СТЕПАН

НОЧЬЮ У СТЕПАНА болело сердце; он плохо спал, а утром, чего с ним случалось крайне редко, проснулся не в настроении и с головной болью. Как назло, небо было затянуто серыми облаками; Степану даже подумалось, что пойдёт дождь. Управляясь по двору, он то и дело поглядывал на небо, будто от этого могло что-то измениться и в настроении, и в погоде.

- Сходи, - сказала ласково Степану жена Любушка за завтраком, - прогуляйся вдоль речки да по лесочку; боль твою как рукой снимет.
И между делом она обрисовала место на берегу, где посоветовала Степану побыть хотя бы немного. Тот никак на это не отреагировал, просто принял к сведению, однако высказал сомнения насчёт солнца, мол, запаздывает оно сегодня, какая уж тут прогулка.

Но Любушка настояла на своём, а когда Степан согласился, улыбнулась:
- Будет тебе солнышко - я договорюсь!

ПРАВДА ЛИ жена наговоры знала или так совпало, только вскоре пробилось солнце сквозь тучи, хмарь рассеялась, а вместе с ней улетучилось дурное настроение Степана. Доделав мелкие, но нужные дела, отправился он пешком на речку, где всецело оказался во власти природы.
Непонятное чувство овладело Степаном; он попытался, но не смог объяснить своё состояние и вскоре отказался от этого занятия. Ему захотелось пробежаться, он оглянулся, и, убедившись, что никто не видит, сделал небольшой круг по поляне. Остановился отдышаться, присел на пенёк.

Сердце учащённо колотилось; Степан не торопился вставать.
- Однако, - сказал тихо, - пора тебе, брат, возобновить занятия гирями! Хватит им под кроватью пылиться!
Улыбнулся, всматриваясь в высохшую осеннюю траву, увидел тополиный листок, будто ювелирно сплетённый из тончайшей проволоки, положил на ладонь, стал разглядывать. Кожица высохла, сохранились только жилки, из-за чего листок походил на вырезанную из противомоскитной сетки красивую пластинку. Степан попытался посмотреть сквозь листок на солнце, но его ослепило, и он несколько минут сидел, зажмурившись. Потом приоткрыл один глаз, второй, улыбнулся выходке солнца, положил листок в нагрудный карман:
- Так-то лучше будет! – сказал. - Подарю Любушке, пусть порадуется диковинному листу.
Он представил, как жена бережно вложит подарок в томик Есенина; загадал страницу со стихотворением.

Не зная, в какую сторону податься, Степан направился к воде. Свернул с тропинки, стал шуршать листьями, толстым слоем укрывшими землю. Ему понравился их шёпот; эмоции Степана, казалось, били через край, бурлили весёлым родничком, выпускающим чистейшую воду из-под земли на волю. И сам Степан был в этом родничке песчинкой, устремившейся по ручейку в путешествие.

Ещё какое-то время Степан оглядывался, боясь, что его ребячество заметят, да и махнул рукой – некому быть в лесочке в эту пору.
Степан нагрёб большую кучу листьев и с удовольствием бухнулся на них. Листья не были холодными, они радостно приняли на себя Степана; и тот лежал с закрытыми глазами, не двигаясь. Только сейчас вдруг понял он причину своего внутреннего беспокойства нескольких последних дней: не хватало этой вот истомы тела, ощущения полёта, единения с природой.

Степан открыл глаза; сквозь тополиный просвет с высоты удивлённо смотрело на него яркое лазурное небо. Он вдруг встрепенулся, будто видел его впервые в жизни; почувствовал ликование души и замер. Небо было не только бездонным и без единого пятнышка-облачка, оно казалось весёлым и праздничным; таким помнил его Степан со времени свиданий с Любушкой.

- Это ж сколько минуло с той поры? – спросил себя Степан, но отвечать не стал: сколько бы воды за тридцать пять лет ни утекло, всё равно было только вчера…

Не поднимаясь, нащупал веточку, стал мысленно рисовать ею на небе. Штрих за штрихом давались Степану легко - сказывалось его юношеское увлечение, и вскоре он ясно представил мальчишку. Босоногий, в правой руке нёс он бидон с рыбой, левой придерживая на плече длинное удилище.

Старенькие штанишки с закатанными по колено штанинами держались по обыкновению на одной лямке; вторая свисала из кармана. В светлой голубенькой рубашке с закатанным до локтя левым рукавом и до локтя же разорванным правым, мальчишка не шёл – парил! Лицо его выражало неописуемый восторг, глаза сияли детской непосредственной радостью, будто не мелюзгу - вьюнов да пескарей - наловил, а выудил самое настоящее лохнесское чудовище в речке, где воробью и по колено-то не будет.
За делами, за работой давно не всплывала в памяти Степана эта нарисованная масляными красками картина школьного учителя. Степан видел её в детстве, случайно оказавшись на берегу рядом с занятым натурным рисованием Алексеем Афанасьевичем. Никого, кроме Стёпки и художника, на речке в ту минуту, конечно, не было, и мальчишка восхитился талантом учителя, нарисовавшего рыбака. Кто знает, возможно, подающий надежды Степан тоже стал бы художником, но вскоре Алексей Афанасьевич уехал из деревни в город на учёбу, а замену ему не нашли.

Степан повёл рукой, словно стирая видение, встал, перешёл на берег. Он никуда не торопился, бродил бесцельно вдоль речки, гадая, какую птичку хотел бы сейчас услышать больше всего. Наверное, соловья; они в последние годы вновь стали радовать своими песнями, но людям не показывались.

НИЧТО не нарушало покой лесочка; лишь из деревни неподалёку доносились то лай собаки, то пение беспокойного петуха, словно они состязались, чей голос краше. Потом и эти голоса смолкли.

Сбросившие листву тополя, как показалось Степану, с удивлением наблюдали за ним, пытаясь угадать, с хорошими ли тот пришёл мыслями или гость побродит ещё немного, а после приедут на грузовике люди с пилой, чтобы заготовить на зиму дрова.
- Смотрите, тополя! - Степан вскинул ладони к небу. - Я пришёл к вам с пустыми руками, светлыми мыслями и лёгким сердцем!

Постоял, вслушиваясь в тишину и всматриваясь в небо, но там по-прежнему не было облаков, как не слышалось и звуков в лесочке. Даже птицы не пели; Степану подумалось, что все они сейчас в деревне и, возможно, клюют оставленную им на крылечке шляпку подсолнуха. Он пристроил её так, чтобы выходившая на улицу Любушка могла любоваться синичками или щеглами.

Степан хотел пойти дальше, и вдруг… Оцепенение ли овладело им или было это нечто другое, ранее неизведанное им и непознанное, но, будто заворожённый, стоял он с поднятыми руками. Всеми кончиками пальцев чувствовал Степан, как впитывают они нисходящую на него с высоты положительную энергетику; она наполняла собой каждую клеточку его организма. Он не ощущал в этот миг своего тела, он потерял ориентацию во времени – только энергетика, только ей были подвластны мысли Степана. Вот заполнила она его грудь, и до того готовое выскочить сердце перестало его беспокоить, забилось ровно, без сбоев. Ни разу ранее не интересовавшийся вопросом, где находится у него душа и есть ли она у него, Степан однозначно сейчас мог ответить: есть; он это только что осознал, он её почувствовал!

Степан хотел, но ещё какое-то время не мог пошевелиться, а потом наваждение как рукой сняло, и он ощутил под ногами землю, будто только что на неё опустился.
Он осмотрел руки, но на них не было никаких следов; потом огляделся, стараясь запомнить место. Ничего необычного: маленькая, неприметная поляна среди стареньких высоких тополей, ветка одного из которых причудливо изогнулась едва ли не до земли, как будто тополь протягивал всякому проходящему руку, желая поздороваться. Молодая берёзка с одной стороны, яблонька-дичка с другой, да пара пеньков почти в самом центре; ничего необычного…

Степану почудился голос Любушки:
- Стёпушка, это и есть то самое место…
Тут только вспомнил Степан, о чем говорила она ему за завтраком, удивился тому, что случайно оказался на этой поляне.
- А, может, и совсем даже не случайно? – мысленно спросил себя Степан, а вслух сказал: - Спасибо, милая!

На выходе из лесочка, на самой опушке, встретилась Степану красивая, совсем как его Любушка в детстве, черноволосая девчушка с красивой рослой собакой на поводке. Собака то и дело порывалась бежать, ей хотелось играть на воле, резвиться, и Степан посоветовал девочке отпустить животное. Девочка послушалась и помчалась вслед за тут же сорвавшейся на бег собакой. Степан смотрел вслед, пока они не скрылись за поворотом. Ему захотелось побежать за ними…

ЛЮБУШКА сразу поняла: Степан нашёл её место в лесочке; дотронулась нежно пальцем к его губам, мол, не надо слов, потом протянула ему ладошку, улыбнулась красиво:
- Ну, дари свой листочек!

Не ожидавший этого Степан не удержался от возгласа, аккуратно положил принесённый из лесочка тополиный листок на ладошку и тут же крепко обнял Любушку.
- Да ну тебя! – засмеялась она, шутливо вырываясь из крепких объятий мужа. - Шесть десятков годочков, а всё бы миловался! Мой руки - обедать будем.

Пока жена накрывала на стол, Степан улучил момент, заглянул-таки в томик стихов Есенина на журнальном столике. Лицо его вновь просияло: как он и загадывал, Любушка вложила его листок между десятой и одиннадцатой страницами.

Счастливый, он стал выразительно читать стихотворение:
- Зацелую допьяна, изомну, как цвет, хмельному от радости пересуду нет.
- Иди уж, артист, за стол, - позвала Степана Любушка. – Не будет теперь болеть твоё сердце - всё будет хорошо!

Степан вскинул брови, мол, ты и об этом знаешь, однако не нашёлся, что ответить. Положил томик Есенина на столик и пошёл на кухню. К своей такой родной и любимой Любушке.
Петропавловский район Алтайского края.