Селестия

Говорят, за секунду до смерти перед глазами умирающего пролетает вся его жизнь.
Я оглянулся и в последний раз посмотрел на серые стены, на шкафы, столы, коробки с тетрадями, на аппаратуру, на скрипучую деревянную лестницу, некрашеную бог знает сколько лет…
И вся моя недолгая жизнь пронеслась передо мною разноцветным огнём…

Каждый раз, спускаясь сюда, мною овладевает трепет, какой испытывает артист, давно не выходивший на сцену к зрителям, или блудный сын, спустя десятилетия вернувшийся в отчий дом. В этом месте мною обуяют ностальгические чувства по недавнему прошлому. Но от воспоминаний не становиться грустно, память не давит, не причиняет боль; наоборот, они — эти волнительные мысли, щемящие сердце, воодушевляют, заставляют не падать духом, а с оптимизмом смотреть вперёд, не сдаваться перед трудностями, смело преодолевать все преграды, расставленные на дорогах будущего злодейкой судьбой.
Находясь здесь, я всегда испытываю волнение от предвкушения скорой встречи с чем-то неизведанным, новым; мне всегда кажется, будто именно в этом месте должна открыться некая тайна, которую вот-вот для меня раскроет Жизнь. Зачастую я наполняюсь таким неимоверным приливом физических и моральных сил, что, кажется, захлебнусь от ниспадающего на меня в такие минуты неиссякаемого водопада энергии и вдохновения, которыми наполнен воздух этого помещения. Здесь я как заново рождаюсь; и что самое приятное, становлюсь иным — счастливым. В этом небольшом мирке, пропитанном сырым и спёртым воздухом, я ощущаю себя полноценным человеком. Тут, взаперти, точно в бункере, куда не проникает ни один звук внешнего мира, я чувствую себя в своей тарелке, на своём месте. Находясь в четырёх стенах и в полном одиночестве часами, я, тем не менее, преисполнен наполняющей меня до краёв жизнерадостностью, которая потом из меня же и бьёт ключом, сподвигая на мнимые, рождённые фантазией, «подвиги». Когда такое происходит, кажется, что ограниченное пространство комнаты расширяется до вселенских масштабов; и тогда я ощущаю свою значимость в этом мире, чего там, наверху, среди ненавистных мне людей, никогда не испытываю. И не найти на всём земном шаре такого места, где я мог бы чувствовать себя так же уверенно, как здесь.
Мир мой — компьютерная мастерская моего отца, которая находится в подвале нашего дома. Отец сам её оборудовал. Он считал мастерскую самым святым местом не то что в доме, но и на всей Земле; и точно такое же отношение, по-видимому, передалось и мне. Теперь, повзрослев, я испытываю ту же самую ежедневную потребность в этом помещении, какую имел отец. Для нас с ним мастерская являлась местом не совсем обычным: тут, несмотря на некоторую захламлённость, запылённость и кажущуюся от этого мрачность, происходили вполне себе волшебные события: рождались новые компьютерные программы, — новые миры, если хотите.
Но, это для нас с отцом мастерская представлялась сказочным местом, для остальных членов семьи это был обычный подвал. Теперь-то я понимаю Эльзу — каково ей было терпеть постоянное отсутствие отца, причём не где-то на работе в городе, а тут, в собственном доме. Вроде, казалось бы, муж рядом, и в то же время его нет.
Отец, окутанный голубыми клубами сигаретного дыма, танцующего в свете ярких лучей, отбрасываемых экранами мониторов, дни и ночи напролёт проводил в мастерской, корпя над каким-нибудь очередным своим детищем, ссутулившись за широким и длинным столом, заставленным паяльниками, всевозможными инструментами, разобранными серверами, книгами, справочниками и десятками исписанных толстых тетрадей. И всегда что-то невнятно бормотал себе под нос, с головой погрузившись в работу. Небритый, с вечно взъерошенными волосами, в очках, покосившихся на одну сторону из-за сломанной дужки, с треснувшим, как обычно, стеклом линзы, он иногда походил на сумасшедшего профессора. Но его внешний вид от себя не отталкивал, по крайней мере, меня, — я привык к его такому облику и любил отца именно таким, естественным.
А вот Эльза — мачеха — так никогда и не смирилась: ни с его неопрятным видом, ни с его страстным увлечением компьютерами, ни с постоянным затворничеством в подвале, который она называла «крысиной норой»; и без конца закатывала скандалы по поводу его образа жизни, его профессии и малого достатка, часто пугая отца разводом. Её ненависть к мастерской была больше, чем ненависть к собственному весу и своей прямоугольной фигуре. Не понимаю до сих пор, как они, такие разные по комплекции, характеру и интересам люди могли вообще друг друга встретить.
Отец по профессии был программистом, одним из тех кодеров, которых между собой айтишники называют гиками. В своём деле он знал толк и в профессиональных кругах пользовался определённым авторитетом. Он работал на одну небольшую корпорацию в Омахе, получая за свой труд мизерные деньги. Постоянная финансовая нехватка и являлась причиной частых семейных раздоров. Но менять ничего отец не собирался: его устраивала дистанционная форма работы, при которой его личное присутствие на работе требовалось лишь тогда, когда наступал срок предоставления выполненного заказа. Вот тогда, — а это случалось примерно пару раз в месяц, — отец тщательно мылся, приводил свою шевелюру в порядок, брился, надевал один и тот же — потому что единственный — костюм на белоснежную рубашку и отправлялся с выполненной работой в офис компании.
Такие условия работы предоставляли ему ещё одну — главную — возможность: он мог всецело посвящать себя любимому делу. Поэтому всё своё свободное от основной работы время он проводил в подвале, разрабатывая новые программы.
Его мечтой, как и целью любого девелопера, было создание такой совершенной программы, которая могла бы затмить собой все созданные до ныне. Программа, которая произвела бы сенсацию, фурор в области программирования, и не важно, в каком сегменте, игровом или коммерческом, — главное, чтобы она кардинально отличалась от предшествующих и не имела себе равных по конкуренции и техническим данным. И чтобы была востребована миллиардами пользователями. Вот тогда бы отец прославился, стал знаменитым и, будучи автором такой гениальной разработки, попал бы в первую сотню списка самых богатых людей Америки, который опубликовал бы журнал «Форбс». Об этом мечтал отец.
Этими благими намерениями он всякий раз пытался успокоить недовольную, а чаще неистовавшую, мачеху, оправдывая своё «отсутствие» в доме и невнимание к семье. Отец лелеял свою мечту, как дитя, и рьяно стремился осуществить её. Я неоднократно слышал, как во время ругани он умолял Эльзу набраться терпения и немножко подождать, обещая, что «осталось ещё чуть-чуть, и они станут богатыми». Отец клялся, что, когда создаст шедевр, то о нём услышит весь мир; тогда он сможет позволить себе отдых, перестанет пропадать сутками в мастерской и станет свободным для того, чтобы посвящать время и ей, и нам, детям.
Моя мама умерла, когда мне было три года. Я не помню её. Но, судя по фотографиям, с которых на меня всегда смотрят добрые и рассудительные глаза, я уверен: она никогда бы не ругалась с отцом, а верила ему и терпеливо ждала того чуда, над которым тот работал. Ведь созидал бы он во благо их общего счастливого будущего.
Через год после смерти мамы отец женился на Эльзе, у которой уже было два сына: Питер и Сэмми. Первый старше меня на два года, второй настолько же младше. С тех пор в наш до этого тихий дом поселился ураган: шум, крики и всё такое. С назваными братьями я не ладил с самого начала. Естественно, находясь не в поле зрения отца, Эльза большее внимание уделяла своим чадам, совершенно игнорируя меня. Братьям всегда доставалось всё лучшее: кусок пирога — слаще, последнюю модель айфона — в первую очередь им; пожелать спокойной ночи своим детям нужно, а мне, не родному, необязательно. Зато когда ей требовалась помощь, она тут же вспоминала про моё существование: вынести мусор — я; подмести, пропылесосить — тоже я; подстричь газон — позовите Рэя. Что ж, такова участь многих детей, в раннем возрасте потерявших своих матерей. Постепенно я привык к своему положению Золушки, но не отчаивался, понимая, что не всё вечно под луной.
О своём душевном одиночестве отцу я не жаловался, — не хотел расстраивать. Даже в семилетнем возрасте я понимал, что подобным признанием могу огорчить родителя. Я же видел, как он любит мачеху и всеми силами старается сделать жизнь нашей семьи краше. Он же никогда не повышал на неё голос, всегда был терпелив и рассудителен, даже если она в это время орала так, что стёкла на окнах содрогались, а посуда на кухне звенела; и очень переживал, если подобные размолвки происходили в присутствии нас, детей. Причиной ссор, помимо безденежья, была мастерская, которая, по словам Эльзы, «не приносит ни цента, ни мужа».
Но отец не мог — да вряд ли и хотел — бросать дело всей своей жизни. Во время скандалов всегда молча уходил в свою святую обитель. И если я встречался на его пути, он мне грустно улыбался и незаметно — так, чтобы Эльза не увидела — подмигивал. Отлучить его от любимого занятия было невозможно точно так же, как лётчика от неба или художника от мольберта, кистей и красок.
«Всё будет хорошо, сынок. Скоро всё изменится», — эти слова он не раз повторял мне, когда я приходил к нему в мастерскую и наблюдал за его работой. И я верил отцу. Он всегда с таким детским азартом произносил эти слова, такой уверенностью были наполнены его глаза, что у меня не оставалось ни капли сомнения, что вот-вот, и мы станем богатыми, благодаря волшебной, но в то время пока для меня неведомой, программе, которую он скоро создаст.
Но проходили годы, а ничего нового, что могло бы произвести сенсацию в области программирования или компьютерных технологий, отцу так и не удавалась создать. Были, конечно, какие-то неплохие местечковые проекты для бизнеса, которые он разработал и за которые получил неплохие гонорары, но славы и богатств эти новинки нашей семье так и не принесли.
Как бы там ни было, отец оставался оптимистом и продолжал работать, работать, работать, исписывая схемами одну тетрадь за другой, месяц за месяцем колдуя над чем-то великим. И так же, как прежде, он вторил мне, к тому времени восьмилетнему мальчишке, знакомые слова: «Скоро, Рэй, скоро всё изменится…»
Он был добрым. Добрым и к Питеру, и к Сэму, и вообще ко всем нам. Но меня он любил больше, это точно. Пасынки редко спускались в мастерскую, она их совершенно не интересовала. Да и отец мой интересовал их только тогда, когда создавал для них какую-нибудь игру в подарок. Раньше он делал такие сюрпризы только мне. Но со временем, когда ревность мачехиных детей по отношению ко мне стала проявляться наглядно — дело доходило чуть ли не до драк, — отец стал отдельно разрабатывать игры для каждого, дабы не ссорить нас. Я поначалу ревновал, хотя вслух не смел показать своё недовольство отцу, и со временем злость прошла: успокаивало то, что мои игры намного круче тех, которые отец на скорую руку создавал для пасынков. А ведь именно так оно и было на самом деле: для меня отец старался несколько недель, тогда как на создание игр для братцев у него уходило не более двух дней.
Все программы, подаренные отцом, я до сих пор храню, как и фотографии мамы, в собственном сейфе, который находится в мастерской и заперт на ключ. Ключ я тоже прячу в надёжном месте — в подвале, в тайнике, о котором знаю только я. А вот у пасынков подаренных отцом игр давно уже нет: или сломали, или подарили, или потеряли.
Когда мне исполнилось девять лет, отец впервые посадил меня за своё рабочее место перед монитором и научил пользоваться компьютером; и показал, как это делают профи. А потом раз в неделю скрупулёзно занимался со мной, обучая азам программирования, раскрывая все возможности компьютера. Иногда уроки затягивались до полуночи, из-за чего с утра мы с отцом просыпались с опухшими, красными глазами и сонными лицами. Это очень раздражало Эльзу, которая недовольно на нас фыркала. Не скажу, что поначалу мне нравились эти занятия. Но по мере того, как повышались мои знания, накапливался опыт, и я всё глубже погружался в невидимый человеческому глазу компьютерный мир, понимая его язык и архитектуру, во мне росло и увлечение, и всё больший интерес к электронной науке. В десять лет я стал джуниором, и скучал по компьютеру, если надолго с ним разлучался, как ребёнок по любимой игрушке. Причём скучал не по играм и бестолковым листаниям сайтов или бездумным просмотрам роликов, а по знаниям, которыми обогащал мою голову отец.
За те два года занятий я научился многому, и уже отлично ориентировался в компьютерном системе, как в своём городе. Знал и «видел» строение и работу всемирной сети, как рентгенолог лёгкие человека; владел несколькими языками программирования, умел создавать вэб-сайты, читать схемы, правильно оформлять алгоритмы, кодить программы. К одиннадцати годам я знал об информатике всё, что о нём знает студент последнего курса технического университета. Своими успехами я радовал отца.
— Когда-нибудь ты сделаешь переворот в компьютерном мире, сынок, — гордился мною отец, — и прославишься. У тебя получится, ты способный малый. А если уж мне не удастся сделать ничего великого, то мой сын за меня это сделает точно. Вот, — отец хлопал ладонью стопки тетрадей, — здесь находятся все мои многолетние труды. Несведущий человек не разберётся в записях. Некоторые зашифрованы. Когда-нибудь они и тебе могут пригодиться, если возникнут трудности.
Не забуду тот день, накануне моего двенадцатилетия, когда отец позвал меня в мастерскую (как всегда под неодобрительные упрёки Эльзы — ей, видите ли, приспичило стирать, и она хотела заставить меня, а не своих чад, которые в это время веселились перед телеком, подняться наверх, снять и принести всё постельное бельё). Он поделился своим новым шедевром — космическим симулятором. Не всю игру показал, только начало, и в общих чертах обрисовал идею и концепцию программы. Но мне этого было достаточно, чтобы понять: отец придумал нечто гениальное, совсем не похожее на всё созданное в этом игровом сегменте на тот день. Он назвал симулятор «Селестия» — по названию одноимённой планеты, которую выдумал и спрятал среди многочисленных галактик в глубине вселенной. Как любой мальчишка, я загорелся желанием сейчас же посмотреть весь сюжет игры.
— Рэй, мальчик мой, — отец обнял меня за плечи, — я понимаю твоё юношеское нетерпение. Но уйми любопытство, подожди малость, и ты будешь первым, кто испытает это детище до того, как его приобретут у меня. Скоро, совсем скоро ты станешь свидетелем рождения уникальной возможности путешествия по мирам, не выходя из дома. — Он демонстративно приподнял аксессуары. — Полностью погружаясь в виртуальную реальность при помощи этого. Пришлось, правда, подстроить всю систему под игру, многое поменять в начинке.
Я остался, честно говоря, разочарованным от того, что не смогу сию минуту испытать симулятор. Но всё равно был безраздельно благодарен отцу за предоставленную мне возможность хотя бы одним глазком взглянуть на то, над чем он работает. Он поделился со мной частичкой своей тайны, — а это уже́ дорогого стоило. Ведь насколько я знал отца, он никогда и не при каких обстоятельствах ни с кем не делился секретами; и пока что-либо до конца не доделает, в жизнь не то что не покажет, а даже и словом не обмолвится об этом, боясь сглазить.
— А когда ты закончишь? — не унимался я.
— Эх, нетерпеливый мой ботаник. — Он иногда называл меня «ботаником», на что я нисколько не обижался, потому что из его уст это прозвище звучало по-другому. В отличие от братцев, называющих меня так с целью унизить, отец в это слово вкладывал всю свою любовь ко мне, к моей одарённости и схожести с ним. «Ботаник» — это слово произносилось им с гордостью, так как только ботаники, по его мнению, обладая замкнутым характером, усидчивостью и терпением, и неприемлемым для большинства образом жизни, только они, природой наделённые гением и интеллектом, и неукротимым рвением к познанию, готовы отречься от земных благ и пойти на самопожертвование ради науки. — Пару месяцев на программу, несколько дней уйдёт на отладку. Потом, не знаю, сколько уйдёт времени на патент, релиз или на поиски покупателя… и можно деплоить.
— Думаю, на это клюнут, — поддержал я его, нисколько не сомневаясь в успехе такой новинки. — Визуализация в 4Д, такого нет ни у кого. Это просто супер! Я и не думал, что ты увлекаешься космосом.
— Да, увлекаюсь. Однажды просмотрел подобные симуляторы, понял, что они какие-то не полные, а потому не интересные: не отображают полную картину действительности. Вот и задался целью создать нечто новое на основе уже разработанных платформ. Плюс, кое-какие открытия в области физики мне позволили добиться такого невиданного результата. Но… о них ты скоро узнаешь. Пока вот, Рэй, перед тобой черновая версия программы: результат моего многолетнего, кропотливого труда.
— Да уж, новее не придумаешь. И сколько же тебе понадобилось времени, чтобы закачать все галактики, все названия? — Я гордился отцом, восхищался его одарённостью и терпением.
В этом месте диалог наш прервал Питер: он сверху прокричал с набитым, как всегда, ртом:
— Эй, ботаники, мать зовёт! Кхе-кхе… — и поперхнулся, стал кашлять, покуда его не вырвало.
— Господи! Да что ж это такое!? — завопила Эльза. — Ты испачкал мой комод, засранец! А ну бегом в раковину!.. И убери за собой блевотину.
Питер, изливаясь горьким плачем, побежал в ванную, продолжая кашлять и, вероятно, по пути, на полу оставляя недавно съеденную пищу.
— Ах ты, гадёныш такой!.. Сколько раз повторять, что нельзя бегать и жрать одновременно. – Эльза ещё долго не прекращала изливать проклятия в адрес своего чадо.
Отец, сморщив брови, с отвращением посмотрел наверх. Потом повернулся и похлопал меня по плечу, посмотрел мне в глаза, — точнее, заглянул в них, будто пытался в их глубине что-то найти.
— Придёт время, сынок, когда ты повзрослеешь и обретёшь свободу, и вылетишь из этого адского гнезда, как птица на свободу, в свой чистый и спокойный мир. — Отец указал на потолок, откуда слышалось торопливое цоканье каблуков туфель Эльзы, спешащей, по-видимому, на помощь своему сыночку. — Пусть тебя называют ботаником, — продолжал он, — пусть в глазах окружающих ты будешь белой вороной, всегда помни и знай: они намного беднее тебя. Беднее духовно. Без тебя они не знали бы, куда себя деть, искали бы ответы в книжных справочниках, оставаясь в каменном веке. Ты богаче и гениальнее остальных.
Отец пожал мне руку и одарил тёплой, обнадёживающей улыбкой.
— Без меня… Скажи Эльзе, я ужинать не буду. Передай ей моё спасибо. И пусть не злится.
И отвернулся к монитору, открыл тетрадь, подкурил сигарету и погрузился в свой, такой близкий ему и покойный виртуальный мир, тотчас позабыв обо всём на свете, даже обо мне. Я поднялся на несколько ступенек и остановился, посмотрел на отца. В это мгновение я понял одну истину, которую не имел разумения в силу своего юного возраста постичь ранее. Ко мне пришло понимание того, что он — этот сутулый «сумасшедший доктор» — мой самый лучший в мире человек, самый близкий и родной; и что роднее него у меня никого нет и никогда не будет.
Мои размышления снова прервал грубый голос мачехи: — Когда же вылезете вы из своей норы?.. Как крысы. Господи, за что мне это?.. Рэй! Рэй!
— Иду, — выдавил я из себя.
— Помоги быстрее, иди сюда!
— Да иду же! — ответил я чуть громче, кинув прощальный взгляд на отца.
В этот момент он тоже повернулся и посмотрел на меня, но такими глазами, что мне стало нехорошо. Не потому, что его взгляд был неприятным или злым, нет, — а потому что я никогда не видел такого выражения на его лице. Он всегда умел сдерживать эмоции, по крайней мере, в моём присутствии. А тут — глаза, полные горя. И столько в них было страдания, непомерной горечи и боли, что мне стало жаль его. До того жаль, что мои ноги перестали слушаться меня, ослабели, будто кости в них вдруг рассыпались в прах. Балансируя, я осторожно ступал по лестнице, удерживая туловище, казалось, при помощи одних только ножных мышц, и тех не ощущая. И последняя мысль, которая посетила меня перед обмороком, открыла мне понимание того самого дорогого, о чём мечтает знать любой мальчишка, глядя на родителя: я понял, как сильно отец любит меня; и знает, что я люблю его также. И что страдаю я в его семейном гнезде — я это тоже прочитал в его глазах.
Позже, уже в больнице, отец рассказал мне, как я потерял сознание, грохнулся со ступенек и кубарем скатился вниз. Благо, отделался лёгкими ушибами. Как выяснилось, виной тому был невроз.
Несколько недель я провёл в клинике под наблюдением докторов. Все как один, они советовали отцу изменить для меня обстановку: на время переехать и пожить, допустим, в другом городе или хотя бы в другом доме. Но этому не суждено было осуществиться.
Вернувшись из больницы, я ещё острее стал ощущать на себе ненависть Питера и Сэма. Они перестали скрывать свою неприязнь ко мне, стали смелее, языкастее: вместо привычного прозвища «ботаник» они теперь называли меня «шизиком» и «психом»; а кличка «придурок» отныне стала привычным для меня именем в семейном кругу. О мачехе и не говорю: мало того, что она ни разу не навестила меня в больнице, так она с тех пор перестала замечать меня вообще. Ко всему прочему, я стал объектом для насмешек не только в родных стенах, но и в школе. И это было дело рук братцев, — они повсеместно, кому не попадя рассказывали о моём, якобы, сумасшествии, и о том, что я лежал в психушке.
При отце, естественно, братцы не позволяли себе грубостей, но в его отсутствие их насмешки лились на меня Ниагарским водопадом. Мне было, естественно, обидно. Но я верил, что наступит такое время, когда всё изменится. Успокаивал тот факт, что всё равно я когда-то вырасту и навсегда уеду учиться и жить в другой город или даже штат. Жаль только, что в этом случае придётся расставаться с отцом. Мне же и в мыслях не хотелось без него никуда уезжать в будущем. И не скрою: меня согревала одна потаённая надежда на то, что рано или поздно отец расстанется с Эльзой.
Прошёл примерно месяц после моего падения с лестницы. Отец всё так же работал, в перерывах между основными заказами отшлифовывая «Селестию». Тему моего недавнего нервного срыва мы с ним больше не обсуждали. Про игру он тоже не упоминал. Но я был уверен, что он сдержит своё обещание и мне первому покажет программу. Про мои нерадостные отношения в семье он, наверняка, тоже всё знал и понимал, но этот щекотливый и болезненный вопрос мы с ним тоже никогда не обсуждали.
И вот наступил день, когда жизнь моя изменилась кардинально, хотя совсем не по задуманному судьбой сценарию.
В тот день, три года назад, я пришёл из школы немного уставшим: как будто предчувствовал — дома непорядок. И точно: они снова ругались. Визгливый голос Эльзы слышался за квартал от нашего дома. Мачеха сбавила пыл, когда я вошёл в дом (теперь она опасалась моих обмороков, боялась остаться виноватой). Отец вместо приветствия виновато мне кивнул, давая понять: мол, прости, брат, что мы тут опять скандалим. Такое его лицо, унылое и бледное, с наполненными влагой глазами, запечатлелось в моей памяти навсегда.
Больше отца я не видел.
Расстроенный их ссорой, я молча прошёл между ними и поднялся в свою комнату, лёг на кровать — хотелось спастись сном, уйти от всего этого кошмара. Ругаться они перестали, благодаря моему присутствию. Чуть погодя внизу хлопнула дверь спальни — мачеха пошла к себе; потом входная — отец, скорее всего, ушёл в табачную лавку. Наконец стихли все звуки в доме, и в наступившей тишине я вскоре задремал. Спал недолго, минут пятнадцать, но мне хватило этого, чтобы немного взбодриться. Вскоре послышались визгливые голоса братцев, которые вернулись из школы. Я продолжал неподвижно лежать, прислушиваясь к их голосам на кухне, пока они обедали. Эльзы слышно не было, по-видимому, она всё ещё находилась в спальне. Только после того как братцы насытились и ушли в свою комнату, громко смеясь и обсуждая кого-то из своих одноклассников, я поднялся с кровати и бесшумно спустился на первый этаж. Я всегда старался избегать встречи как с ними, так и с их мамашей; и если надо, мог часами сидеть на месте, выжидая момент, когда смогу выйти из комнаты и преодолеть путь до двери, ведущей в подвал, не пересекаясь ни с одним из них.
Так случилось и в тот день. Я торопливо спустился на первый этаж, пересёк холл и исчез, никем не замеченный, в подвале. Отца в мастерской не оказалось, хотя я думал, что он давно уже вернулся, пока я спал. Один из компьютеров работал, на экране монитора лагала какая-то программа. На проводе свисал, касаясь пола, геймпад; на стуле лежал шлем, на полу, рядом со стулом — перчатки. Аксессуары были подключёнными: похоже, отец прервал работу из-за ссоры с Эльзой, а потом ушёл за сигаретами. Но возможно, он и не за ними ушёл вовсе, потому как на полке лежали несколько запечатанных пачек «Мальборо».
Не смея дотрагиваться ни до чего на столе, я устроился за своим столиком, расположенным у противоположной стены, и включил ноутбук — решил скоротать время, ожидая возвращения отца. Немного погуляв по интернету, бездумно листая ни чем не примечательные страницы каких-то сайтов, я выключил ноут и предался мечтам о скорой счастливой жизни. Отец, должно быть, заканчивает работу над симулятором, и скоро откроет миру «Селестию». Но, естественно, — сперва мне.
И тут меня «разбудили» голоса наверху: Эльза опять кричала на своих отпрысков. Отца вроде не было слышно.
Когда прошло ещё около часа, а отец так и не вернулся, я начал волноваться. Впервые в жизни мне по-настоящему стало страшно. Я испугался, что могу остаться совсем один. В голову полезли дурные мысли, представилась ужасная картина: отец лежит мёртвый на пороге табачной лавки, накрытый чёрным пакетом, а вокруг, в мигающем свете полицейских машин кишат копы; вдоль растянутой по периметру оградительной жёлтой ленты столпились зеваки. От мысли, что отныне я оставлен один на произвол судьбы, мне сделалось нехорошо, и даже стало подташнивать. Если бы не крик, донёсшийся с первого этажа, который вывел меня из транса: «Где этот придурок!?» — я бы вновь потерял сознание. Это Эльза громогласно спрашивала сыновей, по-видимому, про отца (так я сначала подумал). «Да не знаем мы. Ушёл, наверное», — гундося, ответил старший. Когда младший сыночек, хихикая, предположил: «Или в норе, как всегда, папенькин сынок», — мне стало понятно, кого имела она в виду, называя «придурком». «Ну-ка, сбегай, Сэм, проверь», — приказала мамаша. Знай заранее, что я в подвале, она бы попридержала свой язык.
Послышался слоновий топот, скрип открывающейся двери и спешные шаги по лестнице. Сэм, оставаясь на верхних ступенях лестницы, нагнулся и заглянул в мастерскую; дебильно улыбнулся и, не говоря ни слова, помчался обратно, докладывая мамаше обстановку. «А папаша где?» — переспросила она, на что тот повторил: «Я ж говорю, в норе один ботаник».
Пересилив себя, — а мне не видеть и не слышать не хотелось этих нелюдей, — я поднялся к ним. Эльза сразу набросилась на меня с вопросом: «Куда ушёл отец?» На что я коротко ответил «не знаю», и под беспричинное хихиканье братцев поднялся в свою комнату.
Отец и к вечеру не вернулся. Около десяти часов до полуночи Эльза с сыночками разошлись по своим комнатам и уснули, как ни в чём не бывало. Дом стих. Мне же не спалось. Ссора, уход отца, мысли об одиночестве — всё это мешало уснуть. Так и пролежал до утра с открытыми глазами, прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся с улицы, стараясь определить, не отец ли возвращается. Но, к своему разочарованию, это всегда были звуки чужих шагов мимо проходящих прохожих.
Не вернулся отец и утром. И на следующий день его не было. И не пришёл он больше домой никогда.
Вот так: ушёл и не вернулся. Исчез без следа.
С тех пор я остался один на один со своим горем и одиночеством.
Ходили слухи, что он, намаявшись с Эльзой, ушёл к другой женщине. А были и такие предположения: мой отец-неудачник, устав от всего, решил свести счёты с жизнью и ушёл в прерии, где и погиб; и лежат сейчас его кости где-то на пустынном поле, обглоданные койотами и грифами. Но во мне так и не прижилась ни одна из этих версий: я не в силах поверить, что отец мог так хладнокровно поступить со мной, запросто плюнуть на всё и уйти, бросив меня наедине с этими гадкими людьми. По прошествии столь долгого времени он теперь числится пропавшим без вести. И судя по тому, что он до сих пор молчит и никаким образом со мной не пытается связаться, — хотя бы тайно, — я постепенно мирюсь с мыслью, что отца и правда нет в живых.
Прошло уже три года после его исчезновения. Я, как прежде, живу там же, среди ненавистных мне людей. Не прошло и месяца после того печального события, как в доме появился мужчина по имени Джон, заменившей Эльзе моего отца. Мы так и не нашли с ним общего языка, да и не очень-то, если честно, к этому стремились. Со временем у него, как и у моей новоявленной опекунши, пропал всякий интерес ко мне. У них в семье, конечно же, теперь всё было хорошо, в доме стало спокойно: ни ссор, ни криков. Джон, в отличие от отца, не пропадает в подвале и даже не спускается туда без надобности (его отвращает любимое место бывшего мужа своей жены). Он всегда рядом с семьёй. При каждом удобном случае они напоминают мне, что я отныне здесь никто. И не скрывают своего нетерпения и эмоций, когда признаются, глядя мне прямо в глаза, что не могут дождаться моего совершеннолетия и того дня, когда навсегда распрощаются со мной. Я у них, как бельмо на глазу.
Как и раньше, я стараюсь не пересекаться с ними, и большую часть времени провожу в мастерской. В стенах подвала я чувствую защиту, как осаждённые жители чувствовали безопасность, находясь под прикрытием крепостных стен своих городов. Помимо того, что я здесь нахожу и уединение, и возможность пребывания вне досягаемости домочадцев, я также нахожу и успокоение в этих стенах, которые предоставляют возможность соприкоснуться с детством, с отцом. Здесь живёт память. А ещё одна из причин, по которой меня тянет сюда, как магнитом, — это мой компьютерный мир. Мастерская — это моё окно во вселенную. Я тут не одинок. Благодаря компьютеру рядом со мной все люди планеты, все миры, все книги, животные, многочисленные виртуальные друзья из разных континентов, с которыми у меня много общих интересов. С трудом представляю свою жизнь без всего этого. Как и отец, я увлечён компьютером и твёрдо решил посвятить программированию свою жизнь.
Больнее всего я переживал потерю отцовских компьютеров. В приступе злости, когда на третий день отец не вернулся, Эльза спустилась в подвал и битой разгромила мониторы и серверы. Один из блоков замкнул, и чуть не случился пожар. Благо, подоспели сыночки и Джон, и все вместе мы потушили очаг возгорания.
Со временем я навёл в мастерской порядок, починил и вернул жизнь одному из трёх компьютеров — именно тому, за которым отец работал в последний день. Вечерами и по выходным я подрабатываю, помогаю одному айтишнику составлять алгоритмы. Не гнушаюсь работы на посудомоечной машине в фаст-фуд кафе. На заработанные деньги приобрёл новые мониторы и клавиатуры, сам оплачиваю интернет-связь, так как мачеха наотрез отказалась платить за него, аргументируя тем, что никому из них интернет в доме не нужен. Благодарю бога, что избежали «наказания» дорогостоящие аксессуары: шлем для виртуальных игр, перчатки, очки и джойстики. Они, слава богу, не пострадали от рук Эльзы. Отцовские тетради и бумаги с записями программ я сложил в коробку и спрятал в шкаф; храню их, как самое драгоценное, что у меня осталось от отца. Вообще, все предметы, находящиеся в мастерской, до которых дотрагивались его руки, для меня священны.
Спустя год после исчезновения отца, когда поутихло изнуряющее траурное чувство, занозой сидевшее в душе и ночами колющее сердце, я вытащил из шкафа тот ящик, в котором хранил тетради; принялся пересматривать их, пытаясь разобраться в схемах, цифрах и символах, небрежно написанных отцовским неразборчивым почерком. Мне всё время не давала покоя не законченная им «Селестия». Хотелось найти её схему. После погрома, учинённого разъярённой мачехой, жёсткий диск, на котором хранилась программа, испортился; потому архив вместе с папкой, в которой находилась копия драгоценного файла с игрой, был недоступен. Взломать комп, чтобы откопать информацию, у меня не получилось. По сему, мне позарез была нужна блок-схема программы. Имея перед собой хотя бы алгоритм, я мог бы со временем восстановить программу. На своё счастье, вскоре я обнаружил в одной из тетрадей не только блок-схему, но и исходный код. Некоторое время у меня ушло на изучение и расшифровку отцовских каракулей. В конце концов, я восстановил и загрузил «Селестию» заново, и сохранил, конечно же, копию в архиве. Второе день рождение симулятора произошло примерно полгода назад, когда я зарегистрировался и стал терпеливо делать первые шаги, наслаждаясь созданным отцом шедевром. Я изучал каждую деталь программы, не упускал никакую мелочь. И чем дальше проходил игру, путешествуя сначала по планетам солнечной системы, а затем по глубинам космоса, тем я больше понимал, насколько «Селестия» уникальна.
Хотя подобные игры в жанре космического симулятора, позволяющие исследовать вселенную, существовали и раньше, с «Селестией» они сравниться не могли. Тут всё было иначе: и формат — 4D, и визуализация — точно реальная действительность, безо всяких намёков на анимацию. Симулятор, который создал отец, во сто крат превосходил прежние версии и по качеству, и по начинке. Вселенная — вся! ВСЯ! Представляете? Все видимые и невидимые звёзды, что есть в мире, все галактики, скопления — все они есть в программе. Их можно увидеть воочию, приблизиться к ним и даже побывать рядом с поверхностью на каждой планете любой звезды.
Но это ещё что! Отец придумал новые миры на всех планетах, находящихся в зоне обитаемости своих звёзд; вдохнул, словно Бог, в них жизнь: создал природу, наполненную разнообразной, а во многих местах необычной флорой и фауной, где дули ветра и менялись сезоны, и жили… да-да, они самые — инопланетяне. Одни миры имели цивилизации с множеством мегаполисов, другие находились ещё на ранней стадии своего развития, где народы вели первобытный образ жизни, проживая в пещерах или допотопных жилищах. В общем, всё, как по-настоящему. Будто наблюдаешь за иноземной и земной жизнью, просматривая документальный фильм на канале «Национальная география». Моему изумлению не было предела: каким же отец был искусным художником и мастером по ландшафтному дизайну.
Но и это было ещё не всё. Долгое время я оставался в неведении, так как подобное мне просто не могло прийти и в голову. Поразительные возможности «Селестии», не поддающиеся разумной логике и противоречащие здравому смыслу, я открыл буквально на днях. У меня до сих пор не укладывается в голове, как такое вообще можно создать.
Но об этом чуть позже.
Итак, находясь под впечатлением, я поначалу просто гулял по вселенной, не вдаваясь в подробности игры, не вникая в детали. Потом, обуздав любопытство, вернулся на Землю, чтобы на её примере изучить остальные действия симулятора. Не торопясь, день за днём я нарабатывал навык, и постепенно научился пользоваться многочисленными дополнительными функциям. К тому же, потребовалось немало времени, чтобы до автоматизма довести умение пилотировать. Пришлось сотню раз потренироваться, прежде чем научиться правильно и в нужный момент пользоваться одновременно несколькими действиями из всего того неимоверного количества функций, которыми была напичкана «Селестия». Все кнопочки, клавиши и вкладки в меню надо было внимательно изучить, так как без использования оных путешествие по космическим просторам могло превратиться в тягомотину и быстро наскучить. Я впервые использовал виртуальный шлем и перчатки, специально сконструированные отцом для «Селестии». Он лишь однажды мне позволил примерить комплект, — когда впервые поделился интерфейсом симулятора и рассказал о своей задумке ещё три года назад. Для остальных игр не требовалось использование аксессуаров, потому что рассчитаны они были для обычных ПК.
Большую часть времени я зависал в мастерской, что сильно сказывалось на наших взаимоотношениях с Эльзой и Джоном, и без того сложных. Им постоянно приходилось чуть ли не силком вытаскивать меня из подвала, когда требовалась моя помощь; они часто подолгу звали меня, а я их не слышал, потому что находился в наушниках или в шлеме. Так, однажды, я не услышал, как они меня позвали — я сидел перед монитором с закрытыми глазами и через наушники слушал музыку. Сердце в пятки ушло от испуга, когда на мою спину внезапно обрушился тяжёлый удар. Боль, последовавшая следом, обожгла позвоночник между лопаток и стрелой переместилась в грудь, пытаясь найти выход и вырваться наружу спереди. Я на время ослеп от разлетающихся в глазах искр, и некоторое время ничего не видел, не слышал и не соображал. Как потом выяснилось, это посланный за мной Питер со всей силы запечатал мне по спине девятьсотстраничным «Справочником по информатике», который лежал на столе.
«Второй идиот растёт, — говорили они, — такой же полоумный, как и его чокнутый папаша».
В тоже время они всегда были рады тому, что я не мелькаю у них перед носом. Порой мне казалось, что они про меня не помнят: бывали периоды, когда я не пересекался с ними по нескольку дней, находясь то в школе, то в мастерской. Чтобы поесть, я вылезал «из норы» по ночам, когда все спали. Но если раньше всё было более-менее ровно, мои будни ничем особенно не отличались от прежних (я имею в виду оскорбления, причитания, упрёки), то с возрождением «Селестии» жизнь моя стала портиться. Как говорится, за чем-то хорошим обязательно последует что-то плохое.
Детище отца стало создавать некоторые проблемы.
Со временем игра полностью захватила меня и оторвала от действительности. Появились пропуски занятий в школе. В связи с этим последовали серьёзные разговоры со мной в кабинете директора в присутствии Эльзы. Однажды дело зашло так далеко, что ставился вопрос о лишении Эльзы опекунства надо мной. Если бы не мастерская, без которой я не представлял своё будущее, то специально всё сделал бы для того, чтобы её и правда лишили права на моё воспитание, и тогда я, наконец, стал бы свободным. Но в таком случае лишился бы мастерской, — а значит и памяти, и возможности жить в своём мире. А этого я как раз-таки боялся больше всего.
Но эти житейские неприятности являлись ещё цветочками по сравнению с теми событиями, что произошли со мной позавчера.
Я парил над Землёй — над Африкой — на высоте 30 тысяч футов. Вид открывался, как из иллюминатора самолёта. Полёты всегда завораживали меня. Благодаря шлему создаётся реальное ощущение свободного полёта. Погружаясь в сюжет, ты напрочь забываешь о том, что находишься где-то ещё, что твоё физическое тело в этот момент на самом деле не парит в воздухе, а покоится на стуле в любимом подвале. О том, что ты в игре, напоминает лишь столбец меню с клавишами различных функций, который появляется перед глазами на дисплее в правой части экрана по мановению указательного пальца, когда тебе надо выбрать какое-то действие в меню.
Покружив над Африкой, я направился через океан к Индии, — хотел было остановиться над Нью-Дели, чтобы внимательно рассмотреть город вблизи. Но моё внимание привлекла белоснежная гряда ледниковых шапок Гималаев, и я полетел к ним, позабыв про сказочную Индию. Покружив над величественными хребтами, насладившись неповторимыми видами, направился на восток. Увеличив скорость до второй космической, за несколько минут пересёк Китай с запада на восток. Остановился. Впереди, за Жёлтым морем, на фоне темнеющего неба, вдоль кромки горизонта вдали чернела волнистая полоска гористого берега Японии. Я изменил масштаб, набрав высоту, чтобы сориентироваться и определить, где находится Токио — город, в котором я тоже мечтал побывать. Он находился северо-восточнее, и я, довольный, поплыл на огни огромного мегаполиса.
В Японии наступала ночь. Причём ночь в реальном времени. В Америке в это время было раннее утро. Это стало для меня очередным открытием в «Селестии». В голове не укладывалось, как можно создать такие точные параметры. Когда я снизился до девятисот футов, стал слышен гул города: сигналы машин, движение поездов. Необыкновенные визуальные и слуховые эффекты приводили меня в восторг. Внизу, точно на спутниковой карте, отчётливо виднелись улицы, небоскрёбы, мигающие рекламы, светофоры и… Я сначала не поверил своим глазам! Но, опускаясь всё ниже и ниже, стал отчётливо различать едва уловимое движение не только автомобилей по улицам города, но и людей, идущих по тротуарам. Невероятно!
Я снял шлем, чтобы перевести дух, осознать происходящее — и снова оказался в мастерской за столом. На экране монитора застыла картинка, правда «неживая»: спутниковое изображение карты Токио над тем местом, где только что находился я. Из наушников продолжал доноситься городской шум.
Некоторое время я находился в прострации от впечатлений. Потом огляделся вокруг, посмотрел на стены, на потолок и пол, на длинный стол — и мастерская в моих глазах вдруг преобразилась. Как же близки теперь и понятны стали слова отца, сказанные когда-то мне, ещё несмышлёному мальчишке: «Настанет час, и ты поймёшь, сынок, что не всё так плохо в этом, скучном на первый взгляд, месте; ты поймёшь это, когда узришь незримое — подвал являет собой целый мир».
А ведь точно: взять хотя бы этот прямоугольный металлический ящик, что стоит под столом; он напичкан электроникой и издаёт монотонный жужжащий шум, как живой организм. А в нём же находится весь мир, вся вселенная, все мысли всех людей на Земле. И всё это проецируется через экран монитора на всеобщее обозрение. Прав был отец, когда говорил о «вселенной в подвале», подразумевая компьютер.
Но как отец умудрился использовать спутниковые онлайн карты, да к тому же в реальном времени? Как можно так точно совместить часовые пояса? Я терялся в догадках, каким образом ему удалось ввести все эти параметры в программу. Несомненно, он величайший гений, раз придумал такое! Представляю, что там будет дальше, когда я отправлюсь в космос, — меня ждут, без сомнения, невероятные сюрпризы. Но…
Не хотелось забегать вперёд. Мне ещё надо научиться использовать все функции системы, практикуясь на Земле, а уж потом можно отправляться изучать вселенную.
Я одел шлем — и снова вернулся в японское небо, зависнув на четырёхстах футах над одним из кварталов Синдзюку. Подо мной находились две башни небоскрёба Токийской мэрии, которые пытались дотянуться к моим ногам антеннами, установленными на крышах. Я плавно стал снижаться между мэрией и соседними высотными зданиями, и через несколько секунд, когда достиг высоты в пять футов четыре дюйма, картинка, вдруг, вздрогнула — я стоял на тротуаре. Виртуально, конечно же, но довольно-таки правдоподобно. Ощущение ветра, запахи, шумы, — это сбивало меня с толку, казалось, я по-настоящему нахожусь в городе. Мимо меня — вернее, сквозь меня — проходили прохожие. Я огляделся, выбирая направление, куда бы пойти. Впереди переливались неоновые рекламные иероглифы на витрине мини-ресторанчика, и я направился к нему. Парочка молодых людей, целуясь, шла мне навстречу, причём двигалась ровно на меня, явно не собираясь менять направление и меня обходить. Приблизившись ко мне вплотную, они просочились сквозь меня, как через масло. Мне показалось, что я их проглотил, и вздрогнул от отвращения. В голове прозвучали слова парня на японском языке: он что-то ласковое прошептал своей девушке; та в ответ вожделенно вздохнула. Я обернулся и посмотрел им вслед: парочка, как ни в чём не бывало, продолжала движение, парень бесцеремонно гладил ягодицы возлюбленной.
Теперь я знал, какие неловкие и отвратительные ощущения испытывает человек-невидимка. Честно, не очень.
Появившееся на экране окошко с чёрными клавишами предлагало мне выбрать одно из действий: «ОСТАТЬСЯ/ПОКИНУТЬ/ПРОДОЛЖИТЬ/ДРУГОЕ…». Мой выбор пал на первое. И я тут же ощутил на себе не виртуальный, а самый настоящий порыв ветра: просоленного, незнакомого, с примесями выхлопных газов; от дуновенья колыхнулись волосы на голове. В ту же секунду я еле избежал тарана: в меня чуть не врезался подвыпивший мужчина. При моём внезапном появлении он испуганно шарахнулся от меня в сторону, как от дьявола. Стал обходить, озираясь, а потом, пятясь задом, начал посылать в мою сторону проклятия и грозить кулаком. Благо, было позднее время суток, и не очень много людей находились на улице, поэтому остальные прохожие просто не обратили внимания на моё внезапное появление ниоткуда.
«Отец, что же ты создал? – вопрошал я к пропавшему без вести родителю, весь трепеща от переполнявших меня чувств. – Этого не может быть? Это же чудо! Настоящая фантастика».
После того, как я выбрал функцию «Остаться», моё тело материализовалось, а обоняние и осязание — запахи, шум автомобилей, локти проходящих мимо людей — обострились троекратно. Дабы не заострять на себе внимание (а стоящий посреди тротуара парень европеоидной расы, да ещё в домашней одежде, явно выделяется из толпы), я поспешил слиться с рекой прохожих. Но не тут-то было: тот подвыпивший мужчина оказался не единственным, кто стал свидетелем моего явления Японии. Напротив, на противоположной стороне проезжей части, несколько водителей такси вышли из своих припаркованных на обочине машин и что-то бурно обсуждали, указывая пальцами на меня. Их интерес ко мне рос; и уже не только они, но и другие, остановившиеся рядом с ними водители, стали выходить из своих автомобилей и, разинув рты, слушали таксистов, описывающих, по-видимому, моё внезапное появление ниоткуда посреди людной, ночной улицы. Спустя минуту меня пристально изучали уже около двух десятков человек.
Надо делать ноги отсюда, решил я, когда увидел пеших полицейских, которые подошли к толпе водителей и внимательно их слушали, искоса поглядывая на меня. Я поднял руку перед собой и указательным пальцем коснулся невидимой снаружи кнопки в воздухе на уровне глаз — на дисплее появилось меню со списком действий. Тем же пальцем нажал на «ПОКИНУТЬ» и… ничего не изменилось. Я испугался: неужели не исчез! Толпа водителей вместе с полицейскими направлялась ко мне через дорогу, жестами останавливая поток проезжающих машин. В это время прохожие, находящиеся поблизости, стали останавливаться и в недоумении обступать меня, с детским любопытством оглядывая меня со всех сторон. Один из полисменов приблизился ко мне и, соблюдая осторожность, как слепой с вытянутой перед собой тростью, определяющий, есть ли впереди препятствие, провёл перед собой рукой, пытаясь нащупать мою грудь. Его рука беспрепятственно скользила сквозь меня, разрезая, как самурайским мечом, воздух в том месте, где ещё недавно находилось моё туловище — теперь невидимое, — потому что самого меня уже не существовало в японской действительности. Я исчез.
Можно было спокойно вздохнуть: слава богу, меня никто не видит. Не раздумывая, решил покинуть Токио. Приключений в тот день для меня было больше чем достаточно.
Уверенный в своей безопасности, я медленно поднялся на двести футов, наблюдая за ошарашенной моим исчезновением толпой людей внизу. Потом взлетел выше, и скоро город превратился в переливающуюся огнями неровную окружность; потом ещё выше — и от Токио осталось небольшое размытое пятнышко мерцающего света на тёмном силуэте острова. Выбрав направление «Запад», я понёс своё тело в Европу, оставляя позади спящую Азию.
Что ж, для меня многое прояснилось, что касалось правил игры. Но, как я полагал, конца края открытиям в ближайшее время не будет.
Что же получалось: при помощи симулятора можно не только виртуально изучать мир в реальном времени, но и, переместившись сквозь пространство и время в любую точку Земли, — а может и Вселенной! — оказаться в нём реально. Эдакая «виртуальная реальная действительность», в которую можно попасть при помощи, так сказать, портала — программы «Селестия». Мне вспомнились видеоролики из интернета, снятые уличными камерами видеонаблюдения: случаи таинственных появлений людей в различных местах. Я про себя усмехнулся: подобные записи когда-то вызывали у меня скептическую улыбку.
«Господи! — недоумевал я. — Как, ну как такое можно создать? Где отец смог вообще найти этот ключ, чтобы построить такую программу? Ну почему ты ушёл от меня? С такой программой твоё имя было бы вписано в историю…»
Много вопросов крутилось в переполненной впечатлениями голове. Пора было передохнуть, осмыслить всё. Но прежде чем вернуться домой, хотелось выяснить один вопрос. Выбор для места остановки пал на прерии Южной Дакоты. В таких местах мало шансов наткнуться на людей, да и до моего дома отсюда рукой подать. Я приблизился к поверхности, нажал «ОСТАТЬСЯ», — и очутился на краю бескрайнего поля пшеницы, за которым простиралась высушенная солнцем жёлтая степь, уходящая в бесконечную даль. Приближалась ночь: оранжевый диск солнца нижним краем уже сливался с горизонтом. Похоже, я пропутешествовал весь день и не заметил, как пролетело время.
Мне не давала покоя одна деталь. Интересно, как я выглядел со стороны, когда находился в Токио? А именно: виден ли на моей голове шлем? Я ощупал голову — шлем, наушники, как и перчатки на руках, — все аксессуары находились на месте, на мне, но сам я их не видел, так как смотрел на действительность через экран. Пришлось снять шлем, чтобы посмотреть на себя реально, но, к сожалению, я увидел себя в мастерской со шлемом в руках. Надел обратно — вернулся в прерии. Недолго ломал голову, как бы себя увидеть со стороны, и пришёл к выводу, что сделать это можно, если перед игрой оставить включённой камеру монитора. А потом, по возвращению, просмотреть запись. Если окажется, что материализуюсь только я, а снаряжение остаётся невидимым, — было бы здорово.
Мои размышления прервал странный звук, похожий на трещотку. Он доносился из пшеницы. Пригляделся: между колосьями притаилась гремучая змея! Я замер. Двигая только глазными яблоками, посмотрел вдаль, выбирая путь к отступлению, но и там, в степи, меня поджидала опасность: два койота, обнюхивая воздух, не спеша направлялись в мою сторону. Я нажал «ПОКИНУТЬ» — змея перестала издавать кончиком хвоста угрожающие звуки и теперь вертела головой, недоумевая, куда я исчез. Койоты тоже приостановились, не спуская глаз с того места, на котором только что видели объект, уж не знаю какой для них по значению: опасности либо добычи.
Я поднялся и завис под облаками. Решил ещё раз убедиться, что не останусь в «виртуальной реальной действительности» и снял шлем — фух! Передо мной находился мой родной монитор, а на экране — спутниковая карта одного из округов Южной Дакоты к западу от Миссури. Успокоившись, обратно надел шлем и решил окончательно возвращаться домой, используя функцию «ЗАДАТЬ МАРШРУТ». Переместился в штат Небраска и навёл курсор на город Омаха. Немного увеличил масштаб — город расплылся на весь экран. Установил курсор на одну из крыш домов в ряду одинаковых крошечных квадратиков на улице в нашем квартале и последовательно нажал: «ПРИБЫТЬ» и «ОСТАТЬСЯ».
И тут произошло непредвиденное.
Я оказался в незнакомой мне комнате. На широкой двуспальной кровати лежала испуганная женщина, натянув одеяло на подбородок, и с ужасом смотрела на меня. А потом истошно завизжала. Я узнал в ней Полли, нашу соседку. Одновременно из коридора послышались торопливые шаги, — её муж, Тим Уилсон, спешил ей на помощь: «Что случилось, Полли? — кричал он. — Бегу, дорогая, бегу!» Я отменил действие «ОСТАТЬСЯ», нажал клавишу «ПОКИНУТЬ», и вновь стал невидимым. Теперь вопли Долли мне были не слышны, но я продолжал видеть её перекосившееся от страха лицо. В спальню ворвался муж, сам не на шутку напуганный криками. Он промчался — сквозь меня — к кровати и обнял жену. Та, выпучив глазищи, смотрела на то место, где только что находился я, указывая туда дрожащим пальцем, и продолжала, судя по открытому рту, выть.
Ох, как я проклинал себя за оплошность, которую допустил: неточно поставил курсор, не зафиксировал его на объекте; а может он случайно сместился вправо, на крышу не моего, а соседнего дома. Эх, как многого я ещё не умел! Из-за своей неопытности я очередной раз чуть было не выдал себя с потрохами, как в Токио. Не знаю, как сложились бы дальнейшие события, если бы мне помешали вернуться обратно. Я испытал не меньшее потрясение, чем японские таксисты и соседка Полли, от одной только мысли: а что, если находясь там, в ВРД (буду называть её так, эту виртуальную реальную действительность) игрок уязвимый. А есть ли способы защиты от подобных ситуаций, мне было неизвестно. Пока неизвестно. На тот момент мною ещё не полностью были прочитаны инструкции и правила «Селестии». Удастся ли мне спокойно их изучить теперь, когда моя физиономия засветилась в доме соседей, — я сомневался. Оставалась надежда на то, что аксессуары находились на мне, когда я был там, в спальне, и Полли меня не узнала.
Я уменьшил масштаб — поднялся на пятьдесят футов над домом Уилсонов. Переместил курсор на соседний участок и увеличил масштаб, чтобы чётко видеть крышу собственного дома и не ошибиться при посадке. Плавно увеличивая масштаб, аккуратно, чтобы ни дай бог не промазать, стал производить снижение. Невероятная картина представилась передо мной: подобное можно встреть разве что в фантастических романах. Я начал погружаться в свой дом, как аквалангист на дно моря. Сначала беспрепятственно миновал полоску профиля металлочерепицы, покрывающей крышу дома, потом чердачное пространство, заваленное ненужным хламом прошлого. Словно наблюдая через стеклянную кабину лифта, я видел проплывающий перед глазами снизу в верх наш второй этаж — свою спальню; затем первый — столовую; дальше проползла бетонная полоска пола и… — вот он, спасительный мой подвал!
Теперь можно было снять шлем и перевести дух — я дома, в любимых стенах мастерской.
Долго ещё не мог успокоиться, всё продолжал корить себя за то, что так оплошался: засветился в доме соседей. Не хватало мне ещё неприятностей из-за этого.
Но неприятности не заставили себя долго ждать. Утро следующего дня ещё с ночи готовило мне неприятности.
Часы показывали одиннадцать ночи. Мои уже спали. Внутреннее чутьё на опасность заставило меня поторопиться и не откладывать всё на завтра. Нужно было до утра — пока не проснётся мир — изучить остальные оставшиеся без внимания возможности «Селестии», спрятанные в исходном коде.
Мне хватило полночи, чтобы детально изучить и на практике испробовать все скрытые возможности симулятора. С каждым пройдённым шагом для меня открывались всё новые и новые удивительные функции игры, а вместе с ними росла и уверенность в завтрашнем дне. Радовал и тот факт, что при перемещении в ВРД аксессуары не материализуются. В этом я удостоверился, оставив включённой камеру монитора, пока сам находился вне дома. Вернувшись, просмотрел запись: шлем и перчатки оставались лежать на стуле и столе, но самого меня в мастерской не было. Это открытие меня несколько обнадёжило.
Тревожное чувство, наполняющее меня по мере постижения невероятных способностей «Селестии» плюс волнение оттого, что завтра со мной состоится серьёзный разговор с Эльзой и Джоном по поводу жалобы соседей, заставили мой мозг работать быстрее.
К тому времени, когда в семь утра в парадную дверь позвонили, я уже был подготовлен, как новобранец после полугодичного учебного курса для военных действий, и был почти готов к разрешению всех жизненных проблем, которые несёт с собой грядущий день. К этому времени кое-что для меня начинало проясняться. Оставалась самая малость: расшифровать последние записи, те, которые касались таинственного слова «ПРИБЕЖИЩЕ». Отец обозначил «адрес» этого места несколькими цифровыми символами, похожими на географические координаты. Но где его искать, это место, я пока не имел понятия.
К тому же, я не имел и малейшего представления о навигации. Пришлось спешно найти в интернете информацию об этом и её изучить. Не без труда, конечно, но всё же удалось постепенно вникнуть в суть дела. И когда я научился хотя бы посредственно ориентироваться по картам точно так же, как это делали первые мореплаватели и авиаторы, моё обучение прервал тот семичасовой утренний звонок в дверь, наполнив тишину дома чирикающей птичьей мелодией.
Ко мне снова вернулась неуверенность: «Вдруг не успею, не смогу?». Охватила паника: что делать? Может спрятаться на Гавайях? Но тогда они обнаружат, что меня нет в доме, и кинутся на мои поиски. А моё отсутствие будет служить убедительным основанием для подозрения меня в совершении любого преступления, которое совершилось той ночью в окру́ге. Или лучше остаться и достойно принять удары судьбы? А потом переждать, когда волна «нападок» утихнет, и спокойно вернуться к «Селестии» чтобы закончить начатое… Но где гарантия, что мне предоставят время на это.
Сверху продолжали настойчиво звонить и стучать кольцом. Дверь открыл Джон. Послышались голоса, среди которых я узнал недовольный голос соседа. Но о чём — или о ком? — шла речь, мне трудно было разобрать. Хотя, чего там гадать, дело было ясное: я, чёрт возьми, влип. И влип крепко. Позже к их голосам добавились другие, тоже мне знакомые. Это меня не на шутку встревожило. Если сейчас меня заберут в полицейский участок, или увезут и оставят в каком-нибудь приюте, или ещё не знаю, что сделают… — я же лишусь мастерской, компьютера и «Селестии», вместе с которой и спасительной свободы!
Пришлось пойти на риск: включил камеру на мониторе, водрузил на себя аксессуары, вошёл в пространство игры и ракетой взметнул в небо, оказавшись на околоземной орбите. Последнее, что успел услышать, это голос Джона. Он к кому-то почтительно обращался, открывая двери подвала: «Он всегда торчит здесь со своими компьютерами… Его ни семья, ни школа не интересуют. Он на всех наплевал…».
Немного погодя я вернулся обратно, но остался снаружи, наблюдая за домом. Возле гаражных ворот стоял полицейский «Додж». Дело, видать, не шуточное, раз и копы приехали. В этот момент открылась входная дверь, и друг за другом на улицу вышли сначала двое полицейских, среди которых я узнал сержанта Брайтона (он как-то год назад приходил вместе с представителями органов опеки и разговаривал с Эльзой по поводу моего, якобы, «ужасного» поведения, на которое та жаловалась). За копами поспешал разъярённый сосед, размахивая руками и что-то бурно доказывая полицейским; Джон, с сонным лицом и виноватым видом, в банном халате и в сланцах на босу ногу замыкал цепочку. Последней из дверей выглянула, но не вышла, мачеха с взъерошенными волосами; она что-то тоже доказывала, постоянно указывая пальцем в землю — в сторону подвала — вслед уходящим к машине полицейским.
Когда полицейские уехали, а сосед ушёл на свой участок, Джон и Эльза ещё некоторое время оставались на пороге, осматривали улицу, выискивая, наверное, меня.
Потом и они вошли в дом. Я ликовал: у меня был небольшой запас времени. Оставалось подождать, пока все не разойдутся: кто в школу, кто на работу, — и вернуться в мастерскую.
Не прошло и полчаса, как первыми покинули дом братцы. Через пять минут вышла Эльза и уехала на своей машине. Джон, по-видимому, никуда сегодня не собирался: прошло минут сорок, но он не выходил. Этого мне не хватало! Выждав ещё минут двадцать, я решил плюнуть на безопасность и вернуться в мастерскую. Если Джон не помешает, хватит и одного часа, а может и того меньше, чтобы расшифровать последние символы и определить по широте и долготе местоположение «Прибежища».
Как только я оказался за столом, первым делом просмотрел запись камеры. Как и предполагал, Джон сопровождал «делегацию» по мастерским, показывая обстановку и рассказывая обо мне, как о трудном подростке. «Вот, посмотрите, — комментировал Джон, показывая на монитор, — играл, видать, а выключить не выключил — не ему ж платить за электричество», — и ткнул пальцем в экран. Я же, наблюдая за этим, чуть не проклял себя за то, что не остался, а убежал. Что бы произошло, если он вдруг выдернул из розетки шнур электропитания. Представляете себе картину: я, как снег на голову, сваливаюсь перед ними на стул из ниоткуда, при этом аксессуары, до этого спокойно лежащие на стуле, каким-то чудесным образом оказываются на мне. «Извините, мол, меня, пожалуйста, за опоздание, я тут отлучался ненадолго». Весёлая получилась бы ситуация.
В общем, причина их визита была ясна. Из записанного разговора получалось вот что: Тим Уилсон позвонил в полицию сразу после того, как только я покинул их спальню. На вызов приехали полицейские и полтора часа опрашивали Полли, которая с полной уверенностью утверждала, что я проник в спальню, а потом, перепугав её до смерти, незаметно сбежал. На вопрос: как я попал в дом, она ответила первое, что пришло ей в голову: «В окно». Это сразу же смутило полицейских, потому что окно в тот момент было закрыто. На вопрос: не закрывал ли её муж окно после моего побега, ни она, ни сам Томи так внятно и не ответили, сославшись на то, что они просто не помнят этого момента.
Наутро бригада полицейских, во главе с уже известным сержантом Брайтоном, вместе с Уилсоном, в семь утра посетили наш дом для выяснения обстоятельств происшедшего, рассчитывая на мои показания. Но меня не оказалось дома, что, судя по выражению лица Брайтона, сильно его озадачило. И вообще, он был весьма недоволен таким неожиданным поворотом событий, а именно: моим отсутствием, причём в столь ранний час. Если бы я находился в тот момент перед ними, пусть и не в своей спальне в кровати, а в подвале, дело приняло совсем иной оборот. Но меня дома не было. А значит, в словах соседки имелась доля правды, о чём сержант, думаю, тоже подумал, хотя и неохотно. Озадаченный моим отсутствием, и особенно тем, что опекуны не в курсе, где находится всю ночь их сын, недовольный Брайтон сухо попросил Эльзу и Джона дать ему знать, когда я объявлюсь. После этого все они покинули мой подвал.
Помня, что Джон в доме, я продолжил изучение навигации, соблюдая тишину. Вечно сидеть в подвале и прятаться в вирте у меня не получится, — кто-нибудь когда-нибудь сюда обязательно спустится и отключит компьютер. Поэтому надо было торопиться. Для меня оставался непонятным смысл последнего «послания», оставленного в исходном коде, и неизвестным оставалось месторасположение «Прибежища».
Прибежище. Ох, как же мне не хватало в тот момент такого места, если бы ты знал, отец. Но что это за координаты: галактики какой, звезды или планеты?
Потея, вытирая слезящиеся от недосыпания и напряжения глаза, я с горем пополам раскодировал последнюю запись исходного кода. В какой-то момент мне показалось, что отец специально придумал «Селестию» для меня, интуитивно предполагая, что я могу в будущем попасть в подобную жизненную ситуацию, и потому зашифровал всю важную информацию, чтобы никто посторонний ненароком не проник в программу вслед за мной.
Вдруг я услышал, как открылась дверь в подвал. Джон! Я уставился на лестницу, дрожа от страха. Сначала показался одна ступня, обутая в сланец, потом другая; затем, на уровне щиколотки, появился наконечник бейсбольной биты. Джон сделал ещё несколько шагов вниз и предстал передо мной во весь рост. Злобная улыбка заиграла на его лице, когда наши взгляды встретились, — улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Он сошёл со ступенек и, намерено округлив в удивлении глаза, заговорил, не глядя на меня:
— Так, так, та-ак. Вот ты где, щенок! — Он внимательно осматривал пол и стены. — И где, интересно, ты всё это время прятался, а? У тебя тут что, есть потаённая нора, крысёныш?
Держа за рукоять биту правой рукой, он постукивал другим её концом по своей левой ладони и не спеша приближался ко мне, шаря глазами по потолку, стенам и полу, в надежде обнаружить тайный вход.
— А я-то всё думаю: какого дьявола столько времени гадёныш сидит в этой крысиной, вонючей норе? А он, оказывается, роет потаённые ходы, делает себе тайное пристанище… — Я вздрогнул при слове «пристанище»: откуда он знает про него? — …потихоньку роет, копает ночами, гнида, чтобы потом прятаться там от полиции…
Я повернулся на стуле, хотел было встать ему навстречу, но Джон, сделав два быстрых, длинных шага, молниеносно приблизился ко мне и, вытянув вперёд руку, как рапирист, дотянулся до меня битой и больно ткнул наконечником в грудь, возвращая на место. Я приготовился к удару, но не зажмурился, а во все глаза продолжал смотреть на него.
— Сиди на месте, крыса! — рявкнул он, продолжая давить битой. — Мне бы хотелось расквасить тебе башку, но я не собираюсь пачкаться твоими сопливыми мозгами. — Он принялся рассматривать предметы, находящиеся на столе, и остановил взгляд на мониторе. Потом, сделав шаг назад, заглянул под стол, где находился комп; выпрямился и, ехидно ухмыляясь и покачивая головой, торжествующе произнёс: — Вот что мне нужно.
Меня прошиб и пот, и озноб одновременно.
— Не-е-е!!! — вырвалось из меня.
И я совершил то, чего при любых других обстоятельствах не сделал бы ни за что на свете; и никогда ни перед кем, а уж тем более перед Джоном, я не стал бы до такой степени унижаться.
— Не на-а-до-о!!! — ещё громче заорал я, когда он замахнулся, намереваясь обрушить биту на монитор; и бросился, как собака, ему в ноги, прижимаясь щекой к его вонючим сланцам.
— Не надо, папочка, не надо, пожалуйста! — вопил я, как резаный, уткнувшись носом в пальцы его ног.
Я зажмурил глаза в ожидании удара и последующего за ним звона рассыпающего стекла. Но ничего не произошло. Краем глаза увидел перед своим носом покачивающийся конец биты.
— Ах ты, мразь! — Джон стал стряхивать меня со своей ноги. — Ты что такое сказал, недоносок? Какой я тебе папочка, слизняк? Отцепись…
Я ослабил хватку и сполз лицом на пол. Оставаясь лежать и плакать, я продолжал его слёзно просить: — Умоляю тебя, папа, не ломай ничего… Не сейчас. Информация… Потеряю данные. Можно… можно я сохраню всё, и тогда… тогда можешь разбить…
— Ты что такое несёшь? Заткнись, и никогда, слышишь, никогда не называй меня «папочкой», не то я отправлю тебя вслед за твоим папочкой… таким же придурком, как ты. Я знал, знал, что ты недоумок. — Он на шаг отступил и плюнул в меня. — Ты хуже, чем я мог себе представить… А я говорил, знал, что ты странный какой-то. Ты скажи мне, урод, что ты делал в спальне Уилсонов, а? Я тебя спрашиваю, недоносок!
— Я там не был, — ответил я, пытаясь подняться с пола.
— Лежать, кому говорю! — Он пнул меня в бок, и я повалился на спину, закатившись под стол. — Будешь сказки рассказывать Брайтону, а мне не надо. Ты что, озабоченный? — Он нагнулся и тихо на ухо спросил, дыхнув в меня перегаром: — И давно ты подсматриваешь в чужие спальни, а? — Затем выпрямился и снова замахнулся битой над сервером, пугая меня.
— Не надо, пожалуйста! Дай мне самому всё выключить. Я больше не буду, — просил я в отчаянии. — Да, да, я подсматриваю… Я всё расскажу, только позволь мне сохранить… Не разбивай, я сам…
— Так-то. — Он развернулся и стал уходить.
Я приподнялся и, вытирая слёзы, негромко произнёс «спасибо». Джон обернулся и брезгливо посмотрел на меня, одобрительно качая головой.
-- У тебя полчаса. Надеюсь, с сегодняшнего дня мы тебя не увидим. Мало того, что прославился сам, так ещё и нас опозорил, щенок… Тьфу! Через полчаса вернусь и сам выкину эту рухлядь. А завтра освобожу подвал от вашего крысиного дерьма…
Я продолжал изображать виноватый вид: сидел на полу, опустив голову, в то время как внутри меня всё пылало от восторга, и душа кричала, ликуя: «Ха! Сработало!» Мне пришлось пойти на такое унижение ради сохранения аппаратуры, и Бог тому свидетель, я в очередной раз спас «Селестию».
Джон поднялся по лестнице до середины и остановился.
— И будь готов показать место, где ты прятался. — После чего скрылся наверху, оставив дверь в подвал открытой.
Я быстро поднялся с пола, сел за стол и начал расшифровку. Сверху донёсся довольный голос Джона: он позвонил Брайтону и сообщил о том, что я дома.
В моём распоряжении оставалось не более получаса. Я начал работу.
Вскоре у меня получилось перевсти символы на привычный человеческий язык, и вот что получилось:

«пристанище/выбрать/находится/координаты/28°57'45.03''с.ш./33°09'56''в.д./решение/остаться/требует/выполнить/действие/дополнительно/пункт/список/последний/навсегда/ подтвердить/»

Минут пять перетасовывал, как пазлы, полученные слова, пока, наконец, не получился логически связный текст, смысл которого предоставлял следующую информацию: ''Точные координаты пристанища — 28 градусов 57 минут 45.03 секунды северной широты и 33 градуса 09 минут 56 секунд восточной долготы. При решении остаться, требуется выполнить следующие действия: в списке «Дополнительные действия» выбрать «Остаться», затем подтвердить «Навсегда»''.
Я вбил в поисковик координаты. Пока шла загрузка и поиск, продолжил переводить последнее предложение. С ним, конечно, пришлось повозиться.
В моём распоряжении оставалось минут двадцать…
Пришлось найти тетрадь, в которой отец записал дешифровальный ключ шифра. Если бы он не поделился со мной когда-то тем, что придумал особый шифр и не показал ту тетрадь, в которой его записал, я не сумел бы перевести эту запись. Эти несколько предложений оставались последними в исходном коде, мною не прочитанными. Судя по всему, в них пряталась немаловажная, а может и ключевая информация, связанная с каким-то — или какими-то? — действиями, которые необходимо выполнить при закрытии программы в случае её удаления. Пренебрегать такими сведениями я не хотел, хотя мог уже давно плюнуть на всё и поскорее куда-нибудь смыться отсюда.
Оставалось минут пятнадцать до приезда Брайтона, когда я, наконец-таки, перевёл, предложения. Но, взглянув на экран, увидел, что заданные координаты до сих пор не загрузились. Не хватало ещё, чтобы комп начал лагать.
Я стёр и снова набрал широту и долготу, нажал «Поиск». Выждал полминуты — безрезультатно. И тут до меня дошло: не имея объекта, невозможно определить заданную точку. Я же сначала посчитал, что указанные координаты, это местоположение какой-то планеты на карте вселенной. А скорее всего, это месторасположение самого объекта — так называемого пристанища, — на самой планете… Но какой? Я же не знал название?
И тут меня озарило. Что, если это… Господи! Как же я сразу не догадался. Отец же назвал симулятор по имени планеты, которую придумал и спрятал во вселенной. Пристанище, вероятнее всего, находится на Селестии! Искать надо сначала её, родимую…
На клавиатуре я быстро набрал слово «селестия» — и это сработало: машина нашла объект в архивах. Надел шлем: картинка звёздного неба ожила, и я с головокружительной скоростью, в миллионы раз превышающей скорость света, помчался в глубь Вселенной. При такой скорости лучи света звёзд превращались в ярко-белые струны, исходящие из центра экрана — точки, куда я летел. По мере приближения, они раздваивались и веером расходились во все стороны вокруг и позади меня.
Прошла минута — полёт продолжался. Не стал я ждать завершения поиска, снял шлем и вернулся к дешифрованию.
Чувство паники росло: до приезда полиции оставалось минут девять.
Наверху послышались шаги: Джон направился в прихожую, открыл входную дверь. Послышался голос Брайтона: — И где он был?
— Сам, щенок, признался, что шлялся ночью по соседям и подглядывал в спальни, — радостно доложил Джон.
— Где он? — спросил коп.
— Где ещё, в норе… в подвале. Идите за мной.
— Нет. Сейчас подойдут Уилсоны, и подъедет Сэм Беккер из опеки. Подождём.
У меня оставалось неразгаданным последнее предложение. Мысли, хаотично мечущиеся в голове от переживания, не давали сосредоточиться; рука дрожала, неразборчиво рисуя буквы. Но кажется, мне становился понятным общий смысл текста, в котором прятался порядок действий, который необходимо применить, если возникнет желание прекратить игру навсегда.
Я посмотрел на экран внутри шлема, не надевая его, — движение по космическому пространству продолжалось. Неужели настолько далеко от Земли Селестия? Где же ты, отец, спрятал своё детище? Зачем же так далеко?
Сверху послышались голоса — пришли потерпевшие: соседи Томи и Полли. Вернулась и Эльза, и с порога принялась причитать и бросать в мой адрес проклятия.
В момент, когда до меня донеслись незнакомые голоса представителей органов опеки, которые приехали последними, я уже полностью перевёл последние слова и составил предложения:

''В случае принятия окончательного решения переселиться, необходимо УДАЛИТЬ игру с помощью функции «ЗАКОНЧИТЬ» в разделе «дополнительные возможности» клавишей «НАВСЕГДА».
ВАЖНО: действие распространяется не на все объекты (список объектов смотри в разделе «Правила»).
ВНИМАНИЕ! Обязательно убедитесь в присутствии атмосферы, безопасного для здоровья давления; допустимой нормы радиационного фона на выбранном объекте, а также в отсутствии враждебно настроенных организмов или иных представителей разумной жизни.
ПОМНИТЬ: при решении закончить игру НАВСЕГДА, возможность восстановить её и вернуться в изначальное местоположение НЕВОЗМОЖНО!!!''.

Спасибо, отец, что позаботился обо мне. Твоё пристанище мне сейчас как раз кстати.
Сверху послышались шаги: всей толпой они направлялись к входу в подвал. А я ещё не убедился, нашлась ли Селестия. Надел шлем, поправил перчатки — и буквально чуть не врезался в планету, приблизившуюся ко мне с молниеносной скоростью. Она прямо перед глазами застыла на месте: остановилась в полумиллионах милях от меня. Ура! Система, наконец, обнаружила Селестию и остановила поиск. Перед моими глазами светилась зеленоватого цвета планета, окутанная россыпью бледно-розовых перьевых облаков.
Я «набросил» на планету координатную сетку: включил «ВНЕСТИ КООРДИНАТЫ». Теперь Селестия, как глобус или физическая карта мира, имела параллели и меридианы. С помощью экранной клавиатуры шлема я ввёл координаты «убежища». Селестия, как юла, стала вращаться вокруг своей оси и плавно остановилась безоблачной стороной ко мне. Крестик, обозначающий местоположение «пристанища», застыл над широкой речной долиной, расположенной между плоскогорьями жёлто-бурого цвета в центральной части огромного материка. Я стал медленно приближать себя к поверхности, увеличивая масштаб, пока отчётливо не проявились границы небольшого города…
На верхней площадке лестницы послышались шаги. Я снял шлем. Над верхней ступенькой появилась нога в сланце — первый спускался Джон. Он сделал ещё шаг, и появилась вторая его нога. Потолочное перекрытие закрывало верхнюю часть его тела — меня он пока не видел. Следом появилась нога другого человека, обутого в чёрный ботинок и брюки тёмного цвета — это сержант Брайтон…

Говорят, за секунду до смерти перед глазами умирающего пролетает вся его жизнь.
Я оглянулся и в последний раз посмотрел на серые стены, на шкафы, столы, коробки с тетрадями, на аппаратуру, на скрипучую деревянную лестницу, некрашеную бог знает сколько лет…
И жизнь моя недолгая пронеслась передо мною разноцветным огнём, уместившись в одном мгновении.

Теперь Джона я видел по пояс, а капитана по колено; следом за Брайтоном показался чей-то до блеска начищенный туфель, носком нащупывающий ступеньку. Джон сделал ещё шаг, и показалась его грудь…шея… подбородок…
Я надел шлем, приблизил себя к объекту — небольшому, аккуратному двухэтажному коттеджу; завис над дорожкой, ведущей от калитки к крыльцу дома. Тропинка змейкой петляла между клумбами, на которых росли невероятно красивые и необычные по форме высокие цветы.
Меня окружала умиротворённая тишина в мире Селестии, но пока я не подтвердил «ОСТАТЬСЯ», через наушники шлема продолжали доноситься звуки из мастерской и голос Джона:
— Вот, посмотрите-ка, как всегда… преспокойно сидит за компьютером. Ноль внимания. Ему всё нипочём. Эй, а ну-ка сними каску!
Мой палец застыл над клавишей «ОСТАТЬСЯ» — я замешкался. Появилось опасение: а не совершаю ли я опрометчивый шаг, безвозвратно отправляя себя в неизвестность, навсегда отрывая себя от привычного мира. Но тут же взял себя в руки, подумав об отце. Не поверю, что он желал, кому бы то ни было, горя, а тем более мне, создавая «Селестию». Во мне проснулась уверенность, что создал он её исключительно для меня, чтобы я, если понадобится, смог обрести свободу, а вместе с ней и счастье. А раз так, значит, отец всё продумал до мелочей, и бояться мне нечего в этом фантастическом мире.
На моё плечо опустилась чья-то тяжёлая ладонь. Другие руки — скорее всего Джона — начали стягивать с моей головы шлем. «Прощай, отец! Жаль, что ты не со мной», — прошептал я, утирая слёзы.
— Сворачивай, парень, игрушку. — Я нажал «ОСТАТЬСЯ». — Поговорить на… — попросил, но не договорил Брайтон: его голос, как и все земные звуки, поглотила звенящая тишина вселенной…

… и я почувствовал под ногами твёрдую поверхность.
Дыхнуло свежим воздухом. Ветерок приятно остужал испарину на лбу. Появились ароматы, давно забытые мной, такие, какими был наполнен мой мир в детстве. Всё вокруг немного напоминало Землю. Лишь некоторые детали говорили, что это иная планета: необычные формы цветов и деревьев, стебли и стволы которых были настолько прозрачные, что через них можно наблюдать за пульсирующими пузырьками жидкости, медленно поднимающимися к бутонам и кронам деревьев. Слева и справа от меня располагался палисадник, густо усаженный разного рода высокими, почти мне по грудь, цветами. Цветник походил на сказочный карликовый лес.
Я представил, какие сейчас выражения лиц у моих визитёров после моего исчезновения. Стоят, небось, возле пустого стула с открытыми ртами в полном недоумении и гадают: куда я исчез. Был человек — и нет его. Эльза, скорее всего, либо в обмороке, либо тронулась рассудком. Вряд ли она переживёт подобное: та ещё трусиха, даже мух боится.
Тут я опомнился, что не до конца выполнил все действия. Если они сейчас вздумают отключить компьютер, я не смогу закончить игру. В этом никакой существенной угрозы, конечно, для меня уже нет, но не хотелось, чтобы в будущем какие-нибудь любопытные носы копались в симуляторе и узнали о фантастических возможностях программы. Не дай бог, какой-нибудь хакер взломает и прочитает программу. Жди потом нежданных гостей.
Я включил меню, выбрал «ОСТАТЬСЯ», в ячейке «ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ» нажал «ЗАКОНЧИТЬ». И, испытывая бездонное чувство пустоты, дотронулся до клавиши «НАВСЕГДА», тем самым поставив точку в эпопее своей недолгой земной жизни.
Так называемое «пристанище» представляло из-себя двухэтажный коттедж, вполне пригожий не только для пристанища, но и для вполне комфортного, судя по внешнему виду, постоянного проживания в нём. Архитектурно он ничем не отличался от земных домов: парадная небольшая лестница, резная дверь; окна, обрамлённые узорчатыми наличниками; стены, выложенные из натурального камня. Отец, используя платформу симулятора «Строить мегаполис», видимо создал свою версию, в которой предоставил возможность не просто построить виртуальный город, но и обернуть его в действительности. Вдали, за крышами соседних домов, над пышными кронами высоких деревьев, возвышались разной высоты башни зданий крупного города. Они были похожи на точно такие дома, которые когда-то в детстве я «строил», играя на компьютере; и меня вновь наполнили ностальгические чувства. Да, отец, ты сделал всё, чтобы я ощутил себя в этом мире, как дома…как в детстве.
Наверное, шуршащий звук, который исходил из-под моих подошв, как только я начал движение в направлении дома по тропинке, усыпанной мелкой разноцветной галькой, испугал девочку-подростка тринадцати-четырнадцати лет, всё это время таившуюся среди цветов в палисаднике. Видимо, она там сидела на корточках, и поднялась, услышав меня.
Я замер: и от неожиданности, и от её красоты.
Она тоже испугалась, но быстрее меня пришла в чувства: улыбнулась и, будто один из оживший цветов, смело направилась по междурядью к тропинке, плавными движениями рук раздвигая перед собой высокие стебли, освобождая себе путь. Она напоминала лебедя, плывущего в океане цветов. Лёгкий ветерок покачивал её густые, длинные, светло-жёлтые волосы с еле заметным бледно-сиреневым оттенком на кончиках прядей. Девочка всё время опасливо оглядывалась, будто боялась кого-то увидеть, или быть замеченной кем-то. Такое впечатление, что это не я, а она тайно проникла на территорию чужой частной собственности.
Девочка вышла на тропинку рядом со мной, отряхнула подол платья от листочков и веточек и подняла на меня сказочной красоты глаза. Я подумал, что передо мной ожившая кукла. Незнакомка улыбнулась и приоткрыла ротик, собираясь мне что-то сказать, но промолчала, ожидая, наверное, что я начну первый. Я же, онемевший от такого великолепия, стоял, как изваяние, и пялился на неё, не в состоянии произнести ни слова. Никогда раньше я не то что не дотрагивался ни до одной девчонки, а даже близко не стоял рядом с ними, — я ж ботаник. Потому и разволновался.
— Не волнуйся, я живу в соседнем доме, — она показала на черепичную крышу дома справа от меня, утопающую в бордовой листве деревьев. — Сюда прихожу ухаживать за цветами и присмотреть за домом,… и... — Она не договорила; стала беспокойно оглядываться по сторонам; поднялась на цыпочки, кого-то высматривая за моей спиной. Не обнаружив никого вокруг, на её лице снова появилась улыбка. Она с трепетом смотрела на меня во все глаза, не скрывая своего волнения и восхищения, — так чувственно смотрят только поклонники на своих кумиров.
— Тебя зовут Рэй?.. — как-то бережно спросила девочка, будто боялась услышать отрицательный ответ.
Я молча кивнул. Продолжая бороться с волнением, тоже хотел спросить её имя, хотя подсознательно уже знал, какой услышу ответ.
— А ты… Селестия? — мой голос дрожал.
Она согласно кивнула, скромно пряча глаза.
— Я тебя ждала…
Вдруг она прижала ладони к груди, волнительно задышала, кого-то увидев позади меня.
— Рэй, наконец-то! — послышался за спиной знакомый голос. — Ну сколько можно тебя ждать, ботаник?
Я резко обернулся.
По зелёной лужайке, простирающейся на противоположной стороне улицы, к приоткрытой калитке бежали два человека. Впереди, размахивая в приветствии рукой, спешил мой отец, сияющий от счастья, стриженный и опрятно одетый.
За ним, едва поспевая, торопилась девушка, утирая рукавом щёки от слёз — моя мама.
Нисколько не постаревшая.


КОНЕЦ