Дежавю

Она просто прелесть! И пусть смеются на работе, а старушки у подъезда укоризненно смотрят вслед. Да, ей всего двадцать два, а мне без пяти минут сорок, но с ней я чувствую себя молодым. Безумно это, но правильно. Если бы ей было сорок, а двадцать мне, разве ее укоряли бы?

- Теперь ты будешь мне, как папочка! – говорит она писклявым голосом, сидя на моих коленях, щелкает меня по носу и смеется.

Ненавижу, когда она так кривляется, но все-равно, глупо улыбаюсь, и пытаюсь спрятать лицо от ее поцелуев. Она любит дискотеки и шумные ночные клубы, а я предпочитаю джаз тихими вечерами, и коньяк с хорошей сигарой. Чем я привлек ее, не понимаю! Возится в остатках моих волос ласковыми пальчиками.

- Потеряла что-то? – спрашиваю.
- Как здесь можно что-нибудь потерять? – смеется в ответ.
- Тогда не смотри – говорю я смущаясь.
- А мне нравится – отвечает с серьезным видом, и смотрит мне прямо в глаза с такой любовью, что верю. Хотя и не понимаю, как может нравиться моя алопеция? Но я никогда не прятал Гиппократов череп, под клетчатой кепочкой.
- Ты у меня умный, папулечка! – кривляется опять.

Ну ладно, нравится называть меня папочкой – пусть! Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы так же влюблено смотрела на меня своими зелеными глазами, согревая мне сердце. Я ведь и правда, как папочка. Если бы не моя распутная молодость, она вполне могла быть моей дочерью, и тогда я бы боялся периода ее постпубертата, как мне кажется. Боялся бы как отец. А случай, когда она с подругами прогуляла все деньги, которые ей мать дала на оплату учебы в институте? Пришла ко мне вся в слезах.

- Что делать, не знаю! Мать меня убьет! – и рыдала в голос.

Она плакала, и с ней плакали новые чехлы для моей старенькой девятки. Я отдал ей деньги, и, отдав, заплатил за ее улыбку. За красные прожилки, покрывшие белки ее глаз, и за тот свет, который зажегся в ней изнутри. Заплатил за руки, обвившие мою шею. За поцелуи, и за бурную ночь после. А чехлы, это просто вещь. Я накоплю еще раз. Лишь бы она не плакала. И был бы я ее отцом, было бы точно так же, только без ночи. Мне кажется, было бы!

И вот, она пришла ко мне, и говорит:

- В этом году я заканчиваю институт!
- Поздравляю! – говорю в ответ – Вообще-то, я в курсе!
- Конечно, папулечка! Потом я устроюсь на работу, смогу жить отдельно от мамы.
- Если захочешь – говорю, не понимая, к чему она клонит.
- Скажи, – и смотрит на меня, слегка наклонив голову – а ты не думал о том, чтобы пожить вместе?

Как не готовься к ее вопросам, никогда не будешь готов!

- Сейчас? – спрашиваю.
- Нет конечно, глупый! После института.

Какой мужчина думает об этом, когда ему хорошо? Нет, я не думал, но ответить так не могу. Я старше, и должен быть готов к любому повороту. Я же «папочка»! И теперь, у меня нет времени на обдумывание. Только для принятия решения! И я не стал обдумывать. Не стал вспоминать свой опыт совместного проживания с другими женщинами, оглядываться на разницу в возрасте, искать отговорки. Я вспомнил только момент, когда мы познакомились.

Тогда я сидел в парке, и смотрел, как молодые мамы ловят своих карапузов, норовящих залезть в лужи от фонтанов. Я смотрел, как были счастливы лица малышей, в объятиях их улыбчивых мам, и сердце мое грызла моя единственная подруга, зависть. Я сидел, наслаждаясь своим одиночеством, когда появилась она, с надутыми губами, сердитая, но все-равно яркая.

Нет, я не решился заговорить с ней первым. Ну, может и была такая мысль, но без надежды на продолжение отношений. Далеко за плечами те времена, когда я знакомился с девушками на улице. Она первой начала беседу.

- Скажите! Парни все такие козлы? – спросила она. В ее глазах блеск, готовый выплеснуться в слезы.
- Ты ждешь правдивого ответа? Или тебе нужно услышать то, что ты хочешь услышать?
- Я хочу понять, почему!

Кажется, тогда ее бросил парень. Мы говорили об этом, и она быстро успокоилась, а я старался быть умным и мудрым. Быть, а не только выглядеть. Все было очень традиционно – парк, кафетерий, прогулка, затем я проводил ее домой, и мы обменялись телефонами. Традиционно, но как-то по-другому. На какое-то время, я все-таки отравил свою единственную подругу. И мне стало хорошо. С тех пор я больше не встречался с завистью.
Все стало лучше, и только ее игривое «папочка, папулечка», раздражало меня напоминанием о возрастной разнице. Но это быстро проходило.

Однако, вопрос задан, и она требовательно ждет от меня ответ. Я решаюсь, и смело встречаюсь с ее взглядом.

- Давай попробуем.
- Правда? – ее улыбка ярче солнца – Ты у меня такой хороший! Как же я люблю своего папулечку! – и оставляет на моей безволосой макушке отпечаток ярко красной помады. И я тоже люблю ее – Только, знаешь? До того момента надо познакомить тебя с мамой!
- Немного неожиданно, – говорю я, и ее лицо начинает принимать обиженное выражение – Но закономерно. Конечно, твоя мама должна знать, с кем ты будешь жить! – и я сияю вместе с ней. И в ее улыбке я обожаю, эти ямочки на щеках, до боли знакомые мне, но не помню откуда. Они мое дежавю, как и цвет ее глаз, как и серебро ее смеха. Но я никогда не пытался вспомнить. Мне и так хорошо. Зачем напрягать извилины?

- Моя мама младше тебя на год! – хохочет она, сидя на кухонном столе.

Она вообще не признает святынь, и может забраться на него с ногами, с той же легкостью, с какой, без спроса смотрит мои фотоальбомы. Кисть ее руки согнута на изломе, и в ней надкушенное яблоко. Вряд ли я мог бы есть его так же изящно.

- Я должен беспокоиться на этот счет? – спрашиваю я.
- Скорее я! – веселится она – А вдруг ты маме понравишься! Ей, как и мне, нравится такой тип лица. Когда ты серьезен, ты похож на Шона Коннери.

И я стараюсь сохранить серьезный вид. Образ Шона мне импонирует больше, чем «папулечки».

Не знаю, о чем они говорили. Наверное, мама уговаривала ее подумать. «Такая разница в возрасте!», наверное, говорила она, «Ты испортишь себе жизнь!», а она, сидя на столе с надкушенным яблоком в изящной кисти, наверное, так же лукаво ответила:

- Ты ему понравишься! Ему нравится такой тип лица! Когда ты смеешься, ты похожа на Мирей Матье!

Этой ночью я почти не спал. Я ругал себя за эту слабость. Подумаешь, знакомство с мамой. Мне сорок! Еще остались вещи способные напугать меня? На кухне накапал валокордин, выкурил сигарету, выпил водки, три раза ставил чайник, но чай пить не стал. Даже не понятно, я ждал утра, или боялся его.

Меня разбудил телефон:

- Как!!! Ты еще спишь? Мы же договаривались! – снимает с меня дремоту. Я встаю, и иду в душ. Есть еще немного времени, до тех пор, как она ворвется в мою квартиру, торопя меня, сбрасывая мои сорочки и галстуки из шкафа прямо на кровать, застегивая пуговицы на рубашке, и приговаривая, «Вот, недотепа!», как моя мать, когда одевала меня в школу.

- Машину не бери! – командует она – Я купила вино. Не будем же мы с мамой вдвоем пить, глядя на тебя – и я послушно кладу ключи на место – Закажем такси.
- Ты так торопишься, как будто твоя мать уедет через пару часов, и надолго! – смеюсь я, а она смотрит на меня настороженно, и я начинаю чувствовать себя мужем - Пошли – говорю – Расскажешь мне правила игры по дороге.

Но она ничего не рассказывала. Всю дорогу мы сосредоточенно молчали, глядя в окна на пробегающие мимо дома, рекламные щиты, и покрытую сырой моросью дорогу. Их дом был той же планировки, какой был и мой. Как не уезжали! Только деревья пересадили, и пригласили незнакомых мне старушек посидеть на скамейке у подъезда. Тот же цвет стен в самом подъезде, тот же лифт, в котором те же надписи. И, кажется, что я здесь уже был, когда то.

- Все в порядке? – спрашивает она, и я киваю головой.
- Какой у тебя этаж? – спрашиваю.
- Седьмой.
- Люблю цифру семь! – и нажимаю кнопку.

Запах запеченной птицы, начинает дразнить меня с четвертого этажа, и желудок подает сигналы тревоги.

- Бедняжка! – говорит она, и прижимается ко мне – Потерпи немного. Сейчас поедим. – и я терплю. До седьмого.

Коридор. Очень светлый, и чистый. В конце его я вижу ее мать, и она изумленно спрашивает меня:

- Ты?
- Я – подтверждаю я. А что мне еще остается?
- Что ты здесь делаешь?
- Очевидно, приехал знакомиться с тобой! Как твои дела? – сам понимая, что вопрос дурацкий.
- Послушай! – говорит мама дочке – Я совсем забыла купить соус. Ну, тот. Ты помнишь. Сходи, а мы поговорим пока. С твоим… - и не находит, как назвать меня.

Почему то у меня сосет под ложечкой. Она уходит, оставляя меня со своей мамой.

- Где вы познакомились?
- Не поверишь. На той же скамейке, в том же парке.
- Воистину, проклятое место! – вздыхает она.
- Слушай! Ничего же страшного не происходит. Посмотри на меня – и пытаюсь улыбнуться.
- У вас был секс?
- Она достаточно взрослая…

Ее мать смеряет меня взглядом, и, опустив глаза в пол, говорит три слова.

Меня вернули на землю. Мне подрезали крылья. Мне не сказали ни слова, про разницу в возрасте. Меня не упрекнули в прошлом. Не пугали будущим. Ни слова про внешность. Нет! Но отрезали как остро наточенным ножом. Наверное, я неважно выглядел. Как и чувствовал себя!

- Что ты сказала?
- Она твоя дочь!

Меня вернули на землю, и она встретила меня с распростертыми объятиями.

***

В кардиологии всегда так тихо. Здесь не рекомендуется смотреть футбол, и вести политические дебаты. И даже если и пропускают по стаканчику, после ухода врача, то обязательно тихо, на скорую руку. И среди шаркающих тапочками по выцветшему линолеуму больных, не случается веселых тем для разговора. Но все они все-таки двигаются. Они улыбаются тем, кто пришел навестить их. Они говорят с врачами и медсестрами. Они хотят жить.

Он молчит. Он не ходит. Он не покидает больничной койки. Его взгляд буравит стену в одной и той же точке, так же, как буравил вчера. У меня создается впечатление, что у меня промнемия. Кажется, что даже складки одеяла, не изменили своих ломаных линий.

- Зачем ты соврала? – кричала я на мать.
- Он стар для тебя!
- Это не твое дело! Это не твоя жизнь! Это было подло!!!
- Что ты понимаешь в жизни? – кричала она в ответ, следуя за мной по квартире, как тень, пока я собирала вещи – Ему сорок! Через год, другой он бы и сам надоел тебе.
- Но это было бы мое решение! – отрезала я, и хлопнула входной дверью.

А он действительно постарел. Его лицо приняло землистый оттенок, морщины стали заметными, и так же как вчера, прозрачная слеза повисла на переносице. Я говорила ему, что это неправда, но после этого приступ повторился. Тогда врач предупредил меня, что запретит посещения. И я замолчала. Я приходила просто увидеть его худое лицо, и стереть след от слезы, чтобы убедиться, что этот день не повторяется. Что это не дежавю. Я хочу, чтобы это было жамевю.

- Я вернулась к маме – говорю я ему – Она сожалеет о своем поступке. Даже приглашала в гости. Придешь? – но он не отвечает – Прости, но мне стало трудно платить за квартиру. И потом, я стала отставать в институте. Появились хвосты. Это оказалось очень трудно, учиться и работать. К тому же… Она мне все-таки мать!

Его молчание невыносимо! Да, с ним поступили плохо, но это сделала не я. Почему я должна платить по счетам своей матери? Да я даже не знаю до сих пор, откуда они знакомы!

- Это старая история! – сказала она – И не стоит ворошить прошлое. Если он посчитает нужным, пусть расскажет сам.
- Он не расскажет! – говорю я, и слезы пеленой набегают на глаза.

- Не беспокойтесь – говорит врач – Самое плохое позади. Небольшой реабилитационный период, и все будет как раньше.

- Не парься – говорят подруги – Тебе не кажется, что стоит присмотреться к парням помоложе?

- Вернись! – стучусь я в его закрытые двери – Я не выдержу так долго! – и плачу, а он, с завидным постоянством выдавливает слезу, и она виснет на переносице. Ничего не нарушает его молчания!

Так проходит месяц, за ним другой, и я понимаю. Так может пройти вся моя жизнь! Я хочу получать ответные поцелуи. Я хочу, чтобы его руки были теплыми, как и раньше. Я хочу, чтобы меня любили!

- Мама достала путевку в Египет! Это всего две недели – говорю ему, и стираю платком слезную дорожку – А когда я вернусь, мы пойдем погулять в парк, на твою любимую скамейку. Туда, где фонтаны. Помнишь? – этот мокрый след выводит меня из себя! Платок уже мокрый!

Уехать! Уехать, хотя бы на две недели. Туда, где море, песок, беззаботность, румсервис! Хотя бы на миг забыть эту историю, отключиться!

Уехать!

***

После похорон, она ударила меня! Дала пощечину! Подняла руку на родную мать! Она уехала, и не забрала ключей, и оставила меня в трехкомнатной квартире, не понимая, что мне самой невыносимо больно! Я не могла отдать его ей! Но я не хотела его убивать!

Да, я соврала! Он не был ее отцом. Он был для меня большим, чем отец моего ребенка. От отца я легко отказалась. А он…

Мы познакомились с ним здесь, в этом парке, на скамейке у фонтанов. Он заговорил со мной так легко, и непринужденно, что я, не задумываясь, дала ему телефон. Если бы он попросил, отдала бы и сердце.

- Мне нравится, как ты смеешься! – говорил он – Люблю эти ямочки на щеках, и зеленый цвет глаз! -а я только хихикала смущенно, и не находила, что ответить.

Мы встречались всегда на одном и том же месте. Мы проводили время, так же, как и многие наши сверстники, но все равно по-другому. Мое мороженое имело другой вкус, когда его приносил он. Мой кофе имел совершенно другой запах. Это был вкус и запах любви.
Мы вместе мечтали о будущем. Мы говорили о нас, как о семье, и то, что говорил он, секундой раньше готово было сорваться с моего языка. У нас так было заведено. Пока я думала, он озвучивал мои мысли.

Потом он поступил в институт, и уехал так неожиданно. Он не сказал мне где он будет учиться, не звонил, и я была вне себя от горя.

- Не расстраивайся так, девочка моя! – говорила мне мама – Ты такая красавица! У тебя обязательно будет любовь!

Она тоже солгала мне.

Я не любила отца своей дочери, и она родилась похожей на меня, как две капли воды, и после родов, семья начала рушиться. Тогда мы остались вдвоем с дочкой.

Если бы она смогла выслушать меня, я бы показала ей фотографию человека, которого она любила. Человека, которого любила я. Я так мечтала, чтобы он был ее отцом, что это было почти не ложью.

Я не хотела его убивать!

Вот она, эта скамейка. Вот фонтаны. Вот они, мои воспоминания. Я столько раз приходила сюда в ожидании его, и не пришла в тот день, когда мое место на скамейке заняла моя дочь! Но я все равно посижу здесь немного. Может эти деревянные перекладины, и есть та единственная ниточка, между мной, им и моей дочерью.

-Скажите! – слышу я голос, срывающийся на фальцет – Девчонки все такие суки?
- А что ты хочешь услышать? – поворачиваюсь я, и вижу паренька, севшего на нашу скамейку. Бедняжка явно расстроен. В его возрасте мы все были растеряны, когда такое случалось. – Ты хочешь услышать правду, или утешение?
- Я хочу понять, почему!