Нарисованное Небо

Элена как всегда пристала в самый неудобный момент. Мелкие капли слюны, вылетавшие из её рта при разговоре, упали на предплечье. «Как же противно». Я отложил пачку бумаги, прошнурованную толстыми красными нитками.
- Ну показывай, Ангелочек. – по лицу расплылась фальшивая улыбка. Обычно в такие дни я долго лежу перед сном и думаю. Мечтаю, или лучше сказать, представляю, что этого всего нет. Как нет её и их, и меня, и кого-то ещё. Стараюсь не представлять кого-то конкретного, иначе, мысли становятся навязчивыми, не отпускают. Но всё же Элена фигурирует в таких представлениях часто и тут уже я бессилен.
Она запрыгивает мне на колени. В заднем кармане розовых шорт лежит что-то железное и колючее. Впивается в кожу, мясо. «Больно».
- Вот это да! Неужели к нам приходил художник? – игнорируя боль, я щелкаю её по носу, мягко и нежно. Она заливисто смеётся.
- Папочка, это я нарисовала.
- Врушка. Небось мама помогала. - «Нет, перебор. Сложно найти эту грань. Сейчас я переборщил». – Ну всё, верю. Как такому цветочку можно не верить?
Она опять улыбается. «Пронесло». Я смотрю на безобразные каракули. Кривые облака, косые лица незнакомых людей с надписями: Мама и Папа. Какие-то зеленые пятна на заднем фоне, прерывистые нити, показывающие горизонт. «И вот это вот придется повесить на холодильник?». Я уже собирался отдать рисунок назад, но что-то меня остановило. «Абсурд! Сумасбродство! Но небо над головой слишком похоже. Похоже не точь в точь, а контурами, оттенками, стилем. Как буд-то оно нарисованное. Точно. Вон я вижу четкие линии обводящие облака, голубую штриховку с просветами, чёткий овал солнца. Да, именно овал! А лучи слишком прямые и контрастные». Я скидываю Элен с колен. Она тупо смотрит на меня, но ничего страшного, ей не привыкать. Не то что бы она тупая. Просто ребенок. По лицу пробегает ветер. Его я тоже вижу. Линии как помятая бумага с серыми вставками в местах особенно большой скорости. «Нет, не может этого быть. Не может».
…
Уже в третий раз я пробегаю глакзами по одной и той же странице. «Что-то не сходится. Но где ошибка? Не получается, не получается!». Я вновь отодвинул стопку, за ней потянулись серые линии, изображающие движение.
- Зак, идем ужинать.
Приятный голос Сюзанны разбавляет тяжелый вечер. От одной мысли что она где-то рядом, становится тепло и уютно. С кухни приходит аромат запеченного мяса. «Запах так интересно проникает в щель под дверью, растилаясь сероватым облаком с размытыми краями. Видимо слегка потерли бумагой.» Я выхожу из кабинета, и суровая реальность рушится прямо на голову. У плиты стоит бесформенная туша в мешковатой блузе, расширяющей её в несколько раз. Вся магия голоса улетучивается. «Где та Сюзанна? Страстная, милая, хрупкая девушка. Где моя любовь?»
Я возвращаюсь назад, громко хлопаю дверью, сажусь в кресло. «Где ошибка?» Столько вопросов. Голова пухнет, словно изнутри что-то распирает, хочет выбраться. «Но я не знаю, как посмотреть кто там». На листах одни каракули. Совсем ничего непонятно. «Бесконечные волнистые линии, заменяющие слова и цифры».
…
Сон совсем не шел. Справа храпела Сюзанна, слева «сопел» непроверенный отчёт, занимая всю тумбочку. Утром подходил срок сдачи, а я до сих пор не нашел ошибку. В комнате царила ночная тьма. Такая густая, что мне даже чудилось давление при вдохе. Если поднять руку, то она словно плыла в глубине туши, которой залили страницу. «Пустая трата материала». Я частенько видел такое в графических романах. Пустая страница, полностью залитая чёрным. «Как эта? Интересно меня видно?». Свет лампы прорисовывался бледно-желтым.
- Что такое? – Сюзанна явно находилась в полудреме.
- Сколько раз ты ещё это спросишь? – огрызнулся я. – Я же сказал, что ничего. Она громко перевернулась. Лицо выглядело настоящим. «Или кто-то очень хорошо потрудился. Качественный портрет, даже все складки прорисованы. Я бы стёр их. Кто нарисовал это?!»
…
Свежий уличный воздух отдавал особенной прохладой в эту часть ночи. Несмотря на приличную плюсовую температуру, по коже пробегали мурашки. «Не самое приятное чувство». На нарисованном небе красовалась идеально круглая луна. Мелкие волнистые линии, окружавшие её со всех сторон, имитировали движение, как это делается в рисованных мультиках. Совершенно не помню, когда я вообще последний раз что-то смотрел. Суета, суета. Вокруг ничего не замечаю, жизнь пролетает мимо.
- Эй! Эй!
Я обернулся на резкий голос, сиплый, противный. Посреди проезжей части стоял грязный, покрытый износившимися тряпками, мужик.
- Что?
- Есть мелочь? Монетка. – язык заплетался. Он проглатывал окончания слов, чавкая, подсасывая слюну. Ноги еле волочились, заплетаясь на холодном асфальте.
- Нет. Не брал кошелек. – я всматривался в его лицо. Фонари погасли, погрузив трассу в темноту. Я напрягал глаза, пытаясь увидеть нарисовано лицо или нет. Виски загудели, мне стало не по себе. В груди зародилась тревога. «Почему я до сих пор не вижу лица?» Я сделал два шага навстречу пьянчуге. В нос ударил ароматный бутон мочи смешанной с алкоголем. Меня передернуло. Посветить было нечем. Я ничего с собой не взял. Телефон остался на тумбе, рядом с отчётом. «Тем самым». А тумба рядом с телом. «Тем самым». Лица нет. Я понял это когда гнев затмил тревогу. Его не нарисовали. «Не нарисовали!» Лицо этого грязного забулдыги. «Или стёрли? Почему?» Надо уходить, если я не хочу, чтобы и моё лицо исчезло. «Домой! Домой! Как можно быстрее.»
…
- Зак, я не вижу тут никаких ошибок. – Флетчер закинул правую ногу на левую из-за чего контуры бедер соединились и исчезли. Серый цвет брюк на обеих штанинах слился воедино. «Складки решили не прорисовывать».
- Что ты имеешь ввиду?
- То, что и сказал. Что за вопрос?
- Я по-твоему идиот? – я привстал, опираясь на подлокотники. – Я целый день убил вчера на эту писанину, и ты мне говоришь, что всё зря?
- Зак…
- Хватит! – я заорал. – Ты чёртов лизоблюд, ты подсиживаешь меня! Думаешь я совсем тупой?
- Зак, ты чего? Ты сам нашел ошибку?
- Не твоё дело. – я схватил толстую папку и вылетел из кабинета. Флетчер ошарашенно смотрел на дверь. «Интересно, этот слепой урод видит, что она нарисована? А я? Я вроде видел».
…

Телефон в пятый раз за вечер съезжал по столу ко мне. Несмотряч на выключенный звук, вибрация раздражала, а облачко с буквами «Бррр» постоянно привликало взгляд. Я так и не сдал отчёт. Не хватило смелости. Ошибка спряталась среди однотипных волнистых линий, совершенно не похожих на буквы. Я проверил все существующие алфавиты всех языков. «Что это за тарабарщина?». Элена не прекращала стучать в дверь, завывая и плача.
- Элена! Элена!
Голос жены застал меня врасплох. Нарисованные часы показывали седьмой час.
- Где ключи? Зачем ты её закрыл? – она вбежала в комнату, еще не сняв уличную одежду. В волосах застрял пожелтевший лист не то дуба, не то березы. Смотря на этот «импровизированный натюрморт», я понял, что зря принебрег ботаникой в школьные годы. Я хотел сказать, что она необычайно красива, а лист украшает прическу, но даже не мог дать ему название.
Сюзанна уже не кричала. Она трясла меня за плечи, только тело. Я же, сам, парил где-то за её плечами, наблюдая со стороны за происходящим. «Сцена семейного быта. Автор неизвестен». Я бы хотел нарисовать что-то пободное. Изменил бы цвета, выбрал более яркие, кислотные. В жизни и так много серого и черного. Изменил бы себя. Какой-то я невнятный, незапоминающийся. Изменил бы лицо Сюзанны. Негатив в моей картине ни к месту. «Сцена семейного быта в красках». Да, именно так. Я бы не рисовал лица. Я бы сделал эмоцией цвет. Так было бы необычно, умно, креативно. Под левую руку попала чашка с горячим чаем. Холст жизни. Какой он? Могу ли я как-то стереть написанное чужой рукой? Я сжал ручку чашки и плеснул кипяток Сюзанне в лицо.
…
Не знаю куда я бежал и где вообще находился. Боковое зрение улавливало лишь штриховку, неаккуратную. Сердце гулко стучало, голова пульсировала. Я остановился под мостом. По крайней мере над головой нависло что-то темное, а под ногами струилась река. Течение, изображенное слишком абстрактно, несло всякий хлам, неизвестно как попавший в воду. О камень, у самого берега, ударился треснутый пластиковый стул. Не знаю почему я решил, что он пластиковый. Об этом ничего не говорило. Корпус пестрел разноцветными царапинами, на спинке красовалась подпись известного газированного напитка «Уайт-блю». Бело-голубой логотип, залитый сплошным цветом, медленно уплывал в даль, растворяясь в желтом солнечном мареве, нарисованном на отлично.
- Эй!
От одного этого слова, по спине пробежал холодок.
- Эй, ну!
Я не хотел поворачивать голову, но тот, кто звал меня, не сдавался.
- Эй, ты чего? Не уважаешь? Я же человек! Эй, ты!
Я всё же повернулся. На земле, холодной и темной, сидел он. Безлицый, обрюзглый, грязный, тот самый пьянчуга. Он говорил со мной не имея рта, смотрел лишенный глаз, нюхал свою вонь без носа. Вместо лица лишь пустота, закрашенная серым. Грустным, одиноким, брошенным серым цветом. Как я и представлял в мечтах, с цветом вместо лиц.
Я сел рядом. В близи цвет оказался грязным, неровным.
- Ты чего? - Из области рта хлынула вонь, черная и тягучая. – Отойди, отойди! – пьянчуга начал отползать на одной руке, выставив вторую вперед, в надежде отгородиться.
- Не бойся. - я открыл ладони – Я не причиню тебе вреда. Тебе грустно, ты брошен, оставлен здесь на смерть. Я вижу твою грусть, твое одиночество.
Серое лицо просветлело. Вокруг появилась кайма зеленого, растущая незаметно.
- Я думаю, что могу тебе помочь.
- Помочь? Что ты несешь?! Убирайся! – он закричал. Я опешил, но лишь на мгновение. Еще до того, как он встал во весь рост, я бросился на него и повалил на лопатки. Пьянчуга отбивался. Никогда не мог подумать, что в его иссохших руках столько силы. Одну кисть я сумел придавить коленом, вторая сжимала мою паравую щеку. Я обхватил его шею и сжал со всей силы, давя и давя, пока хватка не ослабела. Ещё минуту руки вдавливали кадык, так что он скрывался в мягких тканях. Все цвета поблекли и отступили. Я осмотрелся. Никакой рисовки, акварели, гуаши. Банальная реальность, режущая глаза с непривычки. Под ногами отсыревшая земля с вытоптанной травой. Над головой бетон, под ним слабое течение настоящей реки. Я сел, опершись об основание моста. Вспомнил жену и дочь. Образ стекающего лица Сюзанны, после того как я облил её кипятком, встал перед глазами. Я словно вновь стоял там, перед ней, и смотрел как краски расплываются, капает на шею, колени, выставленные вперед руки. Остаётся только тьма, поглощающий черный цвет, цвет зла, ненависти. Она монстр, демон и я раскрыл её. Вот зачем мне позволили увидеть все в другом свете. Я единственный могу вывести их всех на чистую воду, я один и больше никто.
…
Не думаю, что мой внешний вид сейчас привлекал чьё-то внимание. Запах, исходивший от одежды, растворялся в уличном аромате. Грязные руки с черными ногтями, спрятаны в карманах. Пьянчуга покоится под толстым слоем земли, недалеко от моста. Желание сбросить его в воду вырывалось наружу, заполняло мысли, мешая думать объективно. Мне хватило здравого смысла не делать этого и не раскрыть себя по глупости. Губы вытянулись в трубочку, насвистывая произвольную мелодию. «Теперь я точно незаметен. Теперь я не выделяюсь». Спустя пару часов способность вернулась. Я вновь стал видеть некоторые цвета вместо лиц, но это всё не то, цвета не те. На остановке что-то происходит. Человек, нарисованный только гуашью, лежит на тротуаре. Конечности трясутся, изо рта выходит розовая штриховка. К неиу подбегает мужчина в очках. Проверяет глаза. «Вот это да! Какая красота!». Я подхожу поближе, чтобы рассмотреть его звезды. В глазах бедняги скрылось ночное небо, полное созвездий, ярких, неописуемо прекрасных. Подошел кто-то ещё. Чернота вместо лица выдала его с головой. Он засунул руку в карман лежащего на земле человека и что-то достал, тут же спрятав у себя. Я сделал вид что смотрю на скопившихся людей. «Уходит!». Я пошел следом, медленно, стараясь не выделяться. Два серых здания нарисованных рукой любителя образовывали затемненный переулок. Дыхание прибавило в громкости, вокруг все замерло. Звуки испарились, несмотря на оживленное движение в нескольких метрах. Я почувствовал прилив сил. Мышцы приятно закололи. Еще один демон, ещё одно порождение тьмы падёт от моих рук. Я спасу всех. Улыбнувшись, я последовал за ним во тьму.