ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ, глава пятая

Глава пятая

Коля выпал из моего поля зрения и больше в нём не появлялся... Я оказалась в вакууме, который сама создала и в который сама же себя и погрузила...
Как странно устроен человек – планируя и совершая какие-то поступки и прекрасно понимая какими будут последствия, он, всё же, на них решается. А потом, противореча сам себе, мучается и цепляется, как за соломинку за любую самую мало-мальскую информацию о том, о чём вначале не хотел знать, о чём хотел забыть.
Так случилось и со мной. Предприняв этот серьёзный, можно сказать, героический шаг и добившись того, что Коля исчез из моего поля зрения, я начала сходить с ума и задыхаться от желания узнать что с ним, где он сейчас, что делает, что чувствует. Но спросить было не у кого, да и опасно. Какое-то время я пребывала в неведении, заполнив всё своё личное пространство мыслями о нём.

Примерно через месяц, я получила долгожданную информацию, но из совершенно неожиданного, парадоксального и, я бы даже сказала, более чем странного источника.
Моя мама работала в то время в выездной бригаде скорой помощи. Однажды, придя с работы домой, она позвала меня в свою комнату, и глядя исподлобья, сказала снисходительно и с лёгким укором в голосе:
- Сегодня была на вызове... – она сделала паузу, глядя мне прямо в глаза –
- У твоего... – добавила она изучающе, не отводя взгляда.
Меня обдало горячей волной с пальцев ног до корней волос. Казалось, от неожиданности волосы зашевелились на моей голове. Но сделав небольшую спасительную паузу и взяв себя в руки, прекрасно понимая кого она имеет ввиду я, как можно более равнодушно, произнесла:
- У кого?
- Тебе ли не знать! – Сказала она полуехидно, полусерьёзно.
Я понимала, что если хочу хоть что-то узнать о нём, надо придать своему виду и голосу полное равнодушие и отсутствие любопытства. Тогда она расскажет сама. Не зря же она пригласила меня для разговора.
Я сгорала от беспокойства и нетерпения узнать что с ним случилось, тем более, что очень переживала за его здоровье. Ведь, просто так скорую помощь он бы не вызвал никогда. Но приходилось делать вид, будто её новость меня мало интересует. Она ещё раз изучающе посмотрела на меня и произнесла:
- Куда-то намеревался уехать, но в канун отъезда поднялась температура до 40 градусов. Скорую вызвала его жена, так как никакие домашние средства не помогали.

Мы обе замолчали. Я – оттого что всё поняла: его организм, войдя в конфликт с жестоким решением, принятым головой, а не сердцем, сопротивлялся и протестовал таким вот своеобразным способом. Мама же молчала, изучая то, как я реагирую на эту новость, желая понять, навсегда ли я выбросила из головы дурь и этого человека. От моей реакции на эту новость зависело, добавит ли она ещё что-либо к сказанному.
Я выдержала напор её взгляда и, похоже, экзамен сдала. Потому что далее последовала новая фраза, произнесённая ею. И уже другим тоном:
- Я приехала ему помочь. А он даже не пожелал смотреть в мою сторону. Отвернулся к стене и не отвечал на мои вопросы. – Она замолчала, а потом несколько обиженно произнесла:
- Это бестактно, в конце концов! Разве я по своей воле к нему поехала? Меня направил диспетчер. Вопросы по вызову к больному не подлежат у нас дискуссии и не обсуждаются. Так что зря он так со мной...

Я молчала... А что я должна была ей ответить? Что она вместе с братом, наряду с его бессердечной роднёй искалечила нашу жизнь? И какой благодарности она в связи с этим может ожидать?
Но вслух я спокойно, медленно с расстановками, почти равнодушно произнесла:
- А куда он собирался уезжать, мама, ты не знаешь? И зачем?
- Точно не знаю. Я сделала ему укол, а когда температура немного снизилась, я уехала. Его жена, провожая меня к выходу, сказала, что они собираются уезжать из города. Николай должен был поехать первым, чтобы создать условия для переезда семьи. Она беспокоилась, что поездка срывается, а также сетовала на то, что с ним так не вовремя это случилось и на какой срок теперь откладывается их отъезд неизвестно. Но куда и в какое место они собираются уехать она не сказала. Потом спросила нет ли с Колей чего-то серьёзного? Мама ответила, что никаких отклонений в здоровье она не нашла. Сердце и лёгкие при прослушивании были чистыми, без посторонних звуков и шумов, живот мягкий, горло не красное. Печень и почки безболезненные. Ей самой было непонятно, чем вызвана такая высокая температура. Наверное, вирус. И посоветовала за ним просто понаблюдать.
Надо сказать, что Колина жена не знала и никогда не видела мою маму. Потому и приняла её радушно и даже поделилась семейными планами.

Отчего у Коли поднялась высокая температура было понятно только мне одной! Тем более, что нечто подобное с ним ранее уже случалось. Помните? Наш синхронный температурный бред, о котором я рассказывала во второй главе?
Уединившись в своей комнате, я вновь и вновь пропускала через себя всю, полученную от мамы, информацию и усиленно пыталась понять:
- А всё ли мы делаем правильно? И если правильно, то по отношению к кому? И кому это вообще нужно?! И ради чего?! Есть правила приличия, принятые и признанные в обществе и загоняющие людей в свои жёсткие, бездушные рамки. А что, если то истинное, то настоящее, которое являлось ярким подтверждением ответной реакции любящего сердца Николая – это и есть самое справедливое право и мерило на свете? А что, если, не смотря на событийную западню и на все козни нашего окружения, это настоящее всё-таки, имеет право на счастье?! Что тогда?! Кто и когда определил рамки, в которых нужно жить и любить? Условностей на свете много, а истинного, настоящего при этом сколько?!
Вопросы шквалом атаковали воспалившийся от них мой несчастный мозг, не знающий ответов и бессильно сопротивляющийся этой атаке, разум.

Моё сердце неожиданно взбунотовалось. Голова раскалывалась. Но судьбоносное колесо было запущено ржавым железным механизмом злого рока и мчало вперёд, таща за собой тяжёлую, скрипящую телегу моей жизни. Остановить его было, теперь уже, наверное, невозможно. Или почти невозможно. Для этого был нужен не просто бунт, а революционный переворот, на который решиться ученице выпускного класса средней школы было бы не под силу.

Нужно не забывать, что самым тяжёлым и беспощадным, в своей несокрушимой глупости, препятствием были даже не родственники, а моё несовершеннолетие, которое могло привлечь Николая к несправедливым обвинениям. Наверное, именно об этом предостерегал его брат, угрожая под моими окнами.

Вскоре подруга принесла мне печальную, но вполне ожидаемую весть о том, что Коля уехал. Накануне отъезда он позвонил ей. Попросил о встрече, но просил не говорить мне об этом до тех пор, пока не покинет город.
При встрече он доверил ей информацию о том, куда, в какой город едет, чем подтвердил показания моей мамы. Это был большой индустриальный центр, находящийся очень далеко от нашего города. По этическим соображениям, мой дорогой читатель, я его называть не буду. Осипшим голосом он сказал Наташе о том, что уважает моё решение, и что один он не сможет воевать против целого мира, тем более, что решение принято мною, а не им. И он был обязан с этим считаться. Он передал ей в подарок для меня мальнького плюшевого мишку и записную книжку, в которой вместо прощания написал слова, которые я запомнила слово в слово и пронесла с собой через всю жизнь. Вот дословно:

« Желаю счастья. Но не очень много. Когда его много, оно теряет цену. А цена счастья очень велика. Так береги каждую его крупицу, каждую каплю. Не проливай его зря. Ведь его гораздо проще потерять, чем найти...»
Внизу инициалы – Н.С.

Я не знала были ли это его личные, выстраданные строки или позаимствованные у классиков. Да и какое это имеет значение! Они предназначались мне, и именно этим и были ценны. Читая эти строки, я плакала...

Тем не менее, жизнь продолжалась. Особенно для тех, кто так желал такой замечательной и простой развязки в наших отношениях. Все вокруг успокоились, были довольны и счастливы.
Кому какое дело, что в моём и в его сердце навсегда осталась, незаживающая рана. Теперь в моей жизни были: плюшевый мишка, записная книжка от Коли и толстая синяя тетрадь стихов, с каждым днём пополняющаяся новыми опусами, в которых я выплёскивала невыносимую боль от тоски по любимому.

Не помню сколько прошло времени. Оно для меня перестало существовать... Помню лишь, как однажды подруга, как сумасшедшая, без стука ворвалась ко мне в дом со словами:
- Майка, он здесь! Я видела его только что во дворе.
Я остолбененела! Не могла никак оправиться от неожиданности услышанного и от бешено колотившегося сердца. Было какое-то умопомрачение, путанность чувств и мыслей.
Когда пришла в себя, первым делом спросила:
- Наташа, что всё это значит? Этого не может быть! Он же уволился с работы и уехал... так далеко, что возвратиться оттуда – это безумие!
Она сказала, что сама ничего не знает и не понимает. Но видела его с забинтованной рукой. Пообещала всё выяснить и исчезла. Мысли в голове путались, к ним примешивалось беспокойство о его руке. Что случилось и почему он здесь?!
Вечером Наташа, всё же, добыла информацию и принесла её мне:
- Значит так, слушай! Семья его уже там. Недавно переехали. Сам он получил на новой работе травму и сейчас на больничном.
- А почему он здесь? – задала я тупой вопрос.
- А тебе надо это объяснять? Или сама догадаешься с первого раза? – последовал ироничный ответ.
- Но это же безумство, Наташа! Что же происходит? Если это так, то мы продолжаем вязнуть в том же самом болоте!

Столько сил я потратила на то, чтобы хоть немного успокоиться и вот на тебе! Опять воскрешение из мёртвых, шокотерапия с последующей реанимацией сердца, шквал чувств, захлёстывающих новой гигантской волной! Беспомощно и растерянно просила у судьбы пощады!
Между тем, наша бессменная связная встретилась с Колей и поговорив с ним, принесла новую весточку:
- Майка, как хочешь, но он не может без тебя! Из его слов я поняла, что когда стало, как он выразился, «совсем хреново», травмировал себе руку заводским станком... Нарочно, представляешь?! Сумасшедший! Поэтому он здесь!
- Два дурака... – констатировала, всплакнув, Наташа.
- Нет, не хочу! – забилась я в истерике.
Нервы были на пределе. Я заканчивала последний, десятый класс. На носу были сложные экзамены по математике, физике, астрономии... Мне нужен был аттестат зрелости, а все мои мысли опять были обращены в сторону Николая.


(продолжение следует)

Музыка - Ernesto Cortazar - Between Thorns And Roses