Моя Любовь...

Когда мне было 18 лет, я решил жениться. Свадьба, кардинальное изменение собственной жизни, такой ответственный выбор – человек, с которым собираешься провести всю жизнь (учитывая реалии наших дней – по крайней мере лучшие годы молодости). Свадьба касается судьбы не только двоих, но и их родителей, родных, друзей. Свадьба в 18 лет, когда мы оба учились на дневном отделении и только на втором курсе. Когда мы не имели такой работы, которая позволила бы нам хотя бы полностью обеспечивать самих себя, не говоря про свое (хотя бы съемное для начала) жилье. Это было кардинальное изменение жизни, при чем жизни нескольких (больше, чем двух) человек.

Но самым главным я сейчас вижу одно событие, когда я напишу – какое, вряд ли еще кто-то сочтет его таковым, просто эпизод, второстепенный и на первый взгляд ни на что не повлиявший. Однако, это было главное событие того времени. А если попытаться понять – почему, можно на практике увидеть, как работает то, что мы называем «рефлексивным управлением» и «мыследеятельностью с ограничением». Понять технологию мышления и выбора приоритетов. Увидеть не хлеб, который я испек (и который я испечь не мог, потому что испечь настолько хороший и большой хлеб при моих исходных условиях невозможно), а дрожжи – тот самый секрет «чуда», делающего невозможное возможным.

Это главное событие заключалось в следующем. Когда мы со Светой решили жениться, я взял 500 рублей из имеющихся у меня в запасе 1500 и купил ей недорогое серебряное колечко – помолвочное. Которое она должна была носить до дня свадьбы, и которое в день свадьбы она сняла бы, чтобы одеть обручальное. Может на следующий день после этого, а может по прошествии двух или трех дней она утром, когда мы встретились перед парами, сказала, что мы должны расстаться и против моего желания запихнула мне в карман кофты (была у меня тогда такая кофта с карманами) алую коробочку с подаренным недавно кольцом.

Я помню, как через полчаса после этого я сидел на зачете по английскому языку, который неплохо знал, и пытался собраться с мыслями. На последней парте я оставался до конца, пока не ответили и не ушли все мои одногруппники. Собраться с мыслями не получалось. Преподавательница – женщина лет сорока пяти – позвала меня отвечать, и отвечал я слабо, ниже ее ожидания, невпопад, порой делая грубые и глупые ошибки. Зачет она мне поставила, но «только за мою хорошую работу в течении семестра». Я уже хотел уходить, но мы остались одни в кабинете, и я ни с того ни с сего импульсивно и сбивчиво рассказал ей все. Что случилось со мной сегодня утром, что мы не просто встречались со Светой, а планировали жениться, что я не знаю, почему все так вышло. Она выслушала и что-то посоветовала мне (сейчас я уже не помню что), и добавила, что «все у меня будет хорошо, женюсь я или нет». Единственное, что я понял из ее слов, что это не обязательно конец наших со Светой отношений, что женщины нелогичны и непредсказуемы, что я еще могу попытаться что-либо изменить. До разговора с ней, я об этом даже помыслить не мог. Она дала мне надежду.

После обеда я с отчимом выкидывал старый металлический шкаф с балкона и относил его на мусорку. Город вокруг, моя мама, мой самый близкий друг Кирилл, да все – жили в предвкушении Нового Года, отдыха, праздника. А мне было очень херово. Как только мы выкинули шкаф, я, удивив отчима и маму, отказался от обеда, от неторопливой беседы за столом людей, честно выполнивших свои дела, и со спокойной совестью смотрящих телевизор, кушающих и выпивающих. Они подумали, что я собрался к Свете, и я не сказал им, что это не так. Я не пошел к друзьям, а бесцельно поехал в город.

Это чувство, наверное, знакомо почти всем. Человек, в которого ты влюблен, с которым хочешь быть, для которого так многим жертвуешь (в моем случае свободой, прожиганием только что начавшейся жизни, деньгами, местом в своей комнате, временем), для которого пошел на так трудно давшееся решение, на то, на что мало кто идет в твои годы, говорит тебе «нет, не надо». И ты чувствуешь себя никому не нужным, несчастным, неудачником, горемыкой, брошенным, оставшимся у разбитого корыта. Это чувство – вот ты свободен, ты можешь делать, что хочешь, но ты не рад. И тебе нечего делать со своей собственной жизнью. Самое главное, что у тебя есть – твоя жизнь – то, что ты отрывал от себя через сомнения и, скрипя сердцем, ради нее – возвращается тебе за не нужностью ей. И то, что ты не рад, на самом деле говорит об одном – в этот момент тебе не нужна твоя жизнь (иначе ты бы радовался – вот она опять только твоя и не надо ничего ни с кем делить).

Мне было тошно и очень хотелось не думать об этом, но не думать я не мог. О чем бы я ни подумал, что ни решил бы сделать, уже через минуту мысли непроизвольно возвращались к больной теме, и в груди было как-то очень тяжело. И сейчас не могу понять, как это бывает – куда-то давит и давит какая-то тяжесть. Давит, и не знаешь, куда от этого деться, потому что сбросить бы ее, да не камень ведь – сбрасывать как?

Я решил напиться. Вечерело. Я взял в магазине на площади Василевского, куда почему-то приехал или пришел (сейчас не помню, помню только, что шел или ехал без цели и оказался там), бутылку дешевого крепленого Кагора, потому что недорого, и мне хватит, чтобы напиться и забыться, а кроме того от него (в отличии от водки) потом не вырвет. Я прошел за музей янтаря по берегу Верхнего озера. Это место напоминало мне о Свете, о времени, проведенном здесь вдвоем. Вот по этой дороге мы каждый день вместе шли домой, взявшись за руки или обнявшись, на этом мостике целовались, и она сказала мне, что ей все труднее без меня. От каждого такого места на горло, на грудь наваливалось еще больше свинца. Почему? Вчера еще мы были полны планов и светлых надежд… Почему? Господи, почему же?! Что случилось за эту ночь?

Тяжесть придавила меня к земле, я хотел скорее пройти еще метров двести. Туда, где уже не будет людей, где в лесопарке у озера меня никто уже не сможет увидеть. Последние метры я шел очень быстрым шагом, а потом, увидев удобное поваленное дерево, я побежал. С трясущимися руками, сглатывая слезы, я торопливо пропихнул ключом от дома пробку внутрь бутылки и отпил почти треть. Пил, пока теплый и сладкий, отдающий спиртом Кагор не встал в горле комом, пока меня не передернуло от рвотного рефлекса. Я сел на мокрый грязный ствол и посмотрел на темную воду озера. На другом его берегу ехали машины, горели фонари, стучали колесами трамваи. Город жил предпраздничной суетой, ожиданием радости и отдыха. А я сидел совсем рядом с ним, но как будто на другой планете – в темноте и одиночестве и ждал, когда этиловый спирт начнет отключать сознание. Мне вспоминалось мое счастье последних месяцев, моя нежданная влюбленность, мои планы на новую жизнь. Сегодня утром все рухнуло, а я, захваченный мыслями о своей новой жизни, не знал, что делать теперь, когда она отменилась. Я остался в пустоте и не знал, чего желать, что мне нужно для счастья. Я не знал, чего я хочу, а чего нет. Мне было плохо, и я сидел и рыдал, допивая бутылку дешевого дрянного вина.

В темноте, горе, обиде, боли от потери человека, в котором видел свое счастье и все планы на будущее, в одиночестве, без денег, без цели в жизни среди грязи и гор мусора, пьяный, с соплями и красными опухшими глазами. Замерзший от слякоти и от того, что промочил ноги, зачерпнув воды из какой-то лужи в болотистых берегах.