Сказка про мужика-землепашца.

Сказка про мужика – землепашца.

Негде в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, не на небе, на земле жил мужик в одном селе.
Мужик этот землицу пахал, сеял рожь да пшеницу, а осенью, после жатвы, отвозил зерно в губернский город на продажу. Тем и кормил свою семью.
Но в один год случился недород. Зиму мужик кое–как пережил, а весной посмотрел в закрома – а там только голодные мыши в мякине шуршат. Сеять в поле–то нечего! Пришлось мужику идти на поклон к богатею – кулаку.
- Дай зерна, добрый человек, в долг, до осени!
- Уходи, лодырь! Не дам я тебе зерна ни мешка! – прогнал его богач.
Но тут жена богача, первая на селе ябедница и сплетница, зашептала мужу что-то на ухо. Богач огладил бороду и вновь подозвал мужика.
- Ладно, дам зерна. Но ты мне должен службу сослужить. Есть у меня пашня у дальнего оврага близ тёмного леса. Земля там хорошая, жирная, смачная. Да вот беда – леший стал пошаливать, не даёт там пшеничку ростить. Так вот тебе задача: вспаши то поле, засей его и урожай собери. Вот этот-то урожай ты и получишь в награду. ХА!
Пригорюнился мужик да делать нечего, негде боле помоги просить. Пошёл он к себе домой. Рассказал жене об условии богача. А баба у мужика была умная женщина, дошлая. Успокоила она мужа:
- Не печалься! Иди, спать ложись – вставать тебе рано. Утро вечера мудренее. Придумаем что-нибудь.
Наутро собирается мужик ехать на дальнюю пашню, запрягает коня в телегу. А баба подаёт ему узелок в дорогу. А в узелке том нехитрый крестьянский обед – краюха хлеба из мякины с лебедой да пара луковиц, да ещё три вещицы: чистое холщовое полотенце, частый гребень да веретёнце. А на прощанье прошептала баба мужу заповедные слова и велела крепко – накрепко те слова запомнить и повторить слово в слово.
Приехал мужик на пашню, запряг коня в соху и стал пахать. Прошёл одну борозду, оглянулся – что за чудеса! Нет пахоты! Видать, леший чудит. Прошёл он вторую борозду – опять ничего нет! Целик как был так и есть. А богач стоит подбоченясь на краю поля, ухмыляется в бороду. Взял тогда мужик из своего узелка холщовое полотенце, бросил его на поле и примолвил:
- Будь ты, пахота моя, ровной да гладкой, как это полотно!
Полотенце разом исчезло, ровно его и не было. А мужик стал пахать и вспахал поле легко и быстро на удивление. Богач сперва рот раскрыл, потом брови насупил, но всё же дал мужику семена, что привёз для посева. Бедняк засеял поле, а боронить не пришлось – семена будто провалились в землю. Богач опять злорадствует:
- Подождём всходов, али по домам разойдёмся?
Тут мужик достал из своего узелка гребень, что жена дала, и бросил его на пахоту:
- Расти, пшеничка моя, высокая да густая, как этот гребень!
Гребень исчез, а из земли сразу показались зелёные ростки и росли они не по дням и не по часам, а по минуточкам. Не успело солнышко красное ещё в зенит подняться, а уже заколосилась на поле тучная нива. Богач вне себя от злости смотрел – смотрел на поле, да вдруг и засмеялся злорадно:
- Гляди-ка, что с твоей пшеницей делается!
И видит мужик – поспевающие колосья стали скручиваться и свиваться в круги, поникать к земле да ронять зёрна. Беда!
Но мужик в третий раз раскрыл свой узелок и достал веретёнце.
- Распрямись, пшеничка, разогнись! Веретёнце моё крутись – вертись, изгони зло брысь!
Веретёнце закрутилось, завертелось, прошло пашню из конца в конец и пропало из глаз. Пшеница разогнулась, распрямилась и вытолкнула с поля махонького лохматого старикашку, сам с локоток, а борода до ног. Заверещал старикашка страшным голосом и убежал в тёмный лес. А мужик подскочил к остолбеневшему богачу и дал ему со всей силы щелбана. От этого щелбана взвился богач под облака. А когда вернулся на землю и пришёл в себя, то до смерти зарёкся
обижать бедняков.
Тут к мужику на пашню пришла и его баба с детьми. Сжали они зрелую пшеницу, тут же обмолотили её и в мешки ссыпали. Нагрузили мешками с отборным зерном полную телегу и отправились своё поле засевать.
Осенью урожай получился на диво и на загляденье. Мужик новое зерно продал с большой выгодой, и зажили они с семьёй лучше прежнего. И с той поры так и стали они жить – поживать, да ещё добра наживать. Да и сейчас живут.