Загрустил на дороге одинокий фонарь…

Загрустил на дороге одинокий фонарь…

Смеркалось. На небе ни звёздочки. Лишь густая чернота ночи – матушка ночь насурьмила брови. Она торопливо вскинула шлейф кудрявых туч и понеслась прочь в золочёной колеснице. Впопыхах забыла прикрепить чувственных мушек-звёздочек. Не загнула дугой и месяц, освещающий единым рогом млечный путь.
Без небесных светил стало тоскливо… На узенькой улочке не осталось ни души. Пусто…
Загрустил на дороге одинокий фонарь. Накрывшись мёрзлой землёй, он простужено скрипел на холодном ветру. Худая, снежная одежонка на нём сверкала прорехами. Мороз пробирался до самых костей, выходя синеватой дымкой в уголках заиндевевшего рта. Пар, клокоча в горле, вырывался наружу с хрипом, повисая сосульками на реденьких тараканьих усиках одноногого фонаря. Он стоял у заставы много лет, состарившись на одном неизменном месте. Гордо нёс свой пост и в снежные бураны, и, стоя в грязевых лужах по самую ключицу, глотал пыль дорог и брань пьяного возницы. Теперь старый чепчик, едва прикрывал седенькие плеши старичка-фонаря. Но он по-прежнему приветливо светит тёмной ночью, провожая взглядом запоздалых путников, дряхлеющим пальцем-стрелкой указывая, верную дорогу. Ни на что, не жалуясь, ничего не прося…