Записки сумасшедшего сержанта

ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО СЕРЖАНТА.

Глюкальная повесть в десяти с половиной главах.

Константин Климов

ВВЕДЕНИЕ В ТЕМУ.

Все, о чем написано в этой повести, конечно выдумка. Некоторые события нереальны не только с исторической, но и с физической точки зрения, и вообще лишены всякого здравого смысла. Но именно они придают повести легкий оттенок “глюкальности". *(см. сноску)
И все-таки, некоторые сюжеты и настроения взяты из реальной жизни конца 8О-хх. Также в повести не изменена ни одна фамилия, это реально существующие люди, вполне реально занимающиеся своим делом. Пусть они не обижаются и считают себя просто однофамильцами, каких немало встречается в мировой литературе.
Еще хочется заметить, что писав это, время от времени ставя крестики в календарь, я чувствовал на своих плечах совершенно реальные солдатские погоны.

27 октября 1988 года.

* Глюкальность - никому не известное направление в литературе.


ГЛАВА 1

-- Семь часов тридцать минут, - сообщило мне радио, когда я одной ногой уже наступил на лестничную площадку, выходя из квартиры. Как обычно мама закрыла за мной дверь. Еще сам до конца не осознав, что вернусь не скоро и вообще куда в такую рань, я вышел на улицу. Пройдя метров сто, я вспомнил, что военкомат находится в другой стороне. На глазах у удивленных прохожих я развернулся и также целеустремленно направился обратно.
Изо рта еще доносился слабый запах вчерашнего ужина. Привычным движением рука периодически пыталась убрать челку со лба, но каждый раз попадала на липкую, шершавую поверхность. Голове казалось, что кто-то постоянно на нее дует. Друзья помогли мне постричься вчера вечером. Голова, обработанная под конец электробритвой и натертая кремом для рук, ослепительно блестела в лучах утреннего июньского солнца.
Солнечные зайчики попадали в глаза прохожих, заставляя их щуриться и таинственно улыбаться.
Переходя через Аничков мост, я внезапно почувствовал значительность данного момента и остановился, чтобы в последний раз перед долгой разлукой вдохнуть всей грудью ароматы Невского проспекта. В это время здесь мало автомобилей и запах выхлопных газов ненавязчив, даже немного приятен.
Но вдохнуть всей грудью не удалось. Набережную Фонтанки, выложенную из гранита, чистили сжатым воздухом. Облако пыли обняло меня со всех сторон. Я шел дальше. Глаза часто моргали. На зубах немножко хрустело. Люди смотрели, кто удивленно, кто сочувственно.
В военкомате висело большое зеркало. Когда я в нем увидел себя, то сразу не знал. На лысой голове, покрытой кремом, прочно осела пыль с набережной. Когда все собрались, подкатил ПАЗик, и лысая толпа хлынула в него. Я оказался среди первых, что в итоге привело к заднему сидению. В маленький автобус вместилось пассажиров раз в пять больше задуманного конструкторами.
Давка была побольше, чем в городском автобусе. Довольно резвый водитель резко тронулся. Все дернулись назад, и я, упираясь плечом в стекло, почувствовал, что выдавливаю его. Схватив стекло рукой за верхнюю кромку, я попытался вставить его на место, но это не получилось.
Нас долго возили по городу. На каждом ухабе стекло вылазило все дальше и дальше. Где-то уже за городом оно выскочило совсем, и я двумя руками стал держать его навесу. Через несколько минут руки затекли. Хотелось бросить его, но сзади ехал "горбатый Запорожец". Мне стало как-то не удобно бросать такое большое стекло в такой маленький "Запорожец". Потом он свернул на другую дорогу. Я хотел было отпустить стекло, но сзади появились "Жигули”. За рулем сидела хорошенькая девушка. Она ни о чем не подозревала и мило улыбалась встречным самосвалам. Прикусив губу, я подумал, что наверное очень напугаю ее таким бестактным действием, и сжал посиневшие пальцы еще сильнее. Но вот наш ПАЗик свернул с шоссе и остановился. Все стали высаживаться, и на мои призывы о помощи в суматохе никто не обратил внимания. Я остался один с вытянутыми в окно руками.
-- Что ты там делаешь? -- удивился шофер. Вместо ответа последовал звон стекла: онемевшие пальцы разжались сами...
Длинная очередь выстроилась в баню.
-- Быстрее, быстрее, -- кричал толстый прапорщик, сидя на крыльце и кидаясь пустыми бутылками в любопытных солдат за забором.
-- Духи! Вешайтесь! -- доносилось оттуда.
Как на конвейере, все раздевались и заходили в душ. Там лилась тонкая струйка холодной воды. Было холодно. Мы стучали зубами, а кто умудрился намочиться, стучали челюстями и черепами.
На выходе стоял солдат и, на глаз оценивая размер, кричал другому, который выдавал форму:
-- Сорок восемь, пятьдесят, сорок шесть!
-- Нет больше сорок шесть!
-- Значит пятидесятый давай!
Так меня одели в форму на два размера больше. С сапогами было лучше, они оказались больше всего на один размер. Одетыми нас привели в казарму, которая отдаленно напоминала медвытрезвитель.
Кроватей на всех не хватило, и большая часть легла спать на полу. Я оказался среди них.

ГЛАВА 2

Проснувшись в шесть утра, мы стали одеваться. Оказалось, что ночью у меня стащили сапоги - наверное какой-нибудь "дедушка" стащил себе на "дембель",- подумал я и даже немного обрадовался. Эти сапоги порядком надоели мне за вчерашний вечер.
Офицеров по погонам я не отличал. Знал только, что у лейтенанта две звездочки. Поэтому я обратился:
-- Товарищ военный, у меня украли сапоги.
Товарищ военный сделал вид, что не расслышал обращения к нему, но на счет сапог ответил:
-- Плохо. Ночью что ли? Предупреждали вас: под голову надо было положить.
-- И портянкой лицо накрыть, чтобы свет не мешал, да?
-- Ну, портянки можешь себе в задницу засунуть! Ха-ха!
-- Спасибо. Очень "весело".
-- Значит так. Слушай сюда. К вечеру если сапог не найдешь, понял да?
-- Так а пока в чем мне...
-- Значит так. Янковский! -- он щелкнул пальцами, как-будто вызывает халдея в ресторане. Подошел сержант.
-- Выдать товарищу кеды. Понял да? Кеды товарищу выдать.
Кеды были казенные, на строгом счету. Поэтому мне были выданы боевые кроссовки, которые были никому не нужны. Казалось, что в них бегали по минному полю во времена первой мировой войны. Шнурков не было, но это не мешало.
Всех построили в длинном коридоре между кроватями.
-- Сейчас будет медосмотр, -- объявил молодой офицер, раздавая медицинские книжки. У него был волчий взгляд. Для большей солидности он сутулился и при его тощей фигуре он был похож на волчонка, который только родился, но уже готов откусить вам ногу.
-- Здесь заполняем, здесь не заполняем. Имя-отчество полностью. Я сказал пол-нос-тью. Время пошло,-- его голос был хриплым, низким с металлическим оттенком. Наверное, с бодуна, а может простыл. Уснул пьяный где-нибудь на улице, вот и простыл.
По коридору все метались в разных направлениях, кто одетый, кто не очень.
-- Вдохните, откройте, закройте, растопырьте. Другим глазом.
-- Нэ. Кэ. И. Бы...
-- Жалобы есть?
-- А?
-- Годен, следующий. Читайте предпоследнюю.
-- Нэт. Я букви нэ умель. Я ходыль брат сол, а мэня армий брат.
-- Жалобы есть?
-- Щто ты хочещь?
-- Годен, следующий! Ты тоже чурбан?
-- Чекщ бар?
-- Годен, дальше!...
Всех построили на плац. Здесь был отличный асфальт. Я уже в мыслях катился по нему на скейте, когда назвали мою фамилию. Ее выкрикнул военный с двумя звездочками на погонах, зачитывая какие-то списки. Я вышел к нему, где уже стояло человек десять.
-- Почему без сапог?
-- Украли. Ночью, -- начал я.
-- Та-ак!, -- он повернулся к остальным, -- этот солдат сегодня моет туалет. Пуговицу застегни. И завтра тоже.
-- Товарищ лейтенант, понимаете...-- я пытался оправдаться.
-- И послезавтра тоже!
Потом мне объяснили, что у подполковников на погонах, как и у лейтенантов, две звездочки. Но путать их не следует.
-- Рэвнесь! От-ставить. Рэвнесь! От-ставить. Рэвнесь! Была команда рав-няйсь!!!
В стороне нас поджидал офицер в форме десантника. Худощавый, ноги колесом, нос как у орла - настоящий стервятник.
-- Привет, салаги, -- поздоровался он, разглядывая нас с головы до ног, -- футболист что ли? -- обратился ко мне.
-- Хоккеист.
-- Нам такие люди как раз нужны! Рост какой?
-- Сто шестьдесят семь.
-- Маловат, но ничего, ничего. Растянем. За мной орлы!
Мы сели в микроавтобус. За рулем сидел солдат в выгоревшей пилотке почти белого цвета. Он обернулся к нам и сверкнув металлическим зубом, вдавил в пол педаль газа. Колеса с визгом провернулись. РАФик сначала немного занесло, но затем выровнявшись, он пулей вылетел через ворота.

ГЛАВА 3.

На большом поле было много вертолетов, самолетов и чего там только не было. Они приветливо крутили винтами, пропеллерами и чем только не крутили.
-- Слазь, приехали, -- заметил майор, -- жить будете здесь, жрать там, а все остальное во-он там. Вопросы есть? У балбесов нет вопросов.
На обеде за нашим столом сидел "дедушка Советской Армии" и, неторопливо выуживая длинным ногтем рыбу и соленые огурцы из перловой каши, рассказывал:
-- Здесь немного поучитесь. Попрыгаете. Когда научитесь прыгать, дадут парашюты. С парашютами прыгать будете. Сколько дней до приказа?
-- Четыреста двадцать.
-- Что?! Вот тебе, вот тебе. Получи сладкий бобик!
Через две недели мы уже научились прыгать со-второго этажа на третий и обратно. Потом с крыши бани на землю и с земли на крышу штаба. Затем, когда мы это делали уже как настоящие,...нам выдали парашюты.
В коптерку стояла длинная очередь. Старшина неторопливо выдавал парашюты. Мне, как молодому, достался "нулевый" парашют. Он был еще жестким и пуговицы плохо застегивались. Приятно пахло новым материалом. Ко-мне подошел наш "дембель" Федя Зубов.
-- Слушай, давай меняться. Я тебе свой старенький отдам. Зачем тебе новый парашют. Учиться на старом лучше, он более притертый уже. А мне на "дембель" скоро, новый парашют нужен. Ну как?
-- Да мне без разницы, -- ответил я, -- а он у тебя не очень старый?
-- Хоть и старый, зато его еще сами Леонардо и Давинчи испытывали. Не понравится, потом еще с кем-нибудь махнешься.
Вобщем, мы с ним махнулись. Парашют был конечно очень старый, еще шелковый. Весь в дырах. Это старшина забыл засыпать нафталином и его съела моль. Лямки совсем протерлись, и из них постоянно лезли волосы. Но, в целом, с ним прыгать было не страшно. Раскрой казался очень модным. Сейчас оказывается снова в моде круглые с дыркой посередине.
Моему другу Олегу Лохову тоже достался "дембельский" парашют, но немного поновее, где-то времен Наполеона. Но, несмотря на это, он был чуть ушит и выглядел что надо. Правда на утреннем осмотре по этому поводу ротный ему сделал замечание:
-- Почему ушит? Не положено еще.
-- Да это не мой. Я на время взял.
-- Бирки с фамилией почему нет? Чтоб завтра была.
-- Есть, товарищ капитан, будет.
После завтрака мы шли по взлетному полю. По краям полосы подполковник Чуманов с группой сержантов устанавливал бордюрные камни. Время от времени мимо проходил полковник Матхонов и ногой валил на бок уже установленные камни. Все начиналось сначала. Так как развлечь сержантов было больше нечем, то эта процедура продолжалась уже вторую неделю.
Было прохладно, моросил дождь. Лето кончалось. Мои кроссовки совсем промокли.
-- Скоро будет пора перебираться на юг, -- сказал, задыхаясь от быстрой ходьбы, Виталик Скрипченко. Ему достался зимний парашют. Он теплый и поэтому тяжелый. И к тому же у него по краям привязаны лыжные палки.
-- Ты палки-то отвяжи, запыхался совсем ведь.
-- Нельзя, говорят, форму нарушать. По уставу положено, пусть будут.
-- А почему три?
-- Две, чтоб от земли отталкиваться вовремя приземления, а третья на случай, если одна сломается.
Ефрейтор Кавка копался в своем самолете ИЛ-13О.
-- Садитесь пока. Стартер сломался, не заводится, черт паршивый! -- он наматывал на винт брючной ремень. Трых-тых-тых. Трых-тых-тых. Он дергал, потом опять наматывал.
-- Кавка, ты зажигание забыл включить, -- догадался Олег.
-- Вот черт паршивый, и точно. А ты газку, газку побольше дай. -- Тр-р-р-р.
-- Ну вот, один мотор завели. Еще три, и поедем.
Когда все четыре винта весело крутились, намекая на полет, дневальный по взлетной полосе махнул нам красным платочком, и мы побежали на разбег. Бежали довольно долго. Иногда задевали лопастями за всяческие бугры, и они разлетались в клочья.
-- Помню в прошлом году, -- ефрейтор Кавка чуть потянул на себя руль, -- мы здесь медведя на винты намотали. Он сидел тут на полосе, грибника какого-то доедал. Вдруг видит - мы взлетаем, и убежал в лес. Еле успел. А мы взлетели, да вспомнили, что путевой лист забыли, ну и обратно на посадку. А медведь - фу, думает пронесло, ребята, и опять на полосу, да еще троих с собой пригласил. А тут мы их раз! Всех четверых и намотали на винты.
Колеса оторвались от земли. Они быстро крутились по-инерции, и еще долго слышался шум подшипников. Земля удалялась. Далеко за холмом показалось озеро, за ним елки. Кто-то в шляпе махал нам рукой. А может и не нам, и не махал. Потом облака стали ниже нас, и когда земля совсем исчезла, Кавка сказал:
-- Давайте прыгайте, пока не улетели куда-нибудь не туда.
Он включил автопилот и пошел открывать нам дверь. Холодный ветер ворвался в кабину. Мы построились по росту.
-- Равняйсь. Смирно. Справа по-одному на выход шагом марш, -- скомандовал сержант Гусаров, шевеля усами. Я оказался последним, и когда я вышел, Кавка поторопился закрыть за мной дверь, чтобы не выпускать тепло. Край парашюта прищемился в дверях, и мне пришлось волочиться за самолетом. Удивленные коллеги посматривали на меня снизу, но ничем помочь не могли. Подтягиваясь на руках, я добрался до двери. Пришлось долго стучаться. Было шумно, и Кавка открыл не сразу.
-- Кто там?
-- Почтальон Печкин! Не узнаешь что-ли?
Ко всему прочему парашют за что-то зацепился, и пока Кавка искал ножницы, мы улетели довольно далеко от наших. Ножницы были тупые и резали плохо. Но когда отрезали, я даже не успел поблагодарить Кавку. Самолет быстро уменьшался. На улице смеркалось. А когда я приближался к земле, было уже совсем темно. Приземлился в лес. Немного поцарапал себе нос об елку, но в целом приземление получилось удачным. Собрав парашют, я начал думать, куда идти. Наш старшина говорил, что в таких случаях надо держать нос по-ветру. Я так и сделал.
Часа через два я вышел из леса, но понял, что пошел не туда. Ветер дул в другую сторону, а в лесу был просто обычный лесной сквозняк переменных направлений. По этому поводу я огорчаться не стал. Перекусив шишками и сусликами, я бляхой вырыл нору и свернувшись калачиком, проспал там три дня.
Остальные отправились меня искать и тоже заблудились. Все это время они гуляли по округе и собирали бруснику для ротного. Когда это им надоело, а я выспался, мы вернулись в часть почти одновременно. Только Виталик Скрипченко попался патрулю и еще сутки просидел в комендатуре.
Дальше мы прыгали каждый день с утра до ночи с перерывом на тихий час.
Как-то раз мы тренировались курить во-время прыжка, и у меня загорелся парашют. Кто-то сверху бросил непотушенную спичку. Чуть не разбился. Хорошо, ниже летел Олег, удалось зацепиться подтяжками за горло. Но с его ушитым парашютом вдвоем было тяжело. Удар оказался таким сильным, что я отбил пятки и порвал кроссовки по всем швам. Неделю пришлось воздержаться от прыжков и походить в войлочных тапочках. Работал у начальника штаба майора Запорожского писарем. Интересный он человек. С детства мечтал летать. Рассказывал однажды, как в десятом классе он склеил себе крылья из брачной газеты и прыгал с ними с балкона. После этого его и взяли в летное училище. Но со-временем стала усиливаться боязнь высоты. Он стал летать так низко, что это стало опасным для окружающих. Пришлось осваивать земную специальность. И вот теперь штаб, кабинеты, коридоры...
Я выздоровел и уже на следующий день собирался идти на прыжки. Вдруг приехал командир дивизии, которому срочно потребовались толковые люди для одного ответственного дела. Когда он пришел в казарму мы с Олегом наводили порядок в расположении. Я двигал кровати, а Олег, глядя в нивелир, говорил ровно они стоят или нет. Когда мы приступили к выравниванию завязок на подушках, командир дивизии подошел к нам.
-- Почему не на учениях?
-- Больные, товарищ генерал-майор.
-- Ну и что у вас болит?
-- Кроссовки. Порвались.
-- Так, хорошо. А у вас? -- обратился он к Олегу.
-- Голова болит.
-- Покажите, что-то не видно. И вообще, чему там болеть, там же кость. Или я не прав? Вобщем так. Нечего сачковать. Эй, капитан, этих солдат я беру с собой.
Так мы попали в распоряжение генерал-майора Стасюка.

ГЛАВА 4.

Ехали долго, но устать не успели - у черной "Волги" были мягкие зеленые сидения. Ответственным заданием оказалось то, что на даче генерала нужно было вскопать огород и развернуть на 18О градусов большую березу, которая по мнению генерала наоборот смотрелась бы более живописно.
Участок был огражден бетонным рельефным забором с железными воротами со стороны дороги. Внутри огромного участка в углу стоял трех этажный дом, похожий на замок. Повсюду разбегались асфальтированные дорожки. В середине находилась площадка с маленькой трибуной, где по утрам генерал строил свое семейство и проводил развод на работы: жену на кухню, тещу в лес на разведку, дочку на приборку расположений, сынишку на рыбалку в магазин. Был еще и зять. Он был хотя и в отставке, но старше по званию. И когда приезжал, то сам проводил утренние разводы, отправляя родственника за водкой.
Из "замка" на крыльцо вышла высоченная девица лет двадцати пяти. Длинные прямые волосы закрывали половину лица в маленьких очечках. Виден был только левый глаз. Она напоминала щуку, выглядывавшую из камыша.
-- Все готово, папа. -- На своих как из проволоки ногах она выполнила команду "кругом" и скрылась за дверью.
-- Значит так, хлопцы, слушай сюда, -- начал генерал, -- вот лопаты, вот огород. До обеда вскопать. Потом займемся другим.
Генерал ушел. Мы взяли лопаты и начали. Земля была мягкая, чувствовалось, что до нас тоже было кому работать.
В огород вышла генеральша с кастрюлей.
-- Покушайте, ребятки, супчика. А то всеравно выливать. Да вы хлеб то маслом намазывайте, намазывайте.
-- Спасибо, мы намазываем.
-- Да вы же не намазываете, а ломтями накладываете!
Пообедав отличными щами со сметаной, мы подошли к огромной березе у самого забора. Березу предстояло развернуть.
-- А у вас есть какие-нибудь инструменты? -- спросили мы генеральшу. Она была маленькая и такая толстая, что голова почти утонула в шею, и лицо постоянно смотрело вверх серенькими глазками.
-- У мужа много разных железок. Пойдемте, ребятки, посмотрите сами.
Мы пошли к сараю. По дороге прошли мимо развалившейся в легком кресле дочки- “щуки". Она читала журнал "Красная звезда" и проводила нас презрительным взглядом.
В сарае было много инструментов. Все было в идеальном порядке и чистоте. Чувствовалось, что до всего этого еще ни кто не дотрагивался. Новенькие топоры были в масле и по росту развешаны на стене. Десяток отверток были окуратно вставлены в дырочки.
-- А что ты думаешь делать с березой? -- спросил Олег.
Наткнувшись глазами на идеально покрашенный зеленой краской лом, я предложил:
-- Может воткнем его в ствол и как рычагом?
-- Да нет. Не пойдет - краску поцарапаем. Влетит нам за это.
-- Можно "Волгу" генеральскую привязать и как...
-- Да ну. Ты что. Он не даст.
-- Тогда может ее спилим, перевернем и на место поставим.
-- Думаешь срастется?
-- Года через три может и срастется.
-- Чепуху мы с тобой болтаем, вот что. Такие идиотские задачи и выполнять надо соответственно. Берем ножовку, молоток и длинные гвозди. Вперед !
К вечеру все было готово. Сошлись на том, что не важно как стоит ствол, главное ветки. Они все были отпилены и приколочены гвоздями с другой стороны.
-- Молодцы! -- сказал генерал, -- За выполнение задачи, максимально приближенной к боевой, объявляю вам благодарность!
На следующее утро к нам подошел замполит, капитан Пыжов:
-- Ребята, я вчера был рядом с генеральской дачей и видел, как вы работали на березе. Я смотрю, вы отличные плотники. Значит вот что: не могли бы вы сегодня мне помочь? Такое дело, у меня дома из стены торчит шуруп. Надо его завернуть. Инструмент есть. А с генералом я уже договорился, он вас отпускает.
-- Нет вопросов, товарищ капитан.
Квартира капитана Пыжова имела некоторые примечательности. Например, паркетные полы были выкрашены коричневой краской. Сверху лежали синие ковры. Многое тоже подтверждало, что здесь живет военный, только что именно, никак не улавливалось.
-- Вот он, -- капитан отодвинул диван.
Из стены за диваном торчал небольшой шуруп.
-- Так вы хотите его завернуть?
-- Да, было бы отлично.
-- А может лучше вывернуть?
-- Нет, нет. Так будет дырка.
-- Хорошо, дайте отвертку.
Капитан принес несколько отверток.
-- Выбирайте любую.
-- Спасибо, пожалуй вот эту.
Пока я возился с шурупом, Олег стоял у окна и тихонько напевал что-то из "Лэд Зеппелин". Я подхватил его третьим голосом на фальцете, и у нас так мелодично вышло, что Пыжов заметил:
-- Да вы оказывается отлично поете! Хотите я вас устрою в оркестр? Зачем вам эти прыжки с парашютами. Свернете себе шеи. А в оркестре будете делом заниматься.
Подумав, мы решили, что это действительно будет лучше для нас и обороны страны. Я завинтил шуруп.
-- Ну вот, совсем другое дело, -- сказал капитан, задвинув диван на место, -- завтра все обсудим. Большое вам спасибо! Без вас не знал бы, что и делать.

ГЛАВА 5.

В клубе округа пахло свежим лаком, мастикой, сапожным кремом и мылом. Откуда-то снизу доносились завывания трубы и шуршание щетки для натирания полов. Капитан Пыжов, как и обещал, привел нас сюда и представил замполиту подполковнику Резнику:
-- Вот я Вам ребят привел. Способные ребята. Поют.
-- Это хорошо, что поют, -- пробасил Резник. Он был довольно крупным экспонатом. По большому носу было видно, что этот человек многое и много перенюхал за свою жизнь.
-- Поете? А это значит что? -- продолжал он, -- это значит и играете. Да?
-- Есть чуть-чуть.
-- Ну вот и отлично. У нас тут ансамбль был. Очень хороший ансамбль. Но ребята увольняются в запас. А это значит что, надо им замену, так сказать. Скоро новый год. Концерт готовить будем. А это значит что. Готовиться пора начинать. Есть у нас еще несколько талантов. Вот с ними собирайтесь, думайте, решайте. Через неделю слушаю готовую программу. Жить будете здесь. Устраивайтесь пока. Завтра зайду посмотрю.
Резник с Пыжовым ушли, а мы стали пробираться через зал в полной темноте вниз. На пути постоянно попадались кресла. Мы отбили об них все колени, но в конце концов добрались до двери перед сценой.
В коридоре было несколько дверей, и мы не сразу нашли ту, откуда доносились протяжные звуки трубы. Там был какой-то солдат и, как потом выяснилось, еще один спал в большом барабане.
-- Гена, -- представился первый, -- Морозов.
-- Очень приятно, а мы...
-- Вы что, к нам?
-- Да.
-- Милости просим. Вот это наша музыкалка, -- показал он нам на комнату. Здесь была целая куча музыкальных инструментов, балалайки, домры, гитары, барабаны, трубы и контрабас. -- На чем вы играете?
-- Да мы...на всем, -- ответили мы, -- на гитаре, на рояле, на барабане. Только вот на трубе не удобно - она круглая, домино сваливается. А ты на чем?
-- А я пою под рояль.
-- Тоже хорошо. Но лучше, если бы ты пел в микрофон.
-- А микрофон у нас тоже есть. Вас Пыжов привел?
-- Да.
-- Господи, как я его не люблю!
Из большого барабана послышался голос:
-- Пыжов? Где Пыжов?!
-- Да нету его, нету, -- успокоил его Гена, -- знакомьтесь, это Марат Ахметов.
Марат вылез из барабана и пожал нам руки. Вдруг в зале послышался тяжелый топот.
-- Кто это?!
-- А! Это кошка Губина балуется. Был у нас тут художник такой, Дима Губин. Сейчас он уже давно дома тащится. А кошка осталась. Он ее так откормил, что как лошадь стала. Да ты не бойся, она солдат не трогает.
-- А чего вы так Пыжова боитесь? По-моему очень милый дядька.
-- Ничего, ты его еще узнаешь. Ему на глаза лучше не попадаться - сразу припашет.
Марат протер глаза и добавил:
-- Хорошо, что он больше сюда в клуб не заходит. Как-то перед праздниками зашел Пыжов за флажками, а на него кошка Губина как бросится, р-р-р-р-р. Он со страху так быстро побежал, что у него ноги запутались, и он упал. Ударился подбородком об пол. А фуражка с такой силой съехала с головы, что козырьком ему отрубило усы. Так и ходит до сих пор без усов. И еще весь батальон заставил сбрить у кого были. Даже комбата.
Неделя нашего пребывания в клубе прошла очень быстро. Каждый день начинался, как обычно с зарядки, умывания и заправки коек. Дальше завтрак и после него политзанятия. На них мы переписывали труды разных великих людей. Правда, если первоисточников не оказывалось под рукой, приходилось писать из головы. Так продолжалось до тех пор пока я не сломал красный карандаш. Ко всеобщему огорчению нам больше нечем было подчеркивать заголовки, и на этом политзанятия пришлось прекратить. В дальнейшем, после завтрака все растворялись по клубу спать. Кто где. Мы с Олегом, например, спали в музыкалке на книжных полках. Я на третьем ярусе, Олег на пятом. Остальные полки были заняты очень тяжелыми книгами, их было очень утомительно вынимать и ставить на место.
После обеда начиналась репетиция. Я выбрал себе бас-гитару. Она мне очень понравилась, у нее были очень толстые струны. А звук был такой (особенно на полную катушку), что в животе приятно шевелились кишки, а из колонок, казалось,
ломтями лезет мясо.
Олег осваивал саксофон. Он умудрялся извлекать из него такие тревожные звуки, что порой сердце останавливалось от появляющихся очень трагических воспоминаний. Он даже песню сочинил с соло на саксофоне: "Вечерний позыв желчного пузыря". После ее исполнения мы сразу шли на ужин. Затем продолжали. Но после ужина Олег играл на гитаре вечерние мелодии, и мы успокаивались. Ведь нельзя же перед сном так волноваться.
Барабанщик Радик Искаков барабанил не только по барабанам, но и по стенам, шкафам, столам и так далее.
Гена пел под рояль, тем самым выдувая из под него пыль.
Чтобы друг другу не мешать, репетировали по одному или по двое. Остальные в это время курили в художке.
Как и обещал, к нам через неделю пришел на прослушивание подполковник Резник. Он слушать нас не стал, только прочитал сценарий и сказал:
-- Да, так, в общих чертах неплохо, неплохо. Но? Но!
Нужно больше патриотизма. Такими вечерами мы должны не развлекать, а воспитывать солдат в духе патриотизма. Укреплять политическую сознательность и воинскую дисциплину. Это должно проявляться во всем, вплоть до украшения елки. И не вздумайте играть рок! Никакого рока! Рок - это империализм, это враждебная пропаганда, не совместимая с нашими устоями и образом жизни. На гражданке без разницы, а здесь в армии это наш главный враг, разлагающий солдат и войсковое товарищество... Гм. Вобщем, думайте, думайте. Через неделю я еще зайду.
После речи замполита мы в корне пересмотрели нашу программу и решили, что музыкальную часть сориентируем на советских песнях двадцатых годов. На это же направили и дискотеку. Свое исполнение музыки было названо модернистским панк- джазом.
Вторая неделя прошла еще быстрее первой. Марат Ахметов (или просто Джавдет) притащил откуда-то нарды, в которые мы играли по ночам в радиоузле. В связи с этим после обеда мы тоже спали.
Перед приходом Резника подобрали несколько пластинок с подходящими нам песнями и несколько стихов из журнала "Знаменосец", который под музыку прочитал Резнику Гена Морозов. Резник пришел в восторг. Подошедший капитан Пыжов тоже очень обрадовался и чуть не прослезившись, сказал:
-- Молодцы! Молодцы, ребята!
Резник пришел в себя и произнес:
-- Хорошо, очень хорошо! А это значит что? Это значит подошли к делу серьезно. Потрудились. Молодцы! Но теперь немного доработать, и будет что надо. Знаете. Не хватает только чего-нибудь такого, с юмором. Новый год все-таки. Вставьте еще какой-нибудь юмористический номер. Да, и вот в начале, где вихри, как их, враждебные, просится что-нибудь этакое, настораживающее. Для повышения бдительности.
Все замечания были устранены. Через несколько дней начался новогодний вечер. Сидя за составленными в ряд столами, мы чокнулись эмалированными кружками с лимонадом и закусили обильно пирожными с черствыми булочками. Почему-то мне вспомнилась юность, когда я в последний раз встречал Новый год на трезвую голову. Надо сказать, что в этом было что-то. Потом Марат заварил в трехлитровой банке большую пачку чая. Когда мы ее выпили, то настроение так поднялось, что даже глаза вылезли на лоб.
В зал собирались зрители. Аккуратно разместившись по-ротно, солдаты разглядывали оформление сцены и зала. Свободных мест не было (запланировано). Особое внимание привлекала елка, увешанная белыми елочными шарами. Цветных в части не оказалось. Правда, их заменил цветной серпантин. По-спирали была намотана красная лента с белыми буквами: "Воинская дисциплина - залог здоровья всего коллектива!" и ниже: "Победим хитрого и коварного врага!"
Среди выделенных нам для проведения вечера материалов оказался километр резинового жгута для остановки кровотечений. Мы скрутили его в толстую косу, а трубач Андрей Романов привязал ее в киноаппаратной к кинопроектору. Другой конец в окошко протянули через зал над головами зрителей и закрепили на громадной лебедке, стоящей по середине сцены. По краям стояли две стены из басовых колонок.
Вечер начался. Свет в зале погас. На сцену, освещенную большим красным прожектором, вышел Гена Морозов в полевой каске, в ватных штанах и бушлате. Подойдя к микрофону он сказал:
-- Уважаемые товарищи! Праздничный концерт, посвященный 1988-ой годовщине Нового года, считаю открытым.
Раздались аплодисменты. Некоторые подняли правые руки. После этого Гена подошел к лебедке и начал крутить ручку. Послышался треск прыгающей по шестеренке собачки. Игла проигрывателя опустилась на пластинку и настороженно запела: "Вихри
враждебные веют над нами..." Вместе с этим послышался звук натягиваемой резины, который становился все выше.
Во избежание шатания и разброда на территории части, а также чтобы соблюдался распорядок, и никакой солдат не смог бы самовольно уйти, двери зала закрыли снаружи.
Зал сидел тихо. Боясь нарушить воинскую дисциплину, все смотрели то на елку, то на натягивающийся над их головами резиновый жгут.
Гена, продолжая крутить ручку, начал монотонным голосом:
-- Дисциплина!...Жестковато слово,
Суховато, может быть, оно,
Но всегда к сражениям готово
Все, что в суть его заключено...
Скраю появился Олег с саксофоном и стал выдувать что-то типа сигнала "подъем".
На заднем плане пианист Игорь Друх, Романов и я ходили по кругу строевым шагом в шинелях.
-- ...Слово "дисциплина" не певуче,
Благозвучия в нем мало - это так,
Но не зря нередко с ним созвучен
Грозный гул решительных атак...
Крутить стало тяжело, и Гена делал паузы, чтобы перевести дыхание. Натягивающаяся резина тоненько попискивала.
Жгут стал тонким, толщиной с кулак. Некоторые в зале стали ложиться в проходы и закрывать головы руками. Сидевшие скраю встали и пытались открыть двери. Но сидевший на первом ряду капитан Пыжов крикнул:
-- Я сейчас кому-то встану! Быстро по местам!
Пыжова все боялись больше, чем жгута, и послушно сели.
Олег скомандовал нам:
-- Форма номер три!
Мы одновременно скинули шинели, не прекращая чеканить строевой шаг. Гена продолжал о дисциплине:
-- ...Только с ней возможны ускоренье,
И крутой в работе перелом...
Он совсем выбился из сил, но тут на сцену вышел Марат и стал ему помогать. Ручка закрутилась вдвое быстрее. Олег бережно обнял саксофон и сказал:
-- Враг не дремлет! -- мы залегли и продолжали ползти по-пластунски, -- На страже мира стоят наши славные Вооруженные Силы!...
Ответственный за радиоузел Леха Шмелев открыл крышку рояля. Из него повалил едкий оранжевый дым от дымовой шашки. Затем Леха взял топор. Зал замер и напряженно вдохнул воздух.
"...ве-ди, Буденный нас смелее в бой..."-- шептал проигрыватель. 'Со словами Олега:
--... и враг получит сокрушительный отпор! -- Леха размахнулся, чтобы перерубить топором жгут, но он порвался чуть раньше где-то в киноаппаратной...
Красный прожектор разбился вдребезги. В полной темноте из зала доносились стоны и крики. Кто-то истерически смеялся. Кто-то плакал навзрыд. Кто-то просто тихонько сидел, но этого не было слышно.
Где-то за кулисами послышалось:
-- Ай! -- это Шмелев искал рубильник, чтобы включить свет, но нечаянно засунул пальцы в розетку. Затем он включил рампу холодно-голубого цвета. На сцене на спине лежал Гена с открытым ртом. Его каска изрядно помялась. От удивления у Гены выскочила челюсть, но Радик кулаком быстро вправил ее на место. Марат ползал на четвереньках, ища очки. Рядом на боку лежала лебедка.
Замешательство длилось недолго. Мы быстро вынесли лебедку. Олег объявил:
-- А сейчас рядовой Морозов прочитает вам басню "Гусь - самоходчик", -- Гена взял себя в руки и начал читать, дрожащим голосом. В басне рассказывалось о том, как рядовой Гусь ходил в "самоход". В итоге все сводилось к борьбе с пьянством. Пока он читал, Шмелев быстренько подмел сцену и вынес битые стекла.
-- А сейчас концерт вокально-инструментального панк-джаз-ансамбля "Кирзач". -- объявил Олег. Мы взяли инструменты и начали композицией "Прощай, мой резиновый слоник". В это время зрителям удалось открыть боковую дверь, и туда устремилась толпа. Пострадавших выносили за руки и за ноги. Надо сказать, что большинство отделалось легким испугом за исключением нескольких сотрясений мозга.
Как только вступила бас-гитара, первые шесть рядов так вдавило в кресла, что они не смогли с них встать и убежали не сразу.
Когда у меня порвались все струны, пришлось взять контрабас. Я так увлекся, что упал с ним со сцены в проход и сломал ногу. А упавшим сверху контрабасом мне сломало четыре ребра. Когда Марат со Шмелевым стали меня вытаскивать, то еще ухом зацепили за колки и сильно поцарапали.
Олег в экстазе проглотил мундштук от саксофона. А у Радика из рук выскочила палочка и разбила ему нос.
Когда нас на носилках выносили из уже пустого зала, я увидел Резника. Мои губы прошептали в его сторону:
-- А все-таки здорово получилось. Вам понравилось?
-- Нет! -- сухо ответил он, от волнения не выговаривая букву "р".
Я повернулся на другой бок и потерял сознание...

ГЛАВА 6.

Ухо болело. В санчасти было холодно, и у меня замерзла левая нога. Правая была в гипсе, и ей было тепло. Голова кружилась, а ребра чесались.
Кроме меня в палате оказалось пять человек. Рядом со мной лежал Алар Тернер. Бедняга. Он здесь уже долго лежал. Его привезли из Семипалатинска. Там в сентябре производили атомный взрыв, который произошел на два дня раньше задуманного. Это Алар, спросонья разгружая, уронил ящик с ураном...
Дальше лежал Саша Петров. Полгода назад он заявил, что наркоманит. И если его будут держать в санчасти, то он обязуется регулярно сдавать наркотики, поступающие через его канал с югов. Раз в неделю он приносил из сарая пучок сушеной крапивы, перетирал ее и в полиэтиленовом пакетике сдавал начальству как анашу. Начальник штаба майор Аверьянов ее задумчиво нюхал и говорил:
-- Да-а. Встречался я с этим в степи.
Когда крапива кончилась, Петров начал красть из аптеки большие ампулы с глюкозой. Он стирал с них надписи и сдавал как морфий. Иногда он также, для подтверждения своего диагноза дышал над банками с краской и глотал пачками димедрол.
Через койку лежал Марис Яблонскис из Литвы. Спортсмен. Чемпион СК Армии по гонкам на трехколёсных велосипедах по пересеченной местности с препятствиями. Отважный малый. Рассказывал, что как-то раз на трассе ему на цепь намоталась змея и укусила втулку заднего колеса. Вышел из строя тормоз, и он не смог затормозить, съезжая с большого холма. Долго выкручивая между деревьями, он врезался в пивной ларек и выпил все пиво, которое там было. После этого Марис уже четыре месяца находится здесь.
Напротив, на отдельной койке находился душевнобольной Корня или Корнин, никто точно не знал. Да и по имени он каждый раз представлялся по-разному. объяснял всем, что он румын и вообще имеет румынское гражданство, поэтому в Советской Армии служить не может. Ко всему прочему, "румын" ни разу не мылся за всю службу и источал тяжелый запах.
И, наконец, слева от меня, у окна лежал Леша Бакланов, у которого была просто ангина.
В нашей палате стояла и койка санинструктора (фельдшера) Шуры Жукова. Это был длинный худой парень в больших квадратных очках с голосом, как у Хрюши из телепередачи "Спокойной ночи, малыши".
Дни шли медленно. Часто с Марисом мы долго говорили о спорте.
-- У нас в республике очень любят баскетбол и конечно Сабониса.
-- Да, -- ответил я, -- у нас в Питере Сабонис тоже очень ценят...
-- Ну-ка, температурку меряем, -- проскрипел Шурик Жуков, неся градусники.
-- А у нас, -- разошелся я, -- еще в почете парусный спорт. Особенно чемпион Европы Петя Шурупов. Раньше еще все очень любили Васю Колбасина, но его сманили в сборную по спортивной рыбалке сачками для бабочек.
Через неделю Мариса выписали. Я очень радовался за него и так смеялся, что у меня лопнула кислородная подушка.
Еще у нас был цветной телевизор со стереозвучанием. Цвет мы делали сами, раскрашивая экран фломастерами. Но, к сожалению, картинки быстро менялись и мы не успевали за ними. Стереозвучания можно было добиться, если, сидя перед телевизором быстро крутить головой. Впрочем, о чем это я? Да! Так мы с Аларом (соседом по койке), с которым лежали в санчасти, очень расстроились, когда к нам в палату положили Лешу Сафронова. Он рассказал очень грустную историю: будучи в увольнении, решил позвонить своей невесте из телефона-автомата. Там был очень тугой номеронабиратель, и при наборе номера ему оторвало пальцы рук. Вдобавок, невеста была простужена, и так чихнула в трубку, что Леша оглох на одно ухо. Пальцы ему пришили, правда перепутали указательный со средним. Но это оказалось даже удобней. Теперь он круглосуточно лежал на койке и шевелил ими, разрабатывал, так сказать, иногда ковыряясь в оглохшем ухе.
Прошло полтора месяца. Мое ухо зажило, и с ноги сняли гипс. Я проснулся рано. За окном светало. В углу на стуле шумел электрочайник. Так как фельдшер запрещал нам пить чифир, сейчас в нем кипятились мои носки.
После завтрака меня пришел навестить Олег. Надо сказать, что он легко отделался, ему поставили клизму, и все прошло... О чем это я? Да! Так он пришел поздравить меня с повышением. Было восьмое марта, и ко дню снятия черной чадры с обездоленных женщин востока мне присвоили звание ефрейтора, а Олегу - младшего сержанта. Я откусил по этому поводу половину большой шоколадной конфеты, которую мне принес Олег, а другую половину опустил в капельницу соседу по койке. Он поблагодарил меня глазами.
Олега назначили секретарем комсомольской организации в соседней части. Его работа заключалась в том, что по утрам он носил навоз от хоздвора на огород своему замполиту полковнику Букатину. После обеда ремонтировал ему квартиру, после ужина колол дрова, а после отбоя писал протоколы проведенных собраний. Сегодня полковник уехал в Москву, и Олег сбежал на часик.
-- Знаешь, -- сказал Олег, -- я тут как-то познакомился с одним мичманом. Он приглашает во флот. Говорит, что сейчас набирает команду на очень перспективную подводную лодку нового типа - "озерно-прудовая". Может пойдем? Надоела мне что-то эта комсомольская работа, весь день по уши в навозе.
-- Не знаю, возьмут ли меня с такой ногой. Мне ведь ходить пока много нельзя.
-- Конечно возьмут. Сейчас всех берут. Да там и ходить-то особо негде, -- обнадежил Олег, -- а что это за шум в соседней комнате?
-- А, не обращай внимания, это наш доктор ест сыр.
-- Ну ладно, побежал я. Так ты согласен?
-- Да, -- ответил я и, повернувшись на другой бок, потерял сознание.
Дней через двадцать появился Олег в морской форме с каким-то мичманом. Я уже почти выздоровел и мог пройти без костылей метра три. Дальше, правда, приходилось ходить на руках.
Пока мичман утрясал формальности с доктором, я попрощался со всеми.
-- Возьмите меня с собой, -- прошептал очнувшийся Алар.
Глаза его тоскливо блестели.
-- Обязательно, но чуть попозже. Выздоравливай скорей, -- я на прощание нежно похлопал его ладошкой по “утке”.
-- Смотри, не утони, -- сказал Петров и протянул мне две больших ампулы с глюкозой, -- возьми, пригодится может.
-- Спасибо.
Леша Сафронов протянул мне руку. Его указательный палец был такой длинный, что залез мне в рукав.
-- Бывайте, ребята!
-- Будешь проплывать мимо Румынии...-- начал было "румын", но вошел Олег с мичманом и я, пройдя целых четыре метра, упал на спину. Затем ловко вскочил на руки и пошел за ними.
Мы спустились с крыльца. Олег шел рядом и поправлял мне пижаму, которая сползала на лицо и закрывала обзор дороги. Так и сели в УАЗик на заднее сидение. Спереди, похрустывая ракушками, сел мичман. Обернувшись ко мне, он пробасил:
-- Ну что ж, будем знакомы, мичман Вшивенков.
Я пожал его мужественную волосатую руку.
-- Плавать умеете?
-- Как мячик...от бильярда.
-- Ну и хорошо. Это самое главное в нашем почти безнадежном деле. Будем испытывать новую складную подводную лодку. Сложная конструкция. Новейшая техника. УАЗик тронулся.
Ехали долго. Через несколько часов над нами закружили чайки, и я понял, что где-то рядом море. Въехав на территорию базы, мы остановились около помойки. Пока мичман оформлял документы в небольшом домике, я наблюдал, как тысячи чаек кормятся из мусорных бачков. Затем важно прилетела большая птица альбатрос и, разогнав чаек, села на большую кучу колбасных обрезков. Рядом группа матросов подкрашивала тоненькими кисточками выцветшую прошлогоднюю траву. Вдоль дороги другая группа выравнивала по нитке остатки сугробов, придавая им строгие квадратные формы. У одного сугроба постоянно отваливался угол. Его заново прилепляли, но он все равно отваливался. Стоявший рядом офицер грязно ругался:
-- Прохиндеи! Ничего делать не умеете! Даже сугроб нормальный сделать не можете!...
Впрочем, о чем это я? Да! Одним словом, весна пришла.

ГЛАВА 7.

Подводная лодка была надувная. Она лежала на большом причале, и человек двадцать матросов надували ее через длинные пипки. Мы подошли к свободным и тоже стали надувать. Не из голодных капитан Зотимов командовал, поднимая и опуская руку:
-- Вдо-ох! Выдо-ох! Вдо-ох!
Боцман Вшивенков бегал вокруг и расправлял складки, одновременно записывая что-то в блокнот.
Через три часа мы ее надули. Капитан Зотимов деловито пнул несколько раз ногой надутые борта и сказал:
-- Достаточно. Заткнуть пипки! Пора спускать на воду.
Все кто был на набережной подняли лодку и с разбега сбросили в воду. Зотимов достал из дипломата бутылку "Шампанского" и швырнул в борт. Ударившись об накачанный резиновый борт, бутылка подпрыгнула высоко вверх и упала через открытый люк в капитанскую каюту.
-- Ничего, так оно даже лучше будет, -- сказал капитан под троекратное "ура".
-- Боцман, зафиксируйте время развертывания.
Наше судно называлось "Шустрый О99". Имя большими черными буквами было написано на носу.
Подали трап, и мы пошли осматривать лодку. Треть ее занимала капитанская каюта. В носовой части, за машинным отделением, был матросский кубрик, а также столовая и "Ленинская" комната. В корме были каюты офицеров, камбуз, офицерская столовая и канцелярия. И наконец в башне был гальюн.
До самого вечера мы таскали кровати, тумбочки, табуретки, столы, шкафы и другие вещи первой необходимости. Когда наконец боцман выдал постельное белье, мы сразу, уставшие, легли спать.
Кроме капитана, боцмана, шкипера и бортинженера было четыре матроса: мы с Олегом и еще двое - Саша Водяхин и Алик Салманов. Водяхин постоянно курил. Так курить любил, что даже во сне курил. С головой и с ногами залезет под одеяло, только губы оставляет. Курить он очень любил.
Алик - южный человек. Здесь ему было холодно, и он весь оброс волосами. Даже на лбу росли. Бриться для него была целая проблема. Поэтому он вставал раньше и долго брился, начиная с носа.
Утро было ясное, весеннее. Мы позавтракали сухим пайком и вылезли на палубу. Капитан уже стоял на башне и отдавал команды в рупор:
-- От винта! -- водолазы всплыли, -- Отдать швартовы!
Два береговых матроса бросили нам веревки.
-- Малый газ! Заворачивай, заворачивай! -- орал Зотимов через рупор в открытый люк рулевому.
Под звуки духового оркестра "Шустрый О99" вышел из гавани. Нам предстояло через Балтийское море войти в Чудское озеро. Дальше через Каспий в озеро Виктория и по Персидскому заливу в Тихий океан. По дну пересечь его и через Великие Канадские озера домой.
Едва скрылся за горизонтом берег, у нас заглох двигатель. Он был новый, еще необкатанный. В его основу был положен ионный ускоритель на быстром мазуте. Он работал с перебоями. Ионы часто сбивались в кучу и начинали стучать по стенкам, вызывая большие вибрации. Бортинженер долго с ним возился. А мы весь день играли в "глюкало", бросая по очереди в большой эмалированный таз с водой ампулы с глюкозой, которые мне подарили в санчасти. Игра заключалась в том, кто громче "глюкнет". Алик Салманов так разошелся, что разбил их, и нам стало совершенно нечего делать. Но к счастью двигатель скоро завелся, и мы помчались вперед, рассекая тупым носом мертвую зыбь и красных раков. Несколько раз пытались погрузиться, но это оказалось весьма трудно. С восьмого раза это удалось, и начальство решило пока больше не всплывать.
На следующий день выяснилось, что на борту нет ни одной морской карты.
-- Товарищ боцман, почему вы не позаботились о картах?!
-- Вы же не приказали, товарищ капитан.
-- Это верно. Но можно было самому догадаться?
-- Ни в коем случае! Я же не мог допустить такого самовольства.
-- Надо, я думаю, дать радиограмму на берег, пусть вышлют. Но это надо сделать срочно, чтоб не вышло задержек.
Боцман пошел настраивать рацию.
К полудню следующего дня мы приблизились к берегу и вскоре сквозь густой камыш стали пробираться по болоту к Чудскому озеру. Шли медленно. Алик стоял на носу и лопатой разгонял тину. В кильватере за нами плыла стайка головастиков. Водяхин бросал им обрезки вчерашней колбасы, на которые они яростно набрасывались и дохли прямо на глазах.
В Чудское озеро вошли в сумерках. На берегу сидели рыбаки с удочками. Они забросали нас камнями и палками, когда мы случайно зацепили перископом их лески. Бой длился недолго: противник разбежался в панике, когда мы попытались погрузиться на дно. Правда, это нам не удалось, но очертания берегов заметно изменились. Так наш "Шустрый О99" прошел боевое крещение. За ночь прошли озеро и, заходя в грунтовые воды, сделали остановку по техническим причинам. Пока шкипер разматывал намотавшиеся на винт кувшинки, а боцман разгибал погнутый в бою перископ, я, держась руками за большой лакированный румпель, заполнял судовой журнал и готовился к сдаче вахты. Водяхин успел сбегать на почту, получить бандероль с картами и посылку от дяди. Он у него где-то в Якутии, и каждую неделю присылал ему большие посылки с грибами и тюленьим жиром.
От скуки мы повадились понемножку сливать жидкость с главного компаса. Он был большой и поначалу это было совершенно незаметно. Жидкость пилась довольно приятно, особенно если с сахаром. Поэтому я точно не помню, как мы оказались в Персидском заливе. Но это не важно. Главное, когда мы слили весь компас и залили туда воду, внутри начали расти ракушки и кораллы. Вследствие чего он стал постоянно показывать на зюйд-вест. Капитан это обнаружил только тогда, когда на выходе из Персидского залива нужно было поворачивать налево. Перед этим получили радиограмму, где сообщалось о том, что в этом году на озере Виктория большой урожай крокодилов и плавание по нему на судах нашего типа опасно. Возможен прокус днища. Было решено не заходить в озеро Виктория и сразу взять курс на Канаду.
На рассвете всплыли на поверхность для ориентации. Рядом плавал какой-то авианосец. На мостике стоял мрачный тип в белой рубашке и с интересом разглядывал нас в бинокль.
-- Ноу лук! Ноу лук! Секретен! -- махал ему рукой Зотимов и кричал в рупор.
-- Е шип мэйд оф рыбон? -- кричал тип в белой рубашке.
-- Сам ты рыба! Ос-сел!
Иностранец махнул на нас рукой и скрылся в рубке. Затем он вернулся с рогаткой в руках, но мы уже успели погрузиться и скрылись.
Однажды, мимо проскочило что-то типа Сингапура и было очень жарко. По всей лодке воняло горелой резиной. Решили, что рядом экватор и за ужином отмечали праздник Нептуна. Водяхин налил себе стакан чая и случайно пролил его за шиворот сидящему рядом Алику. Тот вскочил как ошпаренный и долго бегал за всеми с вилкой. Позже выяснилось, что экватор не здесь, просто боцман забыл выключить паяльник.
-- После праздника Нептуна к нам зашел капитан и пояснил, что мы вошли в Тихий океан, и вести себя следует немного потише.
Два раза чуть не налетели на какие-то затонувшие пароходы. Один из них, кажется "Титаник", а другой то ли "Лермонтов", то ли "Гоголь", там было не разборчиво написано. В общем, что-то вроде "Вещего Баяна". Я как-то удивился тому, что они утонули в Тихом океане, а не в Атлантическом. На что шкипер пояснил:
-- Вот видишь, даже в тихом омуте черти водятся.
Я ничего не понял, но согласился с ним.
Так продолжалось недели три. Как-то ночью мы во что-то уперлись. Все спали, и когда это точно произошло, никто не знает. В общем всю ночь простояли на месте. Утром оказалось, что это айсберг. Капитан, почесав длинными ногтями кадык, сказал:
-- Значит, пора сворачивать направо. Недалеко Берингов пролив, но нам туда не надо.
Через несколько дней появилась земля. Поначалу все очень обрадовались, но начался сильный шторм, который затем перешел в настоящий ураган. Погрузиться не удавалось - мешали большие волны. Вся команда заболела морской болезнью и в гальюн лежала длинная очередь. Я лежал на боку и на щеке натер себе большую мозоль об стены. Так продолжалось всю ночь.
Когда под утро стихло, все вылезли наверх. Наша лодка мирно плавала в каком-то озере. Вечером нас волнами выбросило на берег, а сильным ветром еще долго катило по земле. Капитан построил всех на палубе и провел очередную утреннюю поверку. Боцман зачитал список личного состава и доложил:
-- Товарищ капитан, утренняя поверка проведена, незаконноотсутствующих нет.
-- Вольно, -- зевнул Зотимов, -- товарищи бойцы! Рад приветствовать вас на Великих Канадских озерах и сказать вам в этот торжественный день, что сегодня прекрасная погода. Но это еще не все. Я собрал вас сегодня здесь, чтобы сообщить - с добрым утром, товарищи!
-- Ура! Ура! Ура! -- ответили мы.
Во время шторма на корабле бесследно исчезли запасы продовольствия. Наверное, их кто-нибудь в приступе морской болезни все выбросил. Кровати погнулись и их пришлось утопить. После этой операции легли немного отдохнуть вповалку на полу. Неожиданно Водяхин вспомнил, что у него в заначке осталась дядькина посылка с грибами и тюленьим жиром. Все бросились завтракать, макая грибы в жир.
На следующий день было решено причалить к берегу и пойти в лес на поиски продовольствия. Капитан остался спать. Бортинженер возился с двигателем. Олег, Водяхин и Алик во-главе со шкипером пошли в лес. А я с боцманом удил рыбу с кормы.
Из леса наши вернулись только к вечеру. Добычи было мало. Олег нашел два больших яйца неизвестной птицы. От них пахло тухлой рыбой. Наверное альбатросьи. Они никому не понравились, и Олег положил их на место. Альбатросу такие яйца тоже были не нужны, наверное он их просто выбросил. Алик собрал грибов, правда сейчас была весна и, вероятно, грибы были прошлогодние или озимые. Шкипер было погнался за медведем, но потом вспомнил, что у него нет ружья, и прибежал обратно без медведя, слава богу. Водяхин набрал ворох старых листьев, чтоб курить.
Под вечер у нас с боцманом заклевало.
-- Вот дает! Вот дает! -- радовался боцман, подсекая карасиков. Он так увлекся, что не заметил как зацепил мармышкой за днище. Думал клюнуло. Дернул посильнее, а наша лодка продырявилась и начала сдуваться. Сначала она долго морщилась, а потом расплющилась. Башня загнулась. А когда корма затонула, из лодки выскочил капитан в пижаме, про которого в суматохе все забыли. К счастью нос остался на берегу, и потом мы им укрывались, когда ложились спать. Капитан сгоряча запретил боцману впредь рыбачить, но протыкать было больше нечего, а питаться чем-то надо было и, немного успокоившись, он простил боцмана.
На следующий день обсудили положение и решили заклеить дырку лейкопластырем. Однако такового у нас не оказалось, и меня с Олегом отправили в ближайшую аптеку.
Долго шли лесом. Вдруг сзади кто-то свистнул. Мы обернулись и увидели Водяхина. Его послали нас вернуть, так как к берегу прибило бутылку с посланием от командования. В нем сообщалось, что Марья уже купила себе испанский воротник и югославскую стенку, это означало, что нам приказано уничтожить подлодку и ждать вертолет.
Неделю мы резали наше судно ножницами на мелкие кусочки и закапывали в лесу. Когда все было сделано, как-то в сумерках над нами пролетел самолет и сбросил ящик с противогазами на случай химической атаки. Среди них оказалась записка, в которой приказывалось отставить уничтожение подлодки и добираться своим ходом до базы. В тот же вечер все собрались у костра и стали обсуждать, как восстановить наше судно. Мы громко спорили и отчаянно жестикулировали руками. Внезапно из кустов вышли два милиционера и сказали, что здесь парковая зона и жечь костры запрещено. Штраф тридцать рублей. Зотимов представился как капитан надувной подводной лодки и, как старший по званию, приказал им удалиться. Он был в грязной пижаме и выглядел очень внушительно. Примерно через четверть часа неподалеку остановился грузовик. Из кустов вышло уже три милиционера и пять человек с повязками ДНД.
-- Ах вы канадское отребье! Буржуи недобитые! Взять меня решили? Ну, нет, капитана Зотимова так просто не возьмешь! -- с этими криками Зотимов начал бросаться в них еловыми шишками. Остальные открыли ящик с противогазами и тоже начали обороняться. Когда все противогазы кончились, Алик Салманов начал бросать догорающие угли из костра. ДНД с визгом разбежалась, а милиционеры засели в кустах. Угли тоже кончились, и нам пришлось отступать. Для обмана противника наш небольшой отряд рассредоточился по лесу. Договорились, что сигналом к сбору будет карканье вороны.
Около часа мы шатались в темноте.
-- Кар-р, кар-р, -- раздался голос Зотимова в мегафон, который он успел прихватить с собой. Вскоре все собрались на поляне. Посередине стоял маленький домик садовника. Дверь была закрыта на амбарный замок. После долгих попыток его открыть перочинным ножиком, шкипер предложил идею зайти через окно. Тихо разбив стекло мегафоном, мы залезли внутрь.
В домике был сложен всякий садовый инвентарь: лопаты, грабли, тележка и много других садово-парковых полезностей. Минут через сорок Олег сделал подкоп под тыльной стеной на случай отступления. В дальнем углу боцман обнаружил большого спящего кота. Все одобрили предложение взять его с собой в качестве корабельного, но позже оказалось, что кот дохлый, и его оставили в покое.
Из леса вышли дружинники и милиционер.
-- Выходите по-одному, не то я буду стрелять, -- сказал милиционер и расстегнул кобуру. Мы не собирались выходить и высунули в окна лопаты и грабли. Однако противник двинулся на нас, а мы еще не зная, что в кобуре у милиционера лежит соленый огурец, убежали через подкоп. Дружинники заняли домик, но были там недолго. Зотимов, уже пришив к пижаме капитанские погоны, бросился к домику. Прижавшись к стене, он оторвал висевшее под крышей осиное гнездо и швырнул в окно. Дружинники разбежались, а мы снова заняли домик. Под утро противник еще раз атаковал, и в домике завязался рукопашный бой. А в семь утра пришел садовник. Он съел соленый огурец, которым милиционер нас бил по головам, и прогнал всех к чертовой матери. Дружинники заявили, что их дежурство кончилось, и ушли. А мы стали пробираться к нашей стоянке. Алик был ранен - он наступил на грабли. Его пришлось везти на тележке, взятой под расписку у садовника. Не успел Зотимов успокоиться, как в лесу появились люди в белых халатах. "Физики-атомщики" -- подумал Зотимов. Поравнявшись с нами они завязали нас всех в большую белую простыню и унесли. "...тех, кто был особо боек, прикрутили к спинкам коек. Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше..."
Впрочем, о чем это я? Да. Так на этом наше плавание удачно завершилось и после устранения мелких недоразумений нас доставили на базу.
Все были очень рады нашему возвращению. Командование растрогалось и в сердцах представило нас к награде. Весь экипаж был награжден орденом Сутулова и отпуском на пятнадцать суток по территории части.
Олег решил больше с морем не связываться. Его направили после отпуска в почетный караул по охране и обороне женской тюрьмы, разводящим. В его обязанности входило: разводить крыс, тараканов и клопов, также разводить в горшках хризантемы и агитационную пропаганду, вести бракоразводные процессы в местной тюремной мечети, иногда разводить руками и время от времени менять часовых на постах.
Меня же направили в ракетные войска.

ГЛАВА 8.

Космодром был пуст. Все ракеты улетели. Я с тоской наблюдал эту картину в окно, сидя в учебном классе. Мне и сержанту Сергею Касьяну поручили выполнить ответственнейшее задание по уничтожению программы СОИ. По некоторым данным Штаты уже вывели на орбиту несколько спутников специального назначения. Нам с Серегой предстояло выйти в открытый космос и, вскрывая эти спутники, высыпать из них порох. Командующий космодромом подполковник Анрущенко доводил до нас последние детали предстоящего полета. Он что-то чертил мелом на доске, упираясь в нее животом. Отчего на кителе было белое пятно. Я вспомнил, почему-то, как в детстве проглотил жевательную резинку, а Касьян рисовал в тетради микрофоны. Мне очень хотелось спать. Глаза сами закрывались, приходилось подперать веки карандашами.
Старт был назначен на шесть утра следующего дня. Нашей ракеты еще не было. На заводе завинчивали последние гайки. К вечеру она была готова и стояла на стартовой площадке. Несколько солдат подкрашивали сопло и ругались на дневального, который наверху выметал стружку из кабины. Он поднимал пыль, которая оседала на свежую краску и портила всю работу.
Так как старт был назначен на шесть утра, встать нам предстояло в пять, чтобы успеть почистить зубы и подшить подворотнички. В связи с этим нам разрешили отбиться пораньше, сразу после просмотра программы "Время".
Ровно в пять утра нас разбудил дежурный по роте. Очень хотелось спать и мы, повернувшись на другой бок, решили полежать еще минут шесть, семь... Я проснулся за пятнадцать минут до старта и, растормошив Кальяна, побежал за скафандрами. За три минуты до старта мы прибежали к ракете.
Едва мы сели в кресла, я вспомнил, что забыл закрыть входной люк. Пока я его закрывал, послышалась команда: "ключ на старт".
-- Есть, ключ в замок, -- ответил Касьян.
"Я сказал, на старт! Внимание, полный газ!". Я еле успел добежать до кресла и пристегнуть ремень. Ракета рванула вверх так, что наши кишки прилипли к позвоночникам.
Спустя полчаса мы были у цели. Для начала решили позавтракать. На голодный желудок плохо работать. Касьян достал из бардачка тюбики с перловой кашей.
-- Может разогреем?
-- Да ну, в баню. И так жарко, -- ответил я и открыл тюбик с куриной ногой.
Подкрепившись, мы часок вздремнули, заслонив сапогом телекамеру, чтобы нас не засекли с Земли. Разбудил нас сигнал вызова.
-- За время моего полета происшествий не случилось, -- доложил Касьян и снова заслонил камеру сапогом.
Мы стали собираться к выходу. Выяснилось, что впопыхах я забыл взять инструменты и, захлопнув входной люк, оставил ключ снаружи. Пришлось выбираться через выхлопную трубу. Мой комбинезон весь испачкался, а Серега расцарапал себе весь скафандр. Причем на самом нужном месте, где смотреть.
Вражеский спутник был сделан очень аккуратно. Сбоку размещался дрессирующий клапан активного наддува. Рядом дробовидный дезинтегрирующий нагнетатель был связан через фрикцион с фортификационным нагнетателем тоннельного типа, который выглядел как игрушка. Крышка корпуса крепилась девяносто четырьмя болтами с крестообразной головкой. Так как инструмент для вскрытия спутников мы не взяли, пришлось эти девяносто четыре винта откручивать двухкопеечной монеткой. Провозились весь день с одним спутником, и когда вытащили из него все потроха, даже не успели их как следует разбросать в разные стороны. Пора было идти на стыковку с орбитальной станцией "Привет", где наши кореша уже накрыли стол и ждали нас на ужин. Мы очень устали. Касьян постоянно курил и случайно упустил окурок, которым обжег себе затылок. Поймать его через скафандр было невозможно. До "Привета" летели молча, но после стыковки мы забыли об усталости. Нас встретили очень тепло. Ребята болтались на орбите уже четвертый месяц и очень нам обрадовались. Стол был усыпан дефицитными тюбиками со всякими деликатесами. Командир станции сержант Паникаров по такому случаю достал большой трехлитровый тюбик с брагой.
-- Знаете, в невесомости эта штука очень быстро доходит. Ну что, друзья, за встречу!
Его помощник Шурик Антонов прикрыл на всякий случай телекамеру рукой и все по-очереди отсосали из тюбика по несколько глотков.
-- Ну все, пока прячь, -- сказал Паникаров, -- сейчас начнется сеанс видеосвязи с Землей.
В голове слегка шумело. Готовясь ко сну, я намотал на шею кусок проволоки, торчавшей из стены, чтобы не улететь. Уперся ногами в чью-то спину и быстро заснул.
На следующий день мы одолжили у друзей отвертку, и работа закипела в полную силу. Быстро расправившись со всеми спутниками, мы пошли на посадку.
Через двадцать восемь секунд после приземления появились вертолеты и доставили нас в часть. Когда уже подлетали, у нашего вертолета оторвалась одна лопасть. Вибрация стала такой сильной, что я не смог дописать начатое письмо Олегу.
Переписываясь с Олегом, мы как-то вспомнили, что у нас с ним высшее образование и служить нам полтора года, а не два. Чуть об этом не забыли. Лето кончалось, и срок нашей службы подходил к концу. Олег написал, что таких, как мы, в октябре отправляют на сборы офицеров запаса. И мы с Олегом решили ехать.
В конце августа меня назначили командиром отделения космических саперов. Космических мин еще не изобрели, поэтому наше отделение пока рыло траншеи, канавы, мусорные ямы и могилы. Все это было очень скучно. Подчиненные мне солдаты работали плохо. Вместо траншей они копали мусорные ямы и наоборот. За что мне все время влетало от начальства.
Дни тянулись медленно, но как бы то ни было, месяц прошел и наступил день отъезда.

ГЛАВА 9.

Прохладным октябрьским днем нас собралось трое: я, Олег и еще ефрейтор Тээт Каалма -- водитель лунохода. Распрощавшись со всеми, мы сели в автобус и на нем добрались до вокзала. Затем долго ехали на электричке и под вечер высадились на станции Елкино, где нам предстояло найти поселок Простоквашино. Около платформы солдаты выгружали из вагона большие соленые огурцы в свете костра. Они закатывали их по доскам в кузов грузовика. Выяснилось, что солдаты из Простоквашино и с удовольствием нас подвезут.
Простоквашино оказалось довольно большим поселком, в котором живут одни военные и разные прихлебатели. За ним находилась часть с очень большим штабом, в котором было столько генералов, что в глазах рябило от лампасов.
На следующий день у нас взяли документы и, ознакомившись с ними, сказали, что Лохов и Каалма для сборов не подходят по занимаемым должностям. Надо, чтобы были командные должности, опыт командования, так сказать. На сборах не обойтись без умения командовать, комсомольский секретарь и водитель лунохода там просто пропадут. В связи с этим Олега и Тээта отправили на границу с Китаем для продолжения строительства Великой Китайской стены на нашей территории. А мне сказали:
-- Это хорошо, что вы были командиром отделения. Это то, что нам нужно. Только вот почему космических саперов, а не обычных? Что это за саперы такие?
-- Не могу разглашать военную тайну, -- ответил я.
-- Понимаю, понимаю. Ну что ж. Вы нам годитесь. И стаж командира у вас аж целый месяц. Сборы будут проходить около деревни Ромашкино. Помните, там во времена застоя с натуры снимался мультфильм "Паровозик из Ромашкино". Так что садитесь на поезд и езжайте.
Ромашкино на поезде ехать не пришлось. Шпалы давно сгнили, рельсы загнулись и паровозы боятся по ним ездить. Путевой смотритель сильно пил и забыл, на каком километре он оставил разводной ключ. Гайки развинтились и их растащили офицерские дети. В общем, до Ромашкино пришлось добираться пешком.
Пройдя по пустынному шоссе километров сорок, я услышал позади шум мотора. Остановился самосвал.
-- На сборы, что ли?
-- Угу.
-- Ну садись, подвезу.
За рулем сидел сутулый, курносый грузин, а с ним пожилой прапорщик печальной наружности.
-- Весной тут тоже сборы были.
-- А чем здесь занимаются на сборах? -- поинтересовался я.
-- Да ничем. Главное, продержаться месяц, не сдохнуть со скуки, вот и все.
В лесу стояла трехэтажная казарма, в которой жил саперный батальон из шести человек. Они ютились кучкой на первом этаже. Сейчас их не было, они где-то работали, и меня встретил одинокий дежурный по роте Вася Киселев. Он стоял в наряде неделю подряд и как-то уснул. За это его оставили на вторую неделю. Он засыпал на ходу, но все-равно был мне очень рад.
Вскоре выяснилось, что на сборах я не один. Сюда приехал еще один парень, Коля Найдук. У себя в части он был командиром отделения подледных пильщиков водорослей. Коля жил здесь уже два дня и очень переживал, что больше никто не едет. Познакомившись, мы пошли в наши апартаменты. Жить нам предстояло не в казарме, а в небольшом сарае. В нем стояли кровати, лежали какие-то доски пачки с тысячами брошюр "Агитатор Армии и Флота". Еще было много интересных книг. В них можно было найти ответ на любой вопрос. Узнать, что такое Знамя победы и даже как правильно взорвать тепловоз.
Все стекла были выбиты, и мы с Колей сразу принялись заколачивать окна фанерой. Из двух найденных подков соорудили кипятильник. Подковы связывались друг с другом ниткой через два карандаша. К каждой прикручивалось по проводу, которые втыкались в розетку. Подковы опускались в банку с водой. Свет во всем батальоне немного притухал, и через несколько секунд вода закипала. У Коли был сухой паек, которым мы питались несколько дней. В добавок к этому у меня оказалось четыре тюбика с космическими кабачками. Вообще в батальоне была столовая, но там были только соленые огурцы, так как все остальное съедали повара.
Однажды вечером я возвращался с охоты с пойманной вороной. На подходе к батальону я заметил, как свет немного притух, и обрадовался, что Коля вовремя надумал кипятить чай. Но свет по всей округе совсем погас, и покрытые первым снегом ели освещались лишь мерцанием углей нашего догорающего сарая. У кострища сидел Коля и подогревал на углях чай в банке. Увидев меня с добычей он сказал:
-- Давай быстрей, пока не погасло!
Я, быстро ощипав ворону, закопал ее в еще горячие угли.
-- А что с нашим кипятильником?
-- Да, наверное, провода были слабоватые, не выдержали.
Сзади раздался голос замполита майора Федорова:
-- Чем это у меня тут бойцы занимаются? А-а! Чаи гоняют!
А кто же будет мои брошюры спасать?
-- Да они уже сгорели все, -- ответили мы.
-- Плохо, плохо, что сгорели. Но ничего. Только вот придется вас переселять куда-то. Но куда? Пока не ясно. Угостили бы что ли чайком-то.
-- Конечно. Присаживайтесь, -- сказал я и протянул ему
запекшуюся воронью ногу.
--Да нет. Спасибо, это я так, к слову. Я уже ужинал. Мыкола, мне к тебе дело. Надо будет сделать рамку, чтобы вставлять туда газету "На страже Родины", и повесить ее во-он на той сосне у выхода из леса. Инструмент я принес. -- замполит показал на холщовый мешок.
-- Будет сделано, товарищ майор, -- ответил Коля, Обгладывая шейку.
Спать легли на обгоревших кроватях, которые одиноко стояли посреди кострища. Земля от пожара хорошо прогрелась, и до утра было тепло.
На следующий день мы перебрались жить в лес подальше, чтобы нас не припахивали офицеры, а особенно зам. по тылу майор Гузов. Он приходил и постоянно требовал от нас доклада по результатам вечерней поверки. Возмущаясь тем, что мы не ходим на вечерние прогулки и не поем строевых песен, Гузов наказывал нас трудовыми нарядами. Под его надзором мы усердно убирали снег в лесу.
Выбрав место поживописней, Коля рубил мелкие деревья, а я собирал из них шалаш. Рядом с нами уже неделю жили сборы танкистов. Их собралось много -- целых пять человек. Они устроились в перевернутом ковше от экскаватора. Нам это очень понравилось, и мы тоже притащили себе ковш. Их в лесу было много. Внутри устроили две лежанки из старых сапог и мятых касок. Танкисты питались кореньями и вообще, кто что найдет. Обмен опытом в добывании пищи заметно расширил наше меню. Мы научили их охотиться на ворон, а они нас искать съедобные коренья.
Весело жужжала паяльная лампа, заправленная соляркой. На ней кипятилась трехлитровая банка с бульоном из медвежьего бедра. Это коллеги танкисты сегодня подбили из танка медведя и поделились с нами добычей. Под вечер стало холодать и я накинул на плечи кусок рубероида. Помешивая отверткой содержимое банки, чтоб не подгорело, я почему-то вспомнил, как в детстве подстриг своей сестре куклу налысо. Эти воспоминания не покидали меня весь день. "К чему бы это", -- подумал я.
-- Ты знаешь, кажется готово, -- сказал Коля, снимая плоскогубцами пенку.
Мы сели вокруг банки и по очереди длинным гвоздем стали вылавливать оттуда куски мяса. Получилось довольно-таки вкусно. Разве что мы забыли посолить бульон и ощипать медведя, поэтому волосы постоянно застревали между зубов.
Из жилища танкистов к нам зашел Олег Тлепов и принес пачку чая.
-- Давайте попьем чайку, -- предложил он и сел рядом.
-- Конечно попьем, -- сказал Коля и достал чистую трехлитровую банку.
-- Как вам медведь?
-- Ничего. во всяком случае это лучше, чем те коренья, которые мы нашли утром около шоссе.
-- Надо думать, -- согласился Тлепов, разжигая паяльную лампу.
После чая долго рассказывали анекдоты. Когда в ход пошли совсем старые и бородатые мы с Колей пошли отбиваться. Я лег на лежанку, подложил под голову старую автопокрышку и укрылся картонными коробками из под томатного сока. В глубине души я немного завидовал Коле, он укрывался большим фанерным щитом. Вероятно, когда-то это был стенд в ближайшем колхозе. На нем еще сохранились фрески, изображающие доярку с выменем в руке и свиноматерь в профиль.
-- Туши свет, -- крикнул я Коле.
-- Сейчас, сейчас, -- ответил он, выпуская крыс из приводного колеса динамо-машины.
Как-то к нам прибежали офицерские дети. Сдуру я научил их играть в "глюкало", и теперь они играли в это по ночам. Дети бросали гайки от железной дороги в артезианский колодец, слушая, как они стучатся об дно. Это очень мешало спать, и когда становилось совершенно невыносимо, мы разгоняли их, бросаясь использованными трехлитровыми банками.
Просыпались мы, как правило, около полудня. Нас будил начальник штаба капитан Шапотин или начальник сборов старший лейтенант Вальков, стуча лопатой по нашему жилищу. Вставая, мы завтракали и отправлялись на охоту или рыбалку. Раз в неделю Коля писал расписание занятий и вешал его перед входом. Так продолжалось все трое суток. Но на сорок первые сутки нашего пребывания на сборах ударили морозы. Утром я проснулся от того, что у меня в желудке замерз желудочный сок. Было еще темно. Я встал и попытался зажечь свет. Это не удалось, потому что крысы в приводном колесе тоже замерзли. Пришлось самому крутить динамо-машину. Проснулся Коля, и мы стали по очереди крутить колесо и греться, прижимаясь к лампочке.
-- Ты знаешь, мне кажется, что пора уносить отсюда ноги, -- сказал Коля.
-- Да. Мне тоже так кажется. Дома нас наверное уже ждут.
Наши рассуждения прервал начальник штаба. Сегодня он пришел очень рано, еще только светало.
-- Ну что, домой-то собираетесь? -- поинтересовался он.
-- Это мы запросто. Всегда готовы.
-- Да, но для этого надо немножко поработать. Дело вот в чем, мне нужна телевизионная антенна, чтобы ловила финские передачи. Телевизора, правда, у меня еще нет, но это не главное. Главное -- внимание, которое вы мне уделите! А там и поговорим.
Пот лился ручьями несмотря на тридцати трехградусный мороз, когда мы с Колей валили две огромные сосны. Сложив их крест-накрест и скрепив большим гвоздем, Мы натянули по периметру проволоку, снятую с высоковольтной линии электропередач. На следующий день все было готово. Антенна ловила не только финнов, но и русских, и вообще всех, кто проходил по шоссе. Одев парадное обмундирование, мы пошли проведать танкистов. Они сидели на чемоданах, узелках и баулах, которые в свою очередь стояли на арбе. Недалеко паслись мулы, копаясь под снегом, готовые запрячься по первому свистку.
Вскоре собралось и все наше начальство: начальник штаба с помощником, замполит, комбат, зампрод, помпром, промбом, трамбам...и другие.
"Прощаться было нелегко, просили нас: не заплывайте далеко -- утонете...Потом мы долго шли. А потом летели на самолете, на ракете, на корабле, на самолете, на ракете, на корабле, на пароходе, на корабле. И даже на пароме...и вот -- родной причал, а на нем знакомые все лица.
-- Скажите, как живете?
-- Замечательно!"

ГЛАВА 1О.

Ох! Как ужасно болит голова! О чем это я? Да. Весь отъезд проходил весьма сумбурно. Майор Гузов требовал от нас какой-то амбарный замок, который расплавился при пожаре. Он сильно размахивал руками, объясняя, что этот замок дорог ему как память. Начальник штаба требовал три рубля, поднимая и опуская брови. Еле отвязались от них, пообещав, что как только -- так сразу вышлем им две посылки с амбарными замками.
Но вот нам наконец вручают документы и говорят:
-- Досвидания, товарищи сержанты!
-- Прощайте! -- слышится в ответ.
Так захотелось пить, что пересаживаясь с автобуса на электричку на станции Елкино, я зашел в привокзальный буфет.
-- У вас не будет чего-нибудь попить?
-- Нет, -- ответила буфетчица.
-- А поесть?
-- Кекс.
Мой взгляд упал на кучу ящиков с пустыми бутылками.
-- А нельзя ли купить у вас пустую бутылку и наполнить ее водой?
-- Отчего же нельзя, пожалуйста.
Пока буфетчица набирала в бутылку воду, я заметил, что в буфете продается горячий какао.
-- Знаете, а давайте нальем в бутылку какао.
-- Можно. Так а воду что, выливать?
-- Да. Вылейте пожалуйста.
В буфет вбежал Коля и сообщил, что подходит электричка. Уже был слышен стук колес, когда буфетчица наливала дрожащими руками какао из чайника в бутылку. Еле успели добежать. Бежали медленно, так как Коля бежал с пятью чемоданами и тремя рюкзаками, а я не мог ему помочь. Руки были заняты -- в одной кекс, в другой бутылка с какао.
Выпив какао и закусив кексом, мы решили покончить с погонами и на глазах у грустных пассажиров переоделись в гражданскую одежду. На этом наша служба окончательно закончилась.

ГЛАВА 1О,5.

Сейчас, лежа на диване в теплой квартире, я, скрежеща зубами, дописываю эти строки. За окном проплывают снежинки. В углу телевизор бормочет вечерние программы. Желание писать ни какого, но надо дописать, раз уж начал.
Две недели прошло после приезда. Такое чувство, как будто и не было никакой армии. Во всяком случае того, что написано, уж точно не было. Проболтался я где-то полтора года, а может просто уснул и приснилось мне все это. Впрочем не хочется что-то об этом вспоминать. Календарь с зачеркнутыми днями лежит в мусорном ведре, а записная книжка спрятана далеко в ящике стола. "А между тем, Новый год на носу", -- подумал я и, повернувшись на другой бок, почесал нос.

22.12.88