: папа его усыновил, а его собственная фамилия звучит вполне по-русски — скажем, Петров. А вот я навсегда осталась папиной дочкой и ни разу его фамилию не опозорила.
Вспоминаю, как мы вчетвером сидели вечером за столом, ужинали и разговаривали. Илья рассказывал новости о работе, комментировал политические события, мать задавала сыночку какие-то вопросы, а папа сидел молча, подперев щеку рукой и внимательно наблюдал за мной. Я сначала делала вид, что ничего не замечаю, а потом всё-таки спросила: «Почему Вы так на меня смотрите? Мне даже как-то неловко». Папа смущенно улыбнулся и простодушно ответил: «Да вот думаю: как нашему Илюше повезло с женой! А ведь я тебя представлял совсем другой. Ты, Наташа, очень хорошая женщина, а твой отец — очень плохой, злой и подлый человек!» И папа рассказал, что навещал дочку, лежащую в больнице на сохранении беременности, а зять предложил съездить в мой городок, чтобы познакомиться со сватом. За один вечер, проведенный с новым родственником мой биологический отец, проживающий в моем доме, облил грязью с головы до ног всех: и мою мать, и сестру и , главное, меня, повторив все то, что говорил Илье прошлым летом. Он, в силу своего скудоумия, даже предположить не мог, что на свете есть другие отцы и мужья, которые любят своих близких и заботятся о них. Отчим моего мужа, мой любимый папа, Владимир Игоревич, был и останется навсегда моим единственным настоящим папой. К сожалению, мне не довелось с ним больше встретится, но он живет в моем сердце и сейчас.
Свекровь дважды приезжала к нам в гости — она проверяла больные почки в Республиканской больнице. Я старалась всячески ее ублажить и, видимо, ей это понравилось, потому что своим дочерям она объявила: «В старости буду жить только с Наташкой — она уважительная и хорошо за мной ухаживает!». Надо признаться, что никто из ее четверых детей не хотел ее брать к себе в дом, а папу приглашали все. Последний раз свекровь посетила нас летом, муж уже чувствовал, что я терплю из последних сил и скоро его брошу, поэтому решил опередить события и начал жаловаться на меня своей матери, которую он просто органически не выносил, ведь она его, действительно, бросила — отдала малыша своей маме, выйдя замуж во второй раз, так что вырастила Илью его бабушка. Каждый раз, встречаясь, они ругались по любому поводу, один раз сыночек, разозлившись, даже швырнул в мамочку нож, который, пролетев мимо, воткнулся в дверной косяк. Но в этот день они беседовали очень мирно. Он настойчиво требовал: «Скажи, зачем она - молодая, красивая, образованная женщина, у которой даже квартира собственная есть - вышла замуж за меня: старого, больного, некрасивого, с отвратительным характером? Я этого не понимаю!» Ее ответ меня сразил: «Пидживиться захотела!» То есть нажиться на ее сыне, у которого даже холодильника в доме не было, а у меня было все; не я прожила больше года за его счет, а он за мой, ни разу не дав ни копейки на хозяйство! Они разговаривали на кухне, но я вышла в коридор и подслушала. Когда они вернулись в комнату, я собралась и ушла к подруге, свекровь удивилась, что я не бросаюсь ее угощать, а я ей сказала, что теперь ее сын позаботится о ней, а я пойду «пидживиться» в другом месте. Она вся покраснела, клялась, что ничего такого не говорила, но, слава Богу!, со слухом у меня проблем не было. Больше я ее не видела, правда, вернувшись в Москву, получила от нее и папы письмо с извинениями и комплиментами в свой адрес. Больше всего мне запомнилась такая фраза: «Наташка, прости нас за Илью! Поверь: мы его таким не воспитывали, но ведь он давно с нами не живет — вот и стал пить, ругаться да драться.»
Во второй раз муж избил меня перед Новым годом. В нашем институте проводился вечер как раз в годовщину Сережиной гибели. Настроение у меня было отвратительное, вот девочки и решили отпросить меня у моего мужа на застолье, которое проходило прямо у нас в отделе. Все — и юные, и взрослые — были прекрасными кулинарками, стол ломился от разнообразных блюд. Дверь практически не закрывалась, поскольку к нам потоком шел народ из других отделов, с подарками и поздравлениями. Я попросила у Ильи разрешения задержаться всего на час, а начальница, выхватив из моей руки телефонную трубку, стала меня расхваливать и попыталась уговорить его отпустить меня на весь вечер. Однако муж остался непреклонным: только один час, а когда я вернулась домой, зверски избил, назвав шлюхой и попрекнув тем, что посмела веселиться в день Сережиной смерти. Конечно, я не веселилась, мне просто было легче в присутствии хороших людей — это во-первых, а во-вторых, кто он такой, чтобы блюсти мою память о погибшем муже? Он изрядно выпил, притащив с работы бутылку спирта, и только ждал повода, чтобы выместить на мне свою злобу. На следующий день меня спросили на работе: «Ну что: не убил тебя муж за то, что задержалась с нами? А ты говорила...» Тут я приспустила брюки, и все сначала застыли с открытыми ртами, уставившись на огромные черные синяки, а потом дружно заверещали в один голос: «Зачем ты с ним живешь — он же подонок! Немедленно уходи от него!»
Впрочем, он, действительно, не на шутку испугался, увидев, что я ухожу с чемоданами, и вымолил-таки прощенье. За этим последовали почти пять безоблачных месяцев, наполненных любовью и лаской: в выходные он подавал мне кофе в постель и бегал за клубникой на рынок с утра пораньше, чтобы открыв глаза, я увидела перед собой уже вымытые и очищенные от хвостиков ягоды, присыпанные сахаром — я, как птенчик, только открывала рот, а муж мне аккуратно вкладывал в него аппетитную и ароматную ягодку. Он не позволял мне стирать — делал это сам, ведь и стиральной машины у него тоже не было, носил меня по квартире на руках, обцеловывал с головы до ног. В общем, было такое ощущение, что я замужем одновременно за двумя совершенно разными людьми: один нежный и любящий — практически ангел во плоти, а второй злобный жестокий садист, которому место в аду.
В третий раз он напился с друзьями, избил меня и вышвырнул из квартиры в халате, тапочках и без очков — а у меня ведь очень сильная дальнозоркость, больше шести диоптрий, то есть без линз я на улице ничего не вижу. Пришлось унизиться: попросила у соседей разрешения позвонить подруге, та сказала: «Немедленно приезжай!», взяла в долг «пятачок на метро» и поехала к Инне, переночевала у нее, она дала одежду, на следующий день мы вместе приехали в его квартиру за моими вещами. Он рыдал, просил остаться, потом начал угрожать, что пожалею, если уйду сейчас, потому что его смерть будет на моей совести, но меня ждала Инна, и это придавало мне решимости. Мы приехали на вокзал, билетов на Москву не было, оставалось ждать, что появятся на какой-нибудь проходящий через Киев поезд. Вещи я сдала в Камеру хранения, Инне нужно было ехать на деловую встречу, она и так мне очень помогла, мы простились, и я осталась одна. Время шло, а билетов все не было, к тому же меня мучило чувство вины: а вдруг он, и правда, с собой что-то сделает! И я позвонила. Вещи я оставила на вокзале, вечером муж съездил и забрал их. Я предупредила: больше не прощу: только попробует поднять на меня руку — тут же уйду и подам на развод! А для себя решила: все — терпение лопнуло. Через несколько дней уехала на две недели в командировку в Москву и наконец-то решилась позвонить Кириллу и рассказать ему о своих бедах. Но и на этот раз все получилось совсем не так, как я ожидала.