Уже клонит к концу февраль...
Ещё с вечера мела мутная нескончаемая метель, а к полуночи уже плакала, стенала и завывала, как затравленное фортепиано, шальная разгульная вьюга. Ветер дул сильно и резко, словно старался раскрошить стёкла наглухо закрытых окон съёжившихся от холода домов, шарил по земле, дымил и дымил по судорожно вздрагивающим от его остервенелых нападок испуганным крышам, и пушистые султаны молочного дыма бесконечной грядой всё тянулись и тянулись вдоль жмущихся друг к дружке, оглохших от бешеных звуков улиц и домов. Недовольно скрипели деревья, и всё вокруг курилось, гудело, стонало и трещало, а в редкие минуты затишья раздавался глухой шум падающего с крыш отяжелевшего залежалого снега…
Телеграфные провода жалобно тянули свою тоскливую монотонную песню. Свирепые вихри взлетали над серыми домами и взвивались до небес, срывая звезду за звездой. Город потонул в мутном, медленно зыблющемся море, небо слилось с землёй. Бесконечная ночь, бесконечный снег. Промозглый сырой неприветливый город…
Склонив голову до самой земли, по равнодушной бесприютной улице размеренной рысцой бежал голодный бездомный пёс, обитатель местных дворов и территорий. Жалкий, со впалыми боками и свалявшейся клочьями тусклой рыжей шерстью, он лишь изредка останавливался, чтобы стряхнуть с себя сырой липкий снег и с подвыванием вздыхал. С опаской смотрел он на редких запоздалых прохожих, а те, столкнувшись с ним случайным взглядом, лишь брезгливо передёргивали плечами и гнали бедолагу прочь…
Метель становилась всё сильнее, всё яростнее, с визгом бросая в лицо прохожим колючую снежную пыль. Чёрный кожаный бугорок холодного собачьего носа обжигали сухие острые льдинки, а во влажных глазах стояли слёзы, тоска и немое отчаяние… Вопреки всему терпеливый пёс всё-таки верил в неистощимое человеческое милосердие, участливую доброту и своё неожиданное везение и вовсе не чувствовал ни злобы, ни ненависти к встречным людям, — собака никому не мешала и лишь чуть ускоряла неуверенный бег оттого, что ей было страшно и одиноко среди бушующей стихии, где всё выло, тявкало и отрывисто хохотало жуткими громкими голосами…
А за ледяным окном, ослепшим от налипшего на стекло мокрого снега, кутался в сугроб, отогревая свои заиндевевшие сучья, одинокий кряжистый тополь и глубоко, по-стариковски, вздыхал… Думы и думы…
Метель стихла так же внезапно, как и началась, и хотя спутанные и измученные вьюгой ветви и провода ещё не вернулись к своему мерному ритму, ветер уже не терзал их. В предрассветной тишине что-то шелестело среди деревьев, и они, покачивая ветвями, словно крыльями, будто спрашивали друг у друга: неужели всё закончилось? И, наконец, рассеется этот белый дым, и мы вновь увидим ясный синий день?!...
Посреди улицы на ещё безлюдном и занесённом снегом тротуаре ватага бравых воробьёв устроила шумную драку. Забияки не на шутку разошлись и яростно кидались друг на друга, чирикали, клевались и никак не могли поладить между собой, горько сетуя надтреснутыми голосами на этакую злую и страшную седую старуху-ночь…
Разбуженный неумолкающей воробьиной перебранкой пёс громко чихнул, до хруста потянулся всеми четырьмя лапами и осторожно прошёлся взад и вперёд по мягкому ковру белого пушистого снега… Многое случилось ему в жизни повидать, многое слышать и ощущать, и эта метельная ночь — вовсе не нечто из ряда вон выходящее, так что лучше будет просто выбросить её из своей памяти, как заметают под ковёр мусор — лишь бы с глаз долой… Устремив вдаль обречённый усталый взгляд, одинокий пёс вновь не спеша пустился в путь, полный страданий и лишений, и пусть ему повезёт на добрых отзывчивых людей, ведь только доброта может спасти этот суровый и скупой на ласку мир от слепой жестокости и душевной чёрствости…
Творите добро, и оно непременно вернётся к вам, как после долгого зимнего однообразия, снедающей скуки и неизменных холодов с вешними водами, теплом и солнечным светом звонко и шумно вливается в наш необъятный нестареющий мир сияющая и благоуханная весна, и вместе с ней возвращаются в нашу унылую жизнь радость, гармония и красота, расцветающие вместе с расцветом каждой новой весны…
Ветер виновато и смущённо вздыхал, и, словно на весёлых качелях, на мягких лапах присмиревшего воздушного Змея взлетал к восходящему солнцу и просыпался новый день, и он снова и сполна чувствовал в себе жизнь, ритмичное биение её сердца, — жизнь всецело владела им и благословляла этот зимний день, как благословляла она и всякий другой…
Свидетельство о публикации №467491 от 17 июля 2024 года