МАЙНА

ЕВГЕНИЙ САРТИНОВ
Майна*.
Перед тем как выбраться из кустов Серый осторожно осмотрелся по сторонам. Рыбнадзора он не боялся, в это время года инспектора здесь не ходят. Другое дело свой брат браконьер. Народ сейчас пошел ненадежный, запросто снимут сети, только отвернись. Так что не стоило светиться у этого с виду неприметного ерика. Сеть, которую Серый здесь поставил, была совсем новой, и предполагала большие надежды на хороший улов. Уже сильно стемнело, и, убедившись, что никого из рыбаков на реке нет, он выбрался на лед, и двинулся вдоль по руслу, к дому. Под ногами со звенящим хрустом хлюпала вода, вечерний заморозок снова начал сковывать наледью идущую поверх льда весеннюю талую воду. Левая нога промокла, но это мало волновало Серого, ко всему этому он давно привык. Гораздо больше его радовал тяжелый рюкзак за спиной.
"Килограмм двадцать, - в очередной раз прикинул он. - В эту весну такой улов первый раз, хотя снежница еще не подошла. Удачное я нашел место! Надьку сразу пошлю к Андреевне, пусть купит у ней первача, надо будет это дело обмыть".
При мысли о будущей выпивке Серый даже сглотнул слюну. Сегодня с утра он допил остатки денатурата, меньше чем полстакана, а это для него, что для слона дробина. Да и за день блужданий по реке этот хмель давно прошел. Сплюнув сквозь редкие зубы, он поправил рюкзак и прибавил ходу. Он уже видел вдалеке огни своего дома, когда под ногами раздался предательский треск. Единственное, что успел сделать Серый, это плашмя упасть на лед. За свои пятьдесят лет он тонул трижды, столько же раз проваливался под лед. Удача всегда была на его стороне, но в этот раз невезуха зажала его крепко. Сам он лежал на льду, вытянув вперед руки, а ноги его висели в невесомости водной стихии. Встать он не мог, да этого и не стоило делать, надо было ползти, а еще лучше перекатываться боком, самый верный и проверенный метод спасения. Но лед был до зеркальности скользок, к тому же, со слоем воды сверху. А самое страшное - двадцать килограммов его рыбацкого счастья неумолимо тащили его в бездну. Надо было избавиться от рюкзака, но эта была туристская модель, с застежкой на груди. Серый протянул было руку назад, к груди, но тут же почувствовал, как соскальзывает в промоину. Снова судорожно выбросив руку вперед, рыбак ногтями обеих рук впился в холодный лед, и попавшаяся на этом пути ничтожная трещинка помогла ему остановиться. Сердце его бешено колотилось в груди, дышал он с трудом, как после длительного бега. Но даже это дыхание могло нарушить хрупкое равновесие, так что Серый постарался его успокоить. Рыбаку это удалось, и он начал делать то единственное, что оставалось ему в этой ситуации - думать и ждать чуда.
«Дурак! Куда же я поперся! Это майна Синюхинских родников! Правее надо было брать, метров на пять, здесь лед всегда тоньше, даже зимой, а тем более сейчас, в марте!»
Душу старого браконьера переполняла злость. Ведь эту реку он знал, как свои пять пальцев, он здесь вырос, здесь жил, и, последние двадцать лет, как грянули эти перестроечные дела, только и существовал за счет реки. И как он мог только влететь в эту майну! Серому невольно вспомнилось, как он провалился в прошлом году, еще позже, в апреле. Он всегда гордился тем, что ходил на лед последним, когда уже никто не решался на него ступать. А улов в эту пору самый лучший. Одуревшая от свежей, талой воды рыба словно вставала в очередь на крючок зимней удочки. Но тогда он шел пустой, и когда провалился, то перекатываясь боком, быстро выбрался на берег. А на следующий день река блестела уже чистым, без следов льда руслом. Серега Кривов, тезка его и сосед, сказал тогда: «Везунчик, ты, Серый. Только глупый везунчик. Жадность тебя когда-нибудь сгубит. Все равно ведь загремишь под фанфары!»
Вспомнив эти слова Серый нашел в себе силы усмехнуться. С Кривым, так все звали его соседа с детства из-за фамилии, они дружили еще со школы. Тот, в отличии от Серого, жил справно, держал двух коров, лошадь, пил в меру, в отличие от того же Серого, употреблявшего все, что горело и каждый день. Что их роднило – страсть к рыбалке.
«Завидует он мне, ясное дело, - думал Серый. – Я всегда его облавливал, как он ни пыжился. Хоть на удочку, хоть на спиннинг, хоть на сетку. Как я тогда того сазана взял на 12 килограмм? Тот зашел в ерик по высокой водой, а обратно выбраться не смог, в траве запутался. Кривой тогда с сыном мимо того ерика прошли, а я нет, хотя шел метрах в тридцати за ними. Голыми руками того сазана взял! Сережку тогда аж перекосило всего, как я ему тогда того сазана показал. Сколько я тогда его пропивал? С неделю, если не больше».
Это воспоминание согрело Серого морально, но не физически. Дрожь начала пробивать его сухопарое тело.
«Не утону, так замерзну тут, блин! – Подумал он. – И ни одна сволочь ведь добрым словом не помянет. Детей аж вон шесть штук с Надькой нарожал, а что толку? Двое в тюрьме, Санька помер с перепоя год назад, остальные разъехались, и ни одна падла родителям помочь не хочет. Ленка, та вон, еще и учить жить начинает: «Пьете много!» Какое её кобылье дело, сколько мы пьем и как мы живем!».
От злости он снова чуть было не соскользнул вниз, и еле сумел восстановить равновесие, снова вонзив пальцы с обломанными ногтями в спасительную трещину. Успокоившись, снова начал думать о неблагодарной дочери.
«Указывает мне! Зато я пожил, погулял вволю. Водки одной сколько выпил!»
Тут же нестерпимо захотелось выпить, но потом, постепенно, мысли начали путаться, он уже не чувствовал ни холода, ни страха.
Это оцепенение прервали какие-то звуки и свет, кольнувший по глазам острым лучом.
- Вот он! – Сказал чей-то знакомый голос. – Серый, ты еще живой?
Он хотел ответить, что да, но из горла вырвался только сдавленный хрип.
- Тезка, держи вожжу!
Что-то хлестнуло по лицу рыбака, он поднял закоченевшую руку и, слабым движением намотав ее на руку, намертво вцепился в жесткую кожаную петлю.
Через два часа они все сидели за столом в доме Серого: сам хозяин, Серега Кривой и его младший сын, Володька, так же принимавший участие в спасении соседа. Жена Серого - Надежда, толстая, рослая баба, полная противоположность мужу, хлопотала около плиты, жаря уже третью сковороду карасей.
- Да, везунчик ты, Серый, - повторил Кривой. По случаю такого редкого события он так же принял на грудь грамм двести самогонки, и на его круглом лице рдело алое пятно полнокровного румянца. - Если бы Надька шум не подняла, сейчас бы ты уж точно замерз. Сколько ж ты там проторчал, в полынье, часа два?
Худощавый, с впалыми щеками и черным, зимним рыбацким загаром, Серый ощетинился в своей редкозубой ухмылке.
- А кто его считал. У меня часов отродясь не было. Главное - выбрался.
- Ты там богу то зарок никакой не давал? - поинтересовался сосед.
- Какой еще зарок? - не понял Серый.
- Ну, там, пить брошу, если спасусь? Так обычно люди то спасаются в таких случаях.
Старый браконьер снова ухмыльнулся.
- Фигня все это, тезка. Бога нет. Ты же меня из проруби вожжами тащил, а не бог. Так что я еще рыбки половлю и водки попью вдоволь.
Кривой засмеялся, махнул рукой, но спорить не стал, встал, начал прощаться. Слишком часто и много за
прожитые рядом годы они говорили на эту тему.
Прошел еще час, но огни по-прежнему горели в окнах дома
старого браконьера. Сидя за столом, Серый равномерно покачивался из стороны в сторону, и монотонно твердил одну и ту же фразу: - Иди, кому говорю, Надька. Иди.
Надя, так же уже хорошо поддатая, сидела напротив, и, подперев голову, столь же монотонно отвечала ему:
- Перебьешься. Ты вон, уже один почти литр вылакал. А я говорю - перебьешься. Да и Андреевна давно спит.
Неожиданно Серого словно подбросило вверх какой-то пружиной.
- Нет, ты пойдешь, сука! Я сказал!
Надя не удивилась, она хорошо знала своего мужа.
- О-о! Начинается!
Она поднялась, и, пошатываясь, пошла в спальню. Серый судорожным движением схватил нож и кинулся вслед за женой, схватив её за руку.
- Иди, говорю, сука!
Надя, не оборачиваясь, только мотнула своей мощной рукой, и её муж отлетел в сторону как щепка от расколотого полена. Она прошла в спальню, завалилась на кровать и не видела, как Серый чуть приподнялся с пола, а затем снова упал лицом вниз, на грязный пол. Лезвие ножа, неудачно подвернувшегося под падающее тело, прошло сквозь сердце, навсегда остановив его монотонную работу. В эту секунду Серому показалось, что он снова висит на краю майны, цепляясь ногтями за скользкий лед, и уже не может удержаться на нем, а до дурноты в горле скользит, скользит и скользит вниз!...

(*майна - незамерзающая полынья на реке)