Маргарита и лжеманьяк

Маргарита и лжеманьяк
Предыстория пятой женитьбы доктора Черкасова

И я любил? Нет, отрекайся взор: я красоты не видел до сих пор!
В. Шекспир

Утром, когда муж и дочь еще спали, Елизавета Андреевна Карамышева собралась в булочную. Подкрасив губы, надев пушистый белый беретик и теплый песцовый полушубок, она отодвинула массивную щеколду и хотела было взяться за дверную ручку, но не успела, потому что обитая дерматином дверь открылась сама, ударив Елизавету Андреевну по лбу. Женщина обомлела: не столько от удара — он получился несильным, сколько от представшего перед ней зрелища. Прямо перед ней, на лестничной площадке, распростерлось бездыханное, как ей показалось на первый взгляд, тело, голова которого разместилась в аккурат на пороге их квартиры. Елизавета Андреевна была не из пугливых, поэтому она не закричала и, довольно быстро придя в себя, сориентировалась в обстановке, заключив, что, во-первых, тело принадлежит молодому, хорошо одетому мужчине, во-вторых, что незнакомец скорее пьян, чем мертв, и в-третьих, что рядом с ним лежит увесистая палка вареной колбасы. Все это заняло у Елизаветы Андреевны буквально несколько секунд, а в следующий момент из квартиры, расположенной напротив, как черт из табакерки, выскочила соседка Клавдия Петровна. Ее стремительность и ажитация невольно наводили на мысль, что она давно ожидала исхода Карамышевых из своего жилища.
— Елизавета Андреевна, ну как это можно, сколько он еще будет здесь валяться? — затараторила она, даже не поздоровавшись. — Вы уж, пожалуйста, примите какие-то меры, он ведь к вам пришел… Вон, целую палку колбасы принес. Докторской.
— С какой это стати — к нам? — холодно перебила ее Елизавета Андреевна. — Я его знать не знаю.
— Да как же не к вам? Ведь головой-то он в вашу сторону лежит — значит, к вам, — убежденно заявила соседка.
— А ногами — в вашу, значит, шел он к вам. Не мог же он идти задом наперед, — парировала Елизавета Андреевна.
Клавдия Петровна ненадолго задумалась, видимо, представляя себе траекторию движения незнакомца, и не очень уверенно предположила:
— Тогда выходит, он сверху спускался, от Симоновых или от Клименко, да не смог до первого этажа дойти, ослаб…
— А мне абсолютно все равно, откуда он спускался или куда поднимался, я знаю только одно — этот пьяница не имеет к нам никакого отношения, — гордо произнесла Елизавета Андреевна, выбралась на лестничную клетку и стала с осторожностью тянуть дверь квартиры на себя, пытаясь освободить порог от головы, нарушавшей неприкосновенность жилища Карамышевых, не нанося ей ущерба. Клавдия Петровна с интересом наблюдала за ее манипуляциями.
Тем временем мужчина начал подавать признаки жизни. Он громко чихнул, застонал, открыл глаза и с ужасом уставился на Елизавету Андреевну. Потом перевел взгляд на валяющуюся рядом колбасу, резко сел и осмотрелся.
Вспомнив все, он покраснел до корней волос, вскочил на ноги и с резвостью, которой сам от себя не ожидал, помчался вниз по лестнице. Хлопнула входная дверь.
— Инцидент исчерпан, — констатировала Елизавета Андреевна, без помех закрыла дверь квартиры и спокойно отправилась в булочную.
Когда соседка ушла, Клавдия Петровна подобрала колбасу и, бормоча: «Не пропадать же добру», — довольная, убралась восвояси.


Встречи с маньяком один на один, безусловно, не жаждет никто, тем более слабые девушки и женщины, не владеющие приемами самообороны. Девятнадцатилетняя Маргарита Карамышева чрезвычайно боялась маньяков. Ее страх не был спровоцирован фильмом «Кошмар на улице Вязов», который они с подругой посмотрели в восьмилетнем возрасте в отсутствие родителей. Конечно, Фредди Крюгер произвел на нее не лучшее впечатление, и его мерзкая рожа даже пару раз приснилась ей во сне. Но Маргарита была девочкой разумной и уже тогда понимала, что это персонаж вымышленный и в действительности встреча с Фредди в какой-нибудь темной подворотне ей не грозит. Кроме того, мама, которой она рассказала о своих снах, объяснила, что, по утверждению психологов, образ Крюгера отражает детский страх при переходе во взрослую жизнь и опасаться его стоит не более, чем какой-нибудь буки или серого волчка, который схватит за бочок и утащит во лесок. Однако при этом мама настоятельно рекомендовала Маргарите не разговаривать с незнакомыми людьми на улице, а уж тем паче, если они предлагают угостить конфеткой, покататься на машине или показать что-то интересненькое.
К счастью, до четырнадцати лет Маргарите никто таких предложений не делал — бог, как говорится, миловал. Но на пятнадцатом году жизни неприятная история с ней все-таки произошла. Маргарита возвращалась с тренировки по теннису — время было еще детское, только-только стало смеркаться. Свернув на тихую, малолюдную улочку, где обитало семейство Карамышевых, Маргарита увидела, что навстречу идет парень — не то чтобы качок, но и не хлюпик. Других прохожих поблизости не наблюдалось. Что-то подсказало Маргарите, что эта встреча не сулит ей ничего хорошего, и девушка внутренне напряглась. Поравнявшись с ней, парень рванул у нее с плеча спортивную сумку, из которой торчала дорогая теннисная ракетка. Однако Маргарита рефлекторно вцепилась в свое имущество мертвой хваткой бультерьера. Безмолвный поединок между ними продолжался до тех пор, пока у сумки не оторвалась ремень, что и позволило парню ею завладеть. Схватив сумку в охапку, он помчался прочь, но тут грабителя подвела некстати выпавшая из нее ракетка: парень споткнулся об нее и грохнулся на тротуар, проехав на пузе еще с полметра по инерции. Разгоряченная Маргарита рванулась к поверженному врагу, схватила ракетку и стала колотить его по мягкому месту. И в это время откуда-то сверху раздался строгий голос: «Что здесь за безобразие!? А вот я сейчас милицию вызову!» Маргарита подняла глаза и увидела, что голос принадлежит пузатому мужчине в майке и семейных трусах, который стоит прямо над ними на балконе второго этажа. Воспользовавшись ее минутным замешательством, грабитель вскочил и дал деру с ее сумкой. Маргарита не чувствовала в себе сил для дальнейшего преследования — она лишь погрозила пузатому ракеткой, заревела на всю улицу — сумку и всего, что в ней находилось, было очень жалко — и поплелась домой.
Папа потом настоял, чтобы Маргарита сходила с ним к участковому: сообщить о происшедшем и написать соответствующее заявление. На этом, по любимому выражению Елизаветы Андреевны, мамы Маргариты, «инцидент был исчерпан». Ни злодея, ни сумку, конечно же, не нашли.


После этого случая Маргарита, поразмыслившая над тем, как могло бы обернуться дело, если бы ей попался более опытный и жестокий грабитель, стала побаиваться ходить в одиночку по малолюдным местам, особенно в темноте. Настоящий же страх закрался в ее душу после еще одного происшествия. Среди бела дня она ехала в троллейбусе и вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный, сверлящий взгляд. Возле кабины водителя стоял омерзительнейший субъект, мало чем уступавший Фредди Крюгеру, и пялился на нее во все глаза. Увидев, что девушка на него посмотрела, субъект изобразил нечто вроде улыбки, обнажив черные пеньки зубов. На следующей остановке Маргарите нужно было выходить, и она с остервенением начала пробиваться к выходу, однако боковым зрением заметила, что гнусный тип, бесцеремонно расталкивая пассажиров, приближается к ней. Маргарита запаниковала и почувствовала острое желание закричать: «Караул!» Тем временем тип притиснулся к ней вплотную и, обдавая девушку тошнотворным запахом перегара, горячо зашептал прямо в ухо: «Я тебя в карты, девка, проиграл. Теперь ты от меня никуда не уйдешь. Я тебя везде достану».
От ужаса сердце Маргариты провалилось в пятки, глаза застлал зыбкий туман, руки и ноги похолодели. В это время троллейбус остановился, и Маргарита, вылетев из него со скоростью молнии, не оглядываясь, пустилась наутек. Она перевела дух, только когда за ней захлопнулась тяжелая металлическая дверь парадной. Пулей взлетев на свой этаж, Маргарита трясущимися руками нащупала в кармане ключ, открыла дверь, не с первого раза попав в замочную скважину, заскочила в квартиру, заперлась на все замки и только тогда дала волю слезам.
Вот с тех самых пор Маргарита и стала по-настоящему бояться маньяков. Ее страх регулярно подпитывали леденящие кровь криминальные истории, смакуемые средствами массовой информации, а также рассказы из жизни типа того, как у дедушки из соседнего подъезда отобрали пенсию, сломав ему при этом три ребра, как у маминой подруги вырвали на улице золотые серьги прямо «с мясом» или как двух девушек из дома напротив, поехавших отдыхать в Турцию, поймали и продали в рабство торговцы живым товаром.
Опасения Маргариты усиливались еще и потому, что с каждым годом на улице и в общественных местах с ней пытались познакомиться все больше мужчин разных возрастных и весовых категорий. От каждого из них она стремилась отделаться как можно ловчее и быстрее. Среди претендентов попадались и особи вежливые, весьма симпатичные с виду, однако они вызывали у Маргариты не менее ужасные подозрения, чем страхолюдные грубияны. Она уже знала, что настоящие маньяки, которых иногда безуспешно ловят десятилетиями, в обыденной жизни носят личину людей вполне приличных и даже близкие родственники считают их добрыми, милыми и обаятельными, совершенно не догадываясь о том, с каким монстром они делят стол и кров. А вообще-то возросший интерес к Маргарите со стороны противоположного пола был вполне объяснимым: на белокурую кареглазую красавицу мог не обратить внимания разве что слепой.


К тридцати пяти годам у преуспевающего врача-офтальмолога Дмитрия Павловича Черкасова сформировалась одна привычка, которую многие находили странной и даже вредной, — жениться на каждой женщине, с которой он вступал в интимные отношения, даже если она на этом не настаивала. Мотивации его действий не понимал никто: ни родители, ни друзья, да, честно говоря, и сам Дмитрий Павлович. Возможно, его побуждало к этому рыцарски-возвышенное, поэтически-трепетное отношение к женщине в общем смысле этого слова или неустанное стремление к идеалу, к которому ему до сих пор, несмотря на четвертый законный брак, не удалось подобраться хотя бы на пушечный выстрел, но уж никак не легкомыслие или чрезмерная влюбчивость.
Первый раз, к большому огорчению своих родителей, Дима Черкасов женился в восемнадцать лет на своей однокурснице Танечке Вяземской, проучившись два семестра в медицинском институте. Стройная до жалости Танечка с тоненькими, как веточки, ручками и ножками умилила Диму именно своей хрупкостью. Ему казалось, что девушку легко может унести порывом ветра или смыть сильным дождем, а если уж, не дай бог, ее ненароком толкнет какой-нибудь верзила, то она просто рассыплется на кусочки. Поэтому у Димы и возникло желание защищать, оберегать это эфирное создание, чему он и предался с жаром, присущим юности. Через два года их брак распался — конечно, не потому, что Танечка набрала десять килограммов и ее облик изменился, а потому, что она ушла к другому мужчине. Нельзя сказать, что Дмитрий тяжело переживал этот разрыв: жизнь с Танечкой под одной крышей изрядно его утомила, поскольку очень скоро выяснилось, что ничего, кроме раздражения, они друг к другу не испытывают.
Второй брак Черкасова, подающего большие надежды молодого специалиста, все окружавшие его здравомыслящие люди — собственно, с другими он и не водился, — считали обреченным на провал с самого начала и открыто возмущались Диминой глупостью и недальновидностью. Во-первых, его вторая невеста, Эвелина, продавец-консультант в магазине дамского белья, была старше Димы на двенадцать лет, а во-вторых, у нее был пятнадцатилетний сын Кирилл, которого она называла «трудным ребенком» и который при первом же знакомстве с Черкасовым попытался начистить ему физиономию. Тем не менее этот мезальянс продержался три года — до совершеннолетия Кирилла, которого Дмитрий все это время периодически вытаскивал из всяких скверных передряг. Но даже Черкасову, с его ангельским терпением и гипертрофированным чувством долга, не удалось наставить ребенка на путь истинный: свое восемнадцатилетие тот ознаменовал ограблением пивного киоска вместе со своими закадычными товарищами, за что и получил год исправительных работ в колонии общего режима. И лишь тогда, поразмыслив, Черкасов пришел к выводу, что, скорее всего, действительно неразумно посвящать свою жизнь спасению человека, который спасаться вовсе не хочет, лишь для того, чтобы не огорчать женщину, к которой он не испытывает никаких нежных чувств. Эвелина, к чести ее будет сказано, отпустила супруга с сожалением, но без скандалов.
В третью свою жену, художницу-авангардистку, Черкасов влюбился без памяти: очередная избранница была чудо как хороша собой, талантлива, остроумна и общительна. Целый год Дмитрию казалось, что его поиски идеала наконец-то увенчались успехом, но Светлана Анисимова была убежденной холостячкой, поэтому Дмитрию пришлось приложить титанические усилия, чтобы уговорить ее выйти за него замуж. Но, когда его мечта осуществилась, вскоре все снова пошло наперекосяк. Через две недели после свадьбы в двухкомнатной квартире Черкасова, куда он привел молодую жену, воцарился полный хаос вкупе со столпотворением. В ней с утра до вечера тусовались разнокалиберные представители богемы — иные самовольно оставались на ночлег, в одночасье пожирали купленные на неделю припасы, часами занимали совмещенную с туалетом ванную. Дмитрий ходил немытый, небритый и голодный: его утро начиналось с поисков выстиранных ночью носков, повешенных на батарею отопления, которых он, как правило, не находил. Однако не бытовые неурядицы привели его к расставанию со Светланой — поверьте, он был выше всего этого — а то, что у него практически не стало возможности побыть с женой вдвоем, заглянуть в ее прекрасные глаза и спокойно поговорить с ней по душам. Когда Черкасов робко заикнулся о том, что неплохо было бы Светлане несколько изменить свой образ жизни, жена резонно заметила, что не она тащила его в загс, а на следующий день быстро собралась и отбыла в неизвестном направлении.
После этого родители Димы решили, что дольше так продолжаться не может и их долг — взять обустройство личной жизни сына в свои руки. Четвертая жена — спокойная, рассудительная и домовитая Полина, работавшая бухгалтером в какой-то солидной фирме, вошла в жизнь Черкасова благодаря им. Он варила изумительные борщи, пекла вкуснейшие пироги, с блеском консервировала на зиму овощи и фрукты, постоянно что-то ремонтировала, обновляла и усовершенствовала в их доме. Доктор Черкасов стал ходить на работу наглаженным и отполированным до блеска, однако не желал признаваться даже самому себе в том, что каждый день всячески оттягивает момент возвращения к уютному семейному очагу...


Подходя к автобусной остановке, Маргарита наметанным глазом оглядела ее на предмет потенциальных чикатил. Пять или шесть теток с большими сумками опасности явно не представляли — они громко обсуждали цены на рынке и в магазинах. А вот стоявший особняком высокий широкоплечий мужчина в дубленке и залихватски сдвинутой набекрень шапке Маргарите не понравился: он был сильно подшофе и сразу же уставился на нее как баран на новые ворота. Маргарита встала поближе к теткам, которые кучковались там, где посветлее, — возле фонаря, освещавшего остановку мертвенно-тусклым светом, и стала смотреть на летящие сверху крупные снежинки. Автобус подошел быстро, и девушка, опередив теток, вскочила в него первой. Она заметила, что поддатый мужик тоже загрузился в салон, но, поскольку тот смирно стоял на задней площадке и не делал никаких попыток к ней подойти, Маргарита вскоре о нем забыла.
Выйдя на своей остановке с передней площадки, Маргарита, к своему неудовольствию, увидела, что из задней двери вылезает и тип в дубленке. Проигнорировав первую скорость, Маргарита сразу же перешла на вторую. Через четыре квартала, перед поворотом на свою родную улицу, она оглянулась — метрах в тридцати от нее трепыхалась высокая фигура, которая неумолимо приближалась к Маргарите, потрясая каким-то предметом, который показался Маргарите толстой короткой палкой. Мало того, девушка услышала и невнятные отчаянные выкрики, а скорее, громкое бормотание, которое явно адресовалось ей, поскольку вокруг никого больше не было. Единственными членораздельными словами, которые Маргарите удалось различить сквозь этот бред были «постой», «умоляю» и «ангел». После этого у нее уже не осталось никаких сомнений в том, что это маньяк, и Маргарита, включив предельную скорость, проследовала на ней до самой квартиры.


В этот день предчувствие счастья охватило Дмитрия Черкасова, как только он проснулся. Дмитрий испытывал его и раньше, но тогда оно было слишком робким, неуверенным, расплывчатым и моментально улетучивалось, когда он вставал с постели. На сей раз предчувствие было явственным и безоговорочным — таким, что не поверить в него Дмитрий просто не мог.
«Счастье вдруг в тишине постучалось в двери…» — напевал он, собираясь на работу, чем немало удивил Полину, которая никогда не замечала за ним склонности к вокалу.
Радужное настроение не покидало Дмитрия Павловича и во время работы. Сотрудники находили, что их в меру требовательный, сдержанный и корректный главврач ведет себя сегодня как-то нетипично: все время улыбается, шутит, расточает направо и налево похвалы и комплименты. Большая часть персонала, проработавшая с Черкасовым не один год, была готова держать пари, что поведение главного никоим образом не связано с предстоящей корпоративной вечеринкой, посвященной Новому году: к любым тусовкам он относился без всякого энтузиазма и присутствовал на них лишь потому, что положение обязывало.
В этот раз Дмитрий Павлович резвился на вечеринке, как малый ребенок. На пике веселья, когда Черкасов пил шампанское на брудершафт с санитаркой тетей Любой, ожил его мобильный телефон: тема соль-минорной симфонии Моцарта прозвучала как предостережение. Звонила Полина: извинившись, что побеспокоила Дмитрия Павловича, она попросила его по дороге домой купить ветчины для салата оливье.
Весь адреналин Черкасова тотчас испарился: на горизонте замаячили остатки вечера, которые он, как пить дать, проведет за прокручиванием мяса в мясорубке, чисткой лука или разбиранием холодца — Полина считала необходимым приобщать мужа к грандиозным предпраздничным приготовлениям, которых он в глубине души не одобрял, поручая Дмитрию наиболее простые, соответствующие его навыкам операции. Несмотря на Полинин кулинарный пыл, Черкасов не стал, подобно многим другим мужчинам, жертвой пищевой зависимости от жены. Его гастрономические пристрастия оставались на удивление примитивными, неразвитыми: в любое время дня и ночи он мог с восторгом поглощать яичницу с ветчиной, жареную картошку и салат из огурцов с помидорами и был совершенно не способен по достоинству оценить фрикасе из телятины по-французски или отварного лосося с икорным соусом.
С вечеринки он ушел по-английски, не прощаясь. Домой страшно не хотелось. «А как же, черт возьми, счастье? — с раздражением думал Дмитрий Павлович. — Поманило, видите ли, раззадорило, обнадежило, и где оно, спрашивается?»
Разочарование было столь горьким, что Черкасов впервые в жизни решил зайти в кафе и выпить там в гордом одиночестве: может, это и не смягчит его душевную боль, но по крайней мере оттянет ненавистную чистку лука. Предаваясь невеселым размышлениям о прихотливости счастья, Дмитрий Павлович просидел в кафе часа полтора и незаметно для себя многократно превысил свою обычную дозу спиртного.
Выйдя на улицу, он почувствовал, что утреннее предчувствие чуда снова оживает: поддразнивает, тормошит и даже как бы провоцирует его на некие неадекватные поступки. Однако погрузиться в эти ощущения Черкасову не дала мысль о колбасе. Показав вероломному предчувствию язык и тем самым продемонстрировав, что долг и ответственность для него по-прежнему превыше всего, Дмитрий Павлович завернул в супермаркет, приобрел палку своей любимой докторской колбасы, взял ее под мышку, не дожидаясь пока покупку поместят в фирменный пакет, и направил стопы к автобусной остановке. Давешняя песенка о счастье снова привязалась к нему, и Черкасов вдохновенно запел: «Неужель ты ко мне? Верю и не верю…» Однако, завидев на остановке людей, он благоразумно умолк и встал в нескольких шагах от коробки из пластикового стекла, где сгрудились ожидавшие автобуса женщины.
Вот тут-то и появилась Она. Возникнув словно ниоткуда, она встала под тусклым фонарем и стала сосредоточенной смотреть в темное небо, сразу став для Дмитрия Павловича центром вселенной. Ему был виден ее точеный нежный профиль, золотые волосы, выбивавшиеся из-под вязаной шапочки, и огромные дивные глаза, мерцавшие определенно неземным светом. От восхищения у Черкасова перехватило дыхание: более прекрасной девушки он никогда не видел, да и не предполагал, что такую можно увидеть воочию. Тут подошел автобус, и девушка проворно в него вскочила. Ни секунды не задумываясь, хотя это был не его маршрут, Дмитрий Павлович последовал за ней, бормоча себе под нос как заклинание: «Столько лет… столько лет… где тебя носило… где тебя носило… столько лет…» У него и в мыслях не было подойти к девушке и попытаться с ней познакомиться: да это будет просто святотатство, если вот такой, как он, немолодой, да еще и нетрезвый мужик, полезет к ней с какими-то разговорами! Черкасов твердо решил, что если какая-то другая недостойная личность предпримет подобную попытку, то он тотчас набьет ей морду.
Через четыре остановки девушка вышла через переднюю дверь, и Дмитрию Павловичу ничего не оставалось, как тоже выйти: не мог же он позволить своему ниоткуда появившемуся счастью вот так просто исчезнуть, навсегда затеряться в темных вечерних улицах! Девушка быстро удалялась от него — Черкасову казалось, что ее ноги не касаются земли, — и он припустил за ней, бодро размахивая колбасой. В его намерения по-прежнему не входило знакомиться с ней: ему лишь нужно было удостовериться, что она не фантом, не плод его подогретого алкоголем воображения, что она живет в обыкновенном доме, а не в сказочном замке, который способны увидеть лишь избранные. И к этому дому можно будет прийти, дождаться ее и увидеть снова…
Тем временем девушка оглянулась, и Дмитрий Павлович понял, что его засекли, поскольку дальше она помчалась, как метеор. В ужасе от того, что он ее упустит, Черкасов закричал, умоляя ее остановиться и обращаясь к ней не иначе, как «ангел», для большей убедительности сопровождая свои слова взмахами рукой, в которой была зажата колбаса. Однако его красноречие возымело действие, противоположное ожидаемому. Девушка, показав блестящие спринтерские навыки, рванула еще быстрее, но замолкший Черкасов все-таки не упускал ее из виду. Ему даже посчастливилось ворваться за ней в парадную — кодовый замок не сработал — и по звуку захлопнувшейся на третьем этаже двери понять, в какой квартире скрылась прекрасная беглянка. Черкасов так устал, что, поднявшись на третий этаж, сел на коврик возле Ее жилища и, привалившись спиной к заветной двери, долго размышлял о чем-то, блаженно улыбаясь, до тех пор, пока его не сморил сон.


После этого приключения доктора Черкасова целый месяц мучили угрызения совести и жгучее чувство стыда. Причем, странное дело, стыдно ему было не перед Полиной, которая, как примерная жена, не сказала ему в тот день ни слова упрека, а только скорбно поджимала и без того тонкие губы. Его словно кипятком обдавало при одном лишь воспоминании о том, как он, солидный и в общем-то не слишком молодой человек, уважаемый коллегами и пациентами доктор, с воплями несется за незнакомой девушкой, размахивая докторской колбасой. «Да-да, алкаш несчастный, жалкий докторишка, — грыз себя Дмитрий Павлович, — очень смешной получается каламбур: романтичный доктор с докторской колбасой! Да Она могла принять меня разве что за доктора Лектера — я напугал Ее до полусмерти, Она убегала от меня как от чумы. В четвертый раз женат, скотина, а туды же — со свиным рылом в калашный ряд…» Кроме того, несчастного доктора снова и снова буравил тот презрительно-брезгливый взгляд, которым наградила его интеллигентного вида женщина, пытавшаяся закрыть дверь, заблокированную Дмитриевой головой.
Растрепанные чувства Дмитрия Павловича, среди которых доминирующим являлось самоуничижение, были похожи на взбитые волосы, покрытые толстой коркой лака. Однако из-под этой корки условностей неукротимо пробивалось мальчишеское желание видеть Ее, коль скоро факт существования такого чуда стал непреложным.
Ругая себя на чем свет стоит, доктор регулярно, примерно раз в месяц, приходил к Ее дому — ноги несли его туда сами — и проводил возле него пару часов. Он либо непринужденно прогуливался под ее окнами, иногда надевая для страховки темные очки, либо стоял в густых зарослях сирени, делая вид, что наслаждается цветочным ароматом, а в выходные дни, облачившись в спортивный костюм, изображал из себя завзятого физкультурника, подтягиваясь на турнике, предназначенном для детей дошкольного возраста. Как ни странно, ни одна из местных бабулек, проявлявших обычно недюжинную бдительность, не заинтересовалась тем, что за тип околачивается на подведомственной им территории, — хоть в этом Черкасову, можно сказать, повезло.
Ожидание Дмитрия Павловича не всегда увенчивалось успехом: за год ему удалось увидеть ее пять раз на улице плюс четыре раза в окне. На следующий год она стала появляться исключительно в сопровождении красивого черноволосого юноши атлетического сложения, с виду ее ровесника. А в один для кого-то замечательный, но ужасный для Черкасова, летний день Она, ослепительно прекрасная, вышла из парадной в фате и белом платье вместе с этим симпатягой-брюнетом. Она улыбалась своему жениху и казалась очень счастливой. «Вот и сказочке конец. Так тебе и надо, романтик с колбасой. Интуиция, предчувствия — все это фигня, бред сивой кобылы», — устало подумал Черкасов. С тех пор он перестал приходить к дому Маргариты.


Прошло десять лет…
Он увидел Ее на станции метро Либерте в Париже. И сразу решил, что видит сон — слишком уж неправдоподобной показалась ему эта встреча. Черкасов стоял и наблюдал за тем, как Она, растерянная и испуганная, как заблудившийся ребенок, мечется по перрону, разглядывая указатели. «А ведь я так и не знаю ее имени, — меланхолично подумал доктор. — Впрочем, это и ни к чему. Ведь звезда не становится менее прекрасной и более достижимой, если она безымянная…»
Тем временем действительно заблудившаяся в громадной Парижской подземке Маргарита, ухватив за локоть какую-то полную даму, пыталась выяснить, как ей добраться до нужной станции. Дама понимала английский, но говорила на нем очень плохо, поэтому Маргарита ее объяснений не поняла.
Тогда она кинулась к статному полуседому мужчине, который стоял в пяти шагах от нее с каким-то осовелым видом, и, доверчиво уцепившись за рукав его куртки, выпалила: «Do you speak English?»
Мужчина вздрогнул, словно очнувшись от глубокого сна, и посмотрел на Маргариту долгим восторженным взглядом, который сразу согрел и успокоил ее. А затем с ним произошла довольно странная метаморфоза: он отчаянно покраснел, потом побледнел и еле слышно произнес:
— Я русский...
— Я почему-то так и подумала, — радостно сообщила Маргарита. — Интуиция никогда меня не обманывает. Как хорошо, что я вас встретила... — И запоздало встревожилась: — Вы плохо себя чувствуете?
— Что вы! — ответил Черкасов, и лицо его озарилось блаженной улыбкой, — я чувствую так хорошо, как никогда в жизни.