диалог

ДИАЛОГ.








Елена.

- Алло, Елена Андреевна!
- Привет, Егор.
- Можно к Вам?
- Не вопрос, заходи. Я дома.
-Я сейчас. Я уже у подъезда…
- Входи. Сто лет … – целую в холодную щеку.
- Замерз? Проходи на кухню там теплее. Кофе, чай?
- Лучше кофе, если можно.
- Можно – можно… сейчас сварим.
Вожусь у плиты к нему спиной, чтобы привести себя в чувство, скрыть радость и волнение. Какая глупость – смущаться как девочка .
- Сколько же ты у нас не был? Больше года, точно.
Я справилась с собой. Поворачиваюсь и, наконец, гляжу ему в глаза. Все те же с грустинкой насмешливые.
- Наверное, не считал. А Соня где?
- Софья уехала учиться в «Универ» на журфак, а работает, как и здесь на телевидение.
- Замуж не выскочила?
- Ты забыл, какой у нее характер? Она как ты, свободу ценит превыше всего. Кто-то у нее, конечно, заводится, а потом исчезает бесследно.
- Может, ты нарушил свой обет?
- Ну, уж нет!
Мы оба смеемся.
-Вот и кофе. Ешь шоколад. Софьи нет, запасы истреблять некому, вот, и скармливаю гостям.
-Кофе классный. Новый рецепт?
-Нет, забытый старый. Рассказывай, как сам живешь, как дела?
-Ну, у меня все отлично, как всегда.
-Кто бы сомневался….- ехидничаю - Эх, Горе-Горе, колись, где побывал, в каких горах?
-Летом в «Фанах» были, а сейчас в конце февраля на Эльбрус собрались, впятером. Ноябрь, декабрь вкалывал, сейчас можно и «оторваться».
-Да. Я бы тоже с удовольствием полюбовалась заснеженными вершинами. Завидую тебе «белой завистью».
-Едемте с нами!
Опять смеемся, представляя всю нелепость этого предложения.
-А как вы? Как здоровье?
-Да как у тебя - все отлично, как всегда. Правда, я сейчас на «больничном», приболела слегка…. А в горах снимал?
-Много-много.
-Когда-нибудь покажешь?
-Хотите сейчас? У меня «флэшка» с собой.
-С удовольствием, если у тебя время есть.
-Я как Вини Пух, совершенно свободен до пятницы.
-Допивай кофе, а я включу «комп»...

Егор.

В комнате что-то падает. Вылетаю из кухни. На полу Елена в какой-то совершенно нелепой позе без всяких признаков жизни.
-Черт, Елена Андреевна!
Пульс есть, дышит. Звоню в скорую.
-Алло-алло, скорая!
-Слушаю вас, что случилось
-Тут человек, женщина, в обмороке.
-Сколько лет?
-Кому? Ей? Сорок три, наверно.
-Фамилия, имя, отчество.
-Деева Елена Андреевна.
- Адрес.
-Улица Советская, 9, квартира 123.
-Ждите.

-Елена… Елена… Лена, да очнитесь же!
Лихорадочно вспоминаю все, чему учили. С пола ее лучше не трогать. Укрываю пледом, а под голову… под голову маленькую подушку. Как же она называет ее… так смешно. Вспомнил - «думка».
-Лена, Елена Андреевна… да, где же они - самая скорая помощь в мире.
Звонок.
-Слава Богу! Наконец-то…
В квартиру вваливаются трое: грузный мужик, седой бобрик и одышка, темноволосая женщина в очках и худющий пацан весь в прыщах.
-Ну и что тут… Паспорт, полис…
Бросаю взгляд на Еленин стол – там паспорт, из него торчит синенькая бумажка больничного.
-Сюда присаживайтесь.
Мужик садится, стул под ним обреченно скрипит. Женщина склоняется над Еленой.
-Леха, помогай.
-Ну, чего Георгевна у тебя там?
-Да вроде все нормально: зрачки на свет реагируют, давление низкое, но вполне жизнеспособное 85 на 60.
-Зато у меня много интересного. Полюбопытствуйте, Томочка Георгиевна. Ну-с, а вы молодые люди переложите дамочку на диванчик осторожненько так.
-Слушай, парень, а ты ей вообще кто?
Я растерялся. Кто же я ей, в самом деле?
-Я … родственник.
-Ладно.
Мужик задумчиво потирал свой подбородок, больше не делая попыток установить степень родства.
-Так. Забирать мы ее не будем, все равно нигде не возьмут. Щас уколем, часа через два она очухается, а утром вызовешь врача.
И это…хреново ей будет, трясти будет как в лихорадке, понял. Вот, ее тогда согреть надо будет - грелкой, чаем горячим. В общем, хоть чем, лишь бы не трясло. Понял?
-А спиртным? Или ей нельзя?
-Эх, парень, ей теперь все можно…


Елена.

Господи, да что же это такое – руки трясутся, зубы стучат, меня подбрасывает на диване.
Глаза открываю. Убрав звук, Егор во что-то играет на компьютере.
-Егорушка…
-Елена Андреевна, холодно? Я сейчас чай горячий принесу.
-Вот горячий, крепкий и сладкий.
Пить не получается, обожгла губы и язык.
-Я сейчас ложку принесу…
С ложкой еще хуже, она по зубам стучит. Наверно, так трясет алкашей после запоя.
-Елена Андреевна, давайте водки попробуем выпить.
-Если т-только н-на брудерш-шафт.
Это я так пытаюсь шутить.
Егор принес с кухни чайные чашки с водкой.
-О-ой!
-Пейте быстро, залпом.
-Х-а-а, гадость, какая!
-Теперь и я выпью.
Дрожь меня все равно била. Егор обнял за плечи, от ладоней шло
пронизывающее тепло. Поцеловал в макушку, как бы пробовал на вкус, а потом медленно, нежно в лоб, глаза, шею, добрался до губ. Губы сухие, горячие встретились…


Егор (Горе).

Вспомнил, как мужик из скорой спросил, кто я ей? И, правда, кто? Пока отец был жив, она была его женой, значит моей мачехой, просто очень близким человеком. А теперь она моя любовница, фу, как грубо, хоть и, правда. Она совсем как ребенок, такая беззащитная, худенькая, руки и ноги тонкие. Когда на диван нес – килограммов 40 не больше. Волосы пушистые все лицо залепили. Щекотно. Теперь буду звать ее на «ты»: Леной, Ленкой или «Клюквой», если не обидится.
Ей теперь все можно…все можно…
Спит – сопит. Как-то надо выбраться покурить.
Сигарету потушил, закурил новую – не накурюсь никак.
Кот лежит на Лениных ногах.
-Раздавишь, жирдяй. Пошли со мной спать в Сонькину комнату.
-Фуся, кис – кис…


Лена.

Интересно, что сейчас утро или ночь еще? Мутит жутко, а вставать страшно. Страшно столкнуться с Егором взглядом и ощутить холодок внутри, прочитав в глазах сожаление о случившемся. Трусиха, вставай и иди. Быстрее все кончится.
-Доброе утро…
Боюсь поднять на него глаза.
-Может налить опохмелиться?
Вытаращилась от удивления и смотрю на него, а он улыбается. Притягивает меня к себе и, где-то на уровне грудной клетки я носом стараюсь зарыться в его одежду. Ощущаю такую слабость в теле, что медленно начинаю сползать вниз. Подхватывает на руки.
-Э-э, ты брось мне эти фокусы, Ленка!
Несет меня на диван, садится рядом, гладит по голове.
-Значит так, вчера на брудершафт пили? – Пили, значит, я тебе буду «тыкать» и звать тебя Ленкой, а если не будешь слушаться, буду по средам и пятницам бить розгами и ставить на горох…
Он говорит… говорит…,а я вся сосредоточилась на ощущениях от его гладящей теплой руки, чтобы не разреветься.


Егор.

Слабая какая. Надо ее покормить как-то.
-Лен, слушай.
-У-у…
-Я, там, в холодильнике нашел рыбу, поджарю тебе?
-Это Фуськина.
-Ну и что, а хочешь….
-Да, ничего я не хочу. Мне в ванную надо.
В ванной полилась вода. Что бы придумать, я и готовить – то не знаю что. Ей все можно…
Сквозь шум воды было слышно, как ее жестоко рвало. Она бессильно застонала, а потом стало тихо, только вода шумела.
-Лена, ты как?
-Все нормально…
Вскипел чайник, заварил зеленый чай в ее любимой кружке.
-Черт, я же забыл вызвать врача!


Лена.

Ой, как мне плохо, как плохо. Слезы текут и смешиваются с водой. Ничего не понимаю, но и не люблю, когда меня жалеют. Оказывается, это больно, когда тебя жалеют. Гляжу на себя в зеркало. Ужас! Да, что можно ждать – только жалости. Надо выползать из ванной.
-Я подумал, ты там уснула. Чай успел остыть. Заваривать снова или сразу водки налить?
-У-у!!!
Меня опять затошнило.
-Прости, дурака. Я не подумал как-то.
Подошел, присел передо мной на корточки, взял руки в свои.
-Милая, Елена Андреевна…
Я вздрогнула, ну вот и все…
-Леночка – Ленка, в общем, так: я становлюсь у тебя на постой, в кочевой своей жизни делаю перерыв, пока не увижу, что тебе стало лучше. Возражения есть? Нет? Принято единогласно.
Очень скоро станет мне лучше, лучше всех…. Небесам спасибо за мгновение, за Егора.

Егор.

- Да, Сань, привет. Понял. Отлично. Нет, я очень занят. Как осво-
божусь, перезвоню. Врача жду. Все!
Врач, чуть за тридцать.
-Здравствуйте, проходите.
-Здравствуйте, шубу куда-нибудь пристройте - петля оборвалась. Елена Андреевна, добрый день.
-Опять я вас гоняю, Ольга Николаевна, здравствуйте.
-Что случилось?
-Она вчера в обморок грохнулась, совсем отключилась, вот я «скорую» и вызвал. Это они оставили для вас.
Читает, совершено неразборчивый почерк, мужика со скорой, будь-то «курица лапой писала». Мельком глянула на оставленную ампулу.
-Температуру мерили.
-Нет.
-Термометр дайте. Десять минут, Елена Андреевна, а я пока кое-что напишу.
На кухне прикрывает за собой дверь. Садится за стол.
-Как вас зовут?
-Егор.
-Болезнь у нее хитрая какая-то. Онкология…, по всем признакам, но…непонятно как-то. Сложно объяснить. Я вас у нее никогда не видела. С Соней знакома, а с вами нет.
-Меня здесь долго не было. Я был в отъезде, а сейчас я здесь буду жить, столько-сколько надо будет.
-Хорошо. Ей надо УЗИ сделать, но…
-У меня машина, да и сама она весит, меньше моего рюкзака, на руках донесу.
-Ладно. Сейчас все напишу.


Елена.

Я задремала, когда ушла Ольга Николаевна. Все еще было муторно и сил не было никаких.
-Лен…я ухожу по делам, приду поздно, но если почувствуешь себя плохо, звони. О, кей?
-Иди – иди, солнышко, и так уже целые сутки со мной возишься.
Подошел, присел на край постели, взял мою руку, легко массируя ее большим пальцем. Потом наклонился, поцеловал в губы не страстно, не сухо, а так нежно, что все это разлилось во мне и сердце затрепетало.
-Отдыхай…
Лежала в темноте и слушала, как закрывает двери, как быстро спускается по лестнице, как хлопает подъездной дверью.
И взвыла, как будь-то, какая-то плотина во мне прорвалась. И все всплыло из тайных закоулков памяти: все мои чувства к этому мальчику, которые я, от самой себя прятала, и когда жила с его отцом, и когда тот ушел от меня, а Егор забегал иногда повидаться. Заревела с надрывом и стонами, ничем несдерживаемая истерика моя, постепенно сошла на нет. И я уснула.

Егор.

Спит. Это хорошо, что спит. Может ей легче станет, если выспится. Волосы по подушке разметались. Кот старый и любимый рядом. Сонька даже ревновала к нему: «Ты своего кота больше нас всех любишь!»
А Лена соглашалась: «Да, он же мне слова плохого не скажет, двойку из школы не принесет, пьяный домой не завалится. Ласковый он. И, вообще, он моя персональная экологически чистая грелка, правда, очень дорогая и немного капризная в эксплуатации».
Когда-то мы все были вместе, особенно на даче весной и летом, до гор, а потом до самых холодов осенью. Был еще Умка маленький беленький пес.
Никогда не понимал отца, жить рядом с ней, и вести себя как идиот. У нее интуиция на уровне интеллекта, а чувственность, какая…
Если бы не заявились в федерации, сейчас в горы бы не поехал.
Пусть чуть поправится, сделаю ей сюрприз.
Покурю, и спать, спать, спать. Да, надо Софье позвонить будет.


Елена.

Как мужики умеют заполнять собой пространство, казалось бы, его нет сейчас, но вся квартира наполнена им, или мне кажется. В прихожей горные лыжи всем мешают, в моей комнате гитара в кресле. Иногда по вечерам он садится в кресло и тихонько поет мне, перебирая струны длинными сильными пальцами. В Сониной комнате джинсы и футболка аккуратно сложены на пуфике у кровати. Пошла вторая неделя как он «стал на постой» в моей жизни.
Сотовый…
-Лен, ты как?
-Нормально…
-Залей кипяток в термос и бутиков нарежь, пожалуйста. Я приеду минут через двадцать.
Куда-то опять собрался. Пойду готовить.


Егор.

Наконец-то и Лене получше, и погода хорошая, и у меня есть полдня, чтобы устроить ей сюрприз.
-Привет, Клюковка. Утром будить не стал, ты спала так сладко. Уколемся сейчас.
-Угу.
- У меня к тебе такое предложение – как ты смотришь на то, чтобы совершить вылазку из дома?
-Очень положительно, а куда вылазить?
-Это секрет!
-А-а…
-Влезай в «медвежутскую» свою шубу и унты. Пакет с термосом и бутерброды засунем в рюкзак. И вперед покорять вершины!
Шуба тяжелей ее самой, и, правда, в ней она похожа на белого медведя, который сильно отощал с голодухи. Ноги даже в теплых штанах, торчат из унт как карандаши в стакане. Хорошо, что шуба до полу – не видно.
В машине тепло. Снег на солнце искрится, глаза слезятся.
-В «бардачке» поройся, должны быть темные очки, а то сидишь тут ревешь, сырость мне разводишь.
Очки надела, я со смеху чуть в сугроб не заехал. Остановился на обочине, пока вдоволь не насмеялись, не поехали.
Едем мимо замерзшего пруда.
-Помнишь, здесь раньше гусики плавали, интересно, живы ли они еще, или может их дети?
Загрустила.
-Вот весной поедем и спросим у них…


Лена.

-Ты меня хочешь завезти в лес и бросить на съедение волкам?
-Да они и есть-то тебя, не захотят, сначала откармливать станут.
Догадываюсь куда мы едем, но вдруг ошибаюсь. А если нет, то это сюрприз так сюрприз. Я от волнения и говорить не могу, и Егор молчит, весь сосредоточился на дороге: она здесь как настоящий серпантин с крутыми поворотами.
Вот он последний поворот и прямо на нас громада Синей горы надвинулась, как всегда неожиданно, во всем своем великолепии. Здесь многое изменилось, трасса другая, подъемник современный, говорят немецкий. И только старый дом для сторожей неизменен, да еще баня из прошлого.
Варяг выдвинулся на дорогу, почуяв приближающуюся машину, он никогда не лаял, сразу кусал, сейчас был не на цепи, значит, никого чужих не было, да и подъемник не работал.
Егор остановил машину напротив дома и посигналил. Набрасывая тулупчик на плечи, неспешно на крыльце появился Михалыч. Отозвал Варяга и защелкнул цепь на ошейнике. Только тогда Егор вышел из машины и легко подпрыгивая, побежал на встречу старику.
-Михалыч, гостей принимаешь?
-Егорка, ты?
-Я, старый черт…
Подбежал, облапал старика.
-Горюшко – Горе, я гляжу ты не один, никак с дамой?
-Иди, выгружай, а то вдруг сама не выберется.
-Чего за цаца за такая?
-Иди-иди…
А я как-то обмякла и, правда, сама уже и не справилась бы. Сердитый Михалыч открыл дверь и уставился на меня. Глядел сурово, неласково и вдруг расплылся такой лучезарной улыбкой.
-Вот уж дама-мадама…Леночка, ты моя, девонька…Андреевна милая, не признал, не признал черт окаянный!

Егор.

Охая и причитая, как старая бабка, Михалыч проводил Лену в дом, а сам вернулся, встал рядом.
-Куришь, зря,…Что с Андреевной то?
-Рак. Слушай, Михалыч, ты нам подъемник запустишь?
-Дак, об чем разговор. Ты покататься хочешь?
-Нет, хочу Елену на гору поднять. Ты ей одежонку какую-нибудь найдешь?
-Немчура много комбезов добротных оставила, найдем чего-нибудь.
-Главное, чтобы из горловины не выпала…
-Правда, худющая как скелет, на подростка похожа, никакой солидности, того-этого.


Елена.

Пахло как раньше травами и медом. Старик держал недалеко пару ульев. Вспомнилось, как однажды летом бежала от пчел и орала во все горло:
-Михалыч, командуй своей эскадрилье «отбой»!
Я лежала на старом скрипучем диване в шубе, раздеться не было сил, было жарко, глаза сами закрывались.
Михалыч с Егором зашли в дом, разговаривая на ходу. Резко замолчали. Егор подлетел к дивану.
Я открыла глаза.
-Все нормально, просто растрясло в дороге. Чаю дадите?
-Сейчас, Андреевна, сейчас... Нашего фирменного на травках.
Соскреблась с дивана и поплелась на воздух, захватив со стола бутерброды.
Варяг сидел около будки и неотрываясь смотрел на меня. Помнит или нет, говорят, у животных память особенная.
Подошла, на вытянутой руке бутерброды стопкой. Встал гордый, подошел неспеша, обнюхал угощение, осторожно одними зубами взял и быстро, почти не жуя, проглотил. А потом уткнулся носом мне в колени.
-Варягушка, дружище не забыл.
Присела перед ним на корточки, гладила, перебирая руками шерсть, а он в ответ слизывал слезы со щек.
Михалыч с крыльца позвал.
-Лена, иди чаевничать, все готово.
Потрепала пса за ухо и пошла к дому. Из окна Егор наблюдал за мной, напряженный какой-то.
Вдохнула полной грудью, улыбнулась солнцу и снегу, деревьям и горе, облакам и небу.

Егор.

-Смотри, Михалыч, до чего тряпка знакомая, а! Это же мой комбез…
-А то, еще с батей твоим кроили-перекраивали. Ты еще совсем пацаненком был… Елене, наверно, аккурат подойдет.
Из дверей кладовки посмотрел на Лену. Она сидела на диване в михалычевом жилете, на коленях кот, рыжий нахальный получал мзду за гостеприимство.
-Лен, примерь, а?
-Ой, Горе, это ж твой! Господи, я тебя увидела первый раз именно в нем. Это когда мы с Соней здесь впервые появились.
-Когда она отцу сосулькой в лоб запустила…
-Точно, с этого все и началось…
Сколько ж мне тогда было? Лет семнадцать, а Сонька только в школу начала ходить.
Елена влезла в комбез. Михалыч одобрительно хмыкнул, и достал еще один побольше.
-В двух- то точно не замерзнешь.
-А где я не должна замерзнуть?
-Хочешь на «смотровую» подняться?
-Хочу!

Лена.

Незнакомо скрипит новый подъемник, комфортный. Егор рядом, чуть впереди едет, и все время оглядывается. Ноги в пустоте без лыж и ботинок болтаются непривычно и легко. Детское желание – летать как птица, ничто не смогло вытравить из меня. Семь лет танцевальной студии в школе, потом горные лыжи, и полный «экстрим», наконец: прыжки с парашютом.
На верху Егор снял меня, как птичку с насеста. Ступени на смотровую можно угадать только по перилам, еще торчащим из под снега.
-Стой. Я сейчас протопчу тропинку, дурак, лопату забыл.
Сильный как лось он ломится вверх, снизу любуюсь им. Добрался до площадки и почти спрыгнул назад.
-Путь открыт, Ваше Клюквенное Величество, прошу.
Михалыч и впрямь комбез мне красный выдал.
-Сама или подниму, если нет сил, только честно?
-Попробую сама, а ты подстрахуй…
Ползу вверх, в глазах иногда темнеет, делаю остановку. Егор не торопит и не спрашивает, просто идет сзади близко-близко. Неуверенными ногами вступаю на площадку, в глазах туман. Ложусь в снег на спину.
-Совсем плохо? Замерзнешь ведь.
-Михалыч сказал – не замерзну. Полежу пять минут, в глазах темно.
Егор присел рядом на снег, похлопал себя по карманам.
-Сигареты внизу забыл…
Открываю глаза прямо в небо. Оно голубое – «берлинская лазурь», пришло на память название краски, а облака маленькие с чуть розоватыми краями, солнце уже повернуло на закат.
Села, встать помог Егор. По колено в снегу добрела до перил и вцепилась крепко – крепко, наверно, чтоб не улететь. Все внутри замерло и восторг со вздохом вырвался изнутри.
-Хотела любоваться снежными вершинами? Любуйся…
От бескрайнего заснеженного простора, от чистейшего морозного воздуха голова закружилась, и повело куда-то в сторону. Егор подхватил, прижал спиной к себе.
-Улететь хочешь? Я сам хочу…


Егор.

Она как птица. Красная птица с белой головой и белыми кончиками крыльев. Над всем этим простором хочется парить и парить.
-Поехали вниз?
-Поехали…
Вниз на подъемнике спускаться не приходилось, обычно летишь на лыжах весь в напряжении, сосредоточившись. Медленно спускаемся над склоном, оборачиваюсь на Лену, она мне грустно улыбается.
Михалыч, выключив механизм, садится рядом на крыльце. Варяг, уже не на цепи, трется около нас.
-Заночуете, ребята?
-Нет, Михалыч, я послезавтра улетаю в горы.
-Ну, тогда пошли обедать, картошка сварилась.
Стол ломился: посредине картофель в «мундирах», тарелка с груздями солеными, тарелка с рыжиками, блюдо со сметаной, деревенской из Синегорья, банка с моченной брусникой…
-Снейдерс, просто какой-то!
-Ты мне тут не ругайся, искуствоведша, того- этого. Ешь, давай, девочка, моя.


Лена.

Прощальным взглядом окидываю гору, дом, Михалыча с Егором, суетящихся у машины. Смотрю на Варяга, лежащего у ног.
-Михалыч, хватит провизию грузить, а то все банки переколочу в дороге.
-Грузи, грузи, давай, может чего она и поест когда…
Егор захлопнул багажник, обернулся, смотрит на меня.
-Лен, все готово…
-Хорошо, иду.
-Ну, Варяг, прощай…
Обнимаю Михалыча. Целую его в колючую щеку.
-Прощай, Михалыч…
-Ты, того- этого, девонька летом приезжай, я тебя в баньке веником березовым с пихтой попарю, и все пройдет, все пройдет, милая…
-Спасибо, родной, Горе привезет – приеду…
Захлопывает дверку, бережно подоткнув торчащую шубу. Я еле сдерживаю слезы. Егор кивает на прощание Михалычу и трогает машину.
Машу рукой из машины, удаляющимся старику и собаке. Вдруг как сирена неимоверного звука раздался вой Варяга, перекрывая шум мотора. Слезы высохли сразу, а сердце сжалось в комок и заныло. Егор прибавил газу.


Лена.

Рюкзак огромный, мне и не сдвинуть с места, Егор перенес в прихожую.
-Ну, все, завтра рано ребята за мной заедут и в аэропорт. Татьяна после работы будет заходить, уколы делать. Лелик в отпуске, дома. Я его предупредил, звони, если что, он на машине. Да и так будет заходить…
-Спасибо.
Странно, я какая-то спокойная, даже равнодушная или это у меня такая защитная реакция.
Егор сел рядом, обнял за плечи, из кармана достал плеер.
-Музыку новую скачал, тебе понравится.
Один наушник у него в ухе, другой у меня, музыка звучит прямо в голове. Музыка красивая ведет за собой, а в груди возникает нечто. Назвать это чувством или ощущением слишком грубо. Это как прикосновение к пальчикам твоего первенца, это вдох у самого бутона розы, это нежное тепло губ любимого, это касание твоей кожи первого луча солнца, это сладко до боли, но не больно. Это захватывающее томление любви – ожидание лучше праздника.
Пальцы сплетаются сами собой, начиная танец соединения двух в одно – единое целое, где сердце одно на двоих, вмещает целую вселенную.


Егор.

-Клюковка…
Целую ее, спит щекой на моей руке. Впервые еду в горы без желания. Теперь каждое слово, каждое движение, жест, взгляд все значимо. Клюковка… Она слабеет с каждым днем, и в этой прозрачности своей становится похожа на ангела, кажется, скоро улетит – Земля стала ей тяжела…
На кухне пытаюсь курить, а не курится. Не хочу, чтобы провожала. Напишу письмо, а потом буду слать эсэмески веселые и дурацкие, на какие только буду способен.

Лена-Клюковка,
Приеду очень скоро, ты и соскучиться не успеешь. Не успеешь все косточки мне перемыть с Татьяной по вечерам, и все байки Лелика переслушать. В выходные Соня приедет, а через три выходных я вернусь. Если бы было лето, я нашел бы эдельвейс для тебя, но сейчас зима. Я на самой вершине прокричу твое имя…

Письмо, на него плеер положил. Телефон на вибрацию поставил, лег в Сониной комнате и раскрыл глаза в потолок: не снинки…

… Лечу над огромными просторами выше гор и выше облаков, и слышу, Ленин голос зовет издалека.
-Егор, Егорушка, проснись, ребята уже приехали…



Лена.

Уже на площадке обернулся, одними глазами сказал все, резко и крепко прижал к себе, отпустил и стремительно, перепрыгивая через ступени, сбежал по лестнице. Зябко кутаясь в пуховый платок, стояла у раскрытой двери, не решаясь ее закрыть. Кот потерся о ноги, сиротливо замяукал.
-Ну, пошли, дам чего-нибудь вкусненького…
Слезы капали сами собой на письмо перечитываемое раз за разом. Руки потянулись к плееру, легла, прижав письмо к себе, музыка входила, а слезы из под закрытых ресниц катились вниз…
Жалобно звякнул телефон. Читаю «смс».
«Прости негодяя за испорченный утренний сон, хотел уйти по-английски, не смог, джентльмен хренов».
«Прощаю Вас, сэр Горе. Чахнущая Дама Вашего сердца».


Егор.

Вот и альплагерь, зарегистрируемся, и завтра на маршрут. Беру телефон, пишу.
«Уже на месте. Завтра выходим. Держи хвост пистолетом и зачеркни один день в календаре, Дама Моего сердца. Ваш сэр Горе».
«Слушаюсь и повинуюсь, о, Достопочтимый Рыцарь. Береги себя».
Прогноз погоды на все это время, желает быть намного лучше, но придется работать с тем, что имеем – впереди пахота. Маршрут тяжелый, плюс «зеркало» метров пятьдесят в высоту, да еще время от времени сыплет с верху снег…
Ночью в палатке не спится. Вспомнилось, как в детстве ждал снега, заглядывая в глаза небесам, как хотелось скорее встать на лыжи и лететь с горы, ощущая адреналиновый восторг внутри. Вспомнил уверенные крепкие руки отца, когда ставил меня на лыжи. Вспомнил и Сонины доверчивые глаза, и этот взгляд влюбленной девочки от которого я шарахался, боясь ее обидеть, не желая осложнять себе жизнь, особенно после несложившихся отношений с Анной, после глупой женитьбы и «побега» в армию от решения проблем. Как все-таки обидел ее, обдав холодом, и жалел, потом до боли. Память как прорвало, воспоминания плыли одни за другими. Только о Лене я не вспомнил, мне казалось, что она рядом со мной.
Почти у самой вершины, пришло «штормовое предупреждение». Возвращаемся в низ, на три дня раньше намеченного срока.
Легко поменяв билеты на ближайший рейс, я, оставив ребят, летел домой…

Лена.

С легкой руки Егора я окружена заботой и вниманием. Иногда мне даже хочется побыть одной. Странное чувство, что Егор все время рядом, будь-то, вышел в соседнюю комнату. А как мне хорошо с Соней болтать о всяких пустяках, придумывать наряды на весну и лето, в которых я вряд ли смогу пощеголять. Сердце наполнено любовью и радостью, которую хочется вылить на всех и на все. Пространство, в котором нахожусь, ласково и нежно отвечает на мою любовь. Три пары уток на незамерзающей реке, которых мы с Соней кормим по выходным, пара ондатр, плавающих между птиц, тоже столовается нашим угощением. Бывшие ученики завалили цветами и подарками на 8 Марта, хотя, что за праздник, я его таковым не считаю, но пусть будет просто начало весны, когда все просыпается от спячки.




Егор.

Который раз беру в руки телефон, снова откладываю, ладно, пусть буду сюрпризом – еду из аэропорта на такси.
Вот и подъезд, знакомый и уже изменившийся. Расплачиваюсь с таксистом и легко взлетаю на третий этаж. Перед дверью сердце заколотилось и, нерешаясь позвонить, открываю своим ключом. В квартире тишина, бросив рюкзак, заглядываю в приоткрытую дверь Лениной комнаты. Посреди комнаты, лицом к окну в полупрозрачной ночной рубашке, в белом пуховом платке на плечах, босая, Лена танцует замысловатый танец одними руками. Она похожа на птицу и ангела одновременно, которые вот-вот взлетят... Вдруг резко оборачивается ко мне, доставая наушники, делает движение вперед. Резким броском едва успеваю подхватить падающую Лену на руки.
-Привет, Клюковка, я вернулся.
-Привет…
После рюкзака со снаряжением Лена кажется невесомой. Прижавшуюся ее кружу по комнате.
- Стой-стой. Голова закружилась.

Лена.

-Егор-Егорка – покоритель горки!
Недельная щетина, обмороженные, обветренные щеки – воин после дальнего похода. Главное, живой. Вернулся, вернулся…, губы покрыты корками, потрескались, местами до крови, а глаза теплые и лучистые – смотреть, не насмотреться. Улыбается одними глазами, губами больно.
-Устал с дороги? Ванна или сначала поесть, или все наоборот?
-Сначала мыться, бриться, потом много и вкусно есть. А у нас есть что?
- Соня полный холодильник затарила. А еще Людмилка приезжала и мы с ней как всегда пельмени стряпали. Хочешь пельменей домашних?
-Хочу много!
-Хорошо, иди в ванну. Я поставлю пельмени вариться.
Толи от неожиданного возвращения Егора, толи от радости охватившей меня по этому поводу, начала кружиться голова и темнеет в глазах.
С трудом управилась с пельменями – вот на столе дымятся. А я как-то странно себя чувствую и вдруг понимаю: пора….
-Лен, тебе плохо? Давай-ка я тебя в постель отнесу, полежишь, и станет легче. Посидеть с тобой?
-Иди, поешь. Пельмени остынут.
Егор уходит на кухню.
Закрываю глаза. Письма написала и Соне и Егору положила в один конверт с банковской карточкой. Денег им хватит, в том числе и на мою прихоть, может глупую.

Егор.

Пельмени вкусные, а аппетит вдруг пропал. Пойду, подразню Лену запахом, может, съест пару пельменей со мной вместе.
-Лена…
-Клюковка…………..

-Алло, Соня.
-Привет, ты вернулся?
-Соня, мама умерла…


Егор и Соня.

Катер шел быстро, море было почти спокойно, небо в серых облаках, иногда бросало вниз снег.
Егор и Соня стояли на палубе. Хозяин катера подошел к ним.
-Мы в открытом море. Стоп - машина?
-Уже, да ненадолго и обратно пойдем.
Шум мотора стих. Только ветер и волны, стучавшие в борт, все остальное пребывало в тишине.
Молча, Егор достал из рюкзака пакет с урной, посмотрел на Соню – она медленно кивнула головой.
Пепел, осев на волнах, быстро намок и ушел в глубину, а тяжелая урна только всплеснула. Букет из белых хризантем с двумя красными розами в середине Соня опустила следом.
Стояли и смотрели на плавающие цветы в воде, стояли, обнявшись, сильно сблизившись в эти нелегкие для них дни. Соню била мелкая дрожь, Егор расстегнул пуховик, прижал ее спиной к себе и крепко обнял.
Хозяин, надев шапку, завел мотор, кругом обогнул цветы и направил катер к берегу.
На небе образовалось окно, солнечный луч, нарисовав золотистую дорожку, брызнул им светом в лицо. Неизвестно откуда появившаяся чайка громко прокричала над палубой….