БОМЖАТНИК часть2 гл3.4.5

Гл 3


-Эй, матросик, - услышал он сквозь сон,- проснись. Нельзя сейчас на лавочке спать, не лето уже, да и сам-то не мальчик, поди. Можно и окочуриться. Кузьмич открыл глаза. Рядом с ним на лавочке, где он лежал, поджав ноги, сидела женщина и гладила его по руке,- надо повнимательнее к себе относиться. Здоровье у нас одно, другого не купишь.
Женщина была одета в такую же телогрейку, как и он, только она была чистая, а подол аккуратно расшит цветочками. Трудно было определить её возраст. Не молодое лицо с небольшими морщинками сохранило искорку девичьего задора. Аккуратно подведённые, печальные глаза смотрели на него с материнскою нежностью и лаской. Светло-русые волосы были собраны в хвостик, который скрывался под белым, пуховым оренбургским платком, свободно лежавшим на её плечах. Голос её звучал тихо и спокойно, приводя душу, Кузьмича в какое-то умиротворённое состояние. Он молча лежал, глядя на женщину и как заворожённый слушал её речь, которая струилась ласковым, весенним ручейком плавно перетекая от слова к слову и только буковка Р в этом ручейке как будто натыкаясь на камешки игриво звучала на французский манер, придавая какую-то особую теплоту её словам.
На душе было легко и безмятежно как в детстве, когда он сидел у реки и бросал камешки в воду, а дома его ждала мама с кувшином молока и мягким белым хлебом. Кузьмич вспомнил запах и вкус из того далёкого прошлого. Он лежал на лавке, обдуваемый осенним ветром, и слушал эту незнакомую женщину, которая что-то говорила и говорила. Ему было просто хорошо. Ему казалось, что от этих тихих, ласковых слов, мозги его приятно разжижаются и растекаются по лавке. И тут он услышал свой голос, вышедший из груди, который тихо произнёс,- мама.
- Ой, миленький,- сказала незнакомка,- как же тебя жизнь потрепала, не лёгкая видно у тебя доля. Как же зовут-то тебя родненький.
- Егор,- протянул он тихо,- Егор Кузьмич.
- Егорушка значит. А меня Люба. А живёшь-то где, Егорушка.
- В Москве,- так же тихо сказал Кузьмич.
-Похоже, не лёгкая жизнь у московских бомжей,- подумала Люба, глядя на измождённого мужчину. Хотя и не худой и на вид приличный, запросто мог бы быть каким-нибудь начальником. Вон, лысина какая солидная, и все равно тут оказался.
- Ты, наверное, и кремль видел?
-Видел,- промычал Кузьмич.
- И Ленина?
- И его тоже.
-Счастливый ты Егорушка.
-Да уж, точнее и не скажешь.
-А ночевать-то, у тебя есть где?
Комок обиды подкатился к горлу Кузьмича. Он снова почувствовал себя брошенным и одиноким, он стиснул зубы и отвернулся.
-Ну не расстраивайся ты так, Егорушка, поедем ко мне, переночуешь, покушаешь, а там сам решишь, как тебе дальше быть. Она помогла ему подняться с лавки, взяла под руку и повела в неизвестном направлении.
-Сейчас сядем на машину и скоро дома будем.
Кузьмич послушно кивал, волочась за своей спасительницей.
-Ну, вот и пришли,- Люба накинула платок на голову.
Рядом с продуктовым магазином, у мусорных баков, стоял рыжий Камаз мусоровоз.
-Поздновато вы сегодня, Любовь Григорьевна,- уважительно сказал водитель, бросая папироску,- скоро уже темнеть начнёт.
-Да вот Ванечка, человека подобрала, совсем один. Пусть у нас переночует.
-Это правильно,- вздохнул Ваня,- человека нельзя на улице оставлять. А что Шишок здесь или вы сегодня одна, Любовь Григорьевна?
-Да был здесь, но что-то не видно.
-Ну ладно, подождём пять минут и тронемся. Давайте садитесь пока.
Егор Кузьмич помог Любе забраться в кабину и сел рядом. На улице послышались торопливое шарканье и стук палки об асфальт.
-Ну вот, ядрён шишка, кажется, успел. За стеклом появилась, уже знакомая Кузьмичу физиономия,- ох ядрён шишка, хорошая погода сегодня, даже уходить не хочется.
Тяжело рыча и оставляя за собой шлейф едкого дыма, грузовик начал петлять по узким городским улочкам. Водитель Ваня яростно крутил рулём объезжая одни ямы и попадая в другие. Мусоровоз с грохотом преодолевал препятствия города Замойска, швыряя своих пассажиров по всей кабине. Вскоре дома закончились, и они выехали на загородное шоссе. Ваня облегчённо вздохнул и прибавил газу. - Здесь ямы поменьше,- сказал он,- если ехать быстрее, то они почти незаметны.
- Когда - гда - гда же, же это закончится? - сказал Кузьмич, прыгая на сидении как теннисный мячик.
-Никогда,- Иван достал папиросу,- это на- на - наша жизнь. Ка- ка карма такая, коза ностра, если хотите.
Кузьмич с любопытством посмотрел на мужчину.
- Да, да наша жизнь,- задумался Иван, заполняя кабину папиросным дымом. И если в России только две беды, то в Замойске их на много больше. Взять хотя бы то, что здесь просто жрать нечё,- подвёл он итог и все замолчали.
Убаюканный тряской и грохотом Кузьмич задремал.
Проснулся он от неожиданной тишины. КАМАЗ стоял на месте с мирно рокочущем двигателем, освещая фарами ворота, над которыми было написано "Замойский полигон".
-Что, за полигон,- подумал он вслух,- здесь что, испытания какие-то проводятся.
- Ага, ядрён шишка, испытания,- захихикал Шишок,- на живучесть.
Наконец ворота открылись, и машина двинулась вперёд по колее, идущей между огромных гор мусора. Переваливаясь с боку на бок, мусоровоз медленно пробирался по территории полигона. Извилистая грунтовка, петляя по помойке, уводила Кузьмича в неизвестность, с каждым метром неумолимо отдаляя его от цивилизации. Он до сих пор не мог поверить в то, что он человек, который сам привык управлять своей и не только своей судьбой, отдался в её руки полностью, со всеми потрохами, и она подхватила его и повезла на каком-то корыте, не известно куда, не понятно зачем. Неожиданно дорога повернула в сторону, и они оказались в мусорном лабиринте.
-Дерьмовое место,- сказал Ваня, прибавляя газку. Видавший всякие виды Кузьмич, невольно начал вжиматься в кресло. - Надо же,- подумал он,- никогда и представить себе не мог, что в самом дерьме, могут быть ещё и дерьмовые места. А грузовик продолжал громыхать по лабиринту, выхватывая фарами из темноты ужасающие тени. Люба тихонько прижалась к Кузьмичу, который сразу взял себя в руки,- не бойся Люба, все будет хорошо,- сказал он, не представляя, что будет дальше.
-Ничего, ядрён шишка, не много адрендалина не повредит,- прохрипел Шишок и полез в штаны за своей фляжкой. В луче фар перед ними выросла стена.
- Ну, вот и все,- подумал Кузьмич,- здесь нас и похоронят, а жаль не хотелось бы закончить в таком гнусном месте. Помолиться бы надо, да не умею. Он закрыл глаза.
Перед самой стеной Иван резко крутанул рулём, и грузовик вошёл в поворот, оставляя за собой поваленный со стен мусор.
- Вот, говорил я вам, Любовь Григорьевна, не надо долго задерживаться, сейчас бы уже дома были, вместо того, чтобы по этим катакомбам впотьмах шариться, и я бы уже давно разгрузился.
- Не буду, Ванечка, не буду,- она погладила его мускулистую руку.
Ваня достал очередную папиросу,- ну вот, кажется и все, он сделал перегазовку и Камаз взревев, пополз в гору. Теперь они оказались на вершине помойки.
- Ваня, погоди, останови на минуточку, попросила Люба,- не часто такое увидишь. Иван заглушил двигатель и выключил фары. Усыпанное яркими звёздами небо окружало машину и сливалось с мерцающим под ней мусором. Сидели тихо, почти не дыша. Картина была завораживающая. Кузьмич вспомнил заставку на рабочем столе своего компьютера, где была изображена какая-то планета, с мерцающим грунтом, вездеходом на нем и таким же черным звёздным небом вокруг. Бывало, когда он засиживался в кабинете, он мог долго смотреть на эту картину, и даже как мальчишка, мог представить себя в этом вездеходе. Интересно было бы взглянуть на нашу планету из космоса. И в тайне от всех, он мечтал отправиться туристом на МКС. И кто бы мог подумать, что его мечта может материализоваться в таком вот извращённом виде. Хотя если честно, картина была впечатляющая.
В кабине по-прежнему было тихо, все сидели, молча уставившись в небо.
Шишок глотнул из своей фляги, скорчился, прокашлялся и сказал,- хреново.
- Ты что, Шишок,- обиделась Люба,- смотри красота какая.
- Да это я о своём, водка пошла хреново. А пейзажик, да, трындец какой, пряма фудзияма.
- Сам ты трындец,- сказала Люба,- и во фляге у тебя не водка, а трындец. Правда здорово, Егорушка,- повернулась она к Кузьмичу.
- Да, здорово, что правда, то правда, очень красиво, вот только запах.
- Ну ничего, Егорушка, привыкнешь.
- Да, к хорошему быстро привыкаешь, ядрён шишка.
Иван завёл двигатель, и машина двинулась дальше. Они проехали ещё не много, и дорога пошла на спуск. У подножия фудзи была ровная площадка. Подъезжая к ней КАМАЗ осветил фарами крыши нелепых построек, торчащих из земли. Иван лихо развернулся и остановил машину. - Смотрите, что это,- он показал на большую тень похожую на крысу.
- А, это,- Шишок оторвался от фляги,- это чёрная вдова.
- Кто? - спросил Иван.
- Чёрная вдова, вон она.
На одиноком холме, на задних лапах, как статуя, сидела крыса.
- А почему чёрная вдова? - спросил Кузьмич.
- А это её так профессор окрестил. Она там как посидит, на утро там труп валяется. Ну ладно, я пошёл: - сказал, зевая Шишок, а то, ужас как спать, хочется,- он неуклюже выполз из кабины и растворился во тьме.
Кузьмич сглотнул слюну,- как труп?
- Да не бойся Егорушка, крысиный труп. Профессор как-то определил, что это особь мужского пола. Он говорит, что она их после спаривания загрызает.
- Что за профессор? - удивился Кузьмич.
- Да есть тут у нас один учёный. Завтра увидишь. Спасибо тебе Ванечка,- Люба погладила его по руке,- добрый ты человек.
Кузьмич выпрыгнул из машины и помог ей спуститься. Они постояли ещё, не много, провожая взглядом удаляющиеся огни мусоровоза. За тем Люба достала из кармана фонарик и, посветив на дверь своего жилища, открыла новенький замок. Они вошли внутрь. Ну, вот мы и дома. Она нажала выключатель, и тусклая лампочка осветила комнату.
- Свет? - удивился Кузьмич,- откуда здесь электричество?
- Это Ваня приспособил мне старый аккумулятор, и даже выключатель сделал, прямо как в городе.
- Любит он тебя.
- Кто, Ваня? Не знаю, может и любит. У него в городе семья, детишек двое. Хороший он человек. Он меня сюда и привёз, когда мне спрятаться надо было.
- Спрятаться?
- Ну, да это два года назад было. Работала я тогда медсестрой в здешней больнице. И надо же было так случиться, приглянулась я одному такому, она растопырила пальцы. Я ему тогда уколы делала, он у нас свой геморрой лечил, а как на поправку пошёл, так сразу на меня и нацелился. То за ногу, то за задницу схватит, а однажды вечером, когда в больнице уже никого не было, он меня в обще в кровать завалил, а в палате ещё только старик немощный, кряхтит, руками машет, а сделать ничего не может. Не знаю даже как, только вырвалась я, и давай, в испуге, хватать все что под руку попадётся и в него кидать. А у старика того, рядом с кроватью, судно на стуле стояло. Ну, в общем, когда я в себя пришла, гляжу, лежит мой насильник, тихо так, судно рядом с ним на подушке. Выходит, получилось, я ему этим судном прямо по бритой голове и попала. А судно то, как оказалось, не пустое было, как раз перед этим все уже поужинали. А на ужин у нас протёртый горох с капустой и компот из крыжовника, в общем даже нашатырь не понадобился. Не долго этот гад пролежал, очнулся он, огляделся и давай своим звонить. Кричит в свой мобильник, ну что-то вроде того, что по их, каким-то понятиям, честь его задета, а сам пальцы растопырил, кричит замочить эту стерву. Ну я, не будь дурой, быстренько вещички собрала и на утёк. Гляжу, мусорка едет. Ну, в общем так и живу здесь.
- А что же дом, родные?
- А дома своего у нас никогда и не было, как себя помню, мы с мамой всю жизнь по съёмным комнатам скитались. А теперь вообще одна, так что терять мне особенно нечего, хотя конечно пора уже от сюда выбираться на свет божий, да только жалко мне бедолаг этих. Я им, то перевязочку сделаю то укольчик, все какой-то присмотр есть. Ну ладно, Егор Кузьмич, ты усаживайся, чувствуй себя как дома.
Несмотря на аккуратность хозяйки и прибранность в жилье, чувствовать себя как дома, как-то не получалось. Все здесь было какое-то не настоящее. Топчанчик, на котором он сидел, был сделан из ящиков, напротив накрытая одеялом стояла кровать, тоже не бог весть из чего слепленная. В общем все вокруг было с приставкой, как бы. Как бы кровать, как бы стол, стул, в углу на кирпичиках как бы печка. Само бунгало было впечатляюще крохотных размеров. Таких, что передвигаться по нему вдвоём одновременно нельзя, или сам покалечишься или мебель, какую сломаешь.
- Сейчас я тебя покормлю,- сказала Люба и полезла в какой-то шкафчик. Сейчас мы чайничек поставим, хлебушка порежем... Дальше Кузьмич уже ничего не слышал, глаза его закрылись, и он провалился в сон.


Гл 4

Утро было хорошим, тёплым. Солнце светило в открытую дверь и согревало остывшее за ночь жилище. Кузьмич потянулся, протёр глаза и увидел, торчащие из-под одеяла, свои ноги в тёплых носках.
- Люба,- сказал он тихо,- Любушка. Затем надел негнущиеся ботинки и вышел на улицу. При дневном свете Кузьмич, в полной мере, ощутил всю паскудность своего положения. Прямо перед ним возвышалась гора мусора, по которой они вчера спускались на КАМАЗе, а вокруг раскинулся кемпинг, в стиле бомж 2010.
- Надо как-то от сюда выбираться,- постоянная мысль свербела у него в мозгу. Но пуститься одному обратно, это равноценно, отправиться в джунгли без проводника. Кузьмич опустил голову и отшатнулся. Прямо перед ним, на сырой земле, проходила дорожка следов, размером с человеческие, только когтистые отпечатки ступней были развёрнуты в разные стороны, как будто, одна нога шла на юг, а другая на север. Кузьмич нагнулся поближе к следам и полез за очками.
- Кхе, кхе,- кто-то деликатно покашлял за спиной.
Огромные мурашки пробежали по спине Кузьмича, он выпрямился и медленно обернулся. Перед ним стоял высокий, сутулый, бородатый мужчина, в глубокой фетровой шляпе и тёплой, драной жилетке. Шея и поясница были замотаны двумя дырявыми, мохеровыми шарфами, связанными между собой и перекрещенными на груди.
- Паганель помойки,- подумал Кузьмич.
- Не бойтесь,- сказал мужчина,- это шнырь.
- Шнырь?
- Да, Шнырь. Его ещё называют человек - невидимка. Его редко, кто видит, зато следы его встречаются повсюду. Он отшельник, ведёт аскетический образ жизни. Одним словом, пропащая душа.
- А это? - он показал на когтистые следы.
- Да, вот видите, он даже обувь не меняет, так и ходит в дырявой, даже пальцы наружу торчат. Совсем потерян для общества, как личность.
Кузьмич посмотрел на ноги своего собеседника, у которого, одна нога была обута в красную кроссовку, а другая в чёрный ботинок.
- Вот видите, ведь можно же подобрать что-нибудь приличное,- возмущённо сказал Паганель.
- Да уж, сразу видно, этот ещё не потерян для общества, как личность, -
подумал Кузьмич. А почему следы идут в разные стороны?
- А это, дорогой мой друг, беспечность. Здесь на свалке, уважаемый коллега, как на войне, нужно быть очень бдительным. Чуть зазевался и вот результат. Попал под трактор. Тот ему ногу и вывернул, не понятно, как сам жив остался. Мучился страшно. Вся помойка за ним ухаживала. И не зря. Таблетки с водкой сделали своё дело, боли прошли. Ну а с ногой то, что с ней сделаешь, так и ходит, шиворот на выворот, куда пошёл, сам черт не разберёт. Так что, уважаемый коллега, будьте здесь по аккуратнее.
- Коллега,- Кузьмича передёрнуло,- постойте, а не вы ли будете профессор?
- Ваш покорный слуга,- мужчина поднял шляпу и протянул руку,- Фёдор Алексеевич.
- Егор Кузьмич, ответил Кузьмич, и посомневавшись, пожал руку.
- А я знаю, мне Любовь Григорьевна уже рассказала. Вот специально жду вас, познакомиться.
- А скажите, Фёдор Алексеевич, профессор, это просто ваш, псевдоним или же под этим есть какое-то основание.
Бородач надел шляпу, прокашлялся и с достоинством произнёс,- перед вами выпускник Йельского университета, магистр биологии Фёдор Алексеевич Шарабуда. Может, слышали?
Кузьмич задумался,- простите, что-то не припоминаю.
- Ну да, конечно, моё имя было известно в узких кругах. Наука есть наука, и настоящий учёный живёт не для лавров и человеческих благ, он посвящает свою жизнь труду, он просто раб своей профессии.
- Заметно,- подумал Кузьмич,- ну тогда, как же вы магистр и...
- Понимаю ваше удивление. Трудно представить себе, такого учёного мужа, как я, выброшенным жизнью на помойку. И предоставившей ему вращаться в низших слоях общества. Но тем не менее, от части, вы правы. Жизнь поступает по-своему, посылая нам новые испытания, преподавая нам новые и новые уроки. А начиналось все в Ленинграде, когда мои интеллигентные, зажиточные родители, застукали своё чадо на лестнице с бутылкой портвейна в соответствующей компании. И тогда они решили, что в Англии их ребёнок получит лучшее образование и станет настоящим джентльменом, наивно пологая, что там нет своих подъездов и портвейна. Но, несмотря ни на что, наверное, благодаря молитвам моих родителей и моей невероятной тяги к знаниям, я все-таки успешно закончил школу. По указу предков, я отправился в университет, на экономический факультет. Но, по-настоящему, меня всегда тянуло поближе к мирозданию, а мальчик я был сообразительный. Сломав все надежды родителей, вернулся я к ним биологом.
- Простите профессор, что перебиваю, скажите, тут где-нибудь есть вода?
- Конечно, конечно, идёмте я вас провожу. Профессор взял Кузьмича под руку, и они пошли по тропинке, между мусорных куч.
- Так вот, родители, конечно, были не в восторге от моей выходки, потом выпив корвалола, констатировали неизбежность случившегося и, сказав, горбатого могила исправит, подвели, в этом черту, и успокоились. Тем временем перестройка была в самом разгаре. В магазинах было пусто. Продукты разом исчезли. Ну, вы должны помнить эти очереди, за сигаретами, водкой. Потом эта шокотерапия, когда и денег не стало, да и люди стали не нужны. Все свои дипломы, заслуги, учёные степени можно было спокойно выкинуть на помойку. Вот и мои родители, интеллигентные, образованнейшие люди, не вынесли курса этой шокотерапии, так и ушли из жизни, помните, как у Достоевского, униженные и ограбленные.
- Оскорблённые.
- Вот именно. И тогда у меня зародился план. Я решил, зря я, что ли учился? Пусть мои знания послужат людям. Я же биолог и могу выращивать такие продукты, которых будет много, и их хватит всем, и они будут доступны всем.
- ГМО?
- Точно, только лучше. Но для моего проекта нужны были деньги. Много денег. Тогда у меня была машина - Москвич, оставшаяся от родителей. Без колебаний, я продал её и отправился в игровой зал и ...
- Проиграл.
- Да, все до копеечки. Но у меня ещё была квартира.
-Продал?
- Да.
- Без колебаний?
Профессор помычал, покачал головой,- не совсем. Понимаете, тогда у меня была ещё жена.
- Что и её? Без колебаний?
- Да нет, ну как бы вам сказать. Женщины, ну что такое женщины. Они ведь мыслят, как.
- Как?
Их больше всего волнуют материальные ценности,- а где мы будем жить? - передразнил он жену.
- А где?
- Да какая разница, где, когда перед тобой стоят великие цели.
- И вы опять навестили игровые аппараты?
- Нет, конечно же, нет. Я понял это железки, бездушные железки, однорукие бандиты. Что-то мне тогда подсказало, надо идти в казино. Рулетка, вот выход.
- Но я так подозреваю, и здесь не случилось?
- Да, профессор повесил голову.
- Ну как же, Фёдор Алексеевич, у вас такое образование, вы же знаете классику. Тот же Достоевский, которого вы цитировали, помните роман Игрок, а Пушкин, Пиковая дама.
- Читал, конечно же, читал. Но у этих героев не было таких целей. Мои же помыслы были на столько чисты, а намеренья на столько благородны, что я даже представить не мог, что все может быть иначе.
- Плевать на помыслы, к чёрту намеренья. Рулетка, есть рулетка и играть в неё ходят, чтобы развлечься, пощекотать нервы. Если же вы пришли с конкретной целью выиграть, сделать состояние, она раздавит вас как насекомое и выплюнет вместе с вашими идеями.
- Но вы не можете представить себе, что бы я мог сделать на эти деньги. Я бы вырастил такое!
- А вот и вода,- обрадовался, Кузьмич. Перед ним, под ногами, весело бежал ручей. Надо же и вода прозрачная, чистая.
- Я бы вырастил такое,- не унимался профессор, что там эта соя, мелочь пузатая. Это было бы, нечто. Представьте себе, если в ген пшеницы ввести ген коровы. Вы можете представить себе такое?
- Нет.
- Вот, и никто не может, потому, что это переворот в науке. Теперь смотрите, вы берете эту чудо - муку, и ставите в печь,- профессор загадочно сощурился,- и получаете, что?
- Что?
- Ну помилуйте, Егор Кузьмич,- вы получаете булку с мясом. Можно сказать, готовый гамбургер, в данном случае с говядиной. А если ввести ген свиньи?
- Со свининой,- Кузьмич с опаской посмотрел на профессора.
- Да, да дорогой вы мой, все гениальное просто. И я никак не могу понять, почему судьба сыграла, со мной, такую злую шутку. На глазах у профессора появились слезы.
- Что ни делается, все к лучшему,- подумал Кузьмич, и сунул руки в воду. Эх, хороша водичка,- он потёр ладони и побрызгал на лицо. Ну же, профессор, перестаньте киснуть, смойте с себя эту хандру.
Профессор с испугом посмотрел на нового товарища,- вы, вы это зря.
- Ну, что вы так смотрите, ей богу как ребёнок, ну что здесь не так?
- Там выше, по течению, третьего дня,- почесал бороду учёный,- какую-то гадость слили. Шишок пошёл пластиковую бутылку сполоснуть, так она у него в руках, вся и растворилась.
- Кузьмич выдернул руку из воды,- вы, что профессор, вы в своём уме? Я же спросил, где тут можно умыться?
- Неет, замотал головой профессор. Вы спросили, где тут вода?
- А это не одно и то же?
- Конечно нет, если бы вы спросили, где тут можно умыться? Я бы вас отвёл к источнику, а вы спросили...
- Ну, хватит, хватит, идёмте быстрее к источнику, пока я сам не растворился.

Гл 5


К вечеру в лагере решили отметить прибытие нового человека. Выстроили несколько ящиков в ряд, Люба нашла какую-то скатёрку. Пришёл Шишок, и выставил на стол две бутылки водки.
- Надеюсь, это не то, что у тебя во фляге,- серьёзно спросила Люба.
- Ну, зачем ты так, то, что у меня во фляге я и сам никому не дам. Это моё личное, народно-медицинское средство, а это нашенская, он повернул бутылку и показал этикетку. Во, ядрён шишка, "Замойская радость". Специально берег, как чувствовал, пригодиться.
- Ну ладно, не обижайся, Шишуля,- улыбнулась Люба,- что бы мы без тебя делали. А вот и Хасан. Из-за домиков, быстрой суетливой походкой шёл мужичек небольшого роста. Всю его голову покрывала лёгкая небритость. Почти не оставившая живого места на лице.
- Привет честной компании,- мужик вытер пот рукавом,- говорят у вас сегодня презентация, ну и захватил, что бог послал. Он начал выкладывать из рюкзака провиант. На столе оказались несколько мятых, консервных банок. Вот паштетик, сайра,- комментировал он, смакуя, каждый бренд. Банок было довольно много. Помоечные бомжи оказались коллективистами.
- Вполне могли бы организовать какую-нибудь артель,- подумал Кузьмич.
- А вот ещё икорочка,- достал ещё одну банку Хасан.
- О, красненькая,- сказала Люба,- а чёрной не было?
- Тоже мне, шутники,- Кузьмич посмотрел на хозяйку, хлопочущую, за столом, но к своему удивлению, не заметил ни малейшей иронии на её лице.
- Нет, сегодня не завезли,- невозмутимо ответил Хасан.
- Куда не завезли? - не выдержал Кузьмич.
- Куда, куда,- почесал свою небритость Хасан,- на помойку, конечно.
- А, что, завозят?
- А то, сюда все завозят. Недавно, целую партию новенькой обуви выкинули, наверное, кто-то решил, свои тёмные делишки тут закопать.
- И ты молчал? - профессор посмотрел на свои ноги, затем на Хасана, ноги которого были в аккуратных черных, кожаных туфлях,- и ты молчал?
Хасан спокойно достал из рюкзака крем со щёткой, и начал тереть свою новую обувку. - Почему молчал, я её реализовал, на вполне выгодных условиях,- он полюбовался блеском своих новых полуботинок. А ты что, хотел, чтобы я быстрее побежал тебе доложиться? Ты тут целыми днями бабочек ловишь, да кислород дышишь, а люди, между прочим, работают, баночку к баночке собирают, бутылочку к бутылочке. А мне вообще, пора уже новую жизнь начать. Он замолчал, и ушёл в себя.
- Ну ладно, мальчики, не ссорьтесь, давайте уже начнём.
В середине стола, сидели Кузьмич с Любой, рядом с ними Шишок, профессор и Хасан. Ещё несколько бомжей подтянулись к застолью. Хасан разлил водку по пластиковым стаканам. Ну, первый тост, как всегда, за здоровье.
- Ни лишая, ни гангрены, ядрён шишка.
- Это точно, подтвердил профессор,- здоровье здесь самое главное. Здоровье и гигиена.
- Да заткнулись бы вы, профессор, сам-то, когда последний раз мылся. Вон, смердишь весь,- пробрюзжал Хасан.
- Пёс смярдячий,- захихикал Шишок беззубым ртом.
Выпили. Кузьмич тоже опрокинул свою долю. Не за тост, ни за здоровье, ни за что, просто так, с устатку. Хасан налил ещё,- теперь за свободу. Выпили молча, никто не проронил ни слова, как в той военной песне, " И каждый думал и мечтал о чём-то, о своём".
- А все ведь могло быть по-другому,- нарушил тишину Хасан,- не родись я в этой чуматарии.
- Где? - переспросил Кузьмич.
- Ну, чуматары - чуваши, мордва, татары. Вот ты прикинь, Кузьмич. Вот рождаются люди в Германии или во Франции, ну или пусть даже в Москве. Это ведь, как выигрышный билет в жизнь, на самолёт в бизнес класс, где халявная выпивка, сигареты и кормёжка на протяжении всего полёта. А, вот теперь прикинь, родился ты в глубинке, а ангелы на небесах распределяют, этот от куда? из Парижу, ага в бизнес класс, а этот? А этот из села Кучубеевка, а это где ж такое? А не то в Самаре, не то в Самарканде. Понятно, и хлоп тебе штамп на лоб, " общий вагон, в поезда казанского направления, с заездом в Бирюлёво товарное" и бонус - два клетчатых баула с тележкой. И вот появляешься ты на свет божий, такой вот подарочек, который никто не ждёт. А потом ещё оказывается, что батянька твой в тюрьме, а мать алкоголичка. Слава Богу, была у меня тётка Зарина, схватил я её за длинную юбку, и пошли мы с ней, с баулами, да с тележками по жизни. Где-то, чего-то купим, где-то что-то продадим. По вокзалам, да по рынкам, где только можно, что-нибудь добыть или продать. К десяти годам, я хорошо знал, что такое рынок. Я знал в нем каждую дыру, каждую лазейку. Это был целый город, как говорится, государство в государстве. Я знал, где кто что прячет, где кто спит и с кем.
Я не умел читать и писать, зато, в свои десять, я считал лучше взрослых.
- Врёшь ты все, высокомерно, заметил профессор.
- Конечно, я не решал уравнений и не извлекал корни. Зато я мог, с точностью до десяти копеек, определить, сколько стоит горсть черешни, или несколько яблок. Я безошибочно мог сказать, какой арбуз сладкий, я видел и замечал все. Я знал тысячу способов, как обсчитать покупателя или развести какого-нибудь лоха,- он посмотрел на профессора.
- Нечего на меня смотреть, я честный человек.
- Вот, вот,- продолжал Хасан,- именно, что честный. Однажды я спросил тётку, скажи Зарина, почему люди обманывают друг друга, ведь это же нечестно? Зарина, внимательно, посмотрела на меня,- надо же какой праведник растёт. А с чего это, мой дорогой, ты взял, что все должно быть по-честному. А ты раскрой по шире, свои ясные, глазки, да посмотри получше. Видишь, один ворует,- она показала на мужика в кепченке, прогуливавшегося между торговыми рядами, другой вон пашет, как лошадь. Мимо них жилистый узбек, с голым торсом и в тюбетейке, тащил телегу, набитую помидорами. Тело его было так напряжённо, что жилы выпирали наружу, и казалось, что вот, вот лопнут. Позади него, шёл пузатый хозяин помидор, подгоняя работягу и расплёвывая семечками во все стороны.
- А есть те, которые следят за всем этим процессом, что бы ни что не нарушилось в этой цепочке,- Зарина кивнула в сторону упитанных, ухоженных мужиков, с тяжёлыми, золотыми цепями на шеях и перстнями на руках, которые сидели в чайхане и степенно подносили пиалы ко рту. Вот они-то и есть хозяева жизни, по крайней мере, здесь на рынке.
- Не знаю, как на счёт хозяина жизни,- подумал я тогда,- но вламываться, как ишак, я уж точно не буду. Когда я подрос, я отправился учиться на бухгалтера, где приумножил свои математические способности. После окончания училища, мне дали направление на овощную базу. Овощебаза, как-то не очень обрадовалась моему появлению. Но закон есть закон, и в те славные времена выпускников не выбрасывали на улицу, как сейчас. Типа, вот тебе диплом, до свидания и плыви, как сможешь, если сможешь. Тогда они были обязаны принять молодое дарование и вырастить достойную себе замену.
- Ну что же, юноша,- сказала мне крупная, постоянно потеющая тётка в отделе кадров,- приходите завтра, к восьми, и не опаздывайте, у нас строго.
- И я смогу приступить к работе?
- Конечно приступите,- она повертела в руках мою свеженькую трудовую книжку и швырнула её в стол. Затем достала оттуда начатую банку кабачковой икры и крошившийся кусок белого хлеба. Поднеся его ко рту, она увидела меня, смотревшего на неё. Ты ещё здесь? Я же сказала, приходи завтра.
- В восемь,- уточнил я.
- Угу,- сказала она, откусывая хлеб и запихивая столовую ложку, с икрой, в рот.
На следующий день, ровно в восемь, я был у кабинета отдела кадров. Кабинет был закрыт. В девять я услышал пыхтение на лестнице и наконец, появилась сама хозяйка кабинета. Порывшись в своей сумке, она достала ключи и направилась к двери. Устав уже ждать, я двинулся за ней.
- А вы, по какому вопросу, молодой человек? - взглянула она недовольно.
- Да я же у вас был вчера. Вы меня приняли на работу.
- Грузчиком?
- Почему грузчиком? Бухгалтером, я только что из училища.
- Ах да, конечно. Вчера у нас было внеочередное собрание и на повестке дня, обсуждался ваш вопрос.
- Какой вопрос?
- Ну как же, вы молодой специалист, и мы должны вырастить из вас настоящего мастера своего дела и достойного человека для общества. Но для этого вы должны начать с самых азов профессии, почувствовать структуру предприятия. Вы со мной согласны?
- Ну да, наверно,- пожал я худыми плечами.
- Вот и правильно,- сказала кадровичка, вытаскивая новую банку кабачковой икры. Отправляйся сейчас на склад, поможешь там перебрать овощи.
- На склад?
- На склад, на склад, мой хороший. Надо помочь стране: - сказала она, не отрываясь от трапезы.
- Я бухгалтер,- гордо заявил я,- моё дело считать, а не таскать.
- Значит, не пойдёшь?
- Не пойду.
- Поглядите-ка на него, какие мы гордые. Молодой, да ранний,- фыркнула она, и вышла из кабинета. Через полчаса кадровичка вернулась и молча, выдала мне направление на стажировку.
- Вот, так-то,- чуть не крикнув от радости, сказал я себе, направляясь в бухгалтерию.
Постучав в дверь, я вошёл в кабинет. Сидевший за столом сухой старичок в больших очках и в бухгалтерских нарукавниках, увидев меня, быстро закинул в стол какую-то тетрадку.
- Стучаться надо, молодой человек,- проворчал он раздражённо.
- Я стучал,- начал было оправдываться я.
- Ну ладно, перебил он меня. Что вам угодно?
- Меня сюда прислали на стажировку. Я из училища,- ещё раз повторил я надоевшую фразу.
Старичок облегчённо вздохнул, и полез за своей тетрадкой,- ладно, сегодня можешь быть свободен.
Обрадовавшись неожиданному выходному, я выскочил из кабинета, и через минуту меня уже не было на базе. Так прошла неделя, я приходил, здоровался и уходил. Потом я видно вырос в его глазах, и он разрешил мне заваривать чай и выносить мусор. Между этими делами, я разгадывал кроссворды, в то время как мой шеф, что-то писал в свою тетрадь, закрывшись рукой, как школьник на контрольной. Он без конца менял тетради, что-то стирая и переправляя, и пред тем, как выйти в туалет, он убирал их в стол, запирая его на ключ. Парень я был сообразительный, шустрый, наверное, даже через чур. Я быстро понял, что за фокусы проделывает мой наставник.
- Шёл бы ты домой, Хасан,- сказал он мне в очередной раз, мечтая избавиться от ненужного свидетеля,- а я тут ещё поработаю.
- Давайте я вам помогу, Игнат Степаныч,- включил я дурака.
- Иди, Хасан, иди.
- Да нет, ну правда, я могу посчитать, вон сколько у вас тетрадей.
- Слушай, иди от сюда,- не выдержал мой наставник,- без тебя разберёмся.
- Что, куда прятать? - сказал мой язык, без моего разрешения.
Бухгалтер вперился в меня своими большими очками. Но меня уже было не остановить, рыночное воспитание не прошло даром,- поделились бы немного: - сказал я шёпотом, и все было бы нормально. Тип топ, как говориться.
От такой наглости его затрясло, он кинул в рот таблетку и выскочил из кабинета. На следующий день мне предложили уволиться самому, пока не подобрали подходящую статью. Я согласился.
А за воротами овощебазы уже потирал руки военкомат, готовый принять всех под свою защиту. Два года я отдал Родине, с доблестью и честью таская цемент в стройбате, на право и на лево. Чаще, на лево. Когда я вернулся, в стране начались большие перемены. Новый генсек сдвинул могучую державу с хорошо насиженного места и толкнул в неизвестность. Народ, половина в трансе, половина в эйфории, давай скорее открывать какие-то фирмы. Каждый дурак возомнил себя великим бизнесменом. А чем я хуже,- подумал я тогда, рынок я знаю. Я продал комнату, в которой мы жили с Зариной, её к тому времени уже не стало, открыл палатку со всякими сникерсами, шникесами, снял офис, завёл секретаршу, эх молодость, молодость, хотелось, чтобы все было круто. Но оказалось, что рынок я знал не стой стороны. Денег, почему-то, стало не хватать, наехали бандиты, милиция, пожарные и ещё чёрте кто, и всем надо денег. Короче палатку сожгли, комнаты нет, секретарше должен. Пожил я у друзей, пока не надоел им, и пустился, куда глаза глядят. Ну, ничего, я от сюда ещё выберусь,- он махнул рукой,- а, давайте-ка лучше ещё вмажем. Давай, Шишок, наливай, что там у нас ещё осталось.
- Осталось, ядрён шишка, осталось, тут ребята ещё где-то надыбали.
- Я больше не буду,- сказал профессор,- чрезмерное употребление алкоголя, отрицательно влияет на мозг,- лучше я съем что-нибудь.
- На какой, ядрён шишка, мозг? - Шишок опрокинул стакан, и с ухмылкой посмотрел на профессора, который взял кусок колбасы, откусил половину, а остаток сунул в шляпу, лежавшую, все это время, у него на коленях,- кушай, моя хорошая.
- Господи, куда я попал,- подумал Кузьмич.
- Не хочешь пить, не пей, никто уговаривать не собирается,- проворчал Хасан,- нечего тогда и жрачку переводить, а то ещё и змеюку свою подкармливает.
Из шляпы профессора появилась змеиная голова. Кузьмич отпрянул в сторону,- гадюка.
- Да вы не бойтесь, Егор Кузьмич,- в голосе профессора звучала нежная любовь, к своему питомцу,- это ужик.
- А где же у него жёлтые пятна на голове?
- А это ужик - мутант.
- А если это гадюка - мутант?
- Да нет же, смотрите какая у него кожица, видите, чёрненькая, как протектор на машине,- он погладил змею по голове,- хорошая моя, Дусичка.
Кузьмич поднялся,- пройтись, что ли, прогуляться.
- Прогуляться, оно конечно, не вредно,- сказал Хасан,- только ты гляди, далеко не забирайся, территория здесь большая, можно и потеряться.
- Да, ядрён шишка, огромная. Две хфранции, а можа ещё и германия.
- Да слушайте вы его больше,- возразил профессор,- совсем мозги пропил, здесь только Лихтенштейн поместится, ну может быть Швейцария. Вот смотрите, Егор Кузьмич, вот видите вон ту гору с мусором? Кузьмич огляделся, мусор был везде.
- Ну, вон же, она не такая как все. А если подойти поближе, она и пахнет по-другому. Так вот, это юг. А вон там, видите, трактор, сломанный стоит, это запад. Солнце точно за ним садится. Очень красивое зрелище, как на море.
- Да уж, зрелище, ядрён шишка. Вот, гляди, Кузьмич, как солнце к нему подбирается, сразу домой дёргай. Как оно упадёт за трактор, все, трындец, туши свет. Если луны нет, тьма такая, себя не увидишь. И ещё, гляди туда не ходи, он махнул рукой туда, где по профессорской теории должен быть север. Там бомжи - изверги, говорят, они людоедством не брезгают.
В это время, где-то, наверное, с юга послышался звук мотора, и из сабвуфера неслось дыц, дыц дыц.
- Ну, все, банкет закончен,- сказал Хасан,- кабан едет, собственной персоной. Достал уже этот хряк, ща будет всех тут строить и пистолетом махать. Я пошёл, пусть профессор с ним разбирается, он его сюда приволок пусть и расхлёбывает.
- Ну приволок, а что же мне человека бросить, если у него беда приключилась.
- Человека не надо, а вот всяких уродов сюда тащить незачем, даже если у него радиатор потёк.
- Ну я же не знал, что он урод, у него на лбу не написано.
- Это на каждом заборе написано - КАБАН КОЗЕЛ.
- Я думал это так, аллегория.
- Ага, аллегория. Ты на себя посмотри, ты сам и есть ходячая аллегория. Вот все беды, блин, от таких умников как ты. Одно слово - шарабуда.
- Не надо фамильярности,- стал в позу профессор.
- Посмотрите, какие мы чувствительные. Вот иди и плати ему оброк. Деньги, там, у тебя под матрасом. Скажи спасибо, ребята постарались.
Когда чёрный джип, с клыкастым кабаном на капоте выкатился на площадку, вокруг никого не было. Один осиротевший профессор стоял с потерянным видом, ожидая очередной экзекуции.
Дверь джипа распахнулась, и под ритмы местного рэпа, вылез Кабан.
- Мы крутые, крутее всех,- подпевал он любимой группе, пританцовывая,- всех крутых, ждёт крутой успех. - Ну что, дедушка, так кисло встречаешь, где хлеб, да соль? Где остальная публика?
- Понимаете уважаемый,- пытался подобрать достойное обращение учёный, но в его лексиконе не нашлось подходящих слов, и он сказал,- кабан.
- Что? - взревел лысый оппонент, выставив вперёд огромный живот,- ты что, издеваешься надо мной?
- Простите, я имел в виду, в хорошем смысле слова.
Профессор протянул взятку. Кабан сунул деньги в карман и махнул перед носом профессора рукой, отчего несчастный Паганель дёрнулся и захлопал глазами.
- Ага,- засмеялся Кабан,- саечку за испуг. Профессор сжался, пытаясь просить о пощаде, но удар в под дых, согнул его пополам, и, получив вдогонку под зад, рухнул головой в ящики. Пока профессор приходил в себя, джип уже нёсся по помойке в обратную сторону.