Опередить ангела

Лариса Гоненская










Опередить ангела














Гоненская Л. А.
«Сказка старого Дома». Повесть-фантазия.
Никто не сомневался, в гибели капитана королевской каравеллы, кроме жены, сына и… старого Дома, который участвовал в жизни своих обитателей, как мудрый и верный друг. Даже когда обстоятельства увели семью из Дома, из города, из страны, он сумел остаться с изгнанниками – переслал им свою душу с попутным ветром. Многое случилось в жизни семьи: золотоносный остров, на котором капитана почитали белым Б-гом; извержение вулкана, ставшее для семьи судьбоносным; возвращение, бегство. Но, всегда чувствовала семья дыхание Дома: ветер, в котором жила его душа приносил родные запахи вереска и сдобы (привет от неутомимой бабушки-Печки); знакомый скрип половиц и даже зловредное посвистывание замочной скважины. А однажды Дом предупредил о смертельной опасности, грозившей не только семье, но и острову, который навсегда стал её пристанищем.

«Опередившие ангела». Повесть-фантазия.
Близнецы даже представить себе не могли, чем обернётся случайная встреча в уличном кафе. Равное по силе чувство неразличимых сестёр к человеку, ставшему для обеих единственным; любовный треугольник, где нет счастливой соперницы – всё это повлияло на судьбу близнецов самым неожиданным образом. Разлука; встреча в океане с необычным ребёнком – больше дельфином, чем человеком; странные отношения с белыми гигантами, но главное – будущее, которое причудливо переплелось с нынешней жизнью сестёр.





внуку Эйтану

Сказка старого Дома

Несколько напутственных слов... Эта сказка – о людях моря. А корабли из гавани выходят не торопясь. Вот и у нас… Начало сказки может показаться читателю замедленным, но, поверьте, темп нашего повествования будет стремительно ускоряться. А пока наш «корабль» только что отдал швартовы и неспешно покидает «гавань». Теперь читатель предупреждён и значит – в путь…

Глава 1
Так уж случилось, что старый дом на горе, с самой своей юности (старым, поверьте, он был не всегда), вошёл в мечты морских скитальцев: он снился им сквозь штормы, он обещал Возвращение. Высокий холм на плоской равнине служил ему пьедесталом и, окружённый простором, Дом стоял памятником самому себе. Окна тыльной стороны здания смотрели на, вьющуюся сквозь перелески, дорогу; с фасада же – открывалась неоглядная морская даль. Ветры, не скованные городскими лабиринтами, обвевали его свободно и своевольно: иногда нежно, но чаще – напористо, а то и жестоко (настолько, что дверь наружу открывалась с трудом). Но, Дом невозмутимо выдерживал разбойничьи атаки ветров: стены истово и надёжно хранили зимой тепло, летом – прохладу. Обитателям и дела не было, что там, на дворе: дождь ли, мороз или жара – внутри всегда было уютно и спокойно. Окна фасада неотрывно смотрели вдаль, как будто ждали Тех, кто в море. И музыкой райских кущей звучало на кораблях пронзительно-желанное: «Дом на горизонте!». От долгожданных слов у моряков светлело в душах, а сердца наливались теплом: «Мы вернулись!». Когда же суда удалялись от берега – именно Дом на холме слал кораблям прощальный привет. Его черепичная крыша – последнее, что видели на родном берегу уходящие. Для людей моря – это красное пятнышко было знаком разлук и встреч, точкой начала и конца. Заходившие в гавань корабли салютовали Дому флагами (впрочем, так было не всегда… но не будем забегать вперёд). Казалось, он отчётливо сознаёт свою значимость. И это странно, потому, что размерами (невысокий, в два этажа, не считая мезонина) Дом, как будто, ничем не отличался от других городских построек – откуда же столько величия и покоя в этом, в сущности, заурядном здании! Но, зачем гадать? Что нам, собственно, мешает подойти поближе (и даже заглянуть вовнутрь?) – может быть и поймём, что же делает невеликий, обычный, на первый взгляд, дом – Домом.
Поднимаемся на зелёный, поросший медовым вереском, холм; подходим к живой изгороди; идём по дорожке, выложенной каменными, неправильной формы, плитами к крыльцу… Стоп. Вот оно! Дом, как будто, дышит! Он звучит, он живой, и он… рад нам! Странно, странно. Как это у него получается? Чем ему радоваться-то?! Сами понимаете, самовыражаться улыбками, жестами, смехом – каменные постройки не умеют даже в сказках (по крайней мере, мы про такое не слыхали). И, тем не менее, Дом радуется и стенами, и крышей и дверным колокольчиком, и самой дверью (не запертой, кстати), и окошками. Помилуйте, а ведь это не просто составляющие любого жилья – это… действующие лица! И душа у них имеется, и судьба – похоже, каждому камню, стенам, фундаменту, крыше, каждой половице, да что там – даже раме с форточкой, не говоря уже о печке – есть что рассказать. Но, сначала, как водится, неплохо бы познакомиться.
Родоначальником семьи был, конечно же, дедушка-Фундамент. Мы не оговорились – именно семьи: Дом состоял из её членов – в этом вы ещё убедитесь. И был старик-Фундамент истинным стоиком (поверьте на слово, потому что, сами понимаете, проверить – не представляется возможным). Состоящий из гранита и цемента, он обещал Дому долгую жизнь и силу. Стоило зайти в Дом – взгляд тут же приковывала красавица-Печь. По правде говоря, она давно уже была старушкой, но во всей красе сохранила чудесные изразцы и юную трудоспособность. Сколько себя помнил Дом, бабушка Печь согревала его своим теплом. Да что там… всё в Доме вертелась вокруг бабушки: немало сил она положила, чтобы уютные запахи свежего хлеба, сдобы, вкусной еды сделали обычную постройку – настоящим Домом. Свою жизнь бабушка-Печь неразрывно связала с дедушкой-Фундаментом. Узы эти были давними, но как показало время – нерушимыми. Фундамент, хоть и ушёл в землю, но влиять на жизнь Дома не перестал. Он всё ещё был его основой – об этом помнили все. Однако, мы чуть-чуть забежали вперёд (вернее – вовнутрь). Наверное, потому, что дедушку невозможно представить без бабушки. Придётся вернуться наружу… Справа от двери, невысоко над землёй (так, чтобы мог дотянуться и ребёнок) висел серебряный Колокольчик. Он был чрезвычайно разговорчив, особенно, если его касалась человеческая рука. Встрепенувшись, колокольчик начинал безостановочно болтать своим серебряным язычком. Всё остальное время, не в силах молчать – беседовал с ветром и диалоги эти иногда продолжались часами – столько, сколько хотел ветер. Тихому (при слабом ветре) серебристому бормотанию мелодично вторили птицы. А если порывы ветра были достаточно сильны, то колокольчик пел звонко и чётко, а птицы, услышав окрепший его голос, отвечали таким же громким щебетом, чириканьем, малиновыми трелями. И казалось, воздух вокруг Дома волшебно вибрирует. А поскольку ветер на возвышенности гулял постоянно (тишина наступала только редкими безветренными ночами) – соло своё колокольчик вёл почти беспрерывно и неустанно поддерживал его птичий хор. Но, никому это, представьте, не мешало. Наоборот: путники передавали из уст в уста легенду о Звучащем Доме. И говорилось в ней о том, что даже у тех, кто проходил мимо, не останавливаясь – светлеет на душе и тает усталость. А в самом Доме (не поверите) – никто! ни с кем! никогда! не ссорился! А, попробуйте-ка браниться под музыку! У ссор и скандалов не было шансов ни то, что разгореться – даже потихоньку тлеть. Такие вот дела.
Дальше – трогаем незапертую дверь и она мягко, без скрипа открывается. Скромница-Дверь – заботливая хранительница покоя, держательница секретов, но… был в ней маленький изъян, который низводил все поименованные достоинства – ехидная Замочная
Скважина, через которую просачивались даже самые засекреченные секреты. Бедняжка Дверь очень от этого страдала, стесняясь и стыдясь своей невольной нескромности. Но, мы же понимаем – здесь нет её вины. Просто, ключами в Доме пользовались крайне редко – вот и скучала Замочная скважина без работы (наверное, от безделья и испортился у неё характер).
Как только открывалась дверь, первое, что бросалось в глаза – прибитая к ней, с внутренней стороны, Подкова. Она была не только старинная, но и старая, видавшая виды. Заботами хозяев, не тронутая ржавчиной, старая Подкова знала цену и терниям и, выстеленным лепестками роз, триумфальным дорогам. Странно, скажете вы, что подкова прибита с внутренней стороны двери. Да, действительно – обычно, подковы находится снаружи и это, как бы, доброе пожелание входящему. Но, дело в том, что мужчины семьи, издавна обитавшей в Доме, были людьми моря и тёплые напутствия больше всего нужны были уходящим. Вот почему наша Подкова устроилась так, чтобы, прежде чем ступить за порог, человек поверил – всё будет хорошо, ждёт его удача.
Первый же шаг внутри дома давал понять, что не только безработная Замочная скважина мешает хранить секреты. В этом с ней соперничали сплетницы-Половицы: всё, что пыталась удержать в тайне бедняжка-Дверь – они, ничуть не смущаясь, разглашали своими скрипучими голосами. Кажется, опять мы торопимся (то, раньше времени, забегаем вовнутрь Дома; то идём на поводу у случайных впечатлений), и получается, что говорим о семье не в порядке родства и не по старшинству. Нехорошо. Прежде всех – после бабушки с дедушкой – было бы справедливо, хоть словом, обмолвиться о маме и папе. Спешим исправиться, и представляем: мама-Крыша и папа-Мауэрлат . Ярко-красной черепичной Крыше всегда было на кого опереться: сильный (морёного дуба) Мауэрлат крепко и надёжно поддерживал свою красавицу-Крышу. А сыновья-Стропила изо всех сил помогали ему в этом. И потому старому Дому не были страшны ни ураганы, ни ливни, ни тяжесть снега. Дочки-Стены пошли в папу. Может быть изящными, как красавицу-мать, их не назовёшь, но, зато, как сильны, как крепки – точно в отцовскую твёрдость и мощь (хотя, честно говоря, были дочки-Стены созданы иначе – не из вечного дуба, а из теплого розового ракушечника). Конечно, все четыре сестры были полноваты (чтобы не сказать – толсты), но общий вид не портили, даже наоборот – Дом от их толщины только выигрывал. Вот теперь, можно перейти к ближайшим родственникам. На мир Дом смотрел восемью окнами, не считая мезонина, где окошком служил старый Иллюминатор. Он давно уже вышел на пенсию, но без работы жить не мог и поэтому продолжал службу – теперь уже в мезонине старого Дома. Но, речь, пока, пойдёт о тётушках-Рамах. Они походили друг на дружку во всём и даже звались одинаково, но были, как это ни странно, сделаны из разных пород дерева. Семеро из них – те, что попроще – раз и навсегда покорились металлическим родственникам – дядьям-Шпингалетам. Не рвались распахнуть створки навстречу непогоде, и вообще, знали своё место. И, главное, не скрывали возраста. А, зачем? Ни для кого не секрет, что лет сёстрам почти столько же, сколько старому дому. Ну, разве что, были они чуть младше дедушки-Фундамента. А по секрету скажем, что самым молодым из окон – был… Иллюминатор. Но, молчаливый пенсионер свой возраст ни с чьим не сравнивал и поэтому был безопасен для той, молодящейся аристократки, которая очень скоро (может быть, даже на этой странице) заявит о себе. Словом, у Шпингалетов-опекунов забот с простыми Рамами было не много. Совсем другое дело – та тётушка-Рама, которая, в отличие от сестёр, была выстругана из благородной ароматной древесины и очень гордились своим аристократическим происхождением. Эта – требовала, чтобы никто не напоминал ей о возрасте. Она, не поверите, всё ещё мечтала о свободе: распахнуться бы навстречу снегам и ливням; в ясную погоду поиграть стёклами на солнышке; в ненастье – подставить под дождь внутреннюю сторону окон, которые так скучали осенью и зимой. Но её тюремщик (а как его ещё назвать!), неумолимый дядюшка-Шпингалет не давал легкомысленной аристократке открываться по первому требованию этих разбойников – осеннего и зимнего Ветров. Иногда дядя-Шпингалет буквально выходил из себя, пытаясь сдержать капризницу-Раму (она никогда не теряла надежды распахнуться навстречу всем ветрам). Неизвестно, кто победил бы в этой борьбе, если бы не сдержанные, надёжные племянники-Шурупы. Они помогали вспыльчивому Шпингалету сохранять «статус-кво» (дядя любил выражаться заковыристо), другими же словами – привычный порядок и равновесие. И только, когда приходила весна, Шпингалет, с сожалением щёлкнув, позволял тётушке-Раме взмахнуть створками и впустить в дом теплый весенний ветер (вполне цивилизованный, в отличие от зимнего разбойника). Осенним же ненастьем и в холодные зимы – подобные вольности (игры с дождём, снегом и ветром) позволялись только маленькой, шаловливой племяннице-Форточке – единственной любимице дяди-Шпингалета. Впрочем, говоря откровенно, по-настоящему, на малютку-Форточку суровый дядя влияния не имел ровно никакого. Возвращаясь к Раме, скажем, что аристократка, хоть и не примирилась с дядюшкиным «статус-кво» – всё-таки вынуждена была подчиняться давно заведённому порядку. И всё бы ещё ничего, если бы на нежные нервы благородной (или благопородной?) Рамы, не действовали эти глупые простолюдинки-Половицы. Во-первых – тем, что были одного с ней возраста, но в отличие от молодящейся аристократки, ничуть не скрывали своей дряхлости: скрипели, стонали и даже попискивали (довольно противно, прямо скажем). Во-вторых, самонадеянные старухи полагали, что знают всё обо всех: и то, что действительно случалось и то, чего быть просто не могло. Скрипучими голосами сплетницы, без устали, пересказывали свои плебейские байки. Часами! Представляете, как были истерзаны нервы изнеженной аристократки. Невыносимо! Невыносимо!..
Единственной загадкой для всех – была история Подковы. О её прошлом знала только Дверь, с которой у Подковы были очень доверительные отношения (они находились в самой тесной близости и поэтому научились общаться без слов). Ни сплетницы-Половицы, ни зловредная Замочная Скважина – как ни пытались подслушать хоть что-нибудь – не преуспели. Впрочем, услышать эти беззвучные беседы не мог никто, кроме Допущенных – тех, кто умел слышать… мысли. Именно таким был мальчик по имени Эйтан – единственный ребёнок в Доме. Редкими безветренными ночами, когда замолкал даже серебряный лепет колокольчика, малыш не спал – он знал: в этот час можно услышать (но, правильнее сказать – увидеть), нечто удивительное и даже фантастическое. Почему увидеть? А вот почему… Подкова, знаете ли, мыслила образами. Вся её жизнь (до того, как она застыла в неподвижности на двери Дома) прошла в движении и была настолько красочной, и богатой самыми разнообразными событиями, что мысли видавшей виды старушки напоминали киноленту. А поскольку в беседах с друзьями (подругой-Дверью, а позже и с Эйтаном) они обходились без словесной мишуры – впечатлительная Подкова пересылала двум своим собеседникам живые картины. Вот их-то мы и попытаемся воспроизвести словами (другого способа у нас, к сожалению, нет).
Давно минула её первая весна – когда, ещё не остывшую после наковальни, сверкающую Подкову прикрепили к копыту молодого горячего скакуна – вороного красавца. Он не подпускал к себе никого, кроме хозяина – обожаемого, бесстрашного, совсем ещё юного капитана. Как видите, все они были молоды, нетерпеливы и ждали от жизни многого: опасностей, приключений, побед (любовь, к тому времени, уже настигла юношу). Жизнь не обманула самых смелых ожиданий, но как водится, внесла свои коррективы… Мечтая о победах, никто из нас не задумывается о поражениях; а жажда любви – знать не хочет о разлуке и страданиях – вот и приходится судьбе, вносить поправки. Ведь никогда не почувствуешь в полной мере Радость победы, если не познаешь Горечь поражения. И даже настоящую Любовь не распознать, если не столкнешься с Потерями и Одиночеством. Жизнь дарит нам и то и другое, с единственной целью – научить Счастью. А оно в том и состоит, что, в конце концов, хорошенько разобравшись, что такое Зло – мы учимся ценить Добро.
Как-то вскользь было упомянуто о хозяине коня, а тем не менее, он – наш главный герой. Забегая вперёд, скажем: это именно ему принадлежит Дом, на двери которого расположилась мудрая Подкова. Скажем больше – он и прикрепил её туда. Что из этого следует, спросите вы? А только то, что хозяин коня и хозяин дома – одно лицо. Да-да, тот самый юный рыцарь без страха и упрёка и этот, совсем ещё нестарый моряк – один и тот же человек! Трудно в это поверить – такими разными, такими непохожими (не внешне, нет) были – тот, ушедший за горизонт, честолюбивый, уверенный в своём сияющем будущем, молодой капитан и этот – пришедший из-за горизонта, задумчивый человек, с седыми висками и спокойной улыбкой.
– Это ты про дедушку? – малыш Эйтан, широко раскрыв глаза, каждой своей клеточкой впитывал картины, которые Подкова проецировала на его «экран». Старая Подкова немедленно «погасила изображение»:
– Дитя, тебе придётся слушать молча. Как только меня прерывают, я теряю мысль (не забывай о моём возрасте). А если картинка пропадает, то потом долго не восстанавливается. Хочешь слушать без перерывов – не перебивай.
– Подкова, миленькая, я больше не буду, честное слово. Продолжай, пожалуйста.
– То-то же. Ну, слушай… Пять лет назад покинул Дом и сын капитана (все, надеюсь, догадываются, что звали его Габриелем). «Папа?», – Подкова, сделав вид, что не заметила вопроса – продолжала: «…и верхом на вороном коне, отправился на поиски всего того, о чём говорилось выше. Однако, это – побочные цели. Главным было другое – тайна гибели отца. История давняя и печальная, но, как водится, нет в этом мире ничего однозначного: даже большая, необратимая на наш взгляд, беда – всегда (или почти всегда) уравновешивается чем-то хорошим. Сын сгинувшего капитана вырос человеком цели. Поиск правды об отце – вот то, чему он готовился с детства (осознавать себя мальчик начал очень рано, как все обездоленные дети).
Ещё до его рождения, отец ушёл в поход и отсутствовал долгие месяцы, пока жена ждала ребёнка. Молодой капитан всё рассчитал: из триумфального (иначе быть не может!) похода, он вернётся как раз во- время – к моменту рождения сына или дочери. «Это тоже, тоже про дедушку! Ой! – Эйтан закрыл ладошками рот (хотя оттуда не вылетело ни звука: как уже говорилось, он умел обходиться без слов), – тётенька Подкова, это я случайно. Всё-всё-всё, больше ни слова!». Последовала томительная пауза. Мудрая рассказчица решила чуть-чуть проучить своего любимца – пусть слегка помучится – будет ему наука: старших перебивать нельзя. Точка. Но вскоре рассказ продолжился. «По замыслу капитана, к ногам юной матери он положит целое состояние: ни жена, ни дитя не будут нуждаться ни в чём. Вот такие цели двигали молодым отцом – да-да, как только капитан узнал, что жена ждёт ребёнка – тотчас же почувствовал себя не будущим, а состоявшимся отцом. Чувство ответственности было круто замешано на любви к единственной на планете женщине. Капитан обещал ей, что поспеет точно в срок; что первым увидит дитя; что девочка-мать не останется одна в тот счастливый день, когда в мир придёт их ребёнок. И, знаете ли, действительно, каравелла, целая и невредимая, вернулась точно в срок. Но… без капитана. Сын родился без отца, рос без отца и даже не знал, как тот выглядит. Правда, все утверждали, что их сходство, по мере взросления сына, всё больше усиливается и становится просто поразительным. Но, ещё более поразительным, согласитесь, было другое… После того, единственного раза, когда команда каравеллы, в полном составе, пришла в Дом с печальной вестью – никто из них никогда больше не навещал вдову и сына погибшего капитана. Члены экипажа как-то очень быстро покинули родной город (а, те, что были женаты – снимались с насиженных мест целыми семьями). Участники злосчастной экспедиции рассеялись по всей стране и (внимание!) все, как один, в одночасье разбогатели. И ведь, не понятно, с чего бы это: путешествие, по их же словам, было крайне неудачным, а больше никто из участников «бесполезного» похода не был заподозрен в желании ещё хоть разок отправиться морем на поиски приключений. Обогатились все и сразу. Так что факт остаётся фактом: команда, соратники капитана-неудачника не остались в том своём положении, в котором ушли в поход: неожиданно резко поправились их дела. Теперь это были почтенные, более чем зажиточные люди, очень не любившие вспоминать о нищих моряках, которые, когда-то отправились с авантюристом-капитаном в «заведомо неудачное» плаванье (давно это было, да и было ли…)
Долгое время в Доме верили, что капитан, действительно, сгинул в тяжёлом морском походе, по воле (что поделаешь!) роковой случайности. Он был вдохновителем и организатором экспедиции за богатствами далёкого острова, который, согласно старинным лоциям, считался необитаемым. Сведения об этом острове, его сокровищах и местонахождении, были описаны в семейном предании. На деле, однако, всё сложилось не так: остров оказался очень даже обитаемым; островитяне, весьма воинственные дикари, вразумительно показали, «кто в доме хозяин»: их ожесточённое сопротивление сделало невозможной высадку и, натурально, сокровищ для короля экспедиция не добыла никаких (спасибо, хоть ноги унесли). Таковы были свидетельства участников похода. Сведения, в общем, не вызывали сомнений ни у кого. Вот только… обстоятельства гибели капитана – тем, кто хорошо его знал – казались более, чем странными! Со слов вернувшейся (в полном составе, заметьте!) команды – ночью, во время мощного шторма, когда капитан вышел проверить вахтенных – главу экспедиции… смыло за борт. И, якобы, страшная эта буря помешала героическим попыткам матросов его спасти. Случилась трагедия уже на пути домой. Злые языки твердили, что это была не просто случайность, а было это… страшно даже об этом говорить, но глава экспедиции, находясь в глубокой меланхолии, вполне возможно, не выдержал позора и… Ведь это никто иной, как он убедил короля снарядить каравеллу, и потерпел фиаско – что называется, вытащил пустышку. Дорогостоящее предприятие не оправдало даже вложенных в него средств. Что и говорить, поход выдался крайне тяжёлым и, что характерно, абсолютно безрезультатным. Так что смерть капитана (не хочется так думать, но всё же…) возможно, и случайна, но… не совсем. «Совсем не случайна! Вот только причины были другими», – воскликнула вдруг Подкова – как-то совсем в другом регистре. Строгая рассказчица прервала сама себя (правда, тут же спохватилась и смутилась). Мы же надеемся, старой Подкове простится, что она на секунду забыла о беспристрастности – своём железном правиле. Бывают, знаете ли, случаи, когда невозможно смолчать, даже если это нарушает повествование – например, в случае бессовестной лжи о самоубийстве. У всех, кто помнил неукротимый характер погибшего – ТАКОЕ просто не укладывалось в голове: даже если он потерпел неудачу – чувство долга и любовь к единственной его женщине, а также ребёнок, которого он так истово ждал – были, безусловно, сильнее любых превратностей судьбы. И ещё. Склад души капитана полностью оправдывался его именем: Гонен – означает защитник и… ну, не мог он этого сделать, не мог. Точка. А, если исходить из того, что произошла трагическая случайность, то как же так получилось, что штормовой волной смыло за борт только капитана (все другие участника похода вернулись целёхонькими). Вопрос. И небезынтересный, прямо скажем. Но, разбираться было некому: юной матери – девочке-вдове – нужно было учиться выживать. Без любимого, без надежды на встречу.
Единственной живой весточкой сыну об отце был вороной конь, которого моряки привели в тот первый и последний раз, когда, вместе с ними, пришла в Дом безысходность. Капитан не расстался с другом, даже получив от короля разрешение и деньги на экспедицию. И вот теперь хозяином вороного становился сын погибшего. Конь, не подпускавший к себе никого, кроме друга-капитана – принял мальчишку удивительно спокойно и даже радостно. Четырёхлетним малышом, парень оседлал (с помощью лесенки, конечно) отцовского вороного, и с тех пор с него не слезал. Но, пришло время и Коня сменил его сын – вороной жеребёнок – точная копия отца (вот тогда-то, подкову с переднего копыта старого коня сняли и сохранили на память об общем друге отца и сына). Так они жили: две копии, два повторения – сын капитана и сын его коня. Та же дружба и та же преданность. И мы не ошибёмся, если скажем, что друг-конь был, по большому счёту, единственным другом мальчишки, росшего без отца. А дело вот в чём. Приморский город, жил, по сути, только портом, только гаванью и все интересы его жителей, так или иначе, касались моря и моряков. Не было в городе семьи, в которой не ждали бы отца, сына, мужа (или всех разом) из морских походов, экспедиций, а то и просто – с рыбачьего промысла. Возвращение неудачной экспедиции, без неудачника-капитана, не прошло незамеченным, что само по себе – естественно: Большой Королевский Поход, с момента торжественного отплытия, не сходил с уст жителей города – слишком многого от него ждали – тем более, что несколько семей, в надежде вырваться из нищеты, отправили туда своих отцов и мужей. Но, вот королевская каравелла вернулась… И, хотя прямо о самоубийстве капитана не говорилось, но косвенно – всячески подчёркивалось. В общем, команда очень постаралась, чтобы для жителей города и, что важнее всего, для доверителя капитана – короля, он остался в памяти, как человек недостойный и слабый, нарушивший, к тому же, основную заповедь – «не убий». А как вы думали! Самоубийство – то же убийство. И не важно, что человек забрал жизнь только у себя. Не он её вдохнул в своё тело – не ему её оттуда изгонять раньше назначенного срока. Ни богобоязненные жители города; ни священники, которые отказались поминать предполагаемого убийцу; ни сам король – не простили этого сгинувшему капитану. Вот и жил сын с каиновой печатью в душе. Нет, не подумайте: прямо – никто ни о чём ему не напоминал,
но… всеобщее замалчивание имени отца, взгляды, шёпотки – весь этот комплекс отверженного – парень ощущал с малых лет.
Так Габриель рос до тринадцати лет. А дальше, по традициям веры его семьи – детство кончалось, и начиналась зрелость – осознание жизни и судьбы. Мириться со слухами о позорной смерти отца, ни он, ни мать больше не могли. Одна в каждом дне своей жизни, женщина изо всех сил, слухам наперекор, внушала сыну уважение и восхищение отцом. И помогал ей в этом, вы не поверите – Дом. Габриель (как потом, по наследству – его сын, Эйтан) умел то, чего не удавалось никому до него: он слышал голоса старого Дома. И то, что рассказывали ему Крыша, Печь, даже скрипучие Половицы, не говоря уже о Рамах –свидетельствовало только о мужестве отца, о сильной и нежной его натуре. Старушка Печь с болью вспоминала, какие блюда она готовила своему любимцу; красавица-Крыша – как, мальчишкой, маленький Гонэн бесстрашно взбирался на самый её гребень и, приспособив в качестве парашюта – зонтик, прыгал вниз, под испуганный лепет серебряного колокольчика. Тётушки-Рамы поведали о том, сколько времени проводил отец, сидя с книгой на подоконнике, и о чём мечтал. Тут они довольно сварливо препирались: каждая из них «тянула одеяло на себя» – это сквозь её (и только её) стёкла смотрел будущий капитан на море, и именно возле неё («ничего подобного – все подтвердят – только рядом со мной!») мечты о походе обретали очертания реальности. Но, правда заключалось в том, что главным окошком в мир был для будущего капитана – тот самый Иллюминатор в мезонине. Молчун, однако, не претендовал на лавры, за которые боролись соперницы-Рамы. Иллюминатор – старый, виды видавший, морской ветеран – мелочные эти споры считал суетой, не стоящей внимания. В общем и целом, детство и отрочество сына можно считать подготовкой к единственной цели – восстановлению чести отца. А помогал ему в этом давний друг семьи – неулыбчивы человек с суровым, дублёным ветрами всех морей, лицом. С его помощью, Габриель изучал старинные, принадлежавшие семье, лоции; учился штурманскому делу (к 11-ти годам парень умел, не хуже матёрого морского волка, прокладывать путь по звёздам). Кроме всего прочего, не было в порту лучшего лоцмана, чем этот мальчишка – сын погибшего капитана. А, достигнув 13-ти, Габриель юнгой ушел в море. Мать поддерживала его во всём. И вот это, вне всякого сомнения, можно назвать настоящим мужеством. Она не могла не понимать, что стоит за стремлением сына, во что бы то не стало, узнать правду об отце. Разлука… Снова пытка неизвестностью; снова морской горизонт, сквозь невыплаканные слёзы – одиночество, теперь уже тотальное: после мужа оставался сын – а что теперь принесёт ожидание…


Глава 2

Прошло несколько лет… Сын капитана рос и мужал, становясь его повторением не только внешне. Железная выдержка отца, его безоглядная смелость, неукротимое стремление к цели, нежность к матери – всё это делало сходство юноши с отцом – безоговорочным. Во всяком случае – для жены капитана (вдовой она себя признавать отказалась раз и навсегда). Женщина, вопреки всему, даже не верила – чуяла сердцем, что любимый не ушёл совсем: она говорила с ним и разговоры эти не было монологами. Да-да, она слышала его голос, это были беседы – практически, диалоги! Женщина спрашивала у мужа советов и… получала их. И вот теперь – голосом мужа –судьба звала сына, уводила его из Дома). Ну, что ж, значит, время пришло… Не было слёз, не было долгих проводов. Просто мать и сын посмотрели друг другу в глаза, запоминая и прощаясь. В последнюю минуту она надела ему на палец своё единственное украшение – обручальное кольцо: «Вы с отцом вернёте мне его. Вдвоём». А дальше – юноша, вскочив на вороного, умчался в столицу – на поиски правды об отце.

Портовая таверна утопает в сизом дыму (без трубки с крепчайшим табаком, моряк – не моряк). Стоит, привычный для таких, мест гул: никто не молчит. Играют в кости, едят, пьют. Кроме, праздных разговоров, тут заключаются сделки, контракты, фрахты. Тут же, просто пьют горькую неудачники. Растрёпанные, не очень опрятные подавальщицы, разносят пиво, ром, еду – при этом никто из них не возмущается, если получает весомый шлепок по заду от пьяного матроса; попытки облапить и поцеловать красотку тоже, если не поощряются, то, во всяком случае – не пресекаются: женский смех вперемежку с визгом раздаётся отовсюду. В общем – всё, как в любом, уважающем себя, портовом заведении.
За дальним столиком сидит наш юный знакомец и с любопытством наблюдает жизнь столичной таверны. Он прислушивается к разговорам, разглядывает посетителей – парню интересно всё: это – первый его день в столице. За соседним столом, спиной к нему, сидит очень прилично одетый господин (судя по одежде – никак не моряк). Удивляет, что сидит он в компании простых матросов, знаться с которыми – ему явно не по рангу. Тем не менее, те не выказывают никакого особого почтения к солидному собутыльнику, не обращая внимания на его тяжёлое молчание и отсутствующий вид. По тому, как соседи по столу привычно заняты своими разговорами, привычно не замечая, того, на чьи деньги пьют – очевидно, что все они – завсегдатаи таверны. Между тем, обстановка за столом накаляется и, судя по обрывкам фраз и багровеющим лицам – грозит вскоре перерасти в потасовку. Человек в камзоле вяло поднял руку, отмахиваясь от спорщиков, как от мух; грузно встал, опрокинув табурет; попытался сделать шаг, но покачнулся и чуть не упал. Если бы не Габриель, который успел его подхватить – упал бы непременно. Человек медленно (парню даже показалось, что с вполне явственным скрипом) повернул голову, и уставился на нежданную «подпорку» тяжёлым хмельным взглядом. «Если хотите, я провожу вас», – вежливо предложил Габриель. Но грузный седой гигант, глядя на него сверху вниз, прочно молчал. Он вцепился в плечо юноши мертвой хваткой и Габриель уже жалел, что опять поддался вредной привычке – бросаться на помощь, всем и каждому, не ожидая просьб. Тем временем, седовласый вглядывался в лицо молодого человека, не отрывая глаз. По тому, как менялось их выражение – он стремительно трезвел. Глаза расширились, из них плеснуло ужасом, как будто гигант видел перед собой не юношу, а привидение. Свободной рукой (вторая всё ещё сжимала плечо Габриеля) он попытался прогнать то, что ему примерещилось, но «призрак», по понятным причинам, не исчез. И тогда, плотно сжатые губы дрогнули: «Вы?! Это же невозмож...», – договорить он не успел. Лицо смертельно побледнело, затем, начало наливаться свекольным цветом. За «сменой красок» последовало беспамятство: человек обрушился на пол, и удержать его Габриелю было не по силам – но руки парня, всё же, притормозили падение. Как выяснилось потом, увечий при падении седому гиганту удалось избежать. К почтенному завсегдатаю был вызван доктор, который и поставил диагноз: удар (современным языком – инсульт, кровоизлияние в мозг).
А теперь спрашивается, что же послужило причиной столь неожиданной, сколь и скоропостижной болезни? По этому поводу вокруг судачили и так и сяк, но более-менее членораздельно на вопросы Габриеля ответил хозяин таверны. Оказывается, седовласый – в прошлом моряк – на здоровье никогда прежде не жаловался. Правда, бесконечные несчастья, которые обрушились на него сразу после возвращения из злосчастного похода (в котором, кстати, жуткое дело(!), погиб капитан), могли подкосить любое, даже самое несокрушимое, здоровье. Почти сразу после возвращения бывший матрос быстро разбогател, но, счастья за деньги не купишь – бедняга был совершенно одинок. Все его близкие – сначала мать, потом жена, а затем (жуткое дело!) и дети – уходили один за другим, прибавляя седины в голову и горя в душу. Он попробовал жениться ещё раз, но молоденькая женщина, его вторая жена, умерла родами, ребёнок родился мёртвым… и с тех пор нет ему ни тишины, ни покоя. Вбил себе в голову, что приносит несчастья всем, кто рядом и теперь остерегается приближать к себе кого бы то ни было. Живёт один, как перст и каждый вечер пьёт горькую со всяким сбродом. После смерти близких, он прочно замолчал – слова добиться невозможно (да никто и не пытается. Раньше – пробовали, теперь – привыкли). Но моряки, такой уж это народ, знают всё про всех – скрывай не скрывай. Вот и эта история, раньше или позже, выплыла на поверхность. В общем, жуткое дело…
Теперь, время кое-что прояснить. Хозяину харчевни хоть и казалось, что он знает всё, но на самом деле до истины его байкам было далеко. То, что он рассказал Габриелю – только надводная часть «айсберга». Подводная же часть ледяной горы в душе человека, получившего удар от одного взгляда на Габриеля – огромная, и страшная (именно, как у айсберга). Что же в парнишке так поразило совсем незнакомого с ним человека? В том-то и вопрос – незнакомого ли! Не забыли? Сходство отца с сыном было почти зеркальным. И разгадка именно в этом. Потому, что седовласый гигант – бывший матрос с той самой королевской каравеллы, которая вернулась без своего капитана – свидетель расправы над ним; подельщик преступной команды, которая не пожелала отдавать добытые богатства королю. Да-да, вы правильно поняли: байки насчёт воинственного племени и бесславного бегства – результат коллективного «творчества» людей, нарушивших присягу. Остров был необитаемым (фамильные лоции не лгали) и богатство там нашлось несметное. Но! Доля каждого от добычи показалась матросам несоизмеримо мизерной по сравнению с горой сокровищ, которые наполняли сундуки. Количество золота и драгоценных камней вскружило голову, затуманило мозг: зачем, не понятно с кем, делиться, если можно всё (ВСЁ!) распределить между собой. А цена за богатство, за благополучие семей, за будущее детей – вовсе не большая. Подумаешь, капитаном больше – капитаном меньше, что изменится? Если упрямец не понимает своей выгоды и, как одержимый, требует соблюдения закона (восемь десятых – королю, остальное – членам команды), пусть пеняет на себя: в море его жизнь не стоит ни гроша. Талдычит и талдычит о чистой совести, чести, о морских правилах. А кто их устанавливал, эти правила, скажите на милость? Что это за справедливость такая, когда люди, добывшие богатство своим потом и кровью (насчёт крови – явный перебор: не было пролито ни капли) – обязаны его отдать. Не важно, что королю! Ничего не важно, если речь идёт о золоте!.. Ночью, когда капитан вышел проверить вахтенных, его сбросили за борт – подло, трусливо боясь заглянуть в глаза. Так команда покончила с «помехой» на пути к богатству (хотя, никто из заговорщиков формально не нарушил заповедь «не убий» – сути это не меняло). Друг-конь чуял беду: метался в трюме, ржал, бил копытами – так, что корабль содрогался, но что он мог сделать! Не увидеть ему больше своего капитана... А, подробности того, что произошло ночью, поведал коню приятель-якорь. Теперь понимаете, почему Подкове так тяжело сохранять беспристрастность – вместе с конём, она слышала всё из уст очевидца. Случившееся ужасно само по себе, но… это не главное. Алчные люди (люди ли?) – покусились не только на жизнь капитана, но и на то, что было для него важнее жизни – честь. Теперь, вопрос: как эта шокирующая история стала известна Габриелю? Ведь никто, по сути, ничего не знал: участники преступления хранили обет молчания, не нарушая его ни под каким видом (сплетни о почтенном завсегдатае таверны – всего лишь досужие пересуды). Как же узнал обо всём сын капитана? А вот как…
Наутро, после случившегося в таверне, юношу разыскал слуга заболевшего и попросил его следовать за ним. «Хозяин при смерти, но не желает покаяния, пока не поговорит со своим вчерашним спасителем. Больной пришёл в себя после ночи беспамятства и врачи не знают, долго ли он пробудет в сознании. Поэтому, умоляю, поторопитесь!» Слуга почтительно открыл дверцу кареты и Габриелю ничего другого не оставалось, как забраться вовнутрь. Дорога не заняла бы много времени (особняк, где служил посыльный, стоял неподалёку, на побережье), однако, у того было ещё одно важное поручение: слуге было велено, не только разыскать «вчерашнего юношу», но по дороге (ничего себе «по дороге» – на другом конце города!), прихватить с собой и нотариуса. Пришлось сделать немалый крюк.
Толстенький, благодушный человечек ничуть не роптал на то, что его вытащили из постели в такую рань – профессия обязывает (и не такое бывало).
Ехали молча. Нотариус внимательно, с привычной неспешностью, просматривал бумаги; Габриель же пребывал в полном недоумении, хотя… Кое-какая догадка теплилась, но была слишком сумасшедшей, чтобы иметь право на существование. Наконец, карета остановилась. Прямо перед собой Габриель увидел богатый особняк, который, в отличие от его родного Дома, казался немым и слепым. Великолепный дворец глухо, могильно молчал. Тем немногим, кто был знаком с владельцем, казалось, что мрачные его мысли пропитали стены здания и застыли в них. К постели больного гостей вели через бесконечные анфилады величественных покоев. И было странно, что, не смотря на сотни светильников, вся эта роскошь внутреннего убранства (так же, как внешний вид особняка) – казалась мраком. Холодом одиночества веяло от богатых комнат. Габи с тоской вспомнил их с матерью тёплый, наполненный звуками, живой Дом, в котором его ждут и в который так чудесно возвращаться. Лицо мамы привычно возникло в мыслях, но, на этот раз, любимое воспоминание, как-то неожиданно больно полоснуло по нервам: сын вдруг с полной ясностью осознал, что увидеться им придётся нескоро (если, вообще, придётся)…
Лежащий на огромной кровати человек, мало чем напоминал вчерашнего гиганта. Пергаментные щёки, бескровные губы, бессильные руки, брошенные поверх покрывала покорно и безвольно – он как будто похудел и усох. В этом неподвижном теле, жили только глаза. Но, когда Габриель подошёл поближе, ожили и губы. Больной еле слышно прошелестел: «Пожалуйста, ещё ближе, капитан…». Все дальнейшее очень напоминало бред тяжелобольного, в чьей голове воображение победило реальность. Бывший матрос, как будто, не слышал Габриеля, который, вот уже в двадцатый раз, после каждого обращения «господин капитан», пытался уверить больного, что он не капитан Гонэн, а всего лишь его сын. Но, потом сбивчивый рассказ перешёл в такую фазу, что стало уже не важно, кто есть кто… Речь шла о последнем походе отца. О его трагической гибели, все подробности которой вот сейчас, в эту самую минуту обрушились на Габриеля, как штормовой вал – такой же, наверное, в котором сгинул его отец. Однако… что он говорит, этот седой человек? В ту страшную ночь никакой бури не было – так, небольшое (от силы – два бала) волнение?!.. Значит, всё-таки ложь! «Чудом спасшаяся команда» единодушно лгала в главном! А ведь именно эта мысль столько лет не давала покоя матери – чуяла сердцем, бедняжка… Шёпот больного слабел, прерывался, по лицу текли слёзы. Но, задыхаясь, глотая слова, он говорил и говорил, как будто, хоть напоследок, пытался выплеснуть из души муку: «…во всём виноват, во всём…за мой смертный грех они погибли…». Но, ещё до того, как окончательно впал в беспамятство, умирающий успел сказать главное. Шторм, с которым каравелла боролась уже без своего капитана – пришёл только следующей ночью. Они едва не погибли тогда: «И если была бы на то воля
Б-жья, если бы Он явил милосердие – справедливость восторжествовала бы сразу: наказание настигло бы предателей немедленно – по свежим следам преступления. Но, нет, Всевышний назначил (мне, во всяком случае) пожизненную кару. Поверишь ли, капитан, не хотел я твоей смерти. Прощения не прошу – знаю, такое не прощается. Но, видно, за муки мои, сподобился я, хоть перед смертью, увидеть тебя живым. Ты не погиб! Я знал, знал! Всю мою нелепую жизнь я молился только об этом. Позволь же, перед уходом (нет, не искупить – знаю, это невозможно), но хотя бы сделать для тебя единственную малость… нотариуса привезли? Пиши, судейский: Всё своё состояние…». Чтобы не испытывать терпение читателя, не будем приводить дословно официальное завещание, с его суконным стилем. Скажем вкратце, что всё имущество, все банковские вклады – умирающий завещал Габриелю. Нотариус не придал значения бреду больного, который, упорно называл юношу Гонэном (тем более, что в документах это имя фигурировало в качестве отца получателя). А поскольку, личность человека, которому завещается огромное состояние, никакого сомнения не вызывала – по всей форме составил документ на имя Габриеля. Других претендентов, попросту, не существовало. Сын капитана – только чтобы унять волнение больного, которое могло стоить тому ещё одного удара – рассеяно поставил подпись, делающую его богачом. Но, мысли «наследника» были далеко… «Так, что же получатся: буря, которая, якобы, погубила отца – выдумка? (По рассказам «соратников» – после падения, капитана страшной волной бросило головой о борт и он тотчас исчез в пучине, а дальше… неизвестность). Но, двухбалльное волнение не могло пригнать волну, способную убить. Кровь бросилась ему в голову: «О, небо, значит ли это… Спокойно, спокойно… Отец известен, как великолепный пловец – в этом (как и во многом другом) равных ему не было. То есть, если той ночью не штормило – это же в корне меняет дело: вот так, запросто, утонуть в спокойном море – отец не мог. Конечно, без питья, долго не проживёшь, да и шторм следующей ночи мог сделать своё дело. Но, ведь остаётся надежда, на то, что буря не поглотила, а наоборот – выбросила свою добычу на сушу (мало ли неоткрытых островов в океане!). И, значит, смерть отца – вовсе не свершившийся факт! И… пожалуйста, Господи, пожалуйста, пусть он будет жив! Я найду его. Клянусь твоим именем, клянусь своей жизнью – я найду его!». Голова гудела: мысли неслись, как в бешеном водовороте. И, по сравнению с открывшимися фактами (отец жив – сын верил в это полной верой!), свалившееся на него богатство – не вызвало никаких особых эмоций. Кроме одной: Габриель чувствовал удовлетворение, потому, что теперь ничего не помешает снарядить экспедицию на поиски отца.
К ночи, облегчив, сколько возможно, душу, завещатель скончался. Без покаяния (как только он поставил свою подпись на документе, его настиг следующий удар – уже необратимый). Но то, что было сделано – само по себе, покаяние. Был ли поступок бывшего моряка искуплением – сказать трудно. Габриель не считал себя вправе прощать или не прощать – решать должен отец. Габриель обещал умирающему только одно: положить все силы, на поиски капитана. Именно так будет использован завещанный капитал. И, хотя, деньги эти грязны изначально – их очистит то, что пойдут они на правое дело. Только поэтому Габриель согласился вступить в права наследования.
Покупать судно не пришлось. Выяснилось, что среди всего прочего, Габриель унаследовал прекрасный трёхмачтовый галеон с постоянной, сложившейся командой. Ну, что ж, это очень облегчало дело и экономило время. Правда, при первом взгляде на «свою» команду, его взяла оторопь: все, как один – мускулистые гиганты, и все, как один, включая капитана – чёрнокожие. Мавры! Для начала, новый владелец провёл пробный поход (о том, что это экзамен, никто из команды, естественно, не догадывался). Габриель был очарован: слаженность, доброжелательность, готовность к исполнению любых приказов. Он изощрялся, как только мог: приказывал надраить палубу песком так, чтобы сияла янтарной желтизной (при этом изображал недовольство и матросы, безропотно драили стерильно чистую палубу снова и снова); требовал довести до зеркального блеска судовой колокол, бронзу компаса и леера, (и без того, безукоризненно начищенных) – никто не разу не возроптал. Гиганты, добродушно посмеиваясь над капризами юного хозяина, тем не менее, беспрекословно выполняли самые бредовые его приказы. Команда явила надёжность и дисциплину. Это было как раз то, что нужно. С такими ребятами можно было отправляться куда угодно.

Ранним утром галеон с новоиспечённым судовладельцем на борту, двинулся в путь. Габриель решил сначала добраться до места, где отца сбросили в море, а там – куда сердце подскажет. Ну, не совсем так… он помнил уроки старого моряка, своего учителя. Сколько раз вдвоём они пытались проследить направление, куда капитана могло унести штормом: просчитывали силу ветра, высоту волн, изучали по лоциям наличие островов в этой части моря. Но, прояснить хоть что-нибудь могло только море – и то, если поход будет направлен исключительно на поиск. До сих пор не было такой возможности: юнга Габриель не имел права на вопросы – он только подчинялся чужим приказам. Совсем другое дело – судовладелец Габриель. Мечта, с детства подкреплённая маминой уверенностью, вышла на финишную прямую – разве не об этом кричат открывшиеся факты? Отец жив!.. Более того, мать всё время говорила о каком-то острове, который видно издалека, из-за постоянно действующего вулкана: белый дым поднимался над островом и поэтому обнаружить его не так уж невозможно. Верить видениям несчастной, потерявшей мужа, женщины – по меньшей мере, странно и даже неразумно. Но Габриель знал свою мать. Она отнюдь не слабенькая истеричка. Эта женщина, воспитала сына настоящим мужчиной; не проронила ни слезинки, отправляя его на поиски отца. Всю жизнь она любила своего капитана и, вопреки всему, не верила в его гибель. Она его чувствовала, она с ним говорила. Именно поэтому, экспедиция вышла в море на поиски конкретного острова – с действующим вулканом на вершине.

Чёрный песок, мелкий и мягкий, устилает весь периметр острова. Прозрачное, бирюзовое море; лёгкий бриз; ласковые волны, набегающие на причудливые черные пляжи… Покой, тишина. Рай. У подножия высокой дюны расположились шестеро туземцев. Они внимательно отслеживают каждое движение, стоящего на вершине загорелого человека; они готовы мгновенно выполнить любое его желание. Благоговейно смотрят, как ветер шевелит длинные каштановые волосы, волной ниспадающие почти до пояса (ничего общего с их собственными короткими крутыми кудряшками). Голубые глаза, прямой нос, волевая линия рта – человек явно не принадлежит к племени аборигенов. Они не видят тоски в глазах своего божества: туземцам даже в голову не приходит, что Посланец Моря и Неба, с глазами цвета обеих стихий – может испытывать простые человеческие чувства. Островитяне уверены: прямо сейчас, вот в это самое мгновение, вершится каждодневное таинство – единение Посланца со стихией его породившей… Вот уже второе десятилетие, так похожий на человека, белый Б-г каждое утро восходит на вершину дюны – напитаться силой моря. С тех пор, как Посланец с ними, неукротимое чудовище, живущее внутри высокой горы, перестало изрыгать огонь, плеваться кипящей слюной, забрасывать остров раскалёнными камнями. С тех пор мирно курит оно свою неизменную трубку, выпуская в небо безобидный белый дымок. Много лет назад, когда после сильного шторма, жители острова вышли на берег в поисках знамений моря – они нашли на черном песке белого человека. В старинном пророчестве говорилось: покой и безопасность островитянам принесёт диковинная, невиданная находка, которую штормом вынесет на черный песок. Год за годом, десятилетие за десятилетием, после каждого шторма они выходили на берег. Исполняя завет предков, островной народ искал, сам не зная что. Некую Диковинку. Они разбредались по всему периметру небольшого острова и всё искали, искали… Чего только не выбрасывало море! Обломки толстых палок с кусками странной плотной ткани (однажды на берегу нашли довольно большой кусок, и он долго служил потом навесом над капищем); округлые ёмкости с огненной жидкостью, которую лучше не пробовать, потому что она забирает разум. Ёмкости эти складывали в пальмовой рощице, недалеко от берега, но их содержимое больше никто не пробовал – хватило и одного раза, когда всё племя, казалось, сошло с ума. И ещё множество (всего не перечесть) странных предметов находили после штормов. Но, всё это было Не То. И вот, однажды… Шторм лютовал всю ночь и успокоился только после полудня следующего дня и, хотя тяжёлая облачность так и не ушла, но ветер стих и унял волны. Племя, привычно рассеялось по периметру острова. На этот раз море поскупилось на подарки: песок пустынно и скучно чернел. Шестеро подростков собрались было уже возвращаться ни с чем, как вдруг услышали слабый стон. Они бросились на звук и то, что, в сумраке пасмурного дня показалось песчаным холмиком – оказалось существом, в странной чёрной одежде (незаметной на чёрном песке), очень похожим на человека. Однако, всё в его облике сбивало с толку: цвет кожи, прямые волосы, странная форма глаз и, главное, их цвет – невиданный: голубизна то ли морской дали, то ли неба… Диковинка! Неужели ли, та самая?! Спешно собрался совет старейшин. Посовещавшись, они признали: всё говорит об одном – то, что так долго искали – найдено! Сбылось пророчество предков!

Вот уже 17 лет он вглядывается в морскую даль – ритуал, ставший, за многие годы привычкой. Надежда увидеть на горизонте парус, не то чтобы растаяла – скорее, превратилась в мечту, но совсем не исчезла. Тем, кто помнил неудачный поход каравеллы, вернувшейся не только без добычи, но и без своего капитана – не стоило бы особых усилий узнать в высоком, длинноволосом человеке, стоящем на вершине чёрной дюны – Гонэна. Он почти не изменился – такой же мускулистый, поджарый… вот только глаза! Когда-то они лучились энергией и силой, юмором и весельем. Но, с тех пор, как капитан, преданный своей командой, чудом спасся; с тех пор, как островитяне, почему-то признали его Посланцем, спасителем от горного «чудовища» – глаза эти затаили тоску. И не потому, что ему плохо жилось. С этим как раз всё было в большом порядке. «Живого Б-га», как и положено, поселили в святилище – огромной, защищённой от ветров и непогоды, пещере в глубине скал. Она напоминала сокровищницу из сказок Тысяча и одной ночи – такая себе копилка драгоценностей. Однако, очень существенное различие, всё же было: богатства пещеры не были награбленными. Остров находился в стороне от морских путей и алчные руки цивилизации (пираты, конкистадоры, просто искатели приключений) не дотянулись ещё до его сокровищ. Это были ритуальные приношения и только. Кроме красоты, никакой другой ценности, они для туземцев не имели. На устланном пальмовыми ветвями полу сияли перламутром горы белого и розового жемчуга – размеров невиданных и красоты сказочной. Но, больше всего ценился чёрный жемчуг. Его было меньше, но, всё же, совсем немало. Именно чёрным жемчугом были украшены стоящие в глубине пещеры каменные изваяния – божества островного народа. Те, кто приносили в сокровищницу эти, редко встречающиеся дары моря, могли надеяться на особое покровительство богов. Золото ценилось значительно меньше: добыть его не стоило никакого труда – не то, что жемчуг. Позже Гонен часто видел самородки прямо на берегу – очень заметные на чёрном песке, они желтыми искорками вспыхивали на солнце то здесь, то там… в общем, – золота на острове было немерено, в полном смысле этого слова. Поэтому, для приношений богам, отбирались только очень большие, чистые, самородки. Под ногами, как мелкий гравий, царапали ступни небольшие камешки (но, когда капитан понял, что перед ним – алмазы – небольшими они ему уже не казались: самые «маленькие» были никак не меньше 10-15 карат ). «Гравий» не имел никакой ценности в глазах островитян, разве что – вспомогательную: считалось, что боги, глядя на приношения через эти кристаллы – видят истинную сущность дары приносящих. Поэтому на алтарях лежали только самые большие и чистые алмазы, в которых жила радуга. Но, с тех пор, как в капище поселился «живой Б-г», отношение к бесцветным камешкам поменялось. Ну, что ж, если Посланцу так нравятся простые, на каждом шагу встречающиеся кристаллики – пожалуйста, островитяне принесут сколько угодно этих невзрачных камешков. Как видите, жаловаться «белому Б-гу» было решительно не на что. Но, разве дело в богатстве, которое, впрочем, может понадобиться только, если капитан выберется отсюда. А это, скорее всего – из области несбыточных надежд: должно было произойти ещё одно чудо – подобное тому, что привело капитана на остров.


Глава 3

Спустив паруса, галеон под названием «Поиск» – лёг в дрейф… Габриелю хотелось верить, что течение несёт его в нужном направлении. Вот уже несколько месяцев они ищут этот мифический остров. Все попытки просчитать маршрут ничего не давали. Сначала, галеон двигался спиралеобразно, вокруг предполагаемой точки – места, откуда капитан Гонэн начал свой непредсказуемый путь, то ли к спасению, то ли… Нет, нет – только к спасению! Если жива Надежда – всё сбудется, как верится.
Они не пропустили ни одного острова и даже открыли один, довольно большой, не упомянутый в лоциях. Как только вперёдсмотрящий возвещал долгожданное: «Земля!», корабль круто менял курс и на всех парусах мчался к очередному острову. Команда высаживалась, выстраивалась цепью и несколько дней прочёсывала сушу, до хрипоты выкрикивая имя пропавшего капитана. Габриель – верхом на своём вороном, старался не пропустить ни сантиметра (как видите, парень, так же, как когда-то – отец, не расстался с другом-конём). Поиски велись на «а, вдруг!…», потому что, остров из материнских видений (с белым дымком на вершине вулкана) пока – в поле зрения вперёдсмотрящих – не появлялся. В каждом порту, куда судно заходило за продуктами и водой, Габриель, да и вся команда, пытались выяснить у тамошних моряков что-нибудь об острове с вулканом на вершине, но в ответ – снова и снова – ничего определённого не слышали. И тогда Габриель решил сделать вот что: вернуться к исходной точке и положиться на волю ветра и морских течений, т. е. попытаться смоделировать ситуацию, в которую попал его отец, когда, не защищённый ничем (ни парусами, ни кораблём), оказался во власти капризов моря. Именно оттуда, где была поставлена точка (или, всё же, двоеточие?) в жизни капитана Гонэна, судно легло в дрейф.
Их несло довольно сильным течением. Волнение, совсем небольшое вначале – нарастало. Шторм пришёл на вторую ночь от начала дрейфа. Габриэль чувствовал какое-то странное беспокойство. Но, не сила шторма волновала его (корабль вполне надёжен; команда опытная, видавшая и не такие виды). Это было волнение предчувствия. Он чуял: шторм этот – такой же, что вынес отца – спасительный, сулящий встречу. Ветер стих только к полудню следующего дня, волны улеглись и, прямо по курсу, Габриель увидел на горизонте… белый дым. О, Господи, неужели! Немедленно были подняты все паруса и попутный ветер понёс судно прямо к цели. Вскоре показался и сам остров. Если бы его увидела мать, она бы узнала тот самый дымок, тот самый вулкан – картину, что пересылал ей любимый, в гибель которого она так и не поверила.

Человек, стоящий на дюне, привычно не поверил глазам: «Очередной мираж… кошмар, который не никогда не кончится. Как тяжело, Господи, как тяжело!..». Он так сильно хотел этого, так неутолимо скучал по женщине, оставшейся на берегу… Сколько же раз, в течение всех этих лет, судно на горизонте оказывалось не более, чем игрой воображения. Наверное, измученный безнадёжным ожиданием, мозг давал себе передышку – отгораживался от безысходности. Была, однако, в этих видениях странная периодичность: картина идущего к острову корабля, издевательски регулярно появлялась каждый раз – после очередного шторма. Однако, на этот раз, мираж не дрожал и не рассеивался. Наоборот: корабль приближался и вскоре Гонэн мог с уверенностью назвать его тип. Это был трёхмачтовый галеон. Не слишком ли конкретно для галлюцинации, или… он сходит с ума? Свита, обеспокоенная поведением «живого Б-га», немедленно взобралась на дюну и склонилась в ритуальном поклоне. Шестеро апостолов-телохранителей. Они получили этот высокий статус много лет назад, когда подростками, нашли на берегу Посланца. С тех пор, шестёрка следовала за живым Б-гом постоянно: даже ночью оставались они у входа в пещеру-капище, где жил белый Б-г – главная ценность островного народа. Со времени его чудесного, предсказанного древним преданием, появления – начался отсчёт Счастливым годам. Огнедышащее чудовище внутри вулкана подобрело и успокоилось: вот уже 17 лет оно курит трубку мира. До появления Посланца, островной народ жил в постоянном страхе и сомнении: «Что они делают не так? Чего хотят от них каменные идолы? Почему, несмотря на молитвы и приношения, боги острова не хотят успокоить чудовище внутри горы?». А, посланный стихией, живой Б-г оказался простым и добрым (совсем не таким, какими были надменные, молчаливые идолы: не всегда и поймёшь, довольны ли они, или требуют очередных приношений). Посланец научил островитян готовить божественно вкусные блюда. Люди с благоговением вкушали новую пищу (вот, оказываются, как питаются Б-ги!). Он научил их собирать целебные травы, делал из них лекарства, настои, настойки (благо, спиртного на острове было немерено – те самые ёмкости с «холодным кипятком», а попросту – бочки с ромом). Теперь у островитян появилась своя маленькая больница, где голубоокий Б-г заживлял раны (даже те, которые считались неизлечимыми). Он учредил обязательные омовения (с белой глиной, вместо мыла); показал диковинный утренний ритуал – чистку зубов (палец обмакивали сначала в воду, затем в золу и…теперь весь народ сверкал белоснежными улыбками). В общем, много нового и полезного привнёс в жизнь острова живой Б-г.
А то, что он, за всё это время, так и не выбрал себе женщину – так, наверное, просто не родилась ещё достойная. Все женщины племени, от мала до велика, неутомимо выполняли предписания белого Б-га (хотя Гонен порядком почернел от загара, но закрытые одеждой части тела оставались ослепительно белыми). Кстати, об одежде: островной народ учился одеваться: из трав и листьев плелись удивительно изящные накидки, набедерные повязки; женщины прикрыли грудь живописными, украшенными цветами, жемчугом и золотом, лифами. Среди дам процветала здоровая конкуренция: они быстро – много раньше мужчин – вошли во вкус и очередная смена «наряда» одной из модниц, ни в коем случае, не оставалась без внимания остальных. Но главное, в чём преуспела женская часть островитян – это в написании вещих знаков, которые передавали, и главное – сохраняли мысли. Знаки эти, написанные соком чёрных несъедобных ягод на коре дерева, можно было передавать с «почтальонами» в любую часть острова. Человек, который в данный момент находится достаточно далеко (не докричишься), мог узнать мысли и желания другого – всего лишь прочитав чёрненькие маленькие значки. На острове началась повальная переписка (в основном, среди женщин). Дамы получали неизъяснимое удовольствие, «разговаривая», друг с другом на расстоянии. Дети увлечённо носились от хижины к хижине, предавая послания матерей, сестёр, соседок – друг к другу. Из-за успехов женщин в грамоте, даже повысился их статус! Мужчинам искусство написания и чтения «вещих знаков» давались труднее: им, по-прежнему, проще было общаться тамтамами. Но, барабанами сокровенного не передашь (помилуйте, о каких секретах и женских тайнах может идти речь, когда весь остров – в курсе). Вот вам ещё один, чисто женский, плюс в пользу вещих знаков. Мужчины благоговейно считали лёгкость, с которой продвигались женщины – близостью к живому Б-гу. А всё, представьте, значительно проще. В нашем с вами времени это называется – «высокой мотивацией»: каждая из островитянок мечтала стать женщиной живого Б-га и, главное, родить от него сына. Вот так, не много, не мало, такая себе простенькая мечта – стать богородицей. Их успехи подогревались этой высокой целью, которая и породила мощный дух соревнования: двигаться к финишу, если тебе дышат в затылок (или того хуже – обгоняют) соперницы – вот что придаёт настоящее ускорение! И кто осмелится, после этого, признать «мотивацию» островитянок не достаточно высокой? Никто… И тут нам придётся сделать небольшое отступление.
Как же так получилось, что капитан и островитяне прекрасно (с первых же слов) поняли друг друга? Как насчёт языкового барьера? А вот слушайте… Ещё в полубреду, когда он лежал на чёрном песке, в том месте, куда его выбросило штормом, капитан услышал, звуки… родной речи! Это переговаривались между собой те самые шестеро подростков, которые первыми (вы помните) услышали стон и, затем увидели чёрный холмик – неразличимый на чёрном песке. Сначала Гонэн не поверил ушам: подумал, что это капризы бреда. Однако голоса звучали очень явственно, спокойно, буднично и меньше всего походили на бред. Туземцы говорили на милом ему материнском, языке, который звучал только в стенах Дома и никогда – вне этих стен. То был язык Книги, которую семья читала тайно – язык её запредельного автора. И пусть не волнуются те, кто чего-то недопонял: терпение, только терпение – всё прояснится, если хватит… терпения дочитать до конца.
Но, вернёмся на берег. Корабль видели уже все семеро стоящих на дюне. Он всё приближался и ничем не напоминал призрак. Старший «апостол» ударил в тамтам и вскоре, на эту сторону острова стали стекаться мужчины-лучники. Сигнал означал опасность и запрещал женщинам и детям появляться в той части острова, откуда раздавался звук барабана. Галеон бросил якорь в небольшой бухте. К острову двинулась шлюпка с шестью матросами на вёслах и стоящим на носу человеком. Когда пришельцы пристали к берегу, островитяне успокоились: чернокожие, похожие на них люди, были безоружны (аборигены, конечно, не могли знать, что носовое орудие галеона готово к действию – на всякий случай).
А то, что произошло дальше – островной народ вполне мог счесть продолжением древнего предания о живом Б-ге: прямо сейчас, на глазах у всех, творилась легенда! Человек, стоявший на носу шлюпки, спрыгнул на берег, снял шляпу и… лучники, а заодно с ними «апостолы» на дюне – повалились на колени и запели благодарственные молитвы, протянув руки к… юному живому Б-гу! Стоящими остались только двое: человек на дюне и его копия, его точное повторение – внизу, у кромки воды.
Если в подробностях описать встречу отца с сыном, этот лист будет закапан нашими и вашими слезами. Поэтому, постараемся описать её сжато и, насколько это возможно – отстранённо (ну, не рыдать же, в самом деле – ведь встретились два мужественных, несгибаемых человека, а глядя на наши слёзы, они могут не выдержать и … Так что – только факты).
Видели ли вы когда-нибудь голубой луч? Нет? А островитяне и сидящие в шлюпке матросы, наблюдали потустороннее явление вот в эту самую минуту. Сотни чёрных, расширенных от изумления, глаз наблюдали, как из очей, стоящего на вершине, живого Б-га – направленным лучом протянулось голубое свечение к, цвета небесных сфер, глазам Пришельца. Это продолжалось всего несколько минут – по насыщенности и напряжённости – словно вместивших две жизни. Непостижимым образом, не приближаясь (Гонэн так и остался стоять на вершине дюны), они оказались рядом. Нет, не то… (простите, но так трудно найти слова для того, что происходит). Отец и сын, как будто, проникали друг в друга… да-да по тому самому голубому лучу; постигали, не веря себе, безумную мысль, что встреча, которая столько лет снилась; на которую так безнадёжно надеялись – встреча эта состоялась. Да, не забыть бы! Прибытие второй шлюпки островитяне откровенно прозевали (она подошла чуть позже, и на неё никто поначалу не обратил внимания – все были заняты встречей «голубооких»). Но, как только, на сушу вывели огромное, чёрное животное, островитяне, испугались ужасно (с некоторыми дамами случилось даже что-то, похожее на истерику. Проще говоря, островитяне до этой минуты не представляли, насколько огромны голосовые возможности их женщин). На богоспасаемом острове не было животных больших, чем дикие козы (кстати, прирученные, по совету старшего Б-га – и теперь островитяне, узнали вкус молока). Но, молодой Б-г, так по-свойски обращался с невиданным монстром, а тот – так был с ним ласков и покорен, что страхи эти погасли, не разгоревшись. И то сказать – у запредельных существ должны быть запредельные слуги.
Целую неделю на острове не смолкала ликующая дробь тамтамов, местные модницы демонстрировали чудеса изобретательности: узоры из жемчуга и золота на, плетёных из трав, «туалетах» – послужили бы для современных кутюрье кладезем идей. В украшениях появились и «свежие веяния» – теперь среди всего прочего на модницах красовались прозрачные кристаллы, которые раньше (до появления Гонена) не пользовались никакой популярностью, но… если их так ценит живой Б-г – значит, они того стоят.
Танцы, песнопения, чудесная еда (по рецептам Старшего Б-га) – островитяне праздновали воссоединение отца с сыном. Теперь остров обрёл ещё одного живого Б-га и значит, счастье и благоденствие умножатся вдвое. Казалось бы, после случившегося (шутка ли – встреча Посланцев!) никто ничему уже не удивится. Однако… о, женщины, женщины! В самый разгар веселья, к костру вышла юная красавица – внучка одного из старейшин. И все (наши «Б-ги» – отец и сын – в том числе) замерли в изумлении похожем, скорее, на ступор. Огромные аквамарины таинственно и загадочно сияли в бликах огня – на месте, где у нормальных островитян находятся их чёрные, чуть раскосые глаза. Озорница сделала себе «очи Б-гов», оправив прозрачные голубые камни изысканным плетением из трав. Девчонка, конечно же, понятия не имела, что совершенно самостоятельно додумалось до самого невинного (в этом с ним может соперничать, разве что, зонтик) изобретения человечества. После дефиле «голубоокой» – стоит ли говорить, какой минерал стал самым популярным среди островитянок: вскоре все – стар и млад, щеголяли «очами Б-гов» (аквамарин, как вы понимаете, тоже не был дефицитом на благословенном клочке суши). Но, это не единственное следствие эскапады юной изобретательницы. Габриэль, который рядом с отцом, впервые в жизни, отпустил душу – вдруг увидел в девчонке не просто туземку из толпы – нет. Ему явилась Женщина. Шестым чувством (как когда-то отец, после первого же взгляда на мать), парень понял – это Она. А вырастет ли, из первого взгляда, Любовь – мы обязуемся осветить тщательно и подробно.
Но, праздники праздниками – они как приходят, так и уходят. Что дальше? Как двум «Б-гам» незаметно выбраться с острова – вот вопрос вопросов. Шестеро апостолов стерегут их покой денно и нощно. Можно было бы, конечно, придумать способ обойти доверчивых, по-детски простодушных островитян. Но, именно в это и упиралась решимость голубоглазых «божеств». Ведь не поднимется рука, не повернётся язык обмануть светлых, безоглядно преданных людей. Отец с сыном решили не торопить события. Хотя, Творец – свидетель, это было тяжело. А, Гонэну – тяжело непереносимо: свидание с любимой – сон, который устал сниться – снова отдалялось на неопределённый срок. Габриелю же пребывание на острове давалось не в пример легче. Ну, во-первых, остров не был для него изученным до последнего сантиметра, клочком суши. Во-вторых, парень только начинал жить и ему было интересно всё. Но главное – это третье. К нему пришла любовь. И подарил её именно чудо-остров. Это обстоятельство повлияет на ход событий самым причудливым образом. Островитянам придётся самим творить легенду. Дело в том, что, по поводу брачного союза живого Б-га с островитянкой – древние заветы упорно молчали. И эту линию мы обещаем проследить очень добросовестно.
Связь с судном поддерживалась с помощью записок. Гонэн и Габи прятали их в маленькой пальмовой рощице, неподалёку от моря. И там же находили ответные послания от капитана. Теперь вопрос: к чему такие предосторожности? Хороший вопрос. А дело вот в чём… Ласковый и добрый народ острова становился непреклонным и жёстким, когда что-либо противоречило заветам предков. Уж не знаем, какой Нострадамус оставил эти предсказания, но сбывались они с фантастической точностью. Далеко ходить не нужно: предсказано было появление Диковинки на чёрном песке? Предсказано! Сбылось? Ещё как! И хотя, о появлении ещё одного живого Б-га, предание умалчивало, но разве кто-нибудь сомневается, что от сына голубоокого Посланца, ничего, кроме хорошего, ждать не приходится (он, ведь, похож на отца, как две капли воды – значит, и дела их будут похожими). Что же касается команды судна – тут совсем другое дело. Никаких контактов (особенно с женщинами племени); никакой свободы передвижений для чужаков – предания островитян не предусматривали. Наоборот. Всего этого следовало избегать самым тщательным образом. Еда, вода – с этим проблем не предвидится: в рощице, недалеко от моря, туземцы будут оставлять всё необходимое – причём, безвозмездно. Более того, на берегу, не удаляясь вглубь острова (вот это – ни в коем случае!) пришельцы могут искать и забирать так понравившиеся им блестящие жёлтые камешки, а также, прозрачные кристаллики – сколько душа пожелает. Жемчуг? Нет проблем – ныряйте, добывайте – препятствовать никто не будет: его тут немерено – хватит всем. Но… это всё. Матросы не возражали. Да и кто бы возразил против золота и алмазов, которые щедрые дикари безвозмездно раздают направо и налево: «что найдёте – всё ваше». Команда стремительно обогащалась. Каждая вылазка на берег оборачивалась нешуточными порциям драгоценного металла, а главное – кристаллов (и вовсе бесценных из-за невиданной величины и чистоты). Маврам казалось, что это сон: на чёрном песке – солнечными зайчиками сияло золото и алмазы – команда не хотела «просыпаться». И было ещё кое-что… В пальмовой рощице, которую островитяне определи местом «контактов» (туда аборигены доставляли морякам запасы еды и воду) – в этой самой рощице, команда обнаружила бочки с ромом (причём, в неограниченном количестве). Они стояли прямо на виду, никто из туземцев интереса к ним не проявлял. Островитяне гуманно предостерегали матросов: «холодный кипяток» опасен для душевного здоровья, и кроме, как в лечебных целях (в виде настоек и обезболивающего средства) – неприменим. Но, как вы понимаете, у команды, на этот счёт было своё, субъективное мнение. О находке решено было умолчать (на галеоне, стараниями капитана, царил сухой закон: спиртное выдавалось только в исключительных случаях и очень дозировано). Бочки перепрятали (на всякий случай) в более укромное место и забросали пальмовыми ветвями – такой себе невинный, неизвестного происхождения, бурелом. Теперь те, кто шёл в «увольнение», могли не отказывать себе в удовольствии слегка «потерять разум» с помощью чарки-другой «холодного кипятка». Вот такая пошла у матросов жизнь – похожая на длительный и, что немаловажно, плодотворный отдых. Конечно, для того, чтобы команда оставалась в форме – пару раз в неделю галеон барражировал прибрежные воды, накручивая вокруг острова несколько кругов. Это было необходимо и для «здоровья» судна. Но большей частью все, включая капитана, знали «одну, но пламенную страсть» – обогащение. Такое лёгкое, такое безопасное, что всех «старателей» объединяло одно желание – пусть этот сон не кончается.
А, тем временем… Кто-нибудь сомневается, что постигшая Габриеля, любовь с первого взгляда – была взаимной? Надеемся – никто. Юная изобретательница «очей Б-га» была поражена ею так же мгновенно и необратимо. Скажем больше: на шокирующую выдумку её подвигло именно это, незнакомое ранее, чувство. Но, скорее всё-таки – знакомое: оно напоминало её детский восторг, когда ещё ребёнком, девочка впервые ощутила, как содрогается под ногами земля, а затем увидела огненный выброс из горного жилища «чудовища». Теперь девушке казалось, что умиротворённый Голубоокими, вулкан – нашёл, где излиться огнём: в теле островитянки, названной в его честь (имя девочки – Айя – означало «пламя»). И она ощущала себя огромной, пылающей изнутри – именно, как огнедышащая гора, в которой живёт что-то неведомое, страшноватое. Всё труднее и труднее становилось сдерживать это пламя: стоило молодому Б-гу появиться в поле зрения, как огонь вырывался наружу и, вскоре ни для кого из женщин племени уже не было секретом отчаянное положение самой разборчивой невесты острова. Письменные свидетельства зафиксировали эти тектонические процессы – почти хронологически. Проще говоря, сплетни – сладкая забота женщин всех времён и народов – фиксировались в бурной переписке (которая, с известных пор, стала самым любимым занятием островитянок). При первых же проявлениях признаков «пожара» в душе неприступной доселе капризницы, «почта» заработала с интенсивностью невиданной. Общение влюблённого Б-га и, пылающей изнутри, девчонки, ограничивались только взглядами. Но, какими! Казалось, воздух накалялся и звенел, когда эти двое забывали отвести глаза друг от друга. Самые продвинутые из сплетниц всерьёз полагали, что, если эту энергию использовать «в мирных целях», ею можно было бы разжигать костры.
Время шло, а ничего не менялось. Стремления
«Б-гов» покинуть остров, лбом упиралось в невозможность сделать это. В поисках выхода, Гонен, впервые в жизни, был близок к отчаянию. И, наверное, именно оно толкнуло капитана на рискованный шаг – саморазоблачение. Откровения живого Б-га старейшины выслушали молча. Сказать, что информация поразила их – ничего не сказать. Они… не поверили! Впервые, за 17 лет, не поверили Посланцу Стихий. «Должно быть, это испытание ложью», – решили они. Ведь, реальность, факты – свидетельствуют в пользу древних пророчеств: со времени Пришествия живого Б-га, проклятие острова – огнедышащее чудовище внутри горы – никак себя не проявляет. 17 лет покоя и благоденствия – неужели это только совпадение! Голубоокий хочет убедиться в их безоговорочной вере – пожалуйста: народ готов к любым испытаниям – только бы Посланец не исчез, только бы остался с ними. Гонэн исчерпал все доводы, но нарушить железную веру островитян в то, что отец и сын – «живые
Б-ги» – не удалось: они были так искренни, так безоговорочно верили в Посланцев стихий! Многострадальный лоб капитана – снова уткнулся в непрошибаемую стену... Как вы думаете, кто нашёл выход, в чью голову пришла Идея, перевернувшая жизнь, как островитян, так и «живых Б-гов»? Считаем до трёх… есть ответ? Ладно – до десяти… впрочем, хоть до тысячи – всё равно не догадаетесь! Итак, слушайте…
Старейшины приказали племени готовиться к испытаниям, иначе, если ожидания Голубооких Посланцев не оправдаются – море заберёт их, остров осиротеет и что будет с народом – известно только стихиям. Народ очнулся от эйфории, подобрался и скорбно насторожился: «Что случилось, чем прогневили они живых Б-гов? И что это означает – готовиться?!..». На всякий случай, мужчины натаскали в пещеру невиданное количество чёрного жемчуга (ныряя с утра до вечера, без устали и отдыха). Женщины, не поднимая головы, искали на чёрных пляжах золото (отбирая наиболее крупные самородки) и прозрачные кристаллы – самые чистые, самые большие. Вечерами – устраивались песнопения в честь живых Б-гов, сопровождавшиеся ритуальными танцами. Что ещё? Чего требуют от них, живые Б-ги, ставшие такими родными, что островитяне слегка подзабыли, КТО среди них живёт. Вот за это, наверное, и ждут их испытания. И поделом: Б-гам – божье. И горе тому, кто об этом посмел забыть!
Гонэн и Габриель пребывали в полном отчаянии. Они уже по-настоящему тяготились изъявлениями веры, покорности и готовности к любым приказам… кроме одного: приказа – отпустить Посланцев стихии – в её же лоно: единственное, чего племя допустить не могло. И тогда это случилось… Как-то вечером, Айя, во время своего соло в ритуальном танце в честь живых Б-гов, вдруг остановилась и под изумлённый ропот племени, подняла руку. Жест воина, требующего слова. И не то, чтобы он запрещён островитянкам – нет. Просто, никто (включая старейшин) не мог припомнить случая, когда бы женщина посягнула на откровенно мужскую привилегию – требовать слова при большом стечении народа. Но, ведь никто не будет спорить, что до сих пор не существовало женщины, которую бы полюбил Б-г! Островитяне, ещё минуту назад недоумевающие – быстренько поняли, что происходит нечто небывалое. Напряжённая, звенящая тишина длилась и длилась. Личико Айи, отражало и решимость, и робость, и борьбу между ними. Женщины племени с изумлением смотрели, как с детства знакомая девочка, взрослеет на глазах. Любовь и возможная разлука – в одночасье превратили озорную девчонку в женщину – страдающую и мудрую, готовую на отчаянный шаг. Она согласна была потерять любимого, если это принесёт ему счастье. И вот её слова: «Живые Б-ги сделали для нас всё. Теперь они хотят уйти. Мы не должны удерживать Посланцев, вопреки их желанию. Но, Голубоокие добры – они не уйдут, не выполнив нашей последней просьбы… Пусть оставят нам своё семя. Пусть это будет наш общий с ними, сын – третий живой Б-г. Я всё сказала!». Теперь тишина, царящая у костра, как будто, перешла в более высокий регистр. Слова девочки были неожиданны для всех: даже глава старейшин – её родной дед, не был посвящён в планы внучки. Интуитивно девчонка (нет, нет – женщина, влюблённая и отчаявшаяся) выбрала тактику «бури и натиска». И это сработало! Всем («Б-гам» в том числе) показалось, что выход найден. Теперь оставалось выбрать «сосуд» в котором Третьему Б-гу будет комфортно ждать прихода в этот мир. Кто был выбран «сосудом», надеемся, объяснять не нужно?
К запредельной свадьбе младшего Посланца с островитянкой Айей готовились долго и тщательно. Старейшины ломали головы, над нешуточной проблемой: что следует привнести в традиционный обряд, чтобы обозначить его незаурядность. Но, придумывать ничего не пришлось – это взял на себя старший Посланец. Он велел срезать четыре толстых бамбуковых стебля; «выписал» с корабля добрый кусок парусины, красное вино и белое тонкое полотно. Из парусины и бамбука Гонэн и Габи соорудили то, что в их религии зовётся хупой . Из полотна, под руководством старшего «Б-га», женщины сочинили невесте невиданное белоснежное платье и фату (не прозрачную, но что делать: не было на галеоне белого шёлка). Стеклянные стаканы у «Б-гов» имелись. Один из них (с непонятной целью) обернули белой тканью, из другого – жених и невеста выпьют ритуальное вино. Всё. Можно начинать. Невесту, поместил под хупу, а Габриеля, лопаясь от гордости, повела к невесте шестёрка «апостолов», с плетёнными из травы круглыми шапочками на головах. После того, как суженный прибыл под хупу – мать невесты семь раз обвела её вокруг жениха (вообще-то, по обряду, невесту ведут обе матери. Но поскольку мать жениха отсутствовала, по независящем от неё причинам, то пришлось ограничиться матерью невесты). Старший Б-г произнёс «заклинание»: «Благословен Ты, Всевышний, сотворивший человека…». Стоп. Ребята, а что, собственно, празднуем? Если свадьбу, то почему вдруг Творца благодарят за сотворение человека? Это уместнее, скорее на дне рождения. Может, мы от волнения что-то перепутали? Оказывается, нет никакой путаницы. Речь идёт и том и о другом – одновременно: о свадьбе, как о моменте… рождения! Только теперь, стоя под хупой, мужчина и женщина пришли к той форме, в которой они были сотворены первоначально. Только теперь они составляют единое целое – вот вам и смысл «заклинания»: благодарность за рождение новой сущности. И ещё. Для пары, стоящей под хупой (а не просто вступившей в случайную связь), открывается канал Влияния – таковы (мужчины, сосредоточьтесь!) преимущества освящённого брака. А дальше – жениху и невесте дали отпить красного вина; младший Посланец дрожащим от волнения голосом чуть слышно сказал: «Этим кольцом ты посвящаешься мне» и надел невесте на указательный палец обручальное колечко (прощальный подарок матери – вы помните). Затем, жених – ударом ноги, разбил завёрнутый в полотно стакан . Всё. На этом диковинный обряд был закончен…
Даже потом, в воспоминаниях, у всех, кто в те минуты видел невесту юного Б-га, сердце давало сбой – так пронзительно прекрасна была эта, знакомая всем, девочка. Рекордсменки эпистолярного спорта так и не смогли найти слов, чтобы отразить свои впечатления на бумаге (т.е. на коре, разумеется). По верованиям островитян, полюбившая женщина – это цель творения, его венец (только любящая жена несёт мужчине настоящее счастье и, как следствие – здоровое потомство). Но, женщина, полюбившая живого Б-га; женщина, которую Он избрал; женщина, прошедшая таинственный обряд посвящения в жёны божества – такого в жизни племени не было в прошлом (предания молчали) и не будет, наверное, уже никогда. На глазах у островитян творилась легенда. Стоящая под хупой девочка, стала, как будто, выше ростом (наверное, потому, что вытянулась в струнку и застыла). Айя, почти не дыша, мысленно пыталась превратиться в прохладный камень, чтобы не дать вырваться наружу пламени; чтобы усмирить то, что творилось в ней. Процессы эти напоминали «кухню» готового к извержению вулкана. Само имя невесты Б-га (напоминаем) – означало «пламя» (она родилась во время страшного «приступа злобы» огнедышащего чудовища внутри горы – самого сильного в истории острова. Только чудом уцелело тогда племя). Но, силы, бушующие в девочке, всё же нашли выход: «раскалённая лава» устремилась наружу через огромные, раскосые глаза и поглотила всех, кто присутствовал при невиданном обряде (и, конечно же, в первую очередь «пострадал» жених). Гостей с головой накрыло вулканическим жаром. В глаза новобрачной было больно смотреть – так нестерпимо они сияли, такой обжигающий фонтан счастья бил из них. А, потом, когда «извержение» утихло – «кратеры» глаз наполнились пронзительной нежностью (и если оставаться в образе – глаза невесты напоминали прозрачные озера, в жерлах остывших вулканов). Габриель, заворожённый и ослеплённый, пребывал в невесомости – между небом и землёй. Ему всерьёз казалось, что стоит только захотеть и они с этой немыслимой женщиной – его юной женой – поднимутся над землёй и полетят над островом, над морем, и не будет конца счастью. А потом, юный Б-г вскочил на коня (чёрное, но теперь совсем не страшное чудище: самые отчаянные даже решались его погладить) и протянул руку жене. Островной народ замер: неужели Айя решится? Решилась, не сомневайтесь даже (ничего не страшно, когда за руку тебя держит Б-г). Молодые удалилась в своё новое жилище: рядом с капищем, где жили Посланцы, нашлась небольшая, очень уютная пещера, которую должным образом украсили и подготовили к быту супружеской пары. Островитяне, всё ещё не могли привыкнуть к мысли, что одна из них – знакомая с младенчества, девочка – обрела божественный статус. Тем не менее, страшно этим гордились: фантастическое ощущение родства с Б-гами придавало их жизни значимость и осознание причастности к Неведомому.
Никто не сомневается, что команда галеона достойно отметила свадьбу юного хозяина? Никто. И это правильно: хотя вглубь острова дорога морякам была заказана – они, ничуть от этого не страдая, отметили событие прямо на судне. Да так, что команда дружно (и совсем не «слегка») «потеряла разум»: «холодный кипяток» лился рекой. Капитан, на этот раз, не препятствовал: такое событие! Более того – сам «отпустил душу погулять» и праздновал (более, чем активно) наравне с матросами. Конечно, моряки радовались не только свадьбе – она была только поводом выплеснуть бурлившее в них ликование: ведь все, без исключения, участники похода смело могли назвать себя богатыми (нет, очень и очень богатыми!) людьми. Они были благодарны Габриелю, острову, островитянам. Они любили всех и чувства эти искали и, наконец, нашли выход. Веселье на корабле достигло той самой, критической точки, когда для излияния чувств потребовались средства более действенные, чем банальный «холодный кипяток». Команда, «потерявшая разум» (и, похоже, в полном смысле этого слова) – решила, что событие достойно салюта. Новобрачных следовало приветствовать залпом из всех видов оружия, имевшегося на галеоне (включая пушки, разумеется – как же без них!). Сказано-сделано… А вот сейчас придётся уже не говорить, а кричать, потому, что грохот поднялся совершенно ужасный. Но, это, как потом выяснилось, были цветочки, по сравнению с грядущими ягодками: «салют» сработал, как детонатор. Такой себе «будильник», который разбудил… вулкан. «Чудовище», столько лет пребывавшее в состоянии летаргии – проснулось!
Когда раздались первые же пушечные залпы, «святое семейство» было уже в пещере. Айя, дочь этой земли, связанная с вулканом рождением и именем – почувствовала приближение «вспышки гнева» раньше всех. Она, как будто окаменела и только губы неслышно шептали молитву о спасении. Глядя на её побледневшее личико, Гонэн понял всё и сразу. Не мешкая ни минуты, отец и сын начали собираться (как по заказу, «апостолы», все шестеро, сегодня в честь торжества, проводили ночь со своими подругами). В парусиновые мешки были сложены самые большие самородки и алмазы – только те, что островитяне дарили «живым Б-гам» и, конечно же, те, что отец и сын насобирали сами. Жемчуг не тронули – он имел для островитян мистическую ценность, как «дар стихий»; кроме того, не в пример золоту и алмазам (запросто разбросанных на чёрных песках острова), добыча жемчуга связана с опасностью и риском. У капитана рука не поднялась взять святыню, которая на «большой земле» имела только материальную ценность. Золота же и алмазов в этой природной шкатулке для драгоценностей было немерено – остров был переполнен ими. Всё это время, Айя стояла неподвижно, обхватив плечи тонкими, похожими на смуглые стебли, руками. Ещё так недавно льющаяся из её глаз огненная лава счастья – в эти минуты стремительно остывала: «Что это,– в отчаянии думала она,– неужели Б-ги покидают остров, не оставив своего «семени», неужели муж оставит меня бесплодной?». Габриель, споткнувшись об этот взгляд, понял, что если он не найдёт (немедленно!) нужные слова – всё рухнет. Придётся сделать неподъёмный, страшный выбор – то, о чём отец с сыном не говорили (скажем больше, оба несгибаемых капитана даже думать об этом боялись… да-да, нечто такое, чего бесстрашные отец и сын боялись до боли). Что же это, спросите вы? А вот что… Младший Посланец, «подарив» островитянам «своё семя» – ни за что, не бросил бы ни дитя, ни, конечно же – его мать. Оба «живых Б-га», хорошо понимали, что из этого следует: страшная спутница их жизни – Разлука, ненавистная, пьющая душу, хищница – возобновит свою мёртвую хватку. Неужели, судьбе угодно развести их так безжалостно скоро – вот о чём боялись даже думать отец и сын. И слова, такие необходимые, те самые – вещие, пришли к Габриелю в нужную минуту. Вот они эти слова: «Слушай меня, жена. Слушай и думай. Третий Б-г, наш сын, должен прийти в мир в своей стихии – той, откуда пришли мы. Ты уедешь далеко-далеко, родишь сына и тогда мы вернёмся. Все вместе. Втроём. Решай…». И Айя вынырнула из своего кошмара – поняла, что любимый её не оставит, что народ острова получит обещанное. Просто должно пройти время.
Когда, после 5-го залпа из носового орудия, послышался ответный «залп» со стороны острова – капитан моментально протрезвел. Он понял: веселье закончилось (и, что характерно – весьма своеобразно закончилось). Хвататься за голову и каяться было некогда – необходимо немедленно снарядить две шлюпки (одну – для коня) и срочно эвакуировать хозяина с семьёй. Нужно отдать должное профессионализму матросов. Мозги ещё плавали в «холодном кипятке», но руки заучено и точно делали своё дело. К месту (заранее согласованному, на случай чрезвычайных обстоятельств) шлюпки прибыли вовремя. И вот уже всё готово, даже вороной погружен – а Гонэн всё не идёт! Он всё ещё в пещере: попросил оставить его одного, и нет и его и нет! Габриель прямо извёлся весь. Ведь дорога каждая минута: гул вулкана всё нарастал – вот-вот начнётся извержение.
Заглянем в пещеру: что же так задержало Гонэна? Как странно, однако. Капитан спешно, из подручных средств, строил… алтарь: перетащил в центр пещеры горку чёрного жемчуга; приладил на её усечённую вершину лист бумаги (не коры, заметьте!) с «письменами»; пригрузил послание крупными жемчужинам, а на склонах жемчужного холмика поместил три толстых книги… Что за книги? Нам тоже интересно. Посмотрим поближе… нет, ничего не видно. Тогда остаётся послушать, о чём в эту минуту, думает капитан Гонэн. То, что он сейчас делал – результат тяжких и длительных раздумий: как «обезболить» свой уход в сознании островного народа – раздумий таких мучительных, что даже во сне, они не давали ему покоя. Но, нет худа без добра – за день до описываемых событий, именно во сне и пришло решение (кстати, капитана не оставляло ощущение, что мысль эта, непостижимым образом, внедрилась в мозг извне).
Когда вулкан проснулся окончательно, «святое семейство», включая коня, было уже на судне. А в следующую минуту галеон снялся с якоря. Картину извержения они наблюдали уже издалека. Затаив дыхание отец и сын впитывали первобытную мощь и величие грандиозного зрелища. А поскольку, «Б-ги» острова были всего лишь людьми, то испытывали самые, что ни есть, человеческие чувства: и сквозь преклонение перед божественной силой – стремительно прорастали сожаления, боль, неловкость и даже тоска… Гонэн удивлялся сам себе: где же ликование, где счастье? Долгие годы он так рвался отсюда, так болезненно-безнадёжно надеялся на чудо… Почему же теперь, когда чудо это свершилось – его гложет печаль. И не нужно себя обманывать: он уже тоскует о клочке земли, что приютила его; о чистых и светлых людях, которые столько лет были рядом. Такова, наверное, природа счастья: оно редко встречается в чистом виде – почти всегда с примесями. Вот и сейчас, беспокойство об островитянах и даже угрызения совести не давали Гонэну безмятежно смотреть в сторону родного берега – он всё оглядывался, оглядывался назад, не в силах справиться с собой.
Айя пребывала в состоянии ступора: казалось, она не очень понимает, что происходит. Вероятно, включилась защитная реакция, потому, что справится с моментальной «сменой кадров» последних нескольких часов – задача для дикой девчонки неподъёмная. Ну, а Габриель был счастлив почти без «примесей». Грызла, конечно, совесть: ведь бросили же островитян, но… если честно, что они могли противопоставить этой силище? Да и мать, разве она не выстрадала встречу с отцом? А останься они – вполне возможно, что и погибли бы. Что тогда станет с матерью?.. Выход, подсказанный извержением, решил (очень своеобразно, но тем не менее) все проблемы – одним махом. Теперь Семья – на пути к дому!
Вернёмся, однако, на остров, и дождёмся рассвета. Надеюсь, никто не возражает? Проснувшееся чудовище – шутка ли!.. Признайтесь, страшновато? А, волноваться, представьте, не с чего. Спешим успокоить: это был один из последних «всплесков» угасающего вулкана. Вполне может быть, что извержение спровоцировал именно «фейерверк», учинённый под воздействием «холодного кипятка». Если бы не самодеятельность «потерявшей разум» команды – возможно, «чудовище» со временем, почило бы тихо, никого не обеспокоив. Старый вулкан угасал. 17 лет «безработицы» подорвали его прежнюю силу. У «чудовища» ослабели мускулы и остатками лавы оно плевалось довольно вяло. Раскалённый камнепад тоже не принёс тех разрушений, которые остались в памяти старожилов о предыдущих «приступах гнева».
Как только островитяне очнулись от шока, они понеслись в пещеру. То, что им там открылось – вошло в предания острова, как «Чудо ожидания Чуда». В центре пещеры на холмике чёрного жемчуга люди нашли послание от живых Богов. Причём, начертанное на правильном белом прямоугольнике непонятного происхождения (но, точно – не на коре). Впрочем, как иначе – это же святые письмена! Самые продвинутые в грамоте островитянки, по очереди, торжественно читали Завет Живых Б-гов. Послание было написано от третьего лица и, без единого отклонения, повторяло то, что посоветовал Гонэну «ночной экран». «Завет Б-гов» приводим дословно: «Ждите и готовьтесь! Посланцы ушли, чтобы вернуться. Вам оставлены святые книги – изучайте их. Посланцы придут снова, но уже другими, и вы должны будете понять и принять то, что увидите. Для этого – читайте и учитесь. Проповедниками назначаются шесть апостолов. На них возлагается ответственность за душу народа. Готовьтесь и ждите!». Народ, что называется, безмолвствовал. Тишина, пронизанная невидимыми лучами, которые тянулись от сердец прямо к книгам – всё длилась и длилась: никто не решался приблизиться к святым письменам. Наконец, один из «апостолов», на правах «проповедника», осторожно, не дыша, прикоснулся к одной из книг… Ну, пора, пора уже сказать, что это были за книги! А, может быть всё-таки, догадаетесь сами? Ну, в самом деле, что мог оставить «живой Б-г» своему народу... Правильно! Это была Книга Бытия – Пятикнижие Моисеево. Библия. Кроме этого на жемчужном холме лежали Талмуд и книга о кашруте …
Теперь мы оставим остров надолго. Его Народу есть, чем заниматься и есть, чего ждать. «Чудо ожидание Чуда» очень скоро начнёт работать и когда мы (с вами, надеемся) вернёмся на остров и встретим старых знакомых – это будут уже другие люди



Глава 4
Прошло больше 3-х месяцев, прежде чем на горизонте показался родной берег. Как не стремился Гонэн к жене – галеон сначала зашёл в столицу. Для этого человека выше любви была только честь. Все прошедшие годы – больше, чем встречи с женой – он желал одного: отдать долг королю, очистить своё имя от позора. Следующие несколько дней столица жила с изумлённо вытаращенными глазами и перманентно отвисшей челюстью! Имя воскресшего капитана не сходило с уст. От дворца и до последней портовой харчевни, обрастая невероятными подробностями – передавались легенды о несметных сокровищах, сказочно обогативших королевскую казну. Хозяин заведения, где останавливался в тот, свой первый в столице, день Габриель – быстренько произвёл в уме несложные подсчёты (из которых логично следовало, что дважды два – четыре), и «повесил» себе на грудь медаль Особой Осведомлённости – но это выражаясь фигурально. На самом деле, ловкий человечек на всех перекрёстках, и к слову и не к слову – кричал о том, что именно в его харчевне произошла знаковая встреча, где, волей Всевышнего, сын узнал правду об отце! Именно с порога его харчевни началась эпопея, которая закончилась так триумфально. И те, кто хотят вернуться богатыми и счастливыми; те, кто хотят прославиться – должны начать свой путь именно с этого порога… Натурально, сменилась и вывеска харчевни. Теперь её украшали, грубо намалёванные, горы золота и бриллиантов. Отныне, самое популярное заведение в порту (и не только!) называлось, конечно же – «Порогом Удачи». Со вкусом у хозяина были, как видите, немалые проблемы и, наверное, не только у него, потому что работало это (и аляповатая вывеска, и помпезное название) – безотказно. Что такое реклама – нам с вами рассказывать не нужно: в короткий срок трактирщик обогатился сказочно. Вполне заурядное заведение взвинтило цены до небес, но, тем не менее, очень скоро превратилось в место поголовного паломничества уходящих в море. Как это ни курьёзно – для успеха, в общем-то, маленького (и не только ростом) человечка не понадобилось ни мужества, ни риска – только хорошо подвешенный язык и ловкость, с которой он воспользовался ситуацией. Да, здравствует пиар и реклама – самые верные проводники к богатству. Но, это мы так – к слову, чтобы показать настроение столицы и ажиотаж, который вызвало «воскрешение» Гонэна. Капитан был принят во дворце, конечно же, полностью реабилитирован и более того – награждён. Честь опального подданного была восстановлена. Король узнал правду. Взбешённый нанесённым 17 лет назад ущербом (ЕГО золото – нагло, воровски – утекло и до сих находится в нечестивых руках!), монарх приказал было учинить следствие и примерно наказать членов преступной команды. Но… Гонэн, на правах «автора» немеренных вливаний в королевскую казну – попросил не делать этого. Зло, которое сотворили предатели, уравновесилось Добром – и моральным (капитан, всё-таки вернулся); и материальным: привезённые сокровища с лихвой покрывают прошлый ущерб. Против этого – доводов у монарха не нашлось: даже на его искушённый взгляд, компенсация утерянных богатств – более, чем достойная. И монарх дал себе труд услышать просьбу капитана: «Ваше Величество, будет ли мне позволено выразить своё мнение?». Дождавшись милостивого кивка, Гонэн продолжил: «С высочайщего соизволения – пусть всё на этом остановится. Потому, что Зло порождает только Зло и не нужно будить зверя. Дети преступников – они-то в чём виноваты? А ведь, позор отцов падёт на них. Людская несправедливость и так слишком частая гостья в этом мире. Не стоит помогать ей наказывать невинных. А виновные… судя по мукам, в которых жил и умер один из подельников (о ком идёт речь, читателю, надеемся, ясно) – совесть остальных делала своё дело так же исправно. Даже осуждённый на казнь, в свою последнюю ночь, не позавидует пожизненной казни их ночей…». Очарованный нежданным богатством, Его Величество временно (до следующих материальных затруднений) всех любил и прощал и, таким образом, следствие по делу преступной команды – «с высочайшего соизволения» – угасло. И всё-таки, вы удивлены. Прямо сюда, на эту страницу, доносятся возмущенные возгласы: «Что за непротивление! Как так можно? Почему преступники не понесут наказания?!». Кажется, ребята, вы не очень внимательно читали предыдущий абзац. Разве кто-нибудь говорил о безнаказанности? Вовсе нет. Просто, по глубокому убеждению капитанов, отца и сына – никакие внешние наказания не идут в сравнение с той болью, которая гложет человека – изнутри. Как вы думаете, чей суд страшней – официальный или свой собственный – суд нечистой совести? Ну вот, а вы говорите!.. Так что не спешите винить капитана в излишней мягкотелости. Кроме того, как уже говорилось, Гонэн пёкся о главном – о потомках преступников. Дети не должны стыдиться своих отцов – это разрушит их души и не прибавит в мире Добра. Так пусть новое поколение будет чище своих отцов – глядишь, поубавится Зла в подлунном мире. Вот такие у капитана были резоны. Король проникся и явил миру милосердие (до сих пор абсолютно ему не свойственное). И вообще, монарх очень подобрел – даже, в последнее время, как-то посветлел. Наверное, в его глазах отражался блеск золота и сияние алмазов, так неожиданно и так вовремя пополнивших (переполнивших!) королевскую казну. Было даже отменено несколько смертных приговоров (не так, чтоб осуждённых помиловали – это, как раз, ни в коем случае! Но, казнь заменили заключением (и не всегда пожизненным). Так что деньги, всё же, приносят счастье, чтобы не говорили те, у кого их нет. Однако, этим дело не кончилось. Королевский суд, (скрывать нечего – все знают), был не всегда… как бы поточнее выразиться… ну, скажем помягче – не отличался чрезмерной объективностью. Вердиктами весьма эмоционального монарха всегда, знаете ли, правили именно эмоции, к вине осуждённого не имеющие никакого отношения. В основном – это была реакция на наветы «доброжелателей», шепнувших королю (вовремя, под настроение) кое-какие подробности из биографии своих врагов (соперников, противников – неважно). И работало такое «право» значительно успешнее, чем истинная, доказанная вина. Но! У моряков была другая, негласная, инстанция – Суд Чести. Никто не афишировал его существование, но все, имеющие отношение к мореплаванию, хорошо о нём знали (недаром преступная команда так единодушно проглотила языки). Так вот – эту инстанцию обойти было невозможно. Суд Чести вынес свой приговор: виновные должны понести наказание. Точка. По известным только им каналам, моряки быстро выяснили места жительства членов команды предателей. Не помогло ничего: ни благоприобретённые (за немалые деньги) титулы, ни укреплённые, как крепости, дворцы. Их, конечно же, нашли; их, конечно же, призвали бы к ответу, если бы не выяснилось, что… отвечать некому! Вы не поверите: никого из членов преступной команды не было среди живых! Никого из людей, недрогнувшей рукой, пославших на смерть ни в чём не повинного человека – не было на этом свете! А ведь стариками их назвать никто не решился бы, и на здоровье потомственные моряки не жаловались. Значит, что? Прав был капитан: все его убийцы (а как их ещё называть?) сами себе стали и тюрьмой и казнью – но, не мгновенной, как физическая казнь тела, а длительной, и, скорее всего, нескончаемой. Казнью души. Какая телесная боль сравнится с этой пожизненной (а, может быть и за гранью жизни) мукой! Именно в надежде на Б-жий суд, капитан, как особую для себя милость, просил короля не трогать никого из команды предателей. Недаром Гонэн так истово изучал Книгу Бытия: не на пустом месте произрастала его уверенность: роль палача выполнит нечистая совесть.

Идём дальше… На всякий случай, приготовьте носовые платки: попробуем пережить встречу капитана с женщиной его жизни. Ну, что за невезение! Как на грех, установился прочный штиль. В воду можно было смотреться, как в зеркало: морскую гладь не тревожила ни одна, мало-мальски достойная волна. На галеоне, как не пытались поймать ветер – не преуспели. Ну, что ж, воспользуемся паузой и посмотрим, как там наша новобрачная… Одетая по последней моде, с изысканной причёской вместо буйной дикой гривы, она, на первый взгляд, превратилась в экзотическую смуглую кокетку – самую экстравагантную достопримечательность столицы. Вначале Айя забавлялась ажиотажем вокруг своей особы, но, это только вначале, пока работала сногсшибательная новизна её нынешней жизни. Довольно скоро она устала от пристального внимания общества и хотела только одного – поскорее убраться от затаённого (а иногда и откровенного) разглядывания; от светских бесед, с вопросами, каждый из которых был для неё экзаменом; от званых пиршеств, где количество столовых приборов и самих яств сильно превышало потребность в них. И надо было ещё ничего не перепутать, чтобы не вызвать тщательно скрываемые (но, тем не менее – явные) насмешки… Кстати сказать, еда вообще потеряла для неё былую привлекательность, хотя никогда раньше наша Айя на аппетит не жаловалась. Было ли это связано с церемониями светских обедов и ужинов? Да, нет, знаете ли, дома (домом теперь служил огромный дворец, который по наследству (вы помните) достался Габриелю (или Гонэну? Впрочем, это неважно) – так вот, и дома Айе совсем не хотелось есть. Габриель из кожи вон лез, чтобы угодить жене, но без особого успеха. Даже от самых вкусных яств – слегка, а иногда (особенно по утрам) и не слегка – поташнивало. И о чём это говорит? Обычное дело: наша Айя готовилась стать матерью. Всё просто и логично. Но, это для нас с вами просто, а что творилось в душе островитянки, попавшей в общество, состоящее сплошь из белых Б-гов? Причём многие из них, не вызывали у неё не то что благоговения и трепета, а вовсе наоборот – от некоторых хотелось как можно скорее отделаться (так неприлично назойливы они были). И вообще она начала кое-что подозревать: не может, ну просто не может огромный город состоять из одних белых Б-гов! И, кстати, ведут они себя совсем иначе, чем живые Б-ги, волей стихий посланные родному острову. Габриель изо всех сил пытался смягчить первые удары цивилизации: они с Айей много беседовали; он по-настоящему взялся за её образование (в доме появились учителя словесности, математики, музыки) но всё же, всё же… дикарка чувствовала себя, как человек, не умеющий плавать, которого бросили в глубокую воду и оставили там барахтаться. Выплывешь-выживешь. Такие вот дела…
Однако, подул (если только нам это не мерещится) лёгкий ветерок и поэтому давайте поспешим на галеон. Всё когда-нибудь кончается – кончился и мёртвый штиль. Свежий ветер наполнил паруса и судно, наконец, взяло курс на родную гавань капитанов. Но… без Гонэна. О, Господи, что на этот раз, спросите вы? Да, не волнуйтесь: всё в порядке. Всё в большом порядке! Просто, пока мы с вами погружались в мироощущения дикарки, капитан не вынес пытки ожидания «у моря погоды» и, оседлав вороного, во весь опор уже мчится к своей любимой. И с той же скоростью, вместе с ним, мы приближаемся к главному – Встрече. Вы, наверное, разочаруетесь, если узнаете, что долгожданное свидание не было внезапным не только для капитана. Интересно, он что, депешу послал? Представьте себе! Точно такую же, «депешу», какие женщина получала все эти годы, с момента «гибели» капитана. Вы, ведь не забыли – эти двое все восемнадцать лет были «на связи». Но, если женщина верила в мистическую «почту» – безоглядно, то Гонэн считал эти диалоги плодом воображения, которое подстёгивала острая тоска, и подпитывала тупая безысходность. Тихое, безобидное помешательство – этим его сознание защищалось от невыносимой боли – такой диагноз поставил себе капитан. И только когда увидел сына и сравнил его с «картинкой», полученной, по их с женой, немыслимой «почте»; только когда Габриель рассказал, по каким «материнским» приметам он искал остров – только тогда капитан понял: эта связь – не вид спасительного умопомешательства, а реальность!
Но, вернёмся к повествованию. Назовём, наконец, имя женщины. Долгие годы она была только вдовой и матерью (а эти титулы не требуют имени). Но, теперь к Дому приближается тот, кто всегда звал и будет звать её – Элизой. До сих пор эта женщина была для нас воплощением скорби и надежды, а они – у всех на одно лицо. Поэтому мы даже не пытались описать внешность жены капитана Гонэна – женщины его жизни. Зато теперь… Она, как будто бы, помолодела (ей – всего-то 36). В ней пробудилась та девочка, которая 17-ти с небольшим лет осталась ждать своего капитана (вернее сразу двоих: Гонэна и его сына, в то время, ещё не родившегося). Что-то, знаете ли, случилось со временем: оно как будто выплюнуло эти 18 лет – их как будто бы не было. Мужа ждала та юная Элиза, которой пообещал скорую встречу её капитан. И здесь, похоже, работал эффект Сольвейг – женщины, к которой вернулась молодость в момент встречи с любимым (а ведь северная красавица ждала своего Пер Гюнта 40 лет!). В нашем случае у Волшебника, возвращающего юность, работы было не так много. Элиза почти не изменилась, вот только плечи поникли и глаза поугасли. Но эти препятствия наш Волшебник преодолел с лёгкостью: золотистые каштановые волосы, которые 18 лет назад распрямились, пригружённые бедой, снова завились крупными локонами; чудесные карие глаза молодо заблестели; губы, все эти годы крепко сжатые (чтобы не дать прорваться боли) – теперь полуоткрылись и заалели; краски – те, что смазала и стёрла разлука – снова вернулись на чудесное личико. И только чуть вздёрнутый, прелестный нос чуть-чуть покраснел – от слёз, которые столько лет оставались невыплаканными и которым только сейчас, наконец-то, было разрешено пролиться.
Как там, носовые платки – наготове? Потому, что всадник на вороном коне уже появился пределах видимости. Но, так уж случилось: то ли «почта» дала сбой; то ли Гонэн забыл «передать картинку»… Неважно. Просто в то время, как капитан появился со стороны суши (с той же стороны, куда ушёл много лет назад, на том же вороном… ну, не совсем на том же – это ведь тоже сейчас неважно) – Элиза, не отрывая сияющих глаз, смотрела на… морской горизонт.
Он тихо спешился, велел коню молчать, придержал колокольчик, (который, впрочем, и так онемел от изумления), и неслышно зашёл в дом. В горле стоял ком, в глазах – слёзы: капитан остановился, не в силах двигаться. Так вот она – причина сбоя «почты»! Капитану нужно было время, чтобы справиться с собой. Он столько лет рисовал себе чудо встречи! Он так не хотел, чтобы к радости примешалась боль! Гонэн ждал счастья в чистом виде: разве они оба не выстрадали его! А для этого следовало справиться с собой, не допустить слёз – избавить волшебство первого свидания от этих застарелых пятен тоски. Капитан неслышно поднялся в мезонин, где Элиза провела все эти годы, сквозь иллюминатор глядя вдаль. Конечно же, она и сейчас была там – смотрела во все глаза на морской горизонт. Гонэн неслышно подошёл сзади и, немалым усилием воли, преодолев сумасшедшее желание прикоснуться к худенькому плечу – тихо назвал любимое имя. Она обернулась не сразу: выпрямилась в струнку. Замерла. Элиза, конечно же, чувствовала его приближение, но… он хотел неожиданности – пусть же так и будет! Он не хотел слёз – она постарается справиться и с ними. Вот только понадобится немного времени, совсем немножко. Ну, всё уже, всё… И встретились глаза с глазами, руки с руками – душа, с душой. Впрочем, насчет душ – это мы с разгона: они-то, как выяснилось, никогда и не расставались (в отличие, от тех, несчастных, что жизнь прожили бок о бок, а душами так и не соприкоснулись. Но, это к слову – не о них сейчас речь). А потом, капитан надел на палец любимой кольцо – да-да, то самое, которое должно было вернуться к ней вместе с мужем и сыном (но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы. Сына Элиза увидит чуть позже: штиль скоро закончится). Что касается кольца, то Айя получила взамен – другое, принадлежащее отныне только ей, обручальное кольцо). Итак, круг замкнулся. Мы, потихоньку набирая скорость, движемся к концу нашей истории: «перевал» пройден, а под гору идти, всё же, легче.
Однако, как можно не описать радость Дома! Он ожил: бабушка-Печь еле успевала готовить всевозможные вкусности: она была уже старенькой и боялась перепутать любимые блюда Гонэна, с теми, что готовила Габриелю. Но, Элиза была рядом и ошибок удалось избежать. Скромница-дверь нисколько не сердилась на эту ехидину – Замочную Скважину, через которую раньше сквозило горем, а теперь вот – ключом бьёт, вернувшаяся в Дом, радость. Даже серебряный колокольчик, не смотря на полное отсутствие ветра (штиль, будь он неладен!), счастливо заливался сам собой. Как и Дом, колокольчик был, конечно же, слегка волшебным и в исключительных случаях звенел без помощи руки или ветра (по собственной инициативе). Соло колокольчика не осталось без поддержки: птичий хор вступил немедленно и Дом зазвучал, как в лучшие свои времена. Если бы свидетелями встречи стали Тётушки рамы – разговоров, обсуждений, борьбы за первенство (кто первым увидел, к кому ближе стояла пара) – было бы немерено. Но, единственным, и что характерно, молчаливым, наблюдателем был сдержанный Иллюминатор. Поэтому подробности родственникам (Рамам, Половицам, Шпингалетам) – ни под каким соусом, известны не были. Однако, счастье, переполнявшее Дом, выплёскивалось через открытые окна (о замочной скважине уже говорилось); просачивалось даже сквозь стены (потускневшие, за все эти годы, насквозь пропитанные холодом печали, они стремительно теплели и наливались своим природным розовым цветом). Кстати, вы, наверное, удивляетесь, почему ни слова не сказано о Подкове? А, мудрой сказительницы, представьте, нет ещё на двери: тщательно промытая, завёрнутая в мягкую тряпочку – она, всё ещё, в заветном сундучке, где хранились дорогие сердцу мелочи. Вместе с Элизой, много лет, они ждали капитана. И вот теперь время пришло: в память о друге-коне, Гонен прикрепит на двери его подкову. Но это будет потом. А, сейчас – от запахов лакомств, которые, с помощью Элизы, готовила бабушка-Печь, казалось, что Дом дышит: вдыхая Радость – выдыхает Праздник. В общем, скрыть что-либо – было просто невозможно. Да, никто и не старался: это Горе прячется, ищет глухие углы, а Радость – совсем даже наоборот – рвётся наружу. А теперь, приплюсуйте ко всему этому – звуки извне: партию колокольчика в сопровождении хора птиц – и вы поймёте, как пахнет и звучит Счастье…
Прошло совсем немного времени и на горизонте показался галеон под названием «Поиск». Проходя в гавань мимо Дома – он поднял все флаги. Забегая вперёд (или оглядываясь назад – к началу нашей истории) заметим, что именно так возродилась давняя традиция, которая была забыта на долгих 18 лет. Все эти годы ни один корабль, заходящий в гавань, не салютовал Дому. Более того, моряки отворачивались от жилища бесславного капитана, «запятнавшего» свою честь самоубийством. Но теперь опала – в прошлом. Возвращаясь в порт, корабли снова отдают почести Дому. Так моряки салютуют мужеству капитана, сумевшего (не смотря ни на что!) вернуть себе и семье Честь и Имя. Так, знавшие цену верности, люди моря отдают должное беспримерной любви его женщины.
Ну что ж, герои встретились, но именно поэтому, нам с вами пора прощаться. Тяжело, однако, расставаться после того, как вместе мы столько пережили. Поэтому, немножко занудный конец, надеемся, несколько облегчит прощание. Тем не менее, не закрывайте книгу, пока не прочтёте до конца – там спрятался вопрос, на который рано или поздно, вам (как, впрочем, всем нам!) придётся ответить, и… ещё кое-что там припрятано.

Судьба наших младших героев, слава Б-гу, не преподнесла (пока!) страшных сюрпризов: в ней нет разлуки, нет тоски – хочется верить, что, старшее поколение выпило эту чашу до дна, не оставив детям ни капли горького напитка. Хотя… у каждого – своя чаша и поэтому мы подчёркиваем это зыбкое «пока» и будем молиться, чтобы Габриелю и Айе не пришлось страдать. Ничего другого нам не остаётся… разве что, попытаться осмыслить феномен случившегося с нашими старшими героями (на уровне предположений, конечно, без претензий на открытие истины).
А не может ли быть, что Гонэн и Элиза, отчаянным нежеланием смириться с потерей, мощью веры во встречу – изменили замысел Вселенского Драматурга и Он сформировал именно тот финал, которого эти двое так ждали и в который так верили. Тогда, что же получается? Что человек может ВЛИЯТЬ?! Что-то уж очень смело у нас получается, хотя… если учесть, то, что дарует супругам освящённый Творцом брак… Будем думать – хотите, думайте вместе с нами. Но, к чему бы мы не пришли, мысль эта нуждается в доказательствах, и проверить её можно только жизнью. Причём, собственной! Сумеем ли, решимся ли проверить – вот вопрос…
Теперь – главное: продолжение следует!

А, вы что же, подумали – это конец? И даже не задали себе законный вопрос: «А что было потом?..». Странно это, странно… А, как же, рождение «третьего Б-га»; как же судьба островитян, которые верят, ждут. И вообще, дальше-то что? Ах, вам всё же интересно! Тогда, слушайте…


Глава 5


Начнём с того места, где расстались: галеон, отсалютовав Дому всеми флагами, вошёл в гавань. На берегу их ждали Элиза, Гонэн и… весь город. Хватило всего нескольких часов, чтобы фантастическая весть о воскресшем (через 18 лет!) капитане – стала новостью номер один в городе его детства и юности; в городе, откуда он ушёл в бесславие и забвение и куда вернулся с победой и честью. Заметим, что все это время ни Элиза, ни Гонэн среди людей не появлялись (они вообще ни с кем общаться не стремились – эти двое никак не могли наговориться, насмотреться, надышаться друг другом). Тем не менее, в городе знали всё: даже подробности о том, что капитана ждали, конечно же, с моря, а пришёл он – совсем с другой стороны. Как распространилась весть – неизвестно. Может быть, болтливый колокольчик поведал о событии птицам, а уж они – всем остальным. А может быть праздник, который излучал Дом – с ветром, по воздуху, проник в город и все без слов поняли, что в печальных стенах снова поселилась радость. В общем, неважно, как это произошло, но галеон встречал весь город. И давайте договоримся: то, что можно предсказуемо вообразить – мы описывать не будем: ведь в прошлой «серии» ваша фантазия прекрасно сотрудничала с нами и замечательно с этим справлялась. С вашего разрешения, мы не станем «рисовать» выражение лиц горожан. Скажем одно: оно было общим для всех. Никто ничего не забыл: потревоженная совесть ядовито напомнила и одинокое детство мальчишки – сына пропавшего без вести и опозоренного злыми языками капитана; и изоляцию его, уставшей отбиваться от жизни, жены; и неприятие и шёпотки – весь этот комплекс остракизма , который граждане города явили в полной мере. И потому, встреча горожан с, опальной в прошлом, семьёй никак не напоминала обычную – когда на берегу собирается гомонящая толпа, в едином порыве ждущая швартовки долгожданного корабля – того пронзительного мгновения, когда на трапе покажутся родные лица. В толпе – ни смеха, ни радостных возгласов. Когда судно появилось на горизонте – народ виновато молчал. Гонэн чувствовал себя неловко. Элиза же, ничего не замечая, душой была уже на корабле с сыном. Она тревожно ждала встречи с невесткой (на просьбу описать избранницу сына, Гонен ответил как-то странно: «Это сюрприз. Приготовься очень удивиться, но я уверен – девочка тебе понравится». Свежеиспеченная свекровь не знала, что и подумать. Ничего, ждать осталось недолго – галеон уже швартуется…
Даже, если огнедышащее существо дальнего острова погаcло – жизнь вулкана продолжается в глазах его крестницы по имени Пламя (не забыли, что означает имя островитянки?). Как тогда – на свадьбе «живого
Б-га» с Айей – в её глаза было больно смотреть. Элиза, ожидавшая сюрприза – получила его в полной мере. Габриель сошёл на берег с женой на руках. Сначала никто ничего не понял: всем показалось, что в подарок матери, сын привёз диковинную эбеновую статую. Однако, оказавшись на берегу – «статуя» вдруг ожила, а из её глаз хлынула огненная лава. Невиданные очи, в лучших своих традициях, излучали жар и свет такой силы, что толпа слегка поддалась назад. Перед матерью живого Б-га Айя благоговейно склонилась в ритуальном поклоне. Габриель, сколько ни бился – не смог внушить своей дикарке, что мама, пусть необыкновенная, пусть самая лучшая – но, всё же, женщина из плоти и крови, как и она, Айя. ТАКОЕ в уме островитянки пока не укладывалось. Элиза погладила склонённую головку так нежно, что девочка вскинула на неё глаза и… чуть не испепелила свекровь огнём изумления и благодарности. «Где же это носят такие глаза?», – Элизе хотелось хоть как-нибудь снять напряжение, – а давай-ка мы их ненадолго спрячем. Иди ко мне, девочка…». И она обняла Айю, как может обнимать только мать. Сначала девчонка не знала, куда девать руки: обнять мать «живого Б-га»? Она всего лишь простая островитянка и такой чести ещё не заслужила. Но Элиза так успокаивающе покачивала её, так осторожно поглаживала худенькую спину своей фантастической невестки, что девчонка успокоилась и в ответ обняла свою новую мать. Толпа на пристани взорвалась аплодисментами и возгласами. Люди пытались участием выразить своё раскаяние и стыд за то, что поверили навету о подлости и трусости кристально чистого и совершенно бесстрашного человека. Остальное (застолье, гости, которых много лет не видел Дом; серебряный колокольчик, работавший с невиданным энтузиазмом; огромные нагрузки, которые, ни разу не пожаловавшись, стойко вынесла старушка-Печь и т.д и т.п.) – воображайте сами, как договаривались. А мы перейдем к будням, мало, впрочем, отличающимся от праздника, в который превратило жизнь семьи возвращение Гонэна. Праздником становилось всё – любая мелочь. Они засыпали и просыпались с улыбкой. Утром, когда семья собиралась за столом – сын счастливо смотрел на молодую, совсем новую маму; на синие глаза отца, в которых прыгали чёртики от тайных замыслов затей и сюрпризов, которые Гонэн готовил для женщин – просто юной и очень юной. И все вместе – с радостным ожиданием поглядывали на чуть округлившуюся фигурку Айи. То, что происходило с семьёй – мы осмелимся назвать счастьем. И знаете, кажется, стоит об этом поговорить… На наш взгляд, наука Счастья, как и наука Любви – очень трудны, а иногда и опасны для жизни. Только достойные в силах пройти полный «курс наук» (часто – прямо противоположных людским представлениям о счастье). Среди «предметов изучения» – разлука, боль потерь, злые наветы, несправедливость людей, да мало ли… Но, самое важное – сохранить лицо. Не смотря ни на что. И тогда, когда эти университеты будут пройдены – вы научитесь радоваться мелочам (которые мелочами считать перестанете). Утренняя улыбка любимой; тишина, запахи родного дома; дуэт ветра с дверным колокольчиком в сопровождении хора птиц; море, которое видно прямо из окон… если это наполняет вас радостью – вы постигли тяжелейшую из наук!
Вернёмся к нашим героям. Пусть с опозданием (на 18 лет!), но, капитан выполнил свою клятву: положил к ногам любимой состояние. Теперь, когда они были очень богаты, когда не нужно больше думать о хлебе насущном – семья могла распоряжаться своей жизнью, как хотела (наверное, именно в этой свободе и состоит главная ценность больших денег). Он часами смотрел на Элизу: как она причёсывает волосы; как склоняется над рукоделием; как улыбается; как ест, наконец – и не мог насмотреться. В любой мелочи, на которую никто, из проживших много лет в спокойном браке, привычно не обратил бы внимания – Гонэн находил чудо женственности, грации, юности (!). Да-да, Элиза помолодела, (мы уже говорили об этом) – но как! Все, кто знал её в юности – с изумлением признавали, что нет никаких различий между той, очаровательной, озорной девчонкой, которая, 17-ти лет так скоропалительно, против всех принятых правил, вышла замуж за молодого капитана (это после недели-то знакомства!) – и теперешней Элизой, которую все эти годы считали вдовой (сначала юной, потом – не очень, а в последние годы, поблекшее лицо, угасшие глаза, крепко сжатый рот – никому не давали повода заподозрить, что перед ними совсем ещё нестарая женщина). Это внезапное превращение только подтверждает мысль о том, что два художника – Счастье и Горе – находятся в постоянном конфликте: чистые и радостные краски, которыми рисует на лицах людей талантливое Счастье – завистливо и мстительно стирает своим, жёстким серым ластиком, бездарное Горе. Но Счастье, стоит ему снова заглянуть в ваш дом – возвращает на траченные горем лица – прежние (а, иногда, даже ещё более яркие) краски. Вот именно это и происходило с Элизой. Кстати, насчёт недели знакомства… Время, вообще, вытворяло с этой парой странные вещи. Вспомните те 18 лет, которые выпали из жизни Элизы. Время соединило прошлое с настоящим, как ювелир соединяет звенья разорвавшейся цепочки, не сожалея и не замечая, какой огромный кусок цепи потерян – соединяет так искусно, что место «разрыва» никто не видит. А, начались забавы Времени давно – когда эти двое впервые заглянули в глаза друг другу. Казалось бы, ну встретились девушка с парнем и встретились; понравились друг другу и понравились – подумаешь событие! Привычное дело: влюбляйтесь, встречайтесь. Пройдёт время – узнаете друг друга, а там, глядишь, «добрым пирком, да за свадебку». Но дело в том, что для молодого капитана и его женщины, Время, чудесным образом, сжалось, и каждая минута вместила в себя недели, месяцы, а может быть и годы. Глаза заглянули в глаза и влюблённые поняли друг о друге всё. Им и неделя показалась лишней. Шестым чувством эти двое чуяли, что порознь им не жить (а, точнее – не выжить, как не может выжить тело без жизненно важных органов – без сердца, например). Такие дела. И теперь, капитану хотелось увезти жену из города, где ей выпало столько страданий. До боли в сердце, хотел он защитить любимую от всех ветров. Гонэн готов был выполнить любой её каприз; ради Элизы он мечтал совершать безумства, которых не было в её обездоленной молодости. Капитан молился на эту потрясающую женщину, которая послана ему (в этом Гонэн не сомневался), чтобы уравновесить счастьем годы печали. И вообще, она же ничего ещё не повидала, а ведь Гонэн когда-то обещал показать ей мир. Пришло время выполнить обещанное. Элиза и Гонэн уехали в столицу, где капитан, как «автор» гигантских вливаний в королевскую казну, был принят при дворе, всячески обласкан и награждён дворянским титулом. Их столичный особняк, а правильнее сказать – дворец, ничем не напоминал старый Дом, (который, если не главный, то уж во всяком случае – не последний персонаж нашей истории). Мы уже описывали это величественное здание, когда говорили о его прежнем хозяине – безвременно почившем (помните?) седовласом гиганте. Если забыли – вернитесь в 1-ю часть «Сказки старого Дома» и вы почувствуете холод, каким были пронизаны эти стены; мрак, что наполнял комнаты, не смотря на обилие светильников. А всё потому, что свет (или мрак) в любом жилье – это отражение света (или, опять же, мрака) в душе хозяев. И что из этого следует? Только то, что «ледяной» дворец, под действием тепла (а, мы бы даже сказали – жара) двух сердец, стал стремительно «оттаивать».
Шло время… оно по-прежнему не угомонилось и продолжало резвиться с Гонэном и Элизой. То есть оно, конечно, шло – для других, но для этих двоих – сделало вид, что его и вовсе не существует. По крайней мере, ни Гонэн, ни Элиза времени не замечали. Они жили (глаза в глаза, душа в душу) – внутри единственной минуты – той самой – первой после разлуки. Двое на этой земле – вне времени, и даже вне пространства, потому, что и на расстоянии, оставались вместе. Так незаметно прошло несколько месяцев. И наши влюблённые стали… бабушкой и дедушкой. Время – субстанция капризная. Оно разное – у каждого своё. Никому ещё не открылось – отчего зависят игры Времени: его причудливые скачки, его томительные паузы… И если для Гонэна и Элизы Время остановилось, то для их внука ни о каких остановках не могло быть и речи: сын Габриеля и Айи нетерпеливо ждал своего прихода в мир. Малыш так мощно колотил ручками и ножками, что Айя совсем извелась от мысли, что не сумела стать достойным «сосудом» и «третьему Б-гу» не комфортно у неё под сердцем. Габриель так и не смог убедить свою жену в том, что их ребёнок – обыкновенное человеческое дитя. Какое там! Мама Айя и слушать об этом не хотела. Не секрет, что для любой матери её ребёнок – единственный, как первый человек на земле. И недаром женщина, родившая дитя, чувствует себя помощницей Б-га. Это правда (придёт ваше время и вы обязательно проверите на себе, что рождение человека – момент истины, которая в том, что мы все созданы для сотрудничества с Творцом. Ах, если бы люди не забывали об этом, как волшебно изменилась бы жизнь нашей бедняжки-планеты…
А сейчас пришло время вернуться в старый дом, где из «сосуда» по имени Айя, точно в заданный срок, пришёл в мир «третий Б-г». Элиза встретила внука первой: она была рядом с Айей с того момента, как парень решил, что сыт по горло «затворнической» жизнью и наступил, наконец, его черёд появиться на свет. Когда бабушка взяла на руки внука, у неё от изумления слегка закружилась голова. Ей показалось, что с ней опять забавляется время: оно как будто бы вернуло Элизу на много лет назад – в ту самую минуту, когда она впервые взяла на руки… сына! Потому, что этот беленький, как сметанка, без тени материнской смуглости, бутуз до смешного скопировал Габриеля (как, впрочем, тот – своего отца). Даже фамильный знак – большая родинка за ухом – самоуверенно сидела на том же месте и была той же формы, что у отца и деда: знак Двух станет теперь знаком Трёх. И отец и дед вглядывались в личико младенца и не верили глазам: из кружевного свёртка серьёзно и вдумчиво смотрело их зеркальное повторение. Два случая можно было бы считать своенравным капризом Творца, но три! Нет, тут, вероятно, работало что-то ещё… Может быть, островная родня малыша так мощно посылала в небо свои молитвы о возвращении «третьего Б-га»; так явственно представляла его облик, не отличимый от первых двух Посланцев, что молитвы эти были услышаны и в мир пришёл именно тот, кого ждали островитяне. А может быть и другое... Вершителю судеб понравилось собственное творение в лице Гонэна, и он, не уставая, дублировал его. Третьей версии ни у деда, ни у отца, ни у нас – нет (но, если кто-нибудь додумается – дайте знать…). И только юная мама была безмятежна: она исполнила волю своего народа – помогла прийти в мир третьему Б-гу. Конечно же, её сыночек – копия двух старших Посланцев. Разве могло быть иначе? Всё идёт так, как было предопределено! И нечему тут удивляться. В любом случае, «социальный заказ» далёкого острова был выполнен: малыш являл собой третью копию двух предыдущих Посланцев – те же голубые глаза, те же каштановые волосы, те же черты лица (даже младенчество не скрывало будущую твёрдую линию рта); ямочка на подбородке (ещё один фамильный знак) обещала волю и силу, а упрямый лоб – говорил сам за себя.
Дом реагировал всеми своими составляющими: колокольчик – новыми песнями (мы бы даже сказали – гимнами) в честь маленького хозяина; Печь – разнообразными вкусностями и аппетитными запахами; старик-иллюминатор и тётушки Рамы – сверканием стёкол; даже сплетницы-Половицы – смягчили по такому поводу свои скрипучие голоса – теперь, боясь разбудить младенца, они довольно благозвучно (откуда что взялось!) шептались между собой. Те же, кому нечем было самовыражаться (Фундамент, Крыша, Мауэрлат, Стропила, Стены) – радовались, молча, про себя, но от этого – ничуть не менее). О Двери скажем отдельно: в эти дни она напоминала крыло гигантской птицы в полёте. А, попросту говоря, Дверь не успевала закрываться – поток поздравителей не прекращался с утра и до вечера. Подарки некуда уже было девать; Печь, еле успевая отдуваться, без конца готовила угощения, а люди всё шли и шли. Рождение ребёнка – чем не повод выказать свою лояльность тем, кого тихо (только в мыслях) предали – и отмежеваться, таким образом, от прошлого (давно это было, да и было ли…). Малыша назвали Эйтаном. «Сила» – вот что означало это имя. А теперь, сопоставим: Гонэн – Защитник; Габриель – Мужество; Эйтан – Сила. Дед и отец Эйтана доказали жизнью, что отвечают своим именам полностью. Мы верим, что и внук имени своего не посрамит. И тогда, если объединить все три имени, получается, что это трио – непобедимо.
Не прошло и года со дня рождения сына, внука и опять же – «третьего Б-га» (разубеждать в этом Айю никто уже не пытался), а Эйтану вскоре предстояло получить новый статус – племянника ещё не родившейся, но уже ожидаемой тёти. Продираться сквозь родственные связи – занятие нудное и неблагодарное, поэтому поясняем: бабушка Элиза ждала дочь, которая будет сестрой Габриеля и, следовательно – тётей Эйтана. Это, знаете ли, к вопросу о троекратном повторении. Линию отец – сын – внук мы проследили и, прокомментировали (уж как смогли, не взыщите). А как насчёт линии Элизы? Не могла же она прерваться! Неужели эта женщина не достойна продолжения? Этого просто не может быть. Наверное, Творец ждал настоящего вдохновения, а оно всё не приходило… почти двадцать лет. О, Б-же! Какая странная мысль! Нет, нет, это, пожалуй, слишком. А всё таки… неужели, в ожидании особого вдохновения, Он решил проверить Элизу на прочность: так ли уж она достойна продолжения? И для этого сочинил и разлуку и мнимую смерть капитана и 18 лет ожидания. Тяжелы твои тесты, Господи!.. Однако не будем забывать: Он нагружает только до того предела, который его создания могут вынести. И ещё. Он помогает нести груз жизни. Вспомните, связь между Элизой и Гонэном все годы разлуки. Не думаете же вы, что всё это спустилось с потолка? С неба это спустилось, откуда же ещё! Такие дела…
Наверное, вдохновение к Творцу, наконец, пришло, потому что Элиза поняла, что ждёт ребёнка. Как праматерь Сара, она так же не поверила и так же рассмеялась, когда узнала, что в ней зародилась жизнь. Она, бабушка, снова станет матерью?! Как такое возможно? Или это опять хулиганит Время? Смещает события, переставляет их местами – в общем, резвится до упаду. Но, что бы ни думала Элиза, она понимала: ей в награду в мир придёт дочь – продолжение матери. Похоже, Творец не допускал даже мысли о том, что его гениальное творение по имени Элиза когда-нибудь исчезнет, вместе с её бренным телом. А в том, что это будет дочь, Элиза даже не сомневалась, потому что… видела своё будущее дитя. Этой женщине было открыто то, что для других – тайна за семью печатями. С той же ясностью Элиза увидела и место, где должна родиться дочь – там же, где родились её отец, брат и племянник: в Доме – только там и нигде больше! С этих пор, время Элизы успокоилось и потекло тихо и счастливо, не хулиганя и не капризничая: оно покорно подчинилось естественному ходу вещей. Потому, что дитя, только начавшее свой земной путь, не терпит никаких временных скачков и причудливых изысков.
Что касается столичной жизни… она наскучила Элизе довольно скоро. Не сразу, конечно, не сразу: сначала наша Элиза действительно увлеклась: роскошные туалеты, причёски, драгоценности. Но, не прошло и двух лет – много меньше, чем ожидал Гонэн, у которого остались неизрасходованными множество сюрпризов, путешествий, увеселений – а его жена уже потеряла интерес к придворной жизни. Зачем ей эта мишура? Чтобы отбиваться от поклонников, которые слетелись, как пчёлы к ароматному цветку (а надо сказать, Элиза расцвела именно, как весенний цветок). А эти никчемные беседы с придворными дамами; эти «китайские» церемонии светских раутов; дворцовая суета; балы, приёмы… Она поняла, что за внешней доброжелательностью её нынешнего окружения – в лучшем случае, ничего не стоит, а в худшем – зависть, злоба, интриги. Кроме того, все эти светские обязанности – катастрофически отвлекали Элизу и её любимого друг от друга. А если Гонэн не рядом – никакие развлечения не в силах заполнить пустоту, зияющую в её душе вдали от него. Элизе казалось, что их тела, подобны сообщающимся сосудам (и, если один из «сосудов» закупорить досужей, никчемной болтовнёй, дурацкими церемониями, то равновесие непременно нарушается). Элиза ощущала отсутствие мужа, как отсутствие жизненно важных органов – лёгких, например: без него ей не хотелось дышать. Оба понимали, что слишком много времени (18 лет!) выпало из их жизни и чтобы компенсировать потерю – содержимое каждой минуты нужно теперь умножить в… 18 раз. Время работало на них: когда надо – сжималось, и расширялось – когда надо. Элизе и Гонэну оставалось только не мешать ему. А как это возможно, когда светские и придворные обязанности рвут вас на части; когда приходится постоянно отвлекаться друг от друга, транжирить драгоценное время на… впрочем, мы, кажется, повторяемся. Люди – во всяком случае, те, кто сейчас окружали, взлетевшую на головокружительную высоту, пару – никогда бы не поняли их отъезда из столицы (это в самый-то разгар дворцовой карьеры!). Но эти двое знали о жизни нечто такое, что не укладывалось в традиционные понятия о счастье. Хотите разобраться? Для этого нужно отрешиться от грохота суеты, амбиций, зависти, погони за успехом – и прислушаться к шёпоту Б-га (ведь истина никогда не кричит о себе). Всё, как видите, очень просто… И, когда через два года случилось главное – ничто уже, не могло удержать Элизу в, мельтешащей светской и дворцовой суетой, столице.
Девять месяцев женщина растит в себе, готовит к появлению на свет будущую вселенную. И потом, когда в заданное время происходит «вспышка сверхновой» (дитя появляется на свет) – матери даруется право формировать сущность целого мира – характер ребёнка. Не знаем, какие ещё амбиции могут сравниться с этой, запредельной, полученной прямо от Всевышнего, доверенностью. Как её оправдать – вот вам задача достойная титанов: так построить себя, свой мир, чтобы правильно и нежно (без принуждения и агрессии) воздействовать на эту новорождённую вселенную… Не знаем, думала ли Элиза такими же словами, но чувствовала примерно так. Ей хотелось сосредоточиться только на их с Гонэном ребёнке – этой загадочной точке, неведомой звёздочке, которая возникла в ней. И для этого – удалиться от всего, что мешает. Её чувства обострились и тоска сделалась невыносимой: Элиза скучала по Дому неистово и нетерпеливо. И не только потому, что всё это время, там жили самые близкие ей люди: сын, внук и удивительная девочка – её невестка. Нет, сейчас, как никогда ясно, Элиза поняла, что в другом месте не вынесла бы стольких лет одиночества. Дом помогал ей родственностью: обволакивал теплом, не давая шипам отчаяния впиться в душу; серебряный колокольчик пел песню Надежды и вообще – ни одной своей составляющей (от Фундамента до Крыши), Дом не верил в гибель хозяина. Где, как ни там, можно спокойно и нежно ждать прихода дочери. Но, как водится, уехать просто так – не представлялось возможным. А вы как думали? Стоит только влезть в это болото, под названием светская жизнь (отягощённая, плюс ко всему, придворным титулом) и вы не заметите, как уже не принадлежите себе. Кроме того, король, к этому времени, истратил некие, запредельные для понимания обычных людей, суммы и недвусмысленно поглядывал в сторону моря. А нужно сказать, что ни Гонэн, ни команда галеона «Поиск» – особенно не распространялись, насчёт месторасположения острова. Не было никому из посторонних известно и об истинном положении дел на острове (о его сокровищах, которые валялись прямо под ногами, знали только посвящённые). Это к вопросу о другой стороне медали. Одна из сторон (напомним) – восстановленная честь капитана; его триумфальное возвращение; немереные поступления в королевскую казну… вот-вот, именно это, последнее и обернулось другой стороной медали, которую иначе чем алчностью не назовёшь. Впрочем, это слабо сказано. Прибавьте сюда, колониальные аппетиты короля, неутолимую жажду подчинять себе всё новые и новые земли и народы – и вы поймёте, почему Гонэн невероятными усилиями, уклонялся от разговоров на тему острова. Однако, как только король убедился, что даже такое громадное богатство имеет неприятную особенность сокращаться – он немедленно назначил Гонэну строго конфиденциальную аудиенцию и дал понять, что отпустит его из столицы (ненадолго, пока не родится ребёнок!) только в том случае, если капитан вскоре возглавит экспедицию к острову, имея целью колонизацию оного. А далее (чтобы никому мало не показалось), капитан назначался губернатором золотоносного клочка суши – этого открытого (не нужно даже заветных слов «Сим-Сим, откройся!») хранилища драгоценностей. Потом, рассказывая Элизе о переменах, которые их ждут, Гонэн грустно шутил, что сильно понижен в звании: был «живым Б-гом», а теперь вот – нате вам – губернатор. Впрочем, как все люди его веры, он посмеивался над собой даже в самых, совсем не смешных, ситуациях. Иначе не выжить. Как бы то ни было, Гонэн и Элиза покинули столицу.
На семейном совете, в котором на правах носителя «знака трёх», участвовал и Эйтан, было решено: на остров отправится младшее поколение, т.е. Габриель, Айя и Эйтан. И это даже к лучшему: почти пять лет спустя, на остров вернутся два Посланца – отец и сын. Сколько убыло – столько прибыло – всё, как было обещано островному народу. Эйтан немедленно бросился с этой умопомрачительной новостью к мудрой Подкове и та взяла с него слово, что парень не пропустит ничего из увиденного и услышанного и при встрече всё расскажет и покажет(!) старой сказительнице. Разговора этого никто, кроме скромницы-Двери не услышал, потому что… помните, почему? Да-да, именно потому, что эти трое обходились без слов. И вообще, дел у Эйтана очень прибавилось: во-первых – со всеми попрощаться; во-вторых – узнать, что привезти каждому, чтобы никого не обидеть. А вы как думали: пожелания старушки-Печи, совсем не обязательно должны быть похожи на желания колокольчика, например, или замочной скважины. Все обитатели Дома были Эйтану друзьями, не смотря на серьёзную разницу в характерах (представьте только: аристократка Рама и мудрая Подкова; скромница-Дверь и сплетницы-Половицы… нет смысла продолжать). Теперь вы понимаете, как непросто было нашему Эйтану. Но, главное – это, в-третьих: подготовить подарки для островных девчонок и мальчишек – двоюродных братьев и сестёр. В общем – дел по горло.
Вы полагаете, король хоть единым словом возразил против другой кандидатуры на роль губернатора? Представьте – ничуть не бывало! Даже тени недовольства не отразил августейший лик (довольно таки, если честно, ничтожная физиономия: невыразительные, надменно полузакрытые глаза; безвольный рот; узкое, непомерно длинное лицо, и вислый тяжёлый нос – самая выдающаяся часть «медального профиля», вычеканенного на монетах). Да и то сказать, какая ему разница, кого услать за сокровищами: отца ли, сына ли – был бы результат. А поскольку только трое (капитан галеона «Поиск» – в том числе) знали координаты острова, то особого выбора у короля не было. Ну, а матросы, спросите вы, как быть с ними? Команда галеона блюла свой интерес свято – матросы благоразумно молчали. Сколько не пытались посторонние интересанты (щедрыми угощениями, немереными возлияниями в портовых харчевнях) усыпить бдительность держателей секрета – результатов это не принесло: мавры дружно «проглотили языки». Впрочем, никто из них не знал ещё, что главный и единственный ориентир, по которому простые матросы могли бы найти вожделенный клочок суши – дым вулкана – над островом больше не вился. «Горное чудовище», по-стариковски откашлявшись остатками лавы, уснуло, и похоже, навсегда. Матросы, которых можно было считать богатыми людьми – тем не менее, не разбежались каждый своей дорогой: им был обещан повторный поход к острову и они терпеливо ждали. Первое время – ни в чём себе не отказывая, веселясь и бражничая, а потом… Кто-то женился, кто-то выгодно вкладывал деньги – не важно: главное, все они безропотно оставались командой и находились на службе у Гонена. Галеон был готов в любую минуту выйти в море. Однако уже упорно циркулировали слухи о том, что на поиски острова бросились сотни пиратов, авантюристов, просто искателей приключений. И находились даже «свидетели», которые видели привезённые оттуда сокровища. Правда это была или ложь – выяснить не удалось (скорее всего, завистники выдавали желаемое за действительность), но дыма без огня не бывает и король потребовал максимально ускорить отплытие. Впрочем, отец и сын тоже забеспокоились: даже если в слухах есть хоть сотая доля правды, это означало только одно – островитяне в опасности. Так что требования короля совпадало с их желанием. Теперь многое зависело от последней, решающей аудиенции. Отцу и сыну придётся очень постараться, чтобы, остров не пострадал от наступления цивилизации. Отправляясь, на судьбоносную встречу с непредсказуемым, капризным, вероломным монархом – Гонэн и Габриель не были уверены ни в чём. Против всех ожиданий, удалось единственное, но главное – убедить короля не посылать (пока!) большую экспедицию: хватит и двух кораблей. Один из них, как вы наверное догадались – «Поиск» (он же флагман) будет снаряжён за счёт хозяина – Габриеля; другой (каравеллу) – Гонэн обещал снарядить уже за свой счёт – в знак «уважения и любви» к царствующему дому. Король был не против: почему нет? Опять же, кто отказывается от таких подарков. Король подозревал, что капитан Гонэн немножко подвинулся на почве своей «вины» перед престолом, хотя видит Б-г: компенсация золотом и алмазами перевесила мифическую вину многократно! Но таково уж свойство людей этой веры – они всегда чувствуют себя виновными (даже когда их жгут на кострах). Не подумайте чего лишнего: разумеется, капитан Гонэн и его сын формально числились христианами, иначе и быть не могло. Но, не дети же мы с вами, в самом деле: даже в то время мало кто верил формальностям. Ни для кого не секрет, что мораны (а Гонэн и Габриель принадлежали именно к ним) не прекращали тайно отправлять иудейские обряды и таинство субботы оставалось для них священным: всеми правдами и неправдами они избегали работать в этот день; показывали чудеса изобретательности, чтобы не нарушить святость субботы трефной едой и, уж во всяком случае, ни под каким видом – не появляться в этот, важнейший для их веры день, в католическом храме. Но… пока Святая Инквизиция пополняет свою казну за счёт, привезённых «грязными моранами», алмазов и золота – она позволяет себе сквозь пальцы смотреть на ересь Координатора по связям с островом. Что же касается его сына, Высочайшим повелением назначенного губернатором этой природной копилки – он вот-вот отправится к месту работы и значит с глаз долой – из сердца вон. Главное, чтобы поставки золота и алмазов шли бесперебойно. А теперь сами подумайте, королевская ли забота все эти частности? Монарху не холодно не жарко от чувств и верований капитана Гонэна. Важно другое: тот хочет подарить короне каравеллу – пусть дарит! Король, так и быть, милостивейше примет подарок… Будет странно, если у читателя возникнет вопрос: «Зачем нужны Гонэну эти верноподданнические изъявления?». Ну, уж если вопрос возник – отвечаем. Первое – это была единственная возможность проконтролировать поставки: отец и сын хотели знать наверняка, что количество единиц оружия у членов команды будет строго ограничено. Второе – таким образом, отец и сын купили себе право самим, «просеяв» сквозь мельчайшее сито десятки желающих – найти верную (подобную матросам «Поиска») команду! Набрать надёжных, порядочных (по возможности, конечно) людей, чтобы быть уверенным, что грабежи, насилие, разбой, убийства – не станут новой реальностью острова. Кстати, команду второго судна тоже составляли исключительно мавры. Когда-то моряки «Поиска» не подвели – и значит, от греха подальше, стоило пойти проторённой дорожкой – авось и на этот раз обойдётся… Ну, в общем, Гонэн и Габриель должны были быть уверенны, что матросы не бросятся с первых же шагов насаждать на острове «цивилизацию». Кстати, о ней… Гонэн часто раздумывал над сутью этого феномена, который принято называть так многообещающе – цивилизацией. Для ныне существующей формации людей – не существует ценностей выше материальных. Когда-нибудь, этот колосс, стоящий на шатком фундаменте товарно-денежных отношений – уничтожит сам себя, потому что (если говорить иносказательно) одна его рука позавидует украшениям на другой и они подерутся, да так, что покалечат себя. Оставшись без рук, эта разбойничья цивилизация погибнет, как гибнет от голода полный сил кенгуру – только потому, что у него стёрлись зубы. Вот такие, к слову, соображения. Но, пока до этого краха далеко, Гонэн вынужден играть по общим правилам, внося свои посильные коррективы. Вернёмся, однако, к повествованию.
Существовала и третья причина столь внушительных подарков короне. И, вот теперь для вас окончательно прояснится, почему Гонэн с Габриелем с такой готовностью взвалили на себя хлопотную миссию – обогащение королевской казны. Это была великолепная и единственная возможность подготовить… исход. И тут мы немного отвлечёмся, чтобы высветить ту часть жизни Гонэна и Элизы, которая была наглухо скрыта от мира и о которой знал только их сын.
Они не просто бежали от светской скуки, от помех, мешающим жить только семьёй, только друг другом. Было кое-что ещё… То ли, запредельные обстоятельства, сделавшие его «живым Б-гом»; то ли, вера отцов, ставшая самой значимой частью жизни в разлуке (то ли, всё вместе) – заставили капитана задуматься о Вечном… Пройдя свой путь, Гонэн познал не только страшную боль предательства, тоску разлуки – он научился слушать Небо. А когда стало ясно, что их с Элизой связь, которая помогла им выжить, существует не только в воображении – капитан понял, что не найдёт покоя. Такая уж эта натура: чтобы Принять – ему нужно было Понять – природу чудес своей жизни, свой диалог с бестелесным Б-гом. Гонэн обратился к тайному Знанию иудеев – Каббале , ещё не зная, что так влечёт его к старинным книгам, что именно он хочет понять. И с тех пор, жизнь капитана превратилась в цепь захватывающих открытий. Как в телескопе, он увидел вселенную человеческой сущности, её бесконечность; он познавал всё новые и новые свои возможности. Гонэн понял, что углубляясь в Знание, он сможет Влиять! Элиза приняла эту новую жизнь, как принимала всё, что исходило от её капитана. И, знаете, с некоторых пор, с того самого мгновения, как мы окунулись в эту историю, нам всё настойчивее кажется, что настоящую Любовь можно определить именно так – тотальное приятие друг друга…
Однако нынешний странный образ жизни блестящего придворного, который был приближён к королю, как никто другой – очень заинтересовал (что вполне логично) компетентные органы. Бдительный нос инквизиции учуял густой запах ереси, который, в конце концов, обязан плавно перейти в запах горелой человечьей плоти. Гонэн, конечно же, понимал, что ждёт его и семью. Вот вам и третья причина: капитан готовил побег. И, пока ещё, время работало на него: обещанные алмазы и золото держали «пса» на коротком поводке. Но, сто лет каторги тому, кто не понимает: как только остров занесут на карту, как только он станет доступным… нет, нет этого допустить нельзя. План Гонэна был прост и невероятен. Он ставил на светлую душу островного народа!

В столичном порту – столпотворение и фанфары: мини-эскадра, имея флагманом галеон «Поиск», отдаёт швартовы. Великая Королевская Миссия, о необходимости которой так долго говорили большеви… о,
Б-же, куда это нас понесло – какое-то дежа-вю: кто-то когда-то уже сказал (или скажет!) эти слова…). Впрочем, не важно. Главное сейчас то, что разлука, злорадно скаля щербатый рот, снова готова кусать, рвать с кровью сердца, как отплывающих, так и тех, кто остаётся на берегу. И, как когда-то, Элиза вновь загоняет внутрь слёзы. Никто не должен знать о её тяжёлых предчувствиях: а хорошо бы и самой о них не догадываться. Но, в жизни этой женщины будущее всегда и слишком точно подтверждало свои превентивные знаки, посылая их Элизе задолго до того, как происходило неизбежное. Однако, если раньше она была одна и сдерживала слёзы только, чтобы не ослабеть, не захлебнуться горем – то теперь на руках у неё спала Элиза-младшая (кстати, об имени девочки… в голове Гонэна не умещалось: как может зваться любимое существо (дочь!) каким-нибудь другим именем, кроме единственного, прекраснее которого нет). Так вот, с самого рождения, малышка Элиза явила миру тесную связь с матерью: как только Элиза-большая печалилась (даже не очень всерьёз – слегка), её дочь немедленно реагировала: если спала – просыпалась, если ела – прекращала и внимательно всматривалась в мать её же глазами. Вы не поверите (это просто невозможно, скажете вы), но карие озёра на крошечном личике дочери с фотографической точностью отражали всё, что чувствовала в этот момент мама. Жизнь Элизы-старшей очень осложнилась: ей хотелось, чтобы дочери было спокойно и радостно, а для этого необходимо… впрочем, как договаривались: то, что можно додумать – мы не развиваем. Вот и сейчас, когда тоска захлестнула её со знакомой силой – Элизе пришлось спешно (дочка уже бдительно зашевелила ручками, готовясь проснуться) загонять её вглубь, в самый дальний угол, куда доступ заблокирован для всех, без исключения. Да, да – даже для самых близких (а, если вы посмотрите (внимательно!) в свою душу – то увидите, что и в ней есть такое же, защищённое личным кодом, скрытое ото всех, место). Гонэна же, несколько лет назад так разительно помолодевшего – сейчас, как будто, настиг его биологический возраст: резко прибавилось седины в волосах; голубые глаза пригасило пеплом от огня, который угасал в нём по мере удаления галеона, уносившего в неизвестность сына, внука, юную женщину, ставшую дочерью. Этому человеку придётся преодолеть отчаяние (не в первый раз, видит Б-г) и продолжать жить. Тем более, что поставщиком всего необходимого для острова, а также Координатором связи с губернатором – назначен именно Гонэн. Король, убедившись в кристальной честности представителей этой семьи – с облегчением сбросил на них труды по обогащению королевской казны. А отец с сыном, с готовностью приняли на себя этот груз. Зачем им это – вы уже не спросите: ведь кое-что мы приоткрыли и теперь остаётся только ждать и верить, что план Гонэна пойдёт во благо и островному народу и семье «живых Б-гов». Да, не забыть бы… Всё то время, что оставалось до разлуки, Элиза и Гонэн, Габриель и Айя – провели в экспериментах. Старшее поколение обучало молодых искусству… как бы это поточнее выразиться? Помните, какая связь существовала между пропавшим капитаном и его женщиной? Назвать это телепатией? Но ведь тот, кто ею владеет, слышит мысли всех без разбора и может внедриться в любой, без разбора, мозг. Это свойство не зависит от чувств и привязанностей. В нашем же случае, всему причиной была любовь: кроме друг друга эти двое не слышали никого. И вот теперь испытание на прочность должны были пройти сыновьи чувства. По условиям эксперимента, Габриель с Айей уходили всё дальше от дома, пытаясь поймать (и передать) «телепатемы» на всё большем расстоянии. Иногда это удавалось, но далеко не всегда. Кроме того, ничто не гарантировало, что «пойманные мысли» – не случайные совпадения. Семья пребывала в отчаянии: мечта о той самой «почте», которая бы связала Дом с островом – похоже, была неосуществима. А знаете почему? Для такой связи людям, не наделённым даром телепатии, нужен душевный взрыв (стресс, по-нынешнему), а наши Гонэн и Элиза, Габриель и Айя – две семьи, две пары очень счастливые друг другом (даже не смотря на грядущую разлуку). Горя в чистом виде – того самого, которое вызвало к жизни способность слышать мысли – не было. В общем, любовь в этих семьях достигала концентрации, выпадающей в кристаллы, и для того, что бы разбавить «раствор счастья», должно было случиться нечто такое, чего ни мы (ни вы, надеемся) нашим героям не пожелаем. Так что же, выхода нет? Не торопитесь, не торопитесь… Как-то раз, в ходе эксперимента «на дальность», за родителями увязался Эйтан. Когда Габриэль пытался (безуспешно) уловить послание отца, четырёхлетний малыш, который в этот момент во весь дух гонялся за бабочками, вдруг резко остановился и закричал: «Папа, дедушка просит нас вернуться: обед готов!». Габриелю показалось, что у него начались галлюцинации, тем более, что Эйтан, «отдав» информацию снова помчался за очередной бабочкой, но… наткнулся на отца, который, подняв его на руки, попросил «передать» дедушке, что они вернутся через 18 с половиной(!) минут. Эйтан наморщил лоб и заявил: «Бабушка просит быть через 16 с четвертью минут!». Ясно, что все эти половинки и четверти, использовались, чтобы убедиться в точности восприятия юного телепата. Вот так решился нерешаемый вопрос! Но для нас с вами ничего шокирующего в этом нет: мы ведь были свидетелями бессловесных бесед Эйтана и мудрой Подковы. То чего не доставало четырём взрослым – в избытке оказалось у малыша Эйтана. А, забегая вперёд, скажем, что как только Элиза-2 начнёт разговаривать, станет ясно, что и она владеет даром слышать мысли (не только близких и любимых людей). Для этого ей не нужно никаких стрессовых ситуаций – достаточно немножко сосредоточившись, нахмурить лоб (совсем, как племянник Эйтан).









Глава 6
Остров.

Они ждут уже пять лет. Чёрная дюна всё на том же месте, разве что слегка поменяла форму. На её вершине установлено круглосуточное дежурство. Пост призван наблюдать за горизонтом, чтобы не пропустить корабль Посланцев. Дозорных, по традиции, всегда шестеро… Помните тот миг, когда, стоя на вершине вот этой самой дюны, Гонэн увидел корабль сына; помните, сколько «апостолов» было тогда рядом с «живым Б-гом»? Вот именно из этого мгновения и родилась традиция: четыре шестёрки дозорных несли круглосуточную вахту, сменяясь каждые шесть часа. Но, все эти годы ни одно судно так и не появилось на горизонте. И тут есть чему удивляться: на поиски острова кинулись все, кому не лень (вы помните, какой ажиотаж начался в столице после того, как «воскресший» капитана, реанимировал, пребывающую в состоянии клинической смерти, королевскую казну). Даже если вообразить, что кто-то из мавров, после особенно щедрых возлияний, развязал язык и всё же просочились слухи о дымке вулкана, по которому этот ничтожный клочок суши в бесконечности моря найти легко и просто – то летаргия «горного чудовища» не давала искателям никакого шанса. Дым над островом больше не вился. Только трое: Гонэн, Габриель и капитан галеона «Поиск» знали настоящие координаты острова – только эти трое могли обойтись без, исчезнувшего навсегда, ориентира. Но никто, оставаясь в здравом рассудке, и в мыслях не имел считать источником информации этих людей. Так что, судя хотя бы по этому, остров пока ещё храним. Пока. Грядут перемены. Что они несут, как повлияют на жизнь островитян – неизвестно ни Гонэну, ни Габриелю; неизвестно (не поверите!) даже нам! Ну, что ж, сделаем то единственное, что нам подвластно (разумеется, только на этих страницах – здесь мы со Временем в приятельских отношениях. И значит, без труда можем вернуться на пять лет назад, чтобы проследить, как жил остров все эти годы и главное – как повлияло на людей Знание, скрытое в священных книгах, которые оставили им Посланцы).
Первое, что бросалось в глаза – отсутствие тамтама у дозорных (как, спрашивается, они оповестят островитян о судне на горизонте?) А теперь, внимание! У одного из постовых за спиной, на, витой из травы, верёвочке висит… шофар! И это сразу же говорит о многом. Потому, что шофар – та самая труба Иерихона , и вообще, у шофара много почётных обязанностей. Например, в Каббале этот бараний или козий (как в нашем случае) рог, означает раскрытие тайной мудрости в широких массах. Скажем даже больше: он олицетворяет саму Каббалу: «…подобно Шофару, звуки которого разносятся на большие расстояния – так и отзвук мудрости Каббалы будет разноситься по всему миру …» Как всегда, нас слегка занесло (нам только дай волю!), тем не менее, вывод из сказанного напрашивается сам: книги, оставленные «живым Б-гом» возымели на островитян самое прямое действие. Ну что ж, оценим ситуацию с точки зрения свеженазначенного губернатора (Габриеля – напоминаем, на всякий случай), а заодно поглазеем на прибытие на остров королевской флотилии.
Звук шофара оповестил островитян о приближении сразу двух кораблей! Этого на острове никак не ждали. Поэтому с вершины чёрной дюны раздался не ожидаемый всеми (вот уже пять лет!) ликующий клич, а серия отрывистых сигналов: девять коротких звуков, начиная с нижней ноты, взбирались вверх, заканчиваясь самой высокой, пронзительной нотой и означало это: тревога (тру\а). На берег высыпали лучники и копьеносцы – почти всё мужское население острова (женщины, сгорая от любопытства, вынуждены были остаться дома и прислушиваться к шофару: если ещё раз повториться «тру\а» – нужно будет хватать детей и прятаться в глубине острова. Однако, вскоре, раздались ликующие, счастливые звуки: шофар пел о Возвращении: дозорные распознали знакомый силуэт корабля младшего Посланца. То был флагман – галеон «Поиск». Посланцы вернулись! Случилось обещанное!! Нет, нет, никто и не думал усомниться, что так и будет, но всё-таки, столько лет ожидания… и вот наконец-то, наконец-то! Барух а-шем! (благословен Господь!). Первым на берег сошёл… ну, как вам видится – кто? Не Габриэль, не Айя… Эйтан, конечно же. Он и только он! А как вы думали? Легко ли ждать почти три месяца, иногда погибая от нетерпения (особенно во время штиля. Когда корабль рассекал носом волны, ожидание не казалось таким томительным). Не забывайте, что парню всего-то 5-й годок.
Как только нога (да какое там – ножка, обутая в крошечный башмачок) ступила на берег, островитяне склонились в ритуальном поклоне. Эйтан не растерялся (он был предупреждён и знал, что следует сказать. «Мы вернулись!», – звонко выкрикнул малыш и тем самым вывел родичей-островитян из транса. Медленно, сдерживая эмоции, к нему подошёл старейшина (прадед юного Посланца). Осторожно взяв Эйтана на руки, повернулся лицом к кораблю. Так, с малышом на руках, он встретил мать и отца долгожданного правнука. Их окружила радостная толпа; каждый, по очереди осторожно притрагивался к груди Эйтана – там, где билось сердце юного Посланца, а затем прижимал руку к своему сердцу. Теперь Это – можно было; Это, теперь – не запрещалось: ведь голубоокий малыш – родич: обретённое (вот в эту самую минуту!) звено между Посланцами и островитянами. Через эти прикосновения народ приобщался к святости: они сроднились с Непознанным – теперь придёт к ним настоящая мудрость!.. Заметили? Налицо смена приоритетов. Если раньше островной народ хотел только безопасности, укрощения горного Чудища, то теперь душа его жаждала мудрости! Что это – если не влияние священного наследия, оставленного «живыми Б-гами». И мы не ошибёмся, если скажем, что островитяне стали народом Книги! Именно это, как ничто другое, самым неожиданным образом повлияет на судьбу всех наших героев. Но, произойдут перемены, сами понимаете, не сейчас. Так что, вернёмся в действительность. Эйтану быстро надоели и поклонение и прикосновения, но тщательно проинструктированный отцом, он ещё некоторое время терпел все эти взрослые церемонии. Однако, глаза уже высмотрели в толпе детей – вот к ним-то, высвободившись из объятий прадеда, и подбежал, новоявленный «Посланец». А дети, как дети – им дела нет, кто там, во взрослой «табели о рангах», выше, кто ниже – в их компании можно было завоевать авторитет только личными качествами. Словом, Эйтан с облегчением стал равным среди равных. И вот уже вместе с ватагой малышей юный «Посланец» бежит вглубь острова, к селению. И пока родители проходят расширенный обряд Встречи, он успеет перепробовать массу «фирменных» лакомств, которые женщины острова готовили по всем правилам кашрута; он успеет даже переодеться в одежду из трав и для «сюрприза» родителям – вымазаться сажей до неузнаваемости. И честно говоря, если бы не голубые глаза (каштановые волосы спрятались под, вязанной из травы, кипой), то узнать нашего озорника в толпе его новых друзей было бы непросто. Однако, посмотрим поближе, что изменилось, какие метаморфозы постигли остров… Ну, вы, наверное, уже обратили внимание, что островитяне теперь не перемежают титул «Посланцев» с титулом «живых Б-гов». И в чём же дело, спросите вы? Всё очень просто и можно объяснить одной коротенькой фразой: «Б-г един» . Но это, конечно, видимость простоты. Немало «воды утекло» в сознании островитян, пока они уразумели, что «живые Б-ги» из живой легенды – таковыми не являются. «Посланцы Б-га единого» – да, несомненно – но, не
Б-ги! Потому что… Б-г един! Так замкнулся круг.
Ох, не просто это далось! Капище, в котором до пришествия «Посланцев» жили идолы – превратилось в «храм» единого Б-га. Представляете, как странно, как чуждо всё это было людям, которые привыкли верить только тому, что видели их глаза; как мучительно преодолевали они нежелание расстаться с вещизмом язычества – идолами, которых можно видеть и осязать; сколько мужества понадобилось дикарям, чтобы почувствовать бестелесного Б-га Вселенной! А ведь для того, чтобы вступить с Ним в диалог, требовалось «наладить связь» с этой вселенской, всесильной субстанцией – через молитвы, которые направленным лучом (пучком из сотен лучей) потянулись от острова к Нему. И судя по тому, что произойдёт в дальнейшем – молитвы эти были приняты…
Оставим Габриеля обустраиваться на острове (ненадолго – просто, чтобы не мешать ему: не лезть любопытным носом в его дела; не путаться под ногами, в первый, немножко суматошный, период начала губернаторства). Вернёмся к Гонэну… Наш капитан попал в ситуацию, о которой лучше Гёте не скажешь: «Кто неправильно застегнул первую пуговицу – уже до конца правильно не застегнётся…». Капитан слишком приблизился ко двору и короне, и это можно определить, именно как «неправильно застёгнутую первую пуговицу». К великому сожалению, Гонэн наступил на очень древние грабли: о других судил по себе. А это очень и очень неправильно – это всегда влечёт за собой самые неприятные последствия. Его честность и открытость – совсем не то, что было нужно для королевской службы. С этими качествами слишком близко подходить к сильным мира сего – опасно (иногда – смертельно опасно). Всё хорошо, пока хорошо, но стоит только… Впрочем по порядку.
Королевский монетный двор обнаружил в золотых самородках «медную обманку» – металл, очень (неотличимо!) похожий на золото, но золотом не являющийся. В столицу срочно (с нарочным) вызвали Гонэна. После мучительной аудиенции, он чувствовал себя пойманным за руку мошенником – именно так с ним разговаривал, обычно благостный подарками и подношениями, монарх. Королевская, и так непомерно длинная физиономия, казалось, вытянулась до предела. Водянистые глаза, всегда надменно прикрытые – на этот раз норовили выскочить из орбит: «Обман!» Это был удар. Впрочем, мягко сказано: это была катастрофа. Такой коварной «ложки дёгтя в бочке мёда» Гонэн не ожидал. До сих пор, единственное, что удерживало руку инквизиции – безоговорочная (весомо подкреплённая золотом!) вера короля в неподкупную честность новообращённого царедворца. Теперь же, августейшие глаза метали молнии! Монарх с некоторым облегчением вернулся к уютной мысли, о том, что честь и правда – понятия недолговечные. Они, если и проклёвываются в непривычной к ним людской породе – то быстро отцветают и вянут, как экзотические цветы, неприспособленные жить в чуждой им почве. Король, наконец, почувствовал под ногами твердь земную (а то ведь не знал с какой стороны и подступиться к своему неподкупно честному придворному). Его привычное отношение к жизни было серьёзно поколеблено непривычными свойствами странной семьи. Зато теперь, когда обнаружился «подлог» – всё стало на свои места: коварство; ежеминутное ожидание удара; подлость, глазированная лестью – всё это имело место жить. Король с облегчением окунулся в привычный и родной (не горячий, не холодный – тёпленький) питательный бульон, в котором «варился» и сам монарх и его двор. Теперь этому «вареву» не противостоял раздражающе чистый и неподкупный капитан. Он оказался, «как все». Что и требовалось доказать! И теперь ничего не мешало поступать с ним, как со всеми, безо всяких, совершенно излишних и неуютных уколов совести.
Гонэну казалось, что всё это происходит не с ним: мозг отказывался принимать то, что видели глаза и слышали уши. Капитан как-то странно видел картину – со стороны и даже чуть сверху. Он, почему-то, сосредоточился на сравнениях: кого ему напоминает этот бледно-зелёный длиннолицый человек в королевской мантии? Смешно… одновременно – и всадника и его лошадь (откуда взялось это сравнение? Кажется, кто-то, о ком-то уже сказал нечто подобное, или… скажет. Впрочем, для того, кто слышит Небо, неважны временные категории: уже сказано или будет сказано – всё это (прошлые и будущие высказывания и даже открытия) – находится в информационном поле Вселенной. Однако, мы отвлеклись... Король со жгучим любопытством, ждал реакции Гонэна: как этот, пойманный за руку «образчик чести» ответит на обвинения?! И был просто таки сражён – слабой, чуть насмешливой улыбкой на губах капитана. На памяти внука монарха, сына монарха – его самого, монарха ныне царствующего – после подобных обвинений, так себя не ведут. Достаточно просто недовольной гримасы на августейшем лике, чтобы придворные покрывались холодным потом. А тут – лёгкая улыбка, без тени, не то, что страха – даже раскаяние не посетило почти уже опального капитана. Король, увидев эту улыбку, обескуражено замолк. Его замешательство подарило Гонэну несколько спасительных мгновений, чтобы придти с себя и начать реагировать. «Позвольте вопрос, Ваше Величество?» Последовал рассеянный кивок и Гонэн продолжил: «Не ошибусь ли я, если напомню, что до сего дня – всё было в большом порядке: ни королевский монетный двор, ни придворные ювелиры никаких претензий к качеству островного золота не имели?» «Ты не ошибся. Так и было. Но это не меняет дела. Не станешь же ты отрицать, что совершён подлог». «Позволено ли мне будет возразить Вашему Величеству?» Снова чуть заметный кивок: «Попытайся!». «Что если это ошибка? Не каждый самородок можно было проконтролировать: на это просто не было времени. Если Ваше Величество помнит обстоятельства бегства с острова… Разве извержение вулкана – не достаточная причина поторопиться? Конечно, если будет на то высочайшая воля, я понесу наказание, но сначала, надеюсь, мне будет позволено исправить ошибку?». Как всегда, в минуту опасности, его мозг работал с максимальной отдачей. В голове начал вырисовываться некий план. Конечно, всё, что происходит в эту минуту – неожиданно, неприятно и даже страшно, но кажется, очень кстати. Нет худа без добра: Гонэн понял – это тот единственный случай, когда можно будет «уйти» вполне легально и даже с высочайшего соизволения. То, над чем он ломал голову последние полгода – само шло в руки. Капитан ведь давно уже осознал, что оставлен заложником добрых намерений губернатора золотоносного острова. Сын будет послушным орудием в руке короля, пока другая рука монарха «держит за горло» отца. Вот так, простенько, но со вкусом: «Разделяй и властвуй» – лозунг монархов всех времён – в нашем случае воплотился в жизнь прямо-таки буквально: семья разделена и значит подвластна. А умненькому королю, кстати, идея разделения единого целого показалась очень привлекательной: кто сказал, что разделить семью можно только один раз?.. Мысль эта грела короля всё то время, пока Гонэн развивал ему экстренный план действий. И в нём истинные намерения капитана никоим образом не противоречили целям короны. Итак, план… На остров отправится Гонэн. Разумеется, судно (уже третье, напомним) будет снаряжено за счёт капитана, чтобы «загладить вину». Корабль повезёт в своих трюмах оборудование для переплавки золота прямо на острове. Груз сопроводит мастер, который научит этому туземцев. И тогда возможность фальшивки будет сведена к нулю. В королевскую казну будут поступать готовые апробированные слитки и… стоп, капитан, замолчи, замолчи! Кто тебя дёрнул за язык! Поздно. Король мертвой хваткой вцепился в это «апробирование»! Дело в том, что с некоторых пор, пробами на золоте занимался некий алхимик. При дворе он находился недавно, но сидел прочно и, относительно занимаемого места, пребывал в полном спокойствии (в отличие от других спецов, положение которых было крайне зыбким из-за капризов и непомерных претензий короля и его свиты). Впрочем, никто из окружения монарха не мог поручиться не только за следующий день, но и за каждую следующую секунду своей жизни. Как-то так получилось (надеялись совсем на другое), что после коронации даже те, кто числились друзьями инфанта – общего языка с ним больше не находили. Взойдя на престол, нынешний король быстренько пересмотрел свои мечты о преобразованиях и, от греха подальше, оставил всё плыть по течению. Вернёмся к алхимику. Так в чём же причина такой безмятежности? Может быть, смелость и мужество? Смеётесь вы, что ли! Да нет же, он боялся! Боялся до судорог, до холодной испарины, но… не короля. Потому, что служил этот спец совсем другой «короне» – ведомству под названием Святая Инквизиция. Не может такого быть, скажете вы. Известно, что эти мракобесы гнобили любые проблески мысли, а уж учёных – преследовали с особым тщанием, и всех – в равной мере. Не торопитесь: всегда среди равных найдутся те, что «ровнее». Покладистым инквизиция давала «вторую», весьма специфическую профессию. При этом, к «добровольцам» применялись следующая установка: не умеешь – научим. На упрямцев воздействовали другим методом: не хочешь – заставим. А поскольку в этом ведомстве ставками не мелочились – результата ребята в сутанах добивались всегда: армия стукачей и провокаторов пополнялась новыми рекрутами бесперебойно. В будущем этот, доказавший свою эффективность, метод использует прилежная ученица инквизиции – партия большевиков. Те пойдут дальше (плох тот ученик, который не превзошёл учителя): концлагеря – до этого простодушная, наивная инквизиция не додумалась. Но, это к слову. А если говорить о ставках… разнообразия здесь не наблюдалось – жизнь! Твоя – или, что ещё действеннее – твоих близких. Нет, выбор, конечно, был: смерть на костре или в пыточных камерах – всё зависит от поведения «испытуемого». Кому-то выбор показался скудным? Ну что ж, есть ещё одна опция: пожалуйте в институт наушничества и провокаций. И тогда и ты и твои близкие – неприкосновенны. До поры до времени, разумеется – пока твоё служебное рвение устраивает «работодателей» (то есть, пока поток отправленных, с твоей помощью, на костры и пытки – не иссякает). Теперь вам ясно, кого требовалось захватить на остров для апробирования золота, вернее… и для этого тоже. Король испытывал облегчение, близкое к блаженству: наконец-то, появилась оказия избавиться от упрёков Главного Инквизитора (тот, до сих пор не оправился от шока, когда понял что экспедиция Габриеля ушла (ускользнула!) без соглядатая). Эх, если бы глава священного ведомства (а по совместительству – вдохновенный палач), мог растерзать эту мерзкую бледно-зелёную поганку, эту капризную, безответственную лупоглазую «бабу» на троне – если бы он только мог!
Вернёмся к аудиенции. Уже к её концу Гонэну (не смотря на такой неслабый сюрприз, как алхимик-шпион на борту) показалось, что выход найден; что побег, да ещё и с санкции монарха – возможен. Он поторопился. Как бы не так! Отпуская его жестом, тихий садист в королевской мантии, вдогонку, чуть слышно проронил: «О жене и дочери можешь не волноваться – они остаются под моим покровительством. Им ничего не будет угрожать, пока… надеюсь, я понят!». Ну что ж, похоже, дождался-таки король своего часа: наконец-то он увидит отчаяние и растерянность этого раздражающе несгибаемого человека! Но, нет, не повезло бедняге и на этот раз: Гонэн, перед которым стражники уже открыли двери, повернулся к Его Величеству и молча поклонился. Ни один мускул не дрогнул на окаменевшем лице. Королевская мысль вяло вильнула хвостом: ну согласитесь, так это хлопотно – иметь дело с непредсказуемостью. Нет, чтобы, как положено – задрожать коленками; или (что ещё эффектней) – не сдержать слёз; или… ну что там ещё… броситься к августейшим стопам; взмолится, наконец! Ничего похожего! Ладно, пусть уходит, как уходит, а там… Неужели монарший ум не измыслит, как согнуть это железо. В крайнем случае, всегда можно подключить инквизицию, а потом целомудренно развести руками, мол, все мы во власти Всевышнего!.. Нельзя сказать, что королевское «послесловье» было для Гонэна такой уж неожиданностью, и хотя он очень надеялся, что этого не произойдёт, но такой вариант был предвиден и просчитан... В общем, за несколько минут до отплытия, когда капитан, при большом стечении народа, будет прощаться с женой и дочерью – по трапу, не привлекая к себе внимания, поднимется миловидный белокурый(!) юноша с нетяжёлой ношей в плетёной корзинке. Единственное, что удивило публику, это сдержанность прощания: Гонэн поцеловал руку жены, лицо которой было скрыто под вуалью (наплакалась, наверное, бедняжка!); заглянул в колясочку дочери – и был таков. Каравелла отдала швартовы немедленно. Всё.
А пока на корабле ничего интересного не происходит, посмотрим на тех, кто остались на берегу: на мать и дочь. Правда, мы не совсем уверенны, достаточно ли подготовлен читатель, чтобы не получить шок (надеемся, что странная картина прощания натолкнула на определённые догадки…). Когда, вернувшись в Дом, женщина сняла вуаль, никаких следов страданий на её лице не читалось. «И вот это должно вызвать шок?» – спросите вы? Да нет, не это. Дело в том, что женщина, конечно же, была матерью своей, спящей в колясочке дочери, но обе они не были… Элизами. А в этот самый момент в каюте капитана «белокурый юнга» стремительно превращался… в Элизу-1. Элиза же вторая, сладко спала: она очень устала от напряжения, которое перенесла несколько минут назад, когда «юнга» поднимался по трапу (две души – материнская и дочерняя – работали, как сообщающиеся сосуды и дочь приняла от матери серьёзную дозу беспокойства). Уж не знаем, так ли важны подробности: кто эти двое, что остались в доме вместо жены и дочери капитана, и стоит ли описывать их внешность – не знаем. Это были совершенно посторонние люди: несчастная вдова без каких-либо средств к существованию с полугодовалым ребёнком на руках. Предложение Гонэна было для неё спасением. Теперь их с дочерью будущее обеспечено: немалые деньги плюс жильё – в подарок. Скажем только одно: с расстояния в 10 шагов, женщина очень напоминала Элизу, ну а малышка – пока не в счёт (это для родителей своё чадо – единственное и неповторимое, а для посторонних – все младенцы на одно лицо).
Что невозможно не описать – так это реакцию Дома. Прошло совсем немного времени и жители города, заметили, что стены дома посерели, как в злые времена; колокольчик охрип (от горя, наверное) и звякал без всякого энтузиазма – слабо и жалобно, как плакал. Окна потускнели; дядюшки-шпингалеты как-то очень быстро заржавели и из-за этого (а может быть – про- сто сильно грустили) перестали открываться тётушки Рамы; Бабушка-печь устало вдыхала и жаловалась на старость. Даже основа Дома – стоический Фундамент – подумывал о покое: в его тверди зрели трещины. О крыше, что сказать… своим ликующим цветом, она единственная пыталась скрыть печаль Дома. Но, чешуйки черепицы постепенно расшатывались и если присмотреться – тут и там уже зияли пустоты на месте выкрошившихся от возраста плиток. Дверь сложила крыло, как будто его сломали. А Подкова… что Подкова! Она тускнела и кое-где уже появилась ржавчина. Дверь и её мудрая собеседница ещё некоторое время вели свои бессловесные диалоги, но очень скоро каждая замкнулась в себе… да и о чём говорить: безнадёжность и запустение – не лучшие темы для бесед. Дом постепенно превращался в дряхлеющее строение – он больше не звучал, в нём больше не было жизни. И только сплетницы-Половицы скрипели совершенно душераздирающе (одно дело досужие пересуды и совсем другое – собственная заброшенность и невостребованность). Только не подумайте, что здание, которое совсем ещё недавно было Домом – рухнуло. Да нет же, оно хоть и дряхлело, но стояло и стояло; в нём находились люди: две псевдо Элизы, но… это были псевдо хозяева – это была псевдо жизнь. Дом знал всё и обманутым себя не чувствовал, но знание не спасало от тоски. Хуже всего, что не было надежды на возвращение, на встречу. С Домом случилось то, что бывает при недуге старости – болезни Альцгеймера – когда человек теряет личность, перестаёт быть тем, кем был: дом – не то чтобы осиротел – он перестал быть Домом. Улетела его душа… Куда, куда? И так это больно (почти невыносимо), что, хотя у нас всё ещё есть возможность подниматься на холм и навещать старое строение (на этих страницах – вы знаете – нам подвластно и время и любые расстояния: «перелёт» через моря не занял бы доли секунды), но, чтобы не видеть Неотвратимое – мы больше не вернёмся в Дом. Так же, как никогда уже не вернутся сюда его хозяева. Вместе с ними мы оставляем Дом навсегда.

Плавание проходило на редкость благополучно. Как будто, ветры сговорились не беспокоить и не пугать необычного пассажира – малышку Элизу-2. И только знакомый милый ветерок – тот самый, что вместе с колокольчиком и птицами столько лет пел песню Дома – именно он наполнял паруса судна, на котором, безмятежно пребывало крохотное существо. Свирепое братство ветров согласилось перенести свои забавы куда подальше и не мешать родному ветру семьи сопровождать её по всему пути следования. А ветер этот был прощальным подарком: с ним Старый Дом пересылал семье свою душу. И, забегая вперёд, скажем, что душа эта будет теперь с нашими героями всегда – что бы с ними не происходило. В шелесте ветра они будут слышать серебряные трели колокольчика; ощущать родные запахи вереска и даже (не поверите!) – аромат сдобы – той самой, что пекла бабушка-Печь. И на душе у семьи будет радостно и надёжно, как будто они не покидали Дом. Вот и сейчас, Гонэну, вдыхающему принесённые ветром запахи, было так удивительно – так убаюкивающе спокойно, что капитан расслабился. Тем более, что с острова поступают жизнерадостные телепатемы от Эйтана, а в ответ летят обнадёживающие вести от бабушки и дедушки и… неразборчивый детский лепет Элизы-2, понятный только двоим (и знают об этом только эти двое – племянник и его крохотная тётя). Для беспокойства почти нет причин. Почти… вот только шпион на борту – это конечно напрягает. Но, что такого он может сделать, как помешать капитану? По ощущениям Гонэна, зловещий лик инквизиции уменьшился и даже как-то скукожился, сосредоточившись в теле маленького, щупленького человечка – своего единственного соглядатая. И, кроме того – в открытом море – какая от неё опасность? Руки коротки – не дотянется. И тут нам остаётся только пожалеть, что у всякой медали есть и оборотная сторона. Недооценивать противника – нельзя: опасно это, а иногда – смертельно. Как такое получилось, как прошло мимо капитана, который контролировал при погрузке каждую мелочь – непонятно. Ладно, по порядку. В трюме корабля, среди всего прочего, находились клетки с курами (капитан хотел, чтобы и семья и островитяне питались полноценно: ни кур, ни соответственно, яиц на острове не водилось). Так вот, среди клеток с мирными хохлатками, как-то незаметно затесалась клетка с… голубями! Почтовые голуби – секретное оружие инквизиции. Кажется, мы не упомянули о том, что многоумный алхимик был ещё и звездочётом. Всё понятно? Вычислить маршрут (и соответственно, местонахождение острова) по звёздам – вот что было его задачей! Голуби доставят информацию домой – прямо в ласковые руки Верховного инквизитора. А уж с его подачи, королю останется только послать армаду и расставить, наконец, точки над «i»: указать Гонэну его место, и установить на острове «новый порядок».
Если помните, несколько страниц назад, мы (с разгона – случайно) оговорились: что-то там, насчёт большевиков. Оказывается, совсем не случайно! Слышится чёткий и недвусмысленный привет от дедушки Фрейда , который утверждал, что в человеческом мышлении ничто так не показательно, как оговорки. Как наша, например: вроде бы неуместная и совершенно случайная, а всё, оказывается, точно по Фрейду! Смотрите: приход большевиков повлёк катастрофу и для страны и для них самих. Вероятно, предчувствуя похожую ситуацию, мы так прозрачно и оговорились. Но, есть, всё ж, некое «но». Той далёкой стране нечем было обороняться. Изверившаяся, потерявшая точку опоры, она уже была в агонии. Большевики только ускорили падение: слишком много грехов было на совести тамошнего народа, который, как и любой другой – достоин своих правителей: шовинизм , нетерпимость к иноверцам, юдофобия . Мало? Тогда прибавьте сюда Чёрную сотню, погромы, черту оседлости, процентную норму при поступлении в университеты – для тех, кто пытался учиться… если всё ещё недостаточно, то список можно продолжить, но боимся конца ему не видно. Всевышний таких грехов, тем более перманентных, длящихся столетиями – не прощает: Он создал разумных без каких-либо приоритетов и самовольно присвоенное превосходство – ничем неотличимо от гордыни древних, решивших построить Вавилонскую башню, чтобы дотянуться, дотронуться до Б-га. Глупцы! Чтобы коснуться Его, «башню» из добра и света нужно наращивать в собственной душе – выпалывая, изничтожая «сорняки»: алчность, злобу, эгоизм – всего не перечислить! Ничего этого большевики (на деле – не в лозунгах!) не делали. С точностью до наоборот – не делали! Поэтому, наверное, в далёком 20 веке государство это просуществует такой микроскопически малый срок: каких-нибудь 70 жалких лет. Правда, если судить по количеству загубленных жизней – другой стране не хватило бы и тысячелетия. Ну вот, опять, нас занесло, вам не кажется? Вот и нам – кажется. Но, пообещать, что такого больше не случится, мы, положа руку на сердце – не можем.
О прибытии корабля стало известно заранее: Эйтан оповестил отца, как только «поймал» телепатему деда. Остров встретил Гонэна звуками ликующего шофара и восторженными воплями островитян. Ни тебе ритуальных поклонов, ни хорошенько надоевшего (за 17 лет) немого обожания. Никто не опускал глаза долу при виде «живого Б-га» – наоборот: островной народ глазел на Посланца и его жену радостно и со здоровым любопытством. Так, знаете ли, встречают не Б-га – так встречают близкого родственника. Но не было в этом даже доли панибратства! Просто, с тех пор, как на остров ступил Эйтан – Посланцы стали островитянам роднёй. А вы как думали! Общий внук – это вам не шутка, это самое близкое, самое пронзительное родство. Веселье, как водится, продолжалось весь день и всю ночь. И никто не заметил, что в освещённое кострами небо, взмыли три почтовых голубя. Никто не заметил…
Как только схлынули восторги, Гонэн, не медля ни дня, начал занятия с мужской частью населения (женщины получат Знание опосредованно, через мужей, сыновей, братьев). Гонэн спешил. Его неопределённое, смутное беспокойство подтвердил Эйтан, который уловил в мыслях алхимика странное раздвоение: на поверхности – вежливые слова, улыбки; в глубине – тяжёлые, неподъёмные мысли; страх; чувство неуверенности и… вины. Ничего такого ни в головах островитян, ни в мыслях семьи не водилось и Эйтан, наткнувшись на этот мрак, содрогнулся от ужаса и побежал (по старой, ещё младенческой, привычке) прятаться на груди у деда. Гонэн понял, что поторопился списывать со счетов инквизицию. А нужно сказать, что алхимик был единственным исключением из основного (и до сих пор – безоговорочного) правила: ему, единственному из экипажей трёх кораблей было разрешено зайти вглубь острова. И тут стоит нарисовать забавную, на первый взгляд, картинку: небольшого роста, субтильный человечек, всю жизнь сторонившийся женщин – в окружении толпы символически одетых островитянок! Он совсем потерялся среди роскошных, (а, иногда – прямо таки, со взрывными формами) смешливых женщин. А те – не упускали повода похихикать и позабавиться. Тем более, такая возможность: худенький, маленький (беленький!) человек – полностью в их распоряжении. Они немедленно прониклись к алхимику сестринскими чувствами и, не уставая, откармливали его самой кошерной, самой здоровой пищей. Однажды он попытался (о, ужас!) запить мясо молоком. Опекунши немедленно отобрали сосуд (выдолбленный кокос), сделали пальчиком «ну-ну-ну» и установили негласный контроль над странным белым. У бедняги, верно, что-то с памятью: забыл закон «Не вари козлёнка в молоке его матери» . Чего доброго, ещё навредит себе! Да-а… жизнь нашего алхимика очень осложнилась. За ним ходили, как за малым ребёнком, не давая жить и есть так, как он привык. Например, чудесное молоко (такого он в прошлой жизни не пробовал) разрешали пить только через 6 часов после мясного. В итоге, бедняга и вовсе отказался от мяса в пользу вкуснейшего козьего молока. Теперь вопрос: с какой это радости «пустили козла в огород»? Ведь в преданиях ясно и недвусмысленно сказано: от чужих следует (в первую очередь!) изолировать именно женщин! Всё дело в том, что «чужой» обучал островитянок… литейному делу. Вы не ослышались: женщин – литейному делу. А, что же мужчины? Они-то чем так сильно заняты, что спихнули на женщин это вполне мужское занятие? Вот! Теперь – главное! То, на что капитан ещё там, на материке, сделал ставку. Гонэн собирался решить невероятную задачу: научить островитян ВЛИЯТЬ! Он готовился отразить грядущий удар – силой духа, умноженной на всех обитателей острова. И как же изумлён был капитан, когда понял, что книги, оставленные в пещере, уже выстроили в душе островитян фундамент для здания сложнейшей архитектуры под названием – Каббала. Вы помните: перед бегством с острова, «живой Б-г» оставил некое завещание, но главное – он оставил островному народу священные книги. И теперь, готовясь «долбить почву и пилить камни для фундамента» – Гонэн вдруг убедился, что всё это уже сделано и можно приниматься за само «здание»! Заглядывая в души островитян – чистые, полные бескорыстия и веры, капитан испытывал счастье первооткрывателя. Строить на таком «фундаменте» можно было наверняка, не беспокоясь об устойчивости и долговечности «здания». Вот, чем занимались мужчины – денно и нощно, практически беспрерывно. Потому что изучение Каббалы имеет мощное свойство – поглощать человека целиком: в свете Знания вся прикладная суета окружающего мельчает (как младенческие игры – для подростка, попавшего в ясельную группу). Люди, как бы очнувшись от сна, начинают понимать, что созданы для сотрудничества с… Б-гом. Постепенно (но, в нашем случае много быстрее, чем у людей цивилизации, потому, наверное, что мозг островитян не засорён её шлаками) народ острова прояснял, в чём именно их подобие с Б-гом. Они могут творить Судьбу! Они могут влиять на неё – исправлять её через исправление себя. Люди поняли, что земля (и не только остров!) – их место работы. Несколько страниц назад, когда описывали ощущения женщины, вынашивающей, ребёнка, мы уже мельком упоминали: человек сам по себе – Вселенная, такая же непознанная, как космос. И вот сейчас, совсем не мельком, а углублённо и восторженно, островитяне постигали свое место в Творении, дышали Знанием, пили его взахлёб. Теперь, в деле о «профессиональных литейщиках», надеемся, всё ясно. Как это – нет? Ах да! Мужчины воспаряют к Знанию, а «народ – в поле»! Читательницы возмущенны дискриминацией по половому признаку! Так ведь нет её, милые. Нет даже в помине! И, кажется, сейчас нас опять занесёт очень далеко (но, мы ведь не обещали, что этого больше не случится).
В наше время, феминистки откровенно насмешничают: мол, женщина создана набело, когда Всевышний на примере 1-го человека (мужчины!) понял свои просчёты и признал неудачный опыт – черновиком. И только после тщательной работы над ошибками, был сотворён улучшенный вариант человека – женщина! Шутка. Однако, в этой шутке нет и доли правды. Ошибочка вышла. Обратимся к Ветхому завету. Первый человек был совершенен – в нём сочетались оба начала: и мужское и женское. Мужчина и женщина появились, когда Всевышний решил разделить (внимание!) ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ! Для чего – не нам судить. Может быть, совершенство оказалось скучноватым. То ли дело – путь к нему. Через тернии, страдания, борения… впрочем, это только наши домыслы. Вернёмся к мысли о разделе ЕДИНОГ ЦЕЛОГО, откудалогично следует, что женщина и мужчина – две части…чего? Правильно и бесспорно! Как, впрочем, бесспорно и то, что женщина принижена цивилизацией не на шутку: можно понять сарказм, зашоренных тысячелетней обидой, борцов за права второй (или первой?) половинки человека. Проблема, однако, в том, что бескомпромиссные наши борцы, ничтоже сумняшеся, разделяют две субстанции – мужчину и женщину. Ребята, не обижайтесь – это бред: мужчина и женщина друг без друга – бесполезны и бесплодны, как зерно без почвы, как почва без зерна. В этом тандеме роли распределены не нами (ох, не нами!): если мужчина – семя, то женщина – почва. Семя, чтобы стать хлебом, должно пройти множество превращений: прорасти, развиться, заколоситься… То есть, чтобы получить Знание, мужчине нужно учиться. Почва же создана такой, как она есть: в ней всё заложено изначально. Женщина – рождена с этим Знанием на бессознательном, интуитивном уровне: Знание внутри её. Но! Осознать, кто она есть, женщине поможет мужчина, который проверит «алгеброй гармонию». Именно это, под патронажем Гонэна, происходило с островным народом.
Ну что? Выдержали? Не перевернули страницу нечитанной? Фейерверк в честь читателя-стоика!
Обучение, тем временем, продвигалось со скоростью невиданной. И вскоре Гонэн решил начать эксперименты. Цель – проверить возможность массированного Воздействия: сумеет ли каждый из его учеников сконцентрировать собственную энергию и затем отдать её в «общий котёл». Объектом был выбран экипаж второго судна. Почему так? Галеон «Поиск» с его верными маврами никаким опытам не подлежал – его никто трогать не собирался. Вновь прибывшие с Гонэном матросы третьего судна ещё не отошли от шока: шутка ли столько добра и прямо под ногами – такое принять, признаем, не просто. Заметим, кстати, что богатства острова не иссякали: после каждого прилива, море пополняло золотой и алмазный запас чёрного берега с бухгалтерской аккуратностью. Казалось, стихия поручает острову свои сбережения, а остров, как любой уважающий себя банк, за сохранность «вкладов», взимает небольшой процент (имеется в виду старательская деятельность и самих островитян, и пришельцев). Остаётся экипаж второго судна, пришедшего на остров вместе с губернатором – люди, уже привыкшие к новому укладу жизни, т.е. упоительному собиранию (заметим, не поиску, а именно собиранию!) золота и алмазов на чёрном песке неистощимого берега. Люди успокоились, улёгся ажиотаж первого знакомства с этой, открытой для всех, шкатулкой с драгоценностями – в общем, для экипажа второго судна чудо сделалось повседневностью. Воздействие на эту группу показалось Гонэну наиболее интересным и капитан, с мальчишеским азартом, ждал реакции экипажа (в момент «посыла» Гонэн, естественно, будет на подопытном судне, чтобы ощутить силу «направленного пучка» и заодно пронаблюдать реакцию команды – изнутри). Итак, задача, поставленная Учителем, гласила: «Не выпускать матросов с корабля». На это последовала крайне странная реакция учеников: островитяне недоумённо пожимали плечами и изумлённо хлопали глазами. Наконец, старейшина осторожно возразил, что сделать это слишком просто и легко, но главное – привычно(!). А народ ждёт настоящего дела. Благословенный Учитель мог заметить ещё в прошлом своём пребывании на острове: никто из чужих никогда даже не пытался проникнуть вглубь. Дисциплина? Неужели! Да нет, продвижение блокируют сами островитяне, потому, что… И тут старейшина потрясённо замолчал. До сих пор островной народ не задумывался, как это происходит. Свою силу туземцы, собственно, и силой-то не числили! Ну, концентрация, ну слияние каждого со всеми, затем – посыл… это же так просто и буднично! Островитяне, конечно, не отдавали себе отчёта, когда много лет назад поставили заслон маврам с галеона «Поиск». И только сейчас, вот в эту самую минуту, они вдруг поняли, что их возможности – выходят за рамки реальности. А для Гонэна стало кое-что проясняться. Например, почему постижение сложнейшей науки даётся дикарям(!) так легко и естественно – играючи. С подачи капитана, впервые в истории острова, люди поняли, что они избраны, что им даровано чудо. Но, теперь эффект «отторжения», потребовал объяснения. Гонэн пытался разложить по полочкам то, что творится в душе островитян, а заодно – и в смятенном мозгу самого капитана: голова гудела от загадок и версий. «А, что если… стоп, спокойно и по порядку. Значит так. Первое. Везунчики-островитяне жили абсолютно обособленно, не имея представления, о других вариантах (о цивилизации, например). Жили, не зная товарно-денежных отношений, которые не мыслимы без вражды, без корысти, без зависти, без жажды власти, без страсти к порабощению себе подобных – ну, в общем, без главных составляющих этой самой цивилизации. Островной народ являл собой единую семью с единым законом и единой целью, когда разум всех, настроен на единую волну. Цивилизация о них (так же, как туземцы – о цивилизации) долго ничего не знала – и это особое везение! Остров, подчиняясь пророчествам местного Нострадамуса, сумел (успел!), сформировать очень своеобразную и совершенно непробиваемую защиту…». Правда, насчёт Нострадамуса у Гонэна немедленно возникли сомнения: таким ли уж он был «местным», но эта мысль требовала углублённого осмысления. Поэтому дадим капитану немного времени, а сами… перенесёмся на материк.
Если библейский голубь принёс радостную весть, то наша птичка… Впрочем – с чьей стороны посмотреть. Из трёх голубей долетел только один. Но, это не имело никакого значения, потому что птицы несли одинаковую (ту самую, ту самую!) информацию. Птичек, конечно, жалко… Рано или поздно всё тайное становится явным, особенно, если в этом кровно заинтересованы сильные мира сего. Народы севера не ждут первую весеннюю ласточку так истово и жадно, как ждал своего голубка Верховный инквизитор. И он дождался, Б-г – свидетель, он дождался! Чёрный человек (снаружи чёрная сутана – изнутри чёрная душа), разгладил лоб и посветлел. И где же источник света, спросите вы? Так ведь сияние золота и алмазов, которые он отнимет, загребёт – чем не источник? А вы о чём подумали? Что он радуется встрече с птичкой?..

Глава 7

Королевская эскадра ждала сигнала. Её начали снаряжать, как только шпион был внедрён на судно Гонэна и, к прилёту голубка, почти всё уже было готово. Оставались только мелочи. Но в море любая малость может оказаться той самой бабочкой, которая поможет удаче перевесить неудачу (или наоборот – смотря, на чью сторону, всем своим весом, опустится «бабочка»). В общем, последние приготовления не заняли больше недели. И вот уже дюжина военных кораблей отдаёт швартовы. Вы скажете, что эскадра маловата? А зачем больше? Тем более – ещё три корабля барражируют прибрежные воды острова (правда, галеон «Поиск» – под сомнением, но что один корабль – против 14? Не смешите!). Дождавшись попутного ветра, под звуки фанфар, эскадра, величественно тронулась в путь. Чего-то этому величию всё же не хватало… Люди на берегу молчали. Было как-то жутковато непривычно: ни приветственных выкриков-пожеланий, ни возбуждённого гула толпы. Тихо. Народ безмолвствовал. Почему?! Военные корабли идут воевать – так на то они и военные! В чём дело? А в том-то и дело – против кого воевать? И зачем, зачем! Богатства острова открыты – бери-не хочу! Капитан Гонэн честен до изумления; его сын, губернатор острова – под стать отцу. Так, против кого воевать? Да и можно ли это назвать войной! Сотни пушек против безоружного острова! Против людей доказавших свою преданность короне, как никто другой! Какое уж тут веселье! Даже аутодафе вызывает больше положительных эмоций – там, вдыхая запах горелого мяса, толпа, по крайней мере, уверена в справедливости действа: нечеловеческую боль терпит отродье дьявола – еретик! Не к добру это поход, не к добру. Ах, оставьте! Кто прислушивается к голосу народа! Толпа она и есть толпа – её дело славить то, что велено славить. А если нет, то уж в любом случае – подчиняться. Но, как бы то ни было, поход, с Б-жьей помощью, начался… Вот только насчёт помощи, у нас сомнения: Б-жья ли?
Ну, что ж, посмотрим, удалось ли Гонэну осмыслить феномен острова, пока мы с вами переносились на материк; наблюдали там нежную встречу голубка со своим работодателем, а также – отплытие эскадры. Прежде всего – у капитана была возможность проверить способности туземцев. И этот шанс он не упустил, даже не сомневайтесь. Гонэн настоял, чтобы «никчемно простенький» эксперимент был, всё же, осуществлён. На рассвете, ещё до утренней побудки на кораблях, Учитель впервые за всё это время оставил своих питомцев без опёки. Ближайшие часы он проведёт среди матросов «подопытного» корабля. Для связи с островом, в лодку погрузили полусонного Эйтана – через него Гонэн передаст сигнал к «наступлению». Всё. Начинаем! (прямо дух захватывает, прямо дрожит всё внутри: как это будет?).
Сначала всё шло по заведённому порядку. Побудка, уборка: одни драили «медяшку» (то есть все металлические части корабля: судовой колокол, бронзу компаса и леера, дверные ручки); другие – палубу. В общем, всё – как всегда. Затем – приготовили шлюпки и собрались уже было продуктивно потрудиться на берегу и тут… И тут, на берег полетело: «Пора!»
…Глядя на то, что происходит, наш с вами современник решил бы, что наблюдает эффект кадров киноплёнки – если её прокрутить назад. Матросы, как сомнамбулы (но если мы уже упомянули кино, лучше будет сказать – как ожившие герои Великого немого), в полной тишине, пятясь, отошли от шлюпок и… вернулись к предыдущему занятию – уборке. Время для них остановилось: те, что драили палубу – продолжали намывать и без того сияющие доски: те, что начищали медь – казалось, обязались протереть дыры в металле. Скажем честно, сам Учитель с трудом блокировался от мощи посыла. Единственный, кто не реагировал на происходящее – это наш телепат. Он теребил деда за рукав, пытаясь выяснить, что происходит с дядечками матросами? Они, как будто, спят наяву! Почему энергетический шквал не затронул Эйтана – непонятно. То ли островитяне настолько искусны, что сумели оставить «свободный коридор» для обожаемого третьего Посланца; то ли сам малыш обладал похожей энергетикой (почему бы нет – ведь он наполовину туземец, а два плюса, как известно, дают минус), но важен факт: парень прошёл сквозь немыслимый «цунами» – даже не пошатнувшись. Возможно, мы когда-нибудь попробуем осмыслить странное явление, но произойдёт это, наверное, уже в другой сказке. А пока, Гонэн дал отбой. Когда, ничего не подозревающие, «подопытные кролики» сошли, наконец, на берег, их ждали внушительные пирамидки уже собранного золота и алмазов и улыбающиеся аборигены. Матросы так и не поняли, за что на них сыплются эти изъявления щедрости и доброты. Впрочем, и сам остров, и его и жители, и их отношение к собственности – всё, всё было за гранью понимания людей материковой цивилизации. Так что, никто и не пытался что-либо понять – просто с дикой жадно… э-э-э…скажем так – с огромным энтузиазмом пользовались привалившим счастьем.
Эксперименты продолжались несколько дней. Проверялась дальность посыла: корабль усылали за горизонт, но «цунами» Воздействия преодолевал любые расстояния. Гонэн был доволен: по его расчётам, «шквал» должен настигнуть суда противника на дистанции, недосягаемой для корабельных пушек. Наблюдение за горизонтом велось по схеме, установленной раз и навсегда (вы помните): четыре шестёрки дозорных сменялись каждые шесть часов. И вот однажды утром (да какое там – ещё до рассвета) Эйтан, в страшной тревоге, забрался к Гонэну в постель и тихонько подул ему в переносицу (милая привычка именно так будить деда – осталась ещё с материковых времён). Сквозь сон капитан услышал торопливый шёпот внука: «Они идут!» Гонэн бросился на берег, к дозорным, но те развели руками – горизонт чист. Однако внук утверждал: в сторону острова движется множество кораблей. И Гонэн, зная возможности парня, приказал трубить в шофар. С вершины чёрной дюны понеслись 9 коротких звуков: начиная с нижней ноты, они взбирались вверх, заканчиваясь самой высокой и вы уже знаете, что это означало: тревога (тру\а). А пока на берегу собирается народ и идут приготовления к бою (а как это ещё назвать?), есть у нас немного времени, чтобы поразмышлять…
Первое. Как Этану стало известно о приближении эскадры, которая находилась ещё очень и очень далеко (в виду острова её корабли покажутся только через несколько часов). Ложная тревога, скажете вы? Знаете, лучше подготовится заранее, чем оказаться застигнутыми врасплох: дальнобойная артиллерия – это вам не шутки, а в нашем случае – вопрос жизни или смерти. Ну, прежде всего, откроем секрет: Эйтана, лёгким дуновением в лоб (так же, как он – деда) разбудил… ветер. Да-да, тот самый – в котором жила душа Дома. Почему тревожная весть была принесена именно малышу? Да, потому что только Эйтан мог понять язык ветра. Вот и весь секрет. Вещий ветер аккуратно исполнял приказ Дома: исправно, не хуже преданного стража, охранял семью. Теперь второе. После долгих раздумий, изрядно подкреплённых результатами «экспериментов», у Гонэна сложилась некоторое осмысление того – Что есть остров и Кто его жители. Кое-что ему открылось… Та лёгкость, с которой дикари постигали Знание, говорит только об одном – оно было заложено в них изначально. Оно, как доброе вино, зрело в прекрасно приспособленных для хранения «сосудах» – душах островитян. Учителю оставалось только «откупорить сосуды с готовым, выдержанным вином». Так что процесс «виноделия», в нашем случае, был сведён к минимуму: ни «ухаживать за лозой, ни собирать урожай, ни готовить вино» – не было нужды. Оставалось только откупорить… И тут капитана посетили такие мысли, что голова пошла кругом… А не может ли быть, что этот, так сильно отдалённый от материка, клочок земли, был избран Творцом, чтобы именно там, в чистом виде (без смертельных примесей цивилизации) законсервировать… Знание ?! И вся история острова, с его «золотым запасом»; преданиями, связанными с вулканом; приходом «живого Б-га» – в общем всё – было запрограммировано и направлено к нынешней кульминации, которая вот-вот наступит (королевская эскадра приближается!). Не будем забывать, что язык Б-га – был родным языком туземцев. Слишком о многом это говорит. Фантастическая догадка сначала забрезжила в мозгу капитана, но затем – налилась, незнакомой силы, светом. И, в конце концов, Гонэн открыл для себя и для островитян следущее: они и есть Хранители Знания. Именно эти, первозданно чистые люди, с их незамутнённой душой – именно они! Каббала, в чистом, неосознанном виде, с незапамятных времён стала повседневностью и бытом островного народа!

Плавучие башни» шли к острову полумесяцем. Между «рожками» полумесяца – расстояние не менее полутора миль. Как раз хватит, что бы накрыть остров первым же залпом и, тем самым, вразумить губернатора: всякое сопротивление – бессмысленно. Затем, как водится, туземцев – в рабство (трюмы кораблей подготовлены для транспортировки «живого товара»). Оставят только тех, кого сочтут способными к исполнению роли обслуги для новой администрации. А как насчёт, старой – губернатора и семьи? Тут существовало два мнения. Первое (автор – верховный инквизитор): еретиков – в железа и в трюм – под арест. Держать взаперти до возвращения в метрополию . Второе (авторство короля!) – с железами погодить, доставить на материк – а там видно будет. А поскольку во мнениях сторон наметились противоречия – вершители судеб пришли к компромиссу (с наклоном к позиции короля): новый губернатор примет решение (одно из двух) – по обстоятельствам: всё будет зависеть от поведения отца и сына. (О, да вы гуманист, Ваше величество! Вы готовы предоставить опальной семье выбор: или покорность, или костёр! Низкий вам за это поклон! Нижайший!)

Поход близился к концу. И однажды, на рассвете вперёдсмотрящий флагмана заорал во всю силу лёгких: «Земля!». А потом никто ничего не понял… Флагман остановился на полном ходу, как будто напоролся на риф. Сила инерции бросила людей вперёд. Не удержавшись на ногах, матросы падали носом в доски палубы. А вот адмиралу повезло: сработала цепкость, воспитанная длительным пребыванием при дворе (успел-таки старикан впиться крючковатыми пальцами в перила) – это и спасло главу новой администрации от падения с капитанского мостика. Печальная участь постигла и остальные корабли: «плавучие башни», одна за другой, резко «тормозили», оставаясь целёхонькими (рифами здесь и не пахло). Матерь Б-жья, что это?! Паруса туго натянуты (попутный ветер, который так радовал моряков всё время похода – продолжает дуть в полную силу, а суда… ни с места!) Мистика! Такого – никто! никогда! не видел; о Таком никто не слышал – даже, просоленные ветрами всех морей, морские волки – в ужасе наблюдали потусторонне явление. Ну, нам-то с вами ничего объяснять не нужно. Как только эскадра показалась из-за горизонта – островитяне, по команде Гонэна, дали «залп». Превентивная мера, скажете вы? А что, прикажете дожидаться залпа… скажем так – цивилизации? Видите ли, уважаемые непротивленцы, если кто-то из вас чего-то ещё не понял, то островитянам цели королевского похода были слишком ясны. Иначе, зачем бы к безоружному острову шли военные корабли – ощетинившиеся пушками, устрашающие «плавучие башни»? Горе-завоеватели не знали ещё, что второй «залп» – дезориентирует их полностью. Они забудут, зачем пришли: золотоносный клочок суши исчезнет не только из вида – он будет стёрт из их сознания! С этого мгновения остров станет невидимым для всех. А, потерявшие цель корабли, ведомые зомби – покружат, покружат да и поплывут кто – куда. Профессиональная навыки – вот всё, что помнила команда. Но, признайте, по сравнению с участью, которая готовилась островному народу – это сверхмягкая мера.

Они летели на всех парусах в разные стороны, сами не зная куда, потеряв друг друга из виду, рассеявшись. Стоп! Наказание рассеянием?.. Похоже, Всевышний выбрал эту меру не только для жестоковыйных иудеев, которые, после разрушения (по собственной же вине!) второго Храма, были посланы в изгнание на две тысячи лет. Может быть, за те же прегрешения наказана команда королевской эскадры: ведь и моряками двигала беспричинная ненависть? Может быть…
Те, из них, что достигли земли, жили, ничего не имея общего со своей прошлой (до Воздействия) жизнью. Они стали другими людьми: агрессию, и не знающую границ алчность – сменило спокойная созерцательность, и такая же, непобедимая (как ушедшая в небытие жадность) доброта сердца. Да, ребята-островитяне постарались на славу! Небось, сами не ждали такого эффекта. А что если ждали? А что если ждали!! Тогда, что же получается? Воздействие может длиться бесконечно, полностью стирая не только внешние впечатления, но меняя и сущность тех, на кого направлен «залп»?! А, знаете ли, милые читатели… додумывайте сами, а то эта книга никогда не кончится (начали мы с невинной сказки старого Дома, если помните. И вот куда нас занесло. Право же, пора и честь знать). Но, о тех, кораблях, что не нашли пристанища – грех не рассказать, потому, что… Слышали о «Летучем голландце» ? О нём в одночасье заговорили в южных и в северных морях, на западе и на востоке. Но, даже призрак не может находиться одновременно в нескольких (тем более таких отдалённых одно от другого) местах. И это говорит только о том, что «призраков» было несколько (мы даже знаем, сколько… точно по числу остатков королевской эскадры – кораблей так и не увидевших землю). Проходили месяцы, годы, а корабли эти всё неслись и неслись по морям. Никого не замечая, не зная штиля, не ведая покоя – всегда в пути, всегда в движении. Почему у моряков эскадры – такая разная участь? Почему, одни нашли покой – другие нет? Почему? Не к нам эти вопросы, ох, не к нам. Не знаем и всё. А кто может похвастаться тем, что знает Его замысел? Есть такие? Если так – дайте знать, просветите! Благодарности не будет границ.
А что же наш остров… Мы уже говорили – с момента нападения (вернее – намерения напасть – так точнее) он станет невидимым для всех. Единственное место на земле, где в чистом виде хранится Знание – до наших дней будет скрыто от тех, кто числит богатством золото, алмазы и иже с ними – от тех, кому не дано почувствовать, что есть настоящее богатство. Но не всё так безнадёжно. Когда-нибудь Остров откроется – тем, кто будет готов его увидеть. Знаете, ведь не тот герой, кто победил врага – который извне. Истинный герой тот, кто победил врага в себе – самого себя: свой эгоизм, свою алчность (не будем перечислять грехи человеческие – не хватит земных запасов бумаги). Вы и так всё поняли: остров откроется Победителям!

КОНЕЦ.
































Опередить ангела









Глава 1.

Лиза.
Она научилась распознавать его звонки. Мобильный вибрировал ликующе, счастливый счастьем хозяйки: «Он, он, наконец-то…». Правда, после первой же фразы: «Привет… а где сестрёнка?», – счастье улетучивалось, сменяясь привычной подавленностью. Анка, завидев на экране «опасное» имя – телефон отключала – блюла вооружённый до зубов нейтралитет. И тогда он звонил ей, Лизе, с единственной целью – вызвонить Анку. Только тогда. Эх, сестрёнка… а, по совместительству – подруга жизни в полном смысле этого слова (даже не с момента рождения, а с момента зачатия: они были близняшками). Но, поскольку момент зачатия не зафиксирован и жизнь до появления на свет была скрыта даже от мамы (если опустить предчувствия и ощущения), то сестры считали себя подругами с момента рождения. Главный свидетель их прихода в мир – мама – не упуская ни малейшей подробности (по секундам!) расписала дочерям, как началась (или продолжилась?) их связь – ровно через 10 минут, отделивших появление на свет одной близняшки от другой. Девочка, родившаяся первой, прочно молчала, вызвав переполох среди врачей. И только после того, как появилась на свет «младшенькая» – обе синхронно сделали глубокий вдох и заорали слаженным дуэтом. Они так потом и росли – синхронно и мать не знала, к которой из них раньше бросаться: дочери одновременно просыпались; одновременно плакали; позже – минута в минуту – просились на горшок. Мама даже кормила обеих сразу, научившись владеть правой и левой одинаково: дочки открывали рот абсолютно синхронно, и если корм получала только одна из них – малышка его не принимала, пока не видела, что сестра получила свою долю. Даже мать (до сих пор!) различала дочерей с трудом и только если кто-то из сестёр повернётся правым профилем: там у одной возле уха лукаво пряталось единственное отличие – маленькая (отцовская) родинка. Особенно донимал окружающих совершенно неотличимые голоса близняшек: этот подарок природы сестры широко и продуктивно использовали: никто никогда не мог понять, с кем в данный момент беседует – с Лизой ли, с Анной ли. И только он… Как, ну как, он различал их?! А ведь различал! Экстрасенс, что ли?
В этой троице (она – он – сестра) роли распределились, как в стихах Окуджавы: «Я гляжу на вас, а вы глядите на него, а он глядит в пространство…», – с некоторой поправкой на пол «глядящих». Ли смотрела на него, сестра – в пространство, а он… Ну, почему, Господи, за что? Ведь она, Лиза, была первой: это к ней он подошёл тогда в кафе и… Ли, как будто бы, улетела из себя. Ни к чему не обязывающий, лёгкий трёп она воспринимала со стороны и даже как-то сверху, а каждое его слово казалось откровением. А потом, когда пришла в себя – обнаружила пустующий стул, на котором только что (а может быть вчера, а может быть завтра) сидел… принц? инопланетянин? И, вообще что это было: сон, забытьё? Да, нет же: в руке – обещанием встречи – визитная карточка. Ли смотрела на белый прямоугольничек – как предрассветная Ассоль – на неведомый перстень у себя на пальце – с тем же счастливым изумлением и уверенностью, что случилось долгожданное «То». Да-а, шарахнуло нешуточно: в голове гудело, как после взрывной волны. Она чувствовали себя опустошённой: пришелец унёс её сердце. И теперь оно билось где-то далеко – в чужих руках (или куда там он его сунул…). «А может, инопланетянин этим промышляет, может это его профессия – похититель жизненно важных органов?», – эту версию выдвинула сестра-близняшка, вернувшая Лизу к жизни звонком мобильного: обе чувствовали друг друга сообщающимися сосудами: настроение одной – тут же заполняло «сосуд» другой, уравнивая и боль и счастье обеих. «Старшая» позвонила, как всегда, на долю секунды опередив «младшенькую». Даже имена обеих звучали, как одно имя – Анна-Лиза.

Анка.
Так. Всё. Невозможно больше на это смотреть: сестра днями держит в руках мобильный и на внешние раздражители не реагирует. А глаза… С глазами-то что? Похоже, близняшка прочно вошла в роль их любимой Ассоль – с той, однако, большой разницей, что корабль под алыми парусами за сестрёнкой не пришёл. Но это, будем надеяться, исправимо: может быть «капитан Грэй» просто слегка заблудился. Установим для недотёпы маяки, укажем направление, глядишь, и выйдет на путь праведный. «Ты точно помнишь, что оставила ему свой номер?». В ответ – молчание и взгляд, от которого можно с ума сойти. Так. Всё. Где эта чёртова визитка? Или пусть пришелец (инопланетянин, принц или кто он там ещё!) вернёт украденное, или… или что? На правах «старшей» (на 10 минут!), Анка взяла ситуацию в свои руки. Она позвонила, они встретились и вот, что из этого вышло. Формула, которая могла сложиться так комфортно, так мило сердцу: «он смотрит на неё – она на него» – теперь выглядит устрашающе: «Я гляжу на вас, а вы...», – и дальше – по Окуджаве. Ситуация треугольника усложнялась родством той, что глядит на него, и той, что – в пространство. Если бы просто – сёстры, так ведь близнецы, да ещё подруги жизни в полном, смысле этого слова. Похоже, Великий Стратег что-то напутал с ответным ударом: «похитителя сердец» шарахнуло с той же силой, правда двумя неделями позже. Но, главное, «детонатором взрыва» послужило то же самое лицо (до оторопи – то же), но… другое. Принадлежащее другой, наполненное другим светом, и ещё чем-то, чего не улавливала даже мама. А он вот уловил! И попался – как никогда до этого – вусмерть. Он всё смотрел, смотрел на Анку, а она… нет, не в пространство. На сестру. С отражённой, как в зеркале болью. Да, большой забавник – Тот, кто задумал этот спектакль! На этот раз, надоевший любовный треугольник существенно отличался от традиционного: счастливой соперницы в нём не было – страдали все трое. Время шло, а ничего не менялось: Драматург, казалось, пустил всё на самотёк. Расставил актёров, согласно задуманным мизансценам – а потом умыл руки и с любопытством ждёт, как поступят и что выберут «действующие лица». Эх-эх…
При других обстоятельствах, Анка ни за что не пропустила бы экземпляр с такими статями. Рост – самое то: не каланча, но хорошенько выше среднего. Разворот плеч – свободный и небрежный; походка – лёгкая, чуть развинченная. Опять же, лицо! Не то чтобы красивое, а как бы это сказать… очень мужское: отстранённый холодок серых глаз, четкая линия носа; каштановые волосы падают на высокий лоб (время от времени он по-мальчишески сдувает их краем губ). А губы… Мама дорогая! Чуть изогнутая (дельфинья) линия рта и эти чуткие, как рожки улитки, уголки – они живут немножко отдельно от строгого лица и бесконтрольно выдают эмоции, которые по замыслу должны быть скрыты – и… ах, хочется прикоснуться к этим «рожкам», поймать их губами. Не хватало! Чего это она так расслабилась – какие ещё губы! Она же его ненавидит! Губы! Не хватало!..
Она его ненавидела. Ведь что наделал, инопланетянин чёртов: свалился на их головы, как обломок скалы в ручей – хрустально-чистый, певучий, принадлежащий только им. Ах, каким славным, беззаботным был ручеёк их жизни: подпитываясь то от одной, то от другой близняшки, он празднично журча, радостно нёсся по жизни, пока… Ну, где он взялся этот камень неподъёмный, этот привередливый принц; ну чего тебе надо, экстрасенс доморощенный: что в ней, в Анке, есть такое, чего нет в Ли! Единственное отличие – родинка! Так изведём, её, коварную – и конец мучениям. Тема «инопланетного принца» не обсуждалась. Сёстрёнки таились друг от друга: Анка – виновато (да в чём же она виновата!), боясь дотрагиваться до сестрёнкиной «открытой раны»; Ли – вообще ушла в себя, даже не пытаясь попробовать жить, как прежде. Не звенят по утрам песни; вечера опустели без шёпота откровений… Тихо в доме – радость ушла. Девочки, которые не мыслили себя друг без друга – жили теперь каждая сама по себе. Вернее не так… Анка пыталась достучаться, но близняшка держала круговую оборону – смотрела на сестру, как сквозь пыльное стекло. Замкнулась. «И чего ты после этого хочешь? Чтобы я, как ни в чём ни бывало, отвечала на твои звонки: «Как дела, давай встретимся?» Ты ещё не понял, что обрушился случайным камнем в наш с сестрёнкой «ручей», разделил его на два никчемных потока, и теперь, они (мы!), потеряв прежнюю (общую, общую!) силу, вынуждены прокладывать новые русла – каждый своё? Ну, где ты взялся, ну откуда свалился на наши головы?». Теперь близнецы учились на разных факультетах (так решила Ли – перешла на актёрский: её давно туда переманивали. А ведь с самого начала предполагалось стать «братьями Васильевыми» , вместе ставить фильмы и вместе (или попеременно) в них играть. Они были уверенны – всё у них получится! Эх, когда это было! А всё он. Он! Глаза бы не смотрели…

Лиза.
Суета сует и всяческая суета: ещё один спектакль, ещё одна порция аплодисментов, успех, публики полно… А ей пусто, пусто: нет в зале единственного, кто нужен. Тоска и мрак. Но, вот что странно: приходишь на репетиции выжатым лимоном, тряпка-тряпкой, но когда ноги выносят на сцену – откуда что берётся!.. На сцене – она сбрасывала страдание, как ящерица хвост; на сцене искрилась весельем, и смехом совсем другая Ли – та самая, от которой немели особи мужского пола, независимо от возраста – все, кто хоть раз взглянул на, лукавую, нежную златовласку – женщину по своей сути, женщину на все времена – вне моды, вне стандартов – обворожительную, неповторимую… Впрочем, это мы с разгона: один раз всё-таки продублированную – сестрёнкой. Ах, Анка, Анка! Режиссёр ты мой ненаглядный. Умничка: классную нашла пьесу; классно поставила спектакль, да и героиню выбрала героически – сестру, с которой вне сцены – молчанка. Зато уж на репетициях – как в старые добрые времена: одна не успела подумать – другая уже сделала.
Это был не просто очередной прогон: обещал прийти он! Ли пересилила себя и пригласила (после очередного вопроса: «А где сестрёнка?..»). Она понимала, что если «инопланетянин» (назовём его Аланом) и придёт, то только, чтобы увидеться с Анкой, которая продолжает сопротивляться. Дурочка. Зачем? Нево-оружённым глазом видно, что всё уже случилось. Ведь они близняшки и всю жизнь любили одно и то же. Почему же сейчас должно что-либо поменяться?). Бедняжка, думает что Лизе легче, если страдают все трое. Но, уже скоро, скоро… 4-й курс – выпускной. Она уедет. И всё потихоньку устроится: хвост ящерицы забудет отрасти или это будет уже другой хвост… Главное, освободить сестрёнку от несуществующей, вины – а там, глядишь, и самой освободиться. Ох, с собой-то не нужно лукавить! Не хочет она освобождаться, а хочет… Да что об этом говорить. Звезду с неба она хочет!
Он не пришёл. Ладно бы, к ней – это понятно, но Анка, Анка! Смотрит больными глазами, весело отвечая на поздравления. Неужели «пришельца» перемкнуло и он забыл свою, на грани мистики, любовь к одной из двух совершенно неразличимых близняшек! Он что же, и Анке собирается устроить этот ад? Ли уже привыкла, приспособилась: научилась убаюкивать боль, как неизлечимое дитя. Уже не спекаются от внутреннего вакуума губы – так, что невозможно их разомкнуть; тело уже не отбивается от попыток накормить его или хотя бы напоить (а то ведь объявило забастовку солидарности: пока душа помирает от голода и жажды – отказалась принимать пищу и плоть). И что теперь? Сестрёнке предстоит пережить тот же кошмар? Не будет этого! Для себя – не пошла бы, но для Анки – совсем другое дело.
Всё оказалось просто. «Инопланетянина» свалил вульгарный, совсем не звёздный, грипп. Осложнённый, к тому же, отсутствием ухода за болящим. Парень давно уже жил один и в опёке не нуждался. Родители, очень занятые люди, приняли желание единственного сына жить отдельно – с пониманием. Тем более, что квартиру себе он заработал сам – хорошие программисты без работы не сидят. И вот теперь, прекрасный принц, покинутый всеми (даже белого коня след простыл), лежит один одинёшенек, занятый бредовыми ощущениями: микроскопические личинки (их миллионы – по числу пор на коже) ввинчиваются в тело, прогрызая себе путь ядовитыми клычками; проникают внутрь, отравляя кровь. Кожа болит и изнутри и снаружи. Ощущение муравейника: чувствуешь себя атакованным, но ещё не совсем мёртвым кормом.
Плохо соображая от высокой температуры, он так и не понял, что вместо Анны видит Лизу – впервые за всё время – не понял. Называл своей девочкой и в перерывах между забытьём, смотрел на это чудо (Анка в его доме!) счастливыми глазами. Ах, как ей хотелось продлить иллюзию, как хотелось остаться ухаживать за ним. Но, чужого нам не нужно. Позвонила, доложила обстановку Анке. А та… Как там в библии? В истории с Иаковом и двумя сёстрами? Рахель пожертвовала собой ради Леи – чем Анка хуже? Может быть, Тот, кто поставил давний библейский спектакль, требует повторения на бис?.. Анка азартно вошла в роль Рахели, с поправкой на то, что «Лея» о замысле сестры – ни сном, ни духом: «Знаешь, я тоже, кажется, приболела. Ого, да у меня тридцать восемь и три! Поухаживай за его внеземным высочеством сама. Только закройся маской. Не хватало и тебе свалиться – через неделю генеральная!».
А потом он никак не мог согреться: температура, после лошадиной дозы жаропонижающего, наконец, упала и под кучей одеял его бил озноб. И женщина, что была рядом, сделала единственное, чего не сделать не могла – согрела его своим телом. Затуманенное сознание «экстрасенса» потеряло бдительность: ни руки, ни губы не распознали разницы (осязательно её просто не было: у обеих одинаковые фигурки, атласная кожа, и даже её аромат – один на двоих). С этого дня – все то время, пока температура выделывала свои судьбоносные коленца – Ли была с ним (и очень даже близко – в одной постели). А на четвёртые сутки, проснувшись почти здоровым, в пустой квартире, Алан так и не понял, приснилась ли ему близость с любимой, или эти волшебные ночи – всего лишь картины воспалённого воображения. Ну, не спрашивать же Аннушку, когда они, неделю спустя, встретились: «А не было ли между нами э-э-э… всего?». Огненная красавица смотрела вполне невинно и «пришелец», как всегда, немел и плавился под взглядом чёрно-вишнёвых, немыслимых глаз.

Самая близкая дорога – знакомая дорога. Так утверждали древние китайцы, а они понимали в этом толк (как, впрочем, и во многом другом). Но, кто из людей может похвастать тем, что знает свой путь? Мы бредём (мчимся, летим – кому как назначено) самой длинной, самой запутанной дорогой – неизвестной. Ищем, переворачивая вверх дном всё на своём пути; мучимся, набиваем шишки, бесимся от бесплодности поиска, а цель… хлоп! Вот же она, под руками! Не замечали очевидного? Ваша проблема. Не правда ли – похоже на игру в жмурки: тычешься с закрытыми глазами и туда и сюда; спотыкаешься, падаешь; но продолжаешь, хватая руками воздух – искать, искать. А искомое – тихохонько стоит за спиной и, хихикая про себя, наблюдает твои бесплодные усилия.
Как разобраться, как расплести этот узел. Обычной сопернице можно как-то противостоять: ах, ты – так, а я – вот этак. У мужчины – «вершины» нормального треугольника – есть выбор: разные женщины; разные методы ведения войны; лица, наконец, разные. А если не разные? Что могут противопоставить друг другу два зеркальных повторения, когда «предмет» любит твоё лицо, твои руки, твой голос – но… не тебя. Что тут можно сделать? Да и зачем? Кто сказал, что нельзя быть счастливой счастьем своего второго «я» – сестрёнки-близняшки? Всё дело в том, что сестрёнка несчастлива твоим несчастьем. И всё. И круг замкнулся. Так что, тупик? Конец дороги? Да бросьте, даже смерть – не конец. А тут – жизнь – самое начало. Ах, Лиза, Лиза… На что это было похоже? А вот на что. Так бедняк, дошедший до крайней точки, обнаруживает в прохудившейся подкладке – зашитый прабабушкой алмаз заоблачной стоимости. Ли получила от судьбы бесценный подарок – Воспоминание. Она и только она – хозяйка феерии трёх ночей. Она её сотворила, она её прожила. Судьба, как компьютерной мышкой, кликнула на «сохранить» и – готово! Теперь это чудо в надёжнейшем из компьютеров – сохранено и защищено от вирусов.
Даже если с утра до вечера твердить слово «халва» – во рту всё равно сладко не станет», – древняя (и судя по предмету обсуждения – восточная) мудрость. В том-то и дело, что древняя. Ребятам из прошлого не были знакомы современные психотехнологии. А они-то, как раз, говорят об обратном: мысль материальна и если, например, думать о себе, как счастливом человеке – несчастья отскакивают, как от стены горох и наоборот: если думать о себе, как о несчастном… Ну, примерно так. Впрочем, насчёт того, что древние не знали чего-то, о чём знают потомки – мы явно погорячились. Потрясающий феномен, подтверждающий как раз материальность мысли – был описан тысячелетия назад – в Ветхом завете. Там видел пророческие сны Иосиф. И были эти сны не Следствием предвидения – нет, они были Причиной грядущих событий. Вот такая причинно-следственная связь: сон творит явь, а не наоборот. Вот и у нас… Халва, халва, «инопланетянин», «пришелец» – говорили, говорили и договорились. Теперь ничему не удивляйтесь.

…Тревожные сигналы поступали уже отовсюду: адаптация новорожденных к среде обитания проходит с отклонениями. В каждой новой популяции ген наследственности работал всё слабее и слабее. Это была катастрофа. Но… катастрофа предвиденная и просчитанная. Только ради возможности её предотвратить, была выбрана убежищем планета Земля. Даже тысячелетия назад здешние аборигены находились на нужной стадии развития: геном их вида был близок пришельцам и, в крайнем случае, мог быть использован для корректировки сбоя. Ещё совсем недавно такая возможность казалась вполне абстрактной. Всё шло нормально. Белые дельфины появлялись на свет с традиционным набором хромосом, и никто уже не усматривал в этом чуда; никто не выпрыгивал в восторге из воды и не оповещал сородичей, что случилось невероятное: родился нормальный, готовый к жизни и продолжению рода малыш. И вот это случилось: один за другим стали появляться дельфины внешне не отличимые от своих родичей, но… это были только дельфины. С мозгом дельфинов, с их повадками. Лишённые главного – разума, в том смысле, который их родители вкладывали в это слово. Всё, всё… Больше ни слова. И так сказали больше, чем хотели. Потом, попозже…
Анка не могла понять, почему ни она, ни сестра не могут преодолеть «вражью» силу и освободиться от наваждения. Можно ли одолеть мощь морского вала? Ли, у которой на этот счёт было своё, особое мнение, напомнила упрямице-близняшке, как однажды они зашли в израильское море, которое, как и народ этой страны, не ведает покоя. И волны-то были невысоки – каких-нибудь метр-полтора (во сяком случае, запрещающих чёрных флагов на берегу не выставили). Девчонки резвились, взявшись за руки, чтобы не отнесло друг от друга течением. И вдруг, рядовая волна (не выше, не сильнее предыдущих) подхватила обеих, разорвала сцепленные замком руки и с силой шарахнула о дно – уже каждую в отдельности. То, что настигло сестёр, (в Анкиной интерпретации – «вражина; наглая, непрошенная гостья») – очень напоминало именно морской вал. И как тогда, в детстве, сёстры на собственной шкуре чувствовали неодолимость этой силы, свою беспомощность перед ней и обречённость. Но, нужно знать Анку, для которой смириться – всё равно, что сдаться врагу. Старшенькая злилась, металась – искала ответ. Она упрямо продолжала верить, что для того, чтобы справиться с проблемой – нужно уразуметь её природу. Любую задачу, считала Анка, можно решить, если понять условие и тщательно его проанализировать. Ну, что ж, попробуем и мы…
Итак, вводная: из пункта «А», ничего не подозревая, безмятежно вышел некто. В то же время в пункте «Б» тоже кому-то не сиделось на месте. И путь навстречу друг другу начался. Путника «А», как и его коллегу «Б» неотвратимо понесёт в точку пересечения но, конечно, не по прямой (а зачем? Пусть покружатся в водоворотах; понабивают шишки в камнепадах; побродят зигзагами в лесных буреломах – так будет занимательней). А уж потом, конечно же, встретятся! Явятся, как миленькие в точку пересечения… судеб. В точно назначенный срок. Кем назначенный? Вопрос, конечно интересен, но… вторичен. Первичен вопрос: Кто? Кто, вообще, затеял всё это? Ответ существует и известен даже сомневающимся, даже тем, кто отрицает всё, чего нельзя потрогать, потому что… нельзя потрогать. Как в прелестном анекдоте, где речь идёт о дискуссии, возникшей, в одной из совковых школ на уроке атеизма: «Дети, не верьте тому, чего не видите. Вот стол, например. Видите его – значит, он есть; видите окно – значит, оно есть. А видите ли вы Б-га? Нет! Значит, что?.. И тут поднимается Йосик и спрашивает: «Дети, видите голову учителя? Значит, она есть! А видите ли вы в этой голове мозги? Нет! Значит, что?..». Хотим этого или нет, мы (кто – радостно, кто – обречённо), понимаем: всё под контролем. Ведь даже чтобы выстроить примитивную избушку – нужно очертить периметр фундамента, вырыть его; стены вымерять; опять же, окошки спроектировать, чтобы не вкривь да вкось – в общем, нужен что? Проект! Неужели кому-нибудь придёт в голову, что наша избушка выросла сама собой? А теперь – можно вопрос? То, что мы видим вокруг, то из чего состоим сами – вся немыслимая сложность (информация, которую несёт одна капля крови способна загрузить компьютер по самую макушку) – это, значит, возникло само собой? Браво, господа атеисты! Пора уже поставить вам памятник – такой себе огромный, непрошибаемо-твёрдый ЛОБ! Однако, мы отвлеклись... Вернёмся к путнику «А», вернее, к путнице Ли. А дорога ей выпала – куда глаза даже не глядели. Вполне прогнозируемый сбой в привычном женском жизненном цикле (на всякий случай разъясняем: Ли зачала) повлёк самые непрогнозируемые последствия: чтобы не разрушить жизнь сестрёнки – она решила… исчезнуть. Теперь (хочет этого «инопланетянин» или нет), частицу «принца» Лиза заберёт с собой – в себе! А та его часть, что останется с Анкой – ну, что ж – счастья им и веселья! Всё справедливо, всё прекрасно!..
Так Кто, по-вашему, с такой лёгкостью разделил неразделимое?
И стали с Лизой происходить некоторые странности. Регулярно, в одно и тоже время, а именно – ежедневно пополудни (бой курантов совпадал со скрупулёзным сигналом мобильного), она получала… шифровки. Такие себе SMS-ки, состоящие из каких-то точек и чёрточек. Ничего похожего на азбуку Морзе: ломанные и волнистые линии располагались вертикально; точки прыгали хаотично – в общем, абракадабра. Каким-то образом весь этот набор непонятных символов отпечатывался в мозгу и ночами, во сне –Ли читала таинственные знаки без затруднений – легко и с увлечением – как знакомую, написанную буквами родного алфавита, книгу. Кстати, спала теперь «младшенькая» сладко и безмятежно, как когда-то, до «взрыва», (то бишь, до встречи с «пришельцем»). Итак, фонетика шифровок во сне прояснялась. Совсем другое дело – их содержание. В посланиях говорилось о некоем острове в Тихом океане, но как говорилось! Ли вдруг захотелось туда невыносимо, до боли, как в детстве – домой, к маме – после летней лагерной разлуки. Но, и это ещё не всё… На двадцатилетие и в честь перехода на 4-й курс, отец подарил близняшкам по легковушке – довольно таки навороченная модель с новомодным навигатором. Так вот. При свете дня (наверное, чтобы ночные ведения не казались случайным наваждением) на экране навигатора, без всякого вмешательства водителя, возникала карта, не имеющая ничего общего с маршрутом следования. Карта эта была локальна и изображала… остров – тот самый, ночной. Непонятная сила звала, тянула, приказывала, умоляла – оказаться там немедленно, не теряя ни минуты драгоценного (Господи, для кого драгоценного-то?!) времени. О планах Ли родные даже не догадывались, как не догадывались об её «интересном положении». Просто в один прекрасный день на адрес электронной почты в отцовском офисе пришло послание от «младшенькой»: «Уезжаю. Вернусь не скоро. Прошу тебя, папка, найди слова для мамы и Анки. Я не пропадаю: буду на связи раз в неделю. Ты всегда верил мне без объяснений, пойми и поверь сейчас: это не блажь, это необходимость. Пожалуйста, найди слова для мамы – ты сможешь, я знаю».
Всё. Теперь – Остров.



Глава 2. Перемены.

Клочок суши в бесконечности воды напоминал детскую сказку: такими грезятся детям затерянные в океане экзотические острова. Прозрачная бирюза отмелей; киноварь глубины; белый песок пляжей; лёгкий бриз; закаты, похожие на голливудские фантазии. Рай.
Сказать, что близняшки умели плавать – ничего не сказать. Продвинутая мама, начитавшись умных книг, изучив лучшие методики – начала занятия в домашней ванне, когда дочерям сравнялось четыре недельки. Однако, рядовая ванна годилась только для начала, но для далеко идущих маминых целей нужен был бассейн. Со всеми наворотами: подогрев, озоновая очистка воды (и никакой, Б-же упаси, хлорки!); элементы джакузи – пусть дочкам будет приятно. Мать тщательно отслеживала все новшества и чуть позже – пришла очередь установки для искусственных волн. Отец сопротивлялся, как мог: ну что случится, если девчонки начнут занятия в нормальном возрасте, после 3-х – 4-х лет, что за спешка! В ответ шла тщательная заготовка: четыре недели – самое время – возраст врождённых (вразумляющий взгляд) плавательных рефлексов. Дальше приводились примеры из жизни, а также выкладки из методической литературы. Наступление велось по всем правилам женской стратегии: нежно, и даже с покорными отступлениями на заранее подготовленные позиции – но непреклонно. За два года супружества будущий отец достаточно изучил свой любимый «танк», мастерски замаскированный под трогательный весенний букет. Опять же перечить до изумления преданной матери – себе дороже. В общем, в результате нежнейшего прессинга в загородном доме выстроили солидный бассейн для дочерей, но главное – для «укрощения строптивой». И «плавательное сумсбродство» (именно так отец оценивал мамину блажь) началось – как только минули первые два месяца жизни близняшек. Блажь-блажью, но малышек невозможно было вытащить из воды. В ней девчонки чувствовали себя много лучше, чем на суше. В воде искали утешения, в воде выплакивали свои детские обиды (двойная польза – не видно слёз: вода, верный союзник, секретов не выдавала). Они совсем не болели: ни традиционными детскими болезнями, ни даже гриппом. О простудах и всяких там ОРЗ – вообще не было речи. В конце концов, отец признал мамину правоту: бассейн сделал своё дело. Но, у каждой медали есть оборотная сторона… Летний отдых у моря стал для мамы настоящим кошмаром. Повзрослевшие дочери заплывали далеко в море – так далеко, что скрывались из поля зрения. Чего это маме стоило, близняшки просто не понимали: плавать – это же, как дышать – легко и приятно, а главное – жизненно необходимо! Вдохновительнице младенческого плавания ничего не оставалось, как беспечно улыбаться побелевшими губами, когда дочери спустя час-полтора, выходили, наконец, из воды.

Ли поступила на работу в дельфинарий. Ей просто повезло: прежнего тренера пригласили на материк и, как нельзя кстати, освободилось рабочее место. Остров жил туризмом и дельфинарий был единственным местом, где можно было найти достойную работу. Отели Лиза исключила сразу: её заранее тошнило (а может быть уже сказывался лёгкий токсикоз) от неизбежного внимания туристов-мужчин, жаждущих законных приключений – в том числе, с готовым ко всему (а как иначе?), обслуживающим персоналом. Администрация дельфинария соглашалась отпустить своего лучшего тренера без уплаты неустойки (всё равно платить ему нечем), только если «дезертир» найдёт (или воспитает) достойную замену. Лизу «дрессировали» несколько недель и в результате – на свет появился совсем неслабый дельфиний тренер. Животные приняли её сразу и безоговорочно. С приходом Ли, большая часть представления переместилась под воду. Рыжая русалка, совсем по-дельфиньи (или по-русалочьи?) могла находиться под водой сколько угодно и привычные трюки приобретали острый привкус опасности: девчонка, подолгу оставаясь на глубине вместе с друзьями-питомцами – вытворяла невозможное. Администрация была очень довольна: сборы не то что не упали – выросли! Кроме того, креативная новенькая предложила нечто совершенно экстремальное: игры с дикими дельфинами в… открытом океане. Для этого нужно было всего лишь арендовать лёгкие катера для зрителей (что, конечно же, органично вольётся в стоимость билетов – остальное девчонка брала на себя. Теперь на представления ломились желающие и с соседних островов (таким образом владельцы дельфинария убивали сразу двух зайцев: зрители прибывали на ими же арендованных катерах). Аттракцион был действительно незабываемым и состоял из 2-х отделений. Первое – шло в бассейне. Поскольку большинство трюков проходило под водой – зрители сидели, тараща глаза и заламывая руки. А в конце каждого номера, когда «русалка» появлялась (наконец-то!) на поверхности – ликующе вопили, свистели, аплодировали. В пресыщенные, вялые души рыжая бестия вспрыскивала лошадиную долю адреналина. Но, это было только начало – лёгкая закуска перед главным блюдом. Самое «вкусное» начиналось во втором отделении, когда нагруженные зрителями катера уходили в открытый океан и там «морская нимфа» показывала себя во всём (не побоимся этого слова) величии. Действительно, даже расплавленные жарой и бездельем мозги зрителей гордо сознавали, свою видовую принадлежность к отважной девчонке: вот он (мы!) венец творения! Как бесстрашна эта рыжая красавица, как по-хозяйски она обходится с великолепными белыми дельфинами! Как покорны они огненной богине. Особенным успехом пользовался следующий номер: самый большой из белых гигантов на бешенной скорости уносил стоящую у него на спине Ли за пределы видимости. Человек и дельфин не возвращались томительно, невыносимо долго (на самом деле проходило не более 5-7 минут) но, зрители пребывали в тихой (а иногда, особенно женщины – совсем не в тихой) панике. Зато, когда сладкая парочка, не сбавляя заявленного темпа, выпрыгивала из-за горизонта; когда, обдавая зрителей водопадами брызг, врывалась в круг, образованный катерами – вот тогда люди испытывали настоящий, первобытный восторг: так, наверное, радуется человек, чудом избежавший смертельной опасности. Однако… откуда в этих широтах белые гиганты? До появления «дочери Посейдона» никто, даже аборигены, не видели ничего подобного. Вот и нам интересно, откуда что взялось. И тут не лишне вспомнить, каким образом Ли попала на остров: таинственные SMS-ки; «самодеятельность» навигатора – согласитесь, неслабые темы для размышлений. Да что там таиться! То ли случайно, то ли под диктовку неизбежности – упоминание о белых дельфинах появилось на этих страницах ещё до того, как Ли оказалась на острове. Опять же, о проблемах белых гигантов, которые не совсем дельфины (вернее совсем не дельфины) читателю кое-что известно. Так что остаётся только слегка прояснить ситуацию.
Тёплая, прозрачная гладь, как кроличьей лапкой, ласкала душу: Ли была в своей любимой стихии: вода, вода была теперь её жизнью. В воде растворялась тоска, пребывало в невесомости чувство вины перед мамой и Анкой. Сначала она не заплывала слишком далеко: мало ли, акулы, да и не одна теперь она. Каждый раз эта мысль всполохом фейерверка рассыпалась сначала в мозгу, а потом и во всём теле – мысль сверкала и искрилась праздником: он со мной, он во мне! Каждой клеточкой ощутимая радость. В мире было безветренно и тихо – казалось, океан осторожничает, баюкая огненную женщину – опасается расплескать её счастье. Одинокие купания, однако, очень скоро перестали быть таковыми. Появился он… Они сразу подружились – Лиза и огромный белый дельфин. Теперь дальние заплывы не только смывали тоску – игры с огромным ласковым животным прибавили странно знакомое ощущение – взаимного проникновения (как это было с сестрой-близняшкой). Но, Ли отдавала себе отчёт в том, что происходит нечто запредельное: она понимала этого гиганта, они… разговаривали. Как? Картинками, которые возникали в голове, как на экране. В ответ Ли просто думала и, судя по реакции дельфина (дельфина?) – он воспринимал мысли, как слова сказанные вслух. С момента встречи с белым гигантом, жизнь Лизы пошла под его диктовку – мягкую, ненавязчивую, совсем незаметную. Но, это строго между нами – по секрету. Потому что сама девушка ни о чём таком не подозревала. Просто в голове возникали совершенно неожиданные мысли (идея игр с дикими дельфинами в открытом океане, например. Она поступила извне – прямиком из мозга белого гиганта.). Мысли эти Ли считала своими и никаких неудобств, никакого давления не испытывала. Дельфин уносил её далеко, остров скрывался за горизонтом, и там, они резвились часами, впитывая необъятность и величие океана. А потом он познакомил её со своими родичами и теперь Ли ощущала непонятное родство с белыми гигантами: к ней относились как к давно потерянной и каким-то чудом – вновь обретённой сестре. И было ещё что-то, чего Лиза понять пока не могла: подруги-дельфинихи смотрели на неё с надеждой. Впрочем, не только смотрели – она научилась читать их мысли, которые никто из дельфинов не блокировал. И в мыслях белых гигантов жила надежда.
Беременность протекала легко, почти незаметно. В жизни Ли ничего не изменилось даже тогда, когда появился небольшой животик (выполняя рекомендации белых гигантов, Лиза не прекращала работу в бассейне. А то, что «огненная русалка» слегка беременна – только усиливало эффект и подогревало любопытство зрителей). К моменту родов, она уже знала, что её дитя появится на свет в море в окружении и с помощью белых дельфинов. Им нужен был этот младенец. Именно он. Человеческое дитя, зачатое в абсолютной любви. Этот ребёнок не узнает резкой смены среды; режущего света родильного зала – он придёт в мир, не испытав ни шока рождения, ни боли первого глотка воздуха. Только тогда биотоки его мозга, на который ещё до рождения воздействовали пришельцы, идеально подойдут для матрицы, могущей возродить интеллект новой популяции; только тогда ДНК младенца, даст пришельцам возможность отладить механизм наследования.
Океан позвал её ещё до того, как начались первые схватки. На причале стоял уже готовый катер, с простынями, полотенцами – ничего больше брать не рекомендовалось. Дельфины хорошенько «поколдовали»: роды начались ночью, чтобы не травмировать новорожденного светом. Ли родила в окружении подруг-дельфиних. Без боли. А потом было лёгкое, счастливое забытьё: спины белых гигантов поддерживали её на поверхности океана, покачивали, убаюкивали и она даже не заметила (не могла заметить), что сын на несколько секунд исчез под водой. Очнулась уже в катере, в махровых простынях, с младенцем у груди. Катер плавно двигался к берегу: его осторожно подталкивала стая белых дельфинов.
Пуповинка у сына заживала на глазах; парень делал всё, что положено: ел, спал, но… были, все же, некоторые странности: ни младенческих болей в животике, ни криков и плача по ночам. А мама Лиза вообще не чувствовала себя только что родившей женщиной: никаких послеродовых изменений просто не было. О том, что она стала матерью напоминали только груди, полные молока и конечно же это чудо – «его» повторение – но любимое совсем уже другой любовью
Её жизнь продолжалась под диктовку моря. Ли получала сигнал и шла к воде. С ребёнком. Там, на небольшой глубине мать и сына подхватывала стая (да нет, какая там стая – друзья!) и уносила далеко в море. Их ждали двухнедельные детёныши из экспериментальной популяции, и её мальчик долго плавал в окружении сверстников – шаловливых белых дельфинят. Так легко и просто решалась совсем непростая проблема: матрица, внедрённая в мозг новорождённых – время от времени нуждалась в подпитке живыми биотоками, а для этого нужно было присутствие «хозяина». И конечно же, белые гиганты не только брали – это было взаимное проникновение. Хозяин матрицы, человеческое дитя, с аппетитом поглощал энергию братьев по разуму (если быть точным – братьев-близнецов: мозг новорождённых был слепком с его мозга, но конечно же с «добавками» от собственных родителей). Отдавая животворные для пришельцев биотоки, сын Лизы получал свойства, незнакомые людям. Малыш мог находиться на глубине, не задерживая дыхания: его «модернизированный» организм превращал воду в дыхательную смесь. А, когда сын подрос, стало понятно, что он слышит мамины мысли (и как со временем выяснилось – не только мамины). Мальчик развивался, опережая все нормативы: заговорил, не достигнув и полугода (впрочем, наверное, ещё раньше: он передавал маме всё что хотел – без слов: из мозга в мозг). А когда время пришло и голосовой аппарат малыша потребовал работы – парень заговорил вслух. Совсем ещё маленьким, он замирал перед телеэкраном, если там шла речь об обитателях морских глубин: казалось, дитя ловит весточки из родного дома. Плохо было то, что мальчик совсем не переносил общения со сверстниками: ни ясли, ни потом – детский сад – он не принимал категорически. И потому, с младенчества его жизнь проходила в бассейне, рядом с мамой. И как-то незаметно, сын стал участником аттракциона. Администрация, лопаясь от денег, больше всего боялась потерять свою «золотую рыбку». И, вместо скромной зарплаты, Лизе предложили долю от прибыли (при условии, что «огненная наяда» будет продолжать дрессуру дельфинов, а также, участвовать в представлениях). А поскольку, теперь работали и мать и сын, то долю участия пришлось удвоить. Владельцы дельфинария, скрипнув сердцем, пошли и на это. Теперь, аттракцион «Дочь Посейдона» стал называться «Дочь и внук Посейдона» и приобрёл официальный статус, подкреплённый солидными денежными вливаниями на счета «мифологической» семьи. Когда же, возобновились представления в открытом океане, сборы достигли астрономических цифр: если бассейн дельфинария ограничивал количество зрителей, то океан таких проблем не создавал. Единственное что огорчало – белые гиганты больше не появлялись. «Родственники» Посейдона теперь работали с обычными в этих широтах дельфинами. Зрелище было, по-прежнему, захватывающим (по секрету скажем, что «внук бога морей» общался с дельфинами на близком ему (ещё до рождения) уровне биотоков – весело и легко воздействуя прямо на мозг животных. Так что сбоев в «спектаклях» практически не случалось).
О жизни семьи Ли узнавала с помощью электронной почты. Очень схематично – основные вехи (связываться по телефону не решалась: боялась эмоций и слёз, боялась проговориться о ребёнке. Незачем это. Всё равно изменить ничего нельзя).
Семья страдала: мама – откровенно; отец, выполняя «заказ» Лизы, пытался подвести (что ему ещё оставалось!) под дочкин фортель философскую базу. Но не преуспел: «Какая ещё душевная необходимость! Что ещё за цели, о которых нельзя поведать матери!» Анка же молчала. Она кое о чём догадывалась и не могла простить (ни себе, ни сестре) закрытости: если бы, ах, если бы они оставались вместе! Неужели близняшки не нашли бы другого (кроме разлуки) выхода. Но, в глубине души понимала: не нашли бы. Анка долго не хотела этого признавать (позволить какому-то чужаку, безо всяких усилий сломать, искорёжить, то, что казалось нерушимым – да не будет этого! Всё уляжется, Ли вернётся!) Но ЭТО было. И если бы только ЭТО. Анка сопротивлялась титанически, но вселенский Кукловод ни на йоту не отступил от сценария: «старшенькая» любила того, кого ненавидела. Чем больше ненавидела – тем больше любила. И совладать с собой уже не могла. Упрямицу подвели к выводу – к тому самому: всё (ВСЁ!) под контролем. Подвели не плавно и не нежно – просто ткнули носом. Она и чувствовала себя именно так – с расквашенным носом (если долго биться головой, пытаясь прошибить стену – такое случается). С некоторых пор, она почти перестала смотреться в зеркало: Анку вдруг перемыкало и она начинала разговаривать со своим отражением, как с сестрой: упрекала, почти кричала на Ли(!), жаловалась ей на неё же и даже плакала. Так недолго было сойти с ума. Поэтому макияж стал совершенно не актуален (а, раньше-то, раньше, как ей нравилось превращать рыжую озорную девчонку во взрослую огненную красавицу). Даже вода перестала быть утешением: бассейн и сестрёнка-близняшка были связанны неразрывно. Всё, всё напоминало о сестре: дом, их комната, безделушки, одежда, друзья, отражение в зеркале (впрочем, об этом уже говорилось) – в общем – Всё. Анке было много тяжелее, чем Лизе. Уходить всегда легче, чем оставаться. Географическое отдаление от боли каким-то образом утишает её. Никакой мистики: тех, кто уходит, ждёт новое (иные впечатления, иная жизнь). Вот те, кто остаются… Эх, эх…
А, Лизе, действительно, некогда было тосковать. Скажем больше: если отгородиться от вины (но как от этого отгородишься!), то её жизнь на острове можно назвать счастливой. Алан-младший растёт здоровым, хотя и очень своеобразным, ребёнком. Мальчик считает океан своим домом (и не вторым, а первым). И вообще суша вторична – первична вода. Вот с такой неслабой установкой пришёл в мир её ребёнок. Он заходил в воду, как на детскую площадку: малыша тут же подхватывали обычные дельфины и уносили на глубину – к его «братьям-близнецам»; к его любимым воспитателям – белым гигантам. Там, далеко в океане, малыш пропадал всё свободное от спектаклей время. Репетировать ему не нужно было, как не нужно детям репетировать игры со сверстниками. Представления с «внуком Посейдона» были тем и хороши, что являлись чистой импровизацией: малыш и дельфины просто играли, как дети на детской площадке. И то, что «площадкой» служил океан – сути не меняло.
В те дни, когда не грызла вина и воспоминания, Ли была безмятежна. Её безответная любовь к Алану-1 слилась, сплелась с ответной (ещё какой ответной!) – светлой, и даже какой-то светящейся, любовью к Алану-2. Если бы их, отца и сына, поставить рядом (впрочем, этого не произойдёт, потому что не произойдёт никогда), но если бы… «младший показался бы воспоминанием о старшем, а старший – пророчеством о маленьком» . Вот вам причинно-следственная связь древних: каким мать представляла ребёнка, каким видела его во снах – таким он и получился. Теперь у Ли был свой, родной Алан – такой родной, что дух захватывало: тёплый комочек, вселенная нежности. Но, кроме этого – серьёзный и надёжный партнёр, верный спутник и единомышленник. О таком списке добродетелей даже не мечтают обычные матери (был бы здоров и благополучен – и всё, и хватит для счастья). Так что, Лизу можно назвать счастливейшей из матерей. И только одно не давало покоя – та самая, оборотная сторона медали… Когда-то мама близняшек безумно боялась за дочек, когда те уплывали за горизонт. С Лизой ничего подобного не происходило: малыш уносился в открытый океан на спинах дельфинов и ему ничего (она это точно знала) не угрожало. Белые гиганты были добры и благодарны. Кроме того, жизнь её малыша (так уж случилось) была залогом жизни их малышей. Но… сын становился (постепенно, но всё более и более явно), скорее дельфином, чем человеком. Взаимопроникновение биотоков мозга её малыша и белых дельфинов (вернее тех, кто казался дельфинами) неуклонно делало своё дело: Алан-младший мыслил не как ребёнок и даже не как человек; смотрел на надводный мир, как на временный (вынужденный) приют: по-настоящему комфортно ему было только в море. Дружил её малыш исключительно с дельфинами – с сухопутными сверстниками ему было скучновато. Что мир людей мог предложить годовалому человеку? Игрушки? Не смешите – по сравнению с живыми «игрушками» моря – это было, по меньшей мере, примитивно. Тем более, что годовалым этого малыша можно было считать только номинально: он далеко ушёл не только от своих ровесников – он уходил всё дальше и дальше от людей вообще. Алан уже умел писать, но только, вот беда: записки сына, которые он оставлял на песке, прежде, чем кинуться в море, прочесть было невозможно. Волнистые и ломанные вертикальные линии, хаос точек – те самые письмена, что когда-то появлялись в качестве SMS-ок на мобильном его мамы – тогда Ли умела читать их только во сне. Теперь же, наверное, необходимость в этом пропала (по крайней мере, для тех, кто посылал SMS-ки) и прочесть послания сына мать была не в состоянии. Когда она пыталась возмущаться: «Почему тебя так долго не было?», – сын искренне недоумевал: «Я же оставил тебе записку!». Он был ещё очень маленьким и в голове малыша не укладывалось: как это мама не умеет чего-то, что умеет он?
Так шла их жизнь – не совсем обычная, но почти счастливая. Если бы только… На ночном столике у мамы стояли три фотографии: дедушка, бабушка (кстати, слишком молодые и даже юные для этого солидного звания) и тётя Анка (с тем же успехом Ли могла поставить на её место – своё фото – разницы бы никто не заметил, кроме… сына). В неотличимой от мамы, девушке с фотографии Алан-младший чуял что-то другое – не мамино. Так же, как чувствовал её тоску, когда Лизе, случалось, даже мельком, бросить взгляд на лица родных. И тогда Алан быстренько взбирался к ней на руки; крепко, как обезьянка, обхватывал ногами; крошечными ладошками касался маминого лица, пытаясь поймать взгляд, который та старательно отводила: малыш не должен видеть боли, она, Ли, выпьет эту чашу до дна – ребёнку не достанется ни капли. Но, даже мама не сразу поняла, что сыну не важны визуальные свидетельства – он чувствует всё, что с ней происходит как-то иначе и уровень «увидеть, чтобы понять» – не его уровень. Понимание – это для нормальных людей предел высоты отношений, а для сына Ли – ещё и сигнал к действию. Он воздействовал на маму, на её мозг, как пылесос, с идеальным аквафильтром – вытягивал из Лизы боль, поглощал тоску – но, без всякого ущерба для себя – сбрасывая негатив в воду. Была только одна проблема: влиять, парень умел только на одну, отдельно взятую эмоцию. И поэтому мамины чувства зачастую угрюмо не поддавались воздействию: её счастье и боль сцепились неразрывно, проросли одно в другое и малыш не знал, как отделить «зёрна от плевел». Не знали этого и белые дельфины: тысячелетия жизни на земле не сделали для гигантов понятнее и ближе эмоциональный ряд человека. Они так и не поняли, как в одной особи может быть намешано столько взаимоисключающих свойств: преданность и предательство, любовь и равнодушие, подлость и честь – продолжать можно до бесконечности. Состояние Ли ясности не прибавляло: любовь к сыну, казалось бы, всепоглощающая, заполнившая всё пространство её души – тем не менее, тесно соседствовала с тяжёлой тоской. И иногда (последнее время, слава Б-гу, всё реже) любовь и радость со свистом ввинчивались в воронку отчаяния. И требовалось время, что бы Ли пришла в себя. Как всё это умещается в одной душе? Этого обитатели океана понять не в состоянии. Только одну эмоцию вмещала их душа. И пока не иссякнет одна – другая её не сменяла.
Оставим пока в покое Лизу, нашего «путника А» – на сказочном острове, в сказочной профессии, со сказочным сыном, и займемся «путником Б» который вышел уже из своего, когда-то уютного, существования и отправился к точке пересечения дорог… Посмотрим поближе, как там Анка.
В этом тандеме сестёр, дети могли быть только у Лизы. Анне было отказано в материнстве. Её мужу, хорошо нам знакомому «камню преткновения» по имени Алан, который самовольно разделил неразделимое (впрочем, мы погорячились – это сделал совсем не он) – так вот парню очень хотелось детей. Но, не как любому другому мужчине, который хочет своего продолжения. Совсем не так. Алан страстно желал уловить то, что было скрыто от него, недоступно –жизнь любимой с самого её рождения. И поэтому, мечтал о дочери – тогда, через крошечную Анку-2 он сможет «поймать за хвост время». В том, что дочь будет повторением самой прекрасной женщины (его женщины!) Алан даже сомневаться не хотел. Но, не случилось… Приговор врачей был окончательным и бесповоротным: своих детей у Анны не будет. Другие варианты: усыновление, суррогатное материнство – даже не рассматривались (почему – изложено выше). Алан принял это как неизбежность, как знак свыше: его любовь отказывалась от дубляжа и значит, он обязан сберечь то, что неповторимо – жизнь положить, но сберечь.
Итак, треугольник, по известным причинам, преобразовался в четырёхугольник, и теперь без всяких усилий разделился на два и два. Одна пара была почти абсолютно счастлива – вторая… серединка на половинку: то есть Алан-1 был бы счастлив безусловно, если бы не мучился анкиной мукой. А та буквально съедала себя – жила в полной гармонии (если только применимо здесь это выражение) внутреннего и внешнего. Как грива дикого мустанга росли её волосы (сесть в парикмахерское кресло и 20-30 минут созерцать… это лицо – нет уж, увольте). Косметика отметалась по той же причине. Отражение в зеркале превратилось в изощрённую казнь – всё это очень «гармонировало» с адом в Анкиной душе. Алан, в отчаянии, заговорил об оперативном вмешательстве: пусть уж у его любимой будет другое лицо, чем эта ежедневная, на грани помешательства, пытка. И тогда поняла Анка, как была несправедлива, обвиняя этого человека в излишней избирательности; злилась на то, что предпочёл одну из неразличимых сестёр – другой. В юной женщине Алан любил её и только её – он видел в Анке то, что было скрыто ото всех. Большинству сёстры казались двумя дублями одного (правда, прекрасно отснятого) кадра. Алану же, не была важна блистательная внешность близняшек. Готовность мужа любить её под другой личиной, примирило Анку со своим отражением в зеркале. «Старшенькая», наконец, поверила, что ни в чём не виновата: просто она – другая. Анка – не Ли, а Ли – не Анка. И обвинять себя смешно (всё равно, что обвинять Творца, в том, что его создания неповторимы. А то, что Он сделал авторскую копию, наделив одинаковые на вид творения разным содержанием – так это по праву Творца). Мысль об оперативном вмешательстве в… судьбу? – побледнела и растаяла: муж любил в ней не только лицо, не оно было главным в этой любви. И по закону Конечного Эгоизма – избранная за то, что она такая, а не другая – Анка полюбила первой и единственной любовью своего первого и единственного мужчину.
Они жили в доме её родителей: мать не могла слышать о разлуке. Даже в пределах одного города расстояние (час, не более, езды) вызывало у неё реакцию, похожую на аллергию с поражением дыхательных путей. Мама очень изменилась: сияющая (любимая и любящая) женщина замкнулась и погасла. И только дочь – дубликат другой, потерянной – была той единственной, соломинкой, через которую мать нехотя вдыхала жизнь. Отец не знал, как выманить жену из закрытой раковины, как вернуть ей радость. Психиатры разводили руками и советовали пригласить (приготовьтесь, сейчас пойдут аллегории) самого универсального лекаря – Время. Пригласили, что ещё им оставалось. Но стоимость визитов «универсала» была неподъёмной – ожидание. «Лекарь» приписал витаминные «инъекции надежды» и поначалу они работали неплохо. Но потом… то ли произошло привыкание, то ли лекарство потеряло силу – мать затосковала безысходно. Что же ты наделала, Ли, что наделала!
Однако так продолжаться больше не могло: мать угасала и нужны были экстренные (может быть даже – экстремальные) меры, чтобы не допустить, или хотя бы задержать самое страшное – безумие. И тут пришло решение простое и выполнимое. Красавица-яхта – большая, трёхмачтовая – могла спасти положение. Мама удалится, уплывёт от своего несчастья и может быть, створки раковины приоткроются и свет проникнет вовнутрь. Охота к перемене мест спасала пушкинских героев – почему бы ей не поработать и в нашем случае .
Деньги – для людей, а не наоборот. Отец, спасаясь от ужаса, в который превратился его дом – ушёл в бизнес по самую маковку, и нарастил очень солидный капитал. Пришло время вспомнить, для чего вообще всё: деньги, сумасшедший ритм, в котором он жил вне дома, стараясь заглушить тоску по дочери, по жене – своему любимому, замаскированному весенними цветами «бульдозеру». Впрочем, «танка» (или бульдозера – неважно) уже не было – только маскировка: увядающие, с непостижимой скоростью, цветы. Вышел из строя, сломался движитель, что толкал вперёд нашего бизнесмена – осталась безликая сила инерции. Но, как выяснится совсем скоро – изменения эти не необратимы: маму заверили (ложь во спасение), что экспедиция направлена на поиски дочери. И случилось чудо: женщина вернулась в себя. Приготовления к отъезду шли, как в старые добрые времена – под руководством (правильнее сказать – диктатом) возродившегося к жизни «танка». И даже «маскировочный камуфляж» поражал близких той, давней силой цветения и свежести. На самом деле, капитан (отец) даже приблизительно не представлял, где, в каких морях искать беглянку-дочь. Команда (Алан, Анка и трое матросов из старых маминых соратников) изображала решимость и видение цели. Кажется, мы забыли сказать, что «танковый» мамин характер вырос не на пустом месте – в прошлом она была совсем не слабой яхтсменкой. Неважно, что путник «Б» теперь у нас во множественном числе – важно, что он вышел на встречу путнику «А» (и это неизбежно по законам жанра…). Не знаем, стоит ли описывать морское плавание. Скажем о главном: отец случайно попал в нужную точку: мамину, близкую к безумию тоску, смыло, как штормовой волной. Эта была прежняя, цветущая, энергичная (можно бы и поубавить) женщина – локомотив семьи, её опора и радость – человек, в своей стихии, на своём месте. Отец неожиданно понял, чего лишилась мать его детей, решив оставаться только матерью. И теперь, боясь поверить, счастливыми глазами, наблюдал возвращение своей женщины.

А в это самое время из пункта А вышла… ну как вы думаете? Яхта! Пусть не такая роскошная, пусть значительно меньшая, но ведь яхта! Можете упрекать нас в отсутствии фантазии, но это не наша вина – произошло то, что произошло. А дело было так. Белые гиганты, конечно, размножили матрицу мозга Алана-младшего и дело с интеллектом молодняка пошло на лад. ДНК сына Лизы тоже исправно работало в крови белых дельфинов. Но, вы помните – комплекс мер предусматривал подпитку живыми сиюминутными биотоками. А для этого требовалось присутствие «хозяина». И Лиза, под диктовку инопланетян (будем называть вещи своими именами), арендовала яхту вместе с владельцем (в отличие от матери, она не умела управлять судном). Теперь команда в составе капитана (владельца плав.средства), кока (Ли), и очень активного пассажира (Алана-младшего) – направлялась в дальние моря на свидание с новой популяцией белых гигантов – имея целью игры и общение «хозяина» с его новорождёнными братьями по разуму.


Глава 3

Что ещё нужно? Солнце, океан, паруса, надутые попутным ветром… Кстати, «попутный» – это как? Это, если знаешь, куда путь держать! А тут – несёт, что называется, по воле ветра: куда он – туда и мы. Алан стоит на палубе и в бинокль обозревает горизонт. Безразлично, безрадостно… Он устал. «Держать лицо» перед несчастной женщиной – матерью пропавшей дочери; любить девушку, с душой полной боли… Устал. Где предел, чем кончится авантюра во спасение? Мысль-провокатор угнетала безысходностью, сводила мышцы, не давала распрямиться. Это был совсем не тот человек, каким увидят его спустя час, когда судовой колокол позовёт к завтраку. За столом семья будет падать от пинг-понга валящих с ног анекдотов; будет излучать оптимизм и энергию – и все эти застольные спектакли – для одного единственного зрителя – женщины, потерявшей дочь. Не понятно только откуда – что берётся? Экипаж – все поголовно – пустые, как бочки из-под слитого вина. На судне со страхом ждали срыва главной виновницы похода: вот уже месяц, как яхта в пути, и маскировать неведение (куда идём – к каким берегам) становилось всё труднее. Все уже всё понимали – и (пожалуйста, не нужно обольщаться) мама – тоже. Бедняжка старается держаться, но чего ей этот стоит – ни для кого не секрет. В общем, когда команда вместе – это совсем не те люди, и совсем не те лица. Вот, если посмотреть на каждого, когда не перед кем придуряться… да зачем далеко ходить – взгляните на Алана (в эту минуту он уверен, что никто его не видит) – и что мы наблюдаем? Безверие и безнадёга – в общем, совсем другое лицо. Эх, эх…
Так, где мы оставили лицедея поневоле? Да вот он – справа по борту – всё ещё наблюдает горизонт. Однако от безразличия не осталось и следа: лицо напряжено – Алан во что-то всматривается. Вдруг, срывается с места и пулей – к моторной резиновой лодке. Спускает её, бросает вахтенному: «Я скоро!», – и на полной скорости уходит от яхты – куда-то, почти за пределы видимости. Поскольку до утренней побудки ещё целый час – объяснять никому ничего не нужно. И это большое везение. Вы спросите, что это с парнем, что за истерические смены настроения? Да, Б-г с вами, никаких истерик! Просто, то, что увидел Алан требовало немедленного, мы бы даже сказали – экстренного реагирования. Группа невиданных, небольших белых дельфинов (скорее даже, дельфинят) забавлялись c ребёнком 2-х – 3-х не более лет! Господи, откуда здесь ребёнок! Украден, или… впрочем, не важно: дитя нужно срочно спасать! А вы говорите – спешка. Он выключил мотор, и теперь приближался к играющим дельфинам осторожно и неслышно. Изловчившись, Алан схватил ребёнка и втащил в лодку. Несколько секунд они смотрели друг на друга: Алан-2 онемев от неожиданности, а уж что испытывал Алан старший – описать, боимся, не хватит красок… Случалось ли вам встретить двойника – увидеть нос к носу собственное детское лицо – то, которое вы помните только по фото и видео свидетельствам. Но, сомнений нет – это ваше лицо! Железобетонный прагматик– Алан, впервые в жизни, испытывал нечто странное: границы реальности расплывались, разум отказывался дать оценку происходящему. Дитя, с лицом из детства – в океане, в качестве игрушки для дельфинов... Видение из младенческих снов? Временная дыра? Другое измерение? Сдвиг реальности? Или… он просто сходит с ума? Привычный к работе мозг пытался анализировать, а руки, тем временем, абсолютно реально осязали детское тельце, доверчиво прислонившееся к нему и все эти попытки анализа – тонули в неизвестной доселе субстанции: как цунами, она обрушилась на Алана и смыла, затопила границу между реальностью и невозможностью принять очевидное. Нежность. Но не та, привычная – к любимой. Ребёнок в его руках своевольно и мгновенно проник в душу, имперски властно там устроился. И, как выяснилось – не только там. В мозгу Алана, мягко наливаясь светом, проявились слова: «Я узнал тебя – ты человек из маминых мыслей». «Нет, это сон, такого просто не может быть наяву: слова, безусловно, принадлежали малышу, но никакой артикуляции не наблюдалось: ребёнок улыбался знакомой по детским фотографиям, улыбкой; дружелюбно смотрел на Алана его же глазами, но молчал (губы, во всяком случае, не шевелились). Телепатический контакт?.. Итак, мы имеем два варианта: или ребёнок – телепат, или он, Алан, сошёл с ума. Впрочем, последнее – на фоне сегодняшнего утра – не самая свежая новость. Настроиться на размышления Аллан не успел: вокруг лодки закружили огромные белые гиганты. Как исчезли маленькие дельфины Алан не заметил и опять ему, в который раз, померещился сдвиг то ли в мозгу, то ли в реальности: когда успели вырасти дельфинята? Опять временная дыра? Да нет же, участник «сдвигов» – ребёнок в его руках – всё тот же! Тем временем лодка сильно накренилась: один их гигантов положил голову на резиновый борт и Алан мог бы поклясться, что «слышит» диалог между мальчиком и белым дельфином: «Не тревожься, малыш. Этот человек не причинит тебе зла. Маме мы сообщим. Но, если он тебе понравился – сам познакомь его с Ли. Мы будем рядом». И ответ мальчика: «Он добрый. Я пока останусь». Ребёнок, легонько высбодился из тёплых рук, и указал на еле видную точку. В мозгу Алана уже знакомо высветились слова: «Там мама. Поехали?». Стоп. Имя! Дельфины назвали имя! Ли… Неужели? Не может быть. Впрочем, если возможно повторение давно исчезнувшего детского лица, то почему матерью ребёнка не может оказаться беглянка Лиза? И тут его шарахнуло с такой силой, что Алан не сразу понял – извне или изнутри. Но снаружи – некому: малыш продолжает улыбаться и спокойно сидит у него на коленях. Значит… О, Б-же! Сын? Так это была Ли! Все три ночи – Ли… Ну что ж, паззл сложился: причины и следствия стали на свои места, дважды два – всё-таки четыре.
Вскоре невнятная точка выросла в одномачтовую яхту – лодка причалила к борту. «Мама, у нас гость!», – эти слова малыш выкрикнул вслух. «Кок» оторвался от плиты и вышел на палубу. Чёрные вишни глаз приобрели фиолетовый оттенок – так случалось, когда близняшек «вышибало из седла». Лиза медленно отступала к противоположному борту. Видит, Б-г, она не хотела этого: тайна не должна была открыться – по крайней мере, не так скоро. Её боль ушла, но ещё не забыла дорогу назад. Она не хочет, не желает ничего менять: Анке – Анкино, а ей – пусть останется то, что есть. И ни-че-го более. Господи, ну откуда он взялся! Зачем? Чтобы снова разрушать? Сын, тем временем, забеспокоился: «Мама, тебе страшно? Почему ты плачешь?» Вот только этого не хватало – разреветься. «Мама, ты его не бойся, он хороший. Учитель разрешил встречу. И друзья рядом». Лиза ощутила привычно-тёплое проникновение – напрямую в мозг, и неожиданно легко (её малыш работал с полной отдачей) успокоилась. Разве то, что у неё есть – можно разрушить? Сын, друзья-дельфины – её крепость, её защита!
Мы опустим разговор между Лизой и Аланом-старшим: всё что было сказано – всего лишь сжатый пересказ того, о чём, в более развёрнутом виде, уже известно (во всяком случае, тем, кто начал читать не прямо с этого места). А без подробностей, дальнейшее выглядело так: Ли отпустила арендованную яхту восвояси (предварительно выписав чек на сумму, покрывающую неустойку). И вскоре резиновая моторка, имея на борту трёх пассажиров, неслась уже к другой яхте. Время резвилось с Аланом вовсю: отрезок, вместивший в себя полжизни – в реальности длился меньше часа. Когда моторка причалила к борту, на яхте ещё досматривали утренние сны, поэтому в шоке оказался только вахтенный. Он отлично помнил, как Алан спустил лодку, и укатил, чтобы побыть в одиночестве – такое с ним случалось. Но откуда взялась Анка? В уносящейся лодке её не было – что за чертовщина! Стоп! А это ещё кто? Малыш, какой-то! Они что его в океане выловили? Чудны дела твои, Господи! Собираясь задать развёрнутый вопрос, вахтенный, набрал побольше воздуха (так, чтобы хватило дыхания и на оценку ситуации, и на последующие комментарии). Но, Алан за «Анкиной» спиной, строил гримасы и запрещающе махал руками. Воздух из груди матроса высвободился под напором, но вхолостую и только глаза хлопали недоумённо и обиженно.
Малыша поместили в гостевой каюте (это было как раз время отдыха после ночных бдений с молодняком белых дельфинов). Сами Алан и Ли остались на палубе – ждать пробуждения семьи. А дальше… Первой (как всегда, впрочем) из каюты появилась мать: «Привет! Анка? В такую рань и уже на ногах? Ты что с кровати упала? Спешите видеть: на глазах у почтенной публики, «сова» превращается в «жаворонка»! Проходя (почти вплотную к Ли) на своё излюбленное место на носу яхты, она обронила: «Анка, приведи в порядок волосы. Вроде недавно стриглась – и опять дикая грива. О, у тебя новый топик – я его не видела». Улыбнулась своей рассеянно-летучей улыбкой – и мимо, мимо... Вдруг замерла, как на стену наткнулась. Медленно обернулась и в упор посмотрела на Ли – а та только тихонько кивала головой (да, мама, да!) и жадно вглядывалась в мать счастливыми глазами. «Танк» вдруг расцвёл немыслимыми цветами и никто не заметил, как женщина с волосами цвета огня оказалась рядом с дочерью – как по воздуху пронеслась. Казалось, язык пламени метнулся к другому «очагу возгорания», чтобы слиться и устроить настоящий пожар – и это без преувеличений: то, что творилось в душах матери и дочери иначе, как очищением огнём – не назовёшь. Разлука, тоска, вина – всё, что мучило, не давало свободно дышать – испепелилось встречей. А потом мама осторожно повернула лицо Лизы влево (на всякий случай) и убедилась, что родинка – на месте. Вот теперь – сомнений нет. Б-же, спасибо, спасибо!.. И вот вам опять, причинно-следственная связь древних: мать с такой силой мечтала о встрече с дочерью, что « …будущее просто вынуждено было плыть по каналам, которые она проложила для него» . А мама всё никак не могла отступиться от Ли: не веря глазам, ощупывала дочку, трогала губами милое, сладкое «неопровержимое доказательство» – родинку возле уха. В одночасье улетучилось, исчезло в никуда – то, что ощущалось грозовыми вспышками боли, за которыми неизбежно следовали торнадо звериной, до воя, тоски. Тишина – мягкая, затенённая – наступила в маминой душе, и она растворилась в этом покое. Казалось, не родилась на земле сила, способная оторвать её от дочки. Однако же, родилась, родилась – уж мы-то с вами знаем: не многим более года назад пришла в мир такая сила. В мамину тишину острым скрипичным штрихом проник детский голос: «А где горшок? Куда мне писать?». Объятия распались. Руки женщины опустели, но она этого даже не заметила. Ей вдруг показалось, что Лиза, тишина, счастье – последний привал подсознания, передышка перед уходом во тьму. Детский голос – что это, если не галлюцинация?! Значит, монстр, от которого до сих пор удавалось уворачиваться – всё же настиг намеченную жертву. Безумие… Ли, тем временем, метнулась к сыну и уладила маленькое недоразумение. Мама, увидев дочь с ребёнком на руках, медленно и вяло подумала, что для галлюцинации – видение слишком достоверно. Она даже потрясла головой, чтобы отогнать изощрённые обманки, но не преуспела: Лиза, такая реальная, что впору действительно сойти с ума, приближалась и на руках у неё сидел, до изумления, реальный (но это уж точно иллюзия – откуда ему взяться!) ребёнок. Малыш потянулся к женщине. Она медленно, всё ещё не веря глазам, взяла его на руки и почувствовала очень даже реальный вес и детские ладошки у себя на лице. А дальше наш маленький умница одним махом решил все проблемы: «Бабушка!». Волшебное слово соединило разрозненные обрывки мыслей, готовой поверить в своё безумие, женщины – в одно прекрасное, сияющее Целое. Но, этим дело не кончилось. Новоиспечённая бабушка впервые в жизни почувствовала воздействие на мозг извне – такое нежное, такое тёплое. Ей показалось, что кто-то мягчайшей пуховкой сметает пыль и копоть с её глаз, снимает груз с сердца, открывает дыхание. И чтобы удостовериться, что готова к полёту, женщина глубоко-глубоко вздохнула и… да, да, готова! Тело ощутило знакомую, ту, что до Потери всегда была с ней – полётность. Малыш откинулся в её руках и спросил «Хорошо тебе? Не больно? Я старался!..». И значит никаких монстров: просто в поле зрения уже не одна мама, а две. Скажем больше – появилась новая, чарующая субстанция – бабушка. И тут, как восклицательный знак всему происходящему – грянул корабельный колокол. Вахтенный, он же – свидетель происходящего, конечно, зазевался (а кто бы не зазевался?), и с сигналом к утренней побудке опоздал. Так что и отец, и команда пропустили самое «вкусное» – бедняге этого никто никогда не простил. Но, одно было ясно всем – поход можно считать законченным.
Наградой за боль – три огонька, освещающие жизнь отца: рыжая мать, рыжие дочери – снова вместе. Скажем больше – в его жизни вспыхнул ещё один – небывало яркий, сильный, и даже можно сказать, всепоглощающий свет – малыш Алан. Неожиданное и пока неосознанное счастье. Дадим же молодому дедушке немного времени, чтобы осмыслить, то, что женщина принимает сразу и безоговорочно – а мужчине, всё же, требуется осознание.
Расплывчатая цель путешествия обрела чёткие контуры. Пройдёт немного времени и яхта возьмёт курс на маленький остров – родину Алана-младшего. Какое ещё время, спросите вы, почему – не сразу? Ребята, не забывайте: если экипаж большой яхты и страдал отсутствием цели, то, что касается новоприбывших – тут на лицо целый комплекс стремлений, который вмещала работа с малышами белых дельфинов. И работу эту никто не отменял: нет такого профсоюза, который посмел бы объявить забастовку в этой трудовой сфере. Шутка. А если без шуток, то белые гиганты кружили вокруг яхты безостановочно: они беспокоились, что следующий сеанс «воздействия» будет пропущен (причины-то весьма уважительные), но… этого допустить ни в коем случае нельзя: влияние биотоков «хозяина» (живых, не «законсервированных») работало наиболее благотворно. Малыши-дельфинята привыкали к контакту с хозяином матрицы моментально и безоговорочно, как младенцы – к материнскому молоку, и любой эрзац (в нашем случае – биотоки в записи) просто не воспринимали. А пока молодняк подрастёт настолько, чтобы отправиться в гости к «хозяину» – нужно время: недели две не меньше. Но дельфины тревожились зря (впрочем, Учитель не тревожился вовсе: он знал своего питомца и не сомневался в нём. Чувство долга у Алана-младшего родилось раньше его самого). Теперь уже Алан-старший на моторке доставлял сына к месту работы; ждал, любуясь играми малышей и терзаясь страхом, когда его мальчик долго не появлялся на поверхности. Ли, конечно же, предупредила, что бояться не нужно, как не нужно (вот это – ни в коем случае!) вмешиваться в дела их малыша. Но, новоиспечённый отец никак не мог привыкнуть к «дельфиньей» природе сына, вполне обычного на вид ребёнка. Правда, когда обретённые родственники узнали парня поближе – стало ясно, что слово «обычный» – мягко выражаясь, не совсем объективно. Впрочем, подобрать нужное определение – что есть их внук, племянник, сын – пока не представлялось возможным. Голова у родственников шла кругом. Все отчётливо сознавали, что ребёнку чуть больше года, но поверить в это не получалось. Парень не лез ни в какие рамки и определения, хотя был шаловлив, и улыбчив, как обычный ребёнок (но, уж во всяком случае, не годовалый). И на этом мы бы хотели остановиться подробней. Наш супермен, был всё же очень ещё маленьким, и не понимал, что люди – не совсем то, что его друзья-дельфины, с мозгом которых, он резвился, как хотел – на радость белым гигантам. Малышу казалось естественным проделывать то же и с людьми: внедряться в чужие головы, по-хозяйски там распоряжаться и даже слегка хулиганить. Это была его работа, его предназначение, парень не представлял себе жизни без Проникновения. Он был уверен, что все радуются этому и ждут его «визитов». Дельфины, люди – он не видел большой разницы. И если для одних Проникновение – жизненно необходимо, то чем хуже другие? Учитель с самого начала внушал, что «хозяин» ответственен за то, что творится в мозгу дельфинов-младенцев. Вот и рос малыш Алан в полной уверенности, что, отвечает за тех, кого любит. Как хозяин. Себе в обязанность парень вменил тщательно просматривать сны родственников, корректировать их в сторону света и радости, а утром – коротко беседовать с претерпевшими (или потерпевшими?) контакт: «Сегодня тебе хорошо и совсем не страшно, да? Я старался… ». Сначала никто ничего не понимал. Думали – просто детский лепет не по возрасту взрослого, но если объективно – годовалого с небольшим, дитяти. Однако, когда внук, не прикасаясь к бабушкиной голове – в один миг – убрал жесточайшую мигрень, с которой не справлялись самые сильные лекарства – на экипаж снизошло прозрение: на борту творятся чудеса. Все, вдруг, осознали, что никогда раньше не чувствовали себя так легко; никогда раньше не было столько тишины в их душах – столько благодарности за… да за всё: за небо, за солнце, за ветер – за жизнь.
Особенно занимала Алана-2 тётушка. Его забавляло абсолютное внешнее сходство мамы и тёти. Он никогда их не путал. Когда его спросили, как у него это получается, малыш очень удивился: «Они же совсем разные: мама нежно-бирюзовая, тётя – ярко-зелёная; мама – прохладная, Анка – почти кипяток; у мамы – мысли плывут в океане, у тёти – мчатся по зелёным лугам. Ли и Анка совсем-совсем не похожи!». (Ну? Вам это ничего не напоминает? А вот Алану старшему – очень даже: он вдруг понял, что «видит» сестер именно так – вплоть до «цветовой гаммы»). Контакт с Анкой наладился моментально: тандем племянник – тётушка побивал все рекорды по времени общения. Парень был нарасхват: бабушка, дедушка, (мы уже не говорим об отце) – стояли в ревнивой очереди, дожидаясь возможности пообщаться с малышом наедине. Каждому хотелось наяву ощутить Проникновение, а это лучше всего получалось «тет-а-тет». Но, Алан-2 всем предпочитал тётку (и недаром, наверное: он – сын человека, любящего эту женщину – копия своего отца. Не может ли быть, что малыш скопировал и чувства Алана-старшего? Впрочем, это только наши предположения, чтобы не сказать – домыслы). Лиза, смотрела на всё со стороны, не вмешиваясь и не предъявляя права: она знала, кто у сына самый главный человек. Эта аксиома и доказывать ни себе, ни другим не нужно было ровно ничего. Ли была счастлива. Мама, отец, Анка, сын – соединились в замкнутую и потому – бесконечную цепочку радости. Правда, одно из звеньев этой цепи (а именно – Алан-старший) всё-таки отличалось от других и цветом и качеством, но не выпадало и не разрушало круг счастья. Ли, с помощью сына, держала непроницаемую оборону и не давала «вредным добавкам» испортить главное блюдо – давно забытый покой; своё присутствие внутри семьи; причастность к «огненному братству» – мама – Анка – Ли. Кстати, об отношениях близняшек. Теперь их ничего не разъединяло. Яблоко раздора – Алан-старший был отцом Алана-2 «и лучше выдумать не мог» , потому что именно этот удивительный малыш примирил сестёр (Анку, в основном) с действительностью. А она (действительность) по мере того, как тётя узнавала племянника – была всё более достойна не укоров, а благодарности. Привязанность мальчика к тётке и отношение к матери (обожание) – не противоречили одно другому, как это было в случае (ничего себе случай!) с Аланом старшим: то чувство было неделимым. А малыш, ничтоже сумняшеся, поделил мир поровну, никого не обидел – всем воздал. Но главное – изменил угол зрения: если всё, что случилось (и боль и разрыв и побег – всё) произошло, для того, чтобы родилось это чудо – значит, не даром сёстры, семья прошли через страдания – результат того стоил. Ещё как! Теперь потоки любви стремились к ребёнку, как реки в море. И это хорошее сравнение, потому, что все вышеупомянутые «реки», соединяясь в дельте, вливались в Алана-младшего единым мощным течением нежности. Даже отношения Алана-1с Лизой не выпадали из общей эйфории. По шкале прагматика, коим себя всегда считал Алан-старший – единственным непросчитанным отклонением от нормы – было его чувство к Анке (оно не поддавалось никакому анализу, чужеродно вклиниваясь в общий рациональный фон). Но, с момента встречи с младенцем в океане, он совсем потерял способность аналитически подходить к происходящему. Отцовство, дельфины, фантастические свойства сына, валящая с ног нежность к ребёнку и наконец – странное чувство к Ли… Благодарность к женщине, сделавшей его отцом; причастность к рождению этого чуда – их общего сына… Всё это полностью поменяло его отношение к Лизе – только как к досадному приложению, помехе любви к Анке. В его восприятии совместились и как-то даже смешались несовместимые, взаимоисключающие – бирюзовый и ярко зелёный. Плавный, скорости океанской волны, темп жизни Лизы – не противоречил неистовому темпу её сестры. Алана теперь часто можно было застать за странным занятием, ранее совершенно не свойственным нашему прагматику: часами он зачарованно смотрел на сестёр, впитывая незнакомые ощущения: каждая «смена кадра» (взгляд на Ли, затем на Анку, и снова – на Лизу – и так до бесконечности) – вызывала чарующие ассоциации. Удивительнее всего то, что строгий ум аналитика даже не пытался хоть в чём-то разобраться. Человек просто наслаждался, отдавшись произвольной, неконтролируемой игре эмоций, ассоциаций, ощущений. Но, поскольку мы самовольно присвоили себе право не только наблюдать героев извне, но и ввинчиваться в их глубины – попробуем понять: на что это было похоже. А вот на что… Алана поймут те, кто хоть однажды, разгорячённый до полуобморочного состояния, нырнул прямо из парной в прохладное озеро; кто пробовал пить обжигающий кофе с холодной водой (глоток того – глоток этого). Настоящие гурманы понимают, как изысканно подчёркивает вода вкус кофе, не говоря уже о любителях парной: не знаешь, что упоительней – жар, вызывающий амнезию к мерзостям жизни, или мгновенный, вслед за ним – холод, возвращающий к радости этой самой жизни. Впрочем, знатокам ясно, что одно без другого вообще не имеет права на существование. А из этого плавно вытекает что?.. Вместе – сёстры способны дарить много больше, чем каждая в отдельности; вместе – Анна-Лиза – воплощённая гармония. И пока душа «вершины треугольника» ещё нежилась в эйфории незнакомых ощущений – его мозг неумолимо строил схему будущих отношений. Кто объявил законом бытия моногамию ? Цивилизация белых, с её ханжеством, с её протестом против естества! А в результате – сколько трагедий, сломанных судеб. Веками люди мучились угрызениями совести; ядом ревности – доходило до убийств и самоубийств. И всё из-за, так называемых, измен… Наши оппоненты уже набрали полные лёгкие воздуха, чтобы парировать железными доводами (ах, дикую! ах, нецивилизованную!) полигамию . Да, знаем мы, знаем ваши доводы: похоть, распутство и иже с ними. Не об этом же речь! Распутники никогда не мучились ни изменами, ни угрызениями. Мы говорим об искренней любви к двоим сразу (в любой комбинации: мужчина и две женщины; два мужчины и женщина). Заметьте, испокон веков (ни в литературе, ни в поэзии) не шла речь о более «многоугольной» любовной фигуре. Авраам получил своего первенца от женщины, выбранной его женой. Иаков был мужем двух женщин (сестёр, кстати). И если вы заметили – все эти примеры – из Вселенской Книги, которая принесла человечеству Мораль. Так, или примерно так, в привычном для себя стиле дискуссии – размышлял, один из «углов треугольника». Однако своими теоретическими (пока, во всяком случае) выкладками Алан не спешил делиться с объектом размышлений – матерью и тётушкой сына. Выжидал. Не так, чтобы надеялся, что всё как-нибудь устроится само собой – нет, конечно. Но решил не торопиться. Сами понимаете, чтобы решиться на такой разговор, нужно преодолеть то, что тысячелетиями впитывалось в кровь с молоком матери; с самого детства, мощной струёй промывало мозги юного поколения сказками, а затем – всем арсеналом крупнокалиберной литературы, театра, кино. И везде – единственная, на всю жизнь, любовь к единственной женщине (или мужчине – не важно); преступность измены; ужас ревности… короче говоря – менталитет моногамии во всей её красе. Впрочем, самому переступить – не самое сложное (Алан почти созрел), но как преодолеть всё это в сёстрах – вопрос почти гамлетовский. И здесь не последнее слово принадлежало «княгине Марье Алексевне»: «Мой Б-г, что станет говорить?..» Если даже предположить невозможное и девчонки согласятся на тройственный союз, то они, ведь, не одни в этом мире. Себя преодолеть – вон как тяжко, а жить, преодолевая недоумение (и это в лучшем случае, а в худшем – презрение, насмешки) носителей традиционного менталитета… тут, кроме решимости – потребуется настоящее, не показное бесстрашие. Вы удивитесь, но те же мысли возникли в ещё одной голове – прелестной, рыжей – Анкиной. Она видела, как её любимый счастлив отцовством – тем, что она, Анка, дать ему не в состоянии. Плюс к этому, чувства, которые разбудил в тётушке племянник – мало чем отличалось от материнских. Она даже думать не могла о расставании с малышом. Не осталось для Анки незамеченным и новое отношение Алана к матери сына: она видела, как теплели глаза мужа, когда он смотрел на Ли. Это покажется странным, но никаких уколов ревности Анка не испытывала. Надёжное противоядие – любовь к сестре, и ещё в большей степени – к малышу, нейтрализовала яд этих уколов, даже если они и случались. «Соперницы» любили друг друга, а одна из них – Анка – прямо таки поклонялась Женщине, произведшей на свет такое чудо. И, что теперь? В угоду «княгине» мучиться порознь? Не будет этого! Анка не допустит! Любящие друг друга обязаны жить вместе: разлуки мы уже нахлебались, спасибо – не надо. А то, что втроём… подумаешь, не принято! А что принято? Страдать? Кроме всего, они должны окружить (окружить!) заботой малыша. Одной Ли – это недоступно, по крайней мере визуально (Анка привычно строила мизансцену), а вот втроём – целый хоровод любви. В общем, всё упиралось в малыша, в эту маленькую точку, которая не отпускала, как притяжение огромной звезды.
Теперь, о Лизе… Всё оказалось просто. Её вездесущее дитя, посетив ночные сны папы и тёти, а также не позабыв и наяву тщательно переворошить мысли в их головах – пришло в восторг! Сын принялся за дело. Теперь, мама Ли каждую ночь видела сны, о которых ей было зябко вспоминать: Алан-старший и сестры-близняшки – одна семья. А вокруг – множество детей: рыжих девочек (одна в одну – мама или тётя, что в принципе не важно) и мальчиков – копий первенца Лизы. Как видите, малыш резвился вовсю. Дальше – больше. В сны, как в замедленном кино, вплывало странное здание. Оно невесомо парило над скалой, и, в конце концов, совершало мягкую посадку, короной венчая… вопросительный знак. Очнёмся от сновидений и кое-что поясним. Дело в том, что остров, ставший домом Лизе и её сыну, своими абрисом напоминал, плывущий в океане, старинный русский ковш. Его западную оконечность венчала причудливой формы скала (ручка ковша) и казалось рассветное солнце, приняв от луны чашу небесного братства, пьёт из неё утреннюю свежесть. Но это – если смотреть с высоты птичьего полёта. А тем, кто ходит по земле, скала очень напоминала нависающий над морем знак вопроса. Как-то раз, приезжий шекспировед, увидев это чудо, пошутил: «Вот в чём вопрос!..», чем и сделал скалу знаменитой. С тех пор сюда водили экскурсии и предприимчивые островитяне-гиды, на полном серьёзе, напоминали любителям экзотики, что именно имел в виду мистер Шекспир, когда писал знаменитый гамлетовский монолог. Но, вернёмся к Ли, вернее – к её снам. Поразмышляв, наш архитектор «завёл» маму внутрь здания и там она познакомилась с фантастическими интерьерами. В каждой из множества комнат было по два «живых панно», посвященных именно морю: стена, обращенная к океану – отсутствовала (её заменяла застеклённая подвижная панель) и комната плавно переходила в террасу. В апартаментах хозяйничали свежий ветер, звуки прибоя, крики чаек. Даже при полном отсутствии воображения, казалось, что здание жутковато зависло над бездной. Стоило выйти на террасу и человек оставался наедине с океаном. Суета, мельтешение красок (разноцветье тентов, женских купальников), вскрики, визг, смех – в общем, все составляющие курортных пляжей – больше его не касались. Простор, парение – единение с океаном. А стоило только перевести взгляд – воздушная стихия сменялась подводной: «парение» переходило в «погружение» (даже во сне Лиза испытывала детский восторг от мгновенной смены «среды обитания»). Эти ощущения обеспечивала другая панель – стена-аквариум. Людские проблемы смывались из сердца, как песочные замки прибоем... и наступало то самое, что индусы называют нирваной ). В отличие от индусов, в нашем случае, покой был вполне преходящим: как только «пациент» покидал целебные апартаменты – очарование нирваны сменялось сиюминутными заботами. Но! У прежней суетности уже не было шансов завладеть человеком целиком. Он помнил! Чувство полёта, слияние с небом и морем – это оставалось с ним! Каждый, кто покидал воздушно-подводный мир – качественно отличался от того себя – снявшего (всего пару недель назад!) номер в отеле, отдалённом от всех островных гостиниц..
Вот такие подсказки, скажем больше – программа жизни – внедрялись в мозг «треугольника». Вы не ослышались: хорошенько продумав тактику (а также оценив мамину реакцию), наш юный стратег счёл полезным – те же видения внедрить в сны отца и Анки. Таким образом, Семья из ночи в ночь видела одни и те же, судьбоносные (не побоимся этого слова) сны. Мозг Ли, привыкший к ночным странностям – и наяву перестал зажигать запретный красный свет мыслям о союзе трёх (тем более, что малыш усердно трудился и днём, не оставляя маминым сомнениям никаких шансов). После двух недель интенсивного труда, Алан младший мог себя поздравить: трое «участников проекта» желали одного: жить в таком доме. Даже не так – в этом доме, именно в нём и именно втроё. И уже не как треугольник – как хоровод, кружащийся вокруг малыша Алана. Вот такое условие задачи... И может быть, обстоятельства, события, встречи – всё, что с нами случается – некое условие. А уж на что мы готовы или не готовы – в этом, наверное, и есть Свобода выбора.
И тут хорошо бы многозначительно замолкнуть, начертать сакраментальное: «Конец» и… всё. Признаемся, мелькнула такая мысль. Но, скромное желание мудро остановиться пока не поздно – пересилило далёкое от мудрости и совершенно не скромное – любопытство. Поэтому, если кому интересно, как распорядился свободой выбора «хоровод» – пожалуйте за нами.

P.S. Белые дельфины, кстати, выразили категорическое несогласие остаться за кадром – ещё один аргумент против безвременного конца нашего повествования.

Глава 4.

Итак, что из этого вышло?.. Посмотрим поближе.
Если помните, в качестве условия задачи был выдвинут союз трёх, а также – некое, в виде короны (коронообразное?) здание с фантастическими интерьерами. С чего начнём? Давайте – с чего попроще. Побывав на острове, и тщательно просчитав все «за» и «против», дедушка Алана-младшего решился-таки инвестировать постройку отеля, о котором ему прожужжали уши участники «квартета» (внук, в лучших своих традициях – вообще не постеснялся в средствах: просто-напросто, поселился на время, необходимое для принятия решения – в многоумной дедовой голове). С бабушкой проблем не было: она стала на сторону внука и активно участвовала в лоббировании идеи. Силы, как вы понимаете, были заведомо не равны: «танк» с экипажем, вооружённым грозным оружием – любовью – против беззащитного от этого вида вооружения, деда. Результатом «военных действий» стала интенсивная стройка. Не прошло и года, как скала в форме вопроса обрёла венценосный статус: на её гребне теперь помещалась корона – но не помпезная и давящая, как это свойственно царским знакам отличия – а лёгкое, как будто бы готовое взлететь, сооружение. Внутри, как и снаружи здание было точной копией дворца из ночных видений новоиспечённых владельцев. Отель назвали без затей: «У Посейдона» (а как ещё, если хозяйка – «дочь Посейдона»). Кстати, весть о том, что «морская нимфа» (она же – «огненная богиня»; она же – «рыжая русалка») открыла собственный отель – сразу стала новостью номер один на близлежащих островах и гости в «Посейдоне» появились незамедлительно. Сначала это был обычный отель, который, правда, резко отличался от других интерьером. В номерах почти не было мебели – простор, много воздуха (о стенах и террасах мы уже говорили), по полу ходили, как по морскому песку, который иногда сменялся мелкой галькой – спец.заказ Алана-младшего, который ни за что не соглашался на обычное покрытие. Конечно, идея влетела дедушке в копеечку, но, раз так хочет внук... Ванные комнаты были стилизованны под морские гроты: неправильной формы ниши из дикого камня, с перламутровыми раковинами вместо умывальника и, совсем уж огромными, раковинами ванн. Колеблющиеся водоросли на стенах «грота», блики неспокойной воды – всё это обеспечивало специальное зеленоватое освещение. В общем, отель построили (создали!) без единого отклонения от «базового проекта», который, как вы помните, и хозяевам и инвестору явился в сновидениях.
На этом простое заканчивается и мы робко и неуверенно переходим к сложностям. Откуда вдруг такая застенчивость, у тех, кто самовольно присвоил себе право без всякой деликатности, вламываться во внутренний мир героев, спросите вы? Можете не верить, но мы – такой же продукт традиционной ментальности, как и вы, милые, как и вы. И нам зябко и неуютно ворошить души тех, кто даже близко не представляя, чем это для них обернётся – решился на штурм старого. Впрочем, была у наших первооткрывателей «соломка» (целый ворох), чтобы подстелить, если всё-таки придётся набить шишки: сёстры считали себя половинками одного целого, и друг без друга чувствовали, похожую на голод, ущербность. Поэтому, ничего не изменится: просто их любимый получит совершенную жену, но… в двух лицах – женщину-планету, которая сочетает в себе обе стихии: сушу (Анка) и море (Ли). Ощущения обоих Аланов не лезут (и это можно понять) в рамки обычных эпитетов. Так что придётся читателю потерпеть, потому что аллегории продолжатся… Ощущения отца и сына, относительно близняшек – были очень схожи: оба как будто очутились в волшебном климате: лесные луга, аромат цветов, шорохи земли – в непосредственной близости от морской прохлады. И оба эти «пейзажа» тянули к себе, манили тайной. «Луга» Анкиной души были окружены лесом, а что там, в чаще – загадка; морская же гладь Лизы, хоть и сияла солнечными бликами, но что там, в глубине, какие вулканы, какие пропасти – Ли открывать не торопилась. И если малыш Алан принимал всё это как должное, то Алан-старший оказался в роли пришельца на новой планете – столь же прекрасной, сколь и загадочной. Аланом овладел азарт первопроходца, который пока ещё чувствовал себя гостем в этой terra inсognita , но истово и страстно хотел стать Хозяином. Планета Анна-Лиза – стала его домом, его научной лабораторией, приглашением к счастью.
Что касается дел насущных, то Анка решила действовать с размахом: да, гостиницу им помог построить отец, но, пока начнётся наплыв гостей – деньги на её содержание нужно было зарабатывать самостоятельно. Для начала, она поступила в дельфинарий в качестве режиссёра-постановщика. Но вскоре уже участвовала в шоу наравне с Ли и малышом. Каждый спектакль фиксировался на видео (оператор – Алан-старший). Вскоре не только островитяне и публика, но и зрители канала «Discovery» могли любоваться потрясающими шоу. Спектакли, где человек и дельфин действовали на равных – заставляли крепко задуматься: а не заигрались ли люди, в поисках себе подобных – где угодно, только не на Земле? И вообще, почему обладателями интеллекта традиционно считаются гуманоиды? Вот же, вот оно, неопровержимое доказательство: люди не одиноки – есть у нас братья по разуму – и ходить далеко не нужно: не космос, а Земля – наш общий с ними дом. Кроме того, то, что вытворяли с огромными животными две совершенно неразличимые красавицы – вызывало и у мужчин и женщин равные по силе, (правда, разные по содержанию) эмоции. Мужчины испытывали нечто, похожее на покаяние: им нежно и ненавязчиво указывали, кто в этом мире хозяин: ну, какие мужские доблести могут сравниться с этой победительной, от Б-га, женственностью и силой! И как-то незаметно менялись отношения в семьях – в сторону поклонения Женщине – в каждой из женщин. Ну а сам «слабый пол», чувствуя эти перемены, старался соответствовать. И тут просыпалась от летаргии такая изобретательность, что мало мужьям, сыновьям, бойфрендам (список можно продолжить) не казалось. Похоже, женщины, наконец, поняли, что для самоутверждения, совсем не обязательно догонять мужчин. Всё сложнее: нужно оставаться Женщиной – помнить своё божественное предназначение и вселенскую роль – разве этого не достаточно, чтобы поклоняться Женщине? (и тут, чтобы нам не повторяться – не поленитесь, пожалуйста, вернуться в «Сказку старого дома» на стр.95 – к абзацу «Девять месяцев…» до многоточья). Главный же участник шоу – вызывал бурю эмоций у обеих сторон: рождаемость среди поклонников Discovery резко подскочила (материнские и отцовские чувства, вызванные суперребёнком требовали выхода). А если честно, то всё это выросло не пустом месте: малыш Алан, зная, что его тиражируют, включился на полную мощь и многомиллионная аудитория, ничего не подозревая, оказалась в сфере Влияния. Серия фильмов о дельфинах побила все рейтинги и на острове начался настоящий туристический бум… что и требовалось доказать! Старшенькая действовала беспроигрышно (как оказалось, в Анкином «таинственном лесу» завёлся неслабый бизнесмен). Реклама отеля не стоила владельцам ровно ничего: просто в ролик дельфиньего шоу органично и ненавязчиво монтировались виды экзотической короны не гребне, не менее экзотической, скалы; а затем, как логическое продолжение – мелькали, валящие с ног, интерьеры отеля «У Посейдона» и… хлоп! Аншлаг! Анка, конечно, не сомневалась в успехе, но и она не ожидала, такой лавины заказов: не смотря на высокую стоимость, гости записывались за пол года: отдых в чудо-апартаментах плюс зрелище, от которого восторгом спирало дыхание – стоили того. Дальше-больше. Анка – главный режиссёр, исполнитель, а также импресарио дельфиньего шоу сочла, что в рамках программы Discovery, совсем не лишним будет теле-интервью с мамой чудо-ребёнка и с ним самим. Лиза не сопротивлялась: то же самое ей настойчиво советовали белые дельфины. Сын воспринял новость не по-детски сосредоточено и отпросился на внеочередную встречу с Учителем. В этот раз малыш пропадал в океане непривычно долго и, хотя мать была безмятежна, Алан-старший и Анка сходили с ума от беспокойства: Лизе стоило труда сдерживать их порывы немедленно учинить поиск. Отец и тётка до темноты сидели, стояли, метались по берегу, не сводя глаз с горизонта и, конечно же, прозевали момент: малыша доставили и высадили совсем в другом месте. Когда родные кинулись к нему, он остановил их жестом и прошёл мимо, без своей обычной, во всю рожицу, улыбки. Все последующие дни парень пребывал в непривычно насупленном настроении. Когда же пытались выяснить, что случилось – попросил разговаривать с ним только по необходимости. Было даже отменено одно представление. Все это время малыш сосредоточенно молчал и открыл рот только однажды, в очередной раз, удивив близких: он заявил, что согласится только на прямой эфир, иначе интервью не состоится – в нём просто не будет смысла(!). Анка и Алан онемели: откуда двухлетний ребёнок знает такие тонкости, как прямой эфир и зачем ему это нужно? Кроме всего, идея создавала серьёзные трудности. Сами понимаете, отрепетировать действо с дикими дельфинами, как, впрочем, и смонтировать интервью в «правильном ключе» – прямой эфир не позволял. Лиза же только пожимала плечами и советовала не давить на малыша – пусть будет, как он хочет, потому, что иначе – вообще ничего не будет. Она знала что-то такое, о чём пока не догадывались Анка и Алан-старший, а именно: идея с интервью (как и выход на Discovery) возникли у Анки только после того, как тщательно прокрутилась и была одобрена далеко в океане – вне головки начинающего импресарио… В заранее договоренное время съёмочная группа прибыла на остров. По анкиному замыслу интервью с Лизой и малышом должно происходить в море, в окружении резвящихся белых дельфинят. А потом, на глазах у изумлённой публики малыш сядет на спину взрослого (для пущего впечатления – самого большого) дельфина, вместе они сделают несколько кругов в пределах видимости, а в заключение – Алан младший скажет несколько слов. Вся мизансцена будет проходить очень динамично: в движении и радости. На деле, рекламная акция имела целью только одно: белые гиганты решили открыться. Теперь – к вопросу, зачем малышу (чит. дельфинам) понадобился прямой эфир из океана. Вы, конечно, догадались… Нет? Да, потому что «открыться» – вовсе не означает сообщить почтенной публике: «Вот они – мы!». До этого было ещё далеко: публика, что называется, не дозрела. Ребята же начинали новый этап своего пребывания на Земле – сближение с людьми. Но возможно это было только после… предварительной коррекции «продукта, потерявшей цель, цивилизации». То есть, чтобы выйти из «подполья» и пойти на контакт с людьми – белые гиганты вынуждены были сначала обезопасить себя. Вот для этого и нужен был прямой эфир: дельфины готовили энергетический штурм. Однако, штурм, как бы это сказать… селективный. Пришельцев интересовали жительницы побережья тёплых морей, которые ждали ребёнка в одиночестве, но ждали истово и радостно. Одиночество будущих матерей было жёстким, но необходимым условием: Воздействие не терпело энергетических помех. Это был первый, «отборочный» тур. Ещё одно решающее условие: была ли между отцом и матерью взаимная (абсолютная!) любовь в момент зачатия – выяснится в следующем туре – при визуальном знакомстве с «конкурсантками», когда будет возможность протестировать каждую – индивидуально. Какие метаморфозы претерпевали отношения влюблённых после зачатия – для пришельцев значения не имело. То есть, те же составляющие, что и в случае с Лизой. И всё-таки было некое «но». Тогда, почти три года назад, белые гиганты спешили, у них просто не оставалось времени: под вопросом стояло выживание. Но сейчас, когда угроза деградации молодняка больше не давила, пришельцы могли действовать не торопясь – изящно и элегантно. Проще говоря, Воздействие не будет безоговорочным – будущие мамы решат сами, хотят они круто изменить свою судьбу или нет. Выражаясь высоким слогом – отобранные женщины получат свободу выбора. Это было Начало – первые шаги проекта, о котором у его исполнителей не было даже приблизительного представления.

Таль смотрела на экран невидящими глазами. В голове изнуряюще-назойливо билось единственное слово-блок: «Нет, нет…». Измученный разум, как кипящий котёл – крышкой, закрывался от действительности этим назойливым «нет» – отказывался принять то, что случилось. Прошло несколько недель с того дня, как нация содрогнулась от стыда и безысходности: перемирие с мерзавцами, с фанатиками-зомби, которые рождаются мертвецами и вот уже столько лет пытаются утащить за собой в небытие страну, обещанную её народу – Б-гом. Перемирие… без надежды на покой и жизнь. И это после всех самодовольных обещаний правительства; после того, как, ещё не родившись, осиротел её ребёнок. Его отец погиб в этой войне веря, что сыну не придётся сжиматься в комок под бомбёжками; что страна избавится от гниющей раковой опухоли. Врачеватели чёртовы. Вскрыли, откромсали кусочек от карциномы и спешно зашили разлагающийся живот, не забыв сообщить, что сделала всё, что могли и вообще – победили! О метастазах стыдливо умолчали. И вообще, о чём печалиться – выборы на носу. Голосуйте за нас, только за нас – дайте нам шанс окончательно сгубить страну… Нельзя, чтобы её ребёнок – единственный земной след погибшего солдата – родился и рос в стране, за которую стыдно не только её жителям, но и Б-гу (ведь за всю зиму – ни одного дождя не вымолили). Разлюбил Господь страну, которая не любит себя; которая раздаёт его подарок – землю обетованную – налево и направо. «Не народ раздаёт, а правители», – Таль пыталась защититься, но мысли жалили, как осы из потревоженного гнезда: каждый народ достоин своих правителей и нечего на зеркало пенять. Пальцы машинально переключали каналы; сухие воспалённые глаза смотрели на экран, как в пустоту и вдруг… как будто подуло прохладным ветром. Впервые за несколько часов она осмысленно взглянула на экран и поразилась странному ощущению: воздушные прикосновения, которые, как мягкой пуховкой, чистили копоть, остужали жар кипящего котла в её голове. Маленький человечек (Господи, совсем ещё младенец!) резвился с белыми дельфинами, а потом (Б-же, это ведь может быть опасно, куда смотрит его мать?!) уселся на спину белого гиганта и что-то говорит, глядя прямо в её глаза. Таль поспешно включила звук. Но ребёнок уже замолк, и только продолжал смотреть… в душу. Она услышала его: «Ты родишь сына, он будет мне братом. Вам будет хорошо. Приезжай, я жду». «Где ты? Я приеду…», – девушка и не заметила, что говорит вслух: она вдруг поверила в этого ребёнка, с той же силой, с какой отказывалась верить в смерть солдата. На экране, тем временем, поплыли виды острова: скала – причудливым вопросительным знаком, нависающая над морем; лёгкое здание, похожее на корону, фантастические интерьеры какого-то отеля.

Остров вобрал её в себя мягко и безоговорочно. Таль, как пылесосом, вытянуло из пыльного застенка, где не хотелось дышать – где, ей казалось, она вдыхает смерть. И теперь, впервые за всё это время, Таль, наконец, дышала, дышала. Вдыхала жизнь. А вскоре в холл отеля «У Посейдона» вошла небольшого росточка, тоненькая девушка. Светло-карие глаза, стрельчатые брови, кудрявая грива смоляных волос; точёный, с горбинкой нос; рот чуть великоватый, но прекрасной формы – всё это уютно соседствовало на чуть удлинённом пространстве смуглого, с восточным акцентом, личика. В общем, девчонка была чудо, как хороша. Две рыжеволосые, совершенно одинаковые красавицы (одна – зеркальное повторение другой), встретив гостью, переглянулись. Ли и Анка мгновенно поняли, что с новенькой не всё ладно: девочка серьёзно угнетена и значит – пусть поживёт в режиме релаксации. Таль отвели в комнату… впрочем, это понятие предусматривает четыре стены, а здесь… да комната ли это? Скорее – взлётная полоса. Но если перевести взгляд – подводная лодка с прозрачной стеной. Так вот в чём совершенно незнакомое до сих пор очарование: даже не поворачивая головы – только взглядом можно попасть из одной среды в другую. Печаль истончилась до прозрачности: сквозь неё уже можно было смотреть на мир. Дитя внутри неё встрепенулось и в первый раз дало знать о себе восторженными толчками. Таль ощутила такое родство со своим ребёнком, такую нежность, что понятие «будущая мать», «будущий ребёнок» показались совсем глупыми: она уже мать, а сын уже сын, просто они – одно целое, один в другом: близость, которая неизбежно исчезнет после того, как дитя уйдёт из матери. Но, пока она будет наслаждаться чудом в себе, она будет жить и ждать. Б-же, ведь это же счастье, счастье!.. А теперь можно вопрос? Неужели только виды из окна так повлияли на Таль? Ответ – нет. Всё сложнее: Отель «У Посейдона» и особенно несколько комнат, в одной из которых поселили Таль – находился под плотной опёкой белых дельфинов (никак не поворачивается язык назвать вещи своими именами: под опёкой инопланетян, пришельцев, и не нужно бояться этих слов). Они, решили обосноваться на Земле и теперь готовились «отремонтировать старый дом». Чтобы мирно жить рядом – нужно было помочь «соседям по дому», кое-что вспомнить… Мы не будем загадочно молчать, интригуя читателя до самого конца. Интриги – вообще не наша цель. Мы, как только о чём-нибудь догадались (или нам показалось, что догадались) – тут же в клюве несём наши находки читателю, ни секунды не медля. Так вот. У каждого из нас есть на лице след ангела (не смейтесь: конкретный след – ложбинка на верхней губе). В первое мгновение после рождения человек знает то, что знает Б-г. Но, только дитя открывает рот, чтобы поведать об этом миру – ангел забвения прижимает палец к его губам и запирает Знание (оставляя в память о прикосновении это маленькое углубление). И человек забывает, зачем пришёл в мир. Странная миссия, не правда ли – спрятать то, что даровано! Зачем? А вспомните первых людей. Адам и Ева получили бесценный шанс – познать Б-га напрямую, без мук и поисков. Всем известно, что из этого вышло. С тех пор, потомки первой человеческой пары унаследовали неумение довольствоваться тем, что даровано. Понадобились века, тысячелетия, чтобы набить шишки, пролить реки крови – пока единицы из нас оценили потерю и попытались начать поиск. Знание-то не уходит: оно притаилось и ждёт, посылая слабые сигналы. Не всем дано их услышать: грохот злости, амбиций, зависти – глушит шёпот Б-га. Даже те из нас, кто принимают эти сигналы (в виде снов, видений, предчувствий) – чаще, просто отмахиваются от них. Но, те немногие, кто расслышал – начинают поиск (в детстве – с большим успехом, потому, наверное, что след тайны ещё не остыл). Не даром тех, кто ищет: художников, писателей, учёных – называют большими детьми. Они выпадают из общей гонки, стремятся к уединению, и при этом, никогда не испытывают одиночества. В этих людях иногда происходят какие-то сдвиги – просачивается лучик света и освещает отрезок пути. Но, у большинства, по мере взросления, Знание, так и не найденное (или лучше сказать – незамеченное) – впадает в глубокую спячку. Но, не умирает совсем и иногда даёт о себе знать беспокойством – даже тогда, когда, казалось бы, всё прекрасно, карьера на взлёте, жизнь удалась – откуда-то приходит ночная безысходность.
Пришельцы считали, что туннель к Знанию «завален» лавиной ложных людских представлений. Свет в конце туннеля исчез за «завалом» и земляне, то и дело натыкаясь друг на друга, с остервенением отвоёвывают себе толику пространства в тесноте. Без выхода, без света, уверовавшие, что туннель и есть их место жизни; забывшие, что это только – дорога к простору, который расстилается за пределами туннеля – там, где свет. И чтобы не сойти с ума от тесноты и тьмы, люди каких только целей себе не напридумывали: карьера, деньги, роскошь, слава. Земляне всю жизнь молятся этим идолам и потому соперничают, толкаются локтями. Но места в «тоннеле» все равно не хватает: тут и там возникают потасовки большие и малые – войны, которые не бывают без жертв. Так вот, к вопросу о безысходности… Почему, даже поднявшиеся на «вершину» (т.е. достигшие власти, богатства, славы) – редко бывают счастливы. Всё просто: ложная цель – ложная вершина. И за ней – пустота: некуда больше карабкаться – некуда прятаться от себя…
Дельфины сумели снять матрицу с мозга Алана-младшего ещё до того, как ангел коснулся его губ. Поражённые силой и смыслом скрытого в людях Знания, белые гиганты поняли: ничего не нужно менять! Необходимо, всего лишь – обратить человеческий взгляд вовнутрь; помочь «соседям» разглядеть, какой бесценный дар они несут в себе; напомнить, что цель не извне – она внутри каждого и искать её землянам нужно в себе. Инопланетяне сделали свой вывод: жизнь людей – не удаление от детства, а возвращение к мгновению, когда ангел ещё только готовился коснуться губ новорожденного – к мгновению, когда человек знал, то, что знает Б-г. Было решено начать с начала – с рождения. Опередить ангела. В мир придут ничего не забывшие люди. Теперь, когда так фантастически удался эксперимент с Аланом-младшим, белые гиганты были уверенны: время пришло. Дети, с мозга которых успеют снять матрицу, ещё до того, как ангел забвения коснётся их губ – станут ядром будущего на планете двух рас: людей и белых дельфинов. А, может быть, именно для этого Земля стала пришельцам вторым домом?
Тем временем, программа Discovery делала своё дело. По многочисленным просьбам прямой эфир с дельфиньим шоу стал регулярной передачей, которая собирала у телевизоров гигантское число зрителей. Рейтинги побивали все рекорды и передача пошла в прайм-тайме. Работа со зрителями прослеживалась в двух направлениях: первое – малыш Аллан действовал с полной отдачей, собирая «свой народ»,
т. е. внушая одиноким будущим мамам желание немедленно оказаться на острове. Второе – белые гиганты потихоньку наращивали влияние на остальных: люди должны быть готовы к появлению ни на кого не похожих детей. И в результате, стремительно улучшалось душевное здоровье зрителей Discovery; ненавязчиво менялось их отношение к человеку, как к единственному властелину планеты. Есть, оказывается, и другие хозяева – совсем, при этом, не враги, а вовсе даже наоборот. И ничего страшного не случится, если у человека появится добрый, умный, совладелец Земли. Вот такая себе нежная, мягкая чистка сознания.
Вернёмся на остров. Забегая вперёд, скажем, что в дельфиньем шоу Анка полностью заменила Ли. В её распоряжении была самая лучшая, самая талантливая труппа, какую только можно себе вообразить: без капризов, без интриг. Беспрекословное, радостное подчинение, очаровательные импровизации, ласка и игривость. Но, почему же – без Лизы? А вот почему… В полном соответствии со сновидениями, Ли носила дочь. Она проводила много времени в море, с белыми гигантами. Аттракцион, благодаря «старшей» близняшке, уже не требовал непременного присутствия «младшенькой». Аллан-2 ждал сестру, стараясь не подгонять время. Конечно, дельфинята – это замечательно, но с ними можно играть только в море. На суше малыш был одинок. Теперь же всё изменится: сестра – это вам не шутки! Впрочем, и Таль и ещё несколько женщин, что жили в отеле «У Посейдона» обещали малышу скорое появление друзей, с которыми не будет скучно и на суше. Женщины, принявшие телесигнал Аллана-младшего, были основными гостьями «особых» комнат отеля. Только два обстоятельства оставались общими для будущих мам: все они были одиноки; и второе – их дети зачаты в любви. В остальном – всё другое: национальность, цвет кожи, язык страна исхода. Но то, что объединяло этих женщин: одиночество, истовое ожидание дитя, которое – часть потерянного любимого; ощущение, что ребёнок разговаривает с мамой (и никакой он не будущий – он уже сын или дочь, а она – уже мать) – всё это делало этих, совсем непохожих женщин – сёстрами. Единению очень помогали свидания с белыми дельфинами: Ли уводила юных женщин в океан, где, с её подачи, они учились доверять белым гигантам. В мир придут дети, чьи мамы близки самым близким родством – родством ожидания. Все эти женщины ждали чуда: возвращения потерянных любимых, которые воплотятся в их детях.
А, как насчёт остальных номеров отеля «У Посейдона»? Кто обитает там? Богатые, очень богатые и чрезвычайно богатые люди. Потому что, деньги никто не отменял, а заработки от дельфиньего шоу, и от прямого эфира на Discovery не покрывали расходов. Апартаменты отеля стоили астрономических денег, но тем не менее, пользовались бешеной популярностью. Анка совершенно беззастенчиво назначала заоблачные цены за дополнительные услуги. Туда входили: массаж всех видов; косметические процедуры; тренер по подводному плаванью и главное – несколько часов в бассейне с дельфинами, что стоило уже совершенно безумных денег. Впрочем, почему бы и нет? Если платят – значит, не последнее съели. В пакет услуг всходили также сеансы гипноза. Кто сказал, что богатые «не плачут»? Они, бедняги, даже не подозревали, что именно там, на пике сбывшихся желаний, их поджидает самая тяжкая, самая глухая тоска: не к чему больше идти – «вершина» достигнута, а за ней – пустота). И вот, в целебном климате специальных комнат (мы уже знаем, в чём их специфика) происходила переоценка ценностей: человек обретал новую цель, где деньги были только средством. Постояльцы отеля «У Посейдона» вдруг начинали осознавать, что никогда раньше не чувствовали себя так легко; никогда раньше не было столько тишины в их душах – столько благодарности за… да за всё: за небо, за солнце, за ветер – за жизнь, в общем! Психоаналитики теряли клиентуру с быстротой, равной скоротечности летнего отдыха пациентов. После пребывания в отеле «У Посейдона» – состояние регулярных посетителей сеансов психоанализа не оставляло врачевателям душ никакого шанса зарабатывать привычным, десятилетиями опробованным, способом. Росло число анонимных спонсоров отеля. Стало возможным открытие курсов медсестёр, массажистов, тренеров аэробики, специалистов гостиничного дела; курсов воспитателей ясель и дет.садов. Владельцы отеля «У Посейдона» готовились расширяться. А персоналом должны были стать матери новых людей. Кроме того, после рождения малышей – их мамам, которые захотят учиться вне острова – оплатят учёбу в любом университете. Ведь пройдёт совсем немного времени и понадобятся врачи, учителя, преподаватели музыки, да мало ли… Администрация отеля, в лице Лизы, Анки и Аллана-1, заходила широко – готовилась инфраструктура будущих поселений. И не исключено, что одного острова будет мало. Вот так, в неутомимых трудах, в ожидании главного – родов в море, шла жизнь отеля. Подготовить женщину к таинству, когда она останется наедине с океаном и дельфинами – именно это взяли на себя Лиза и её сын (пришельцы, конечно, помогали: они не выпускали женщин из-под опёки ни на минуту). Дело в том, что в момент родов – никто, кроме дельфинов не должен быть рядом с роженицей. Принять это было непросто. Но «мамочки» видели, каким получился ребёнок, рождённый в океане: Аллан-2 общался с ними и наяву и во сне (для нас с вами – не секрет, ЧТО испытывали люди, когда малыш внедрялся в их мозг). Ли проводила занятия в океане: сначала девушки резвились с прелестными дельфинятами. Взрослые дельфины вступили в игры чуть попозже – когда размеры белых гигантов уже не пугали женщин.
Первой, чей срок подошёл, оказалась Таль. Она, единственная из девушек, с самого начала ничего не боялась и не опасалась. Таль считала: всё самое страшное уже случилось в её жизни. Глубокой ночью Ли проводила её к катеру. Как всё происходило, мы описывать не будем: зачем повторяться – та же картина, что и с Лизой. Просто через пару часов на свет появился новый человек. Совсем новый. Похожий лишь на одного единственного из людей – малыша Алана. Это был второй человек планеты, который опередил ангела. Мы уже знаем, что происходило в океане: матрицу с мозга младенца, сняли до того, как ангел забвения коснулся его губ и, сразу после касания – внедрили обратно. Теперь Алан-младший был не одинок. А скоро людей, не забывших Знание, будет много.
Шли годы. Колония новых людей разрасталась. Информация о чудесных островах, где лечат все недуги, которые, как известно – «от нервов» – распространилась по всему миру. Места для всех желающих не хватало, и только женщины, ждущие ребёнка, не знали отказа. Одиночество перестало быть основным условием общения с дельфинами: мужья без боязни отдавали своих любимых под покровительство белых гигантов. Единственным условием оставалось зачатие в любви. Новые люди должны были ещё до рождения получить энергию счастья – как отправную точку развития. Рождаясь, они знали то, что знает Б-г. Однако… многие знания – многие печали. То, о чём уже давно говорили учёные: глобальное потепление, таяние льдов, повышение уровня океанов – не укладывалось в голове обычных людей. Никто не хотел верить, что целые материки уйдут под воду; что кардинально изменится родная, привычная карта планеты и сделать ничего нельзя (разве что поменять место жительства – планету Земля сменить на другую; а ещё лучше, чтобы уж наверняка – убежать из галактики). Новые люди видели то, что, зажмурившееся от страха, человечество замечать не хотело. «Новые» видели свет в конце тоннеля – они знали выход. Работа предстояла огромная.

Глава 5. Начало.

Когда объявили посадку, Таль ощутила нечто, похожее на панику. Так человек чувствует приближение приступа забытой боли. А она-то думала, что рана зарубцевалась. Почти пять лет ничто не тревожило почти залеченное сердце. Но, у этой крошечной страны есть странное свойство – отзываться болью на всё: на воспоминание о себе, на приближение к себе, даже на собственное имя. Сойдя с трапа, Таль немалыми усилиями подавила сумасшедшее желание прижаться щекой к земле, ощупать её руками (как вновь обретённое дитя, с которым столько лет была в разлуке). Теперь это была уже не та, отчаявшаяся девочка, что пять лет назад покинула больную, задыхающуюся от безысходности, страну. Таль стала матерью и ощущала эту землю именно, как мать: её страна, её глупое, восторженное дитя – захотела быть поближе к небу и взобралось на первое попавшееся возвышение, не распознав в нём бочку с порохом. И слезть не соглашается ни за что. А вокруг – те, что мечтают бросить спичку и поднять на воздух (ближе к небу) это легкомысленное дитя – её страну. Таль, прижав ладонь ко рту, пыталась проглотить ком в горле, но слёзы уже катились по щекам. Мальчик, которого она держала за руку, встревожено взглянул на маму. Эйтан. Её сын, её счастье, её жизнь – был на страже: привычно мягко внедрившись в мамин мозг, он не дал Таль нырнуть в депрессию. Как всегда. Эйтан ощущал родину мамы по-другому. Он был подготовлен к восприятию чужой страны, но чуть поёживался от неуюта и неприятных ассоциаций. Здесь, как нигде остро, чувствовался абсурд поведения людей. Они напоминали Эйтану идущее на убой стадо, внутри которого продолжаются игрища и битвы за первенство, за место в иерархии, за… впрочем, не важно. Главное – никто не хотел ни думать, ни понимать, что время отсчитывает людям последние, скупые годы. Инерция гнала «стадо» к краю пропасти. Ну что ж, для этого и нужны пастухи – чтобы спасать. И если не всех – то, тех, кого можно спасти. Таль и Эйтан прибыли в страну именно в качестве «пастухов». Вы скажете, пятилетний карапуз – что он может! Поверьте, в нашем случае, возраст не имеет значения. Дети, рождённые в океане, несли в себе Знание. Не приобретённое – дарованное. С момента рождения они знали то, что знает Б-г. Вопрос о возрасте Творца не возникает? В детстве ли, в юности или в старости он начинал? Сколько в тот момент было Всевышнему?.. В случае с новыми людьми – то же. Эйтан был готов к тому, что ему предстояло. Как капля воды вмещает в себя все составляющие моря – так эти дети, эти капельки мирозданья, вмещали в себя всю сложность и простоту Вселенной. Они были людьми, но такими, каким изначально задумал человека Б-г – частью себя, своим телесным воплощением. Чтобы знать, им ничего не нужно изучать. Новые люди видели предмет глобально – так, как его видел Создатель. «Новые» не делили Знание на разделы как, например, в медицине: кардиология, гистология, офтальмология и т.д. Каждый знал человеческую плоть, так же, как знал её Творец и лечить умел, как Создатель – силой желания помочь. Оказывается больше ничего и не нужно. Если взять искусство, то «новые» воспринимали писателей, художников, артистов, музыкантов – всех людей творчества – как контактёров, проводников и переводчиков языка сфер – на язык, доступный людям. В истории Земли было несколько случаев, когда Ангел забвения выполнил свою работу небрежно. Результатом «ангельской» халатности стал феномен Леонардо да Винчи, Никола Тесла, Альберта Эйнштейна – им (всего лишь, из-за лёгкого недосмотра ангела) открылось информационное пространство космоса. Это мы к тому, чтобы стало понятно, что вмещает в себя даже не полное Знание. Ни для кого не секрет, что люди, не вовремя получив Знание из рук контактёров – не были к нему готовы. Как дети, которым попал в руки микроскоп – они не придумали ничего другого, как колоть им орешки…

Худенькая, совсем ещё не старая, женщина невидяще смотрела в одну точку. Такой её не видел никто. Даже в тот страшный час – на похоронах сына – она держалась, не давала себе волю. Трое младшеньких не должны видеть её отчаяния: дети, по-прежнему, будут верить, что есть у них опора – мама. Даже теперь (тем более теперь), когда старший сын, надежда семьи, непререкаемый авторитет для братьев и сестры – ушёл в небо. Вслед за отцом. Два человека, два солдата отдали стране то, что всегда считали её собственностью – свою жизнь. Темные глаза Рахели устали жить без слёз. А их не было, даже в такие нечастые минуты, когда она оставалась одна. Вот и сейчас – слёз нет, хотя, скрываться ни от кого не нужно – в доме пусто. Дети в школе, а мама не на работе из-за странной слабости, которую с каждым днём всё труднее преодолевать. Врач выписал больничный и велел отдыхать и сдавать анализы. Ему активно не нравилось состояние пациентки: круги под глазами, расстройство сна, прогрессирующая худоба, хотя Рахель утверждала, что честно заставляет себя есть и даже принимает рекомендованные витамины. Старый врач много лет лечил эту семью и знал, что женщина не лжёт – просто не умеет. Состояние пациентки, тем не менее, стремительно ухудшалось. Старый доктор выписывал лекарства, строго требовал каждодневных записей-наблюдений за давлением, но это был отвлекающий маневр (и даже не столько для пациентки – сколько для самого доктора). Он жил на свете уже много лет и слишком хорошо знал, что ждёт каждую мать этой земли – с того момента, когда её мальчик уходит в армию. Ожидание потери – пытка, растянутая во времени. Недаром, в стране, практически, самый высокий в мире процент раковых заболеваний у женщин. Старый врач грустно шутил, что средство от горя не входит в пакет медицинской страховки – оно вообще исключено из пакета земных лекарств. Коротко говоря, доктор, для которого, так трагически сократившаяся семья, давно перешла из разряда пациентов в разряд друзей – был обеспокоен всерьёз.
Точка, в которую смотрела Рахель – была именно точкой, нарисованной на стекле фломастером. Cтаршенький, после многочасовых бдений за компьютером, тренировал зрение особыми упражнениями и требовал того же от младших. Мама тоже подпадала под эти требования (её работа была связана с компьютером). Это была ежедневная повинность, которую семья неукоснительно выполняла, даже в отсутствие старшего брата. Его просьбы были законом. Особенно, когда не стало отца. Рахель привычно смотрела в точку, нарисованную дорогой рукой и чувствовала лучик тепла, как будто бы этот синенький кружок – привет от сына. Ей вдруг безумно захотелось приблизиться к стеклу, чтобы ощутить… что? Тепло родной руки… Не объяснить… Непонятая сила влекла к синей точке. Женщина подошла к окну вплотную и то, что она увидела, разом отвлекло от мистики… ещё большей мистикой: по дорожке, ведущей в дом, шёл её сын… которого нет. Рахель спокойно и как-то отстранёно подумала: «Вот так сходят с ума». Она абсолютно реально видела своего старшенького, Эйтана – но не того, взрослого, который погиб, а маленького, пятилетнего малыша, каким сын был 20 лет назад. Та же, забавная своей серьёзностью, нахмуренная рожица, в контрасте с чуть клоунским ртом (как будто малыш изо всех сил старается не расхохотаться); отцовский прямой нос; упрямый подбородок; неожиданно светлые, для смуглого личика, кудрявые волосы: цвет отцовский – кудри материнские; и глаза – темные, ласковые (её, глаза). И чудится Рахели, что не было этих двадцати лет, что она – всё та же юная женщина: сидит дома с младшим сыном и ждёт из садика старшего. А, вечером придёт с работы муж и будет всё, как всегда: серьёзные разговоры отца с сыном, у которого, за весь огромный день накопилось много вопросов, на которые может ответить только папа; нежность старших мужчин к младшенькому. И над всем этим – мама. Такая красивая, такая любимая, что и отец и старший сын боялись рядом с ней громко разговаривать, чтобы не нарушать светлый покой, который ореолом окружал ту счастливую женщину из прошлого. Но мистика мистикой, а к дому приближается совершенно реальный малыш, держась за руку странно знакомой девушки. «Б-же мой! Да, это же Таль – девушка, на которой собирался жениться сын, как только кончится война. Война-то кончилась (надолго ли!). Но уже без сына». Рахель помнит, как эта девочка – так же, как она, мать – не проронила ни слезинки; так же, с сухими, потухшими глазами, со спёкшимися губами, не реагируя на посетителей – просидела рядом с родными солдата все семь дней шивы . А потом – исчезла. Её не было больше пяти лет. Родители получали только невыразительные SMS-ки, которые давали понять, что дочь жива. Где живёт, откуда звонит – этого Таль не сообщала. Малыш, тем временем, осторожно освободился от материнской руки и прибавил шагу. Рахель в растерянности отпрянула вглубь комнаты – туда, где с улицы её не было видно, но мальчик смотрел прямо на женщину пронзительно знакомым, из-под чуть нахмуренных бровей, взглядом. То, что случилось потом – напоминало скорее сон, чем явь. Малыш зашёл в дом один (Таль осталась ждать за дверью. Она знала: ничто не должно мешать «работе»). Рахель, не очень понимала, что происходит (если она сошла с ума – тогда всё ясно: галлюцинации. А если – нет? А если – нет?! Что всё это значит?!…) Но, можно ли рассуждать, когда прямо в глаза смотрит сын… которого нет, нет!
О, Б-же – вот же он, живой, только совсем маленький. Может быть, сместилось время и Господь даёт им шанс начать сызнова – в другой жизни, где не будет этой глупой войны, не будет бессмысленной смерти сына. Он вернул его – пятилетнего, и теперь старший будет самым младшеньким в семье. И будет другая жизнь. Рахель, как когда-то, опустилась на колени, обняла ребёнка, и зарывшись лицом в шейку малыша, вдохнула любимый аромат (ошибки быть не может: так пахнет только Эйтан. Это его запах – молока с клубникой). И тут Рахель ощутила прохладу, как будто морской легчайший бриз остужает оборванные, искрящиеся болью нервы; проникает в кровь, в сердце, в мозг. Ладошки Эйтана легли на её глаза и те впервые за пять лет отозвались слезами. Казалось, иссушенное горем тело, встрепенулось, наливаясь соками. Вот так, сквозь слёзы – глаза в глаза – смотрела она на молчащего ребёнка и не могла понять: откуда исходит голос. А тот звучал, заполняя, комнату, заполняя женщину. Голос этот вытеснял боль, холод, тяжесть, безысходность – всё то, что поселилось в ней в день смерти сына. В душе светало и казалось Рахели, что светает во Вселенной. Всё предметы вокруг меняли цвет, как будто бы в дом заглянула радуга. Рахель даже не очень удивилась, когда поняла, что источник света, так же, как источник звука – вот он, у неё в объятиях. Ладошки Эйтана переместились на щёки женщины, и малыш спросил голосом её сына: «Теперь тебе не страшно, нет? Я старался…». А потом зашла Таль и малыш, ставя точки над I, прошептал: «Мама, не волнуйся. Бабушка вернулась». Куда вернулась? Может быть – в жизнь? Что имел в виду малыш? Впрочем, возраст «опередивших ангела» значения не имел ровно никакого: они знали то, что знает Б-г. И Таль потихоньку училась понимать сына, понимать код новых людей. А для Рахели наступила другая эра. Бабушка! Так вон оно что! Всё очень просто: малыш Эйтан – сын её Эйтана. Никакой мистики, никакого безумия. Время не резвится с ней – оно продолжает своё неумолимое и безвозвратное движение. И называется это Жизнью. Без всякой мистики. А может быть, именно в этом непознаваемая тайна – в движении времени. И может быть не так уж страшна смерть, может быть в ней – мудрость Творца: на место выбывшего приходит его продолжение. Эта мысль вспышкой магния сверкнула в её мозгу и засветила, обезвредила другую – ту, что, как прожорливая гусеница, уничтожала в женщине остатки живого. «Гусеница» заползла в душу во время шивы и с тех пор методично пожирала робкие ростки жизни, которые Рахель пыталась выращивать в себе. Хищница сверлила всё её существо тупой безысходностью: «Как еврейский миньян , человечество укомплектовано для полноценного посыла Всевышнему. Безвременно вырванная жизнь оставляет в этом вселенском миньяне невосполнимую брешь. Может быть, именно поэтому даже самоубийцам не дано прощения. Каждый из нас – участник хора и по мере ухода хористов – хор слабеет: с каждой новой смертью вселенский миньян всё менее и менее продуктивен. Грядут несчастья. Как уберечь детей…». Внук оказался самым сильнодействующим средством – извёл «гусеницу» одним фактом своего существования. Так думала женщина, разом освободившаяся от червя, что отравлял её душу. На самом деле всё было не совсем так. Как – мы с вами знаем. Но Рахель – пусть пока остаётся в неведении, пусть видит в малыше чудо спасения, не подозревая, насколько оно… спасительно.
А теперь, вместе с Эйтаном и его мамой, мы оставляем дом Рахели. Встреча с бабушками, дядьями, мамиными друзьями – всё это замечательно, но главным было Дело. Оно не давало времени на эмоции. Пришельцы спешили: то, чего ожидали к началу 22-го века по земному летоисчислению – приближалось с непрогнозируемой быстротой. Надо было начинать…
По всему миру, во всех приморских городах, где были (и это обязательное условие) дельфинарии – открывались родильные клиники. Там, по методике белых дельфинов, роды проходили в бассейне, в полумраке. Задача Эйтана, так же как и других эмиссаров будущего – сделать с мозгом новорожденных то, что пришельцы сделали с его мозгом – опередить ангела. Инопланетяне торопились, поэтому было решено не тратить время на подготовку женщин к родам в океане, в присутствии только белых гигантов. Тем более, что «новые» вполне справлялись с задачей. А рядом обязательно находился врач-акушер – из женщин, родивших в море. К слову, Таль приехала на родину именно в этом качестве. «Сценарий» развивался следующим образом: дельфинарии получали в подарок от анонимных спонсоров несколько «обученных» дельфинов редкостной породы – снежно-белых. Единственным условием дарителей было разрешение на аренду дельфинария соседним роддомом. Два раза в неделю младенцы, рождённые в бассейне клиники, общались с белыми дельфинами в стенах дельфинария. Условие совсем не кабальное: младенцев привозили ближе к ночи, так что дельфиньим шоу эти ночные бдения не мешали. Спектакли шли своим чередом, при полном аншлаге и невиданных сборах. Конечно, никто не подозревал, что дар анонимных спонсоров – пятая колонна в мире людей. Но, в отличие от изысков земных развед. служб, создающих эти структуры, чтобы разрушать врага изнутри – в случае с пришельцами всё было с точностью до наоборот: начиналась спешная, но не суетливая работа по спасению цивилизации людей.
Помните, как действовало дельфинье шоу в прямом эфире на поклонников канала Discovery? А теперь представьте, что творилось со зрителями реального, прямо у них на глазах, представления. Поразвлечься играми умных животных приходили одни люди – уходили другие, переродившиеся. Белые гиганты, работали с полной отдачей. Через некоторое время, после тщательной «арт.подготовки»: пресса, телевидение, художественные киноленты (Голливуд не остался в стороне) – стало возможным задействовать в дельфиньих шоу новорожденных младенцев. Таким образом, Спасатели ловили двух зайцев сразу. Первое. Воздействие усиливалось: новорожденные «новые» работали даже продуктивнее, чем дельфины (всё же, их мозг был таким же человеческим, как и у зрителей, а влиять на себе подобных, всё же, проще). Второе. Матери и отцы уже не сомневались, что, как ни странно, рождение в воде – даёт человеку множество преимуществ: такие дети не болели, чувствовали себя в воде лучше, чем на суше. Но главное, «новые» излучали несокрушимый покой и надежду. Было замечено, что родители, братья и сёстры такого ребёнка не знали ни депрессий, ни страха, и… вы не поверите: никто из окружения малыша, рождённого среди белых дельфинов, не болел. Никто. Как-то незаметно исчезали застарелые, и даже неизлечимые болезни; в доме, где жил «новый» всё светилось радугой (как в доме Рахели, помните?). Никто из людей пока не осознавал истинных последствий водных родов, но не было уже семьи, которая не мечтала бы иметь в роду «новых». Водные клиники спешно расширялись…

И потом, когда произойдёт Неизбежное – каждый рождённый в воде – сам себе станет Ноевым ковчегом. Или Ноевым ковчегом – в себе. Неважно, называйте, как хотите. Главное уже случилось: пришельцы начали внедрение программы спасения.


Глава 6

Ноев ковчег

Прогноз не утешал: опять холодное течение сменило направление и движется в сторону «питомника». И, значит, нужно уводить молодняк. Жаль. Место уж очень удобное: хорошо защищено от акул, и других, помельче, хищников. Да и красоты сказочной – роскошные коралловые заросли – раздолье для игр. Но ничего не поделаешь: до трёх лет, пока в мозгу юных акваритов не произойдут нужные изменения – приходится остерегаться и холода и акул. Организм малышей, всё же, отставал в развитии от мозга и требовалось время, пока этот совершенный биокомпьютер справится с телом, в которое заключён. Ещё до рождения акваритов, их мозг (или биокомпьютер, не важно) начинает свою рутинную работу – приспосабливает тело к энерге-тическому отпору хищникам и сопротивляемости холоду. К трём годам всё будет отлажено и значит – свобода! Ни холод, ни акулы – не страшны. И тогда только малышам начинают вводить в мозг программу следующей адаптации – к воздуху и телепортации. Но это мы забежали вперёд. Вернёмся к младшей группе. Белые дельфины-воспитатели спешно собирают заигравшихся в прятки малышей. И только двое из них… Ну и где искать этих изобретателей? Если они замаскировались под биотоки небольших симпатичных рыбёшек – всё, дело глухо – не найти. Нет, надо что-то думать: не иначе, какая-то ошибка вкралась в программу. Два юных акварита (дельфинёнок и ребёнок) раньше других научились подражать биотокам обитателей морских глубин и теперь, обнаружить их можно было только визуально). Закадычные шалуны были постоянной головной болью воспитателей. Но, перевести полуторагодовалых затейников в старшую группу – невозможно: продвинутые малыши всё ещё были беззащитны перед холодом. Вы, конечно, поинтересуетесь: что за слово такое – аквариты? Так звались фантастические существа из старой, начала 21 века, сказки (как же она называлась… дай Б-г памяти…«Наездники пчёл» – да-да, кажется, так). Там это были дети льда и молнии, которые обитали в облаке – в каплях зреющего дождя. Этот самый дождь и привёл их на землю. Но, самое главное, в сказке говорилось о межвидовой дружбе: аквариты и пчёлы; аквариты и птицы (не считая прочей многочисленной живности, что обитала на лесной поляне, куда пролился «акваритовый» дождь). Крошечные существа хотели и умели добиться мира с собой и с теми, кто их окружал. Собственно, это и было основным принципом жизни водного содружества и главной целью воспитания подрастающего поколения. Не скажем, что в памяти осталась вся сказка, но слово «аквариты» не забылось и спустя годы и годы припечаталось к новой формации разумных. Оно объединяло людей и пришельцев и, как нельзя лучше, отвечало сути доминирующей популяции: с одной стороны – «аква» (вода), с другой – то, что для акваритов стало образом жизни: межвидовая терпимость и даже дружба. К большому облегчению, нам, в дальнейшем, не придётся разделять (разве что, случится что-нибудь из ряда вон выходящее) понятия человек и дельфин – теперь это аквариты и этим сказано почти всё. Посмотрим-ка поближе на сладкую парочку – не в меру продвинутых малышей, что довели воспитателей до состояния паники (холодное течение приближалось и белые гиганты вынуждены были разделиться: один уводил группу в тёплые воды – другой остался искать озорников). Так вот, внимательно взглянув на малышей, вы подумаете, что на дворе всё ещё 21 век, а один из малышей – наш старый знакомец – Алан-2. Когда-то, на заре Эры Опередивших (или Эры Акваритов, или Эры Воды – определиться с единым названием в океанах так и не смогли), юной Лизе даже в голову не могло прийти, что её сын станет первым из «новых». И конечно, Ли не могла и предположить, что лицо её любимого, повторившись в сыне – навсегда останется лицом первенца в каждом новом поколении, идущей сквозь время, семьи. Тогда, давно, она просто любила отца своего ребёнка, она просто ждала сына – так сильно любила и ждала, что энергии этой любви хватило на века: все первенцы потомков Ли и Алана (а, первыми в семьях всегда рождались мальчики) несли воспоминание об этой любви: лицо и имя. Теперь нам не нужно описывать внешность юных акваритов: портрет человеческого дитя уже описан, а дельфинёнок… тут особых отличительных черт (мы с вами, во всяком случае) не найдём – для этого нужно быть акваритом). А то, что мы наблюдаем сейчас – затаившихся в зарослях кораллов, малыша Алана с приятелем – симпатичным белоснежным дельфинёнком Риком и, мечущегося в поисках малышей, дельфина-воспитателя – всё это результат коллективного творчества двух малолетних озорников. В эту минуту до них не достучаться. Ребята заняты делом, которое требовало совсем не детской концентрации – впервые в жизни пробовали поменяться душами. Ничего предосудительного и запретного в этом не было (как, если бы сухопутные малыши взялись примерять отцовские одежды). Таилась, всё же, в обмене телами некоторая опасность (фигурально выражаясь – в карманах «взрослой» одежды вполне могло обнаружится сухопутное оружие – холодное или, того хуже – огнестрельное). Процент опасности невелик, но именно из-за невозможности просчитать все параметры (например, обратный процесс – «вернуть на место то, что взял без спроса») – обмен душами (или телами – называйте как хотите) считался забавой для взрослых. Но, как оказалось, слово «хочу» – даже на дне океанов – всё ещё, притягательнее слова «обязан». Душа, как в старые сухопутные времена, проходила по другому ведомству – всё так же, недоступному разуму. Прошли века, изменилось всё: образ жизни, карта планеты, но детское любопытство и желание малышей поскорее повзрослеть оказалось чрезвычайно живучим – прежним. Дети акваритов, так же, как дети людей, горели жаждой узнать всё и сразу. И если уж представлялась возможность «примерить взрослую одежду и узнать, что там в карманах» – никто такой возможности не упускал. Алан пребывал в теле Рика, тот – в теле Алана и было это захватывающе. Во-первых, изменился цвет водорослей, и самой воды: оказывается друг Рик видит всё в других тонах – более ярких и радужных; во-вторых (вот это да!) скольжение в воде может быть таким потрясающим, как полёт! Рик, однако, испытывал незнакомый дискомфорт: и скольжение не так приятно; и вкус воды – солоно-горький (лучше стиснуть челюсти (губы!) и даже не пробовать); и цвет кораллов какой-то тусклый… «Бедный Алан, живёт в таком неприятном теле. И вообще, хватит! Мама, хочу обратно!». Рик намерился было, по дельфиньей привычке, ткнуться носом в плечо Алана, чтобы тот не забывался: «Хватит уже, хватит!» Оказывается, не так уж это увлекательно – обмен душами (пусть влюблённые парочки этим развлекаются, раз им так хочется). Но, собственно, крепкого дельфиньего носа, бедняга Рик, по понятным причинам, у себя не обнаружил. Пришлось управляться с этими пятипалыми отростками, которыми так дорожат и гордятся аквариты-люди (у них даже сохранилась поговорка: «Как без рук», что означало крайнюю степень неудобства). Так вот, Рику с руками – было именно «как без рук»! Однако, Алан совсем не торопился вернуть «на место» Рикову душу; наслаждался новыми ощущениями и всячески увиливал от требований приятеля немедленно прекратить безобразие. Из всего этого мы, предки нынешних акваритов, можем сделать некоторые выводы. Да, цивилизация инопланетян и людей объединила их общим для всех разумных, именем – аквариты. Но, как бы не старались психотехнологи стереть в сознании разницу между теми и другими – восприятие мира было разным настолько, что могло оказаться шоком для неподготовленных. Именно поэтому малышам, не позволялось «переселение душ». Тем временем, воспитатель, отчаявшись обнаружить озорников, послал во все стороны, наудачу, беспроигрышную картинку – черешню (янтарно-жёлтую с розовыми бочками); а затем, чтобы уж наверняка – клубнику, присовокупив к видению, валящий с ног, чудесный аромат. Против этого ни один юный акварит не устоит (да и взрослый заколеблется). Воспитатель, простите за каламбур, как в воду смотрел. Из небольшой пещерки показались две заинтересованные рожицы и тут… мало им уже не показалось. Ослушникам немедленно ввели в мозг программу безоговорочного послушания, что являлось мерой исключительной и применялось только в экстремальных случаях. Но, наш случай как раз таковым и являлся: малышам угрожала конкретная опасность – холодное течение приближалось неотвратимо. И так же неотвратимо назревает вопрос: откуда на дне океана вполне сухопутные деликатесы (клубника, черешня). Всё прояснится очень скоро (может быть, даже на этой же странице
Двухчасовая программа адаптации к профессии инженера по опреснительным установкам заканчивалась. Теперь на целых полгода, пока не пришлют сменщика, Орэн покинет океан и будет жить в сухопутном режиме. Его новое место работы находилось далеко от родных вод. Это, конечно, не проблема: перенестись в любое место на земле можно со скоростью мысли. Проблема в другом: успеть бы попрощаться с сыном. Всё-таки полгода разлуки (адаптация к воздуху не позволит видеться чаще). А этот совершенно непредсказуемый малыш вместе со своим закадычным Риком – всё ещё не вернулись. Группа – здесь, а эти двое устроили очередную головную боль и воспитателям и родителям. Душа не на месте. Где, ну где эти малолетние заговорщики? Что они придумали на этот раз? Хорошо, ещё, что Ли адаптирована к профессии биолога и увлечена настолько, что ничего вокруг не замечает. Материнский инстинкт успокоен веками доверия к воспитателям-дельфинам: если дети под их покровительством – можно ни о чём не волноваться. Орэн её понимает. Более того, это по его совету, жена подала заявку на адаптацию именно к этой профессии. Когда, в прошлый раз, биологом был он – точно так же, с головой ушёл в интереснейшие опыты. Но теперь – у него новая профессия и время поджимает: там, наверху ждут сменщика. Сказать, что Орэн волнуется – ничего не сказать. Сгорает от нетерпения – так точнее: он отправлялся на сушу в первый раз. Сельскохозяйственный комплекс, кроме плантаций клубники, помидоров, огурцов, картофеля вмещал также завод вакуумных упаковок и станцию опреснения морской воды – там-то Орэн и проведёт полгода. Ну вот (как обещали!) и прояснилось, откуда что взялось: клубника, овощи, и даже фруктовые деревья произрастали на островках тверди земной, которые стали появляться над водой сравнительно недавно. Островки эти выныривали из глубин, как рисковый ловец жемчуга, которого уже перестали ждать на берегу (опять сухопутные ассоциации, но от этого, наверное, никуда не деться). Тогда, давно, когда земля была такой, какой даже старики-аквариты её не помнили – «новые», как в начале мира, готовились к Потопу. И так же, как Ной, они взяли с собой то, что теперь помогало возрождать в почве её изначальную потребность – родить. Именно тогда, сотни научных лабораторий Земли (одновременно!) получили странный заказ: разработать материал не чувствительный ко времени и… к морской воде. Заводы вакуумных упаковок тоже были задействованы. В результате – на дне океанов сохранились и дождались своего часа семена растений, которым для жизни нужны почва, солнце и воздух. С книгами, технологиями и прочая, прочая (перечислять нет смысла) было проще: они сохранились в необъятной памяти биокомпьютеров «новых людей», т. е. проще говоря – в мозгу будущих акваритов. Коротко говоря, именно так «новые», под опёкой инопланетян, готовили свой модернизированный Ноев ковчег. Но вернёмся к нашим делам. С женой Орэн попрощался ещё утром, до того, как отправился в центр адаптации, а с малышом Аланом – не успел (детский сад в такую пору ещё спит). Он-то надеялся застать сына через три часа, сразу же после сеанса адаптации – и на тебе! Вся группа вернулась с прогулки даже раньше срока, и только эти двое… Как всегда. Конечно, связь от мозга к мозгу не прекращалась никогда (разве, что кто-нибудь из акваритов, захотев уединения, блокировал доступ к своему «биокомпьютеру» и тогда до него было не достучаться. В часы отдыха это случалось постоянно, но ни в коем случае не на работе). Отец и сын конечно же будут на связи. Но вот, обнять, прижать к себе ребёнка – как быть с этим? Какое виртуальное общение может заменить чудо прикосновения? А эти двое, как назло, не вовремя и, главное, не по возрасту – заблокировались. И более того – вздумали подражать биотокам мелких рыбёшек. Ну, и как их теперь искать? Энергетическая маскировка – единственное, что делало акваритов совершенно недоступными для хищников, но ведь и для родичей тоже! Ну, где же они, мелкота этакая, где! Ох, наконец-то! Слава благословенной Воде! Алан влетел в отца, и не подумав притормозить (он всё ещё оставался в теле Рика и не очень умел управляться с новыми возможностями). Орэн не сразу понял, почему к нему ластится не сын, а его приятель). Только то, что отец очень спешил и очень переволновался спасло сына от строгостей. Недоразумение, однако, быстро самоликвидировалось: Рик обрёл своё тело, Алан вернулся – в своё и отец, наконец, обнимал тельце первенца. «Папа, а правда, что ты будешь дышать только воздухом и передвигаться только по суше. Ты что, будешь там совсем сухой? Совсем, совсем? Вот это да! Возьмёшь меня с собой когда-нибудь?», – вопросы сыпались, как из мешка (опять же, простите за сухопутное сравнение). Ну, всё, всё. Пора. Орэн оторвался от сына, и начал подъём: для качественной телепортации вода не годилась – только воздух.

Пятнадцать лет спустя

Все, кто помнили ТОТ день описывали его по-разному. Но, было то единственное, что совпадало у всех: в ТОТ день у акваритов не нашлось слов, чтоб определить произошедшее. Не нашлось, в полном смысле – просто не было в лексиконе. В Благословенной Воде ничего подобного никогда ещё не происходило. Ни-ког-да! Как такое квалифицировать? НАПАДЕНИЕ? Слово использовалось крайне редко – как определение возможного (а, скорее – практически, невозможного) варианта контакта с акулами! Но так, чтобы применить понятие «Нападение» к отношениям самих акваритов?! Благословенная Вода, мозг не в состоянии принять дикое, чуждое… как это назвать? Событие? Не смешите, хорошенькое событие! Да обвал это! Обвал вековых устоев и заповедей! И крылось в случившемся нечто ещё более страшное: впервые, пришлось разделить понятие «аквариты» на две составляющие, потому что это было нападение… дельфина на человека. «Вода всемогущая! Как к этому относиться? Как осознать? Опять же, вопрос: что это? Случайность? Может быть, Рик просто не рассчитал скорости (что вообще-то, само по себе, очень странно) и врезался носом прямо в солнечное сплетение Алана (да-да, речь именно о наших закадычных приятелях, разве что, значительно повзрослевших). Удар, вызвал болевой шок и потерю сознания. Ужасно, ужасно, но… если нет в этом злого умысла – то ничего страшного. Алана скоро придёт в себя, а Рику введут программу ограничения скорости и обновят (может быть, проблема в нём?) сенсорный навигатор. Ах, если бы это было так просто. Но нет, нет… То, что произошло дальше – не давало ни единого шанса оценить произошедшее, как несчастный случай. От Рика, который находился в состоянии жесточайшего потрясения (об этом свидетельствовал фиолетовый оттенок, обычно белоснежной кожи) так и не смогли добиться ровно ничего (он заявил, что будет заблокирован, пока не очнётся потерпевший). Но, как только Алана привели в норму – дознание покатились лавинообразно. Рик разблокировался и, кинувшись к Алану (еле удержали!), потребовал немедленно вернуть… свое тело! Из этого неумолимо следовал вывод: всё произошло с точностью до наоборот – не дельфин напал на человека, а… не хочется даже продолжать. Какая, в сущности, разница кто на кого напал (слово-то какое: «напал» – короткое, тупое, как удар осадного оружия из истории Суши). Кстати, именно в этом качестве Рик использовал собственный нос. Только таранил он не камень, а живую плоть… Впрочем, о чём это мы: не Рик это был, а Алан – в теле Рика! Да уж, куда как существенно! Кому-нибудь стало легче от того, что пострадавший вовсе Рик, а не Алан, и нападавший – вовсе Алан, а не… Сумма от перемены мест слагаемых, как известно, не меняется.
Вода вездесущая, как такое могло произойти? Как?! Акварит напал на собрата! А в том, что произошло именно это, сомнений уже не было. Еле шевелясь от боли, Рик (пребывающий в плоти Алана) ничего не скрывал: он не желал возвращаться в своё тело. Кроме того, автор и исполнитель этого сумасшествия – Алан – он, именно он, извлёк из глубин мозга инопланетянина, в теле которого пребывал – определение своего поступка. Вот оно: Покушение на Жизнь. Этим была окончательно поставлена жирная точка на всех попытках следствия принять случившееся за – да, недопустимую; да, наказуемую, но… неосторожность. Рик (то есть Алан – запутаешься с ними…) сам произнёс неподъёмное слово: ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Дальше ехать было некуда. Аквариты оглушёно молчали. Преступление логично влечёт за собой Наказание, которое… должно быть адекватно преступлению. Вездесущая Вода, благословенная, живительная, спасительная Вода, ЧТО ЭТО? Ведь ни одного прецедента, за всю историю акваритов, ничего похожего, от чего бы можно было оттолкнуться! Однако, всё когда-нибудь случается впервые. Водному братству придётся докопаться до самой сути, до истоков конфликта, чтобы уразуметь: произошедшее – вершина враждебного айсберга, который формировался и рос в глубинах идеальной цивилизации. Можно сказать иначе: это был первый камешек (что поделаешь, сухопутные образы нам ближе), повлекший за собой лавину. Начало программного, глобального изменения самой сути цивилизации акваритов. Но не будем забегать вперёд.
Из материалов следствия… Впрочем, протокольный стиль акваритам не был знаком (истории преступлений, полицейские расследования, также, как детективная литература – не вошли в список приоритетов Ноева ковчега). Хотите верьте, хотите – нет, но правоохранительные органы на дне океанов отсутствовали напрочь – атрофировались, как хвост у homo erectus . Первым в истории водной цивилизации уголовным делом по факту злостного заселения в постороннее тело (ну и фраза! Вода всемогущая, откуда что взялось: неужели аквариты заразились-таки полицейской бациллой?) занимались психотехнологи и социологи. В водном мире всплыл (простите за каламбур) Вывод, который сам по себе давно забылся за ненадобностью (уж очень древним, разве что, чуть моложе Ноева ковчега, был этот вывод): «Нет мира под оливами – но мира нет и… ниже». Впрочем, за точность цитаты мы не отвечаем. Кажется, в сухопутном мире она звучала иначе: там что-то говорилось о правде, которой нет не только на земле, но нет её и… выше(!) . А насчёт «мира под оливами» – так это совсем из другой песни. Похоже, биокомпьютер наших потомков скрестил две подобные – в одно целое и… да, какая разница. Суть остаётся печальной: не стало мира на дне океанов. Но, вернёмся к судебному разбирательству. После долгих совещаний и проволочек, суд изобрёл-таки меру пресечения. Приговор гласил: Рик будет подвергнут насильственной блокировке мозга на срок… а вот это зависело от самого осуждённого. Блок будет немедленно снят, как только: первое – осуждённый осознает тяжесть преступления; второе – поклянётся впредь не хулиганить; третье и главное – отдаст, отдаст, уже, наконец, тело законному владельцу – только тогда наказание можно будет считать исчерпанным. Рик стоял (сидел, лежал – в общем, наслаждался возможностями человеческого тела) но, в данном случае, «стоял» – это в смысле насмерть: упорно отказывался вернуться в своё тело. Алан злился и терял терпение. Можете себе представить эту ситуацию: человек вынужден был оставаться в теле дельфина, с его скудной очерёдностью эмоций (пока не иссякнет одна – другой места не было). Ему оставалось только ждать у моря погоды (простите за сухопутную метафору) – ждать, пока инопланетянин одумается (если одумается!). И помочь бедняге никто, кроме Рика, не мог. Вся интрига в том, что обмен душами – дело абсолютно добровольное, и уйти из чужого тела можно, опять же – только добровольно (а как ещё извлечь душу? Хирургическим вмешательством? Смеётесь?). Так что, поверьте, самый глухой карцер – лишь слабое подобие того, что постигло Алана. Прямо замкнутый круг какой-то! Психотехнологи работали с опальным дельфином без сна и отдыха, но пока – безрезультатно. Однако, и Рику приходилось не сладко: блокировка, это вам не шутки. Не так, чтобы карцер, но древняя камера-одиночка по сравнению с этим – ничто. Там, по крайней мере, у сидельца сохранялась способность думать, а это совсем немало, это – даже объяснять не нужно – свобода, против которой решётки бессильны. Так вот, мозг Рика был лишён возможности мыслить. При всём – при том, что никто и не собирался его изолировать. Но, в голове бедняги билась, похрустывала, попискивала, напевала, кружилась в хороводе со своими неразличимыми близнецами – одна единственная, насильственно внедрённая, мысль-блок: «Вор должен сидеть в тюрьме. Вор, должен сидеть в … Вор должен…», – и так беспрерывно. Откуда судьи выкопали этот анахронизм – не объяснить, но поставьте себя на место Рика – и вы поймёте тот кошмар, в котором, пребывал ослушник. Краски человеческих эмоций – собственно говоря, причина конфликта – были ему недоступны (кроме простейших, мышечных – сидеть, лежать, стоять, но это же мелочи, совсем не стоящие таких затрат). Свои, дельфиньи возможности – тоже недоступны, по той простой причине, что в теле Рика всё ещё пребывает Алан. На «сидеть-стоять» далеко (извините за каламбур) не уедешь и таким образом, цель протеста – обесценивалась. В общем, всё закончилось, как нужно. Алан обрёл своё тело, Рика разблокировали. Этим инцидент был исчерпан. Но… появился Прецедент, против которого не работали уже никакие меры. Тема требует детального рассмотрения, и мы от этого никуда не денемся, но… чуть попозже.
А теперь поговорим о том, что осталось тайной для следствия – о чём так упорно молчали и потерпевший и нападавший. Вы ещё не догадались? А, между тем, всё очень просто, всё – как всегда, как во все времена – ищите женщину. Вернёмся в Тот день.
Рыжеволосая миловидная девушка, прячась за коралловыми зарослями, незаметно приближалась к
Алану. Анке (заметим, что имена Алан, Анна, Лиза – были самыми популярными среди акваритов-людей) – так вот, Анке хотелось внезапности и, чтобы парень её не заметил раньше времени, она тщательно заблокировалась. Затея удалось вполне. Подобравшись вплотную, она нежно прикрыла ладонями его глаза и поцеловала затылок. Довольная произведённым эффектом (Алан, как будто окаменел: неподвижно висел в воде, боясь пошевелиться), Анка заглянула парню в глаза: «Не узнал, не узнал!» Она целовала его, трогала, гладила и не понимала, с чего это Алан пребывает в ступоре. Совсем на него не похоже! Вскоре, однако, анкины усилия были вознаграждены: Алан, очнулся и на Анку обрушился шквал прикосновений, поцелуев, незнакомых ласк. Такого не было никогда: «Он любит, любит! Ещё больше, чем казалось. Вода благословенная – сильнее, наверное, уже невозможно!». И вдруг, как чёрт из табакерки – появляется Рик и, набирая скорость, несётся на них. Алан еле успел отпихнуть Анку и… случилось то, что случилось. Эх, Анка, Анка, вечно ты со своими сюрпризами! У акварита, если он заблокирован – исчезает обратная связь: увлёчённая пылкостью «Алана», Анка забыла разблокироваться и не ощутила, что в любимом теле пребывает вовсе даже не любимый; что автор вспышки, которая показалась девчонке новым доказательством чувств – акварит по имени Рик – их, общий с Аланом, друг. Как нам описать, что чувствовал инопланетянин, когда попадал в тело влюблённого человека, с его бурной химической реакцией на приближение, на присутствие любимой. Может быть – что-то подобное ощущениям человека, который, думая, что в стакане вода – залпом выпивает спирт и… шок! Ему кажется, он проглотили огонь. Может быть так… Не знаем мы, не знаем. Можно только предполагать, ЧТО ощутил Рик, когда рыжеволосая Анка повела себя с ним, как с любимым. И ведь, никто ни в чём не виноват, никакого адюльтера – простое совпадение. Ни Рик, ни Анка тут вообще ни при чём: он всего лишь взял в аренду тело, которое любила эта юная особа, а она – не заметила подмены. Но! Через человеческое тело инопланетянин узнал… любовь. Не зеркальный штиль отношений между дельфинами, предназначенными друг другу с рождения, а девятибалльный шторм человеческой любви. Спирт, вместо воды; буря вместо штиля… В общем, возвращаться в тело одной эмоции акварит-дельфин не захотел. Просто не смог. Он был опьянён, покорён, он «подсел» на любовь, как на наркотик, дающий высокий «кайф», после которого – не хочется (невозможно!) возвращаться в реальность. Эх, Рик, Рик, что же ты натворил!..
Вот так в Благословенной Воде случилось, первое в истории Эры Опередивших, уголовное преступление – кража тела. Событие, повлёкшее за собой… впрочем, мы опять забегаем вперёд. Так вот, чтобы картина случившегося предстала во всёй красе и со всеми вытекающими последствиями, посмотрим, что там с третьим (а может быть, первым, может быть, главным?) действующим лицом. Анка перестала общаться с Риком, проводила всё время с Аланом, пытаясь скрасить ему жизнь. Но… в снах и мечтах – пребывала в том мгновении, когда Рик – из тела Алана – обрушил на неё незнакомую силу изумительных, сладких – незабываемых ласк! Ничего похожего на их встречи с Аланом, до этого скандального обмена. Анка запуталась: Рик – в теле Алана, Алан – в теле дельфина… кто из них любимый, кто снится, о ком мечты… Да-да, вы всё правильно поняли. Инопланетяне, попадая в тело человека (наверное, от валящей с ног, силы этого наркотика – человеческих эмоций) становились такими пылкими, такими, захватывающе нежными любовниками, какими женщины не знали своих возлюбленных, когда те находились в собственном теле. В то же время, юные инопланетянки не пользовались успехом у людей (когда те пребывали в телах дельфинов). И тяжёлая ревность – неподъёмная для их сбалансированного, отлаженного организма – сменяясь завистью, косила милых, прелестных дельфиних. И, как результат – их биокомпьютер терял эффективность, едва ли не быстрее, чем у влюблённых в женщин, дельфинов-«мужчин».
Когда же, всё-таки, это началось?.. В начале было Взаимопонимание. Потом, к нему прибавилось Взаимопроникновение. Два столпа совершенного общества. Забегая вперёд (что поделаешь – привычка), скажем, что второй столп оказался ненадёжной подпоркой, которая и привела к падению колосса. Когда формировалась мораль водного братства, было решено, что для сближения и сплочения обеих ветвей акваритов, не лишним будет обмен телами между инопланетянами и людьми. Был установлен возрастной ценз: переселение душ возможно не раньше, чем акваритам-людям исполнится 15-16 лет, когда сформируется их эмоциональность. Для акваритов-дельфинов возраст не имел значения (существа одной эмоции, они рождались готовыми к жизни). Идея показалась захватывающей. Первые опыты просто валили с ног. Все, включая законодателей, увлеклись безоглядно и… проглядели (простите за тавтологию) вполне предсказуемую опасность. Где были их головы, их хвалёные биокомпьютеры! Не просчитать, не предвидеть того, что лежало на поверхности: невозможность регламентировать обмен телами! И очень скоро процесс вышел из под контроля. А это грозило хаосом и падением нравов. То, что аквариты посчитали недоказанной теоремой, которую собирались доказать фактом приживления двух, искусственно привитых ветвей, оказалось старой, как канувшая Суша, аксиомой: те, кто обделён, захочет забрать у тех, кому отмеряно больше. Рано или поздно. Обиднее всего, что Взаимопроникновение (или проще говоря – обмен телами) было изобретением инопланетян. Белые гиганты не могли испытывать сильных чувств; их тело было сбалансированным, отлаженным организмом, где доминировал мозг, а не эмоции. Но теперь, после случившегося, молодёжь поголовно воспылала желанием примерить на себя, ощущения Рика. Биокомпьютеры инопланетян отказывались отвечать на неподъёмные вопросы: у них просто не было информации, которую пытались извлечь из них владельцы: «Что есть любовь? Как измерить её силу?». Переселяясь в тело человека, существа одной эмоции, попадали в сущность, бурлящую ощущениями и чувствами – такими яркими, такими свободными, что аквариты-дельфины долго потом не могли прийти к миру со своей непорочной скромной душой (всё равно, что побывать на карнавале, и не успев пресытиться его разноцветьем и буйством – вернуться в монашескую келью). Короче говоря, в существе инопланетян зрела зависимость, перед которой меркнут древние наркотики. Когда-то, в сухопутные времена наркоманы готовы были отдать всё за «дозу» – так вот, теперь инопланетяне, с той же жаждой, мечтали заполучить человеческое тело и испытать любовь женщины, любовь к женщине. Ничего такого не было в отношениях юных дельфинов, которые с рождения знали ту, что продолжит его род. В определённое раз и навсегда время – двое предназначенных друг другу ласково соединялись и воспроизводили себе подобных. Это всё. Жизнь дельфиньей пары шла спокойно, на одной эмоции (ласковость иногда сменялась равнодушием, но ненадолго. Нежность к женской особи – продолжательнице рода (особенно в период беременности) неизменно возвращалась. В общем, американские горки – лишь слабое сравнение с полётами и падениями, которые, по контрасту, испытывал те, кому удавалось склонить человека к переселению душ.
Вскоре, добровольный обмен телами стал для белых гигантов почти несбыточной мечтой. Что они могли противопоставить человеческой ветви акваритов? Более сильное восприятие (ощущение) цвета и абсолютное скольжение в воде. Обмен неравноценный: людское тело поставляло душе инопланетянина неизмеримо более разнообразный ассортимент впечатлений. А теперь, когда к этому прибавились телепортация и совершенно фантастические для дельфинов, (как впрочем и для акваритов-людей) ощущения суши: лёгкая ходьба и летящий бег, когда не нужно преодолевать сопротивление воды; свежесть ветра; головокружительные запахи земли… В общем, желающих поменяться телами с собратьями-дельфинами становилось всё меньше. Особенно, учитывая Прецедент: люди не хотели рисковать. Древнее чувство собственника (моё и больше ничьё) овладело человеком. Хуже всего, что они подозревали в лучших друзьях-дельфинах – коварство. А из этого неумолимо следует вывод: сами аквариты-люди чувствовали себя способными на обман. Впрочем, не стоит их так уж винить: то, что произошло однажды, может повториться. Тем более, что самым вожделенным для инопланетян оставалась человеческая любовь. Пытались, правда, шутить: появились анекдоты – вариации на животрепещущую тему. И всё это было бы смешно, если бы не было так грустно. Белые гиганты, особенно те, кто побывал в теле влюблённого человека, не могли уже забыть это чудо. Когда же поняли, что мозг юных особей не в состоянии переключить мысль о любви – на другую – стало не до смеха. Совершенный биокомпьютер не контролировал непривычно сильное чувство: ожидание (можно даже сказать – вожделение) Чуда. Инопланетянин становился рабом единственной эмоции – его мозг терял свои свойства. Не будем разъяснять, чем это грозило – читатель вполне может догадаться. И было это началом конца. Как всегда, как во все времена – точкой отсчёта стала Любовь. Среди акваритов появились сверхаквариты. Люди. Им было дано больше; они ничего не хотели от инопланетян, а те – нуждались в людях, как наркоман в наркодиллере, который мог дать кусочек блаженства. Люди всё больше дистанцировались от своих воспитателей и учителей. Не сразу, не резко, но шло отторжение. Негласным законом среди людей стал запрет обмена телами (или запрет на переселение душ – называйте как хотите). Ведь ничто не помешало бы появлению потомства от дельфина, когда тот пребывал в теле человека. Этого люди, почему-то, очень не хотели и даже боялись. Почему? Казалось бы, наоборот – такие дети спаяют две расы неразрывно, но нет… Ревность сухопутного Отелло к, не менее сухопутному, Кассио – лишь слабое подобие того, что испытывал акварит-человек к аквариту-дельфину в человеческом теле (интересно, как бы отреагировал мавр, если бы застал Дездемону с… самим собой!) Вот такая в Благословенной Воде пошла жизнь. Инопланетяне вынуждены были вводить в мозг новорожденных неприятие и даже неприязнь к акваритам-женщинам. Однако, вовсе запретить обмен телами не представлялось возможным. Процесс продолжался, хотя в несколько усечённом виде: люди – с людьми; дельфины – с дельфинами. Среди инопланетян это не прижилось: им было просто не интересно. Зато люди неожиданно для себя наткнулись на потрясающее открытие. Обмен телами стал опьяняющей, немыслимой ранее, возможностью познать то, что тысячелетиями оставалось за семью печатями. Веками (и до катаклизма и после него – в Эру Опередивших) люди мечтали разрешить неразрешимое: когда любовь приводит к слиянию и тело проникает в другое тело – Он обязательно спросит Её: «Хорошо тебе было, любимая?». «Ах, это было чудесно, любимый!» Но, насколько хорошо и как чудесно… для женщин – ощущения её мужчины, как и для мужчин – чувства его женщины оставались тайной. И вот теперь пришла пора открытий. Душа влюблённых наслаждалась первородным секретом. Женщина познала мужчину, мужчина – женщину в полном, глобальном смысле. Теперь, любовь была по-новому (по-настоящему!) взаимной. Тайна соития перестала быть тайной: женщина могла переселиться в тело возлюбленного, отдав ему своё – и наоборот. Обнажённость тела прекрасна сама по себе, но обнажённость души преобразила любовь так, как не мечталось даже самым известным, самым древним знатокам этого искусства (Дон Жуан, Казанова, Клеопатра – небось жизни не пожалели бы, чтобы познать, то, что было доступно каждому аквариту-человеку). И тут, совсем некстати, выскочила у нас несколько крамольная мысль. А не может ли быть, что древние забавы людей по смене пола – потеряли бы актуальность, если бы транссексуалы получили возможности акваритов. Потому что (так нам кажется, мы даже в этом убеждены) желающими сменить пол, двигало… любопытство! Им так хотелось открыть для себя тайну ощущений партнёра, что даже тяжелейшая операция не останавливала. Похоже, Любопытство – оно, именно оно – движет душами, умами, звёздами… Но, вернёмся к нашим делам… Всё эти противоречия, недосказанности, недопонимания между расами шли по нарастающей – итог был предрешён. И нам, кажется, пора закругляться.

Итоги.

Невозможно сказать точно, когда это началось (а может быть и не прекращалось – только усмирилось под влиянием новизны). Восхищение инопланетянами, преклонение перед Учителями – прекрасно, замечательно, но… У каждой медали есть оборотная сторона: люди перестали чувствовать себя венцом творения. Пьедестал заняли Спасители, белые гиганты. Оказалось, подчиняясь инстинкту самосохранения, человек способен уступить трон. Но, прошли века и всё повернулось вспять… Впрочем – ничего непредсказуемого. Существа одной эмоции – инопланетяне так и не смогли постичь людей. Всё, что творилось (варилось, кипело, стыло) в субстанции, условно названной человеческой душой – испокон веков было тайной для самих людей, а уж для пришельцев… Ни смена среды, ни образ жизни, недоступный пониманию предков (то есть нам с вами) ровно никак не повлиял на эту самую таинственную субстанцию. Коротко говоря, люди и под водой остались людьми, со всеми вытекающими (простите за каламбур) последствиями. В историческом масштабе потребовалось совсем немного времени, чтобы среда обитания перестала удивлять и восхищать. Людям снова захотелось новенького. И это новенькое не замедлило появиться: маленькие островки – бывшие возвышенности канувшей суши. Сначала редкостная приправа к подводной рутине – затем осознание превосходства над спасителями. Для инопланетян – только океан, для людей – и суша. И запахи, запахи! Не подводный эрзац на виртуальном уровне, а настоящие запахи – от земли! И ещё – главное. Перемещение в пространстве. Телепортация. Программа адаптации к этой способности, вводилась только в мозг акваритов-людей. И это само собой разумеется, потому, что вода, показала себя не лучшей средой для «прыжков» в пространстве – там это работало плохо или не работало вообще. Таким образом, люди оказались перед массой преимуществ и, спавшее летаргическим сном, чувство превосходства над всем сущим – проснулось бодрым и полным сил. В сознании людской ветви водной цивилизации зрела неслабая установка: а не хватит ли человеку (пусть не буквально, пусть на уровне ощущений) бить поклоны? Заработал Эффект альпиниста. Что чувствовал человек Суши, достигнув вершины? Ну, кроме счастья, кроме гордости и иже с ними? Что? Непокой. Пустоту, которую нужно было заполнять… карабкаясь на новую вершину («Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал…»). И люди увидели эту «вершину»: суша, воздух, телепортация. Всё это прекрасно, но зачем же низводить воду – среду, в которой выжили только немногие из людей. И, может быть, сейчас мы немного отвлечёмся от дел наших скорбных и хотя бы коротко упомянем о событиях неизмеримо более тяжких – о чём в среде акваритов нарочито старательно не вспоминалось, а наоборот – замалчивалось всячески. История последнего катаклизма, когда под водой исчезла большая часть суши (остались лишь вершины гор – говорили уже об этом). Так вот, историю планетарной катастрофы народ воды не афишировал. Причины? А зачем, скажите на милость, травмировать юных акваритов ужасом гибели миллионов (миллиардов)?! Чтобы поселить в их душах комплекс вины, за то, что выжили? Как это подействует на акваритов-людей – абсолютно неясно. Зато хорошо известно, что совершенный биокомпьютер пришельцев (мозг, по-нашему, по-сухопутному) непременно даст сбой. Такой силы эмоции губительны для акваритов-дельфинов. Вот, пожалуй, и все резоны. Кстати, по этой же причине поселения акваритов располагались вдали от руин затонувших городов (там стояли глухие, непробиваемые энергетические заслоны), чтобы, опять же, избежать нежелательных душевных сдвигов, вредных и не нужных совершенному обществу. Так о чём это мы говорили? Э-э-э… зачем же низводить воду! Вот оно! Никогда не постичь инопланетянам душу людскую. Никогда не продраться сквозь её дебри. Чего там только не намешано! То, что по определению, просто не могло существовать рядом – произрастало, цвело и пахло в этой немыслимой почве, дружненько переплетаясь и смешиваясь неразделимо. Белым гигантам не с чем было сравнить людские противоречия – они судили по себе. В их-то душе царило равновесие и целесообразность. А вот что происходило в людях, какие процессы? Каким образом уважение, тесно сплетённое с поклонением, плавно переходят в неблагодарность – это было выше (или ниже?) разумения инопланетян. В Эру Опередивших Ангела, в эйфории успешного превращения людей и дельфинов в единый народ, инопланетяне не просчитали все вероятности и среди них – главную – ту, что обернётся для белых гигантов неподъёмной болью, с которой их умеренной душе не справится… Человеку, рано или поздно, надоест чувствовать себя опекаемым и он отречётся от опекуна. Отчуждение набирало темп и процесс этот шёл много быстрее, чем сближение с пришельцами. А те – с тоской и болью – впервые ощущая две эмоции сразу (наверное, потому, что одна логично вытекала из другой) смотрели на «уход», понимая, что всё кончено. Обратный процесс – выход из океана и заселение всё новых и новых островков суши начался неотвратимо. Люди хотели жить на земле, ощущать запахи, дышать ветрами. Человек хотел перемен. Таким образом, Проект Глобального Воссоединения Рас, под общим именем – аквариты – просуществовав ничтожно малый исторический срок – провалился.
А может быть всё сложнее (или проще?). Может быть, это наказание инопланетянам за богоборчество; за то, что самовольно вырвали истину из «уст младенца»; за то, что… опередили ангела? Творец – оттого, что его забыли – Творцом быть не перестал. Белые гиганты, получили возможность поиграть в любимые игрушки, привыкнуть к ним – только для того, чтобы… потерять. Человек остался человеком. Он устал довольствоваться тем, что имел. Как в давние времена, его больше всего интересовало, что там, за поворотом. Люди сделали свой выбор и был он не в пользу инопланетян. В человеке проснулась Память прошлого…
«Время, столкнувшись с памятью, узнаёт о своём бесправии…», – эти слова принадлежат одному из немногих, чьими устами говорит Б-г – поэту Иосифу Бродскому – ими мы и закончим, потому, что лучше сказать невозможно.

Конец.

.















Содержание





Сказка старого дома 3


Опередить ангела 147