Цветы жизни

«ЦВЕТЫ ЖИЗНИ»
(роман)

От автора


История, описанная ниже достаточно банальна. Погодите, погодите, куда вы? Не настолько банальна, хоть мало-мало прочитайте, а потом уходите. Ну, читаете? Хорошо. Так вот. История действительна банальна: Он, Она и ещё один Он. И завязка достаточно банальна, а вот развязка… Но, опять же, не буду упрощать Ваше чтение ожиданием чего-то сверхъестественного. Конечно, в ней присутствуют модели определённых ситуаций, в которые попадал я или кто-то из моих знакомых, но повторяю – это только модели!
Господь дал главным героям жизнь, а они распорядились ею, мягко говоря… не очень. Каждый из них ошибается. Ошибается по-своему, но каждый одинаково жестоко. С каждой новой ошибкой у них появляется желание прекратить ошибаться, путём полного расчёта с жизнями. Но каждый раз они находят в себе силы не делать таких расчётов и тем самым делают ещё один шаг к новой, последней ошибке…
Скорее всего, ничего нового Вы здесь не найдёте, написать что-то радикально новое вообще очень трудно. Всё уже давно написано. Меняются только времена, декорации, марки водки, актёры. Пьеска же остаётся прежней. А писать про наркоманов, инцест или пи…в (последнее вообще сейчас модно) не хотелось.
Основной же моей целью было, навести на Вас, Уважаемый Читатель, тоску. Поэтому, если вы прочитаете эту историю, и Вам хоть раз захочется прослезиться (ну, или типа того), то я достиг своей цели.

***

… - А теперь скажи мне, что это ты всё время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?
- Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете.
- Впервые слышу об этом, – сказал Пилат, усмехнувшись, – но, может быть, я мало знаю жизнь!.. Можете дальше не записывать, – обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту. – В какой-нибудь из греческих книг ты прочёл об этом?
- Нет, я своим умом дошёл до этого.
- И ты проповедуешь это?
- Да…
М. А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Пролог

Шёл дождь. Хотя нет, пожалуй, словосочетание шёл дождь, здесь не подходит. Шёл ливень. Да, точно! На улице шёл ливень. Причём ливень такой, что всем ливням ливень. Кажется, какая-то дворняжка даже потеряла сознание от частых и прямых ударов в голову – как будто кто-то из братьев Кличко сейчас незримо присутствовал во дворе и нещадно лупил пса по черепу. Ливень, в общем-то, обычное дело для середины мая. Поэтому никто и не удивлялся. В такую погоду хороший пёс хозяина на улицу не выгонит, не то, что по своей воле под струи кто-то выйдет. Поэтому во дворе было пусто. Почти. Во дворик на улице Центральной (что в Наукограде Дубна) вошла троица молодых людей и быстрым шагом пройдя через двор, направилась к лесопарковой зоне.
Троицу составляли, как уже было сказано, – люди молодые. Высокая, чёрноволосая девушка. Одетая в дорогой, строгий костюм, не менее дорогие туфли (про дороговизну вещей девушки можно было бы сказать, если бы была возможность проверить чеки на эти товары, кстати – парфюм и косметика тоже не «Красная Москва») и два высоких парня одетых в чёрные костюмы и белые рубашки, волосы одного были светлыми, второго чёрными. Как будто где-то рядом праздновалась свадьба, и гости с неё просто отошли покурить.
Странная троица вошла в парк, углубилась в рощу, вышла на поляну. Поляной её можно было назвать с большой натяжкой: скорее пустырём, а гордое звание поляна ей позволяла носить то, что она была окружена деревьями и то, что происходило внутри – не было видно, даже проходя рядом, метрах в двух. Это кстати очень удобно – можно там водку пить, драться, сексом заниматься опять же можно, только тихо и отбиваясь от муравьёв. И никто тебя не увидит. Эта поляна в течение долгих лет принимала к себе эту троицу и вот они пришли сюда в последний раз.
Девушка закурила, пальцы её дрожали не от холода, правда, а от нервного напряжения. С первого раза зажечь дорогую зажигалку не удалось, она стала щёлкать ещё и ещё и, наконец, она прикурила сигарету. Дождь хлестал по лицу и по причёске, которая была сделана только с утра, и которую уже было не спасти. Вся размокла. Поэтому волосы просто некрасиво лежали на плечах девушки. Дорогой жакет беспощадно намокал и завтра, скорее всего, его придётся выкидывать.
Светлый и Черный свои пиджаки повесили на одну из веток рядом растущего дерева. Размяли мышцы, сделав замок руками за спиной. Сняли часы с рук.
Они стояли втроём, образовывая треугольник. Смотрели друг на друга не моргая. В глазах каждого ежесекундно менялись чувства: ненависть, злоба, отвращение, брезгливость и ещё какое-то чувства, ну, то самое, про которое постоянно думают девушки, а молодых людей от него тошнит. В руках парней появились ножи.
- Ну, всё закончится там, где началось! – сказал Светлый.
- Да, – это сказал Чёрный.
- Спаси и сохрани… – кто это сказал, понять было нельзя.

Глава I

«Дети»

Первое сентября тысяча девятьсот девяносто второго года выдалось жарким, к школе номер пять стекались потоки детей и родителей. Для детей всё было в новинку, они смотрели любопытными глазками на выпускников и школу, ещё не представляя как она им опостылит в будущем. Детей было так много, что один маленький мальчик в синей школьной форме с серым ранцем (на ранце был наклеен Микки Маус) за спиной и с русыми волосами, случайно отбился от мамы и папы. Потерявшись он остановился, огляделся и начал пробираться сквозь толпы к крыльцу школы. Он не испугался, как это по идеи должно было бы быть, а наоборот он почувствовал себя героем, какого-нибудь приключенческого фильма, ему всё было интересно.
На ходу он иногда подпрыгивал, чтобы разыскать родителей и, приземлившись в очередной раз, он случайно задел девочку в чёрно-белой школьной форме и таким же, как у него, ранцем (но без Микки Мауса).
- Ой, – сказал мальчик, – извините, я случайно.
Девочка улыбнулась и протянула ему маленькую ладошку:
- Рита.
Мальчик широко улыбнулся:
- Илья.
Они по взрослому пожали друг другу руки и продолжили светскую беседу:
- А ты один пришёл?
- Нет, – вздохнул мальчик, – я с мамой и папой, а ты?
- Я с мамой, а папа… он на работе, – погрустнев, ответила девочка. - А ты, в какой класс?
- Я в бэ, а ты?
- А я тоже в бэ.
- Значит мы с тобой бэшки, клёво.
- Клёво, – они улыбались. – А где твои мама и папа?
- Не знаю, потерялись куда-то, они у меня как дети, я иногда думаю, что это им в школу надо идти, а не мне.
- У меня та же беда. А давай их поищем.
- Давай.
Они, взявшись за руки, стали рыскать в толпе в поисках своих родителей, пока, наконец, Илью не окрикнула его мама:
- Илья, Илья, вот ты где! Мы тебя ищем.
Мама и папа подбежали к Илье, отец подумал: «А сынок-то шустрик, бабу уже склеил какую-то».
- Мама, это Рита, мы с ней будем в одном классе учиться, – произнес Илья, Рита сделала, что-то вроде книксена, получилось у неё это довольно смешно, и отец непроизвольно улыбнулся.
- Не грызи ногти! – мама легонько шлёпнула Илью по правой руке, которой он потянулся к губам.
- Да, я не грызу, ма.
- Рита, Риточка! Слава Богу, ты здесь, я тебя везде ищу! – это подбежала мама Маргариты, молодая (года двадцать три. Посчитали, да?) блондинка, с довольно аппетитной фигурой и не менее аппетитным, хотя скорее ярким, чем аппетитным, макияжем. – Ой, здравствуйте, – она протянула руку маме Ильи. Мама руку пожала, но как-то нехотя, Илья это заметил и насупился, так как подумал, что мама обвиняет эту женщину в том, что он от них отбился. Однако причина в холодности мамы была не в этом, она прекрасно знала эту девушку хоть и не лично, но того, что она знала, было достаточно, для неприязненного отношения к ней, а как следствие и к её дочери. Яблоко от яблони.
- Яна, – представилась блондинка (судя по всему крашеная, потому как девочка была ярко выраженной брюнеткой).
- Леонид, – ответил на рукопожатие отец Ильи. – Это моя дорогая супруга Люда, – он указал кивком головы на жену, та, сжав губы, сдержанно кивнула. – Значит, наши чада в одном классе учиться будут? Здорово. А давайте их сфотографируем.
- Давайте, – обрадовалась Яна, мама Ильи всё еще стояла молча ни чем, не выражая радость. – Только у меня фотоаппарата нету.
- Это как раз ничего, у нас этого добра полные карманы! – ответил отец Илья, на правом плече которого действительно висела кинокамера, а на шее висела очень приличная оптика.
Отец отвёл Илью и Риту к дереву, подальше от шумящей толпы, протянул им букеты и строго (правда, немного наигранно строго) сказал:
- Улыбайтесь.
А первоклассников и не надо было уговаривать улыбаться, они были рады всему, что здесь происходит и первому сентября и солнечной погоде и тому, что нашлись родители и их встрече. Они повернули головы, посмотрели друг на друга и искренне заулыбались. Так приятно было на них смотреть со стороны, что мама Ильи даже незаметно смахнула слезинку с глаза. У неё в груди появилось какое-то странное ощущение, когда она посмотрела на улыбающуюся парочку, но что это за ощущение она объяснить не смогла бы, а потому о нём не сказала, а просто с улыбкой умиления смотрела на сына.
Директор школы объявил в микрофон о том, что все первоклассники должны пройти в школу, взявшись за руки, образовав пары. Илья и Рита, не сговариваясь, взялись за руки, и от этого им стало ещё веселее. Они бодрой походкой направились в школу, вслед за остальными детьми.
Родители ещё немного посмотрели им вслед, а потом развернулись и ушли.
В классе учеников встретила их первый классный руководитель. Молодая, со стрижкой каре и красивыми ясными глазами. Она улыбалась, смеялась и радостно рассаживала детей по партам. Постепенно её стол заполонялся различными цветами. Наталья Викторовна, так звали учительницу, взяла за руку Риту и показала ей на первую парту третьего ряда. Рита оглянулась, ища Илью взглядом.
- А я с тем мальчиком хочу сидеть, – сказала Рита Наталье Викторовне.
- Почему? – опешила учительница.
- А мы в одном доме живём, – не моргнув, соврала Рита.
- Ну, тогда ладно, зови его, – улыбнулась Наталья.
Илья в это время стоял у последней парты с другими пацанами и естессно не представлял, что место его прописки уже определено женщинами, если бы он об этом знал – никогда бы не согласился садиться, чисто из-за духа противоречия. Марго быстренько подбежала к Илье и. взяв его за рукав, прошептала на ухо, что им сказали (!) садиться на первую парту. Он пожал плечами и двинулся к первой парте, хотя и не хотел там сидеть. Наконец шум и гам, вызванный посадкой детей, затих, и Наталья Викторовна преступила к знакомству детей с собой и наоборот. Она написала свои данные на доске и несколько раз, так как справедливо полагала, что читать нормально не все умеют, а было именно так, произнесла их вслух. Затем она взяла первый в своей жизни (в смысле преподавательской жизни) классный журнал, и сказала:
- Итак, дети, я представилась, теперь ваша очередь, сейчас я буду называть фамилии, а вы будете подниматься, чтобы я вас запомнила. Хорошо? – все закивали. – Хорошо. Итак, Арбузова…
Девочка с третьей парты вскрикнула:
- Я, – похоже, даже сама испугалась, что так громко.
- У нас сегодня в честь первого сентября арбуз дома, пойдём ко мне? – спросила шёпотом Рита.
- С удовольствием, обожаю арбузы, – так же шёпотом, не отрывая преданного взгляда от Натальи Викторовны, ответил Илья.
- … Вегов, – сказала учительница.
- Я, – встал Илья, Рита улыбнулась.
- Волкова.
- Я, – немного приподнялась Рита.
Они посмотрели друга на друга и расхохотались.
- У нас с тобой даже фамилии с одной буквы начинаются, – сквозь смех, сказал Илья, весь класс смотрел на них.
- Так, Вегов, Волкова прекратите балаган, – в первый раз в жизни прикрикнула на учеников Наталья Викторовна.
Учительница продолжила зачитывать список, а Илья и Рита сидели и улыбались друг другу. Дочитав до конца, учительница сделала пометку в журнале и сказала:
- Так, двадцать три… А где Романов?
Непонятно у кого она спрашивала, так как врядли кто-то из присутствующих знал кто такой Романов. В этот момент в дверь постучали и, не дождавшись разрешения войти, открыли её. На пороге появилась женщина средних лет, и мальчик в такой же, как у всех остальных синей школьной форме.
- Ой, извините, мы опоздали вы понимаете… – запричитала женщина, а чернявенький мальчик смотрел на класс и, кажется, не совсем понимал, зачем он здесь собственно находится.
- Ой, я с этим мальчиком в садике была, – сказала Рита на ухо Илье, тот, по определённым причинам в садике не бывавший, нахмурился. Странно, но у него ухудшилось настроение, он как будто почувствовал какую-то опасность от этого нового мальчика. Если бы Илья был постарше, он бы понял, что эта опасность – ревностью зовётся. И он бы ещё понял, что это чувство совершенно нормальное, но всё равно определённые выводы сделал бы. Но, ему было всего семь лет и никаких выводов он сделать не мог.
- Так, а ваша фамилия, Романов? – спросила Наталья Викторовна у женщины.
- Да, да, да… – закивала та.
- Ну, садитесь…
- А за нами место есть, – вскрикнула Рита. На парте за ними действительно одно место было свободным. Илья ещё больше нахмурился.
- Ну, хорошо, пускай садится на вторую парту. Вы не против?
- Нет, что вы! Нам всё равно.
Мальчик прошёл на вторую парту, повесил портфель на крючок в ножке парты и сел, сложив руки перед собой. Илья обернулся к нему и шёпотом сказал:
- А я знаю, как одиннадцать пишется.
- Я тоже, – ответил новенький, раздосадованный Илья отвернулся, парировать ему было нечем.
- Тебя как зовут? – повернулась Рита.
- Сергей.
- Меня Рита, – она, так же как и Илье пожала Сергею руку.
- Волкова! Не отвлекай Романова! Начинаем урок, – Наталья Викторовна взяла со стола стопку тоненьких красных тетрадок, эти тетрадки в 92-м году использовались для того, чтобы учиться писать (не знаю как сейчас), в начале каждой строки была написана буква заглавная и прописная и была целая свободная строка для практики. Очень удобно кстати, если бы не эти тетради, я бы сейчас эту историю не писал бы, я бы вообще ничего не писал бы.
Первый урок, вернее два первых урока в их жизни прошли, вернее, пролетели очень быстро и интересно. Ребята писали, читали написанное, ведь не все приходили в школу с определённым багажом знаний, даже совсем наоборот, ну это уже зависело от воспитателей в детском саду или от родителей, Илью, например, учил читать и писать дед. Научил, правда, так себе, но всё же! Он же знал, как пишется одиннадцать.
Отучившись, первый день все ребята высыпали из школы, кого-то ждали родители или бабушки с дедушками. Сергея, Илью и Риту не ждал никто. Они одиноко постояли на крыльце школы, теребя портфели в руках. В принципе, они сами сказали родителям, что им нужно взрослеть и что их встречать не нужно, но подсознательно они ещё не были готовы к походу домой в одиночку и всё же ждали, что вот-вот сейчас к ним подойдут их мамы и отведут домой. Но. Но этого не происходило и поэтому они отправились домой сами. Илья помнил про приглашение девочки к ней домой и поэтому ждал, когда же этот Сергей, наконец, от них отстанет. Однако Сергей отваливать явно не собирался, а даже совсем наоборот.
- А ты, Серёга, с нами идёшь? – вдруг спросил Илья, сам того не ожидал.
- Да, меня Рита пригласила, – ответил, ничуть не смутившись, Сергей, а Илья посмотрел на Волкову таким взглядом…гм, как объяснить? Ну, скажем так, если бы ему не было бы семь лет, то этот красноречивый взгляд можно было бы расшифровать как: Ну, баба дура!
Но ему всё ещё было семь лет, а поэтому он почувствовал подобие обиды, что ли, хотя обижаться в принципе было не на что. Никто никому ничего не задолжал к тому времени.
- Ну, тогда идите, а я домой, – Илья развернулся и почапал бодрым шагом домой, не сутулясь и держа ровно спину.
Неподалёку стояла тёмная «девятка» без задних номеров, в ней сидела мама Риты Яна и коротко стриженный мускулистый парень. Парень затянулся сигаретой и с ухмылкой сказал Яне:
- А твоя-то ничего, вся в тебя. Женихи уже косяками ходят, успевай патроны подносить.
- Смешно, – Буркнула Яна и вылезла из машины. – Рита, идите сюда!
Яна не страдала амнезией и прекрасно помнила, что дочь просила её не встречать, но в силу определённых обстоятельств, которые уже её основательно задолбали, она была вынуждена встречать свою дочь из школы и не одна, а со своим приятелем Вовой. Золотая фикса и спортивный костюм в купе с цепкой на шее, а так же взгляд с прищуром любому должностному лицу сказали бы многое о роде его занятий. Вова вылез из машины вместе с Яной и выкинул щелчком окурок, затем потянулся, хрустя костями, и стал рассматривать внимательнее Марго и её «ухожора». Когда те подошли достаточно близко, Вован присел на корточки и протянул руку Сергею, по взрослому так:
- Вован.
- Сергей, – ответил тот на рукопожатие.
- О, слова не мальчика, но мужа, я в хорошем смысле этого слова. Здорова, Марго.
- Здрасте, дядя Володя, – поздоровалась Рита с парнем, затем повернулась к маме: – Мам, ну я же просила…
- Знаю, дочка, знаю, но… понимаешь… Вова … и я… вот… – причитала Яна. – А, поехали домой, там арбузы уже порезаны, ты Серёжа тоже поехали с нами. Рит, а где… Илья… кажется?
- Да. Он домой пошёл, сказал, живот болит, – соврала, глазом не моргнув, Рита.
Вся компания села в машину и отправилась поглощать арбузы.
Илья открыл дверь своим ключом, заботливо предоставленным ему отцом ещё вчера, зашёл в квартиру. На кухне горел свет, Илья прислушался, родители о чём-то спорили, но говорила больше мама. До Ильи долетали слова, которые он раньше не слышал:
- «Бл…дь», «рэкет», «посадили» и прочее.
Как-то интуитивно Илья понял, что речь идёт о его новых знакомых: Маргарите и её маме.
Дверь кухни внезапно открылась, отец даже чуть не сшиб Илью.
- О, сын, давно шпиёнишь? Давай раздевайся, суп остывает.
Илья стал раздеваться, а мама расспрашивала его о первом дне. На все вопросы Илья отвечал односложно, настроение у него было непонятное, какое-то мутное настроение. На него повлияли и приход этого Сергея, и странное негативное отношение его мамы к его новым знакомым, Илья долго мучил тарелку с супом, потом положил ложку и спросил маму:
- Ма, зря ты так о Рите и её маме… они хорошие… мне кажется так.
Мама снова почувствовала то чувство, которое её посетило утром, это было чувство тревоги, теперь-то она смогла для себя, его идентифицировать. Она странно посмотрела на сына:
- Иля, – мама часто называла его так, пропуская мягкий знак, Илье это не очень нравилось, так как напоминало «Изя», но он всё же терпел. – Они хорошие, конечно, но, понимаешь, они не совсем из нашего… круга, что ли…
- Ма, ну какая разница из какого она круга, она же мне понравилась.
Мама посмотрела в голубые, искренние и ещё такие глупые глаза сына и отвернулась, чтобы мыть посуду. Хорошо, что он не знал, того, что она знает об этой семье.
- Ох, Иля, поплачешь ты с этой Марго… – шёпотом произнесла мама и сама испугалась своих слов. Слова прозвучали как приговор.
Мама украдкой взглянула на сына, тот по-прежнему мучил борщ и быстро, чтобы он не видел, перекрестила его.

Глава II

«Владимир Константинович Железнов»

Грузчики уже заканчивали разгружать вторую «Газель» осталась всего пара коробок и можно приступать к третьей. Спонсорская помощь или как предпочитал называть её про себя Владимир Константинович – благотворительность сегодня выглядела следующим образом: несколько коробок с видео и аудио техникой, упаковки с куртками купленные под личным присмотром личного помощника Владимира Константиновича (чтоб без обмана!). Так же были привезены разные сладости и много необходимых для обучения канцтоваров.
Этому детскому дому на границе Московской и Тверской областей повезло. Около года назад помощник Владимира Константиновича посоветовал ему вложить определённую сумму из бюджета фирмы в «благотворительность и спонсорскую помощь». Мысль была толковая, Владимиру Константиновичу понравилась очень. Господин Железнов собирался балатироваться в областную думу и именно такие вот ходы могли сильно поднять рейтинг Железнова и вообще. Помощником (или если уж быть до конца точным – помощницей) были отобраны несколько объектов нуждающихся в помощи, среди них были несколько школ (не только в Дубне) куда были завезены современные компьютеры и подключён Интернет; несколько детских садов, одно производственное предприятие (большая часть акций которого по какой-то дикой и нелепой случайности принадлежало областной администрации, а потому финансирование предприятия осуществлялось, мягко говоря, хиленько) и пара детских домов.
Повезло и этому. Руководство с радостью и распростёртыми объятиями принимала помощь от ОАО «Железнов и Партнёры». Химичить как-то с этой самой «помощью» руководству детского дома даже и в голову не приходило так как, во-первых, все знали, кто такой Железнов и с чем он кого ест, а во-вторых, раз в два месяца от него приезжали ревизоры. Пара угрюмых спортивного вида парней приезжали на чёрном X5-м, ходили по помещениям детского дома, рассматривали то, что сами же и привозили недавно. Кивали (так как всё было, естессно, на месте), курили и уезжали обратно. Руководство переводило дух и шло пить чай с водкой. Постепенно, не сразу, детский дом становился очень комфортным (так же был профинансирован ремонт). Детям было хорошо и главное – тепло.
Владимир Константинович посмотрел на часы и, выкинув окурок, пошёл оглядывать перемитр подшефного ему детского дома.
Высокий, спортивного вида, в свои сорок четыре года Владимир Константинович выглядел на тридцать с небольшим. Впечатление портила только лёгкая седина на висках, хотя многие представительницы прекрасного пола говорили ему, что она его делает только симпатичнее. И так симпатичный Владимир Константинович невинно улыбался и кивал партнёршам. Обойдя по периметру детдом два раза, Владимир Константинович остановился за детским домом, закурил.
- Избушка, избушка, стань ко мне задом, а к участковому передом и немного наклонись,– невесело улыбнулся Владимир Константинович. В последнее время все шутки Железнова склонились к половым отношениям, так как врачи прописали Владимиру Константиновичу не менее двух раз в день. Железнов «диету» соблюдал и старался даже норму перевыполнять, благо и возможность и желание были.
Из-за забора, который окружал территорию детского дома, появилась маленькая (лет шести-семи) девочка, одетая в разнотонную, но почему-то очень бесцветную куртку и такого же цвета брючки. В руках у девочки была какая-то кукла (Владимир Константинович не знал, что кукла из прошлой партии его «спонсорской помощи»). Она близко подошла к высокому черноволосому дяде в длинном шерстяном пальто чёрного цвета и поздоровалась, как учили:
- Здравствуйте, дядя.
- Здорова, коли не шутишь. Тя как звать-то?
- Васька.
- Васька? Василиса что ли?
- Ага.
Железнов присел на корточки и посмотрел в красивые раскосые глаза девочки:
- Никто не обижает?
- Не-а, – мотнула головой девочка.
Железнов порылся в карманах пальто и нарыл таки шоколадку «Альпен Гольд» припасённую для невесть каких целей, чая с администрацией детского дома он пить не собирался.
- На, кушай. Обижать будет кто, скажешь дядям, которые приезжают. Видела их?
- Ага.
- Ну, вот им и скажешь, что дядя Вова, это я, сказал тех, кто тебя, Василиса, обижает на ноль помножить. Поняла?
- Поняла.
- Ну, всё, беги. И главное – расти поскорее.
Девочка убежала, а Владимир Константинович проводил её насмешливым взглядом и пошёл обратно во двор.
Грузчики продолжали выполнять важную и вместе с тем плохо оплачиваемую работу, а водитель железновского «Лексуса» стоял и курил, глядя на них. Железнов подобрался к нему неслышно (пластика осталась ещё!) и легонько щёлкнул пальцами по правому уху, а сам быстро ушёл влево. Водитель от неожиданности выронил окурок и стал разворачиваться вправо, рука непроизвольно потянулась под куртку. Владимир Константинович к тому моменту как водитель понял, что сзади никого нет и развернулся к нему, сложил правую ладонь в форму пистолета и приложил указательный и средний палец ко лбу водителя.
- Бах! Убит! Плохо, Витя, плохо! Никакой реакции! Пить и курить надо меньше, а спортом больше заниматься! Вот так нападёт на меня кто, а ты где? Где ты, Витя? Пра-авильно, в пи…е, Витя. В ней-то, оно и понятно, и веселее и теплее, а я где получаюсь, при таком раскладе? Тоже там же только по менее приятному поводу! – Владимир Константинович любил иногда постращать своего водителя, чтоб служба мёдом не казалась. Водитель около года назад уволился из ГУВД Московской области, где нёс службу в одной из самых засекреченных милицейских служб – в наружном наблюдении. Он там трудился на должности «оперативного водителя» и «ушли» его из системы после того, как в городе Дмитрове во время слежки за каким-то деятелем мошеннического фронта задавил пешехода. От греха подальше. Репутация Железнова и его окружения, конечно, была известна Вите, но деньги не пахнут. Правда, умные люди говорят, что это они сначала не пахнут, потом-то они вонять начинают.
- Извините, Владимир Константинович, вы меня, как всегда, сделали! Браво! Признаю свою вину, меру, степень, глубину! Был не прав, исправлюсь! – подыграл Витя Железнову, начальство любит, когда с ним заигрывают. – Прошу лишить меня званий и наград и прошу направить на текущую войну! Но желательно в июле и желательно в Крыму!
- Молодца, Витька, умеешь настроение поднять руководству! – Владимир Константинович, как и многие крупные руководители, был человеком вспыльчивым, но отходчивым, да и косяка за Витей никакого не было. Охранять? На это телохранители есть, целых двое. Да и кто решится на попытку устранения такой значимой фигуры как он – Железнов Владимир Константинович? Сейчас вам не девяностые, где стреляли все и во всех. Сейчас другие закону. Да и он, Железнов, уже совсем другой. Теперь он нужен всем. А не наоборот. А что касается Витька, так Владимир Константинович стал за собой в последнее время замечать склонность к выбиванию из подчинённых маленькой лести в свой адрес. Хорошее слово, как известно, оно и кошке приятно. А кто ж откажется послушать какой ты расписной да козырный? Никто. Иногда, правда, Железнов сам себя ругал за такие проявления слабости, но продолжал эту самую слабость проявлять. Возраст, наверное. – Поехали, Витёк, тут, я смотрю, и без нас справятся.
К машине подбежал кутающийся в дублёнку директор детского дома.
- Владимир Константинович, уже уезжаете? – заискивающе спросил он.
- Ну.
- Вот, тут подпишите, – директор протянул что-то в открытое окошко «Лексуса», Железнов быстро пробежал документ глазами не нашёл ничего криминального и расписался дорогой (баксов девятьсот) ручкой.
- Остальное Танька сделает (помощница Железнова), – бросил он директору и нажал на кнопку, стекло в окошке поднялось. – Поехали, Вить.
- Куда, Владимир Константинович?
- Домой, Витя, домой. Мы едем домой, – устало сказал Владимир Константинович и откинулся в удобном сидении «Лексуса». Под шинами мерно потрескивал мартовский снег, в салоне было тепло, лёгкое покачивание убаюкивало, и Владимир Константинович задремал. Проваливаясь в царство Морфея Владимиру Константиновичу вдруг, привиделось лицо одного старого знакомого, того, кого всегда хотелось забыть, но не получалось. Человека из прошлой жизни, с которым общался так давно, что казалось, и не знал он его вовсе. Он снился Железнову тогда, когда почти звериное чутьё Владимира Константиновича чуяло какую-то опасность. Впервые он приснился в декабре девяносто второго – перед арестом.
Машину тряхнуло на ухабе и Владимир Константинович проснулся, с нехорошим чувством тревоги. Чутьё его никогда не подводило, а это значило, что впереди в Дубне ждала его какая-то опасность. Но это бред. Опасности взяться неоткуда было! Хотя, с другой стороны, претендентов на то место, которое Владимир Константинович занимал сейчас, на политической и деловой карте Подмосковья, было хоть отбавляй. Владимир Константинович посмотрел на улицу через наглухо затанированное стекло и окунулся в воспоминания…
Если бы маленькому Вовке Железнову кто-нибудь сказал бы, что в начале марта 2006 года он будет председателем правления крупной компании, в орбиту которой входят производственные объединения, строительные фирмы, рестораны, сеть магазинов, сеть АЗС и много ещё чего, он бы рассмеялся рассказчику в лицо. А то и тумаков бы навалял. Во-первых, он просто не понял бы как можно быть председателем правления какой-то непонятной организации! Допустим, ему бы разъяснили, что это типа как сейчас секретарь обкома партии. А может даже и покруче! Допустим Вова, и понял бы… но. Тогда, когда Володька Железнов или как его чаще тогда свои же называли Вова-Молитва (за привычку креститься и шептать молитву перед походом на дело) только начинал делать первые свои шаги в криминальном мире он и не мечтал о каком-то гипотетическом «господстве» (потому так и улыбался сейчас, когда в средствах массовой информации Подмосковья его называли «господин Железнов»). Воровство для Железнова в те времена (середина и конец семидесятых) было лишь способом хоть как-то вырваться из того жалкого существования, что волокла его семья.
Раздолбай большой, однако сильно хитрожопый (извините за такую характеристику, но другими словами его охарактеризовать трудно). Ещё пару слов о Вове. Во время драк он кричал громче всех, но когда доходило дело до самого рукоприкладства, без тени стеснения отходил в сторону и поглядывал, а потом когда уже всё заканчивалось, он как бы выходил из тени и что называется «раненых добивал». Однако трусом он не был. Он был именно хитрожопым. Всё всегда выворачивал в свою пользу, благодаря своему с детства подвешенному языку. Но и постоять за себя он умел, занимаясь в секции бокса. Так вот. Шпана с недавних пор занималась уличными гоп-стопами. Чаще всего схема была до смеха проста: один толкает прохожего, второй падает ему под ноги, третий либо срывает шапку, либо вырывает портфель (сумку, чемодан, походный рюкзак) и все трое потом разбегаются в разные стороны. Несмотря на то, что город был небольшим, их поймать, да что там поймать, опознать-то так и не смогли. Наверное, им улыбалась Удача, в жизни вообще так часто бывает, Удача улыбается тем, кто не всегда этого заслуживает.
Хотя всё же их кое-кто заметил и даже опознал. Недавно их подмяли под себя профессиональные жулики, хотя «подмяли» громко сказано, ну, скажем так – склонили к сотрудничеству. Хотя, конечно, семнадцатилетние пацаны вряд ли смогли бы противостоять людям с сурьёзными судьбами, в случае характерного конфликта. Короче говоря, с недавних пор «молодая шпана» стала «физическим» резервом жуликов. Время менялось, и «зарабатывать» деньги профессиональным уголовникам становилось труднее. А сейчас всегда под рукой были голодные, сильные и главное борзые пацаны, готовые по первому или второму сигналу разорвать любого в лоскуты.
Вова всегда выделялся из рядов сверстников не по годам мудрыми поступками и резкими решениями. Шло время. Вову стали привлекать к «работе» посерьёзнее. Однажды, после неудачной попытки влезть через форточку к одному из членов горкома партии (хозяин вернулся домой раньше времени) Вова впервые попал в руки милиции. Остальные скокари (два человека) страховавшие полезшего в окно Железнова вовремя срисовали подъехавшую «Волгу» хозяина хаты (тот забыл что-то из садово-огородных принадлежностей) и свалили от греха, посчитав, что экзамен Вова провалил. Это было действительно чем-то вроде экзамена, так как на серьёзное дело со старшими коллегами Железнов шёл впервые.
В отделении милиции Вова загнал «дурочку», мол, шёл мимо, увидел окно открытое, решил проверить, смогу залезть али не смогу. Смог, дяденька, смог. Умысел? Господь с вами, люди добрые, какой же умысел-то! Я ж маленький совсем, дяденьки, как же так! Меня в пионеры скоро примут, комсомол опять же! Кто навёл? Да что ж это вы русского языку-то не понимаете, Господи ты, Боже мой! Я ж сказал: шёл мимо, смотрю – окно открыто… Что? Кто рожа немытая? Да какое вы право… Ой, бл…ь! Зачем же по рёбрам-то… Су… Сука… Ах-х-х, бл…ь!
Били Вову не долго и не сильно, всё ж таки не звери в уголовном розыске работали. Но он молчал. Естественно Железнову не поверили. И коню было ясно, что парня на хату навели, больше того, что паренёк был там не один. Но доказательств пока не было. Свидетелей не нашлось, никто ничего не видел. А может, кто-то что-то всё-таки и видел, да только, бабульки говорят, что в ту квартиру, где мама видела двух подозрительных мужиков и парнишку молодого пялящихся на форточку на первом этаже вчерась заходили гости. Пара угрюмых мужиков полчаса говорили о чём-то с главой семьи, расстались на повышенных тонах. А вечером пятеро молодых подонков избили дочку, что выводила собачку Лайку погулять на игровую площадку. Так что – никто, ничего. Тс-с-с. Молчу-молчу.
В камеру ИВС Вову притащили под руки. Идти он не мог, говорить тоже. Водой только умыли, да бычок «родопины» в зубы сунули, гуляй с Богом, сын наш…
Всю ночь Вова не спал. Во-первых, было просто больно, а во-вторых, голову Железнова занимали мысли совсем другие, нежели о хорошем сне. Железнов уже достаточно давно крутился в криминально-жульническом мире и прекрасно знал его неписанные законы. Не попадайся, но если попался – молчи. Не можешь молчать – бери всё на себя, за группу больше дают. Но лучше не попадайся. И так далее. Сдавать Железнов никого не собирался, но и сидеть за то, что по сути-то и не совершил (ведь хозяин квартиры вызвал милицию тогда, когда Железнов только собирался выносить вещи из квартиры, а украсть по настоящему он ничего не успел) ему не хотелось. Не справедливо это, православные! Я ж не украл ничего!
Болела челюсть, рёбра и почки, но в целом было терпимо, привыкшему к открытым ударам на секции бокса Железнову было даже не больно (потому как боксёрам вообще больно не бывает!). Обидно было. Ближе к утру к Железнову подсел мазурик из постоянных сидельцев и прошептал на ухо, мол, молчи, мол, ничего не говори, мол, в беде не бросим. Вова поморщился и кивнул.
Менты злились, но вменить малолетке кроме «хулиганки» было нечего. Начальник ругался, мол, раздолбаи, не могли подождать, пока щегол не вынесет чего из хаты. Опера хмурились, но говорить, что собственно это не они его застукали, не стали. Дальше – больше. Нам разведка доложила точно, что следователя, которая вела «дело Железнова» (а дело позарез надо, так как квартира не кого-нибудь, а члена горкома партии!) накануне подвозили на красивой чёрной «волге», а ручку ей целовал пожилой годами, но крепкий телом дядя с седым ёжиком на голове и морщинами в уголках глаз. Короче, через пятнадцать суток в синь избитый Вовка Железнов вышел таки на свободу, а его дело было прекращено с формулировкой «за отсутствием состава преступления», так как из объяснения товарища Железнова ясно следовало, что он шёл мимо, увидел открытое окно ну, и как там дальше по тексту. Посмотреть просто парень решил – влезет али нет. К соревнованиям готовился. По шахматам. А тут злые дядьки налетели, и давай пугать! Давай по почкам бить! Ух, Сталина на них, супостатов, нету (один из оперативников задерживавших и допрашивавших Железнова сам через полгода будет осужден за рукоприкладство, кто-то там умрёт после допроса)!
Конечно, Железнову повезло. Он будто действительно чем-то приглянулся Судьбе, а она девушка с характером, если кто понравился – всё. Не отпустит. И не важно, что дела и поступки, совершаемые под присмотром этой взбалмошной дамы не всегда (и это мягонько, так, говоря) укладываются в рамки закона. Да и сам закон…
Но ведь и не в Судьбе дело было. Вернее – не только в ней. Володя Железнов приглянулся одному очень серьёзному и авторитетному человеку (звёзды наколотые на плечах этого человека говорили красноречивее любых рекомендаций автора). Чем отличается руководитель от хорошего руководителя? Правильно. Умением видеть перспективу. А перспектив в Железнове было хоть ложкой вычёрпывай, во всех областях перспективный был молодой человек.
В синь избитый Железнов вышел из ворот ИВС и втянул свежий (после камеры - свежий) воздух и стал прикидывать, в каком направлении идти дальше. Не в глобальном смысле, а в совершенно прямом, никаких выводов из случившейся истории Вова не сделал, более того – он был уверен, что всё закончится именно так. Из-за угла выкатилась шикарная чёрная «Волга» на заднем сидении сидел пожилой мужчина с седым ёжиком на голове. Он не окрикивал Железнова, так как это было ниже его ранга. С переднего сидения выскочил мужичёк (тот самый, что в день задержания подсел к нему в камере) и подвёл ничего не понимающего Вову к машине. Внутрь, однако, его не звали.
- Ты молодец, – сказал «седой ёжик» Вове. – Ты никого не сдал, ничего не сказал, живи так же, как жил… Я за тобой буду приглядывать…
Машина сорвалась с места, а Вова понял, что только что произошло что-то, что сильно меняло его жизнь. Его Владимира Железнова семнадцати лет отроду. Он теперь стал чем-то вроде помазанника Божьего. Шёл 1979-й год.
Встречали Вовку, как на Земле встречают космонавтов, после удачного приземления. Слух о подрастающем воровском таланте распространился по маленькой Дубне и даже дальше, мгновенно. На пьянке, устроенной в честь его освобождения, пиво лилось рекой, водка брызгала фонтанами. Вовка сидел во главе круглого (реально круглого) стола как именинник или генсек какой-то. Естественно Железнов прекрасно понимал, что до конца ни одному из присутствующих доверять нельзя. При первом же удачном (или наоборот – неудачном) раскладе Вовку легко могли подсадить на перо. Или ещё хуже – железякой, какой тяжёлой, по черепушке отоварят и Вася крякал.
Вова в свои неполные восемнадцать лет уже обладал совсем не детской интуицией и таким же цинизмом. Он стал общаться с гремевшей в те годы в определённых кругах Дубны компашкой со Второго Театрального проезда – семьёй Майоровых. Жуткие, доложу я вам, рожи. При всём при этом криминогенная обстановка в Дубне вплоть до девяностых годов была вполне терпимой. Да воровали, да избивали. Ну, дрались. Ну, резали иногда. Чаще, правда, в Наукограде совершались преступления на бытовой почве (как и по всей необъятной стране). Умышленные убийства, да ещё совершенные в составе организованной группы, да по предварительному сговору! Совершались крайне редко.
Вовку стали подключать к более серьёзным делам. Пять раз он лазал вместе с домушниками в квартиры, на этот раз удачнее. Секцию бокса Вовка (по мудрому совету «седого ёжика») не забросил, а наоборот – теперь он был одним из центральных персонажей секции. Вокруг Вовки, рассказывающего блатные байки с такой же интонацией, стали собираться не одарённые умом (зато одарённые силой) боксёры. Притянул он к себе и одного паренька из параллельного класса – Игоря Волкова. История у Игорька была грустная (хотя Вовке она такой не казалась).
Волков был постоянным участников различных соревнований, на всех уровнях (кроме, правда, Чемпионата Советского Союза) и поднимался не редко высоко, вплоть до полуфиналов… Да. Отец у Игорька был военным прошедшим Великую Отечественную Войну. Игорь всегда мечтал стать таким же, как отец. Он мечтал, когда настанет время, надеть форму и погоны и готовился терпеть все тяготы военной службы. Но… Не Судьба. В восемнадцать лет, на комиссии в военкомате у Игоря обнаружился порок сердца. Как такое заболевание не было выявлено при медицинских комиссиях, которые Игорь проходил в огромном количестве, оставалось тайной. А уж как ему удавалось достаточно успешно выступать на чемпионатах! Тут вообще я руки умываю (видимо для достижения результата тренера были готовы пойти на что угодно, даже на сокрытие результатов медкомиссии).
Порок был выявлен при медосмотре в военкомате и на успешной службе в армии был поставлен жирный крестище. Игорь выскочил из военкомата с красным щеками, как будто кто-то отхлестал его по этим щекам. Его естественно никто не хлестал, ему было обидно. По-детски обидно, как будто более сильный взрослый отобрал у него что-то ценное и дорогое для него. В парке Игорь натолкнулся на Железнова и компанию. И понеслось. Шёл «олимпийский» 1980-й год.
Пришли восьмидесятые и никто из тех, кто жил в Советском Союзе и в страшном сне не могли представить то, что великой Державе (со всеми её плюсами и минусами) осталось каких-то десять лет. И уж тем более никто не мог представить, что начнётся с развалом Союза.
Не могли этого представить и два молодых парня из Наукограда Дубна – Вовка и Игорь. Они просто жили по лихим законам того времени и, пока что, им это нравилось. Не знали тогда парни, что плату за хорошую жизнь придётся платить с процентами.
Страна менялась с наступлением перестройки. Менялся и преступный мир. В обществе давно циркулировали слухи об организованной спекуляции, о «цеховиках» и их «прикрытии», о том, что у них, что называется «всё схвачено». Одними из первых эти слухи проникли в среду спортсменов. Попадали они, надо сказать, на благодатную почву. Живее всех на слухи отреагировали боксёры. Спортсмены ещё мало, что понимали в уголовном ремесле и теневом бизнесе, но они шли на запах денег. И шли правильно. Шли они именно туда, где запах превращался в сами деньги. В конце восьмидесятых, по всей России, группировки спортсменов вынырнут не из неоткуда – они повзрослеют и наберутся опыта.
Взрослели Вовка и Игорь на базарных поборах и лёгких незначительных налётах. Не забывали они и про квартирные «скачки». Иногда превращая, чей-либо удачный «набой» в серьёзную выручку. Богатых людей в Наукограде было, конечно, на порядок (а то и на несколько) меньше чем в больших городах, но они всё же имелись. Директора заводов, новоявленные коммерсанты, учёные. Всех и не перечислить. На мелочевку Железнов с Волковым больше не разменивались.
Они взрослели и менялись вместе со страной. Изменения были и в одежде и в других внешних атрибутах. Те, кто знал Игорька Волкова, очень удивлялись, замечая скромного, в общем-то, положительного паренька в совершенно «конкретной» одежде и таком же окружении. Дубна городок маленький и все жители друг друга знали прекрасно. Слух о том, что Игорь стал незнакомое слово, пришедшее из иностранного лексикона, «рэкетиром» разнёсся мгновенно.
Первым пострадал отец. Алексей Борисович Волков умер от разрыва сердца в конце восемьдесят седьмого года. Он всего два года побыл дедушкой. Так как в восемьдесят пятом году, в марте, у Игоря родилась дочка. Маргарита.
Вован (какой там Вовка, что вы!) и Гарринча богатели и «поднимались» по своей «карьерной лестнице» достаточно стремительно. Благодаря своей лихости, твёрдости характеров, хитрости. Да и без помощи «седого ёжика», как раз и дающего в основном самые смачные набои, естественно не обходилось.
Всё закончилось в феврале девяностого года. Вернее, закончилась одна глава нашей повести. Но, как известно, если где-то что-то убыло – где-то что-то прибыло. С окончанием одной главы – неизбежно начнётся вторая.
В конце декабря восемьдесят девятого года главный заместитель «седого ёжика» Мухтар подсказал парням один интересный адрес. В городе Сергиев Посад. Парни (которые, кстати, теперь совсем не походили на рядовых «быков» в дешёвых турецких кожанках и драных спортивных штанах. Железнов и Волков были одеты в дорогие плащи и кожаные куртки, которые в то время достать было не просто, головы их вовсе не были коротко острижены – причёски были весьма демократичны. Они больше походили на хорошо одетых инженеров, хотя таких и не было на Руси отродясь. Тем не менее.) адресок запомнили и стали готовить операцию. Были привлечены старые знакомые взломщики и форточники (чтобы проникнуть можно было с разных сторон, так, на всякий случай) и несколько «бычков» для отвода глаз и подстраховки. Отработка адреса длилась почти месяц и в конце января ребята вошли в квартиры. Вошли удачно, унесли много чего ценного и даже не вспотели. Проблемы начались позже.
У директора одного из заводов (в квартиру которого и влезли Железнов с Волковым) оказалось много знакомых в криминальном мире Москвы (да он и сам, честно говоря, из этого мира происходил). Естественно криминальному миру Дубны тягаться с тем же миром из Москвы было смерти подобно. Очень быстро был вычислен человек выписавший заказ – Мухтар. Так же быстро были вычислены места, куда были скинуты дорогие вещи и иконы. Но этого хозяину квартиры показалось мало. Ему нужны были исполнители. Вот тут и стало жарко Железнову и Волкову. Они стали скрываться на левых квартирах, меняя их почти каждый день. Оборвали все контакты. Естественно долго так продолжаться не могло. Железнов вышел на связь с «седым ёжиком» и договорился о встрече. Железнов прекрасно понимал, что «ежу» гораздо проще сдать их московским, чем помогать и прятать, но свободолюбивая и лихая сущность Железнова не выносила того, что ему приходиться «гаситься как крыса» по чужим хатам. Вова плюнул и пошёл на встречу.
Встречались в неброском, но уютном ресторанчике. Железнов про себя отметил, что покровитель сильно постарел за эти годы. «Пора тя, дядя, сливать, пока ты меня не слил».
«Ежик» говорил долго, нудно, тихо. На хилую попытку Железнова заикнуться о Мухтаре (мол, он, сука, во всём виноват! Это он нас в блудняк втравил!) «ёжик» скривился и тихо сказал:
- Не надо о Мухтаре… О мёртвых либо хорошо, либо ничего. Нам о живых подумать надо, – видимо и «ёжик» понимал, что если московские найдут Железнова, то тот ведь не Тюленин, молчать не будет. А стало быть, и его «ежа» сдаст им со всеми его потрохами. А грешков за «ёжиком» было много. Он нарушал и тот закон, что увековечен в Уголовном Кодексе и тот, что никогда писан не был, но известен был многим. Много было грехов за «ежом». – Всегда поступай по старой мудрости – не хочешь сдавать своих, а не сдавать нельзя – сдавай чужих. Давай теперь подумаем, сынок, кто в нашем раскладе чужой.
Вова затянулся сигаретой и прищурился. Он сразу понял, о ком пойдёт речь. Дружба, она, конечно, дружбой, но табачок, он, как это не прискорбно, – врозь. Вова понял, что сливать надо Волкова. Ну, Волкова, так Волкова. Сколько ещё таких Волковых. Они проговорили долго, и домой Вова вернулся только под утро. Вернее домой-то он как раз не заходил. Железнов поймал какого-то школьника, сунул ему денежку и попросил позвать брата из 39 квартиры. Вова стоял в подъезде дома напротив и наблюдал. Парнишка честно отработал гонорар и через полчаса из подъезда, кутаясь в чёрное пальто, вышел Волков.
Встреча назначена была Железновым в парке ДМЗ. Волков сидел на скамеечке и курил. Вова быстрым шагом подошёл к скамейке. Не протягивая руки, стал говорить:
- Пи…ц тебе, Игорёк. Разбегаемся. С сегодняшнего дня мои данные забудь. Всё.
Он резко встал и быстрым шагом отправился прочь. Это последнее, что он мог (да и хотел) сделать для Игоря. Игорь ещё долго сидел на лавочке и щурился на падающий снег.
Через несколько дней Игоря увезут из двора его же дома, где он разговаривал с дочерью трое мужчин представившиеся его жене сотрудниками РУОП Московской области. Жена ещё долго ждала повестки в суд на мужа, но так и не дождалась. Она вообще плохо разбиралась в юридических нюансах.
Больше Игоря Волкова никто не видел.
(В апреле, в лесу под Дубной на Дмитровском шоссе, случайным заблудившимся собачником был обнаружен изуродованный труп мужчины. Труп опознанию не подлежал, единственное, что можно было сказать, это примерный возраст. Около тридцати. И не пожил вовсе. Впрочем, подобные находки в девяностых годах появлялись в Подмосковных лесах всё чаще и чаще, а потому на изуродованный труп особого внимания не обратили. Это было лишь началом.)
Дальше были угарные девяностые. По всей стране новоявленные хозяева жизни проникали в составы правления реорганизованных и приватизированных предприятий. В Дубне-то, правда, по большому счёту, брать было нечего, разве что разворовывать Машиностроительный Завод, так этим с большим удовольствием занимались его непосредственные служащие и руководство.
Вова, чудом переживший инцидент с «Сергиево Посадской квартирой» всерьёз занялся земельными афёрами. А чо? По математике у Вовки всегда твёрдое «удовл.» стояло. И это «удовл.» вполне удовлетворяло Вовиным амбициям и прекрасно помогало реализовывать свои возможности и удовлетворять свои потребности. Он мотался по городу на тонированной девятке, даже в угоду времени снова сменил имидж (фикса, короткая стрижка, цепка «рыжая»), чтобы сильно не выделяться, общался с представителями городской (и не только) власти. Те, кстати, обращали внимание на резко контрастирующий Вовин лексикон (достаточно обширный, Игорьку Волкову спасибо. С кем поведёшься, как говорится…) и его внешний вид. Он стал обрастать связями с представителями власти и правоохранительных органов Дубны (и не только).
Ума не лезть в Московские разборки (где как раз в это время всё и «разбирали») Железнову хватило. Инстинкт самосохранения у Вовы работал исправно всегда. Особенно он обострялся в моменты опасности. Он прекрасно понимал, что лезть в столицу с десятью калеками, которые «числились» в его «труппе» мягко говоря – глупо. Он и не лез. Железнову пока хватало и Дубненских (и не только) дел.
(Кстати говоря, весь этот бандитско-криминальный карнавал, начавший гастроли по всей стране в начале девяностых, каким-то чудом миновал скромную и маленькую Дубну. Во-первых, брать и отнимать в городе было по-большому счёту нечего, за рэкетиров постаралось родное государство. А во-вторых, среди молодёжи, (уже много лет спустя в начале нового тысячелетия), активно циркулировали слухи о том, что как раз в начале девяностых в городе на каких-то мирных переговорах побывали несколько лидеров областных группировок, им просто нужна была нейтральная территория, и, что, мол, признали они Дубну «нейтральной территорией», так называемой «зоной отдыха», где запрещены были различные разборки. А что? Городок у нас маленький, уютный, Волга опять же по середине него протекает! Кайф! Так что в городе было чинно и спокойно. В доказательство могу привести один эпизод из жизни. Однажды приехали к нашей семье гости из Москвы. Они потом долго удивлялись и говорили, что у нас классный город – ночью прогуляться спокойно можно, не опасаясь за жизнь, кошелёк и здоровье. Нет, были, конечно, исключения, но, как известно, куда без них.)
Вова поднимался и богател. Приобретал статус «почётного гражданина». Всё рухнуло в декабре 92-го года. Сотрудники РУОП Московской области (на этот раз настоящие) нахватили Вовку за одно из его старых делишек, где кто-то из «терпил» Вовиного рэкета что-то вовремя вспомнил. (Ходили слухи, что за несколько дней до «просветления памяти» к этим потерпевшим заезжал некий мужчина на чёрной «Волге» с седым ёжиком на голове).
Опера ворвались в Вовину хату как раз в самый интересный момент. Когда пара самых рьяных оперативников распахнули дверь в комнату, из которой доносились женские стоны и мужской рык, Вова, лёжа на какой-то барышне (которая, к слову, ваще никак не отреагировала на появление сотрудников милиции в штатском) обернулся и с непередаваемой издевательской ухмылкой прохрипел:
- Дайте кончить-то!
И странное дело, опытные оперативники, проведшие не одно задержание, смутились и прикрыли дверь. Через пять минут из комнаты вышел потный и довольный Железнов. Он застегнул ширинку на брюках и протянул руки.
- Ну, видите в закрома.
Когда его повели в «закрома» он и не подозревал о том, что экскурсия по ним будет несколько длиннее, чем он рассчитывал.
Суд над Железновым Владимиром Константиновичем прошёл образцово показательно и нереально быстро. Уже в мае девяносто третьего оказался Владимир Константинович в колонии строго режима на Урале за «вымогательство в составе организованной группы». Ему дали четыре года. Нормальный срок за нормальную статью.
Подробности отсидки Владимира Константиновича мы ради экономии времени опустим, можно осветить только один момент. Один из сидельцев тихой тёмной ночкой по ба-альшому секрету поведал Вове, что каким-то боком к его посадке имел отношение «седой ёжик». Мол, разговаривал (сам!) с потерпевшими, то, сё, бараньи яйца. Вова только ухмыльнулся и сказал, как сплюнул: «да я знаю!».
Вышел Владимир Константинович по условно-досрочному в девяносто шестом, не досидев почти год. Он вышел повзрослевшим, заматеревшим, приобретя ещё больше веса и авторитета в соответствующей среде. Теперь у него было не только хитрость и сила, но и срок за плечами, а это не мало.
С другой же стороны как раз этот срок и мог помешать Вове стать тем, кем он в итоге стал. Отсидев три года он много думал и понял (хотя это он понимал и раньше) что на разбоях и вымогательствах много не заработаешь. У Железнова ещё остались некоторые «темы» и связи с девяносто второго года, но город к его освобождению изменился.
Первая новость, которую Вова узнал, когда приехал в город это то, что от сердечного приступа скончался «седой ёжик». Вова всю ночь пел и танцевал на поминках старого шакала. А на утро занялся делами.
Где силой, где уговорами, а где и шантажом (компромат на чиновников и ответственных лиц у него сохранился ещё с начала девяностых) Вове удалось занять пост заместителя директора одной из авторемонтных мастерских, а уж там понеслось…
Вова снова рос и богател, вокруг него было много бритоголовых дебилов, но и умные люди с университетскими дипломами тоже имелись, так как Вове не хватало образования, а на чутье и интуиции далеко не уедешь. Он обрастал имуществом, женился на Яне, вдове Игорька. Её он встретил в одной из парикмахерских, где Яна работала цирюльницей. Естественно никакого долга перед Игорем Вова не чувствовал, просто ему нужно было легализовываться, приобретать имидж солидного и серьёзного человека, да и Яна совсем не крокодилом была.
Да и если по чесноку не из-за неё он на ней женился (извините за каламбур), и не из-за квартиры, сами посудите, у Вовы уже была четырёхкомнатная квартира на проспекте Боголюбова в новом доме (это центр БВ), а у Яны двушка на отшибе «тридцатки». Дело было не в этом.
У Яны подрастала дочь. Марго грозила вырасти в шикарную даму. У неё с детства уже проявлялись барские повадки: высокая, стройная, с надменным взглядом насмешливых серых глаз. Неестественно чёрные волосы, которые она ни разу не подкрашивала. Вообще всё её естество было каким-то аристократичным, видимо передались гены интеллихента Волкова. И этот взгляд. Однажды, когда Марго как-то исподлобья посмотрела на Железнова, того, как будто током дёрнуло. Такой мощный и волевой взгляд Вова встречал только на зоне, у одного старого карманника, который тянул пятый срок и всё за карманные кражи. Это вызывало уважение. Столько силы и ненависти он углядел в том взгляде школьницы, что поначалу немножко затревожился. Потом тревога сменилась желанием. Диким каким-то животным желанием.
Вова совсем не был извращенцем, и совращать малолетнюю Марго он не собирался. Он решил, что будет ждать того момента, когда она вырастет. Он умел ждать. Шёл 2000-й год.
В 2001-м году случилось несчастье. Яна, в последнее время ставшая злоупотреблять спиртным (её мама умерла в расцвете лет от алкоголизма, так что теперешние Янины возлияния легли на благодатную почву. Гены.) и наркотиками, вывалилась с балкона. «Переборщила с дозой и потеряла берега» – твердил Вова рыдающей (некрасиво, по бабьи) в голос Марго. Она любила маму, несмотря на все её недостатки, на развивающийся алкоголизм. Марго считала, что мама пьёт и ширяется из-за отчима. Она терпеть не могла «дядю Вову», который удочерил её. Она это и не пыталась скрывать, но странно, казалось, что её взбрыкивания против воли отчима только сильнее заводили его.
«Это» случилось после похорон. Марго перебрала на поминках, но пьяной не была. Она сопротивлялась, кричала. Никто не слышал, да и слышать было некому. В пустой квартире они были вдвоём. И Янин портрет с чёрной полоской в углу.
Она долго плакала, а Железнов гладил её по её иссиня-чёрным волосам и приговаривал «дурочка, ты не представляешь, какие перспективы перед тобой открываются! Я ж женюсь на тебе! Да! Не веришь! Ничего, дурочка моя, стерпится слюбится!»
Выкидыш случился прямо перед выпускным. Естественно, как только Железнов узнал о возможном появлении наследника (УЗИ показало мальчика) он тут же потащил Марго в ЗАГС. Поженились с шиком, чинно и красиво. Белый лимузин, все дела.
- Альберт Железнов! – мечтательно говорил во время первой брачной ночи Владимир Константинович. – Какая династия будет, а! Какая порода пойдёт! Вот у нас, где весь этот город будет! – и показал Марго кулак.
Железнов примчался с каких-то переговоров в квартиру ночью, так как Марго не поднимала трубку. Долго ходил по квартире, кричал, звал жену. Наткнувшись на закрытую дверь в ванной сразу же её выбил. Марго лежала на полу, изо рта шла пена. Пульса почти не было. Железнов мгновенно поднял её на руки и выбежал из квартиры. Нарушая все возможные правила, он примчался в больницу.
- Х…й с ней, с бабой! Ребёнка спасите! – орал он врачам. – Любые деньги плачу! Тебе? – схватил он одного за грудки. – Или тебе? Кому? Идите, работайте! Х…и стоите-то! Слышите? Любые!
Ему сказали, что дело было не в деньгах. Марго, видимо, по неосторожности (беременные такие неосторожные) перепутала витамины, прописанные врачом с успокоительным. Да и при падении Маргарита Игоревна сильно ударилась об пол. Спасти Альберта не удалось.
Железнов пил неделю. Видеть жену он не мог, да и честно говоря, теперь потерял к ней всякий интерес. Нет, деньги на лечение он ей давал (у Марго случилось психическое расстройство и её пришлось на полгода положить в клинику под Яхромой), квартиру отдал и даже на развод не подал, так как женатый мужчина это не то, что разведённый. В деловых кругах, где он сейчас крутился, это тоже имело большое значение. Но на брюнеток он больше не смотрел.
Город рос и развивался и Владимир Константинович, погрузившийся в дела с головой, имел к этому непосредственное отношение. Ремонтировались дороги и тротуары, парки и фасады зданий, стали вырастать супер и гипер маркеты такие модные в Москве. Был построен водный стадион (кстати, один из лучших в России) где проходили этапы различных чемпионатов по аквабайку, водным лыжам и прочим водным видам спорта. Снимало центральное телевидение, приезжали иностранные туристы. Железнов имел долевое участие в нескольких строящихся объектах. Гостиница, торговые центры. Был одним из учредителей строительной фирмы, которая заложило строительство трёх модных домов типа «Фрегат».
В Дубне началось строительство Центра Программирования, так называемая Силиконовая долина и там «Железнов и Партнёры» принимали самое деятельное участие.
Волноваться Владимиру Константиновичу было не из-за чего. Скоро он станет депутатом областной думы и в свои сорок четыре года заживёт как белый человек…
Чувство тревоги не отпускало и Владимир Константинович, чтобы немного успокоиться достал пижонский портсигар и, вытащив из него коричневую сигарету с наслаждением закурил.
- Что, Владимир Константинович, сон плохой приснился?
- Приснился. Голова болит.
- А это у вас из-за перемены погоды, наверное. У меня тоже с утра что-то голова побаливает. Да тут ещё с ремонтом этим впросак попал.
- А ты знаешь, что такое «впросак», Витя? – усмехнулся Железнов.
- Нет.
- Попасть впросак, Витя, это значит угадить в промежуток между п…й и анусом. Сам понимаешь, приятного мало. Только людей насмешишь. Чо у тебя там с ремонтом?
- Да, представляете, заказали двери в комнаты, а они на шесть сантиметров больше, чем надо!
- Небось, в конце месяца план гнали.
- Во-во и я о том же!
- И чо ты сделал?
- Что? Пилить пришлось!
- Самому? – вяло поинтересовался с заднего сидения Железнов.
- А кто ж за меня это сделает-то?
- А что за контора?
- «Флекс-хауз» какой-то, не знаю, баба моя нашла.
- А-а-а, Владик хулиганит. Ладно, я договорюсь, заменят тебе двери.
- Спасибо, Владимир Константинович, – прижал руки к груди Витя. – Только вы не подумайте, что я об этом заговорил, чтобы вы помогать взялись! Вовсе нет, я просто… чтобы беседу поддержать.
- Ты на дорогу смотри! «Подумайте», ты сам-то понял что сказал? Обижаешь ты меня, Витя, когда я думал-то?
- В Дубну въезжаем, Владимир Константинович, куда править?
- Домой, Витя. Я тебя сегодня пораньше отпущу. У меня ещё дельце одно есть.
- А как же?
- Да не ссы ты, Витоль, всё будет нормально. Сам за рулём сто лет не сидел. А может и не поеду никуда, спать завалюсь. Не знаю пока.
«Лексус» подъехал к подъезду Железнова. Водитель и пассажир вышли, обменялись рукопожатиями и отправились в разные стороны – Витя на автобусную остановку, а Железнов домой. На вечер была назначена одна очень важная встреча. Появившееся во сне лицо Волкова окончательно испортило ему настроение. Нужна была срочно разгрузка.
Владимир Константинович надел свитер вместо сорочки и пиджака и подошёл к зеркалу в прихожей. Из отражения на него смотрел красивый черноволосый мужчина с аккуратным пробором ровно посередине лба, с седыми висками и модной, трехдневной щетиной. Железнов остался доволен осмотром и отправился в гости. Его ждала Альбина.
Альбина (в миру обычная студентка третьего курса Дубненского Университета Светлана Миронова) не была проституткой, а была бл…ю. Для тех, кто не понимает в чём разница, поясню. Проститутка это профессия, а б…ь это состояние души. Последних, в глубине души, презирают все мужчины, но прожить без них ещё никому не удавалось. И те и другие занимаются сексом за деньги, но вот проститутки не требуют какого-то особого ухаживания, то есть самого процесса завоевания, а вот с б…ми чаще всего приходится повозиться. Возился с Альбиной Железнов не долго. Отказываться от ухаживаний ТАКОГО мужчины было как-то глупо. В итоге Железнов теперь снимал любовнице квартиры, правда, в тихом месте, на отшибе города. Нет, Железнов ничего и никого не боялся, просто афишировать отношения со студенткой он не собирался, тем более, что в официальных пассиях у Железнова числилась тридцатилетняя преподавательница того же Университета. Да и Альбина (Светлана) верность Железнову, мягко говоря, не хранила. Последней её связью числился чернявенький парень Серёжа. Серёжа был её ровесником, и работал копателем на кладбище. Он был хмурым, но интересным молодым человеком с разносторонними интересами. Хотя кладбищем от него попахивало. Всё-таки профессия оставляет отпечаток на человеке. Встречаться они начали около месяца назад, и Володьке об этом знать было вовсе не обязательно. Хотя она и не скрывала этого. Просто не говорила. А если бы Володенька спросил, она бы честно ответила.
Железнов притормозил машину у подъезда, вышел, огляделся. Безлюдный двор колодец, гаражи. Знатное место для гоп-стопа, кричи-не-кричи, подумал он и прошёл в подъезд. Владимир Константинович не обратил внимания на два сигаретных огонька вспыхивающих и погасающих в окнах двух подъездов напротив и слева.
Отработав обязательную и две произвольных программы, любовники переместились на кухню. Альбина, окутанная одеялом, готовила что-то у плиты, а Железнов в брюках и босиком сидел за столом и пил холодный чай. Альбина украдкой посматривала на Володьку. Этот мужчина ей определённо нравился – сильный, без брюшка, остроумный и ухаживал красиво. Они с Серёжей были очень похожи оба мускулистые, оба чернявенькие, да и в лицах их было что-то схожее. И глаза. Пару дней назад на этом самом месте сидел и Сергей и, ревнуя её к нему интересовался, часто ли Володька её навещает. Альбине по-женски нравился интерес, который проявлял Сергей к сопернику, она прекрасно понимала, что парень ревнует, и подливала масла в огонь страсти. Всё выложила, нигде не приврала.
На глаза Железнову попалась брошюрка лежащая на столе, он поднял её и стал читать вслух:
- Всем-всем-всем! Внимание студентов! Грандиозный конкурс красоты «мисс Универ» подходит к своему логическому завершению и входит в финальную стадию! Финал пройдёт 23 марта! Будем рады видеть всех! Это что?
- Там же написано – конкурс красоты.
- У-у-у, всё как у взрослых. Слушай, а почему я не знаю?
- Не знаю, – пожала Альбина плечиками, – там, в списке спонсоров твоя фирма числится. Я думала ты в курсе. А вообще я думала, что тебе Ирка сказала, – ехидно улыбнулась Альбина.
- Хватит про Ирку (та самая преподавательница), сказал же… А насчёт спонсорства… Вообще-то что-то припоминаю, Танька что-то такое говорила. Да она столько всего говорит. Ладно. Ты-то участвуешь?
- А как же? В финал вышла! – гордо подняла Альбина головку. Она, наконец, приготовила (в результате это оказалась яичница) то, что готовила и поставила тарелку перед Володькой, а сама налила себе кофе и устроилась за столом напротив Железнова. – Пацаны наши только и делают, что дни считают до финала, слюнки глотают.
- Чо так?
- Как это? Конкурс купальников!
Железнов презрительно фыркнул.
- Что? А ты бы не глотал? – ехидно поинтересовалась она, отхлебнув из чашки. – Ты в моём возрасте, небось, ходок был ещё тот? А? Судя по тому, сколько у тебя сейчас баб?
- Ходок? Да в каком-то смысле я был ходок. Ходка у меня действительно есть. Только тс-с-с, никому! А в твоём возрасте, радость моя, не было конкурсов красоты-то! Вот так. А Брежнев был. А что касается пацанов твоих, так молодые они ещё, потому дураки.
- Это почему? – инстинктивно встала на защиту пацанов Альбина.
- Потому. Чего они ждут? Конкурса купальников? Дураки я ж говорю. Женщину раздевать надо! В этом интерес, охота! А ежели она и так голая, чего ж тут интересного? Ничего, повзрослеют, поймут.
- Ой, да они такие дураки ещё, думаю, никогда не повзрослеют! Тут случай прикольный был на днях…
И Альбина привычно начала щебетать о чём-то, о своём, студенческом. Железнов никогда не был студентом и больше того – никогда не хотел им стать, а потому не понимал той радости, которая появлялась в голосе Альбины и Иры, когда они говорили об Универе. Железнов был сделан и воспитан в совершенно другой, более жёсткой и жестокой атмосфере. А потому и смеялся (да и смеялся по-другому) он над другими шутками, нежели его пассии. Железнов был битым и очень взрослым человеком, намного взрослее своих женщин. Он видел жизнь. О вообще считал, что Жизнь лучше всех знают только три категории людей: военные (те, которые побывали на войне), врачи (в основном это хирурги, ещё больше это военные хирурги) и зэки. Потому что эти категории людей видели Смерть. Видели ад на земле, в то время как студенты корпели над учебниками. Он не принадлежал к интеллигенции (к интеллигентам Вова относился брезгливо, или как-то снисходительно, мол, они есть, но это ничего не значит), он относился к категории людей, которые считали, что миром правит Сила и Хитрость. Тот, кто сильнее тот и прав. Пережившему российское Смутное Время девяностых и ощутившему все его прелести на собственном горбу Железнову была гораздо ближе поговорка «если в России не украдёшь, то в Рай не примут» нежели латинское Scencia potencia est, что в переводе означало «знание – сила». Потому Железнов и относился так снисходительно к «жизненному опыту» своей постоянной Иры. Он просто вырос в «другом мире».
Однако всё чаще на Железнова нахлынывали волны сентиментальности, и он становился мягким и нежным. Даже ранимым. Именно такое его состояние больше всего нравилось Ире. У Вовы увлажнялись глаза, надрывался голос и гладил он её нежно-нежно. При Альбине Железнов себе не позволял такого поведения, поэтому и знала она его как крепкого и грубого. На самом же деле пережившему ужас и страх преследования и отсидки Железнову иногда просто необходимо было расслабиться. И, возможно, даже «поплакаться» Ирке в жилетку, вернее не в жилетку а в… Ну, понятно. Хотя самому себе Железнов никогда в этом не признался бы. Он был воспитан по-другому.
- Слушай, а ты рожать собираешься? – вдруг спросил он.
Альбина так не ожидала этого вопроса, что чуть не подавилась кофе.
- Да пока нет.
- А почему?
- Ну… Это… рановато пока… Я ж ещё успею всегда, у меня лет шесть в запасе есть. А ты это к чему, я не догнала, что-то?
- Тебе сколько лет?
- Это очень не вежливый вопрос по отношению к женщине.
- Перестань.
- Мне двадцать годиков. – Показала Альбина четыре раза пальцы свободной руки с совершенно инфантильным выражением лица. – А чо?
- И рожать не собираешься?
- Да нет, я ж сказала!
- А представляешь, жила на свете девочка и рожать тоже не собиралась и не планировала. А её бы какой-то злой дядька снасильничал бы и она залетела.
- А сколько лет? – заворожено спросила Альбина.
- Ну, допустим, семнадцать…
- Семнадцать, – ахнула Альбина, хотя знала и более ранние примеры «залёта».
- Семнадцать, – хрипло повторил Железнов, сердце защемило, заломило виски, погода чёртова! – А она его не любила бы. Да что там не любила… может и… ненавидела… что ли… А она теперь носит под сердцем ребёнка… Его ребёнка… Нежеланного. Она бы была вынуждена носить не желаемого ребёнка, потому что он так решил. Как бы она относилась к этому мужчине?
- Ну, не любила бы это точно. Может и ненавидела бы…
- Да?
- Да, – твёрдо ответила Альбина.
Владимир Константинович откинулся к стене и закрыл глаза, но тут же распахнул их, так как в черноте появился силуэт Игоря Волкова.
- Возненавидела бы?
- Конечно. Володенька, ребёнок для женщины это святое, понимаешь, это то, о чём каждая девочка мечтает с детства. Представляешь, какая трагедия для женщины не иметь возможности забеременеть? Вам, мужикам, не понять. Это же женская суть – производит жизнь. Это святое. А посягнуть на святое – это же преступление! Но ещё хуже может быть только ребёнок от не любимого… Не-ет, страшно это…
- А ты смогла бы… ну… отравиться, чтобы спровоцировать выкидыш или типа того?
- Не-ет! На это может пойти только чудовище! А я не чудовище, Володенька, если ты ещё не понял. Это могла бы сделать, вернее, могло бы сделать какое-то безродное, бесполое существо. Человеком, назвать которое, трудно, а уж тем более – женщиной. Такое существо право ходить по Земле не имеет.
Железнов очень удивился, услышав от Альбины подобные, очень взрослые, рассуждения. А Альбина продолжала рассуждать.
- Это какую же надо иметь ненависть к отцу, чтобы убивать ещё не родившегося ребёнка. Он-то ведь, ни в чём не виноват! Он ведь там такой маленький, беззащитный, хорошенький. Нет. Если ты знаешь таких – то знай, Володенька – это не женщина. Это… это нелюдь. Она вообще много чего натвАрить может. НАТВАРИТЬ, Володя, от слова – тварь.
- Пойду я, – прохрипел Железнов. Виски ломило, сердце бухало, грозилось вырваться из груди. В груди нарастало какое-то неописуемое, необъяснимое чувство тревоги и опасности. Железнов очень доверял своей интуиции. Но сейчас-то опасности взяться было не откуда. Всем врагам Вова сейчас нужен был. На нём замыкались если не все, то многие контакты. Ненависть ненавистью, а бизнес бизнесом. Нет. Глупости. Он нужен. Он – Владимир Железнов.
Владимир Константинович вышел из подъезда, на улице было уже темно, фонари во дворе не горели. Странно, подумал он, неделю назад всё работало, надо поинтересоваться. Во дворе не было ни души. Но откуда тогда такое чувство опасности?
Из подъезда напротив вышел молоденький пацанчик, ровесник Альбинки (определил Железнов) кутающийся в шарф, обмотанный вокруг шеи поверх кожаной куртки. Откуда-то слева, тоже из подъезда, вышел второй. Пацаны на пьянку-гулянку идут, подумал Железнов. Но откуда тревога в груди? Первый подошёл и, похлопав себя по карманам куртки, спросил у Железнова открывающего машину:
- Извините, у вас прикурить не будет?
Тон Железнову понравился, не борзый. Вот только черты лица в вечерней мартовской темноте показались Железнову знакомыми, и голос. Он попытался получше разглядеть лицо парня и его глаза, но тот глаза показывать не хотел, наклоняясь к огоньку дорогой зажигалки. Железнов смотрел на его затылок, хотя они с парнем были примерно одного роста и одной комплекции. Казалось, парень специально так низко наклонился, чтобы Железнов не смог его узнать. Будто они всё же были знакомы. Но где он слышал этот голос? И откуда тревога? Неожиданно второй парень бесцеремонно положил руку на плечо потерявшему бдительность Железнову.
- Дядя, – сказал парень сзади.
- Оборзел ще… – обернулся Железнов, но договорить не успел. Что-то твёрдое и острое резко проникло в Железнова со стороны прикуривающего парня. Парень приник к Железнову всем телом, пряча удар ножом. – Ты ах-у-э-э… – прохрипел Железнов. Удары сыпались один за другим. Внезапно его развернул к себе второй, и, кажется, Железнов узнал его. Вернее он почувствовал своим чутьём кто это. Второй тоже стал бить Владимира Константиновича ножом, пряча удар вплотную приближаясь Железнова, фактически обнимая его.
Силы быстро покидали тело Железнова, удары теперь сыпались с двух сторон. Били профессионально, и если бы не какое-то дикое желание Железнова жить, он бы давно умер. Но где он видел Второго, и где слышал голос Первого? Этот вопрос вертелся в тухнущем сознании Железнова. Организм не сопротивлялся. Железнов мозгом уже ощутил, что он не жилец. Признал это. Поверил. После такого количества ударов человек не выживает. И тут вспышка! Он вспомнил. Он вспомнил его! Между тем парни повалили Железнова на мартовский снег, продолжая при этом протыкать его ножами, удары, правда, уже не скрывая. Под Железновым уже натекла настоящая лужа крови, пропитывающая снег и лёд.
- Ты… су--у-ы-ы-х-х-х, – хрипел Железнов, лёжа в неестественной позе, на правом боку.
Парни перестали наносить удары, а просто стояли над ним. Весь процесс убийства не занял больше тридцати секунд, только для Железнова последние секунды на Земле казались вечностью.
- Умираешь? – присел Второй на корточки и пристально смотрел в стекленеющие глаза Железнова. Владимиру Константиновичу не было больно. Ему было обидно. Он со всеми его деньгами, его влиянием. Он столько всего пережил. В таких местах выжил, а тут два гопника зарезали, как свинью, за… А за что? И почему такой знакомый голос? И почему он его узнал? Почему парень что-то у него спрашивает? Смысл вопроса Второго до Железнова не дошёл. Он просто видел, что рот убийцы раскрывается страшной чёрной дырой. Железнову стало страшно, и он захрипел что-то нечленораздельное, а парень продолжал смотреть на него пристально:
- Ы-ы-ы-х-х-э-э…
- Умираешь, – утвердительно сказал Второй.
- Ну, что, заглянул? – откуда-то с другой стороны существования, спросил Первый.
- Заглянул.
- Всё, валим!
Железнов, лёжа правой щекой на остром и холодном льду, увидел, как парни разбегались в разные стороны, оставляя его, Железнова Владимира Константиновича председателя правления ОАО «Железнов и Партнёры» лежать на снегу и умирать суча ногами в агонии.
Если бы кто-то сказал маленькому Вовке Железнову, что вот так закончится его жизненный путь (страшный и спорный) он бы рассмеялся в глаза рассказчику, а то и тумаков бы надавал.
Последнее, что увидел Железнов это пробегающую вдалеке, возле стены дома, чёрную дворнягу.
Затем перед ним появился Он.
Дальше была темнота.
Исчезла и она.

Глава III

«Брат»

Убийство виднейшего предпринимателя Подмосковья и возможно будущего депутата областной думы вызвало широчайший резонанс в средствах массовой информации Подмосковья. Все печатные и телевизионные источники наперебой да во всё горло кричали о начале нового передела собственности в Подмосковье. Другие причитали по поводу беспредела уличной преступности, с которой не желает бороться ни УВД Дубны, ни прогрессивная городская общественность.
Начальник милиции общественной безопасности города тут же выступил с опровержением, мол, на улицах плюнуть некуда от милицейских патрулей (пеших и на автомобилях). Во всём, тарищи, виноват уголовный розыск города, не проводящий умелых оперативно-целеустремлённых действий направленных на профилактику заказных убийств. А то, что убийство господина Железнова является заказным и ёжику с окраины понятно, тарищи! Разве ТАКИХ людей убивают уличные хулиганы? Не верю, тарищи, как говорил Станиславский.
Начальник тряс красной мордой, и убеждал телезрителей в том, что работа по раскрытию этого дерзкого преступления идёт полным ходом. Более того, уже имеются конкретные результаты. Да! Меньше часа назад задержана опаснейшая организованная преступная группировка в составе трёх граждан Таджикистана и одного армянина. Правда, задержаны они были немного по-другому делу, но какая разница! Работает милиция-то, тарищи! Работает! А вы говорите, как же вам не стыдно-то, право слово! Что? А, конечно-конечно, новая автомобильная стоянка уже функционирует и непременно под присмотром сотрудников ОВО. Звоночек в студии, следующий вопрос, тарищи…
В одном милицейский подполковник не соврал. Активная работа по раскрытию убийства Железнова Владимира Константиновича, шестьдесят второго года рождения действительно велась. Больше того, велась силами аж трёх серьёзных милицейских организаций, ну, по крайней мере, двумя серьёзными организациями. Первая организация – УУР ГУВД Московской области. Отделом по расследованию умышленных убийств, так как убийство финансового деятеля областного масштаба было местному УР явно не по зубам. Вторая организация – УБОП ГУВД Московской области. Эти серьёзные товарищи отрабатывали причастность покойного к преступным сообществам. В какой-то момент присоединился и УБЕП области. А на подхвате были сотрудники местного, Дубненского УВД. Они выполняли исключительно поручения (исключительно письменные) начальника следственно-оперативной группы организованной специально для расследования этого дерзкого преступления ставящего под сомнения диктатуру закона в России.
Одним из таких сотрудников был оперуполномоченный УР УВД Дубны – Вегов Андрей Леонидович. В тот злополучный вечер Андрей был дежурным по городу и одним из первых оказался на месте преступления. Посмотрев на машину убитого и на его документы, Андрей сплюнул и закурил. Ничего хорошего это не предвещало. К нему подошёл молоденький постовой, отдал Андрею честь и спросил:
- Ну, что, товарищ старший лейтенант? Что скажете?
- На лицо полное моральное разложение, – кивнул Андрей в сторону трупа.
Постовой не понял, шутит опер или серьёзно и задал новый вопрос:
- Увозить-то будете?
- Да не прям здесь закопаем.
Постовой понял, что у опера плохое настроение и отстал.
Ситуация была хреновая. Правда, был и положительный момент. Милицию вызвала «связь» потерпевшего, которая наблюдала весь процесс убийства из собственного окна, по привычке провожая взглядом любовника.
После того как рыдающую и орущую девушку удалось успокоить, она поведала следующее: любовник вышел из подъезда и направился к машине. В этот момент его окликнул какой-то парень вышедший из соседнего подъезда. Откуда-то, откуда не понятно, появился второй молодчик. Судя по всему Первый парень попросил у Железнова огня, так как тот достал из кармана зажигалку, а парень наклонился к огоньку. В этот момент Второй парень развернул к себе Железнова и почему-то обнял его. Она ещё подумала, что старые знакомые встретились. «Удар прятал» понял Вегов. И тут… тут…
Тут свидетельница снова разрыдалась, так что её пришлось отпаивать водой и нашатырём. В общем, остальное было более или менее ясно. Парни стали наносить удары (судя по всему кухонными ножами, которые, кстати, обнаружены не были) с двух сторон. Ударов потом насчитают около двадцати. Все смертельные.
- Били грамотно, явно с намерением убить. Посмотрите, как расположены раны, – сказал следователь прокуратуры.
- А так это было не понятно? Двадцать ран, – усмехнулся Вегов.
Оперативниками был проделан огромный пласт работы: был проведён опрос жилого массива с помощью участковых, были задержаны и допрошены местные гопники, преступный элемент, ранее судимый за разбои и грабежи, наконец, просто все местные малолетки. По приметам никто не подходил.
Оперативниками была проделана огромная, трудоёмкая и очень нужная работа. Опера вернулись в отделение только под утро продрогшие, голодные и злые. Непонятно было только одно – почему не скинули ножи?
- Я бы скинул, – повторял всё время Вегов.
На утро оперов ожидал сюрприз – приехали сотрудники областного УБОП. Оказывается, последние две недели за Железновым велось наружное наблюдение и по странной, нелепой случайности, наблюдение было снято именно вчера утром, так как за две недели ничего особенного в жизни Железнова не произошло. «Наружка» была выписана областным УБОП, так как Железнова подозревали в определённых финансовых махинациях (которые, естессно, имели место быть, куда без них) и на конец марта планировалось задержание. А там может и арест. Наблюдение нужно было только для того, чтобы контролировать передвижения Железнова, так сказать держать руку на пульсе. Ничего такого военно-морского они отснять и не планировали.
Кто знает, если бы «наружку» сняли бы на день позже, может быть, тогда удалось бы взять убийц сразу (хотя сотрудникам наружного наблюдения категорически запрещено участвовать в задержаниях. Теоретически, даже если на их глазах кого- то убивают, они не имеют права вмешиваться, но это теоретически), а, может быть, и убийства никакого не было бы и Железнова спокойненько арестовали двадцать восьмого марта. Но… Совпадение. Ничего не попишешь. Судьба.
Взрослые и опытные люди знают, что совпадение – это только лишь непознанная закономерность. Судьба больше двадцати лет оберегавшая Железнова вдруг отвернулась от него. Судьба. Если бы не Судьба, кто знает, может и эта история сложилась бы по-другому.
А вот когда Андрей Вегов узнал о результатах наблюдения за Железновым (получил от московских коллег фото и видео материалы), вот тут его и ожидал сюрприз.
Но, обо всё по порядку…
Жизнь Андрей Леонидович прожил если не ЯРКУЮ, то уж не тусклую, это точно. Много чего произошло в его жизни, чего хотелось бы забыть, да не получалось. Были и хохмы до слёз, были и слёзы до хохм.
Андрей закончил среднюю школу №5 в 95-м году. Закончил не то чтобы с отличием, но, что называется, вполне. Планы на дальнейшую, взрослую, жизнь у Андрея были богатыми. В городе год назад на месте старого военного училища возвели красавец Университет и летом 95-го начинался второй набор. Андрей стал поступать.
С личной жизнью у Андрея тоже всё было в порядке. С девятого класса Вегов встречался со второй красавицей и умницей из своего класса и своего возраста. (Первая красавица, ещё до выпускного, выиграла какой-то конкурс красоты и уехала в Москву. Больше её живой никто не видел. Спустя полгода её обезображенный труп найдут в одном из лесопарков города Химки. Жизнь королевы красоты красивая, но не долгая.) Молодые люди были прекрасной парой. Об этом говорили все родственники, друзья, да и некоторые преподаватели. У Андрея были самые серьёзные намерения по отношению к девушке. Поступать в Университет решили вместе, но на разные факультеты, дабы не мозолит друг другу глаза во время учёбы.
Но не Судьба.
На один из вступительных экзаменов (кажется физика) опоздали две девушки (нужно сказать, что в действительности уважительной причины у них не было, просто приезжие из Твери подружки заболтались с двумя симпатичными абитуриентами). Казалось бы, эка невидаль, но преподаватель, принимавший экзамен заартачился и, прежде чем впустить девушек в аудиторию, основательно над ними поиздевался. Одна даже слёзы пустила (и снова – слёзы пускать у этой девушки было естественной реакцией почти на все, что имело хоть какое-то отношение к ней. А уж тем более ругань! Ой! Ай!). Вступился за честь девушек из всей огромной аудитории только Вегов. Андрей с детства не терпящий несправедливости и грубости по отношению к девушкам потребовал от преподавателя извинений перед дамами. Препод, сам только что защитивший дипломную работу, молодой такой препод, тоже оказался с придурью, щекой дёргает:
- Или что?
- Еб…к разобью, – парировал Вегов.
И началось! «А ну тронь!» «А вот и трону!» Слово за слово.
В последствии Андрей ни о чём не жалел – чай не седовласого старца Фура отбуцкал. Стечение обстоятельств. О поступлении в Универ пришлось забыть. Уголовного дела-то об избиении на рабочем месте избежать удалось чудом. Заяву отбили только благодаря однокласснику Вегова-старшего, старшего следователя городской прокуратуры. Судьба. Или «не Судьба».
- Отец, где я не прав? Ты же сам меня учил… – спрашивал тогда Андрей.
Они сидели в парке на скамеечке. Отец придавил окурок носком ботинка:
- Шёл бы ты… сын… в армию. Здесь-то тебя быстрее убьют…
Всё-таки Судьба Батьковна определённо девушка с чувством юмора. Причём юморок этот очень на чёрный смахивает. Получилось, что нормальный, честный парень был отрезан от высшего образования (пусть и по собственной инициативе) к которому так стремился, а две дамочки, которым, собственно, на образование-то было наплевать, в Университет поступили. Правда, проучились они в нём, так уж получилось, недолго. Одна «залетела» на втором курсе и, выскочив замуж, переехала в город Кимры. А вторая умчалась на летних каникулах за любовником аж в Краснодар. Там её следы теряются и дальнейшая судьба девушки нам неизвестна. А мне и безразлична.
Судьба.
А, может, просто родился Вегов-средний под несчастливой звездой? Но сам Вегов в гороскопы и звёзды не верил. Он верил в Бога и молился только ему, а не мутным созвездиям. А посему…
Серёга настраивал гитару, Ирка строгала салаты, Толян расставлял на столе стаканы и бутылки с водярой, так, чтобы независимо от занимаемого места за столом любой мог дотянуться до стеклянных сосудов с умиротворяющей жидкостью. О количестве этих сосудов лучше не говорить, чтобы завидно не стало. Повод для пьянки был самый сурьёзный – Андрея Вегова забирали в армию. Сам виновник торжества со свежеподстриженной под «ноль» головой сновал по квартире, выполняя различные указание хлопотавшей на кухне матери. Каждый раз, когда Андрей пробегал мимо Ирки, он как бы ненароком, старался коснуться её. Им обоим было не по себе и Андрей, чувствуя свою вину перед любимой девушкой, старался хоть как-то её взбодрить, хотя, если честно, эти попытки были глупыми и если кому и становилось чуточку легче, то это самому Вегову. У Ирки на душе скребли кошки, а глаза были на «мокром месте». Хотелось заплакать, зарыдать, завыть, по-бабьи, вроде только всё устроилось, устаканилось – вместе поступали. Она прошла, а он нет. Да и Бог бы с ним с Университетом… Ещё не понятно куда Андрюша попадёт, в Чечне ведь война… Страшно было Ирке. Месячных у неё не было уже две недели…
Сейчас его родители с ещё несколькими «старшими» его друзей сидели на кухне, а по хате слонялось дохренища знакомого и незнакомого народу. Половину из них Андрей видел в первый раз в жизни, но они, тем не менее, подходили, что-то говорили, желали удачи, и, кажется, даже давали какие-то наставления. Им наливали (только чтобы заткнулись) и отправляли восвояси. Сам Андрей не очень-то и жалел, единственное чего не хотелось так это в Чечню. Там сейчас такая буча заварилась! Мама не горюй! И конечно ему было жалко Ирку. Они сидели рядом, Ирка держала его за руку и когда очередной его знакомый, которые для неё были все на одно лицо, произносил тост, она крепко его руку сжимала. От чего у Андрея начинала ещё больше болеть душа. Физической боли он не боялся, а вот боль душевная его уже изъела изнутри. Когда он ей сказал, что уходит, она заревела, а он (к своему удивлению) сам чуть не прослезился. Хоть и готовился, подбирал слова, шутки готовил.
В комнату зашёл младший братик, Илья, он опасливо осмотрел всех присутствующих, большинство из которых были ему незнакомы. За ним зашла мама она что-то прошептала Андрею на ухо, тот посветлел лицом и громко сказал:
- Так, братва, тихо! Серый, приглуши инструмент, – Сергей убрал гитару, на которой бренчал что-то из Цоя, – чичас что-то будет!
- Брату дайте сказать! – Прокричал Толян, по прозвищу КамАЗ, успокаивая шумевших ребят и девушек, которые под влиянием алкоголя не очень-то хотели успокаиваться, – бандиты, тихо я сказал, ша! Давай, Илюха, поджигай! – подбодрил Толя Илью. Младший брат встал на специально подставленный табурет и стал декламировать как на сцене:

Брата в армию забрали, ну и пусть,
Что о нём не буду плакать, поклянусь.
Государство наше надо ж защищать,
Чтобы люди все могли спокойно спать.

Не тужите же, родные, по нему.
Там ему не будет скучно одному.
Он же служит в мирной стороне,
Он же с нами рядом, а не на войне.

Раньше ведь служили столько лет,
Приходил домой не парень – дед.
А теперь там служат месяца,
Да и то шутя и спрохладца.

В заключение хочу сказать,
Что ему недолго воевать.
Через месяц он придёт домой,
Только не такой, как прежде…
… С лысой головой.

Андрей распереживался, от прочитанных братом строк любимого Талькова, он подошёл к брату, стоящему на стуле, и крепко пожал ему руку.
- Не переживай, братишка, мы с тобой ещё повоюем. Такого натворим, дай только время! Я вернусь, брат! Береги себя! Братва, за подрастающее поколение – Ура! Ура! Ура!
Все присутствующие завопили и стали чокаться рюмками и бокалами. Илья не пил (мал ишо), но он тоже, если можно так выразиться, был пьян, его пьянила атмосфера и настроение всех присутствующих. Душевность и духовность одновременно. Он не мог дождаться того момента, когда вырастет, станет взрослым, и ему вот так же будут кричать и хлопать его по плечу. А пока, пока он был рад за брата, рад был, потому что у брата это уже всё есть. Илье было совсем ничего, десять лет, но он уже сейчас понимал, что в жизни действительно важно, а что просто листва. Будь он постарше, хотя бы лет на десять, он бы сильно удивился своему пониманию. И обрадовался бы ему. Искренне.
Андрей поднял рюмку наполненную «с горкой», провёл рукой по лысой голове и произнёс:
- Братья… Мне говорить нелегко… Здесь присутствуют все те, кого я привык называть своими родными. Те люди, с которыми я пережил много, очень много. И пережил бы ещё… КамАЗ, с тобой мы с детского сада корешимся. Помнишь, с прапором в деревне играли в «догони меня кирпич»?
Все заржали и стали смотреть на здоровенного Толяна, видимо эта история известна была не всем.
- А то! Жопа до сих пор побаливает! Эта сука так метко солью, оказывается, шмаляет! Кто ж знал? – кивая, сказал КамАЗ. (КамАЗа зарежут в пьяной драке в 97-м году. Убийц не найдут.)
- Вильгельм Телль! – хихикнул Сергей Коняев, гитарист.
- Точно-точно, КамАЗ тогда всё причитал, держась за задницу: «Оставь меня, брат, спасайся сам!» – с улыбкой продолжил Андрей. – А я его тогда до дома дотащил и в окно камешком бросил, чтобы родню разбудить.
- Камешек? Кирпич! Стекло в щепки! – давясь от хохота, простонал Толик.
- Да! Ну, прости, братуха, прости! Я же возместил?
- С полна, – согласился Толя. – Прапор потом ещё месяц выяснял, куда у него стекло из сарая девалось! А сарай закрытый был! На замок! Висячий замок!
- Сергей. Серый, – выпив с Толяном, Андрей обратился к гитаристу, блондинистому парню, сидящему в окружении двух девушек (гитаристов бабы всегда любят), – помнишь с зареченскими схлестнулись?
- Помню, – погрустнев, ответил Сергей.
- Он тогда вместо меня паленом огрёб, – глаза Андрея сузились, Ира ойкнула. – Если бы не оттолкнул меня тогда, п.…ц мне бы был, а он по шее огрёб и на гитаре сразу заиграл. Серый, ты ж после того заиграл-то?
- После того, брат, – согласился Сергей.
- Без обид, брат?
- Без обид.
- Я после того случая, Серый, готов за тебя кого угодно, когда угодно на слюнявчики порвать.
- Я знаю.
- Ну и оладушки, будем! – все выпили, Андрей наполнил ещё одну стопку и обратился к сидящему в самом дальнем углу парню. Высокий, худощавый шатен, с умными глазами, которые были закрыты аккуратными очками. – Виталька, Витёк, братуха. Помнишь экзамен по физике?
- Помню, – парень был абсолютно трезв, так как выпил всего одну стопку в самом начале, в компании Виталия не очень принимали, так как он был несколько из другого круга, поэтому он сидел дальше остальных от Андрея и в веселье весомого участия не принимал.
- Немногие знают, – продолжал Вегов, – что Витёк тогда из-за меня пару схлопотал.
Виталий грустно хмыкнул, так как воспоминания были совсем свежими, из-за этой пересдачи у него не вышла пятёрка в году, и он не смог получить золотую медаль, и поступить в один очень престижный ВУЗ в Москве (хотя, наличие серебряной медали, вместо золотой, повлияло только на его настроение и амбиции, но никак не на провал экзамена в ВУЗ)
- Мы тогда вместе сидели и его вместе со мной, под одну гребёнку, замели. Хотя у него ничего не было. Ты прости, брат, ты знаешь – я не со зла. Ты меня прощаешь?
- Конечно, прощаю, – ответил Виталий, немного потемнев глазами.
- Спасибо, брат, с грехами на службу… Сам понимаешь, примета плохая. А физичка? А на её помойках, тьфу, поминках мы ещё три баяна порвём и бубен раскурочим… Прости, Господи!
Все засмеялись, начали пить, Сергей включил магнитофон и вся орда принялась отплясывать замысловатые движения, повергая в священный ужас соседей снизу.
Андрей и Виталий пошли на балкон покурить.
- Слыш, ты это, ничего, что я при всех? – спросил, выдыхая дым, Андрей.
- Ничего, – ответил, прикуривая Витёк.
- Точно?
- Точно.
- Уверен?
- Слушай, Вегов, ты зачем меня вообще позвал?
- А чо пить с нами брезгуешь? Западло, да?
- Не западло, раз пришёл.
- Сильно. Хочешь знать зачем?
- Хочу.
- Не стебаться. Б…я буду. Ты пойми, я на два года ухожу, всё случиться может. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, отец говорил, что точно на Кавказ не попаду, вроде как договорился. Ну, ладно не об этом речь. Я, понимаешь, за собой грех чувствую, ты ж из-за меня тогда залетел и не ныл, не сдал, в отказку вместе пошли. Пострадал-то больше ты, чем я. Я хотел извиниться и спросить… Почему? Мы ж никогда не корешились, да и недолюбливали мы друг друга, если по-чесноку. Так, почему?
- Откровенно?
- Говорить всегда нужно откровенно.
- Я ж не красна девица, чтоб тебе нравиться?
- Истина, – хмыкнул Андрей.
- Вот, а не сдал, потому что забыл. А если серьёзно, я же для вас «чужой»?
- Ну, допустим, – ответил Вегов.
- А к «чужим» вы меня причислили, потому что я отличником был. Так?
- Ну-у, это как сказать.
- Как хочешь, так и говори. Понимаешь, Андрей, пока мы делимся по системе «свой-чужой», по которой сейчас живём, у нас в стране никогда не будет порядка.
- Ну, ты ещё про Маркса и Ленина заверни, – возмутился Вегов. – Меня политинформация не волнует…
- Я тебе не об этом. В жизни нужно чётко знать кто «свой», а кто «чужой». Подбирать тщательнее. Я лично к тебе в друзья и «братья» не набиваюсь, но и последней сукой себя не считаю, и не придавал никого ни разу в жизни. Так?
- Вроде да.
- Вроде, – горько усмехнулся Виталий (ему всегда импонировала компания Вегова и остальных, но его туда не приглашали, а он и не рвался, но если самому себе не врать, то Виталию очень нравились все друзья Андрея, без педерастических наклонностей, не путайте! Ему нравился их «лихой» в каком-то смысле образ жизни и понимал, что сам он так никогда бы не смог поступать.) – Вроде, да в огороде, я тебя учить жизни не собираюсь и я мал и ты мал, о жизни мы ещё знаем мало, но, я знаю, что друзей себе нужно очень тщательно выбирать.
- Так я и выбираю.
- Это да, но я вообще говорю. Самое важное, для человека точно знать – кто ему «свой», а кто «чужой». Кто брат, а кто просто погулять вышел. Помни и не забывай и всё у тебя по жизни будет хорошо. Понимаешь?
- Пытаюсь, – наморщил лоб Андрей.
- Вот. Я для вас не «чужой» ты это знай. Но и не «свой». Я посередине. Это хреново, в плане весёлости жизни, но совесть не мучает, потому что если бы я к вам напросился, вы меня, может быть, и приняли бы. Может. Но чувствовал бы я себя плохо, вот здесь, – Виталий потёр грудную клетку, там, по его мнению, располагается душа. – Понял, почему?
- Кажется, понял, – Андрей смотрел на этого парня и понимал, что может быть действительно много потерял от того, что общались они мало. Виталий был действительно, теперь-то Вегов понимал, незаурядным молодым человеком. И не сдавал их никогда, в отличие от остальных «ботаников» и мировоззрение, так же как и жизненная философия, у них были схожи. Андрею даже показалось, что он сейчас начнёт горько жалеть, что уходит, потому что, два года это большой срок. Люди меняются и за меньшее время. И что когда он придёт, Виталий может «сгнить», но Вегов тут же от себя эту мысль отогнал, так как знал, что мысли – материальны. И что если о чём-то много думать, это может произойти. – Слушай, давай выпьем, а?
- Давай и пойду я, – выкинул окурок Виталий.
Они вернулись в комнату, где их отсутствие уже заметили. Андрей разлил водку в рюмки и хотел что-то сказать, но Виталий его опередил.
- За службу… За тебя.
Они выпили и долго глядели друг другу в глаза, не закусывая. Потом обнялись. Просто. Крепко. Андрей понял, что у него появился ещё один друг, может не такой, как они, но на него тоже можно было положиться.
- Слушай, чо-то я захмелел, Андрей, пойду я… Веселитесь дальше.
- Серьёзно? Может, посидишь?
- Да не, пойду, чо-то в глазах двоится.
- Ты это, того, не этого!
- Да, всё нормально. Всё, меня не провожай, я пошёл.
(Судьба на этот раз пожалеет Андрея и не даст ему узнать, когда он начнёт выяснять подробности и сопоставлять числа, что Виталий, выйдя из его квартиры, добавит ещё немного пивка, пойдёт домой, споткнётся об не завязанный, вернее – плохо, впопыхах, завязанный шнурок и ткнётся прямо переносицей в каменную лесенку. Он умрёт мгновенно, не чувствуя боли.)
Виталий стал протискиваться между танцующими парнями и девчонками, немного покачиваясь. Андрей даже испугался, что он сейчас рухнет. Не рухнул. Он без повреждений добрёл до двери и, попрощавшись с родителями Андрея, вышел. Андрей некоторое время сидел, глядя в одну точку, но от этого занятия его отвлекла Ира. Они встали и начали танцевать. На душе у Андрея было не спокойно, как тут без него?
В ночной темноте (фонари на стадионе «Волна» не горят уже недели две, хулиганы хулиганят) вдоль стены пробирались две фигуры.
После того, как пить надоело, Андрей выпроводил всю компанию на танцы и попросил прийти завтра к военкомату, его проводить, вместе с Иркой отправился на своё последнее (на гражданке) романтическое свидание. Подойдя к воротам, Андрей воровато оглянулся и присел, выставив руки перед собой.
- А можно? – тихо спросила Ира, оглядываясь.
- Можно, если не шуршать, давай, вставай мне на руки и перелезай.
Ира так и сделала, перепрыгнув через забор (он не высокий, поэтому ей было не трудно) она приземлилась уже на территории. Когда она прыгала, у неё немного задралась юбка. Андрей моргнул и тут же полез к ней. Они прошли на трибуны.
- Андрей, страшно, – прошептала Ира.
- Не бойся, всё будет нормально.
- Зачем мы здесь?
- Смотри на небо. Красиво, да?
- Красиво.
- А вокруг, посмотри, красиво, деревья зеленеют, звёздочки блестят.
- Ага.
- Ир, я ухожу, я извинялся уже много раз. Я – дурак. Ты прости. Прости меня, если сможешь. Я не хотел тебе боль причинить…
- Я знаю, Андрей… – ей хотелось много чего сказать, но слова застревали в горле. Не желали выходить. Зря? Да.
- Ты будешь ждать? – Андрей глядел в спинку сиденья пятого ряда.
- Андрей, – она стала расстёгивать (тяжело дыша) его брюки и что-то шептать ему на ухо.
- Я тебя тоже… – только и сумел прошептать он, дальше у него в голове заиграла тихая красивая музыка, он закрыл глаза дальше всё было как во сне…
На утро, когда автобус с призывниками отъезжал в областной пункт сбора призывников (так называемая «Железка») Ирка плакала, махая вслед рукой. Вегов в автобусе был единственный трезвый, но он её маханий не видел. Он их чувствовал, чувствовал, что она смотрит. Сердце ныло, защипало глаза и он, чтобы не показывать слёз прикрыл лицо бейсболкой.
Ирка смотрела вслед уезжающему ПАЗику, на душе её было не спокойно. Женщины острее чувствуют опасность. Из глаз текли слёзы. Два года большой срок? Будет ли Ирка ждать школьную любовь? Знаете ли Вы, Уважаемый Читатель ответ?
Я знаю.
Два года большой срок.
Андрей вернулся через два года. «Только не такой, как прежде…» как в стихотворении Игоря Талькова. Совсем «не такой». Хмурый, неразговорчивый, с неравномерно загоревшим лицом.
«Купили» Андрея Вегова в танковые войска, где он прослужил полгода в «учебке». Дальше – больше. В часть пришла разнарядка в Чечню. Отец Андрея действительно договорился (только Господи Бог знает, чего ему это стоило, вернее – сколько) о том, чтобы в случае такой разнарядки его сына это не коснулось. Замкомандира части не нарушил обещания данного Вегову-старшему, по крайней мере – сразу.
Дело в том, что в части с Веговым бедовал ещё один пассажир. Фамилия пассажира была – Ветов. Так вот, Костя Ветов, перед тем, как призваться в вооружённые силы Российской Федерации, заделал ребёночка дочери заместителя главы администрации города Солнечногорска, что в Подмосковье (а девица была страшнее моей жизни. Вот он – вред алкоголя!). Вменяемых обвинений в отцовстве Костик не признал и сделал всё по-мужски – расплакался и убежал, здесь читай – призвался в армию. Прибежал в военкомат и чуть ли не с мордобоем добился того, что его взяли в призыв. Идиот.
Папашка обрюхаченной девушки разозлился не на шутку и пообещал дочурке, что паренька накажет по-своему. Опять же только Господу Богу и самому папашке известно, каких денег ему стоило узнать в какой именно части служит Костик Ветов. Узнал. Дальше – просто. Забашлять начальнику, чтобы глупого паренька направили туда, где летом холодно в пальто. В девяносто шестом году это была Чеченская республика.
Попробуйте не перепутать фамилии Вегов и Ветов. Судьба. Судьба Батьковна снова посмеялась над Андреем, может, про «несчастливую звезду» всё-таки стоило задуматься всерьёз. Да, в принципе-то, что толку?
В результате зимой 96-го года рядовой Андрей Леонидович Вегов был направлен для продолжения действительной воинской службы в Чеченскую республику. Папашке было отчитано, что задание выполнено и можно привозить вторую часть гонорара. А сам Костик Ветов спокойно дослужил срочную и в девяносто седьмом году так же спокойно вернулся домой.
(Нужно сказать, что «почти однофамильцы» виделись однажды, много лет спустя, младший лейтенант Вегов задержит по подозрению в разбое в пригородной электричке парня по фамилии Ветов. Андрей усмехнётся и подумает, вот было бы смешно, если бы я с ним вместе служил, наверняка часто путали бы. Доказать ничего не удалось.)
Мир, заключённый в августе 96-го года, не сильно изменил «распорядок дня» части, в которой служил Вегов. Да и других частей. Выезды, зачистки и прочее.
Андрей вернулся через два года. Не такой, какой был. Вегов долго и много пил. Забыть, не вспоминать, забыть… Он уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Забыть, не вспоминать, забыть… В самом центре «тридцатки» есть магазин, расположенный на пригорке. «На горке», «пупок» такие прозвища носит этот магазин. Так вот. У него чаще всего собирается основная масса алкашей и мазуриков разного калибра. «Каста вельветовых пиджаков» шутит один мой знакомый. Надежда Борисовна Уколова, классный руководитель Андрея Вегова проходя мимо с удивлением увидит и узнает в одном из пьющих «с колена» пьяниц своего любимого ученика – старосту класса. Пройдя мимо, она весь оставшийся вечер будет сопоставлять внешность Вегова и этого странного парня. Статный, светловолосый, красивый Вегов и этот небритый, в какой-то замызганной одежонке алкаш были совсем не похожи, но женское сердце не обманешь.
Своих выпускников (абсолютно всех) Надежда Борисовна любила и считала их своими детьми. Своих детей Бог Надежде Борисовне не дал. Совсем недавно она плакала на похоронах Толика Ермолаева зарезанного какими-то пьяными сволочами. Ещё раньше хоронили Виталика Смольного, умницу и отличника. Светку Кружилину полгода назад осудили за воровство. А такая хорошая девочка была. Умница, красавица. Всё стенгазеты рисовала. Странный какой-то был выпуск. Странный класс. Проклятый. Или время такое…
Ирка терпела. Она терпела долго.
Забыть, не вспоминать, забыть… Вегов пил и не мог напиться. Чёрный запой продолжался до тех пор, пока Андрей однажды, придя домой (он жил у неё, так как портить своим примером братишку Илюшу не хотелось. Всё-таки он ещё соображал), не напорется на скандал невыдержевшей Ирки.
Тогда он её в первый и в последний раз ударит.
Забыть, не вспоминать, забыть…
Он упадёт на колени и разрыдается сам, да так, что плакать перестанет сама Ирка. Они всю оставшуюся ночь будут лежать на полу.
Забыть, не вспоминать, забыть…
Андрей образумился. С момента возвращения из армии минуло полгода, а он и не заметил. За это время ему дважды предлагали идти то в милицию, то в пожарные. Он отказывался, если можно было принять за отказ то, что он мямлил спьяну по телефону.
Нужно было искать работу. Забыть, не вспоминать, забыть. Говорят, клин клином вышибают. Нанюхавшемуся пороха, крови и слёз Вегову хотелось забыть прошлое. Выкинуть из жизни полтора года. Забыть, не вспоминать, забыть. Но, похоже, забыть это можно было только «окунувшись» в другое.
Он пошёл работать в милицию. Его приняли в постовые, параллельно он поступил на курсы повышения квалификации, чтобы в перспективе получить офицерские погоны.
Забыл, не вспоминал. Забыл…
Всё устаканилось, устроилась, успокоилась. Они с Иркой снимали квартирку, копили на новый холодильник. Родители помогали.
Плотину памяти прорвало в декабре девяносто девятого. Андрей не жил дома, то есть там, где жили мама, папа и брат, но некоторые вещи и документы хранил именно в их квартире. Что-то забыл перевезти, что-то просто не хотел перевозить. Именно тем утром в квартире родителей Андрей оказался, в общем-то, случайно. Для каких-то справок нужна была копия свидетельства о рождении. Дома никого не было. Андрей, покопавшись в документах, нашёл то, что искал только с третьей попытки. Трижды перекуривал (курить в отличии от «пить» Андрей не бросил хотя и собирался) на балконе, дважды пил чай с баранками. Наконец, нашёл! Радости было! Уже собирался выходить (часы показывали двенадцать), когда в коридоре ожил телефон. Андрей удивился, ему звонить не могли, так как он здесь почти не появлялся. Родителям? Но, скорее всего, все знакомые знают, что они днём на работе. Кто? Кому? Брату? Может быть? Вспомнив из геометрии, что самый короткий путь от одной точки до другой это прямая, Андрей поднял трубку.
- Алло?
- Это квартира Веговых?
- Да.
- Добрый день, это вас беспокоит завуч пятой школы Баженова Екатерина Львовна. Я по поводу Ильи.
- Здравствуйте.
- Позвольте узнать с кем я разговариваю?
- С дядей, – вспомнив фильм «Однажды в Америке», ответил Андрей.
- Очень приятно. Вас, извините, как зовут?
- Андрей.
- Андрей….
- Можно просто Андрей, – достаточно молодой голос оставлял пространство для флирта.
- Так вот, Андрей, дело в том, что ваш племянник, Илья, появился на уроке в абсолютно невменяемом состоянии. Хамил. Хулиганил. Поджог урну. Мы решили позвонить сначала домой, а потом в милицию.
- Не надо милиции! – чуть не заорал в трубку Андрей.
- Почему? – удивилась завуч.
- Дело в том, что я сам милиционер, – и чувствую, что ему не очень-то верят, Андрей добавил. – Уголовный розыск, Дубненское УВД, – немного соврал Вегов, погоны младшего лейтенанта и должность оперуполномоченного уголовного розыска он должен был получить только в следующем году, но… сейчас это ничего не меняло.
- Замечательно…
- Послушайте, Екатерина Львовна, возможно ли разобраться так… по-семейному? Я могу сейчас подскочить, у меня как раз время свободное есть.
- Что ж… ждём,– она повесила трубку.
Сказать, что Андрей бежал в пятую школу – не сказать ничего. Он нёсся. За последние годы «алкогольного воздержания» Андрей набрал отличную спортивную форму. Вбегая по ступенькам школы, он лихо поздоровался со своей прежней классной руководительницей (не до неё сейчас, кстати, надо заскочить):
- Здрасте, Надежда Борисовна.
- Здравствуй, Андрей, – удивлённо ответила та. Пройдя сто метров она перекрестилась и с облегчением подумала, что тогда обозналась. И как только могла перепутать того чумного алкоголика с этим красивым и подтянутым парнем?
Кабинет завуча Андрей нашёл быстро, благо с того времени, когда он здесь учился, мало что изменилось.
- Здравствуйте, – зашёл он без стука в кабинет и тут же стал оглядываться.
В кабинете смачно пахло такой знакомой Вегову «синей водкой» – смесь спирта с отравой. Здесь, кстати, почти ничего не изменилось. Только, кажется, занавески на окнах поменяли. Справа от стола завуча сидели двое. Илью Андрей узнал сразу, а второй был ему смутно знаком, кажется, он пару раз заходил к брату. Кеша, Иннокентий, кажется… Нормально. Взгляд у парней чумной, стеклянный, видно, что выпили много, может и не один литр.
- Сколько выпили, орёлики?
- Говорят: одну бутылку «Клинского-светлого». Перед школой. Я одного понять не могу! Как? Ка-ак могла прийти в голову мысль появиться пьяными в школе? В шко-ле! Неслыханно! Такого ещё не было, Андрей…
- Можно просто Андрей, – завуч в кабинете была одна, больше никого из преподавательского персонала не было. Андрей подумал, что чтобы его не разоблачили нужно их отсюда уводить. Андрей не оправдывал парней. До этого, Иннокентия, Андрею вообще дела никакого не было, а вот брат… Брат. У Андрея вдруг защемило сердце. Он посмотрел на пьяного молодчика ещё раз.
- Вы мне скажите, вы, что, со вчерашнего дня договаривались? – продолжала тем временем тираду завуч.
- Да, – кивнул Илья.
- И кто вас надоумил?
- Мы… сами…
- Ой, что-то ты, Вегов, заливаешь! Что-то не похоже, что вы пиво пили. Да одну бутылку!
- А на что похоже?
- Пахнет… самогоном! Да! Самогоном! Как будто в вытрезвителе сижу!
- А вы чо там бывали? – оскалился Илья.
- Вегов, да ты!
- Екатерина Львовна… – вдруг на Андрея нахлынуло такое спокойствие и такая усталость, но спектакль нужно было доигрывать. – Екатерина Львовна, можно вас на секундочку?
Андрей вывел завуча из кабинета, оставив парней ждать своей участи.
- Слушай, Ил, а это кто? – спросил Кеша.
- Брат, – с улыбкой ответил Илья.
- И чо он пришёл?
- Откуда я знаю? Может расстрел приводить в исполнение. Ты, давай, дневник ищи, – кивнул на стол Вегов. Он дневник не носил уже год.
- А чо его искать-то? Он у меня всё равно третий… Выкину, новый заведу, одним больше, одним меньше.
Дверь распахнулась и парни замолкли.
- Ну, что, хлопцы, собирайтесь. Мы с Андреем…
- Можно просто Андрей.
- Мы с Андреем договорились, что уголовный розыск возьмёт вас на поруки. Если вы обещаете больше так не поступать. Обещаете?
«Как в детском саду» подумал Илья, «лучше бы по морде надовал».
- Обещаю, – кивнул Кеша.
- Признаю свою вину, меру, степень, глубину, – дёрнул уголком рта Илья.
- Ладно, – вздохнула завуч. – Будем считать, что обещаешь.
- Пошли, алкаши, – сказал Андрей и вышел из кабинета.
Троица вышла из кабинета, а Екатерина Львовна уселась за стол и уставилась на пол. Плохое настроение немного подправил симпатичный дядя Андрей.
В раздевалке ребята надели куртки и вместе с Веговым-средним вышли на крыльцо.
- Ты, Иннокентий, давай, иди… Нам с Илюхой побазарить надо.
- Базара нет, я пошёл, – Кеша пожал руку Илье, Андрею жать постеснялся и зашагал домой. Отсыпаться.
- Ну, чо, брат, пойдём…
Они спустились по лесенке и отправились, только не домой, а в другое место. Андрей знал, любимую полянку брата и его друзей, сам там не раз бывал и потому хотел повести разговор именно там.
Андрей чувствовал свою ответственность за то, что брат пришёл пьяным в школу. Он считал, что Илья просто взял таки дурной пример со старшего брата и начал пить. Андрей не знал, что в то время школьники пили уже и так, и без его примера, хотя приход «на рогах» в школу был на самом деле перебором. Не знал Андрей и истинных причин побудивших брата взяться за бутылку.
Андрей не собирался говорить отцу об этом инциденте, по крайней мере, сейчас. Потом, может быть, под настроение. Внутри Андрея медленно и осторожно вскипала злость, даже не злость, а ярость, природу которой он пока понять не мог. В памяти всплывали эпизоды из «пост Чеченского» времени. Своё пьянство Андрей старался забыть, не вспоминать, забыть. Но как он не старался, но именно сейчас воспоминания об этом времени всё-таки пролезли в его мозг. Хуже того. В мозг пролезли и ДРУГИЕ воспоминания. ТЕ. Которые он старался ЗАБЫТЬ. Они уже прошли на поляну, Андрей оглянулся на брата. Тот шёл довольный, чему-то улыбался. Вдруг Андрей почувствовал такую ярость, что резко развернулся и сильно ударил брата в лицо (этот день Андрей потом будет вспоминать со смешенными чувствами. Вспоминать, а потом стараться ЗАБЫТЬ).
Илья от неожиданности, силы (да и хмель ещё не прошёл) и «хлёсткости» удара на ногах не удержался и плюхнулся задницей в молодой декабрьский снег. А Андрей орал:
- Ты что, а?! Ты что делаешь? Ты зачем пьешь, маленький мой братик, а? Ты, что, с меня пример решил взять, а? Ты сука, бл…ь, что творишь?! А?! Ты чо, бл…ь, хочешь, как те у «пупка»?! Нет, ты, бл…ь, мне в глаза смотри! Видишь? Сука, бл…ь, что видишь? А? Видишь? Помнишь проводы? Хочешь так же? Не хочешь? А будет! Будут у тебя и проводы и все! А новый год помнишь!? Какой? Да любой? Я там сидел и думал, хорошо ли тебе? Вкусная ли кока-кола? Теплый ли свитер мама с папой подарили? А ты, бл…ь, что здесь делаешь! А ты тут пьёшь! Хочешь в армию? Х…и отворачиваешься? Ты морду-то не вороти! В глаза мне, бл…ь, смотреть! Хочешь, я те про армию расскажу? Расскажу! Всё-всё, без патриотических зае…ов? Лови! Выезжаем на зачистку. С утра. Потому как враг, он сука, сам не дремлет и нам, бл…ь, не даёт! Подняли, посрать не дали. Картина сказочная?! Места там красивые. Стреляют, правда, а так хоть живи там. Подъезжаем к перевалу. Срёмно. Впрочем, не стремнее обычного. Лёшка курит, сидит. Я внутри. А мы, с Лёхой, на кануне в карты резались. Я ему пачку «Явы» прое…ал, он с утра-то спрашивает, мол, когда отдашь? А я ему, мол, кто старое помянет, тому глаз, мол, вон. Едем. Вдруг, ка-ак откуда-то сверху из «мухи» ка-ак по нам зах…т! А ты в БТРэре горел когда-нибудь? Молчи, бл…ь! Сука, я моргнуть не успел! Смотри! – Андрей вдруг резко приблизился к сидящему на снегу Илье и продемонстрировал шрам в шевелюре, Илья его никогда не видел. – Как те роспись? Зае…ь, да? А ху…и я сука теперь, что живой остался? Я чо бл…ь потная? А? Отвечай! Я чо прятался, обосрался, а? Я чо сдал кого? А? Это чо я им карты маршрута продал?! Я, бл…ь, дёрнуться не успел. Стреляют. Сука, кто старое помянет, тому глаз вон! Слыхал заклинание? Я смотрю, а у него вместо глаза… дыра… то ли чёрная, то ли красная. Ни х…я не разобрать. Кто старое помянет, тому глаз вон! И смешно и плакать хочется! А я и плакал! Потом. В госпитале. Как очнулся, дня три прошло, так и завыл! Хм, сестрички прибежали… Думали ёб…ся совсем сержантик. А х…й вам всем! Отсосёте! Не дождётесь! Они мечутся, а я не пойму, то ли смеюсь, то ли плачу… Связали, от греха. Меня так и прозвали, потом, «хохотун». Смяшно, да? А, чо не веришь? Смотри, – Андрей снова показал шрам. – Красота неописуемая!
На протяжении всего монолога интонация Андрея менялась несколько раз. Он то орал как сумасшедший, то его голос угасал и больше походил на шёпот. Закончил же Андрей снова почти криком, прерываемым чем-то вроде всхлипов, только слёз на лице Андрея не было:
- Хочешь такие же знаки отличия?! Будут. Там… всё только начинается, ты не волновайся… многим е щё хватит… Пацаны там хорошие… остались… может лучшие… Гарик, Вовка, Артур… Лёха. У Артура сестра с родителями осталась, подружка. Вовка сирота был, из детдомовских, по нему никто скучать не будет. Хм. Фамилия у него смешная была. Им, там, в детдоме, фамилии по месяцам в которых их взяли дают. Так у Вовки фамилия была Июньский. В июне значит взяли. У нас прапор, хохол был, так он его по жизнь Червеневский звал. Червень – июнь по хохляцки. Смяшной язык, да? Гарик… Гарик в футбол играл классно, бабы его любили… ему с гражданки семь разных баб писало. Прикинь! Семь! Мне не завидно, я так… А… А они ему ещё фотки присылали. Одна в купальнике, другая ваще голая. Он красивый был. На этого актёра похож… как его? Не помнишь? Ну, который Шарапова играл! А-а, не важно… Короче один в один, только без чёлки. Шутил всё время. Да-а, такие пацаны. Остальных плохо знаю, они из другой роты были… Только парой слов перекинулись. Золотые ребята.
Андрей замолчал. Они с Ильёй долго смотрели друг на друга. Илья со снега не вставал, скула болела, но ещё больше болело где-то внутри.
- Я отцу не скажу, – устало сказал Андрей, он как будто потух, сдулся, как воздушный шарик, Илья понял, что воспоминания о службе дались брату не легко. – Я надеюсь, что ты меня услышал?
- Да.
- Пойду я.
Илья остался сидеть на снегу, а Андрей, сутулясь, по-стариковски шаркая, отправился куда-то по своим делам. Илья никогда до этого и никогда после этого дня не видел брата таким. Даже когда он пил, он выглядел более здоровым, что ли, чем сейчас. Никогда до этого и после у Андрея не было таких потухших глаз. Илье стало страшно и очень-очень стыдно. А ещё в груди образовалось какая-то пустота. Будто что-то сломалось внутри. Или только надломилось. Илье показалось, что всё ЭТО Андрей говорил не ему. Вернее, не только ему. Больше он всё ЭТО говорил себе. Оправдывался перед собой. Словно пытаясь дать ответ на заданный кем-то, очень давно, вопрос. И не понятно получилось это или нет.
Об этом разговоре они больше никогда не вспоминали, вернее, вспоминали (оба с разными чувствами), но не говорили о нём вслух. Да и встречались не так часто.
Шло время и Андрей, получив офицерские погоны, стал опером УР. Не сказать, чтобы Андрей был особо талантливым сыщиком (во всяком случае, не искал отпечатки пальцев на полированной поверхности при косо падающем свете лампы) но лямку свою тянул честно и к марту 2006 года, когда случилось убийство «господина Железнова» был уже крепким профессионалом. Ему доверяли, а он делал работу хорошо, не скулил, если для дела нужно было не появляться дома несколько суток. Жена (с Иркой к тому времени были оформлены официальные отношения) ничего не говорила. Она ещё помнила то время, когда Андрей приходил домой невменяемый от водки. «Лишь бы не пил». Что не делается – всё к лучшему. Ирка была погружена в свою работу с головой. Так они и жили…
Расследование шло медленно, как в таких случаях и бывает. Прошло уже почти два месяца, а сдвигов почти никаких. Вегова и его коллег потихоньку подключали к другим делам, а московские коллеги напрягали Дубненских всё реже и реже, справлялись, видимо, сами. Вегов пару раз лениво мотался по городу выполняя письменное задание из УБОП, мозги же его занимали вещи поважнее.
Кажется, Ирка всё-таки забеременела (уж, сколько старались!) и теперь нужно было думать, где брать денег. А то, что на воспитание, да что там, на «воспитание» на питание-то денег сейчас не заработать с зарплатой опера. Вот Андрей и думал, сидя в своём (вернее общем) кабинете. И именно от этих невесёлых размышлений и оторвал его Андрюха Борцов, сосед по кабинету. Андрею было сорок пять лет пятнадцать, из которых он провёл аж в самом МУРе! Потом где-то, что-то он там напортачил и, вроде как, сослали Андрея Михайловича в … в Дубну. Андрей с самого начала взял шефство над тёзкой и пытался сделать из него хорошего профессионала. Кажется – удавалось. По крайней мере, схожих по таланту здесь, кроме Вегова, Борцов не заметил. А глаз у него с прищуром!
- Здр-р-рова, тезка! – ворвался старший коллега в кабинет.
- И тебе не хворать, красно солнышко! – вяло ответил Вегов. – Чо с лицом-то?
- Сама лепила – Дарья. Ты чо не знаешь? У Колчина дата была.
- А-а-а, день пресвятого оперуполномоченного уголовного розыска?
- Он, зараза. Слушай, Андрюхин, тут молва по земле идет, будто ты скоро отцом семейства станешь?
«Ну, вы, блин, даёте! Я сам только узнал!» – подумал Вегов, а в слух ответил:
- Ты, Андрей Михайлович, как культурный и образованный человек про Марка Твена, конечно, слышал?
- Это, который, в прошлом месяце сожительницу кипятком воспитывал?
- Нет, того звали Марк Тюрин. Ну, не важно. Писака такой был.
- Буржуйский?
- Ага.
- Я буржуйских не знаю.
- Так вот, он однажды сказал «слухи о моей кончине сильно преувеличены». Понял?
- Та чо, ножки обмывать, не будем что ли?
- Йэ-эх, – вздохнул Вегов. – Так уж и быть. Тебе скажу. За то, что ты так добр был ко мне тогда.
- Благодарствуйте, – Борцов сделал изящный книксен.
- Так вот, на счёт «кончины», не врёт народ. Как это и не удивительно.
- Да ты что!? И кого ждём? Мальчика, надеюсь?
- Шутишь что ли? На кой мне мальчик? Самурай!
- Молодец, Андрюха! Ты, это, когда родится, ты мне просимофорь, такая новость, такое событие! – и Андрей что-то нашёптывая себе под нос встал со стола, на котором сидел, и пошёл к выходу из кабинета.
- Михалыч.
- Аушки?
- А ты зачем приходил-то?
- А-а-а, вот память-то стала! Годы, тёзка, годы! Когда тебе будет столько же, сколько мне, я на тебя посмотрю.
- Да ты чо, столько не живут.
- От спасибо табе, батьку! – поклонился с пояс Борцов. – Вот и делай людям добро, вот и воспитывай после этого человеков!
- Пакет давай! – кивнул Вегов на коричневый бумажный пакет, который держал в руках Борцов. – И докладай кратко! Что в нём?
- Там, короче, фотки и кассета наблюдений «наружки» по Железнову.
- Опять?
- Да. Там, короче, такая тема, они эти фотки смотрели-смотрели и ничего, кроме какого-то уж больно на кого-то похожего ухаря не усмотрели. А ухарь этот, вроде как, в нашем славном городке столуется. Смекаешь?
- Михалыч, – подал голос Вегов рассматривая печать на пакете. – Ты чо вскрывал его? Тут же написано «старшему лейтенанту Вегову», а про «капитана Борцова» что-то не вижу я. Откуда ты всё это знаешь?
- Поживи с моё…
- Нет уж увольте…
- Так вот – поживи с моё и не такое сквозь пакеты видеть сможешь. А если серьёзно – то мне один мой корешок звонил. Обещал, что, это последнее задание по «делу Железнова». Висяк им корячится. И нам соответственно. Короче, ты погляди чо там, может, кого знакомого найдёшь.
- Не понял. А ты?
- А у меня синдром тревоги с самого утра. Я за лекарством. Тебе что взять?
- Три корочки хлеба, только три корочки, – пробурчал Вегов, вскрывая конверт.
Так как видеомагнитофона в кабинете не было, а идти и просить его, на пару часов, не было желания, Вегов отложил кассету и взялся за фотки. Толстая пачка, штук семьдесят, наверное. Ага. Самая нужная, где изображён некий знакомый ухарь, лежала на самом верху. Он даже был заботливо обведён красным фломастером. Дальше следовали несколько штук этой же фотки, только в увеличенном виде.
Действительно знакомый фейс. Вот только где Андрей видел этого чувака, который жмёт Железнову руку и о чём-то с ним разговаривает. Интересно! Ладно, вспомню, позвоню. Что там у нас ещё есть?
Вегов перекладывал фотографии по порядку и смотрел на последние две недели господина Железнова. Снимали только, когда он был на улицы или садился в машину. Так как снять в помещениях, в которых бывал Железнов не было никакой возможности. Хотя, возможность-то наверняка есть, приказа такого не было. Оно и понятно. Чай Владимир Константинович не уличными гоп-стопами промышлял и не танки палестинским террористам впаривал. Железнов занимался финансовыми махинациями, а такие вещи на улице не делаются. Потому и доказываются сложно.
«Так, что тут у нас? Интересно»
На фотографии Железнов прохаживался по парку с какой-то молодой и очень красивой девушкой. Они мерно о чём-то беседовали. Андрей, глядя на эту девушку, почему-то вспомнил, как с месяц назад они с женой смотрели фильм Ларса фон Триера «Догвилль». Андрею понравился фильм, хотя он, в общем-то, был равнодушен к западному кинематографу. Так вот эта железновская пассия очень напомнила Андрею Николь Кидман из того фильма. Только голливудская дива там была светловолосая, а волосы у этой дамочки были уж очень чёрными, просто неестественно. Они аж блестели чернотой на солнце.
«Хороший у него вкус. Был. »
Вот только лицо барышни было слишком уж бледным. Неестественно бледным. Такая бледность достигается только лишь использованием, наверное, целой тонны грима (или косметики, Андрей плохо в этом разбирался). Или какой-то нечеловечески тяжёлой физической работой. Хотя, глядя на её короткую шубу, да на всё остальное, сказать, что барышня грузит «апельсины бочками» круглые сутки, можно было только после большого перепоя. Как у Борцова.
Андрей перевернул фотографию оборотной стороной, где писались имена тех «связей», который удавалось установить.
«Железнова Маргарита Игоревна, 85-го г.р., так, адрес…»
Жена значит. Андрей удивился. Он просмотрел уже много фоток и на многих из них Железнов был с разными дамами. Тут и преподша из Универа и личная помощница, да и про ту бабёнку, во дворе которой его зарезали не надо забывать. Теперь ещё и жена. Хотя по данным он с ней и не жил. Интересно, а убийство из ревности московские коллеги отрабатывают? Наверняка. Судя по тому, сколько у Владимира Константиновича было баб, можно сказать определённо, что как минимум одна из них могла взревновать. А что? Могла взревновать, могла и двух забулдыг за тыщу рублей нанять, чтобы те его ножичком потыкали. Могла. Надо справки навести.
Андрей положил перед собой следующую фотографию. Вроде ничего особенного. Стоп! Вдруг в кабинете стало очень жарко (на улице уже был месяц май, но май вышел в этом году холодный, а на улице было пасмурно, да и кабинет не отапливался) и Андрей даже расстегнул одну пуговицу на рубашке. Достал сигарету, закурил. Он посмотрел на дату фотографии. Выходило, что сделана она была ровно за неделю до убийства, тогда, по словам Мироновой Железнов был у неё в последний раз. И тот же двор.
Вроде ничего особенного. На фотографии был крупно показан Железнов, вылезающий из своего джипа с большим букетом цветов. А вот у гаражей, в левом углу фотографии был изображён какой-то паренёк. Вегов не увидел, а, скорее – почувствовал то, что он этого парня знает. И не просто знает, а… Фигура, кепка, коричневое пальто. Парень явно пристально смотрит на Железнова. Не хорошо смотрит. Он понятия не имеет, что за Железновым ещё кто-то наблюдает, а потому и не таится. А «наружке» по фигу на стоящего у гаражей парня. Ну, стоит и стоит. Может там у него нога? Вот и не сняли парня крупно.
Само по себе это ещё не о чём не говорило. Косой взгляд паренька к делу не пришьёшь, но это было слишком. Такое совпадение! Да таких совпадений не бывает! Но, что может быть общего у Железнова и Ильи? А это точно Ил. И смотрит он явно на Железнова. И не хорошо так смотрит.
Андрей докурил сигарету, прикурил вторую, перебрал оставшиеся фотки, но нигде больше не нашёл Ильи. Он вернулся к той фотографии.
С самого начала Андрею (да и не только ему) было понятно, почему Железнова убили именно во дворе, где снимала квартиру Миронова. К ней он приезжал один, без охраны. И даже без водителя. Чего не делал никогда. Интересно почему? Стеснялся? Ух, какой стеснительный олигарх попался! Но факт есть факт – к Мироновой он ездил один. Лучшего места для покушения не найти, Андрей ещё подумал, что если бы он сам хотел Железнова убить, то делал бы это именно в этом дворе. Почему только ножи не скинули? Так. Стоп. Размышляем.
«Косой взгляд брата – это не аргумент. Может, у брата косоглазие развилось. Но, что? Что общего могло быть у олигарха областного масштаба Железнова и студента четвёртого курса Ильи Вегова. На фотке, конечно, плохо видно Илью, но даже так видно каким взглядом он смотрит на Железнова. Значит что-то личное. Но что?! Стоп. Идём по кругу. Ищите женщину, говорят французы. Им хорошо, а искать-то мне! Большинство преступлений совершаются любо по-пьяни, либо из-за наживы, либо… из-за женщины. Либо, из-за всего вместе. Остановимся на женщине, так как врядли у олигарха могли быть какие-то финансовые отношения со студентом четвёртого курса. Уровень не тот. Значит?
Женщина. Кто? Миронова? Да ну брось ты, Андрюха. Миронова девушка с огоньком и не поменяет студента на олигарха. Хотя, судя по словам соседей, к ней много кто ходит. Вот хотя бы за пару дней до убийства был у неё какой-то красивый чёрненький паренёк. По возрасту подходит. Но Веговы-то чёрными не бывают! Да и назвать красивым Илюху. Хотя, женщинам виднее, мужская красота вообще вещь относительная. Итак. Не Миронова. Кто? Татьяна, помощница Железнова? Но эта барышня та ещё штучка. Она на студента и не посмотрит. Кто? Преподша? Теоретически, возможно. Кстати, тоже Ирка. Могла она взревновать любовника и, соблазнив юнкера (а баба симпатичная) науськать его на мокрое? Могла. Только не сходится. Илюха на юриста учится, а Ирина преподаёт на кафедре системного анализа (САУ). Не сходится. Могли, конечно, столкнуться в вестибюле, в маршрутке, да где угодно! Но… Мало вероятно. Значит?»
Андрей нашёл фотку, на которой была изображена только Маргарита Железнова. Жена, вернее, теперь уже – вдова (видимо понравилось сотруднику, и тот решил её сфоткать лишний раз глаз порадовать).
«Да-а, из-за такой женщины крыша съехать может. Даже под шубой заметна шикарная утончённая фигура. Высокая, черноволосая, красивая. Ангел. Женщина может осчастливить мужчину, а может превратить его жизнь в ад. Одним коротеньким словом. И смотрит с вызовом. В ней всё не обычное. Не такое как у других. Если сравнивать, скажем, с Мироновой, с которой мне довелось общаться, то Миронова явно проигрывает. Какая-то она серенькая, что ли. Как все. Как с обложки женского журнала. Формат MTV, ничего не попишешь. А Железнова другая. Лично меня бы уже заинтересовали только неестественные волосы и цвет лица. Женщина вамп. Чёрная вдова. Миледи. Или как там у классика? Весёлая вдова? Или может та, что у Булгакова? Так что? Мог братик из-за неё захотеть стать Мастером? Мог, брат парень увлекающийся. Но какая между ними связь? Стоп!
Как-то раз брат рассказывал (находился в состоянии), про девчонку Риту, в которую влюбился ещё в первом классе. Но, которая, вышла за муж за какого-то богатого дядьку. Но где связь между Чёрной вдовой и двадцатилетней сикухой? Сто-оп! Как-как? Рита? А может МаргаРита? Неужели? А у брата-то губа не дура. В ТАКУЮ влюбиться! Теперь становится понятно, чо он тогда нюни распустил. Да-а-а!»
Андрей обжёгся об догоревшую сигарету и вернулся в реальность. Главное не пороть горячку. «Стоп-стоп-стоп. Не гони, Вегов. Как там? Самый короткий путь от одной точки к другой это прямая? А что? Пойти сейчас к брату и спросить у него в лоб? Правда, мать говорила, что Илюха в последнее время какой-то не такой. В Универ не ходит, пьёт, не звонит. Только за деньгами приходит. В свою съемную квартиру отца не пустил. Бриться перестал. Доказательство? Не факт. Ладно, лучше десять виноватых оправдать, чем одного невиновного осудить. Спрошу, хуже не будет, на крайняк, поржём вместе.»
Андрей сложил фотографии в стопку и положил в сейф. Накинул пиджак и вышел из кабинета.
- Андрюха! – окликнул его вернувшийся Борцов. – А как же три корочки? – в сумке Борцова красноречиво звякало стеклом.
- Потом-потом!

Глава IV

«Марго»

Из динамика неслось модное, в последнее время, «All about us! All about us!», на сцене изворачивался целый шоу-балет, только название было не «Тодес» и руководитель у него была не Алла Духова, а в остальном ни чо так ребятки отплясывали.
Ночной клуб «Русский дом» готовился к открытию и первому приёму посетителей. Торжественное открытие заведения было назначено на субботу. А стало быть, за оставшиеся три дня нужно было сделать так, чтоб «всё чики-чики». Чтоб комар носа не подточил. Или чего там у него есть. Со всеми муниципальными службами всё было давно утрясено, ещё бы было не утрясено, если «утрясал» САМ господин Железнов. Владимир свят Константинович. Перед Владимиром Константиновичем легко открывались все двери, иногда он даже САМ открывал их. Иногда с ноги.
Меню утверждено, персонал вышколен, все продукты свежие. Оставалась торжественная церемония открытия. «Русский дом» имел самое, что ни на есть, удобное географическое положение – самый центр Большой Волги (один из районов Дубны, его жители считают его главным). Так что вопрос, куда будет ходить «золотая Дубенская молодёжь» можно было считать риторическим.
«Тридцатовский» «Патриот» у всех уже в печёнках сидел (за три-то года!), пивные бары не в счёт (там разве что футбол по телеку зырить), а открывшийся месяц назад неподалёку «Затон» попахивал моветоном. Там собиралась либо совсем гопота малолетняя, либо быки бритоголовые (развелось-то! Уж мы их душили-душили!), либо друзья хозяина. И сам хозяин, кстати. А других «точек» (помимо совсем уж «чопорно-стариковских» ресторанов) в городе не было.
Идея «Русского дома» пришла спонтанно. Владимиру Константиновичу ради каких-то там нужд (на самом деле – известно каких) нужно было скинуть N-ую сумму. Где-то в апреле Танька притащила невесть откуда взявшийся проект увеселительного заведения. Идея Железнову понравилась. Он начал «утрясать» вопросы с городской администрацией (а это у него получалось талантливо). В июне работа над ремонтом помещения закипела, а уже на первую субботу ноября было назначено торжественное открытия.
До этого, во время открытий других увеселительных заведений, никаких «презентаций» никогда не проводилось. Так что «Русский дом» во всех смыслах обещал быть Премьерой. Вот так вот с большой буквы! На электорат было проведено широкомасштабное наступление со стороны городских СМИ. И «народ хавнул». К тому же открытие новой «точки» должно было ещё добавить очков в копилочку Железнова, который балатировался в областную думу от Дубны.
Только одна была загвоздка. Кто будет им управлять? Железнов думал два дня и надумал-таки. Жена. Кто ж ещё? Очень хитрый «финт ушами» провернул Железнов не ради каких-то там налоговых благ (их и так было в избытке), а ради того, чтобы Марго закрыла хавальник.
При каждой встрече Марго смотрела на официального мужа волком и требовала лавэ. На шоппинг, педикюр, маникюр. Машина опять же новая нужна. Владимир Константинович давал, тем более, что брала Марго не много, не борзела. Но часто.
- Будет у тебя, солнце, своё дело. Делай с ним, что твоей душеньке угодно будет! – ласково говорил Железнов.
- Откупиться хочешь? – фыркнула Марго.
- Бог с тобой, солнце, я уже так откупился, что получается, что это ты мне должна, а не я тебе.
- Блажен, кто верует! Ты, Вова, никогда не откупишься. Даже после смерти.
- Давай, каркай.
Решено. Директором была назначена Железнова М.И. Всё официально. Всё нормально. Марго взялась за работу рьяно. Штат административных сотрудников ей предложил муж. Марго прекрасно понимала, что ангажированные Железновым сотрудники будут банально и пошло ему на неё стучать. Тем не менее, согласилась. Ведь в случае «чо-как?» можно было через них и «дезу» Железнову прогнать. Пусть барабанят, потом разберёмся.
Первая летучка выглядела довольно комично. В кабинете директора клуба (ещё без мебели, только с евроремонтом) собралась группа товарищей. Все поголовно были старше её на добрый десяток лет. А некоторые (например, бухгалтер Иосиф Штерн) и на сорок. Естественно серьёзного отношения к директору, а уж тем более уважения, не выказал никто. Трое взрослых мужчин и старый еврей смотрели на красивую молодую черноволосую девчонку, которой вдруг взбеленилось поиграть в бизнесвумен (нет, чтобы дома сидеть, проценты считать), с прищуром. В кабинете пока что сесть было не на что и поэтому все стояли. Марго что-то объясняла новоиспечённым подчинённым, а те слушали её не очень внимательно. Один (предполагалось, что он будет исполнять обязанности начальника по персоналу) так и вовсе открыто пялился на вырез в блузке Марго. Пялиться там было особенно не на что (второй размер), но здесь был важен психологический факт. Мол, ты мне, девочка, не начальница и ваще я весь такой из себя характерный и независимый, а на тя клал с прибором.
Марго проследила направление взгляда подчинённого, ласково улыбнулась и, цокая каблучками, подошла к самцу.
- Нравится? – она расстегнула пуговички блузки, продемонстрировав объект вожделения.
- Ага, – сглотнул мужик, пялясь на кружева. Первый раз что ли?
Марго сверкнула серыми глазами и ударила двумя пальцами мужику в глаза. Тот взвыл и наклонился, матерясь и прикрывая лицо руками. Марго же добавила в лицо коленом.
- Может ещё и юбку снять? – спросила она у рядом стоящего.
Она была худой и весила раза в два меньше чем каждый здесь стоящий (за исключением Штерна). Но никто не издал и звука возмущения.
- Расчёт получите завтра же, Иосиф Михайлович, сделаете. Медицинская страховка вам по контракту не полагается. Телефон моего адвоката … Зелёнка и анальгин продаются в аптеке за углом. А теперь пшёл вон отседа, урод.
Марго отвернулась, застёгивая блузку. Скулящая масса мышц выкатилась из кабинета. Никто не шевелился. «Баба с яйцами» – окрестил новую начальницу Штерн. «Ведьма» – подумал начальник снабжения. «А баба ни чо» – подумал будущий начальник по персоналу.
Летучка прошла спокойно и к инциденту больше не возвращались. Когда Марго всех отпустила и собиралась уезжать, к ней подошёл Штерн.
- Девочка, ты бы характер попридержала.
- Господи, неужели угрожаете? – усмехнулась Марго.
Штерн грустно посмотрел на двадцатилетнюю девочку и сказал грустно:
- Советую. Сгоришь.
- Спасибо, Иосиф Михайлович. Я просто хамства не люблю. Потому что человеком надо быть, – Марго хотела сказать «извините меня за этот инцидент», но осеклась, потому что отец говорил ей «никогда и не перед кем не извиняйся!», и вместо этого сказала: – До завтра, Иосиф Михайлович.
- Спокойной ночи, – сказал ей главбух и они разошлись.
Кабинеты обставили, внутренне «Русский дом» был оформлен очень красиво. Ничего лишнего, но и всё вроде было. Не под «нафталин» но и без фанатизма по «хай-теку». Постепенно набрали официанток, барменов (двух), были взяты четыре администратора (по два на день), чтобы наблюдали за происходящим в зале. Был заключён договор с охранной фирмой. Естественно фирма входила в орбиту ОАО «Железнов и Партнёры».
Вроде Марго была здесь хозяйкой, но вроде и нет. Всё здесь принадлежало мужу и всё о нём напоминало. А это коробило Марго и не давало ей себя удобно чувствовать в собственном кресле.
Оставался один нерешённый вопрос – презентация. Торжественная церемония открытия. Она была назначена на субботу, пятое число, а ещё ничего не было готово. Фейерверк там, праздничное меню, это да. Но Марго планировала ещё и грандиозное представления. Сначала в ДК «Октябрь» была ангажирована группа талантливых девчонок и парней, занимающихся в секции «современного танца». Но на них без слёз смотреть было трудно. Нужно чтобы зрители захотели танцовщиц, а зрительницы танцоров. А в этой секции средний возраст был лет семнадцать. Пришлось искать более старших и более профессиональных танцоров. А главное было – более дорогих. В обычные-то дни (вернее, выходные, так как в будни наплыва посетителей не планировалось, хотя в загашнике у Марго всё равно было несколько певцов, певиц и юмористов. Естественно – доморощенных. Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать) планировалось, что на сцене будут выступать нанимаемые актёры (некоторые, кстати, довольно известные), с которыми уже был заключен контракт на полтора года. А вот на торжественную презентацию нового клуба людей не было.
Такие люди нашлись только пару недель назад. Сводная группа так понравилась Марго, что с ней тут же был заключен контракт. Они как раз искали место работы. Они должны были танцевать три раза в неделю (понедельник, среда, суббота). А сегодня была очередная репетиция.
Происходящее на сцене Марго определённо не нравилось.
- Остановите музыку! – крикнула она и обратилась к худруку группы, – Валентин Нестерович, что они у вас как слоны-то топают! Нужно нежнее, пластичнее! Ну-ка встаньте! Лида! Лида ты что беременна? Как нет? Что ты мямлишь? Смотри пузо какое! Тебя мужики хотеть должны, а тебя разве что бомжи с помойки захотят! Игорь! Игорек, солнце моё, ты, почему небрит? Что? Тебе что денег мало платят? Хочешь мой станок возьми! Ещё раз хоть один волосок на твоей симпатичной мордашке увижу – выгоню на х…й! Ты понял, Игорь? – голос у Марго зычный, звонкий, но без базарной истеричности. Марго относилась к тем женщинам, которые в гневе только хорошеют. Сейчас же чёрные волосы под светом прожектора неестественно блестели (казалось, в них можно было увидеть своё отражение, как в полированной поверхности), тонкий нос с тонкой горбинкой раздувался. Игорёк, на которого Марго только что наорала, как только она отвлеклась ещё на кого-то, вожделенно выдохнул и сглотнул, глядя на тонкий профиль хозяйки. – Что?! Что Маргарита Игоревна!? Юля, ты эти чулки, где взяла? Убери, убери их, чтобы я их больше не видела! У нас приличное заведение, а не публичный дом! Нужно, чтобы вас хотели, но одновременно, чтобы целомудренно всё! Ясно? И вообще! Как вы двигаетесь? Пластичнее нужно! А вы даже в такт не попадаете! Юля с Денисом! Всё делаете не синхронно! Юля, у тебя какой размер? Вот! С такими буферами даже я, баба, должна тебя хотеть! В свете чаще появляйся, тусуешься где-то в тени! Я пока смотрела и то уже всё выучила! Что? Ли-ида, господя, уж кто бы говорил! Так, все со сцены, Денис ты останься! – Марго скинула жакет и туфли, в брюках танцевать танец соблазнения будет не удобно, но ладно. Сцена опустела. На ней остались только Марго с высоким (хотя оказалось, что Марго была его ниже только сантиметров на пять) блондинистым Денисом. Чёрное и белое. Кофе с молоком. – Валентин Нестерович, музычку включите!
Худрук снова врубил «T.A.T.U.» и вся труппа с открытым ртом наблюдала за теми кульбитами, которые вытворяла эта парочка. Наблюдая за Маргаритой Игоревной (которая, кстати, была, чуть ли не поголовно младше всех членов труппы. На год, а кого и на два. Марго было только двадцать лет) все молодые люди почувствовали приятную истому внизу живота.
В зал тихой, пластичной походкой вошёл Железнов. Он пробрался, прячась за колоннами и в тени. Тихо подошёл к Валентину Нестеровичу, заворожено смотрящему на сцену. Понаблюдал некоторое время, осмотрел танцовщиц стоящих рядом.
- Раз, два, три, четыре! Левой, правой, левой, правой! Раз, два, три, четыре! Встаньте дети, встаньте в круг! Встаньте в круг, встаньте в круг! – Железнов отплясывал твист и хлопал в ладоши, двигая активно тазом. – Остановите музыку! Браво! Мулен Руж погулять вышел! Браво, Маргарита Игоревна! Бра-во!
Марго сдула с лица прядь волос. В свете прожекторов не было видно, как огнём осветились её серые глаза.
- Всем спасибо, перекур пятнадцать минут.
Марго спустилась со сцены и надела туфли.
- Браво-браво-браво, – хлопал в ладоши Железнов. – Классно у тебя, солнце, получается, а! Нет, правда. Вот не знал бы тебя столько лет, точно влюбился бы, глядя на такие фортели.
- Чо припёрся? – закурила Марго.
- А что так не вежливо?
- Слушай, Железнов, кончай Ваньку валять. Паеньку из себя вон, перед секухами этими будешь строить! Я ж тебя как облупленного знаю!
На какую-то секунду насмешливость из глаз Железнова исчезла и сменилась холодом. Но только на секунду.
- Ты, солнце моё, и половины обо мне не знаешь. А что касается секух, то действительно, бабы у тебя тут ничего пляшут.
- Э-э-э, стоять, Зорька. Те чо, Железнов, своих баб мало?
- Мало, солнце моё, мало! Я ж мужчина в полном расцвете сил, в меру упитанный… как говорится!
- Ага. Живущий НАД крышей, да? Давай-давай, договаривай. А то тебя пока не все тут знают.
Девушки, курящие в дальнем углу, действительно очень заинтересованно рассматривали красивого черноволосого мужчину в дорогом кожаном плаще. Девушки и представить себе не могли, что ТАК можно разговаривать с ТАКИМ мужчиной! Пусть он даже и законный муж. Либо эта Марго совсем отмороженная, либо… просто она знает о мужчинах больше их.
- Ладно, солнце, хватит лаяться. Устал я сегодня.
- То-то я смотрю, бледный ты, Вовочка, какой-то сегодня. Ты Филатова читал? Про заячий помёт, он ядрёный, он проймёт, конечно, слышал.
- Хватит, я сказал, – не выдержал (в первый раз в жизни, наверное) словесной дуэли Владимир Константинович. – А насчёт бледности, солнце, ты на себя посмотри.
- Это низко.
- Не спорю, зато, правда. Ладно. Рита.
- Не называй меня так! – вспыхнула Марго.
- Ладно, Марго, тут, я слышал, у вас торжественное открытие намечается?
- Есть такая партия.
- Прикинь, солнце, заезжаю вчера к своему корешу, в администрацию, а он мне хвастается приглашением именным в клуб «Русский дом». Я смотрю и глазам своим не верю. У меня-то такого нет.
- Господи, какой ужас. Как же так? Что ж такое! Обидели дитятко!
- Вот и я хочу поинтересоваться. Как же сия драма имела место быть?
- Ах, какая драма – помялася моя панама. Мой клуб, кого хочу того и приглашаю. И ваще, слышь, Вован, а кажи мне, зачем тебе сюда ваще приезжать? – прищурилась она. Лексику изменила специально, дабы напомнить Железнову, откуда он вышел.
- Ну, как? Это же моё детище. Хочется посмотреть как тут всё. Да и вообще, все побежали и я побежал. Всех пустили, а меня не впустили. Обидн, слущь!
- Ты только за этим приехал?
- Нет. Не только. Ещё на тебя посмотреть. Давно не видел.
- Ой, не смеши. Ладно – концерт закончен. На табе приглашение, – она вытащила из кармана жакета пригласительный билет, вписала от руки имя Железнова. – На, носи на здоровье. А мне пора. Да не смотри ты на баб на этих. Дай ты им хоть до тридцати лет дожить и сволочей не знать.
Марго, повиливая бёдрами, гордо поднялась в свой кабинет, а Железнов усмехнулся, скомкал билет и вышел из зала.
Войдя в кабинет, Марго уселась в мягкий, удобный кожаный диван, достала из сейфа плоскую фляжку с коньяком и смачно приложилась к горлышку. В последние полгода Марго пила всё больше и всё чаще. Видимо фамильная болезнь, от которой погибли бабка и мама, прогрессировала и не собиралась оставлять в покое женщин их рода.
От мыслей о маме Марго стало ещё хуже. Мама…
Мама – самое близкое, самое родное существо. Самый родной человек, который есть у каждого. Мама никогда не осудит, всегда поймёт, поддержит. Обогреет, пожалеет. Она любит вас, когда вы на коне, ещё сильнее, когда под. Может быть, кстати, это и не мои слова, где-то, может, я их и слышал, но ведь не в словах дело.
Мама…
С самого детства Марго отличалась от других своих сверстниц неженской твёрдостью характера и определённостью своих желаний. Своих целей. А всё потому, что с пяти лет знала свою цель – отомстить.
Отца увели прямо на глазах маленькой Риточки (отец любил её ТАК называть), когда ей было всего пять лет. То, как отец уходит, ровно держа спину, в окружении трёх амбалов, то, как он оборачивается, сжимает кулак и кричит ей: «помни!» Эта сцена врезалась в память, в корку мозга маленькой пятилетней девочки и не отпускало вот уже пятнадцать лет. Эта сцена преследовала её ночными кошмарами. Иногда по ночам она просыпалась от собственного всхлипа. Всхлипа маленькой пятилетней девочки.
Хотя тогда, в феврале девяностого года она и не плакала и не кричала. Только маленькой искоркой в маленьких серых глазках загорелся огонь.
Марго с мамой гуляли во дворе. Рита спускалась с обледеневшей горки, смеялась, радовалась. Яна поднимала её со снега, отряхивала курточку и снова влезала вместе с ней на горку. Эти минуты так и останутся самыми счастливыми в памяти маленькой Риточки Волковой. Она вырастет, превратится в шикарную даму, одним словом способной уничтожить жизнь любого заинтересовавшегося ею мужика. Гордо поднятая голова, офицерская осанка, серые глаза – этим наградил её отец. Игорь Волков.
Игорь Волков родился в славном Наукограде Дубна в тысяча девятьсот шестьдесят втором году. Учился в обычной средней школе номер пять. Особыми талантами в школьных предметах он не отличался, кроме физкультуры. Он выступал на различных соревнованиях и спартакиадах. Чаще проигрывал, чем выигрывал, но ведь главное не победа, а участие. Хотя, это конечно, – кому как. Так вот, жил себе Игорь жил, совершенно не задумывался, что он проживает свои самые счастливые годы в жизни. Он дрался, бил, его били, в общем, хорошо жил. Настоящей жизнью, в пределах своих и родительских возможностей.
Игорь был поздним, вторым ребенком. Первый сын, который был старше Игоря на шесть лет погиб во время купания на Волге. Нырнул и не вынырнул. Ударился головой о камень на дне реки. Тело нашли только через три дня. Отец горевал долго. Пил в захлёб. Ведь самое большое горе для человека это пережить собственных детей. Отца, фронтового офицера, зацепившего основные события Великой Отечественной Войны, казалось – заменили. После похорон он неделю не появлялся дома, пил вместе со своим боевым товарищем Николаем Ивановым у него дома. Жена об этом знала, но остановить не пыталась. Она сама постарела на несколько лет. Единственным, что их вернуло к жизни, был Игорь. Они переключили на него всю свою любовь и остатки родительской нежности. Однако отец всё равно восстановился не до конца. Весёлый и жизнерадостный мужчина стал угрюмым и почти перестал улыбаться. Его согревали только две вещи: сын и совместные посиделки на кухоньке с Коляном.
Игорь любил эти посиделки. Во время них отец словно оживал.
Обычно вечер начинался с того, что Колян, работавший в городском военкомате рассказывал различные хохмы из разряда «записки призывной комиссии». Отец вместе с Игорем, ржал до слёз, мать заглядывала на кухню, печально вздыхала и уходила обратно в комнату. Доставала фотографию старшего сына и тихо, чтобы мужчины не услышали, плакала.
А на кухне после рассказов Иванова начинались воспоминания их фронтовой молодости: младший сержант Волков и рядовой Иванов участвовали во многих сражениях. Всякое у них было.
Игорь слушал эти рассказы с замиранием сердца, во время них он забывал обо всём. Ему очень хотелось пережить если не то же, что они, то, хотя бы сотую долю пережитого ими. Он твёрдо решил стать военным.
Однако мы предполагаем, а Бог, он, как это не прискорбно, – располагает. Так вот, Бог распорядился по-другому. Детской мечте Игоря Волкова сбыться было не суждено. На медицинской комиссии выяснилось, что у Волкова заболевание сердца не подлежащее лечению. Стоя перед комиссией и выслушивая диагноз, у Волкова на глазах наворачивались слёзы, чтобы не показать их, он до крови прикусил губу. Теребя манжеты рубашки, он глазами нашёл в комнате сидящего в майорском кителе дядю Колю. Тот смотрел на него с беспомощностью во взгляде. Дяде Коле было плохо. Он тоже переживал за сына своего лучшего друга, тем более что его сын прошёл комиссию легко и был зачислен в ВДВ.
Из военкомата Игорь выбежал с красным, как после пощёчин, лицом. Брёл он неизвестно куда, пока не набрёл на компанию ровесников и одноклассников, сидящих в парке и пивших портвейн. С ними он раньше не очень сходился. Однако компания шалопаев приняла его на ура. В этой компании, в основном, были спортсмены, поэтому неудачу и в какой-то мере горе (хотя его расстройства они не разделяли, так как все поголовно были «годны к строевой» и только мечтали о таком счастье) товарища по спорту они разделили, по крайней мере, внешне, но не внутренне (а это две большие разницы).
Предводитель Вовка Железнов предложил сходить разок с ними.
- Ну, разок можно, наверное… – ответил Игорь.
Именно тогда он, наверное, определил своё будущее, кстати, не только своё. Откажись он, возможно, не было бы и всей этой истории. Но История не терпит сослагательных наклонений. Игорь был на взводе и поэтому не мог адекватно оценивать реальность. Ему казалось, что его подбивают на мелкое хулиганство, а на самом деле, по сути, своим согласием он подписался под серьёзной уголовной статьёй. Что сделано – то сделано. И вздыхать поздно. Игорь согласился. Он перешёл свой Рубикон.
Вова заулыбался и плеснул Волкову в стакан очередную порцию портвейна…
В это время в квартире Волкова происходил неприятный разговор между отцом Волкова и Ивановым. Волков орал и поднимал руки к небу, Иванов же молчал, смотря в пол, так как ответить ему было не чем. Жена Волкова, как всегда, сидела в своей комнате и плакала над фотографией первого сына, вздрагивая после каждого вскрика мужа.
После очередной фразы Волкова типа: «Ты же в военкомате работаешь! Подмоги чем можешь. Пропадёт парень!» Иванов не выдержал, встал со стула и, жахнув об стол кулаком, крикнул:
- Бл…дь, ты меня под монастырь подвести хочешь? А если что с сердцем? Я для зоны староват!
В кухне воцарилось молчание. Были слышны тиканье настенных часов, и всхлипы жены за стеной. Два фронтовых товарища стояли друг напротив друга и смотрели в глаза друг другу. Оба уже почти седые. Один в форме, другой в спортивном костюме. Их взгляды говорили громче слов. Возможно, Иванов и мог чем-то помочь. Возможно, но он этого так и не сделал. Волков потом часто вспоминал эти три минуты, что они стояли друг напротив друга. В последний раз он вспомнит об этой сцене перед своей смертью в восемьдесят седьмом. На глазах у него навернутся слёзы.
Яну молодой рэкетир Волков встретил на танцплощадке. Потом отбил от неё каких-то двух ПТУшников. У них завертелся головокружительный роман, какой только мог произойти у совсем ещё пацанки и приблатнённого боксёра.
Так в восемьдесят пятом году, в марте, на свет появилась Маргарита Волкова.
Игорь, увидев в пелёнках собственную кровиночку, расчувствовался до слёз. Он сразу признал свою породу. Серые глаза. Игорь уже тогда знал, что эти глаза сведут с ума не одного самца.
Всё было хорошо, Рита росла, Игорь, правда, не мог уделять ей достаточно времени, но, тем не менее, Яна с дочкой не бедствовали и от дефицита любви «папки» не страдали.
Тогда, зимой девяностого, Игорь вернулся в собственный двор в последний раз. Он поцеловал жену в блондинистую макушку и отвёл дочь к скамейке.
- О, глаза-то какие! Красивые глаза. Запоминающиеся. Рита, помни, помни меня, не забывай, прошу. Пока человека помнят, он живёт, как только его забывают – он умирает. Не забывай меня, доча. Помни ещё одно имя – Вова Железнов. Ты поймёшь, почему его надо помнить. Ты почувствуешь, потом. Всё будет потом. Сейчас слушай внимательно – когда дерешься, нет честности. В драки чести нет. Бей в пах, рви жилы, грызи горло. Никто тебя не пожалеет и ты никого не жалей. Забудь про честь. В драке её нет. Сейчас я уйду, мы никогда больше не увидимся. Запомни это. Я думал, что в драке есть место чести. Его там нет. Поэтому я ухожу и тебя больше не увижу. Поняла? – Рита кивнула, заворожено глядя отцу в глаза. Она всё понимала. Ей было пять лет. – Всё. Это за мной.
Во двор въехала «Волга». Из неё вышло несколько здоровенных парней, и они тут же подошли к поднявшемуся на ноги Игорю.
Его уводили, а он обернулся и крикнул одно короткое слово: «помни».
Она никогда не забывала. Учась в школе, гуляя после школы. Мама ещё много лет ждала повестки на суд или какой-то другой весточки о муже. Яна никогда не была умной женщиной. Но Рита маму любила и надежду у неё, своим знанием, не отнимала. Пока человек надеется – он живёт. Когда человек надеяться перестаёт – человек умирает. Надежда – единственное, что есть у человека.
Яна с дочкой часто сидели во дворе, и мечтали о будущей жизни.
Через год после исчезновения отца к ним пришёл новый дядя. Дядя Вова. Отец не ошибся – Рита сразу узнала его. Хотя и не знала фамилии дяди. Что-то внутри подсказало Рите, что это тот самый человек. Огонёк, вспыхнувший в момент ухода отца и потухший, как только страшная машина завернула за поворот, вспыхнул снова. И с новой силой. Но виду она не показала, понимала, что сейчас слишком мала.
(Дядя Вова, кстати, когда в первый раз увидел новоиспечённую племянницу отшатнулся, наткнувшись случайно на её взгляд. Он моргнул и снова посмотрел в глаза маленькой девочке. Никакого огня он там не увидел. Вова усмехнулся и понял, что никому и никогда не расскажет об этом взгляде.)
Она росла. В ёе жизни появились два мальчика, которые проявляли к ней интерес и выказывали разные знаки внимания. Ссорились из-за неё. Даже дрались. Даже до крови. Нет, конечно, на Марго обращали внимание и другие мальчики и не только из класса. Но Илья и Сергей никого к ней не подпускали.
Вскоре дядю Вову арестовали. Марго, узнав об этом, испытывала смешенные чувства. Конечно, мерзавец получил своё. Но получил он без её помощи, а это скверно. Она так хотела заглянуть ему в глаза, перед тем, как…
Марго была ещё маленькой девочкой, но умела называть вещи своими именами. Она прекрасно знала, ради чего живёт и, лишившись этого, в определенном смысле потеряла надобность своего существования.
Со временем эти мысли растаяли в потоке других, занимающих её молодую голову. Или не растаяли, а затаились до подходящего времени.
Однако очень скоро дядя Вова снова вошёл в её жизнь. На этот раз он преступил все границы и стал её отчимом. Марго сгорала от ненависти. Как он посмел? Но снова Марго ничего не предпринимала. Понимала – рано пока.
Однако жизнь Яны и Марго постепенно превращалась в ад.
Мама стала часто плакать. Часто они с Вовой кричали друг на друга, после чего мама увеличивала присутствие косметики на лице. Затирала синяки. Яна начала выпивать, не объясняя дочери причин. Только на вопросы о своём пьянстве всё чаще не отвечала, а смотрела на дочку, Риточку ненаглядную, грустно-грустно.
Причину пьянства матери Марго узнала позже, случайно подслушав очередную ссору. Начало она пропустила, появилась в квартире, тихо открыв дверь, раньше обычного.
- … а ты меня будешь всем своим подкладывать, да?
- Потому что ты бл…ь и будешь спать с теми, с кем я тебе скажу! Ты посмотри на себя в зеркало-то! Тебе вообще повезло, что на тебя ещё смотрит кто-то! Ты же радоваться должна, Ян. Ты же трахаешься. А трахаешься, значит живёшь! Разве не это ты мне говорила в девяносто втором? Вспомни, милая.
- Сука!
- Ну-у, милая, за языком-то своим следи. Кто тебе марафет достаёт? Забыла? Напомнить? Лови. Вот я, кстати, и сегодня принёс, а ты себя так плохо ведёшь. Нехорошо. Не руби сук, на котором сидишь. Всё, я решил – не получишь сегодня дозы.
- Подожди, Вова, я же это так… Дай дозу, а? Ну, дай, Вовочка. Ну, Вовочка…
- От…сь.
- Дай дозу! Дай!
- Уйди на х…й!
- Сука! Сука! Сука!
Марго услышала глухой звук удара и стон мамы. Марго быстро выбежала из квартиры, понимая, что сейчас она с ним не справится. Злоба и ненависть копились в нутрии неё, грозя из количества превратиться в качество.
Через неделю мамы не стало.
Марго почернела от горя. На похоронах отчим начал издалека. Марго не понимала того, что происходит вокруг неё, перед глазами стояли голубые глаза мамы. Мама…
Когда все разошлись, сопротивляться ей стало труднее и Железнов получил своё, отобрав у Марго ЕЁ. В эти минуты Марго с сожалением вспоминала недавнюю встречу с друзьями, где чуть не сдалась под напором Сережиных рук. Лучше бы сдалась тогда.
Для ненависти теперь было ещё больше причин. Железнов отобрал у неё отца, превратил в ад жизнь мамы, а теперь переступил ещё одну границу.
Это было слишком.
Но вскоре Марго ожидал ещё один повод для слёз. Она узнала, что беременна. Железнов прыгал по квартире как козёл. Тут же начал договариваться о свадьбе. Она была ещё несовершеннолетней, а Железнову был нужен законный сын и законная жена.
Впервые она тогда задумалась о словах недавно покрестившегося Ильи Вегова. Он говорил, что Бог всё видит. Он всё знает и не упускает ничего из Своего поля зрения. Всем всё зачтётся, при последней расплате.
Так если Он всё видит, если всё знает, почему Он потакает… этому. Почему умирают хорошие люди, а жить остаётся всякое дерьмо? Почему так? Не справедливо! А если Он Всемогущий и Всезнающий ничего не может (или не хочет) сделать с … этим. Тогда кто сможет? Кто захочет?
Замуж? Коне-ечно, Вовочка. Шутя и напевая. Марго решила стать шёлковой на время. Известно же – держи друзей близко, а врагов ещё ближе. А куда ближе, чем в своей кровати? Ближе-то уже некуда. Лёжа с Железновым в кровати она во снах мечтала о скорой мести. Но, стоп! Что он там сказал, во время брачной ночи? Династия Железновых? Порода? Где-где ты будешь этот город держать? Внезапно Марго осознала, что носит под сердцем ребёнка своего кровного врага. Господи, какая же она была дура! Всё думала-гадала, как ему можно отомстить! А, глядя каждый день в зеркало, на свой живот и не понимала, что орудие мщение – она сама.
Марго видела глаза Железнова, когда он узнал, что она беременна. Впервые, пожалуй, она разглядела в них человеческие искорки. Железнов был в эту секунду счастлив. Она знала, что у Железнова не так много поводов для счастья, слишком много выдалось Железнову пережить (так он сам считал). Сын для мужика – это счастье. А у неё сейчас была возможность так сильно ударить по врагу, что он возможно и не оправится от удара.
Но ведь это твой сын! – проявился второй голос в голове. – Конечно, в его жилах течёт его кровь, но и твоя ведь тоже! В чём виноват маленький, съёжившийся в тебе ребёночек? Маленькая, невинная душенька? ТВОЯ КРОВИНОЧКА! Она ведь не в чём не виновата! Марго, постой!
Голову Марго разрывали какие-то голоса достаточно долго, наконец, когда Железнов куда-то уехал, она подошла к зеркалу в ванной с пузырьком таблеток. Посмотрела в своё отражение. В голове звучали голоса.
- Заткнись, сука! – рявкнула она и проглотила половину содержащихся в пузырьке таблеток. Второй голос умолк. Марго смотрела в зеркало, казалось, лицо меняло своё очертание. Казалось, менялась форма черепа. Кажется, начинали показываться рога. Она всматривалась в зеркало и видела огонь на темнеющем фоне. И огни пламени в собственных глазах.
Потом была темнота.
Потом появился Он.
Удара она не почувствовала.
Очнувшись, первое, что она почувствовала, это была пустота в животе. Пус-то-та. И глаза Железнова. Пус-то-та. Никогда она не видела глаза своего врага ТАКИМИ! Пус-то-та. Она не до конца ещё понимала реальность это или же это и есть ад. Хотя, какой же это ад, если она видит ТАКИМИ его глаза? Пус-то-та. Ей вдруг так захотелось засмеяться. Захохотать. Заржать. Пус-то-та.
И она засмеялась. Громко, с визгом, с… вызовом.
Пус-то-та.
Врачи сочли, что это эффект наркоза. Железнов поверил.
Пус-то-та.
Два – один, господин Железнов. Сейчас добавочное время будет, а потом ещё серия пенальти!
Но все переживания последних дней (лет) не прошли бесследно. С Марго случилась истерика и нервный срыв. Вечером первыми, после Железнова, к ней в палату пришли Илья и Сергей. Они принесли какие-то фрукты, что-то мямлили, ушли.
Ночью случился второй срыв.
Её поместили в клинику неврозов, там были специальные «коммерческие палаты». Железнов не поскупился, оплатил лечение на полгода.
Пус-то-та.
Началось время, которое Марго помнила с трудом, а когда вспоминала – старалась забыть. Туман, окутавший её сознание, рассеивался медленно. Её чем-то кололи, давали какие-то таблетки, делали что-то ещё. Постепенно она приходила в себя, оказалось, что она здесь уже три месяца.
Однажды утром Марго подошла к зеркалу и отшатнулась. Не узнала себя. Из отражения на неё смотрела постаревшая на несколько лет, осунувшаяся, бледная как побелка, под глазами какие-то странные белые пятна (появление таких пятен явный признак пережитого сильнейшего нервного потрясения. Психиатры знают) женщина. Нет, старуха.
Марго хотела заплакать, но не смогла. Слёз не было. Она не вспоминала о том, что произошло ТОГДА. Память блокировала те воспоминания. Пока блокировала. Потом они вырвутся наружу страшным, сметающим всё на своём пути потоком. Потом. Пус-то-та.
Некоторое время она не разговаривала. Врачи говорили, что это пройдёт. Прошло.
Однажды ночью Марго разбудила соседка по палате (она была старше Марго лет на десять и бывала здесь постоянной пациенткой).
Если вас никогда не будили среди ночи в палате клиники неврозов (читай, психиатрической клиники), поверьте – это очень страшно. В палате больше никого нет. Тихо. За окном тишина, только где-то вдалеке лают псы. Если в кромешной тишине говорят громко – это не страшно. Страшно, когда в этой тишине шепчут. Соседка надела простыню как тунику поверх пижамы. На голове была шляпка из повседневного гардероба.
- Эй, чернявая, ты меня слышишь?
Молчаливый кивок.
- Проснулась?
Кивок.
- Я похожа на Волочкову?
Марго, расширенными зрачками, смотрела в абсолютно бессмысленные зенки (а сравнения другого и не подобрать) старшей соседки. Ей ещё никогда не было так страшно. Сердце Марго сковал какой-то чужой, первобытный страх. Нет не страх. Ужас. Что может выкинуть эта психичка? Заснёшь, Марго, и перережет тебе горло-то. Или чего доброго подушкой удавит. Марго было страшно. Она, съежившись под одеялом, дикими глазами смотрела, как соседка отплясывает посередине палаты что-то вроде Кан-кана и напевает (не напевает даже, а скулит) какой-то незнакомый Марго мотив. В мёртвой тишине психиатрической палаты этот вой был страшен. Марго было страшно.
Она не спала.
Днём соседка была абсолютно вменяемой и была похожа на «здоровую», даже больше чем невысыпающаяся Марго. Под глазами всё яснее проявлялись тёмные мешки. Вкупе с белыми пятнами это было страшно. А говорить врачам о том, что происходит у них в палате по ночам, было опасно. Врачи точно посчитают, что Марго совсем свихнулась. Ведь соседка днём была абсолютно адекватной (оказалось, что она не пила прописанные ей таблетки, а тихой сапой спускала их в унитаз).
Представление продолжалось каждую ночь в течение месяца.
Каждый день Марго казалось, что она вот именно сегодня ночью сойдёт с ума от ужаса. Окончательно. А к ней только-только начала возвращаться речь. Врач предупреждал, что: «ещё одно подобное потрясение и излечить вас, Маргарита Игоревна, будет невозможно. Поменьше нервничайте!»
Пус-то-та.
Наконец Марго не выдержала. Соседка танцевала, прикидываясь Волочковой, Марго пересилив себя, оторвала ноги от груди, выбралась из-под одеяла, подошла к танцовщице. Та не обращала внимания, продолжала танцевать. Марго с минуту смотрела на абсолютно больную бабу и вдруг поняла – она-то не такая! От этой мысли стало так весело, так свободно, что со всего размаха ударила соседку по лицу. Та отшатнулась к стене и непонимающе уставилась на такую тихую, до сих пор, Чернявую. А Марго несло. Она внезапно, сама того не ожидала, сорвала со своей кровати одеяло, накинула на себя, уставилась на соседку. У той в глазах появилось-таки осмысленное выражение, но, увидев то, что начала вытворять Марго, тут же пропало. А Марго сама начала плясать Кан-кан и разворачиваться вокруг своей оси, как заправская балерина. Уроки ритмики в школе не прошли даром. Соседка вжалась в угол. Ночные концерты прекратились.
Марго не было и восемнадцати лет. Шёл ноябрь 2002-го года…
Марго посмотрела на фотографию мамы, которую хранила в бумажнике. Мама была такая красивая, молодая, весёлая, живая…
Марго отхлебнула из фляжки.
- Мама, боюсь, у меня не хватит сил.
Марго было плохо. Она с детства знала, зачем появилась на свет. Зачем живёт. Но с каждым годом это знание и желание отомстить ненавистному Железнову притуплялось. В клинике Марго долго думала о произошедшем. И потом тоже. Она сравнивала, сопоставляла вред, который нанесла Железнову и который причинила себе. Получалось, что Железнов пострадал меньше, чем сама Марго.
Потеря ребёнка для каждой женщины страшная трагедия, тем более что после выкидыша Марго могла больше и не забеременеть. А Железнов здоровый мужик, у которого для продолжения рода ещё лет десять в запасе. И он, Марго чувствовала это, был уже почти у цели. У него появилась, помимо разных молоденьких проб…ек, красивая, образованная, здоровая преподавательница Университета.
- Сука, – не сдержалась Марго.
Сил Марго потратила много за эти годы. Почти пятнадцать лет жить с постоянным чувством ненависти. Притворяться в детстве и идти на почти открытый конфликт в юности. Трудно. Сейчас же Марго чувствовала, что все её старания и все мысли – напрасны. Такие, как Железнов, ужасно живучи. Их как песню – не задушишь, не убьёшь. Марго уже потихоньку начала отказываться от плана мести, чувствовала, что просто не выдержит психически. В последнее время она плохо спала, ей по-прежнему снились кошмары. Марго была всего лишь двадцатилетней девочкой, на которую свалились такие потрясения. Порой она думала, чёрт бы с ней, с этой местью, лишь бы удалось этой ночью нормально поспать. Без кошмарных сновидений. А снились ей мама, папа и ещё кто-то. Этот «кто-то» не появлялся в её ночных кошмарах ни разу, но Марго чувствовала его присутствие в своих снах. Знала, что ОН не оставит её в покое. Альберт. Не родившийся.
Слишком большую цену заплатила семнадцатилетняя девочка за сладкие секунды (не думай о секундах свысока!) превосходства над ВРАГОМ. Над ЗВЕРЕМ. Слишком. Мама в кошмарах укоряла Марго, мол, что ж ты дочка, нас с отцом без внучка-то оставила? Не могла ничего другого придумать? Марго не знала, что ответить маме. Сразу же подавал голос отец. «Помни!» – поднимал руку отец. «Рви жилы, грызи горло!»
Каждое утро Марго плакала, рыдала. Просыпаясь, она шла к зеркалу, тому самому, и часами стояла, глядя в собственное отражение. Как ей хотелось всё изменить, вернуть тот весенний вечер. Потом снова плакала. Будь оно всё проклято! Будь он проклят! Разумеется, в смерти Альберта она винила не только себя. Ещё Железнова, даже больше Железнова, чем себя. И это не давало ей забыть про месть. Она с новой силой начинала его ненавидеть. Она чувствовала, что идёт по кругу.
Вот так и жила Маргарита Игоревна Железнова (урождённая Волкова) последние полтора года. Просыпалась с крепким желанием забыть о ненависти. А засыпала в очередной раз, продумывая один из десятков планов мести. Но одной Марго было не справиться.
Нанимать помощника было нельзя. Во-первых, – негде. Это только в кино киллеры и ликвидаторы валяются у потребителей буквально под ногами. Двадцатилетняя начинающая бизнесвумен физически не могла знать, где нанять киллера. Такой информацией с ней никто не поделился бы. В лучшем случае поржали бы. Конечно, можно было нанять каких-нибудь забулдыг, за ящик водки. Но эти же забулдыги её же и сдадут за опохмелку от этого самого ящика.
Во-вторых, – денег у неё пока не было. Но деньги, конечно, не проблема. В конце концов, можно и у того же Железнова попросить. Как Вам такой подход к снаряду, с особой цинизмой? А, ни чо, по-моему.
Нет. Всё это не подходило. Марго нужен был верный человек. Такой, которому она бы доверяла, знала бы, что тот точно не обманет и не предаст. И такой, который ни при каких обстоятельствах не предал бы её сам. Где взять такого?
Пус-то-та.
Марго посмотрела на часы, и решили отправиться на кладбище, посетить маму. Может там, у плиты, к ней придет, наконец, правильное решение. До этого не приходило, но чем чёрт не шутит. А может попросить в очередной раз прощения, за то, что на месть у неё не осталось сил. Мама должна понять. Мама…
Марго открыла несгораемый сейф, достала бутылку виски. Она была уже выпивши, и садиться за руль ей было нельзя. Она не была самоубийцей. Марго однажды уже умирала и знала как ЭТО. Потому пьяной никогда не ездила. Так что нужно было вызывать такси. Или искать водителя. Для того чтобы иметь личного водителя статус, пока, у Марго был не тот.
Она вышла из «Русского дома», глянула мельком на стоящую, на стоянке машину. Достала из пальто мобильный. Вышла к дороге, стала набирать номер.
Судьба Батьковна снова подкинула нам анекдотец. Посмотрим, смешной или нет. В тот самый момент, когда Марго была уже готова отказаться от плана мести. Тогда, когда внутренне она уже почти согласилась с тем, что нет у неё больше сил. Наконец, тогда, когда уже почти поняла, что без ВЕРНОГО помощника ей не обойтись (а помощника-то не было! Ау!). Именно в этот момент Судьба подбросила Марго этого самого помощника.
Кто знает, как закончилась бы эта история, если бы Марго не решила ехать на кладбище? Или если и решила бы, но в другое время? Пусть и на полчаса позже? Что было бы? Что толку гадать, всё вышло, как вышло. Совпадение – это непознанная закономерность. Закономерность. Значит, Судьбе Батьковне было угодно, чтобы эта история закончилась так, как она закончилась. Не фраер Бог, не фраер.
Илья блуждал по Большой Волге уже час. Он должен был занести конспекты лекций по уголовному праву одному своему «больному» товарищу из группы. Товарищ «болел» уже неделю и выздоравливать, судя по ржанию в мембране мобильного, не собирался. Илья не был шестёркой (наоборот, в последнее время ему самому шестерили двое перваков). Просто – его попросили по-человечески подтянуть лекции, он и подтянул. Делать ему всё равно сегодня было нечего.
Так вот, блуждал Илья в районе уже час, так как, товарищ бухал где-то у своих корешей, а день передачи лекций тупо перепутал. Илья потыркался в домофон. Квартира товарища была пуста. Тогда Илья позвонил корешу, и сказал, мол, теперь это нужно тебе, теперь ищи меня сам.
В последнее время всё чаще Илья слышал о том, что вот-вот откроется какой-то новый клуб. И, говорят, козырный будет клубец. Так как всё равно Вегов блуждал в том районе, он и решил посмотреть, как он хоть внешне-то будет выглядеть. Подойдя уже к зданию и оценив тот ремонт, который был сделан снаружи, он увидел, как со стоянки к дороге идёт никто иная как… Рита Волкова, тьфу, Железнова.
- Рита! – окликнул её знакомый голос. Голос из прошлого.
Она обернулась (её мало кто так называл, мало, кому она это позволяла), отключая «вызов» на мобильном. На неё шел Илья. Они с Ильёй после школы и после… того… виделись редко. Только мельком и по паре секунд. На вечера встречи выпускников (первая суббота февраля) она не ходила. А Илья не смогший простить ей замужества не звонил и не заходил. Ну и Марго себя не на помойке нашла, сама к нему не напрашивалась. Знала только, что Илья успешно учится на юриста в Универе. Ну и, слава Богу. Вот и хорошо. Она вообще мало, что знала о ребятах. Знала, что Сергей через год (когда исполнилось восемнадцать лет) после окончания школы ушёл в армию, что у него за какое-то время до этого умер отчим. И всё. Про Илью тоже слышала кое-что кое от кого. Ну, да слухи всё это. Слухи.
Ей немного было обидно (совсем немного, только тогда, когда она, вырываясь из воспоминаний, чтобы отвлечься, вспоминала о школьной жизни) то, что её школьные «мужья» не проявляли никаких действий по отношении к ней. Хотя, чисто логически, понятно – если бы Железнов узнал, он бы, наверное, жизнь ребятам устроил весёлую. Ну, Романов, понятно, у него алиби – он два года в армии корячился. А Вегов-то? Вегов что? Ей всегда казалось, что именно Вегов любил её по настоящему, а Романов, так, на подхвате. Из чувства соперничества.
Они вообще с самого первого дня соперничали. Все десять лет понтами мерились. Во всём. В учёбе лучше был Вегов, в спорте – Романов. Она ни разу никому из них не дала никаких надежд. Этим, давая каждому ещё большую надежду. Оба, не зависимо друг от друга, пытались её соблазнить. Но Марго не сдавалась. Как показала жизнь – зря. Нужно было тогда… когда Серёжа… да что теперь вспоминать. Всё вышло, как вышло. Ничего не изменить. Стоп. Если нельзя изменить прошлое, нужно менять будущее.
- Илья, – расплылась она в улыбке. Слегка пьяной улыбке, выпито-то было уже немало. – Как ты вовремя! Господи, Илья, ты даже не представляешь, как ты вовремя!
- Что такое? – удивился такому напору Вегов.
- Понимаешь, Ил, мне срочно нужно на кладбище!
- Кто умер? – посерьезнел Вегов.
- Ты не поверишь! Там все умерли! – со страшными глазами вспомнила старый анекдот Марго. – На самом деле, Илья, к маме хочу поехать.
- Извини. Извини, что напомнил.
- Ну, я, Илюша, и не забывала никогда. Так что? Подвезёшь первую любовь?
Илья как-то странно (очень грустно, очень печально) ухмыльнулся.
- Ну, так, а зачем же я тебе ещё нужен? Только на кладбище возить. На чём ехать-то?
- А у тебя права есть?
- Есть, отец недавно машину купил.
- Вот и всё. Во-он на стоянке моя ласточка стоит, – Марго указала на синий Пежо-406. Вегов присвистнул (сам-то «десятку» водил). – Довези, а? Илюша, очень надо.
- Ради вас, мдам, я готов хоть куда! Хоть на что!
Зачем он это сказал? Сука, не мог просто кивнуть! Илья дурачась, говоря, в общем-то, те слова, которые, сказал бы любой нормальный мужик на его месте в такой ситуации, не понимал, что он, по сути, подписывает себе приговор. Не суда, нет. Другой приговор, страшнее и безжалостнее. Приговор собственной совести. Своей Души.
Марго странно посмотрела на Вегова. Взглянула в его насмешливые голубые глаза. Она всегда помнила его взгляд, и он ассоциировался у неё с чем-то чистым, светлым, прозрачным. Чистые как вода в руднике, даже чуть наивные. Сейчас же она видела чем-то встревоженный, чем-то болеющий взгляд. Видимо и такой солнечный мальчик как Илья успел за это короткое время, что прошло со школы, обо что-то обжечься. Или об кого-то? Она даже почувствовала лёгкий укол ревности от того, что какая-то другая баба «обожгла» Илью. Господи, как же давно они не разговаривали! Не сидели на лавочке, не болтали о разном, о ерунде! Марго была ужасно благодарна ребятам за то, что в самое трудное время они были рядом с ней. Тогда, когда она впадала в хандру из-за мыслей о Железнове и отце, пацаны всегда готовы были её рассмешить. Хоть на головах стоять были готовы, лишь бы Риточка улыбалась. Не плакала.
Она чувствовала, что именно Вегов её любит по-настоящему. А когда она выходила за муж страдал по-настоящему. И тогда, когда они пришли к ней в больницу, он смотрел на неё так… чуть не плакал. Как будто сам умирал.
Поняв это, Марго всё для себя решила. Хочешь быть счастлив, мальчик? Счастье нужно выстрадать. Ты сможешь, я знаю. Я могу положиться только на тебя.
На кладбище Вегов остался сидеть в машине. Марго пошла к могиле. Её не было больше часа. Вегов курил, слушал музыку (к собственному ужасу поймал Дубна FM, от ужаса выключил радио к чёртовой матери), посмотрел на часы.
- Что-то долго её нет.
Илья вышел из машины и сразу почувствовал контраст между тёплым салоном «Пежо» и пронизывающим осенним ветром. Запахнул пальто, поднял воротник. Нужно идти искать. Искал Марго Илья не долго, минут через десять, на хорошем месте, он её и нашёл. Марго сидела на корточках возле скамеечки на участке своей мамы. На той скамейке стояла почти пустая бутылка виски. Он подошёл к Марго, посадил её на лавочку, она плакала. Сел рядом, стал гладить по спине, по голове. Мягкие, ароматные волосы Марго. Он с удовольствием вдыхал их аромат. Интересно, почему у женщин всегда ТАК пахнут волосы? ТАК, что их приятно нюхать даже привыкшему к вони палёной водки носу? Свои волосы, по крайней мере, Илья нюхать бы не решился.
Хотелось пожалеть Марго, позаботиться о ней, накрыть чем-то. И сам рядом.
Видимо почувствовав его мысли Марго, подняла на него свой затуманенный алкоголем и горем взгляд.
Что-то произошло, кажется, у горизонта сверкнула молния. Илья обжёгся, самому захотелось заплакать. Кажется, он что-то понял, посмотрев внимательно в серые, милые, любимые глаза. Прочувствовал что-то. Да не «что-то», а «всё». Всю боль, всё горе, весь страх, всю ненависть. Между ними образовалась какая-то связь. На энергетическом уровне. Все девушки мечтают о том, чтобы у них с её парнем была эта связь. Внутренняя. На том самом пресловутом энергетическом уровне. Каждая девушка мечтает о том, чтобы её парень понимал её без слов. Читал бы ВСЁ в её глазах. Все её вопросы, все проблемы, все желания. ВСЁ. Понимал бы ВСЁ! Без слов, без прикосновений. ВСЁ. Кажется, Илья смог прочитать, а, прочитав понять, то, что хочет Марго. В том числе и от него. Поняв, он ужаснулся. Но мгновение ужаса и страха было не долгим. Потом пришло осмысление, понимание. Илья убрал локон волос с её бледного лица и спросил:
- Господи, что же он с тобой сделал?
Именно тогда Илья подвёл черту, итог всей прожитой до этого жизни. Здесь, сейчас, на кладбищенской лавочке он изменил свою судьбу. Изменил бесповоротно. НАВСЕГДА. Понимал ли он это? Скорее всего, не глупый. Принял ли этот поворот? Да. Понравилось ли ему то, что он мог увидеть за этим поворотом? Да.
Судьба каждому выписывает свои испытания на длинном, извилистом и тернистом жизненном пути. От того, как ты пройдёшь их, будет зависеть твоё настроение, с которым ты пойдёшь на встречу с Ним.
Какое же настроение будет у Ильи?
Илья твёрдо знал ответ на этот вопрос.
Он был уверен в правильности своего пути. Для каждого человека важно собственное его понимание в той или иной ситуации – прав он или нет. Особенно – если эта ситуация критическая.
Они с Марго были правы. Илья это знал.
С тех пор Илья практически жил в квартире Марго. А что? Вездесущих бабушек, которые сидят на лавочках и судачат о соседях, в её доме не было. В её доме вообще всем было всё равно на всех. Лишь бы грядки не топтали. Народец там подобрался…
Они просыпались и засыпали вместе. Илья стал забывать уже то, что хотел забыть. Он был полностью погружён в Марго. В то, что им предстояло сделать. Он Верил. Марго верила в него.
Однажды ночью, уже в новом, 2006-м году Илья обнимет Марго и прошепчет ей на ухо странную фразу:
- Не зачем тебе. Я загляну вместо тебя…
Шёл февраль 2006-го года.

Глава V
«Илья Вегов»

Илья хлобыстнул входной дверью, припал к стене в прихожей, дышать было тяжело. К горлу подкатывал комок рвоты. Стянул с себя пальто, как что-то грязное, вонючее, заражённое холерой откинул в угол. Нервными пальцами развязал шнурки на ботинках. Ботинки полетели вслед за перепачканным чем-то бурым пальто. Следом полетели джинсы, свитер и майка.
Илья на четвереньках, с трудом сдерживаясь, чтобы не завыть прополз в комнату, нащупал кнопку на музыкальном центре. Нажал «play».

Слепая ночь легла у ног и не пускает за порог,
Брожу по дому, как во сне, но мне покоя нет нигде.
Тупая боль пробьёт в висок, и пальцы лягут на курок,
А в зеркалах качнётся призрак, призрак любви.

Возьми моё сердце, возьми мою душу,
Я так одинок в этот час, что хочу умереть!
Мне некуда деться, свой мир я разрушил,
По мне плачет только свеча, на холодной заре!

Ты умерла в дождливый день и тени плыли по воде,
Я смерть увидел в первый раз, её величие и грязь.
В твоих глазах застыла боль, я разделю её с тобой,
А в зеркалах качнётся призрак, призрак любви!

Возьми моё сердце, возьми мою душу,
Я так одинок в этот час, что хочу умереть!
Мне некуда деться, свой мир я разрушил,
По мне плачет только свеча, на холодной заре!

Я слышу утренний колокол, он славит праздник,
И сыпет медью и золотом, ты теперь в царстве вечного сна!
Я слышу утренний колокол, он беса дразнит,
И звоном небо расколото, на земле я любил лишь тебя!..

Завыли голосом Кипелова колонки. Илья повалился на пол, хватая ртом воздух. Дышать было тяжело, из глаз текли слёзы. Вегова всего трясло. Он съёжился на полу в «позе эмбриона». Мотал головой, нашёптывал:
- Сука! Сука! Сука! Бл…ь! Бл…ь! Как же так-то! Сука! Как же так! Тварь! Тварь! Тварь!
Он пару раз сильно ударился затылком об пол, не смог сдержать крик. Закричал. Страшный какой-то получился крик. Не крик, а вой. Страшный вой. Так в тёмном, холодной, мёртвом лесу воют волки на луну. Вой потонул в криках Кипелова.


Возьми моё сердце, возьми мою душу,
Я так одинок в этот час, что хочу умереть!
Мне некуда деться, свой мир я разрушил,
По мне плачет только свеча, на холодной заре!

Я слышу утренний колокол, он славит праздник,
И сыпет медью и золотом, ты теперь в царстве вечного сна!
Я слышу утренний колокол, он беса дразнит,
И звоном небо расколото, на земле я любил лишь тебя!..

- Тва-а-арь! – заорал Вегов, вскочил на ноги. Выбежал в коридор и, стирая слёзы со щек, стал рыться в откинутых до этого вещах. Во внутреннем кармане пальто нашёл нож. Долго дикими, лишёнными всякого смысла глазами смотрел на перемазанное чем-то красно-бурым лезвие. На лице появилось выражение абсолютного даунизма. Засмеялся. Короткими, писклявыми смешками. Приложил лезвие к кадыку. Три раза глубоко вдохнул. Заорал. Не смог.
Он откинул нож куда-то в глубь коридора. Одним резким движением вскочил на ноги, рвота подбиралась всё ближе. Он не прошёл, пробежал в ванную, накрутил все краны на полную. Из крана вода полилась в ванную. Вегов переключил воду на режим душа. Он залез в ванную. Встал к стене, вода из душа лилась по его голове, плечам, спине. Он снова закричал, стал бить кулаком о кафель на стене. Боль в разбитой руке он почувствовал не сразу, а когда почувствовал, скорчился и повалился в ванную.
Он пытался сдержать крик и очередной рвотный позыв. Но не смог. Да и не хотел. Наконец его вырвало. Рвало Илью долго, он не замечал времени, когда из него вышло уже всё, он, боясь захлебнуться очередным рвотным потоком, повернулся на правый бок. Снова принял положение эмбриона. Он не замечал, что вода из душа текла уже не горячая, а холодная. Ледяная. Лёжа в блевотине и ледяной воде, он уже не сдерживал лившихся со всей силой слёз, стонов, перемежающихся какими-то неразборчивыми криками. Всхлипами. Что-то бормотал. Разобрать бормотание не представлялось возможным.
Это продолжалось около часа. Холода он не чувствовал. Около двух часов назад Илья замёрз изнутри. Закоченел. Закостенел. Казалось, окончательно и бесповоротно.
Выбравшись из ванной, Илья пробрёл на кухню и вытащил из бара бутылку водки. Отвинтил крышку и залпом, не чувствуя ни вкуса ни запаха дорогой водки всадил в себя больше половины бутылки. Срочно нужно было выпить – иначе остановилось бы сердце. Он, протирая глаза от пелены оставленной слезами (они больше не текли, видимо, течь было больше нечему) прошёл в комнату и плюхнулся в кровать, словно мешок с навозом.
Долго не мог заснуть, прикладываясь то и дело к горлышку бутылки. Наконец кто-то на верху сжалился над Ильёй и подарил ему сон. Впрочем, это и не сон был. Забытьё.
Проснулся Илья оттого, что ему было очень жарко. «Господи, неужели в аду?» – первое, что пришло ему в голову. Но нет. Он лежал в собственной кровати. Илья поморщился от невообразимой вонищи, которая стояла в комнате. Стал искать причину вони и нашёл – он сам. Потом стал анализировать, почему проснулся, вернее, вернулся из забытья. Чтобы освежить мозг приложился к остаткам водки в бутылке. Закашлял. Лежание в ванной в холодной воде не прошло даром для организма Ильи. Ангину или в лучшем случае грипп он себе заработал точно.
Илья, изо всех сил напрягая слезившиеся глаза, набрёл на градусник. 38,9. Плохо. Илья помнил, что в детстве (ну, в школе), когда он заболевал, пару раз отец делал ему коктейль из перцовой водки и ещё какой-то там хрени, а потом укутывал его одеялом, чтобы как следует пропотеть.
Но водки, тем более перцовой, в квартире больше не было. Нужно было либо вызывать врача, либо идти в магазин за водкой. Воспалёнными мозгами Илья пришёл к выводу, что живых существ в квартиру пускать нельзя. Он надел джинсы, а на майку пальто, обмотался шарфом и словно приведение побрёл в магазин. На улице было холодно, и Илья передвигался перебежками. Много курил. Купив целый пакет (семь бутылок) перцовой водки, самой дешевой, что была, Илья вернулся домой.
Началось.
В первый день Илья вылакал один пузырь перцовой и так умотался одеялом, что из ма-аленькой дырочки торчал только правый глаз. Лечение водкой перешло в запой. Температура не сходила несколько дней. Если быть точным то три. За три дня Илья выпил весь свой запас и почти ничего не съел. Когда водка кончилась, он снова отправился в магазин. Страшный, почерневший лицом и глазами, грязный, пахнущий перегаром он распугал всю очередь. Трясущимися руками протянул продавщице пятисотрублёвую купюру и сказал:
- На все.
Продавщица попыталась было что-то сказать странному (страшному) парню, но, наткнувшись на его взгляд осеклась. Ненормальный был взгляд, такие глаза у людей встречаются редко. Даже самые прожженные алкаши смотрят не так. Даже когда у них «горят трубы». Этот взгляд напугал молоденькую ещё девушку, и она поклялась, что своего молодого человека обязательно отучит выпивать, пусть и редко, пусть и с друзьями. Иначе он превратится вот в ЭТО.
По дороге домой (дело было уже вечером), во дворе, на Илью внезапно напали два алкаша. За секунду Илья узнал их – они тёрлись за ним в магазине. Илья дрался как лев, защищая своё лекарство. В какой-то момент, один из нападавших заметил в глазах ЭТОГО искорки безумия и какой-то звериной злобы. Избитый, но не побеждённый, Илья вернулся домой. Из сумки разбилась только одна бутылка, да и то она разбилась об голову одного из нападавших. Илья посмотрел на руки. Правая была в крови. Явно не его. Его затошнило, воспоминания, наконец, дали о себе знать, и Илья бросился к унитазу. Блевать особенно-то было не чем. Последнее время Илья почти ничего не ел, только пару раз делал яичницу. Изо рта текла жёлтая желчь, казалось, с новым рывком вылетят лёгкие или селезёнка. А то и всё вместе. Проблевавшись Илья вернулся на кухню и, наполнив гранёный стакан до краёв, опорожнил его в три глотка. Зарычал от… ну, удовольствия, пусть так. Если можно, конечно, это слово применить к тому состоянию, в котором находился Вегов.
Продолжилось.
Илья вообще потерял счёт времени и связь с реальностью. Водка заняла всё сознание Ильи и потихоньку начала подавлять волю. Илья не мог заснуть, если в комнате не было света. Однажды в доме отключили электричество (такое иногда бывает), а дело было уже вечером, когда на улице было темно. Илья обставил кухню свечами, обставил интересно, вокруг стула стояло около двадцати горящих свечей (ещё зимой купил по случаю. Пригодились. Гм, смяшно), а сам забрался на него с ногами и бутылкой в руке. Так он встретил утро. С рассветом, продрав глаза, Илья понял, что если сейчас не откроет форточку – задохнётся. В кухне было не продохнуть от вони выгоревших свечей и его собственной.
Когда ложился спать, свет он не гасил, так как в кромешной темноте комнаты ему казалось, что кто-то неслышно (лишь изредка шурша в углу) присутствует в комнате. Стоит над ним. Тянет к нему свои холодные, длинные руки. Через несколько дней до Ильи дошло, что если увеличить дозу водки, принимаемую перед сном, может и пронесёт. Доза была увеличена (двести грамм), а легче не становилось. Кто-то продолжал шуршать в углу комнаты, ветерком проноситься мимо кровати, нашёптывать что-то мерзким противным голосом на ухо. Тогда Илья стал спать с ножом. Чтобы наверняка. Первое время Илья клал сталь рядом с правой рукой, чтобы если что, успеть схватить его и хлестануть кого-то. Но «кто-то» ножа не испугался наоборот, ОН, казалось, играл с Ильёй. Однажды ночью, когда голос в очередной раз нашёптывал Илье что-то на ухо, тот махнул ножом и только чудом не остался инвалидом безухим – трясущиеся от водки руки не смогли крепко сжать сталь и тем более попасть по гаду.
Теперь Илья спал, положив нож на грудь и прижав его остриём к кадыку. Он молился «куму-то», молил его о том, чтобы ОН снова пришёл этой ночью и тогда рука-то не дрогнет. Кадык был слишком близко, чтобы по нему промахнуться. Пусть и трясущейся рукой.
Но «кто-то» больше не приходил. Сначала Илья обрадовался этому. Но потом понял, что это было только начало. Он загнал музыкальный центр одному из соседей за смешную сумму и затарился спиртным. Стал ждать. Соседи по началу обрадовались тому, что музыку из странной квартиры перестали слышать. Замолкли громкие крики Кипелова. Но началось нечто другое. По ночам из квартиры, в которой жил такой тихий и вежливый молодой человек, а теперь какой-то грязный вонючий алкаш по вечерам и ночам стали слышаться дикие крики «не подходи!», «уйди!», «не приближайся! Ты умер!», «ты в аду!» «Не подойду! Отстань!» Милицию не вызывали. Что толку?
Железнов стал приходить к Илье вместо «кого-то». Владимир Константинович сидел в кресле, положив ногу на ногу, и со свойственной ему иронией смотрел на то, как Илья пытался от него избавиться. Убийца орал на него, кидал в него какими-то вещами, глотал водку прямо из горла с совершенно диким выражением глаз. Думал, пройдёт. Это как триппер, паря, само не проходит. Иногда, правда, Железнову казалось, что в квартире кроме него присутствует ещё кто-то. Тот, кого Илья боялся, чуть ли не больше чем его. Во, паря даёт! Серийный маньяк какой-то, ей Богу. А сразу и не скажешь, такой интеллихент был. А щас? Да ты посмотри на себя, Илюша! На кого похож-то? Ты мылся-то, когда в последний раз? Ась? Х…ли ты орёшь-то? Чо ты кидаешься-то? Ты чо не понимаешь, что меня здесь нет? Что я в твоей голове? Да не целься ты в меня пузырьком-то! Разобьёшь стекло, приедет милиция. Надо она нам? А, Илья? Надо? Припрутся санитары, свезут тебя в дом печали. А там, таких как я, больше чем, таких как ты! Да хватит орать! Щас соседи точно не выдержат. Ты лучше подойди сюда. Да подойди, не трону! Чо ты ссышь-то? Хотел бы тронуть – давно бы тронул. Тогда-то не ссал. Мало ли что ты думал! Ну, молодец. Смотри. Что? Да, это ты сделал. Что? Не-ет, двадцать – словно доктор прописал. Вот этим я особенно горжусь – оно последнее. Нравится? Ой, чо у тебя на реснице, стой, дай сниму… Да стой ты!
Только пару часов из дня Илья был «здоров». Этого времени хватало, чтобы сходить в магазин, закупиться, приготовить поесть. Потом он снова погружался в мир грёз и Железнова. Там он правил бал. Странно, почему везде, где появлялся Железнов он, становился главным? Что это? Как это называется? Почему ТАКИЕ мужчины всегда и везде на коне? Главные? Козырные? Тарищи, объясните!
Гвозди бы делать из этих людей.
Пару раз, кажется, кто-то звонил в дверь. Один раз даже отец, обеспокоенный тем, что Илья уже больше месяца не звонит и не заходит. Илья не пустил отца, открыв дверь на «цепочку» спросил, зачем тот пришёл. Когда отец ответил, сказал, что поссорился с девушкой и теперь в депрессии. Дверь захлопнулась.
(Кстати, насчёт девушки. Читатель может подумать, что я забыл о Марго. Почему Илья с ней не связался, почему сама не вышла на связь? У них была договоренность о том, что месяца два-три, ну, примерно до мая Илья не будет ей звонить и заходить. У железновской челяди могли возникнуть подозрения. Вот Марго и не звонила.)
Однажды, когда Илья выбрался из квартиры чтобы выбросить мусор (вышел он в одних трусах и майке), он наткнулся на соседку Нину. Сосредоточил взгляд на лице девушки, та отшатнулась, по началу, но потом освоилась.
- Нина… Ниночка… Я… я давно пью? – прерываясь, спросил Вегов.
Нина, морщась от перегара и вообще от того, как пах и выглядел (совершенно потерявший человеческий вид) Вегов ответила, стараясь, однако, своё недовольство не показывать:
- Больше месяца. Илья… а… а, что с тобой?
Вегов долго и неподвижно смотрел на лицо девушки. Илью разрывало изнутри. Он понимал, что если расскажет Нине то, из-за чего пьёт, то на свободе ему останется быть очень-очень не долго. Но держать в себе боль, страх и ненависть Илья больше был не в состоянии. Понимал, что его может просто разорвать изнутри. Сжечь. Он и так горел слишком долго. Кому-то нужно было, чтобы он горел и не сгорал. Даже нож, приставленный к горлу по ночам, всё никак не хотел разрезать кожу и плоть горла. Значит нужно, чтобы Вегов жил? Кому? Кому нужно, если сам он уже этого не хочет!? Давно бы уже! Но нельзя. Грех.
Наконец Илья не выдержал. Из глаз потекли слёзы, губы задрожали, он завыл. Сначала тихонько, потом громче и ещё громче. Он прижался к Нине всем телом (или это она к нему) и они вдвоём вернулись в квартиру Вегова. Там, на полу коридора, прижавшись к груди маленькой (она была младше Вегова на два года) Нины Илью прорвало. Он стал говорить. Он говорил и не мог остановиться. Прерываясь иногда на то, чтобы утереть слёзы. Нина слушала Илью с ужасом, порою рассказ превращался просто в бред, но Нина связывала это с тем, что Илья много выпил за это время. Илья рассказал страшные вещи. Такие страшные, что ей по идее нужно было бы бросить этого спившегося хроника, бросить к чёрту и бежать, нет, нестись в милицию. Но Нина этого не сделала. Вместо этого она повела плачущего и воющего Вегова в ванну. Она знала, что ему сейчас нужно. Илью нужно отогреть. И физически и душевно. Заодно и помоется.
Но стоит ли Илья этого? Заслужил ли он её тепло? Нина знала ответ…
(Часто люди спорят, кто лучше – мужчины или женщины. Ответ на этот вопрос не получил ещё ни один из спорящих. Наверное, потому что его просто нет. Мужчины и женщины – две половины одного целого. Инь и янь. Чёрное и белое. Не будет одного, не будет и второго. А кто лучше? Да какая разница! Я тоже не знаю ответа на этот вопрос. Одно я знаю точно. Если бы в описанной чуть выше ситуации герои поменялись бы местами, то персонаж «Вегов», коне-ечно, утешил бы персонажа «Нину», пожалел бы её. Но потом. Потом замучил бы нотациями и всякими морализаторскими штучками. Мужчины без этого не могут. Нужно же показать своё превосходство. И то, что он знает больше, лучше и дольше. А персонаж «Нина» ПРОСТО жалела Вегова. Жалела искренне, открыто, чисто. Так может жалеть или (и) любить только женщина. И ей наплевать, что персонаж «Вегов» вонючий, спившийся душегуб. Тварь дрожащая (привет Достоевскому). Плевать. Просто она его любит. И по-другому не может. Она женщина.
Предполагается, Уважаемый Читатель, что автор должен любить своего героя. Или, по крайней мере, – симпатизировать ему. Я стараюсь, изо всех сил стараюсь найти в персонаже «Вегов» что-то хорошее. Что-то за что можно зацепиться. Что-то из-за чего, может быть, кто-то захочет быть немного похожим на персонажа «Вегов». Но у меня не получается. Как говорят киношные милиционеры – ни одной зацепки. Персонаж «Вегов» мне лично противен. Возникает вопрос – почему же тогда о нём нужно писать? Ответ следует искать в словах написанных перед «прологом».
Мне хочется верить в то, что там написано. А Вам?)
Если к описанию школьного периода жизни Ильи подобрать какой-нибудь убойный эпитет (как это делают, когда рекламируют фильмы), то больше всего подошёл бы «они не знали, что такое водокачка!»
Илья и Сергей с самого первого класса начали негласное (необъявленное) соперничество за сердце и симпатии Риточки Волковой. Старались, как и Рита вести себя по-взрослому, взвешенно, учтиво. Сами помните, как это трудно для мальчиков в том возрасте. Илья боялся как-то опозориться, поступить как-то смешно и глупо, а потому выражение лица у Ильи всегда было как у многострадального старца Фура.
Собственно именно для того, чтобы казаться старше и умнее Илья и начал учиться. Он много читал с самого детства, со временем у него открылся талант к математике, но тяга к чтению и вообще к «гуманитарным» предметам перевесила. Однако переходить в «А» класс он не собирался, ему нужно было оставаться в «Б» чтобы быть на виду у Риты, чтобы она могла видеть, что он знает больше и лучше Романова, что он перспективнее (Илье почему-то взбрело в голову, что Рита ищет себе «перспективного» молодого человека, а Илья ей таким, стало быть, не казался) Романова, что у того только отжималки да кроссы на уме.
Вообще уже где-то к шестому классу все ученики «Б» прекрасно были осведомлены о соперничестве ребят и даже втихаря (так, чтобы Романов не узнал, а то от него и прилететь могло) ставили ставки – кто, в конце концов, завоюет сердце Риточки Волковой. Позже к тотализатору присоединятся и некоторые учительницы.
Со стороны, вообще, это выглядело очень комично. Романов слово скажет – Вегов тут же десять других (чаще заумных), да ещё и опровержение на слова Серёжи. Вообще, казалось, что Романову всё это было не очень-то надо, по крайней мере, никто из наблюдавших весь этот цирк не замечал в Романове какого-то влечения к Волковой. Азарт, азарт – да. Как успешному спортсмену Романову был интересен сам процесс соревнования, а не «приз» полагающийся победителю на финише. Вегов тоже это замечал, а потому злился на Серёгу ещё больше и сильнее. Но отсутствие влечения к Волковой не отражалось на упорстве Романова. В нём был злой азарт, не пяди родной земли врагу!
Как это часто бывает соперничающие молодые люди (да ещё и не получающие никаких «призовых» за своё старание) с каждым днём «соревнований» сходились всё ближе и ближе. Известно же, что ближе врага никого быть не может. Потому и не отходили друг от друга ни на шаг. Со временем, правда, они стали находить друг в друге какие-то черты и свойства, которые им нравились, те черты, которые хотели бы видеть в себе, но по определённым причинам видеть не могли, и уже к более «зрелому» школьному возрасту (в данном случае это восьмой класс) они действительно стали единым целым.
Порой казалось, что между ними появилась какая-то сверхъестественная, на уровне подсознания связь. Часто друзья (не без юмора, конечно) замечали, что когда голова болит у одного, через некоторое время она начинает болеть у другого, одному станет муторно на душе, тут же какую-то меланхолию почувствует второй, и они тут же бегут друг к другу, как говориться: это горе – не беда, ежели нас в селе орда!
Поговаривают, что такие вещи характерны для близнецов и вообще родственников, но, как не старались ребята, как не изучали своё генеалогическое (фу-ух, правильно написал) древо, родственных связей не находили. (Сергей вообще не знал, кто его отец, лет с шести жил с отчимом.)
Тем не менее, они оставались соперниками. Это соперничество ещё и проявилось в середине восьмого класса, когда Людмила Владимировна (она начала верховодить «бэшками» с начала пятого класса, и это был её первый класс, хотя если быть точным, то пятого лишь по цифре, а не по порядку, потому как «четвёртого» класса не было, перескочили с третьего на пятый, ну, не важно) решила выбрать в классе старосту. Он нужен был для каких-то школьных совещаний. Херня полная. Но Вегов тут же навострил уши. У него были все шансы – ни одной тройки в полугодии, олимпиады, где они занимал призовые места. Но и Романов мог, чем похвастаться – призы со спортивных соревнований и суровый сурьёзный взгляд. А другие кандидатуры Вегов даже и не рассматривал. А на кой?
- Итак, – сказала Людмила Владимировна. – Старостой класса будет назначен… – она сделала эффектную паузу, все напряглись. Вегов толкнул в бок сидящего рядом Романова. – Назначен будет… Честный…
- Вегов, – сказал кто-то тихо с задней парты.
- Справедливый…
- Илюша, – послышался женский голос.
- Спортивный…
- Ромул, – кто-то кивнул в сторону Серёжи.
- Ответственный…
- Точно Вегов.
- Пользующийся уважением…
- …
- Хорошо. Остроумный.
- Вегов.
- Нет, – не выдержала Людмила Владимировна. – Нет не Вегов. Романов.
Все ахнули, сильнее остальных ахнул Вегов, но тут же собрался и пожал руку Романову, которому, казалось, всё это было нужно, как собаке пятая нога. Кто-то кому-то проиграл пари. Кто-то отвешивал кому-то фофаны. Девчонки украдкой поглядывали на Риту. Та сидела спокойная, хладнокровная и, казалось, не обращала внимания на то, что происходит в классе.
Многие одноклассницы, да и не только (слух о соревновании из-за Волковой между Романовым и Веговым уже давно разнёсся по школе) не понимали позиции Риты. Ну, понятно – поиздевалась над парнями, поизводила их, помучила, так хватит уже! Дай же ты, наконец, ответ! Соглядатаи не понимали хладнокровности Волковой. Многие побаивались Риту из-за её не женского, какого-то, поведения, не девчачьего. Многие считали это неправильным. Некоторые, запускали пулю, что Волкова лесбиянка (несмотря на то, что ни одной настоящей подруги у Волковой никогда не было. Она всё время была в окружении Вегова и Романова). Много чего была сказано, написано в записках, нашёптано на ушко за спиной Риты. В глаза никто ничего не говорил. Короче говоря, подробности перипетий романа «Волкова и Компания» обсуждала вся школа и многие учителя.
Нужно сказать, что эти подробности интересовали других девчонок не из-за их вечного женского любопытства. Вернее не только из-за него. Просто многих возмущало, что эта (ни кожи, ни рожи и жопа с кулачок) собрала вокруг себя двух оч-чень интер-рестных молодых людей. И не отпускает. На кой ей два-то? А? Скажите, православные! Ну, поиграла с ними, отпусти ты одного-то! А уж мы с ним сами разбёрёмся. Так нет. Как собака на сене, ни себе ни другим!
Эти тоже хороши! Таскаются за ней, как привязанные! Что в ней нашли-то! Волосы чёрные. Одевается как мужик, плоская как доска, худая! Мымра, одним словом. Злая. Глаза иногда как вспыхнут, аж мурашки по коже. Ну, точно ведьма!
Однажды три девушки из «А» класса даже решили устроить Рите «тёмную». Пригласили попить чайку (к их удивлению Рита согласилась легко), дома никого не было. Начали непринужденную, богобоязненную беседу. Сначала всё было вроде нормально. Но потом девушки спровоцировали Риту на конфликт вопросом-подначкой об отце (они точно знали, что это её равнодушной не оставит). Беседа полилась на повышенных тонах. Стали слышаться угрозы. Одна из подружек даже начала распускать руки, обещая «выцарапать тебе глаза, мокрощёлка дешевая!» Но девушки не заметили, как в приглушённом свете кухни вспыхнули пламенем серые глаза волчонка. Короче, вся троица не появлялась в школе недели три. А Рита, напевая строчку из ДДТ (к группе её приучили ребята): «Ни секунды без драки, верим в жизнь и смерть! В глаза твоей собаки нам не страшно смотреть!» вышла из квартиры.
Так и жили. Ребята стали замечать, что Рита стала чаще плакать. В школе она никогда не позволяла себе распускать нюни, но вне школы… Она могла позвонить Серёже (или Илюше, не важно, так как сразу же откуда не возьмись, появлялся второй) среди ночи и пригласить погулять, посидеть на лавочке у подъезда. Поболтать. Потом она тихонько начинала плакать. Ребята думали, что это она плачет из-за них (вообще они считали, что мир исключительно вокруг них вертится) обнимали её, старались развеселить, чуть ли не на головах стояли. Она улыбалась какой-то усталой, очень взрослой улыбкой (ребята не умели так улыбаться) и, поблагодарив друзей, отправлялась домой.
Друзья переглядывались, пожимали плечами и тоже расходились по домам. Рита никогда не делала предпочтения кому-то из них. Оба считали друг друга неудачниками (по отношению к Рите) и оба считали себя точно будущими победителями. Нужно только подождать. Чуть-чуть. И она даст ответ. Согласится. И тогда все годы переживаний покажутся дурным сном. Шли годы. Ответа Рита не давала. Она вообще менялась очень сильно. Становилась мрачной (это делало её ещё привлекательнее), неразговорчивой, нервной. Потом у неё погибла мама. Глупо, нелепо упала с балкона. Ребята пытались как-то поддержать Риту, но та попросила пока её не беспокоить, мол, ей нужно разобраться в себе. Подумать. Ребята и не думали обижаться. Надо так надо. Но всё же им так хотелось выполнить свою мужскую функцию – защитить, накрыть, утешить. Но – нет. Рита со всем справилась сама. Или показалось, что справилась.
Однажды, уже в выпускном, одиннадцатом классе, она собрала их у себя дома и без долгих прелюдий сказала, что беременна. Потом как-то странно посмотрела на Романова, тот был так обескуражен новостью, что взгляда (очень печального) не заметил. Вегов тоже был настолько сражён новостью, что так же внимания на коротко брошенную искорку в сторону Сергея не обратил никакого внимания. Илью мучил вопрос «как так?» «От кого?» И он задал этот вопрос.
- От отчима, – усмехнулась Рита. – И ещё я выхожу за муж.
Ребята знали, что отчим у Ритки какой-то крутой дядя, держащий в кулаке чуть ли не весь город. Вегов зло усмехнулся:
- Вот оно как… Ну тогда покедова, я пошёл…
Он резко встал с дивана и, не прощаясь ушёл, вместо прощания, сильно хлобыстнув дверью. Рита сжала зубы так, что Сергею показалось, что он слышал их хруст.
- Ну? – спросила она.
- Что «ну»?
- А ты что скажешь? Давай, не стесняйся. Я кто? Бл…ь? Сука не благодарная? Давай, Серёж, давай говори. Всё говори. Всё что думаешь!
Это была вообще их первая размолвка. Нет, Рита, конечно, знала, что ребята ссорятся из-за неё и часто, но при ней они были дружны, улыбчивы и разговорчивы. А уж, чтобы орать на неё, обвинять в чём-то! Боже упаси! Рита понимала, что в принципе ребята имели право на возмущение (десять лет от неё не отходили, она знала, что у Вегова никого кроме неё не было, у Сергея, скорее всего, были, не могло не быть), но они никогда этого возмущения не проявляли.
- Зря ты так, – поднялся Романов. – Ты на него не злись. Он отойдёт. Ревнивые, они такие… Они быстро отходят. А так… Совет вам да любовь. Ты его хоть любишь?
- Ты даже представить не можешь как, – усмехнулась Марго. – Я без него жить не смогу.
- Тем более, – улыбнулся Романов. – Ты главное будь счастлива. А остальное… остальное, нормально будет, подруга, прорвёмся через заросли. Ну, пока.
Так ей стало больно от этой доброй, человеческой улыбки, что когда Романов ушёл, Марго повалилась на диван и залилась горькими, страшными слезами. Ни Вегов, ни Романов об этом никогда не узнают.
А потом… А потом случился этот страшный, нелепый несчастный случай убивший уже сформировавшегося, маленького Альбертика…
Они примчались в больницу под вечер. Долго сидели в коридоре. Молчали, говорить о чём-то не было ни желания, ни сил. Наконец к ним подошёл врач.
- Кто к Железновой?
- Я, – вскочил Вегов.
- Я, – вскочил Романов.
Молодые люди переглянулись и исправились.
- Мы.
- А вы ей кто будете?
- Мы? Братья мы.
- Ну-ну. Ладно, – врач спрятал что-то протянутое Веговым в карман – Идите, только не долго у неё с утра истерика была. Поаккуратней, сами понимаете, такая драма. Я бы вас, пацаны, вообще не впустил бы. Но она предупредила.
Ребята осторожно вошли в палату. У Ильи сразу же защипало глаза, когда он увидел лежащую, беспомощную, какую-то бледную Риту. Он стал ненавидеть себя за ту сцену у неё дома.
- Привет, Рит, – осторожно сказал Романов.
Молчаливый кивок.
- Мы… это… там тебе все наши привет передают.
Кивок. Спасибо.
- Мы тут тебе принесли… апельсины, соки, – Вегов посмотрел на соседнюю койку, которая и так была завалена всякой всячиной. Видимо муж-отчим постарался. Сука. Они когда шли по больничному парку, видели этого мужика и он видел их. Долго смотрел пронзительно. Запомнил.
Кивок. Спасибо.
Илья смотрел на эти серые, любимые, но потухшие глаза Риты. Он что-то чувствовал, что-то ему передавалось от них. Боль, страх и ещё что-то. Он побоялся, что расплачется и отвернулся.
Друзья сидели не долго. Им было неудобно. Они не знали что делать, как себя вести. Что говорить.
Что скажешь человеку в такой ситуации? Что скажешь девушке в такой ситуации? Что скажешь женщине потерявшей ребёнка?
Шутить они не могли, а другого способа развеселить и утешить Риту они не знали. Через час они ушли.
Впереди был выпускной. Совсем не такой, какой они планировали. Без Риты это был другой праздник. Да и не праздник, по большому счёту. В ресторане к ним пытались «подплыть» две каких-то бабы из «А», но изменять Рите с этими ребята не решились. Что оставалось? Оставалось пить. Они и пили. Много, по-чёрному. Вызывая презрение и недоумение у смотревших на них людей. Пусть смотрят. Много раз бегали в соседний магазин за водкой. Вино их никогда не цепляло.
Они допились до того, что обменялись нательными крестами. Благо никто этой сцены не видел. Пьяные в жопу, стоя на коленях, смахивая слёзы со щёк, ребята надели друг на друга кресты и в очередной раз вспомнили о Рите. Закричали. Поговаривают, что в городе слышали этот крик.
Потом как-то всё закрутилось, что Илья и не замечал, как проходит время. Риту положили в клинику неврозов, туда Илью не пустили. Илью завертела абитуриентская страда, нужно было поступать в Универ. Да ещё и случилось одно горе – в деревне погиб отчим Романова. Они поехали чинить дом. Сергей ничего не говорил по этому поводу. Только пил. Илья утешал друга, как мог, но тот только зло усмехался и отнекивался, мол, всё нормально, брат. Ну, нормально так нормально. Нужно будет, сам скажешь. Чай не бобики.
Время летело быстро, Илья и увидеть не успел, как пролетел год. Сергею исполнилось восемнадцать и он ушёл в армию (Романов после выпускного устроился работать копателем на кладбище, будто другого места работы не найти было! Куда-то поступать он и не пытался. Сергей вообще очень изменился после смерти отчима), Риту Илья почти не встречал. Сам не звонил и она, соответственно не звонила. Вегов не мог простить ей замужества (а потом фактически развода) с Железновым. И ещё он боялся, что своим появлением будет напоминать Рите о погибшем сыне. Иногда они виделись случайно, мельком, но разговаривали (если разговаривали) скомкано и быстро. Потом быстро спешили по своим делам. А Илья, отпустив Риту, подсознательно мечтал о следующей встрече.
Шло время.
Илья не мог забыть Риту, и потому ни с одной девушкой толком у Вегова не получалось. Расставались, как правило, мирно. Без шума и пыли. Но Илья по-прежнему оставался девственником и это его немного угнетало. К проституткам он обращаться брезговал, а знакомиться и встречаться с кем-то только ради половых отношений – тоска.
В Вегове сконцентрировалось много не растраченной сексуальной энергии. А когда много «чего-то» копится «где-то» превышая все дозволенные (временем и здравым смыслом) сроки – неминуемо должен произойти взрыв.
Он произошёл.
Это был третий семестр. Декабрь 2003-го года. Студенческая страда. Зимняя сессия. Илья называл этот период «мёртвым сезоном». Друг Кеша «стрёмным сезоном». Дело было не в названии. Он-то свои предметы знал на отлично, ну, если уж не на «отлично», то на «хорошо». А этого Вегову было вполне достаточно. На красный диплом он и не рассчитывал, а для того, чтобы хорошо разбираться в предмете положительных оценок в зачётке было недостаточно. Нужно было ещё и понимание предмета. Илья предмет понимал и разбирался в юриспруденции достаточно хорошо, по крайней мере, для студента второго курса.
Его достаточно быстро выделил зав.кафедры юриспруденции и спрашивал вдвое, а то и втрое сильнее, чем с остальных. Илья, как правило, отвечал на «отлично», но всё равно получал «хорошо». Илья не жаловался, понимал, что по любому преподавателю виднее. Тем более такому авторитетному преподу, как Назарову.
За сегодняшний экзамен Илья не волновался, шпоры он не писал никогда, даже для того, чтобы запомнить написанное во время самого процесса написания. Так поступали некоторые его знакомые. Илье хватало пару раз прочесть нужные страницы, и они навсегда заседали в его памяти. Илья проснулся с хорошим настроением. Плотно позавтракал, побрился, надел костюм с тёмно-синей сорочкой, выбрал (правда, выбор был не богат – три штуки) галстук, более подходящий для сегодняшнего случая и к этой сорочке.
Подошёл к зеркалу в ванной, гелем зализал светлые волосы назад. Придирчиво осмотрел своё отражение в зеркале. Нашёл, что полоски на костюме не совсем равномерны. Но, тут уж ничего не попишешь. Илья взглянул на часы, времени был ещё целый вагон. Он зашнуровал ботинки, надел кожаную куртку без «молнии» на пяти пуговицах. Ладонью пригладил волосы, взял с тумбочки кожаную папку на «молнии» и три раза выдохнув, вышел из квартиры.
На съёмную квартиру давали деньги родители, так как получаемой Веговым стипендии хватало разве что на семечки. Зато на МНОГО семечек. Квартиру решено было снимать на БВ, так как это ближе к Универу.
В автобусе Илья, просидев с минуту, уступил место вошедшей на остановке бабушке. Настроение было отличное. Он молод. Он знает больше половины билетов на отлично, остальные чуть похуже, но по теории вероятности выходило, что достаться Вегову должен был билет из числа выученных на пятёрку. Весь вечер вчера высчитывал. Глядя в окно автобуса, Илья радовался выпавшему, наконец, снегу. Илья любил зиму, не понимал почему, но любил. Может, потому что зимой был новый год? А что было бы, если бы новый год был летом? Неразбериха была бы. У лета свои преимущества, у зимы свои.
В Университете, как всегда в сессию, было шумно и людно. Кто-то договаривался об одолжении конспектов, кто-то договаривался, куда пойти после сдачи экзамена. Глядя как раз на такую компашку в раздевалке Илья невольно улыбнулся и порадовался тому, что ему сейчас тоже предстоит обсуждать, где сегодня праздновать. Ему корячилась досрочная сдача сессии, а это не могло не радовать.
Выйдя из раздевалки, Илья пожал руки каким-то смутно знакомым парням и поднялся по лестнице на второй этаж. На кожаном кресле, стоящем в переходе соединяющем первый, второй и четвёртые корпуса (третий корпус почему-то располагался метров за триста от основного здания Универа) сидела девушка. Илья привалился правым плечом к стене и невольно залюбовался её светло-русыми без намека на краску волосами, тонким профилем, красивыми губами. Она сидела и увлеченно читала что-то в учебнике Мёрфи. Губы бесшумно шевелились, видимо что-то проговаривала. Девушка училась на лингвиста. Они были немного знакомы. Читала она что-то так увлечённо, что не заметила подсевшего Илью. Настроение у Вегова было самое, что ни на есть «съёмное» и он решил пофлиртовать с девушкой, а там… посмотрим. Но она была так увлечена волшебными заклинаниями из синего учебника, что подсевшего молодого человека не замечала. Наконец, Илья не выдержал, он откашлялся и сказал, кивая на учебник:
- Всех убил адвокат.
Девушка оторвалась от учебника, не понимающе уставилась на Вегова:
- А?
- Привет говорю, – улыбнулся самой широкой из своих улыбок Вегов.
- А, привет… Илья.
- К экзамену готовишься? – понимающе спросил Вегов.
- Ага.
- Нервничаешь?
- Есть немного. Девчонки со старших курсов говорят, что эта преподша просто душу вынимает. А у меня кроме души ничего и нету.
- Да ничего, не волнуйся. Ты ж всё знаешь. Всё?
- Всё.
- Ну вот, а у тех, кто всё знает, проблем никогда не бывает. Так в книжках пишут. Слушай, Юль, – только Илья собрался переходить к главному, как к ним на кресло подсел Колян Парфёнов, парень, учащийся на САУ (системный анализ и управление). Кстати, именно девушка Парфёнова, Оксана Максимова, и познакомила Илью и Юлю. Они с Юлей в одной группе учились.
- Здорова, Юлька, – бодро поприветствовал Юлю Парфёнов.
- Привет, Коль.
- Здорова, Илюха, – молодые люди пожали руки, Илья недовольно посмотрел на Парфёнова, но тот предпочёл этот взгляд не заметить. – Слушай, Ил, пойдём, покурим, а? Вопросик один нужно обкашлять.
- Какой вопросик? Нет у меня никакого интервью! И что такое ЭВээМ я не знаю!
- Срочно нужна помощь молодого преуспевающего юриста!
- Я не преуспевающий, я начинающий. Чо здесь нельзя?
- Не-а, нельзя. Юлечка, я твоего молодого человека украду на пять минуток?
- Да он собственно…
- Вот и хорошо, айда, Ильюхин! – Парфёнов настойчиво тянул Вегова за собой.
- Ну, ладно, пойдём, поговорим, – с нарастающим раздражением смотрел на Парфёнова. – Удачи на экзамене! – крикнул он Юле, та кивнула.
Они шли по коридору, на них оборачивались не знающие их девушки (кстати, даже со старших курсов). Ещё бы, такие два кадра идут. Высокий, спортивный Парфёнов с синевой выбритой щетины на лице и солидно одетый светловолосый Илья, от которого так офигенно пахло каким-то ароматным одеколоном. Илья невольно улыбнулся и вспомнил учёбу в школе, так примерно на них с Серёгой смотрели девчонки из параллельных классов. А Парфёнов тем временем рассказывал «трагедию момента».
- Короче, Ил, помощь твоя нужна. Моих, как на зло никого нет. И Наутилус куда-то запропастился. Короче, Ваську Богачева знаешь?
- Ваську Богачёва? Замечательный человек! Не знаю, – кивнул Вегов.
- Да знаешь ты его! Со мной в группе учится. Все его истории начинаются с фразы: «будучи, едучи на автомашине марки ”мопэд”» Как ты сам понимаешь, слушателей у него не много. Вот и бесится. Короче, драма такова. С нами девчонка одна учится. Вот, короче, она его попросила курсовик ей написать. Он пишет, или там ещё кто-то ему пишет, не важно. Посредник он. За деньги, всё чин-чинарём. Две с половиной штуки Вася с девушки взял, а работу не сделал. И деньги отдавать не хочет. Да ещё и пригрозил, мол, вой поднимешь, я всей кафедре раззвоню, что ты курсовики за бабки делаешь, а не сама. И общаги тебя лишат! Прикинь урод! Она ещё удивилась, когда мне рассказывала: «будто, говорит, преподы и без него этого не знают!» Но дело не в этом. Даже не в деньгах, сам понимаешь, дело в том, что он девушку обидел. Де-ву-шку! А она не местная, у неё каждая копеечка на счету. Она так говорит. Я-то сам не верю. Но! Дело принципа. Девушек обижать нельзя!
Илья слушал Парфёнова и невольно поморщился, вспомнив историю своего старшего брата. Но говорить ничего не стал, так как деньги шли требовать не с преподавателя, а со студента, хотя это дело не меняло. Вымогательство. В составе организованной (пусть и пару минут назад) группы. Да ещё и (зная Парфёнова) с особым цинизмом. Отсрочкой приговора не пахнет.
- Ты не ссы, Илюха, разговаривать буду я, – продолжал Парфёнов. – А ты только на стрёме постоишь. На крайняк за уши его подержишь! – Парфёнов озорно подмигнул Илья и подошёл к группе студентов, стоящих у дверей какого-то кабинета.
- … и вот он, короче, его по голове полчаса лупит кувалдой, а это оказывается и не голова! – застали они конец чьего-то рассказа.
- Отличное кино. Обязательно посмотрю!
- Здорова, орлы! – поздоровался со всеми за руку Парфёнов и отвёл в пустой соседний кабинет Богачёва. Действительно, Илья его узнал. Вегов прошёл следом и аккуратно прикрыл дверь, сунув в проём, перед тем как закрыть её, тряпочку.
- Чо надо? – сразу быканул Вася.
- Ты успокойся, Василий. Я с тобой просто поговорю.
- Ты чо, Парфенов, те чо надо-то?
- Васи-илий! Ты слышишь плохо, видимо. Я сказа «я поговорю». Понял? Я говорю, ты слушаешь.
- Да но…
- Не нукай, не запряг. Значит так. Деньги ты взял? Ты. Обещал курсовик сделать? Обещал. Сделал? Нет. Деньги не возвращаешь? Нет.
- Какие деньги!
- Глупый ты. Не лги царю. Свету, свят Олеговну, ты, наверное, помнишь.
- Какую Свету?
- Йе-ех, яхонтовый ты мой. Вот не был бы ты таким дебилом, давно бы в еб…к схлопотал бы. Но…
- Да ты чо мне не веришь?
- Верю-верю всякому зверю, а тебе, ежу, погожу. Короче. Вот телефон Светы. Сегодня. Слышишь, Вася? Сегодня звонишь ей и назначаешь встречу. Возвращаешь не две с половиной, а три с половиной, – в этот момент кто-то открыл таки дверь, Парфёнов резко обернулся и рявкнул так, что вздрогнул и Вегов: Дверь закрой! – дверь захлопнулась. – Так вот, на чём я остановился? Ах, да. Три с половиной, за моральный ущерб.
- Да какого хера! Те, Парф…
- Перхоть ты лобковая, – Парфёнов ласково улыбался и легонько взял Васю за ремень. – Если ты будешь что-то возникать, я тебя в асфальт вгоню, студент, там будешь грызть гранит науки. Уразумел? У меня детство было тяжёлое, у меня папа мастер на заводе. Ты знаешь, что это значит? Не знаешь. Я, таких как ты, с детства не люблю и давлю их при первой же возможности. Я у тебя левый глаз выпью, и печенкой твоей закушу. Веришь? Веришь. Всё. Вот и закончилась наша интеллигентная и учёная дискуссия. Два дня у тебя. Сделай так, чтобы я на тебя больше не злился.
Парфёнов вышел, одёрнув пиджак, а Вегов положил тряпочку на парту рядом с Богачёвым.
- Светлана. Три дня. Глаз выпьет. Ты его знаешь, – сказал Вегов, глядя в глаза Васе, он тоже не любил когда обижают девушек, и вышел из кабинета.
Уходя, он услышал, как Вася кому-то сказал:
- Парфёнов, сука, доиграется скоро.
Илья усмехнулся и подумал, что все мы пожарные, когда хата уже сгорела. А в глазки Парфёну сказал бы такое, точно циклопом стал бы. Вообще Коля не был отмороженным боевиком, быком пустоголовым (хотя по комплекции – вполне), просто он терпеть не мог несправедливости по отношению к слабым. Про Парфёнова по Универу ходили слухи, перерастающие в легенды. Поговаривали, что на посвящении в студенты к Парфёнову по старой традиции прицепились старшекурсники. Парфёнов спокойно ответил, что «я вам наливать не буду. Почему? А рылом не вышли. Нет, я не вы…сь, я констатирую факт. Ах, по еб…у схлопочу? Ой! Ай! Напугали. Ну, пойдём, фраера, поговорим.» Свидетели (они так себя называют) утверждают, что Парфёнов вышел из туалета через три минуты, одёрнул чёрную мантию, отряхнул конфедератку и пошёл к своим одногруппникам. Только костяшки правой и левой рук у него были сбиты. С тех пор с ним никто не связывался. Боялись.
Илья подошёл к курящему в туалете Парфёнову.
- Не опасаешься, что слава по земле русской пойдёт. Настучит ведь.
- Кому? Отцу? Отец у него нормальный мужик, его батя знает и я через него. Правду говорят, что природа на детях отдыхает. Ты пойми, Ил, я таких терпеть не могу. Это ж урод моральный. Давить таких надо при зачатии. Ты знаешь, Илюха, я не зверь, и я не отморозок, ты тому, что говорят, не верь, я просто не люблю, когда такие вот «хозяева жизни» считают что они лучше других. Что им всё можно, всё позволено.
- Что делать? Всегда так было. Просто жизнь такая.
- Вот не надо вот этого, – скривился Парфёнов. – Ненавижу такие рассуждения. Проще всего с дебильным лицом сказать «жизнь такая» и отвернувшись захрапеть. А тебе не кажется, что «жизнь такая» потому что вот «такие люди» делают её такой?
- Может быть…
- Может. Всё может. А мне кажется. Нужно человеком быть, а не «жизнь такая». Хоть сто раз ты скажи это, как заклинание, уё…в от этого меньше не станет. А хороших людей больше, как говорил юморист какой-то, просто плохие лучше объединены.
- И что делать?
- Что делать? Нет, я не призываю давить их всеми фалангами своих пальцев, тут сталинизмом каким-то попахивает, я говорю, что нельзя принимать это как данность и плыть как водоросль. Бороться нужно.
- Драться?
- Ну, можно и так. Но только если другие аргументы не помогают. Ты знаешь, один мой знакомый говорит, что сила это единственный аргумент, который принимают абсолютно все. И умные и не очень. А уж потом и разговаривать можно. И ты знаешь, в этом что-то есть. Но не всё.
- Тоска.
- Тоска! А что делать? Главное для себя определить, если ты мужчина, нравится тебе такая ситуация или нет. А уж если тебе самому не будет нравиться такая ситуация, то и бороться с ней будет легче. Нужна уверенность. Внутренняя. Слушай, ты Наутилуса не видел?
- Да не видел я твоего Наутилуса! – огрызнулся Вегов – И вообще мне на экзему уже пора.
- Ну, бывай, – они пожали руки.
Когда Вегов почти вышел из туалета Парфёнов его окрикнул:
- Ил, спасибо, помощь, какая понадобиться – обращайся. Помочь может и не помогу, но послушаю с удовольствием.
- Спасибо, Коль.
Вегов пробирался через толпу стоящую у какого-то кабинета, на ум вовремя пришла услышанная где-то фраза «в России люди не кончаются!» и размышлял о невесёлых Колиных рассуждениях. По всему выходило, что Парфён прав. Прав чертяка языкастый. Печально. Он дошёл, наконец, до аудитории и просунулся в неё. Преподавателя не было, товарищи по группе сидели, готовясь к экзамену.
- Здорова, орлы! – продублировал он Парфёнова.
- Здоровей видали, – отозвался Кеша.
Илья поздоровался за руку со всем парнями, раскивался с дамами и, заняв своё место, огляделся. На доске мелом было написано «Forca экзамен!», а на кафедре стоящей перед партами тем же мелом написано «Раз…й это звучит гордо!» Вчера надписи не было.
- Слышь, Ветов, – обратилась к Илье Жанка. – Вы сегодня куда?
Вегов ничего не ответил.
- Ветов, ты меня слышишь? Илья?
- Не слышу.
- Почему?
- Во-первых, ты зовешь меня по фамилии. А у меня есть имя.
- Будет «во-вторых»?
- Будет. Это не моя фамилия.
- Да я знаю, что не твоя, я тебя просто злю.
- У тебя получается, Изольда Тиховна.
- Ладно, один-один. Слушай, Илья, вы отмечать, где будете?
- Что отмечать?
- Экзамен.
- Его ещё сдать надо.
- Да брось ты! Уж ты и не сдашь?
- Жанночка, раз на раз не приходится.
- Илья.
- Ладно, проехали. Не знаю, в «Патрик» можно или в «Лигу».
- У меня предложение.
- Излагай.
- Сегодня у Таньки собираемся. Баб много будет, а приличных молодых людей мало, так, может, вы с Кешей подтянетесь?
- Жанна, если мы подтянемся «приличных молодых людей» от этого больше не станет.
- А чо, я за! – встрял в разговор взрослых Кеша. – А кто будет?
- Пока не знаю. Инка с Верой будут точно.
- Это те самые легендарные бескорыстные проститутки, которые отнимают секс у богатых и отдают его бедным? – по-стариковски брюзжа, спросил Илья.
- Ага, – прыснула Жанка.
- А что, я согласен! Я человек разведённый! – обрадовался Кеша.
- Ага, разводят тебя все кому не лень! Кто ещё-то будет?
- Да там много будет… всяких… Юлька придёт.
- Юлька? – встрепенулся Вегов. – С лингвистики? Светленькая такая.
- Ага. Она. А что, Вегов, запал на несмеяночку? – ехидно спросила Жанка. Вегов встречался с Жанной на первом курсе. Роман протекал как в седьмом классе. Ничего такого, военно-морского, Жанна Илье не позволяла, максимум чего Вегов добился это длительных засосов и «Илья, потри мне спинку, пожалуйста». Через неделю после расставания Вегов увидел Жанну с парнем лет на семь-восемь старше её. С ним она вела себя совершенно по-другому. Вегов не обиделся. Не одна же она такая, в самом деле, на нашей голубой планете!
- Есть децл. Ладно, записывай меня в вашу секту.
- И меня! И меня! – встрял Кеша.
- А его вычёркивай.
- Да иди ты, Ил.
- Ага, бегу и спотыкаюсь.
- Короче, договоримся, – шепнула Жанна, так как в кабинет зашёл препод. Forca экзамен!
Илья отстрелялся одним из первых. Попался как раз тот билет, который относился к категории «на отлично». Но снова в зачётке появилась надпись «хорошо». Илью препод завалил дополнительными вопросами, что в принципе было разумно (хороший юрист должен знать всё!), но не справедливо, потому как вопросы были из личной практики преподавателя. Таких подробностей студент второго курса знать просто не мог. На ошибках учатся.
Из кабинета Вегов вышел удовлетворённый и одухотворённый. Всё складывалось наилучшим образом. Четвёрка за экзамен, вечером появится возможность поближе познакомиться с Юлечкой. Лафа. Он зашёл в один из туалетов и наткнулся там, на разговаривающих о чём-то коллег по юридическому цеху.
- … я зато придумал, как бороться с ними! Они вот всё твердят, мол, не удовлетворяете, не удовлетворяете!
- Не, ну может ты, действительно её не удовлетворяешь?
- Цыть.
- А чо ты цыкаешь-то.
- Ладно, пацаны, тихо! Чо придумал-то?
- Они имитируют оргазм, а мы будем имитировать эрекцию! А! Классно придумал?
- Ну, ты мудёр!
- Премию тебе нобелевскую и бес в ребро!
- А ты подумай, кому от этого хуже будет, мститель.
Поржали, покурили, посплетничали. Илья отправился домой в самом хорошем расположении духа. Дома он поел и сел играть в компьютер, баскетбольная команда под его управлением рвала всех подряд. С хрустом. Ближе к четырём часам раздался звонок мобильного. Илья с неохотой оторвался от матча и ответил.
- Докладывайте кратко.
- Здорова, Ветов, – раздался голос Жанки.
- А-а, это ты, мой неразумный друг?
- Я.
- Ну и чего же твоей душеньке угодно?
- У меня две новости.
- Излагай первую.
- Ил, Илюша, спасай! У меня winamp не работает и компьютер завис! Что делать, Илюша! Спасай, погибаю без «Т.А.Т.U.»!
- Слушай, нажимаешь Alt – crtl – delete, дальше нажимаешь «завершить задачу», а дальше все сделает природа.
- Ветов!
- Ну не знаю я другого способа! Ну, ударь меня! Ударила?
- Ударила, – донеслось из трубки.
- Вот и хорошо. Ну и рука у тебя.
- Тяжёлая?
- Чугунная. Вторая новость?
- Слушай, Ил, а ты что сейчас делаешь?
- Я конспекты изучаю.
- Конспекты?
- Да, конспекты! Я ещё и учусь, – Илья обернулся на батарею из пяти пустых пивных бутылок стоящих у стола и добавил, – а не только пиво пью! Говори новость! Заклинаю тебя! Не засну ведь!
- А ты обо мне думаешь?
- Думаю! С каждой секундой всё хуже и хуже! Новость!
- Сегодня. Вечером. В шесть. У Таньки. Там будет та, кого ты так жаждешь… увидеть, Ветов, увидеть.
- Имя, сестра! Имя!
- Юля.
- Всё, конец связи. Целую в милый лобик.
- Подлец ты, Вегов! – ответом ей были короткие гудки.
Оставшееся время Вегов скакал по квартире, аки козел напевая песни. Он переоделся, почистил зубы, раз пять, надушился и примерно пол шестого вышел из квартиры. По дороге к Таньке встретился с Кешей. Поболтали, посмеялись, у подъезда покурили.
Вообще-то Танькина квартира имела репутацию бл…ка. Там частенько собирались различные развратные дамы с не менее развратными господами. Тем не менее, эта репутация не мешала иногда бывать там и приличным горожанам. Илья и Кеша в этой квартире оказались впервые, хоть и знакомы были с Таней больше года. Там действительно уже было много народу и действительно «приличных молодых людей» было не много. Собственно, молодых людей, там вообще было не много. С Ильёй и Кешей их стало пять. На десять дам.
Юля была девочкой очень домашней, очень спокойной и вообще. В такой компании она была впервые, а потому вжималась в диван с каждой сказанной кем-то фразой. Юлю воспитывала бабушка и если бабушка узнает, где сейчас Юля находится, в каком обществе (Инка и Верка), то явно не похвалит её. А Юля очень боялась расстроить бабушку. Бабушку Юля очень любила, она, по сути, была единственным родным человеком для Юлечки. Мама сидит в тюрьме. Отец… Где отец Юля не знала и не хотела знать. Жанна видела, что девушка чувствует себя как не в своей тарелке, и взяла шефство над Юлей. Напоила сначала кофе, потом ликёром, потом и коньяком. Юлечка отнекивалась, как могла, но сдалась под напором более опытной подруги. У Юли был повод расстраиваться. И был повод огорчить бабушку. Юля не сдала экзамен. Бабушка расстроится, а Жанна утверждала, что коньяк поможет расслабиться и забыться.
Юля расслабилась. Теперь она чувствовала себя более уверенно, хотя в разговоры по-прежнему не вступала и на вопросы отвечала односложно. Весь вечер на неё смотрел Илья. Парень нравился Юле. Но бабушка говорила, что с такими из таких компаний нужно быть поосторожней. А то не успеешь оглянуться как… Думать об ЭТОМ Юльке сейчас не хотелось, но она понимала, что рано или поздно ЭТО должно произойти. И хорошо, если это будет хороший, приличный, добрый молодой человек. Может и такой, как Илья. Оксана говорила, что парень вполне приличный. Весёлый, учится хорошо, а это очень важно. Будущий муж должен быть образованным и умным. Так говорила бабушка.
Илья курил на балконе, говорил с Кешей и ещё каким-то не совсем вменяемым парнем с прозрачным тусклым взглядом. Наркоман – понял Штирлиц. Через стекло Илья увидел, как Жанна отвела куда-то Юлю. Потом она вернулась в комнату, поискала Илью взглядом, разглядев его на балконе, направилась туда. Илья дал прикурить Жанне, та опёрлась на стену спиной и прищурившись сказала:
- Бутылка с тебя, Ветов. По одной за палку.
- Не понял?
- Аленушку я для тебя подготовила (Юлька действительно была похожа на сестрицу Алёнушку из народной сказки, услышав это от Жанны, Вегов невольно поёжился). Сидит в комнате. Тебя ждёт. Только ты поосторожней с ней, Ветов. Девочка нежная, стеснительная, а то я вас знаю, как наброситесь! Не обижай её, Илюша, – Жанна вышла с балкона, умудрившись задеть Вегова бедром.
Затушив окурок в пепельнице (читай – в банке из-под кофе) зашёл в комнату, выпил ещё одну рюмку и отправился в комнату.
Юлька сидела на диване, по-школярски положив руки на сжатые колени. Вегов снова, как с утра, залюбовался девушкой. Тонкая талия, тонкий нос, тонкие губы, русые волосы. Он зажмурился и открыв глаза сказал снова:
- Привет.
- Привет.
- Что такая грустная.
- Да так.
- Все нормально? Тебя обидел кто?
- Нет.
- Точно?
- Точно.
- Может я что сделал?
- Нет.
- Как экзамен? Пять?
В лице девушки что-то переменилось. Глаза заслезились, губы задрожали:
- Я не сдала.
- Да ладно! – опешил Вегов.
- Да.
- Ты серьёзно?
- Серьёзно? – расплакалась Юля. Она спрятала лицо в ладонях. – Не смотри на меня!
- Да ладно, – он обнял девушку. – Да всё нормально будет! Сдашь ты этот экзамен, ни куда он не денется! И пять ты получишь обязательно! Это я тебе гарантирую! Ты мне веришь?
- Верю, – кивнула та, захлёбываясь в слезах.
- Ну, вот видишь! Всё нормально будет! Я тебе обещаю!
Он стал гладить её по спине, она ближе приблизилась к нему, нечаянно коснувшись его грудью. Будто молния прошла сквозь Вегова. Дыхание перехватило, глаза заволокло какой-то пеленой.
Юля не заметила тех изменений, которые произошли с Веговым после её нечаянного касания. Если бы на месте Юли была девушка поопытнее, скажем, та же Жанна, то она бы точно заметила произошедшую метаморфозу. Вегов гладил Юлю уже не утешая, а именно гладил. Подготавливал почву, что ли. Изучал особенности рельефа тела. Интерес и смысл его прикосновений уже был совершенно определённым. Юля этого не поняла.
- Пошли ко мне, – прошептал он ей на ухо. – Я близко живу.
Она согласилась, опять же, была бы на её месте девушка с инстинктом самосохранения, которая потёрлась среди пацанвы, она бы поняла смысл слов Вегова. Но Юльку воспитывала бабушка и в таких компаниях Юля до этого никогда не была. И не чувствовала контраста между просто желанием парня утешить её, и желанием парня. Бабушка и представить себе не могла, что её забота о внучке, её любовь не огородит Юлю от зла. А сделает только хуже. Хорошо, что бабушка не могла этого представить. И не представляла.
Они поднялись в квартиру Вегова, по дороге Юлька успокоилась, но продолжала прижиматься к Вегову по инерции. Вегова же всего трясло внутренне. То и дело дыхание перехватывало, глаза снова заволокло пеленой.
Когда вошли в квартиру Илья и вовсе потерял контроль над собой. Захлопнув дверь он, не успев раздеться, набросился на девушку. Стал мять её и целовать. По началу Юлька приняла действия Вегова за какую-то игру, но когда его пальцы стали расстёгивать на ней джинсы, вмиг протрезвевший мозг забило тревогу. Было поздно. Она испугалась, увидев совсем невменяемые глаза, не человеческий взгляд Вегова. Было поздно. Попыталась закричать не смогла, он зажимал ей рот. Юля тихо заплакала.
Когда Илья снова обрёл способность соображать, когда к нему вернулась трезвость и вообще здравый смысл он понял, что натворил. Он осмотрел себя, по спине пробежал холодок, потом он посмотрел на сотрясающееся рыданиями маленькое, съежившееся тело Аленушку. Ему стало страшно.
- Ты… ты это… целка что ли?
Стон, полученный в ответ на вопрос, стоило расценивать как «да».
- Бл…ь, – протянул Вегов. Перед глазами побежали строчки из статей уголовного кодекса нарушенного только что. Решение пришло мгновенно, Илья стал мыслить хладнокровно, как матёрый преступник, не раз, совершающий одно и то же преступление. Хладнокровно совершающий. Цинично.
- Быстро! – заорал Вегов. – Быстро в ванну! Быстро я сказал! Быстро мыться!
Когда он одевал её, когда вызывал такси, что-то говорил ей, утешал, кажется, просил прощения. Илья, погружённый в попытку успокоить девушку, не замечал её остановившегося, мёртвого взгляда.
Не известно мог ли Илья что-то изменить каким-то другим, более правильным поведением. Каким? Да Бог его знает. Каким-то другим. Конечно, самое лучшее, что он мог для неё сделать, это изобрести машину времени и вернуться на какое-то время назад. НЕ заходить в ту комнату, бежать без оглядки из этой квартиры. Мечты. Химеры.
Илья жил в страхе, что Юля кому-то что-то расскажет, что за ним приедут, арестуют, осудят. Страшно было Илье.
Юле было не до этого. Позор, который она чувствовала, не могла смыть вода в душе ванной Вегова. Не могли ничего исправить его извинения. Несколько дней Юля ещё жила. Но, вспоминая как его руки, грязные руки, трогают её. Как… Как она будет жить? Ведь все будут показывать на неё пальцем! Смеяться над ней, сплетничать. Юлечка не пережила бы позора. Юля не пережила позор. Решение пришло внезапно.
Илья узнал о самоубийстве Юли (о самоубийстве маленькой, хорошей, домашней, умной, неопытной девочки, девочки у которой были надежды, цели, мечты) перед новым годом. Первое, что он ощутил – облегчение. Облегчение от того, что никто его ни в чём не обвинит. Теперь никто, ничего не узнает. Понял он это не сразу. Но когда понял, страшно испугался. Что же он за человек? Ведь это не она себя убила – ты её убил, Илья. Ты убийца. Душегуб. Циничный, хладнокровный.
Илья выбежал на улицу из Универа (именно там он узнал о её самоубийстве, от Жанны узнал), в одном свитере он шёл куда-то, куда не видели его глаза. Возле какого-то столба он сел на корточки. Закурил. Мимо проносились машины, обдававшие его ледяным ветром. Дрожащими руками он докурил сигарету. Взял охапку снега, вытер им лицо.
Говорят, как встретишь новый год, так его и проведёшь. Илья встречал новый, 2004-й год убийцей.
(Следствие почти не проводили, узнали, что незадолго до самоубийства Юля не сдала экзамен. Всё было ясно. Домашняя девочка. Отличница. Получила «неуд» испугалась гнева бабушки вот и повесилась. Чо расследовать-то?
Бабушка вытирала мокрые от слез, подслеповатые глаза и слушала рассказ следователя о том, как всё было на самом деле. Она поверила.)
С тех пор Вегов старался держаться обособленно от женского пола, да и вообще… ото всех. Он стал угрюмым, в голубых глазах появилась мудрость. Шло время, Илья продолжал учиться хорошо, так как больше не отвлекался на посторонние мысли. Через какое-то время вернулся из армии Серега. Они, правда, виделись всё равно достаточно редко. Сергей вернулся к брошенной работе на кладбище. Пару раз Илья хотел рассказать другу, который носил его крест, о том случае в декабре, но не смог. Не хватило смелости и сил.
Илья верил, что Сергей поймёт, но он не мог знать, поняв, будет ли Сергей к нему относиться по-прежнему? Или же отстраниться от душегуба. Гарантии не было. Сергей остался единственным близким человеком для Вегова. Он верил только ему, так как их связывало десять лет тяжёлой и спорной дружбы. И кресты.
Риту Илья вспоминал редко, но каждый раз вспоминая её ему становилось грустно. Значит, ничего не изменилось. Значит, остаётся только ждать. Сон вернулся, по началу Илья спал плохо. Ему казалось, что в этой комнате присутствует ещё кто-то, но, включая свет посреди ночи, он никого не видел. А ощущение оставалось.
Жизнь налаживалась, и Илья уже почти забыл и о Юле и вообще, обо всём. И вот новое потрясение – встреча с Ритой. Неожиданная и такая долгожданная встреча повернула его жизнь вспять, и он снова стал вспоминать Юлю. Но мысли о Юле меркли по сравнению с мыслями о том, что он наконец-то сможет выполнить свою мужскую функцию по отношению к Рите – защитить её, утешить, помочь.
Он по-настоящему проникся в те доводы, которые она приводила. Поверил в них. Она была такая искренняя, он не мог ей не поверить. Они с Ритой стали мыслить одинаково и в одном направлении. Они стали одним целым. Но для достижения цели им нужен был кто-то ещё. Илья не мог позволить Рите участвовать в акции устранения. А один бы он не справился. Кандидатов было не много. Собственно, только один. Сергей.
Снова они втроём, как в школе. Сергей, несмотря на часто негативное отношение со стороны Ильи, всегда помогал ему, прикрывал спину в драках и так далее. Они с Серёгой тоже были одним целым. Серёга должен согласиться. Он не мог отказать.
Разговор получился тяжёлый. Илья говорил долго, приводил много доводов и тётю Яну, и мёртвого Альберта и убитого, по сути, им же отца Риты. Этого уже хватало за глаза и за уши, а за Железновым наверняка было еще много чего интересного. Закончил Илья фразой:
- Если государство не может его остановить, это должны сделать мы! От лица обеспокоенной общественности!
Сергей снова усмехнулся, как тогда, после похорон отчима, спросил:
- Значит убить?
- Убить. Лучше всего это будет сделать во дворе его любовницы. Она в Универе учится, я её видел, ничего баба. Внушительная. Он к ней без охраны ездит.
- Слушай откуда ты всё это знаешь, а?
Илья обрадовался, вопрос сформулированный таким образом был, по сути, положительным ответом, а потому Вегов постарался ответить как можно более убедительно:
- Ритка сказала.
- Ритка?
- Она.
- Опять Ритка, – вздохнул Романов. – Слушай, Ил, а тебе не кажется, что она тебя погубит когда-нибудь, а? Что она тобой просто управляет. Ты вспомни, она и в школе тобой манипулировала, как хотела, и сейчас.
- А тобой нет! – воскликнул Вегов.
- А не об этом речь. Ты же одержим ею. Ты одержим идеей того, что Железнов, этот, действительно такая сука. А тебе в голову не приходило, что она просто может, таким образом, какие-то свои проблемы решить. Совсем не связанные с благородной местью за отца и мать. А? Сколько ты о ней ничего не слышал? Почти четыре года! Это много. Она же в психушке лежала, мало ли что там у неё с психикой случилось! Может она ёб…я во весь рост и у неё просто бред? Галлюцинации или паранойя. Мания преследования, что ли. Преследования Железнова. А может всё намного прозаичнее! Может, просто, у них какой-нибудь пункт в каком-нибудь брачном контракте, по которому, после его смерти, всё его хозяйство переходит к ней? Ты же не знаешь, какие там тараканы! А? Не думал?
Нельзя сказать, что Илья никогда об этом не задумывался. Задумывался. Но он был действительно одержим Марго и её планом. Её болью, ненавистью. Илья доверял своим глазам, и тому, что он ими видел. А то, что он увидел в её глазах тогда, на кладбище было настоящим. И боль, и ненависть и страх – всё было настоящим. Он верил Марго.
- Задумывался.
Долго молча курили, глядя друг другу в глаза. Наконец Сергей сказал:
- Хрен с тобой. Может ты и прав. Может он действительно такое воплощение вселенского зла, рушащее чужие жизни и судьбы одним лёгким движением. Но, как мы его замочим-то? Где оружие брать? Я лично не знаю где у нас в городе можно купить СВД (снайперская винтовка Драгунова).
- А и не нужно. Я хочу в глаза ему посмотреть, когда он подыхать будет.
- То есть?
- Ножи.
- Ага, ещё шпаги скажи. Ты его на дуэль вызови. Какие ножи? Совсем свихнулся со своим планом? У него же охрана!
- Не будет охраны.
- Откуда ты знаешь?
- Я же тебе сказал, он к любовнице без охраны ездит.
- Марго сказала?
- Она.
- Зае…ь! И чо мы там его каждый день караулить будем? С биноклем и термосом.
- Незачем.
- Тогда что?
- А очень просто. Ты знакомишься с этой девушкой, мягонько и легонько узнаёшь когда он у неё будет в следующий раз и после того, как он от неё выйдет… Всё понятно?
- Можно вопрос, – по-школярски поднял руку Сергей.
- Валяй.
- Первое – а почему ты решил, что она на меня клюнет?
- Во-первых, ты у нас парень симпатишный. А во-вторых, ты чем-то похож на самого Железнова. Только он постарше, – Илья продемонстрировал Сергею фотографию Железнова, скачанную с сайта его фирмы в Интернете.
С фотографии на Романова смотрел он сам, только лет через двадцать. Серёжа даже немного поёжился, так они были похожи.
- Ладно, с этим вопросом всё.
- Будут ещё?
- Обязательно. Допустим, она на меня клюнет. Допустим, она мне скажет, когда он приходит. Допустим, но не факт.
- Что тебя волнует?
- А что ей мешает рассказать о странном, очень похожем на Железнова, кстати, молодом человеке ментам? А? Это ты продумал?
- Легко. Ты её бросать не собираешься. Через день или два ты ей звонишь и спрашиваешь как у неё дела. Удивляешься, утишаешь, то да сё, да бараньи яйца. Подозрение с Сергея снимается. Потому что он такая лапочка. Все счастливы. Всем хорошо. Ну, участвуешь?
- Хрен с тобой. Участвую.
Вот так, прогуливаясь по их любимой поляне, была решена судьба живого человека. Ему был вынесен приговор. И не важно, что судьба ТАКОГО человека. Пусть он был самым, что ни на есть подлым и отрицательным. Пусть. Но, вспомним, кто его выносил, этот приговор? Ау! Про Вегова уже всё известно. Если бы фишка легла чуть по-другому, если бы у Юли были братья, такой же приговор мог быть вынесен самому Вегову. Впрочем, дело не в этом. Ребята взяли на себя роль судей. Роль вершителей судеб. Главная роль в этой пьеске.
… Шло время. Илья с помощью Нины потихоньку выбирался из тьмы. Он с удивлением узнал, что на улице уже конец апреля. Нина помогла Илье разобрать квартиру, заваленную бутылками и другим хламом и вообще она помогла Илье тем, что была рядом всё это время.
Пришёл май. Расцветали деревья. Люди сменили зимние одежды на более удобные весенние. В городе запахло весной. Все радовались приходу весны и только Илье было не до радости и не до любования весной. Сейчас, когда он вспоминал тот февральский разговор на полянке, где они с Серёгой подписали смертный приговор Железнову, Илья удивлялся – какой же он был тогда дебил! Думал, что убивать легко, если за Идею. Чик и он уже на небесах. А Железнов вместо небес оказался в его сердце, его душе, его голове. Илья по-прежнему почти не спал. Просто притворялся по ночам, что спит, чтобы Нина, лежащая рядом, не беспокоилась. Закрывал глаза и лежал без движений, боясь неосторожным движением разбудить Нину. Потревожит её сон. Он отлично знал, что такое «плохой сон». Он знал, как отреагировали её родители на то, что их дочь живёт с ним. Они не доверяли Вегову. Он не обижался. Слишком много Илья накосорезил, чтобы ему доверять. Но Нина выбрала между родителями и им его. Он считал, что это пройдёт. Скоро она образумится и вернётся от него домой. Он был благодарен. Он был благодарен Нине.
Шло время и день связи с Марго приближался. За пару дней до назначенного срока всё закончилось. Пришёл брат.
Илья открыл дверь и с удивлением обнаружил на пороге Андрея.
- Плохо выглядишь, – сказал Андрей.
- Это я ещё не старался.
Братья пожали руки. Андрей всмотрелся в глаза Илье, оценил потухший, неживой взгляд и многое понял. Андрею приходилось сталкиваться с убийцами и смотреть в их глаза. Чаще это были испитые, опустившиеся люди зарезавшие (или отоварившие по голове чем-то тяжёлым) своего собутыльника или «суку жену». Андрей с содроганием вспоминал случай произошедший в самом начале его оперской карьеры. История – банальней некуда. Водитель Суворов застукал свою жену со своим сменщиком (кажется, его фамилия была Михайлов… не важно). Начался путаный диалог из междометий и жестикуляций. Естественно выпили. «Ты ж брат мне!» «Конечно!» Закончилось всё печально. Муж зарезал спящего соперника и набил морду жене.
Андрей утвердился в своей догадке. Вот оно как.
Сели на кухне. Андрей осмотрел стол.
- Как жизнь?
- Прожигаю. С чем пожаловал? – спросил Илья.
- Пьёшь?
- В последнее время чаще закусываю. А что?
- Да так, ничего. Родители говорят, что ты домой не пишешь, одичал. Вот и решил заглянуть на огонёк. Слушай, Ил, а правда, что одна из твоих одноклассниц замужем была за Железновым?
- Правда. А почему была? Я тут немного был в состоянии «пил», поэтому не в курсе основных политических событий.
- Убили его.
- Да что ты говоришь? – искренне удивился Илья.
- Да.
- И кто же?
- Мерзавцы какие-то. Представляешь, наскочили с двух сторон и ножиками затыкали до смерти. Двадцать ножевых ранений.
- Действительно мерзавцы, а! Ну, я надеюсь правоохранительные органы не оставили этот факт без своего бдительного внимания. Мерзавцы схвачены и преданы суду?
- Почти.
Андрей встал со стула и, пройдясь по маленькой кухне, взял со стола нож в форме тесака с деревянной ручкой, повертел его в руках.
- Этим?
- Не-а, не угадал. Тем, – Илья указал на нож, с розовой ручкой торчащий из доски для резки хлеба.
- Сильно.
- Что дальше?
- Говорить будем.
- Валяй.
- Почему?
- А интересно было.
- Я серьёзно, брат.
- Так и я не шучу.
- Это из-за неё?
- Из-за кого «неё»?
- Марго.
- Позволь полюбопытствовать, а ты здесь как кто? Как мой брат? Или как представитель карающего меча правосудия? И за дверью ждёт целый отряд ОМОНа, дабы повязать смутьяна?
- Как брат.
- Это хорошо.
- Не думаю. Так, что, это из-за неё?
- Это из-за меня, прошу так и записать в протоколе.
- Илья! Я понять хочу.
- Правда?
- Не веришь?
- Честно?
- Говорить всегда нужно честно.
- Ты задал вопрос. Я ответил. Что дальше?
- Зря ты так, я же не враг тебе, я свой. Мне понять хочется, почему мой брат душегубом стал. Я-то понятно, я на войне, а ты?
- Ты умный человек, брат, но, думаю, ты не поймёшь.
- Может, всё-таки объяснишь, почему?
- Я скажу кое-что, а поймёшь ты или нет, это твоё дело. Представь, жил на свете мальчик и любил он девочку. Долго, лет двенадцать. А она ему взаимностью не отвечала и вообще. А он страдал и переживал. А людям часто свойственно нагружать слово «люблю» каким-то другим, не правильным смыслом. Так что часто за любовь принимают абсолютно другие, несвязанные с ней вещи. Мальчик же всё понимал правильно. Знал, что это оно. И вдруг после двенадцати лет она ему говорит, мол, я тебя всегда любила, просто ждала, проверяла тебя, справишься, выдержишь или нет? Прости. Ты, мол, пойми, что счастье нужно выстрадать. А иначе если ты не будешь страдать, то, как же ты поймёшь, когда настанет счастье? Ведь счастье это не константное состояние. Вот так. Я был счастлив три месяца…
- Что-то не заметно.
- И теперь плачу за это, – продолжил недосказанную мысль Илья.
- И, что, нужно убивать?
- А что я такого сделал?
- Не понял.
- Что я сделал? Такого? Что? Ты же в милиции работаешь! Ты же знаешь все его художества, ну, или, по крайней мере, многие. А я знаю про него то, от чего у тебя на голове встанут волосы дыбом.
- Например.
- Это не важно. Ты мне веришь?
- …
- Веришь? – с нажимом повторил Илья.
- Верю.
- Он разрушил жизнь одного очень близкого мне человека. Всей её семьи. Она из-за него потеряла ребёнка. Понимаешь? Этого достаточно.
- Значит из-за неё. Он же преступник. Я не должен тебе этого говорить. Илья, если бы вы были не такими удачливыми, вас бы на месте прям повязали. За ним наблюдение велось. Его арестовать должны были.
- Плевать. Что ж не арестовывали раньше-то? Это же ваша работа. А я тебе скажу. Он был нужен. Всё это время кому-то он был нужен. Такие, как он, всегда кому-то нужны. Там. А теперь просто решили от него по-тихому избавиться. Вот и всё. Они мне ещё спасибо скажут. Может мне и премию дадут?
- Нет, Илья, просто зло возвращается злом. Он бы ответил за все свои художества.
- Да перестань ты! Сам-то себе веришь? Мы ж с тобой юристы! По многим эпизодам на него даже дело не завести, потому как, своими руками он ничего не делал. Суд бы ни в чём не разобрался!
- А ты, стало быть, разобрался?
- Я? Я разобрался. Он же всех купил и лягавку и прокурора! Всем насрать!
- Мне не насрать. И меня он купил?
- Судя по всему нет.
- Ты говоришь, что суд не разобрался бы. Почему же ты решил, что ты можешь вершить чужие судьбы? А? Ты кто? Ты судья? Или может быть… Бог?
- Я человек! – Илья сказал и осёкся. Вспомнил. Юлю вспомнил.
- То есть ты, как человек, можешь решать, кому жить, а кому нет? Тебе не страшно?
- Мне? Нет. Это ему было страшно. Я специально посмотрел. Не готов он был. Он столько времени грешил, что когда самому пришлось умирать, не был к этому готов.
- Я его не оправдываю, сука та ещё была. Но по твоим словам получается, что можно просто так взять и приговорить человека?
- Ещё Ницше говорил, есть люди дающие, а есть воздающие. Кровная месть. На Кавказе так принято.
- А ты там был, чтобы говорить? – вскинулся Андрей, но успокоился и продолжил более мирным тоном: – Подожди, брат, подожди. Мы так много до чего договоримся. Мы же не на Кавказе! Мы же цивилизованные люди! А как же, ну я не знаю, такая вещь как Закон?
- Он же нелюдь! Как к нелюдям можно применять людские законы?
- Подожди! Ты сейчас и тридцатые года вспомнишь, папу Сталина вспомнишь?
- Неплохая идея.
- Стой-стой-стой. Зайдём с другого конца. Вот ты говоришь, что он убийца?
- Убийца.
- Ты говоришь, что он нелюдь?
- Нелюдь. Оборотень.
- Но, ты же сам убил его. Ты же сам убийца! Сам нелюдь! Чем же ты тогда теперь от него отличаешься?
Илья не нашёлся, чем ответить. Он и сам думал об этом всё чаще и чаще. И не находил ответа. Из-за него, Ильи, тоже пострадал ещё как минимум один невинный человек. Маленькая, беззащитная девочка. Он думал, что забыл о ней, на самом деле он помнил о ней всегда.
Слова брата полоснули по сердцу острым ножом. Илья опустил глаза, как-то обмяк.
- Ил?
Илья вскинул две руки.
- Ну, что? Давай, надевай наручники на убийцу! Давай! Ты же за этим пришёл!
Андрей долго смотрел на брата. Потёр глаза пальцами и вышел, не прощаясь, только сказал, когда уже был в дверях:
- Дурак.
Если бы на месте Андрея сейчас сидел бы кто-то другой, более старший, более опытный в таких делах. Да тот же опер Борцов, возможно, он смог бы подобрать какие-то другие слова. Более правильные, верные. Но Андрей из-за того, что перед ним сидел его родной брат, его родная кровь, а не спившийся слесарь, не смог адекватно (или до конца адекватно) парировать доводы брата. Вроде и было чем парировать, но в Андрее взыграли нормальные человеческие чувства и злость. Позже он пожалеет, вспоминая последние слова.
На выходе из подъезда он столкнулся с возвращающейся домой Ниной.

Глава VI

«Сергей Романов»

Сергей лежал на спине и щурился на ясное голубое небо. Он улыбался, потому что ему было хорошо, интересно, почему ещё человек может улыбаться? Смех без причины известно, чей признак. Сергей улыбался и «дурачиной» он совершенно не являлся. Нобелевских премий, правда, тоже у Сергея было не густо, но ведь не в них счастье, друзья! Так вот. Сергей лежал на спине, на тёплой июльской землице, закинув одну ногу на другую (согнанную в колене) и раскачивая ею. Сандалина вот-вот грозила свалиться со ступни от частых колебаний, но это, пожалуй, было единственными, что омрачало Серёже настроение.
Ему было легко и спокойно, Серёже давно не было так спокойно. Он вдыхал в себя свежий деревенский воздух, полной грудью, ничего не опасаясь и ни о чём особом не думая. Голову занимали только приятные размышления о том «какая же рожь знатная в этом году!» Он протянул правую руку и сорвал один колосок. Колосков вокруг него было много, поэтому на урожае этот акт вандализма сильно отразиться не мог. Сергей зажмурился и стал насвистывать какую-то весёлую дурашливую мелодию, названия которой он не знал. Сорванным колоском Сергей стал махать аки заправский дирижер (кстати, получалось у него талантливо), продолжая насвистывать весёлую дурашливую мелодию.
На грудь Сергею села бабочка. Сергей этого не видел, так как глаза по-прежнему у него были закрыты, бабочку он почувствовал. Так же он почувствовал, что это именно бабочка, а не, скажем, июльский жук или уж тем более майский. Он продолжая дирижировать (удивительно то, что его манипуляции с колоском не спугнули бабочку! Безумству храбрых поём мы песню!) и не раскрывая глаз, очень аккуратно, левой рукой, стал подбираться к насекомому сидевшему на его груди. Бабочка этих передвижений не замечала, так как была занята гораздо более важным делом – она оккупировала одну из пуговиц на Сережиной рубашке и с какой-то непонятной (понятной только ей) целью крутилась вокруг неё. Опасности она не чуяла. Опасности, правда, и взяться было неоткуда, так как дурных намерений у Сергея не было. Он резко бросил левую руку на грудь (чуть не прихлопнув бабочку) и зажал смутьянку в кулак. Только потом открыл глаза. Дирижёрскую палочку (в миру – колосок) он за ненадобностью отбросил и поднёс к глазам зажатый кулак. Сергей долго думал, но мысль «сжать кулак и раздавить бабочку к чёртовой матери» испарилась как-то сама собой, живодёром он не был, хотя к «Гринпис» тоже не принадлежал. Сергей подумал о том, что все живым существам свойственно, несмотря на явную угрозу, спешить прямо в лапы опасности. Или не всем, а только особенно азартным существам. Ну, скажите мне, бабочка, чо, не понимала, что ежели так открыто конфликт с последствиями провоцировать – то кирдык получиться может? Тройка, семёрка, туз, сказал бы Герман из бессмертного произведения А.С. Пушкина. Понимала. Понимала, друзья. И всё равно, села здоровенному бугаю, который больше её раз в пятьсот (или больше? Я в алгебре не силён) на грудь. Больше того – начала пуговичку на рубахе тормошить. На кой спрашивается? Но, лирика всё это.
Сергей улыбнулся и медленно разжал кулак. Бабочка сидела, съежившись, видимо уже ждала, что вот-вот наступит её «бабочьий конец». Глупая и нелепая смерть – написали бы завтра в газетах. А может и нет, кому интересна глупая и нелепая смерть бабочки? Согласен, кому-то может и интересна, но не нам, Читатель. Или? Так вот. Сергей разжал кулак и долго смотрел на бабочку. «Лети дура! Лети, я не буду стрелять!» – прошептал он. Бабочка не сдвинулась с места. Дул ветерок, колоски пшеницы вокруг Сергея колыхались под его влиянием. Бабочка и не думала улетать из кулака. Не можешь? Научим! Не хочешь? Заставим! Сергей тряхнул кулаком, и бабочка вылетела таки из его руки. Слава Богу, подумал Сергей.
Между тем ветер усиливался, становилось холоднее и Сергей даже немного замёрз. Небо начинало заносить облаками (или тучами). Он поднялся на ноги, застегнул рубашку на все пуговицы и засунул руки в карманы штанов. Огляделся. Огромное золотое колышущееся поле ржи. Хошь ржи, хошь не ржи. Шутка юмора. Он был один в этом огромном золотом океане. Стало неуютно. В церквушке на краю деревни зазвонили колокола. Сергей повернулся в сторону Божественной мелодии.
- Благовест, – прошептал он и стал креститься. – Господи, спаси и сохрани мя. Господи, спаси и сохрани, мя. Господи, спаси и сохрани, мя, – трижды перекрестился и прошептал он, затем достал из-под рубашки крест и поцеловал его, аккуратно (будто тот был сделан из хрусталя и мог от неосторожного движения рассыпаться на тысячу осколков) спрятал обратно под ткань рубахи.
За спиной прошелестел ветер. Сергей обернулся. Поле было разделено на квадраты, между которыми были оставлены специальные дорожки для проезда на велосипеде, а у кого есть и на машине. На этой дорожке справа стоял отчим. Сергей точно помнил, что когда он поворачивался в сторону церкви и начинал креститься, никого кроме него на поле не было. Колокола продолжали звенеть, всё громче и громче. Ветер дул сильнее. Небо заносило тучами.
Отчим стоял в привычной своей «деревенской одежде»: серые брюки, сапоги резиновые по колено, клетчатая рубаха и жилетка сделанная им самим из своего пиджака в котором отчим выпускался из школы. На голове неизменная бежевая кепочка. В общем, одет, так же как и тогда… Отчим стоял с велосипедом. В зубах привычная «апполонина», щёки небриты три дня (когда отчим жил в деревне он никогда не брился, говорил, что это помогает ему не забывать предков и чувствовать «сущность деревенской жизни» о которой постепенно он стал забывать. Ну, это он так говорил, на самом-то деле Сергей знал, что ему просто в падлу). Отчим чёрным пятном стоял на фоне золотого океана. Да ещё этот велосипед дурацкий.
Сергей зажмурился. Открыл глаза. Не помогло. Отчим продолжал стоять там же где и стоял, или даже переместился на один квадрат ближе, так что до Сергея ему оставалось каких-то метров тридцать-сорок. После перемещения отчима Сергей не мог видеть его ног, так как всё, что было ниже пояса, скрывала рожь, зато лицо отчима он стал видеть отчётливее. Отчим улыбался. Он затянулся сигаретой и подмигнул пасынку. Сергей снов помотал головой и взялся левой рукой за голову. Ветер дул очень сильно, порою даже вырывая рожь из земли. Свинцовые тучи заволакивали небо. Колокола уже просто неприлично гремели.
- Чо за х…ня? – спросил вдруг Сергей.
Ответа не последовало и Сергей подумал, что может это всё же сон, и он спит. Вот-вот он проснется, и… Он зажмурился и ущипнул себя. И… И…
Когда Сергей снова открыл глаза, отчим стоял уже на расстоянии метров трёх-пяти от него. Он улыбался. Когда он затягивался сигаретой, огонёк освещал лицо, покрытое тенью от козырька кепки и совсем уже потемневшего неба.
- Чо за х…я? – продублировал Сергей свой вопрос. Он почувствовал, как капелька неприятного холодного страха спускалась по телу от мозга до ступней правой, а затем и левой ноги. Одна капелька страха, затем другая. К страху прибавился пот. Рубаха на спине взмокла. Стало зябко. Сергей почувствовал как страх липкой паутиной, чем-то инородным обволакивает его изнутри, откуда-то из области «солнечного сплетения». Он почувствовал, как потяжелели и немного подогнулись ноги.
- Здорово, Серёга! – добродушно улыбнулся отчим.
- Ты…
- Здорово, чо не узнаёшь? Во даёт! Сын, ты что? Это же я! Я! Миша!
- Ты, – помотал головой Сергей, правая рука потянулась к кресту на груди, но… не нащупала его, глаза заслезились. Сергей почувствовал обиду и ещё он почувствовал, что вот-вот расплачется, поэтому стал пятиться назад. Чтобы отчим не увидел его слёз. Отчим, однако, не остался на месте (как ожидал Сергей) и стал следовать за Сергеем сквозь «золотой океан» ржи, таща за собой свой дурацкий велосипед. – Ты же… Стой, стой! Не подходи! Ты же, умер, тебя же нет…
- Во даёт, – удивился отчим, приближаясь к Сергею. – Во даёт, военный флот! «Нет», «умер», слова-то какие подобрал, аж смяшно… Ты же убил меня, Серый, ты что забыл? Пятница, вечер, вспоминай, – внезапно лицо отчима изменилось: улыбка сползла с лица, а губы изобразили злой оскал. Изменение впрочем, пролетело мгновенно, через мгновение отчим снова улыбался. С издёвкой какой-то. – Ты, Серый, к врачу сходи, что-то с памятью твоей стало! А вроде такой молодой!
- Стой, стой, не подходи!
Сергею вдруг почудилось, что всё происходящее какое-то ненастоящее. И небо уж слишком неестественно чёрное и звон колоколов слишком громок, так, что проникает внутрь мозга и вот-вот разорвёт его изнутри, и ветра такого не бывает в настоящей жизни. Сергей понял, вернее, почувствовал, или понадеялся… Неважно. Ему вдруг показалось, что это просто какое-то новое реалити-шоу, такие модные сейчас! Что его взяли в программу, а сказать просто забыли, или отправили письмо и думали, что он его получил и прочитал, а стало быть, всё знает и ничему не удивляется, на самом деле, а просто так мастерски подыгрывает! Но он-то ничего не получал! Да и откуда им знать?! Откуда им знать, как всё было-то?! Знали-то только они двое! Или же это программа «Розыгрыш». Что вот-вот отчим скинет кепку, маску, а под ней окажется… да кто угодно, хоть Валдис Пельш! Из «золотого океана» выскачут операторы и куча других тунеядцев, что постоянно крутятся вокруг съёмочных площадок разных передач. А может? А может, и та бабочка окажется искусно загримированным ведущим? Или ведущей? Хотелось бы, конечно, ведущей… Как та, с труднопроизносимой фамилией… Красивая женщина, знойная… Мечта поэта. Он, Сергей, конечно, не поэт, но всё же…
Но ничего не происходило. Только звон колоколов в голове становился всё громче и приносил уже фактически физическую боль. Сергей скривился от очередного раската колоколов и вытянул вперёд правую руку, отчим протянул к ней свою. Сергей опомнился и одёрнул руку.
- Нет! Не прикасайся… Это бред! Тебя же нет, это просто сон! – шептал он в бреду.
- Сон? А ты уверен, Серёжа? Что такое сон? И что такое забытьё? Ты хочешь забыть меня? Ты думаешь, у тебя это получится? Но ведь ты убийца, Серёжа, такое не забывается! А ты раскаялся, Серёжа?
Звон колоколов сдавил Сергею голову, он схватился за неё руками и от боли присел на корточки. Пятиться он уже не пытался. Он изо всех сил впился зубами в нижнюю губу, сдерживая слёзы, но боли не почувствовал. Раздались раскаты грома. Ветер крутил в чёрном небе золотые колоски.
- Ты раскаялся, Серёжа?
- Что? – поднял он голову. Из правого глаза потекла тоненькой струйкой солёненькая слезинка.
- Слёзы это хорошо. Слёзы это знак раскаяния. Так ты не ответил, Сережа, ты раскаялся? Что я всё должен за тебя говорить?
- Что?! – повторил свой вопрос Сергей, но теперь он позвучал не так жалко. В голосе появились металлические нотки. Он сделал над собой усилие (от которого скривился так, что, похоже, страшно стало и отчиму) и попытался подняться, но воли не хватило, и он снова вернулся в положения «корточек». – Я раскаялся?
- Ты, ты, Серёжа, душегуб тут только один. Ты, конечно, думаешь, что это сон? Не обманывай себя, Серёжа. Это не сон. Сон это то, что будет потом. Когда ты откроешь глаза. Когда ты будешь кушать, чистить зубы, работать. Сны, Серёжа, это изнанка человеческого сознания. Во сне ты видишь то, о чём ты думаешь. Каждый день думаешь. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Ты можешь и не знать, что ты об этом думаешь. Но ты думаешь. Значит, ты помнишь обо мне. Память-то у тебя хорошая, Сережа, она у тебя всегда хорошая была. Так, что сейчас, Серёжа? Сон? Или явь? Ты каждый день ходишь, что-то делаешь. Но ты хочешь спать. Я знаю, ты пытался держаться без сна, но это невозможно. Физически, Серёжа, невозможно. Ты не хотел ложиться сегодня спать, но когда почувствовал, что не сможешь выдержать, ты молился, чтобы не встретить здесь меня. Ты думал обо мне, Серёжа. Ты думал обо мне как о живом. Ведь встретиться можно только с живыми. Так? Так. Ты считаешь меня живым, Серёжа. Я жив, Серёжа! Так, где же сон, Серёжа? Здесь? Или там? За границей…
- Пройдёт секунда и ты исчезнешь, я проснусь, – отчаянно пытаясь сдержать сдавившую виски боль, прошептал Сергей.
- Секунда… Здесь это много. И потом, ты же не сможешь не спать. Ты же пытался и не смог. Слаб ты, Серёжа. Ты обязательно захочешь спать, Серёжа, захочешь, потому что воля твоя слаба… Веры в тебе нет, Серёжа. Так как нет раскаяния. А здесь снова буду я. Я буду тебя ждать. Я умею ждать. Впрочем… покайся и мы больше никогда не встретимся… Покайся, Сергей…
Отчим присел на корточки рядом с Сергеем и протянул к нему руку. Сергей пересилил ту боль, которая сжимала и грозила расплющить голову. Звон колоколов превратился уже в ультразвук и плющил Серёжину волю. Он пересилил себя и встал.
- Нет! Не приближайся! Это сон! Тебя нет! Не подходи!
- Как же нет? – нахмурился отчим. – Вот же я!
- Нет… Тебя нет… Ты мне снишься… Я проснусь… И не увижу тебя больше никогда! – у Сергея началась истерика из глаз текли слёзы и горло разрывал хохот, прерывавший каждую фразу.
- Ты каждую ночь это говоришь! Ты сам-то себе веришь? – засмеялся отчим.
- Не-ет! – заверещал Сергей и бросился бежать сквозь почерневший «золотой океан».
- Куда? – удивился отчим. – Вова, подсекай его, подсекай!
Только сейчас Сергей понял, что в этом поле они не одни. Откуда-то слева появился ещё один чёрный силуэт. Очень знакомый, а потому такой чужой. Лица Сергей не мог рассмотреть только фигуру. Чёрный силуэт по рекомендации отчима перекрывал ему путь… Куда путь? Бежать было тяжело, ноги были как будто ватные (как это всегда бывает в кошмарных снах) и Сергей (быстрее всех в классе бегавший стометровку) пробежал сейчас только половину квадрата. Сзади раздался звонок велосипеда. Сергей обернулся. Отчим догонял его и что-то кричал своему подельнику, чёрным беззвучным ртом. Наконец отчим резко развернул руль вправо и сбил Сергей с ног. Сергей упал, боли, однако не чувствую. Была только обида. Детская, мальчишеская обида. «Как же так получилось-то!?» – хотелось ему закричать – «Ведь я же мог убежать!»
Два чёрных силуэта склонились над смеющимся Сергеем. Сердце стучало в груди и грозило вырваться на волю. Виски сжимал колокольный звон. Сергей снова попытался нащупать крест на груди, но не смог.
- Ну, вот и всё, – сказал отчим.
- Кореш твой послабее был. Иди к нам, – прошептал второй, и Сергей узнал его, впервые узнал. Он зажмурился и, прерывая истеричный хохот, заорал. Дальше была темнота…
- Серёжа, – позвал его знакомый голос. – Серёжа…
- А? – он тяжело дышал. Сергей понял, что лежит на боку, потому как левая рука затекла, и он её не чувствовал. Сергей с облегчением понял, что проснулся. Вернее его разбудили. Сердце стучало как сумасшедшее. Виски ломило. А если бы не разбудили? Что было бы? Сергей задавался этим вопросом давно.
Сергей открыл глаза и стал остановившимся взглядом рассматривать то, что было перед ним. Комната была смутно знакома. Знакомые обои. Ковёр на полу. Он перевёл взгляд выше и левее. На двери висел плакат изображающий вождя мирового пролетариата. Вождь показывал куда-то правой рукой. Под рукой был бодрый лозунг «мы пойдём другим путём!» А над рукой вождя фломастером был кем-то нарисован шестиконечный дорожный знак, а внутри тем же фломастером написано «Wrong way!» Так вот он какой, другой путь.
Сергей моргнул и развернулся на голос, который продолжал его звать, пока он осматривался и прекратился только тогда, когда он повернулся. Сергей долго смотрел на обнажённую девушку, которая прижалась к стене и прикрылась одеялом. В глазах её были страх, удивление и тревога. Удивления было больше, это не могло Сергея не радовать. Он любил удивлять людей.
Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Сергей тяжело дышал.
- Спросишь, как меня зовут – получишь в бубен! – сказала девушка, и Сергей ей поверил. Такая сможет.
- Не надо в бубен… Света.
- Молоде-ец, – улыбнулась она, но тут же снова нахмурилась обеспокоено. – Ты так страшно стонал. Приснилось что?
Сергей перевернулся на спину и стал разминать онемевшую руку.
- Приснилось… Деревня моя приснилась. Поле. Рожь. А рожь золотая такая, красивая! Как настоящая. И бабочка. И ещё один знакомый старый. Очень старый.
- И очень знакомый?
- Ага. Такой, что лучше не вспоминать.
За стеной снова стали скандалить соседи, уже с утра начинают. Может это у них вместо зарядки? Сергей снимал комнату в доме по улице Центральной. Большая квартира с высокими потолками сейчас вмещала в себя помимо Сергея ещё и семью студентов. Совсем сопливых, вроде второй курс заканчивают. Третья комната пока пустовала, но вскоре должна была быть заселена. Простой нынче дорог.
У молодых студентов детей не было, а потому они никогда не скандалили с ним из-за шума пружин в его комнате. Сергей часто составлял компанию студентам и их друзьям. Сам-то он не пил, присутствовал чаще на правах соседа умеющего играть на гитаре и петь. Когда Сергей пел молодёжь сидела, прикрыв рты, мол, во даёт! Не, во даёт-то!
Вообще-то Сергей чувствовал, что молодые соседи его побаиваются. Его вообще многие побаивались. Во-первых, из-за работы. Копателями на кладбище от хорошей жизни не становятся, хотя и зарплата вполне терпимая. Во-вторых, на людях Сергей был угрюмым и каким-то «себе на уме», что ли. Да вдобавок он ещё и не пил. У нас в России вообще как-то с опаской и недоверием относятся к непьющим, мол, что у этих трезвенников на уме хрен его знает. С таким лучше не связываться. От греха.
Непонятно почему Сергея именно сейчас так взбесил утренний скандал соседей. Ссорились молодые чаще из-за пустяков, зато скандал устраивали не пустяковый. И кто орал-то больше? Муженёк и орал, порою переходя на фальцет. Вот наверное этот фальцет Сергея так и взбесил. Он подскочил к стене и со всей силы долбанул кулаком:
- Бл…ь! Зае…и уже!
Он в чем был (то есть ни в чём) подорвался на какое-то возмущение со стороны мужа, раздавшееся из-за стены. Света, вжавшись в одеяло, слушала то, что говорил Сергей соседям. Она никогда не слышала от него таких слов. Чаще он был очень культурным и интеллигентным. Именно по этому он ей и понравился, он отличался от других, да и похож был на Володю. Очень похож.
Сергей вернулся в комнату, взял со стула сигареты и зажигалку, закурил:
- Извини, – отвернулся он. – Нервы.
Света смотрела на лицо Романова и невольно сравнивала с Володиным. Такие же чёрные волосы, мокрые после… Нос, скулы, лоб. Даже манера курить такая же.
- Как же ты на него похож, – восхитилась она.
- На кого? – откашлялся Романов.
- На Володю… Ну, помнишь, я тебе рассказывала. Убили его, прямо на моих глазах. В марте.
- Убили?
- Зарезали.
- Не помню.
- Странно, он человек известный был… Да ты же на похоронах его и закапывал.
- Да?
- Да.
- Не помню. Я столько народу закопал… Если всех буду запоминать вообще спать перестану.
- Действительно. Ты извини, Серёжа, что я тебя с Володей сравниваю. Это, наверное, примета плохая, да?
- Да уж не к богатству.
- Есть будешь?
- Можно.
Света накинула его рубашку и отправилась на кухню готовить завтрак. Сергей смотрел на дорогу за окном, квартира была на первом этаже. Асфальт за окном был мокрым, видимо ночью прошёл дождь, а он и не слышал, обычно, когда на улице шёл дождь, Сергей просыпался, вернее, выходил из того состояния, в котором находился ночью. Сном ЭТО можно было назвать с большой натяжкой.
Судя по всему, дождь будет и днём. Сергея это не волновало, на работу сегодня не нужно было, у него выходной, а стало быть, и на улицу можно не выходить. Зарыться в подушки со Светкой и пролежать там весь день. Если только эти моромои орать за стеной не будут, вроде не должны, поговорил с ними хорошо.
Вообще Сергея мало, что уже интересовало. Он очень устал. Жил, скорее по инерции. Уже почти четыре года он не мог спать. В армии ещё ничего, там вообще спали мало и плохо. А на гражданке так просто тоска. Потому и старался загрузить себя работой. Вкалывал на кладбище за двоих, а то и за троих. Приходя домой не ложился спать, а наоборот – старался как можно дольше бодрствовать. Иначе заснув, он снова рисковал встретиться с отчимом.
Он появлялся каждую ночь. Каждую ночь повторялось одно и то же. Один и тот же сон (видение, кошмар) на протяжении четырёх лет – это много. Это страшно. Просыпаясь, Сергей с благодарностью смотрел на разбудившего его человека или будильник. В тот момент они были его лучшими и единственными друзьями.
В особо трудные моменты жизни Сергей вспоминал школьные годы, хотя ничего особенного в школе с ним и не происходило. Просто воспоминания эти были светлее, чем послешкольные. Особенно часто он вспоминал один случай, который для него очень много значил. И для его друга – Ильи.
Сергей никогда не был хорошим учеником. Он не был дебилом, просто не любил (да и не умел) учиться. Такое бывает. Ну не мог Романов усидеть на месте спокойно сорока минут. Не мог! Натура у него такая. Ох, и натерпелись от него учителя! Однажды они с Ильёй даже ходили в учительскую, где сидела выбежавшая из кабинета Людмила Владимировна, чтобы извиниться перед ней и попросить её продолжать алгебру. Сами довели, сами и извинялись. Ладно, Романов тунеядец, но Вегов-то, отличник. От него никто такого поведения не ожидал.
Они вообще многое и часто делали вместе. А всё из-за Риты Волковой, из-за которой соперничали аж с самого первого класса. Старались никогда не оставлять друг друга с ней наедине. Потому их троица и была неразлучной. Некоторые особо злые языки утверждали, что у них «шведская семья». Злые языки потом горько жалели.
Именно из-за хренового (другого слова не подобрать) характера Вегова и урождённой авантюрности Сергея и произошёл тот случай, который Сергей считал очень ярко окрашивающим всю их дружбу. И Вегов тоже так думал. У дураков мысли сходятся.
Так вот. Занесло тогда Илью по делам каким-то на БВ. Время было позднее, на улице было уже темно. Толи к бабе какой Вегов поехал на ночь глядя, то ли ещё что? История об этом умалчивает. Однако – факт. Поздним вечером Вегов оказался один во враждебном бэвэшном дворе. Наглости в Илье отродясь было много, но эта наглость не всегда совпадала с его физическими возможностями. Поэтому когда к Вегову подошли трое и «вежливо» испросили папиросы и огня он им и ответил: «а что вы за пассажиры, чтобы я с вами куревом священным делился?» Вегов не заметил, что в компании парней было не три, а несколько больше. Если быть дотошно-точным, то – семь. Семь дворовых хулиганов это много. А если эти хулиганы недолюбливают пришлых… Караул.
На счастье Вегова мимо (дело было во дворе рядом со спортивным комплексом «Руслан») совершенно случайно проходил Романов. Он вообще-то сегодня не должен был ехать на тренировку, но они вообще стали чаще замечать, что как-то странно оказываются в одном месте в одно время, не сговариваясь предварительно о встрече. Может на эту «паранормальную» связь и рассчитывал Вегов, когда хамил хулиганам (сам-то он в тот день выглядел вполне цивильно – чёрная кожанка, щегольской белый шарф обмотан вокруг шеи, брючки со стрелочками, на хулигана он не тянул)? История умалчивает. Слово за слово (вы знаете, как это бывает) завязалась драка. Они дрались спина к спине, как звери, львы. Если я скажу, что два обычных пацана отбуцкали семерых хулиганов, то вы мне не поверите. Да я и сам себе не поверю. Поэтому, когда Сергей услышал, после своего очередного удара, какой-то нехороший хруст у объекта удара, он повернулся, схватил Вегова за шкирятник и, отмахиваясь спортивной сумкой (а там были кроссовки, и несколько теннисных мячей), потащил его прочь от этого проклятого места. Догонять их не стали. Сергей умудрился сломать кому-то челюсть, тот выл как ненормальный, потом мычал.
Потери «наших» были менее значительными, но всё равно: у Вегова заплывал на пол плюшки глаз, ужасно болели скула и рёбра, плюс были ободраны костяшки пальцев, кажется один из них был выбит. Романов отделался ссадинами, парой незначительных синяков и тоже ободранными костяшками. Хулиганы навалились все сразу и очень этим мешали, прежде всего, себе. Сергей не знал, что несколько раз целились в него, а попадали в своих же товарищей. А если бы всё время попадали по нему, то его потери были бы намного значительнее.
Мысль куда идти пришла сразу. К Рите. Волкова некоторое время назад переехала на Большую Волгу, но продолжала оттуда ездить на «тридцатку» в пятую школу. Рита была дома одна, а потому ночных гостей впустила сразу.
- Оп-па, приплыли тапки к берегу, – открыла она дверь и увидела «красавцев». – Во дают, а! Во, красавцы! Это где вы так?
- Столкнулись с обстоятельствами. Обстоятельства дали сдачи. Можно зайти?
- Ну, заходите, раз пришли.
Ребят уговаривать долго не пришлось. Зашли, стали обживаться и лечиться. Первым Рита «залечила» Вегова, положив ему холодный компресс на плюху и отправив спать. А за Сергея она взялась более основательно, хотя его травмы и были менее значительными.
Она усадила его на табурет посередине кухни и стала обрабатывать его ссадины перекисью. Сергей сначала сидел без движений, но потом его рука как-то сама потянулась к торчащей из-под домашнего халатика круглой коленке, потом выше. Рита вздрогнула. Некоторое время так и стояли. Молча. Потом вдруг стали целоваться, как сумасшедшие. В запале страсти Романов уже почти потерял контроль над собой, он распахнул на ней халат и стал расстёгивать брюки. Но Рита не далась. Что-то не давало ей высвободиться и полететь. Может то, что за стеной спал Илья? Рита не знала ответа, но сейчас она отказала Романову, не сдалась под его натиском (кстати, она отметила, что это был первый случай такого близкого контакта с одним из двух молодых людей. Целуется Серёжа неплохо, а как это делает Вегов?). Очень скоро она пожалеет, что не сдалась сейчас, что ждала чего-то, горько пожалеет, но будет поздно.
- Нет, – тихо выдохнула она.
- Он? – тяжело дыша, спросил Романов.
- Не знаю, Серёж, не надо, не время сейчас… Я не знаю, что на меня нашло, не правильно это!
- Так давай и его разбудим, тройничёк устроим! Будет правильно! – взорвался Романов, а как ещё мог повести себя парень в такой ситуации? Только взорваться. Но Серёжа пересилил эмоции и гормоны: – Ладно, прости, действительно… не правильно это. Забыли, проехали. Был не прав, обещаю исправиться. Давай спать.
- Обиделся?
- Не-ет, что ты!
- Правда?
- Правда-правда.
- Честно-честно?
- Честно-честно. Давай спать, поздно уже. Мне где ложиться?
С тех пор отношения с Сергеем у Риты стали более доверительными, нежели с Веговым. Вот так и получилось, что за один вечер Романов спас Вегова, а потом и нагадил ему, испортил возможность сблизиться с Ритой (не в вульгарном смысле). Потом случилась эта страшная трагедия с мамой Риты, потом она вышла за муж за Железнова, потом… у него умер отчим. После его смерти жизнь Романова так изменилась, что уследить за её изменениями он был просто не в состоянии. Да и желания за чем-то следить, если по-честному, у Сергея больше не было.
Романов выплыл из воспоминаний только тогда, когда Светка с подносом продефилировала в комнату. Она поставила поднос перед ним, а сама улеглась на кровать.
- Слушай, Серёж, расскажи о себе? – через какое-то время наблюдения за трапезой Романова, сказала она.
- Что рассказать?
- Ну, о себе. О жизни. Ты в армии служил, наверное, интересно было. Я тебе о себе всё рассказала, а сама о тебе ничего не знаю.
- Да рассказывать-то особенно нечего.
- Да давай! Не жмись!
- Ну, ладно… Когда я родился мне не было и трёх лет…
- Серёжа!
- Ла-адно. Не знаю с чего начать-то, – он устроился на кровати, Сергей посмотрел на потолок. – Есть вещи, которые не хочется вспоминать. Ну, ладно. Начну с начала.
- Давай.
- Мы никогда не знали, что такое водокачка. Сколько себя помню, всегда был авантюристом…
- И бабником, наверное, тоже?
- Кто рассказывает? Ты или я?
- Молчу-молчу!
- Бабником? Да нет, особенным бабником я никогда не был. По крайней мере, не стремился к этому. Странно. Но девушки всегда сами ко мне лезли. Мне особенно делать-то ничего не надо было. Меня и пацаны в школе не любили за это, а я не знаю в чём дело-то! Стоит мне рот открыть, как они уже на меня так заворожено смотрят, что хоть прям на месте…
- Повезло тебе.
- Да не скажи. Была одна, правда… Хм, мы с другом из-за неё соперничали всё время. Долго. Десять лет, с первого класса. Он до сих пор по ней сохнет. Сума она его свела совсем. Глаза ненормальные, больные.
- Повезло ей…
- Думаешь?
- Ага. Он ей наверняка никогда не изменит и даже думать об этом не будет.
- Ну да. Так вот. Авантюристом всегда был большим. Наверное, гены. Хотя кто мой отец не знаю. Может и не Гена вовсе. Мать никогда не говорила кем он бы, да и кто он такой тоже. А я особо не расспрашивал. Не говорит – значит знать не обязательно. Она меня так воспитала. Я с отчимом жил, лет с пяти-шести. Всегда в какие-то передряги попадал. С другом всегда всё через одно место было. Один раз, представляешь, в школе ещё, классе в десятом по-моему… Не помню. Не важно. Со шпаной дворовой связался, а их семь человек было! Представляешь! Семь! Хорошо я мимо проходил. У нас с ним вообще какая-то связь была потусторонняя, на подсознательном уровне. Нас бы учёным изучать, может премию какую-нибудь дали бы… Хрен его знает.
- А потом?
- Потом? Потом мы креститься решили. Зимой, представляешь? А его ещё припёрло, на улице, мол, как в старину. Он видимо ещё ледниковый период имел в виду. Представляешь там градусов двадцать пять, а мы в одних плавках. Ну и я за ним. Он тогда заболел сильно, я-то закалённый, мне по бубну… А он свалился… Чуть не умер тогда… Температура к сорока, думали всё, грехи надо отмаливать… Саван шить… Но ничего, обошлось. Он с тех пор и вовсе не совсем нормальным стал. Всё твердил, что к нему в бреду, кто-то там явился… Короче, херня полная. Потом… потом у меня отчим умер.
- Как? Извини, конечно.
- Да, ехал на велосипеде по полю… Что-то с колесом там случилось, или споткнулся обо что… Не понятно. Свалился и головой об камень. Говорят, умер сразу. Не мучался.
- Какой кошмар! Бедненький.
- Угу. Мне тоже его жалко.
- Да ты бедненький, чукча!
- А? А, ну это конечно… Потом армия.
- Расскажи про армию.
- Да чего рассказывать? Армия как армия. Делать там не х…й, два года квадратное перекатывали, да круглое переворачивали. Ага, траву красили, асфальт долбили ломиками на аэродроме… Тоска. Там второй год ваще делать не хер было. Там и пристрастился к чтению.
- К чтению? В армии?
- Ну да. Я в детстве-то не очень этим интересовался, считал, что читают только ботаники… Дурак был, конечно. А друг мой с детства книги любил, я его за это теперь уважаю. А в армии выбор-то особо не богатый. Либо спиртягу гонять, либо духов дрючить. Я духов никогда не трогал, не по мне это. Меня, кстати, за это многие не любили… Но не нападали. Пытались один раз… Ладно. Да и пить я, ты знаешь, не люблю. Нет, конечно, когда день рождения там у кого был, это само собой, мог стакан пропустить. А как из армии пришёл, так и вовсе бросил. Тоска это. Тупиковая ветвь развития. Курить вот только бросить не могу.
- Ближе к чтению, пожалуйста…
- Само собой. Повезло мне, в части библиотека была хорошая… Достоевский, Толстой, Чехов…
- Пушкин?
- Пушкин? Нет, я стихи не очень… Как-то это… не то. Вот Высоцкий, там… Ну, не важно. Я сидел тогда, читал, и удивлялся, что можно понять, скажем, в «Преступлениях и наказаниях» лет в шестнадцать-семнадцать, когда его в школе проходят? Что? Это же гениально! Ге-ни-аль-но! Я сейчас третий раз перечитываю и всё равно что-то новое нахожу. А «Братья Карамазовы»?
- Не знаю, я не читала.
- Во-от, ну и, короче, за год всю библиотеку перечитал. Читал всё, научные журналы, фантастику, классику. Всё.
На столе зазвонил мобильный. Звонил Илья. «Чо ему надо, с утра пораньше? Сколько времени не объявлялся!»
- Да?
- Здорова, Серый.
- Здорова, коли не шутишь.
- Коли никогда не шутят. Увидеться надо, дело есть.
- А чо не объявлялся-то?
- В милицию замели, дело шьют. Я говорю – увидеться надо.
- Важное дело?
- На миллион. Серый, очень надо.
Что-то почувствовал Романов в словах друга и что-то понял. Значит что-то не так. Ладно, увидимся, разберёмся.
- Извини, заяц, сегодня весь день валяться в кровати не получится. Друг звонил, срочно увидеться надо. Дела.
- Тот самый друг? Али какой другой?
- Друг, заяц, может быть только один…
Сергей выпроводил Свету и стал одеваться. Одевшись, он отправился на место, назначенное Ильёй, на их поляну. Видимо что-то стряслось, что-то важное. Какой-то голос у него был. Не живой.
Судя по всему, сегодня будет дождь, подумал Сергей, кутаясь от порыва ветра в джинсовой куртке. Он стоял на их любимой поляне и курил. С этой поляной было связано много всего. Здесь случались их первые пьянки-гулянки, здесь он учился играть на гитаре, много чего было связано с этой поляной. Господи, неужели так много лет прошло? Казалось бы ещё вчера пришли они первоклашками в их первый класс. Такие весёлые, счастливые… А теперь что? Сергей всегда вспоминал учёбу в школе как что-то светлое, хорошее, настоящее… Тогда всё было легко и просто, и не только для него, для всех. Именно в школе произошли все самые запоминающиеся события его жизни. После же школы Сергей ничего хорошего и положительного не видел. Он устал. Порою, он думал о том, что можно легко и просто в один миг прекратить свои мучения. Но каждый раз его что-то останавливало. Чего-то он ждал. Судьба словно издевалась над ним, говоря, мол, ну, чо, паря, сдюжишь? Али как? Она словно подготавливала его к последней авантюре. И он ввязался в неё, не думая (вернее, не желая думать) о её последствиях.
Илью он заметил не сразу (через густые ветки деревьев вообще трудно было что-то разглядеть), а когда заметил – не узнал. Сергей не видел друга с того самого дня, почти два месяца, они даже не перезванивались (Сергею даже в голову не приходило позвонить Вегову). Так было условлено. Излишние меры предосторожности. Хотя, на кой? О них и не подозревал никто. Ну, почти никто…
Вегов казался постаревшим на много лет, казалось, он даже слегка поседел, по крайней мере, Сергей заметил неестественную светлость волос на висках. И прядь волос на чёлке тоже казалась седой. У Ильи было такое лицо, как будто он пил дней семь подряд. Или восемь. Мешки под глазами, нервный, бегающий взгляд, неуверенная походка. Так ходил прапор в его части. Матрёшкой прозвали.
Илья подошёл. Они некоторое время держали руки сжатыми (Илья Серёжину руку почему-то не отпускал), смотрели друг другу в глаза.
- Что хотел? – спросил, наконец, Романов.
- Ко мне вчера брат приходил, – как-то глухо сказал Вегов.
- Это иногда случается между братьями.
- Нет. Ты не понял. Он всё знает.
- Всё?
- Всё. Ну, есть нюансы.
- Откуда он узнал?
Сергей не испугался. Он интуитивно предполагал такой конец. Он ждал его. Ну, не могли же, наконец, умные и опытные сыщики (как со стороны государства, так и со стороны Железнова) обученные искать, не найти двух пацанов. Смешно. Сергею не было страшно. Наоборот. Ему было страшно, что этого не произойдёт и ему придётся жить с этим до… До конца. Носить в себе такую тяжесть, было больше не выносимо. Когда Илья сказал, что Андрей ВСЁ знает, Сергей почувствовал что-то вроде облегчения. Наконец-то ЭТО закончится. Хоть так. Умирать не страшно. Жить страшно.
- Сам допёр. В основном. Он у меня пацан умный. Ну, а потом я ему рассказал.
- Это правильно, – вздохнул Сергей. – Не знаю как ты, но я больше с этим жить не могу.
Они снова взглянули в глаза друг другу. Слова часто бывают лишними. Часто самые точные, самые учёные, самые проникновенные слова не выражают того, что можно передать одним единственным взглядом.
- Я сдаваться не собираюсь… Я в тюрьму не пойду…
- А там ужин… макароны.
- Я не об этом. Ты… не думай, я не боюсь. Я… я… Ты помнишь выпускной?
- Выпускной? Помню. Но смутно.
- Я не про сам выпускной. То есть не церемония, не ресторан, а выпускной, как событие… как этап взросления, что ли… Понимаешь?
- Н-ну… Не очень…
- Понимаешь, выпускной для семнадцатилетних это же огромное событие. Безусловно радостное, светлое, веселое… Но и… страшное, что ли. Ты выходишь из привычного тебе мира, светлого мира, в незнакомы, опасный, враждебный мир… Ты знаешь, я много об этом в последнее время думаю.
- О чем? О выпускном?
- Нет. Вообще… И о школе… Понимаешь, я думаю, что было бы, если бы тогда, ну, первого сентября, я с Марго не встретился бы… Если бы меня в другой класс записали… В конце концов на другую парту бы сел… Что было бы?
- Не понял?
- Понимаешь, я всё искал, где же, когда же моя жизнь повернулась, переломилась и потекла не так, как это было запланировано. Как было предписано, что ли…
- Ты думаешь, что жизнь кем-то предписана, распланирована?
- Не знаю… Теперь не знаю. Пойми, Серый, в моей… в нашей ситуации хочется верить, что не я всё это придумал. Что не я пьесу написал…Что не моя это вина и не твоя, а чья-то… Ну, сверху чья-то… Понимаешь? Хочется верить в это! В то, что не я во всём виноват. И вообще никто не виноват.
- Да перестань, мы оба знаем, кто виноват. И жизнь твоя повернулась не туда, или как ты выразился, «переломилась» именно из-за того, что ты встретился с ней, а не с кем-то другим. Там, если ты заметил, народу ещё много было. Главное слово не «ты», а «с ней». Вообще, я много раз тебе говорил, что ты ею одержим, брат.
- А сам-то…
- И я тоже. Но мне удалось вырваться из под её влияния, если я вообще под ним был. Не знаю. Не мне судить. Вырвался я благодаря одному событию… Не важно. А насчёт пьески, ты прав, не мы её написали, но доиграть её должны мы. Сейчас думаю, уж лучше бы всё было, как у тебя… Ты бы хоть тогда был не один.
- А я и так не один.
- Ты про выпускной что-то говорил.
- Да-да. Я много думал, какое значение он имеет для меня, для двадцатиоднолетнего Ильи Леонидовича Вегова, как его оценивать… Сейчас, как оценивать…
- Ну и как?
- Я пришёл к выводу, что выпускной бы обрывом…
- Чи-иво?
- Обрывом. В другую, взрослую жизнь. Я стоял перед этим обрывом, на его краю и шагнул. И полетел. Сначала лететь было интересно, познавательно…
- А теперь?
- А теперь… страшно. Мне страшно. Не знаю как другим. Ты знаешь, я сейчас сюда ехал, так меня собаки во дворе обходили стороной. Ты понял? Дворовые собаки. Всегда считал их смелыми и безбашенными, а тут… зассали.
- Тебя?
- Вообще. Их стая целая была, я шёл, а они грызлись, рьяно так, лихо. А когда мне до них оставалось метров пять они вдруг заскулили и разошлись. Что это значит?
Илья всё это время говорил куда-то в сторону, не смотря на Сергея. Будто не ему всё это рассказывал, а себе. Илья вдруг подумал, что именно так же с ним разговаривал его брат. Он тоже говорил тогда ВСЁ не ему, Илье, а себе. Для себя будто формулировал.
- Не знаю. Я не кинолог.
- Ты знаешь, я почти не сплю, – Илья сказал, а Сергей вскинул на него голову. – Ты, наверное, не знаешь, что это, почти не спать два месяца. Мне ОН снится, я без стакана, веришь, нет, заснуть не могу. Я… Я не знаю, как я с ума-то не сошел ещё. Мне какие-то бесы в комнате мерещились. Будто кто-то мимо пролетает и шепчет, шепчет что-то мне на ухо. Мерзкий, противный, страшный шепот… Я в аду был, Серый… А может, сошёл? И это мой безумный бред?
- Я тоже плохо сплю. Мне тоже иногда кажется, что это бред.
- Ты-то что не спишь?
- Я отчима убил…
Прозвучало это как-то буднично, как-то обыденно, что Сергей даже сам удивился и испугался. Господи, а человек ли он вообще? Раз такие фразы вылетают из его уст так легко, буднично.
Илья тоже открыл рот, и долгое время не мог произнести ни слова. Вот это поворот. Он-то считал, что в их тандеме он один прожженный душегуб, а вот оно как повернулось. Теперь, только теперь он понял те ухмылки (совсем не весёлые), которыми Сергей отвечал на предложения Ильи чем-то помочь.
- Шутишь?
- Если бы…
- Как?
- Мы в деревню тогда поехали. В июле, по-моему, дело было, а может, нет, не помню… Рожь золотая такая была. Целое море ржи. Это помню. Ты не знаешь, я не говорил никогда. Он маму бить стал, последние годы, года полтора, по-моему… У него там что-то на работе не складывалось, он с коллегами как примет, домой придёт и маму бьёт. Маму, понимаешь? Мою. Я заметил не сразу. А она не говорила. Сначала не сильно… Потом всё сильнее и чаще. Я заметил только тогда, когда замазывать косметикой стало не возможно. Перестарался, Миша… Ну и я ему в деревне всё и сказал. Без свидетелей, удобно было. Так и сказал «Тронешь маму ещё раз… Убью» А он, пи…р, лыбится. Думал, у меня кишка тонка. Ну, в поле выехали, не помню зачем, а я накануне у мамы новый синяк увидел. Она заметила, что я увидел, и тут же прикрыла рукавом. Говорила, нормально, Серёж. Отговаривала. Бл…ь, да я ударил-то его не сильно… Он повалился неудачно и об камень виском еб…ся. Я зассал. Погода тогда хорошая была, это помню, колокола в церкви в деревне звенели, это тоже помню… А что дальше было… Х…й знает. Очнулся уже на озере, в воде. Глаза мокрые и чувствую, что мокрые не от воды из озера. Тут пацаны прибежали… Орут, Иваныч помер… С велика свалился… А мама не поняла. Она, оказывается, любила его. А он её бил. Я ей только и рассказал. Не сразу. Через год. Перед армией. Хреново в армию с долгами и тайнами. А она не поняла. Сказала… «Будь ты проклят!» Думал, из армии приду, простит. Не простила. Любила его. А он её бил… А я… Он меня всё время спрашивает, раскаялся я или нет. Мол, если раскаялся, то он больше ко мне приходить не будет… А я ни о чём не жалею! Легла бы карта заново, я бы его ещё раз пи…л по черепу… Хм, я и на кладбище-то устроился, чтобы следить за могилой его. Как бы не вылез… Х…я, сам знаю…
Илья слушал друга и с каждым сказанным Сергеем словом ему становилось всё хуже и хуже. Оказалось, что у Сергея ситуация и грехи ещё страшнее. Его-то, Илью, никто не проклинал. Пережить проклятие собственной матери…
- Господи, как же нас земля-то ещё носит? – вырвалось вдруг у Вегова.
И снова этот взгляд. На этот раз более короткий.
- Я тоже об этом думаю… всё время.
- Ты знаешь, Серёга, я тоже. Давно уже, – вдруг что-то до Ильи дошло. Что-то очень важное, какая-то мысль, которая не могла сформироваться до этого, а тут р-раз и сформировалась. Он много раз пытался довести её до конца, но она всё время ускользала и Илья переключался испитыми мозгами на что-то более насущное. А вот сейчас, глядя на своего лучшего друга, мысль, наконец, пришла. – У меня же никого ближе тебя нет… Брат… Особенно после того случая…Ты знаешь, я давно об ЭТОМ думал, давно. Я бы и сам… давно бы… но… нельзя… грех это, если сам…
- Я тоже об этом думал.
- Значит?
- Значит. Доигрываем пьеску…
Они так и не сказали этого вслух. Несказанное было важнее сказанного. Снова взгляд. Искра. Пламя. Две пары глаз. Зелёные и голубые. Два пламени.
- Марго…
- Да… Марго.
Они вышли с поляны зная, что вернутся сюда сегодня ещё раз. Но перед этим они должны были ещё много сделать сегодня. А время уходило.
Тучи сгущались, свинцовое небо было мрачным и печальным. Такое, наверное, небо в Дании. Не знаю точно, не бывал. Почему-то Дания вспомнилась. Просто если там ТАКОЕ небо, то действительно, действие «Гамлета» могло происходить только в Дании.

***
Марго проснулась рано утром. Её почти никогда не будил будильник, она всегда просыпалась сама (если вообще спала), будто в голове какой-то счетчик, отсчитывающий время до пробуждения, срабатывал. И ещё она никогда никуда не опаздывала, особенно если предстояли важные дела. А дел на сегодня предстояло много.
Она поморщилась, глядя в пасмурное небо за окном, судя по всему, будет дождь. Плохо! Вчера был, сегодня, может и завтра будет. Она сладко потянулась. Марго спала хорошо, она давно не спала так хорошо, честно говоря, она не была уверена в том, спала ли она вообще когда-нибудь хорошо. Дело было в том, что теперь она была не одна. Она поняла это сразу, еще до того, как сходила к врачу. Она ещё с того времени помнила, как это. Она с улыбкой на лице погладила низ живота.
А всё из-за того, что тогда, ещё в начале марта, когда они с Ильёй в последний раз виделись, он решил не надевать презерватив. Марго была уверена, что разницы для неё уже нет никакой и не противилась. Она уже давно не верила в возможность забеременеть, а тут…
Она пробежала к большому зеркалу в коридоре и стала рассматривать свой живот. Живота там вообще-то ещё не было, и не скоро он должен был появиться, но, блажен кто верует… Она осталась довольна тем, что увидела в отражении зеркала. А увидела она молодую, цветущую, счастливую девушку. Которая, ждала ребёнка. От любимого. Она долго его ждала. Уже и не верила в то, что дождётся.
Многое изменилось с того времени, как не стало Железнова. Марго стала лучше спать, реже срывалась на подчинённых, стала чаще улыбаться, она даже одевалась в последние дни более ярко, женственнее. А уж с тех пор, как поняла, что она не одна, голову её стали занимать мысли совершенно другого толка. Первое – она, наконец, получила удовлетворение, от выполненной, достигнутой цели. Теперь ей было чем ответить отцу, который появлялся в её снах всё реже и реже. Теперь там почти всегда присутствовал Вегов. Второе – Илья. Он ещё и не знает, что скоро станет отцом. Бедный мальчик, больше десяти лет мучился, изводился по ней. Но ничего, теперь она полностью компенсирует ему все его муки. Выстрадал парень. Стал благородным, ведь страдания облагораживают. К тому же он выполнил для неё то, что не выполнил бы никто. И выполнил талантливо. Она вообще стала только теперь замечать, что Вегов многое делал талантливо. Третье – ребёнок. Марго сознательно не делала УЗИ, чтобы не знать, кто у неё будет, мальчик или девочка.
Она с несвойственной для неё сентиментальностью вчера весь вечер сидела и выбирала имя для ребёнка. Помучаться пришлось изрядно. Говорят, что называть детей в честь плохо закончивших знакомых или родственников нельзя. Дети могут повторить их судьбу. Бред, конечно, но Марго не имела права рисковать. Так что имена родителей она вычеркнула сразу. Такой выбор. Столько имён! Марго хотела, чтобы имя для мальчика (сначала мальчик, а как иначе-то?) было одновременно и простым, чтобы не смеялись и каким-нибудь заковыристым… В ворохе различных Ярославов и Мирославов вдруг в голову Марго пришло одно имя, которое наверняка будет по душе и Илье. Адам. Адам Ильич Вегов. Сын Маргариты Веговой и Ильи Вегова. Красиво.
Имя для девочки Марго выбрала почти сразу. Сомнений это имя у неё почти не вызывало. Коротко и ясно… и красиво – Вера. В последнее время он столько говорил о Вере (в духовном понимании этого слова), что имя просто не могло ему не понравиться.
С этими приятными мыслями Марго и заснула вчера под шум дождя, бьющего по карнизу. Сегодняшний день был днём связи с Ильёй. Марго не чувствовала опасности (а чутьё на опасности у неё выработалось за последние годы отменное). Хотя, возможно, притупление инстинктов было вызвано беременностью, и все мысли Марго теперь были направлены исключительно в одну сторону. Тем не менее. Для встречи с Ильей Марго решила привести себя в порядок. Она снова подошла к зеркалу, теперь уже в ванной, и стала наводить макияж.
Вдруг её взор случайно (хотя, не так уж и случайно) снова упал на живот. Она изо всех сил старалась не вспоминать, именно сейчас, похороны. Она была в трауре, на голове был чёрный платок, чёрные очки закрывали горящие глаза. О настоящих отношениях Марго и Владимира Константиновича не знал, пожалуй, никто. Многие только догадывались, а ещё большее количество людей думали, что догадываются. Её кто-то утешал, говорили какие-то фальшивые слова. Один чиновник из мэрии даже попытался положить свою руку ей чуть по ниже спины, короткая дублёнка этому способствовала. Но даже через чёрные очки он сумел разглядеть вспыхнувшие огни в её глазах. Это были глаза волчицы. Руку он тут же убрал.
Последней к гробу, чтобы попрощаться подошла преподавательница из Универа. Марго с ужасом увидела, что у этой Ирины шести-семи месячный живот. Вот оно как. Ира изо всех сил старалась сдерживать слёзы, но ей это не удалось, и когда она в очередной раз дотронулась до неживых рук Железнова, она расплакалась. Марго стало её жалко, и она подошла к Ире. Стала её утешать, гладить по спине. Та, очень удивилась такому поступку со стороны Марго, но сил отталкивать помощь (пусть и помощь соперницы) у Иры уже не было. Она рыдала на её плече.
Марго отряхнулась от невесёлых мыслей (так не шедших под сегодняшнее настроение) и чтобы окончательно их от себя оттолкнуть залезла в душ.
В парикмахерской было как всегда шумно (Марго никогда не ходила в какие-то навороченные салоны красоты, она всегда договаривалась с одной старой знакомой, которая училась в третьей школе. Фамилия девушки была Бубенцова. Они не были особыми подругами, но знали друг друга давно и общались довольно ровно, к тому же парикмахершей Наташа была талантливой, даже недавно в конкурсе городском заняла почётное второе место). Смысловые шумы (шум фенов, звук щёлкающих ножниц, жужжание стилистов) наполнявшие помещение пронзил звук мобильного телефона Марго. Телефон лежал в сумке Марго, а сумка в свою очередь покоилась на кожаном диванчике, в углу помещения.
- Лен, возьми, а? Спроси, кто и что надо, – сказала Марго сидящей без дела Лене, третей парикмахерше. – Ну и что дальше? – спросила она у Наташи.
- А ничего, – продолжила Наташа. – Пришёл вчера, такой весь гладкий, выбритый, хороший…
- Ой, да все они такие, когда сперма в голову ударит, – вступила в дискуссию соседка сидящая справа от Марго, женщина лет тридцати, которой делали завивку. – Мой вон тоже, в прошлом месяце пришёл вдетый. Ну, поскандалили. Два дня не разговаривали…
- Вот повезло мужику, – шепнула Наташа на ухо Марго, женщина этих слов не слышала и продолжила рассказывать свою душещипательную историю:
- Так, когда совсем невтерпёж стало, тоже пришёл с букетом, весь шёлковый, кольцо подарил, – женщина продемонстрировала пальчик с колечком.
- Замечательно. А вот я считаю, что отказывать им – глупо. Зачем лишать себя удовольствий? Их и так мало в жизни. Нужно просто намекнуть, мол, ну не в форме ты сегодня, дарлинг. Не в форме. Если бы я была инспектором ГИБДД, ты бы получил штраф за превышение скорости. И всё. Тут же сам всё принесёт, всё делать будет! Действует безотказно.
Марго засмеялась и посмотрела в зеркало на Наташу. Марго было хорошо, она только теперь поняла, чего лишала себя всё это время, отказываясь дружить с девочками. Пацанское общество, это, конечно, пацанское общество, но и вот такой, ни к чему не обязывающий трёп тоже нужен. Даже полезен. Марго только сейчас начинала чувствовать себя абсолютно свободной и счастливой, как эти девушки, как Бубенцова.
- Марго, тут это, какой-то Виктор Петрович хочет с тобой поговорить, – проявилась, наконец, Лена.
- О чём поговорить? – недовольно спросила Марго. Виктор Петрович – тот самый чиновник с шаловливыми ручками. Женат. Трое детей, пятьдесят шесть лет. Отдышка, потеет, лысеет. Короче, весь джентльменский набор.
- Говорит, извиниться хочет. Говорит, ты знаешь за что.
- Солидный мужчина, – кивнула Наташа. – Сначала оскорбит хрупкую девушку, а потом извиняться лезет. Богатыри! Ау! Где вы? Неужели нет больше их на земле Русской?
- А знаешь что, Лена, – сказала Марго. – А пошли-ка ты Виктора Петровича в жопу.
- Как? – округлила глазки Лена.
- А вот так, скажи, мол, Виктор Петрович, Маргарита Игоревна Волкова послала вас в жопу. Нет, в жопу грубо. В попу скажи.
- А… а кто такая Маргарита Игоревна Волкова? – спросила вконец охреневшая от таких слов Лена. Тон у Виктора Петровича был властный и одновременно обходительный, такие бывают у больших шишек, и, кажется, Лена слышала его вчера по телевизору.
- Лена. Не тупи. Маргарита Игоревна Волкова – это я, – начала злиться Марго.
- Но ты же…
- Лена. Говори, что просят, – вступила Наташа. – Клиент всегда прав. Сказала в жопу, значит в жопу. Он бы, конечно, с удовольствием, но грехи ему мешают.
- Здрасте, девушки! – в помещение женской парикмахерской зашёл светловолосый молодой человек, среднего роста, с огро-омным букетом цветов. Он широко (очень симпатично) улыбался.
- Это ко мне, – прошептала Наташа Марго. – Я на пять сек.
- Ага, – кивнула Марго.
- Витя! Тебя мама в детстве стучаться не учила? А если бы мы тут… голые завивку делали?
- Так потому и не стучал!
- А если я к тебе домой буду приходить, вещи свои разбрасывать у тебя в комнате? Ась? Заметь! Без стука! – «кошмарила» Наташа.
- Ты у меня дома и так свои вещи по жизни раскидываешь! Не фоли! А то люди подумают, что у нас всё замечательно и гладко! Не порть мою репутацию!
Они ушли, а Марго осталась сидеть в кресле, смотрясь в зеркало. Хорошо было Марго, ей ещё никогда не было так хорошо. Голову больше не занимали чёрные мысли. Было светло и радостно. Имя детям придумала, теперь можно заняться обстановкой в детской. Нужно выбрать обои правильного цвета и так далее. Сколько всего! Марго была счастлива. Теперь можно было с уверенностью сказать, что она была счастлива. Просто. Кажется, она, наконец, выстрадала своё счастье. Теперь всё будет хорошо. Теперь у них с Ильёй всё будет хорошо.
Вот только тучи за окном всё сгущались и ветер дул всё сильнее.

***
Начинал накрапывать дождик. Друзья шли через лес. Шли молча. Всё уже было сказано. Лишние слова могли только сбить настрой. Наконец они увидели возвышающуюся церковь и деревянный забор вокруг неё.
Перед тем как войти трижды перекрестились и поцеловали нательные кресты. В церкви привычно пахло воском. Какие-то две женщины соскребали с пола специальными лопатками воск, стекший с горящих свечей.
- Добрый день, – хрипло сказал Илья женщине продающей свечи и другие церковные атрибуты.
- День добрый.
- А вы не подскажите, как бы нам батюшку увидеть?
- А вон он, – указала женщина куда-то в угол, и Илья удивился, почему не заметил его сразу.
Батюшка всё это время стоял и смотрел на них. Молодые люди подошли к нему.
- Здравствуйте, батюшка, – поздоровался Сергей. Батюшка кивнул.
- Мы… мы исповедоваться хотим, батюшка, как нам это сделать?
- Сделать вы этого не сможете.
- Почему? – удивился Илья. – Вы заняты чем-то?
- Ничем я не занят. Не нужно вам это, – сказал раздельно поп, делая ударение на слово «вам». – Не поможет это вам. Уходите.
- Ну а свечки-то можно нам поставить? – разозлился Сергей. Что ж такое-то, и этого нельзя и того.
- Нет. Уходите.
На них как-то странно стали смотреть те женщины, которые присутствовали в церкви. Нехорошо они смотрели, Илье даже показалось, что знали они что-то… Или всё.
- Ладно, Серый, пошли на х…й от сюда. Не рады здесь гостям.
В ещё более подавленном состоянии молодые люди вышли из церкви и направились в магазин. Первый пункт выполнить не удалось, так хоть второй выполнить.
Кто знает, как бы всё сложилось, если бы батюшка пересилил себя и исповедовал бы двух молодых убийц. Может, всё было бы по-другому. Но батюшка ведь тоже человек. Банальные эмоции и ему не чужды. За много лет службы он научился отличать грешников от тех, кто просто следовал писанию, и исповедовался по любому, самому мелкому поводу.
В глазах этих молодых людей не разглядел батюшка света и желания спастись. Разглядел лишь тьму. И обречённость. Впервые, за почти тридцать лет службы он отказался выполнять возложенные на него обязанности. Он совершил первую ошибку за почти тридцать лет безупречной службы и, не подозревая о последствиях этой ошибки. Этого отказа. Кто знает, как бы изменилось настроение убийц, если бы они высказали в слух то, о чём им больно было даже думать. Кто знает?
Всё вышло, как вышло. Ничего не изменить.
Илья и Сергей дошли до ближайшего магазина. В кармане Сергея лежала крупная сумма денег, накануне копателям выдали зарплату. Деньги сейчас им пригодятся. Для выполнения намеченного пункта.
Они зашли в отдел мужской одежды, стали рассматривать вешалки с мужским костюмами.
- Могу вам чем-то помочь? – как из-под земли появилась молоденькая продавщица.
- Это утверждение или вопрос? – огрызнулся Сергей.
- Э-э-э, – не до конца поняла девушка смысл Сережиной фразы.
- Девушка, нам нужны два мужских костюма. Чёрные. Две сорочки. Белые. Бельё. Новое. Ботинки, это не у вас, это мы найдём сами.
- Размер? – спросила девушка. – Костюмов, разумеется.
- А так чо не видно? Ладно, давайте посмотрим, во-он те два…
Девушка с удивлением следила за тем, как два странных парня примеряли обувь, костюмы, сорочки. На них уже пахал весь отдел. Молодые люди в кабинке для переодевания надели новое бельё, только из коробок. «Вроде на пи…ов не похожи» – пронеслось у девушки в голове. Она тоже училась в Универе, тоже на юриста, только на два курса младше и, конечно, она узнала Вегова. О нём ходило много слухов. Но кроме слухов он был ещё и одним из лучших студентов. А может и лучшим. И вот теперь один из лучших студентов (может лучший) переодевается в одной кабинке с каким-то странным угрюмым чуваком. Хотя и сам Вегов выглядел совсем не на миллион долларов. Как будто пил он неделю.
Между тем молодые люди полностью экипировались. На ногах блестели чёрные новенькие остроносые туфли. Костюмы и сорочки сидели на них так, как будто на них и шились. Ну, насчёт белья продавщица сказать ничего не могла, но, вроде тоже ничего. Они стояли у зеркала и смотрели на своё отражение.
Оба высокие, статные, молодые, красивые.
- На свадьбу что ли идёте? – решила всё-таки попробовать наладить контакт с клиентами. Симпатичные ребята, только странные какие-то. – Или на день рождения?
- День рождения? – переспросил Чёрный (так она его прозвала про себя).
- Да. День рождения чей-то? Девушки? Мамы?
- Почти, – сухо ответил Чёрный. – Сколько с нас?
После отдела одежды они прошлись по магазину.
- Смотри, – указал Вегов на набор столовых ножей.
- Ага. Девушка, покажите наборчик…
Сергей тщательно осмотрел ножи с чёрными ручками. Нормальные, только не заточенные.
- А у вас заточить можно?
На удивлённый взгляд Сергей ответил:
- Понимаете, корпоративная вечеринка, резать чем-то надо, а в офисе, как назло, ни одного нормального ножа. Ну, как это понимать? Говорил я Светке…
Про «корпоративную вечеринку» продавщица поверила, молодые люди покупающие ножи действительно были одеты, как преуспевающие менеджеры. Плюс у Светлого в руке коробка конфет и бутылка дорогого коньяка. Наверняка заказ какой-то крупный и денежный получили, вот и празднуют. А ты сидишь тут как… А-а-ай! Бог с ним.
Молодым людям наточили ножи и они, расплатившись, ушли. На улице выкинули пакеты со старой одеждой в урну.
Друзья шли к своей классной руководительнице Людмиле Владимировне. Найдя её дом, они набрали номер квартиры на домофоне (Илья вспомнил с большим трудом). Долго никто не открывал, ребята уже было отчаялись, что и второй пункт выполнить не удастся. Но Людмила Владимировна всё же ответила. Когда ребята назвались, она очень сильно обрадовалась и сразу же впустила их.
Людмила Владимировна сидела в декретном отпуске. Об этом она сказала Илье на дне выпускников (первая суббота февраля). Первому её ребёнку было уже почти семь, и он должен был в сентябре пойти в первый класс.
Ребят она встретила радушно. Сразу же предложила сесть за стол. От коньяка, однако, отказалась, ведь беременная. Ребята тоже сказали, что пить не будут, что у них ещё на сегодня дела, что своё уже попили. Только если чуть-чуть в чай. Хотя, нет. Не надо, спасибо Людмила Владимировна, мы просто чайку попьём.
- Тогда это вашему супругу, – сказал Илья.
- Спасибо, ребята.
Стали пить чай, разговаривали о многом. Людмила Владимировна рассказала о своих последних учениках, что они очень хорошие, талантливые. Учатся хорошо. Не то, что вы!
- Один на Илюшу похож, а второй так вылитый Романов. Вот, ребята, серьёзно, просто вылитый. Я когда их в первый раз увидела, вздрогнула даже. Вроде только вас сплавила, а тут опять. Хотя, конечно, класс у них не такой, какой у вас был. Один ваш Кеша чего только стоит. Где он кстати? На встречу выпускников не приходит.
- Да он со мной учится. Юрист. Тут на работу устроился. По профилю. В Дмитров, кажется, – глядя в чашку, сказал Илья.
Хорошо сидели, тепло. Ребятам бальзамом на душу пролилась встреча с «класснухой». Сергей так вообще давно её не видел. Он рассказал о службе в армии, о том, что читает теперь много.
- Да вы к нам в класс приходите! Сами всё увидите, в сентябре приходите!
- Посмотрим, Людмила Владимировна, – уклончиво ответил Сергей. Вообще говорил только он, Илья почти весь разговор, все два часа, сидел и смотрел в кружку.
Вегов посмотрел на часы, потом на Сергея.
- Вы спешите куда?
- Да, Людмила Владимировна, дела, понимаете…
- Ой, деловые такие все, – улыбнулась учительница.
- Людмила Владимировна, мы… что пришли-то, – запинаясь, говорил Романов. – Мы спасибо вам хотели сказать…
- За что?
- Да за всё… За то, что вы нас прощали всегда, учили, помогали. За то, что вы это вы. За то, что вы есть. Спасибо вам, Людмила Владимировна. Вы очень много для нас сделали… Если бы не вы… Мы бы…
- Спасибо вам, – подал голос Вегов. – За всё спасибо. И… простите нас.
- За что?
- За всё.
- Просто простите. Прощаете?
- Прощаю, конечно, ребятки…
Ребята смотрели на эту красивую, мудрую женщину.
- Спасибо, Людмила Владимировна.
В этот момент в квартиры вернулся младший сын Людмилы Владимировны. Она тут же стала знакомить его с ребятами. А Вегов смотрел на светловолосого молодого пацанёнка и видел в нём себя. Илья тут же одёрнул свои мысли. «Не дай Бог, если он будет такой же, как я. Таких уродов вообще больше быть не должно! Меня одного хватит!»
Он почувствовал, что сейчас из глаз потекут слёзы, и быстро сказал:
- До свидания, Людмила Владимировна. Пора нам. Спасибо вам за всё.
Ребята быстро стали надевать туфли и выходить из квартиры. Когда они стояли у лифта, она сказала им в след:
- Приходите ещё, всегда рада вас видеть, ребята.
- Как получится, Людмила Владимировна, – донеслось из лифта.
Она захлопнула дверь с каким-то странным чувством. Что-то в этом визите было не так. Но что? «Странные они оба какие-то. Дёрганные, Вегов тот вообще всё время в чашку смотрел. Глаза у них странные какие-то. Может случилось что? Ой, дура! Что ж раньше-то не спросила? Ну, дура! Может, им помощь какая-то нужна? А спросить постеснялись. Может деньги нужны? Хотя по костюмам не скажешь. Ладно, увижу ещё раз, спрошу».
Людмила Владимировна так и не поняла, что ребята приходили прощаться. Она была тем малым светлым, что осталось в жизнях двух измученных, дёрганных молодых людей. Она поймёт это потом.
Илья созвонился с Марго, сказал, что он стоит на углу Тверской и Володарского, а Марго сказала, что совсем рядом закончила какие-то дела и сейчас подойдёт.
Вегов вытащил SIM-карту из телефона и выкинул её в урну, телефон положил на лавку. Сергей сделал тоже самое. Они стояли на перекрёстке, дождик уже шёл во всю, ребята засунули руки в карманы пиджаков, Сергей поднял воротник.
Наконец появилась Марго. Она шла такая красивая, светлая, солнечная (даже под дождём), что у ребят невольно, независимо друг от друга промелькнула мысль «какая же она красивая!» Но они, тут же, не сговариваясь, встряхнулись, отгоняя эту мысль. Она совсем не вязалась с тем, что им предстояло сейчас сделать.
Марго не ожидала увидеть Сергея (она и узнала-то его не сразу), потому что договаривались, что Илья придёт один, да и по телефону он ничего не сказал.
- Привет, Илья. Здравствуй, Серёжа, – поприветствовала она молодых людей.
- Здравствуй, Марго, – хрипло сказал Сергей.
- Рита, – выдохнул Илья…
Они стояли втроем под проливным дождем, и некоторое время смотрели друг другу в глаза. Марго ничего не понимала. Ребята молчали. Странные они какие-то…

Эпилог

Ливень продолжал хлестать по асфальту, казалось, что он скоро начисто смоет все деревья, кусты и даже машины стоящие у тротуаров. Стемнело. В жёлтом свете фонарей освещающих дорогу улицы Центральной показалась высокая фигура. Фигура шла неуверенно, с трудом передвигая ноги, иногда спотыкаясь. Наконец силуэт остановился, немного постоял под проливным дождём, посмотрел на право, потом налево (видимо выбирая направление движения), затем снова двинулся в сторону маленького уютного дворика. Во дворике должна была быть лавочка, на которой можно было посидеть. Хотя сидеть в такую погоду на лавочке – чистое самоубийство.
У подъезда под небольшим козырьком стояли два парня и курили. Идти под ливень они не решались, а кода подъезда не знали, потому стояли под козырьком и курили. Пережидали ливень.
- О, смотри, – толкнул один своего приятеля локтем, – баба, какая-то. Чего дома не сидится? Может она к нам специально идёт, а? Так может, подойдём, облегчим задачу? – парень, смеясь, посмотрел на своего приятеля.
Приятель, однако, оптимизма своего друга не разделил:
- Да ну её, Жека, шальная какая-то, да и пьяная вроде. Шатается.
- А может затраханная? – Снова подмигнул первый. – А нам этого и надо.
- Не. Ну её на х…й, странная какая-то она… Шепчет чего-то. Пойдём лучше по домам.
- Ну, Лёнь, как скажешь, тебе виднее, – они вышли из-под козырька и перебежками отправились по домам.
Девушка, действительно, бормоча, что-то присела на лавку и, закрыв лицо руками, разрыдалась. С места, где до этого стояли ребята расслышать, что она шепчет, было невозможно. Хотя это и не шёпот был, а… всхлипы, что ли? Да, всхлипы. Девушка всхлипывала, тёрла ладонями покрасневшее от жара лицо. Раскрытая сумочка стоявшая рядом с девушкой на лавочке повалилась на бок и из неё выпала старая черно-белая, пожелтевшая от времени фотография. На фотографии были изображены двое первоклассников: девочка в школьной чёрно-белой форме и широко улыбающийся пацан в синей школьной форме. Оба они держали букеты. На обороте фотографии было написано:

1 сентября, 92 года, Я + Ил

Девушка шептала, с каким-то нехорошим, нездоровым выражением глаз:
- Не хотела… Не этого… Нет… Что же они… Что же… как же так…Не хотела… Нет…Почему они… Не хотела…
Она не выдержала и разрыдалась. Хотя рыданиями это было назвать трудно. Это скорее был вой – не человеческий какой-то вой, животный.
Один из жителей дома, наблюдавший эту картину из окна, забеспокоился и вызвал милицию. Он подумал, может её обидел кто? Он, конечно, не знал, что обижали её с самого детства.
Милиция приехала хоть и быстро, но нехотя. Так же нехотя выбрались два сержанта из машины, подошли к продолжающей выть девушке, она, казалось, даже не заметила их появления.
- Девушка, вы время-то видели? Девушка, люди спят, может потише? – обратился к ней первый сержант.
Она вдруг вскочила и с совершенно обезумевшим взглядом, бросилась на него, крикнув: «Не хотела!»
Её еле оттащили, она успела оцарапать лицо первому сержанту.
- Серый, ну её на х…й! Ёб…тая, какая-то! Давай её в браслеты и в «трезвак», а там врачи разберутся! – крикнул второй, заламывая дергающейся девушке руку. Они засунули воющую девушку в машину, последний крик перед закрытием двери был и вовсе не человеческим:
- Не хоте-е-ел-а-а-а!
Дверь захлопнулась.
- Во х…я, а! Каждый день морду бьют! А с виду такая приличная, одета хорошо.
- Да больная она на всю башку. Я на прошлой неделе в психушке был, возили туда одного… Так там у баб глаза такие же. Х…й с ней. Ща приедем, «дурку» вызовем, пусть разбираются. Ну, бл…ь!
Из нутра автомобиля снова вырвалось страшным воем:
- Не хоте-е-ел-а-а-а!
Этот вой ударился в стену дома и раздался страшным эхом по всему двору, не давая спокойно заснуть засыпающим и заставляя просыпаться спящих. Просыпаться с чувством тревоги и страха. Такой болью был пронизан этот вой. Привыкшие уже ко многому жители дома, просыпаясь, поёживались, а верующие и крестились.
Фотография так и осталась лежать на песке под лавочкой, она уже вся размокла, и улыбки на лицах изображённой парочки превратились в страшные, наполненные горем, гримасы…

***

Девятнадцатого мая 2006-го года, от УР по городу дежурил старший оперуполномоченный, старший лейтенант Вегов Андрей Леонидович.
Вечер выдался на удивление спокойным, за исключением, пожалуй, ливня. За весь день Андрей покидал кабинет всего три раза. При чём два раза за водой в чайник, один, соответственно, на вызов. Народ не хочет друг дружку резать.
Вегов лежал на диванчике и курил. Хотел заснуть – не спится. Вот незадача. И дождик не в фарт. «Если заява, какая будет, то мизинцы промочишь как пить дать. А туфли новые жалко» – думал Вегов. Он посмотрел на свои новенькие (вчера купленные) модные туфли с острыми носами и поморщился, представляя, как его новая обувка превращается под проливным дождём во что-то некрасивое и бесформенное. «Ирка убьёт» – подумал он отстранённо. Пепел с сигареты упал на свитер, чем вернул Вегова к реальности. Андрей хорошенько выматерился, встал с диванчика и нажал на кнопку электрического чайника. Прошёлся по своему небольшому кабинету. Сел за стол, перевернул песочные часы и стал наблюдать как утекают песчинки. «Эх, песок, песок. Жаль, что жизнь не песочные часы. Вот взять бы, да и перевернуть их. И всё заново. Вот было бы зае…ь. Но это утопия. Химера. Такого не бывает и жизнь не повернуть вспять. А так хочется. Если бы я был Мастером Песочных Часов и мог влиять на течение времени. Ух, я бы развернулся. Многого бы не было. А изменить есть что. Да. Может и Кеннеди бы не убили. Бр-р-р. Бред. Может и брату бы помог?»
Андрей встрепенулся и отвёл глаза от часов. Чайник вскипел, а Вегов не вставал. Свет он не включал, поэтому в кабинете было сумрачно. Он просто сидел в темноте, слушал ливень и вспоминал. Шум ливня снаружи убаюкивал и Андрей сам не заметил, как задремал.
И приснился Андрею странный сон. Будто бы попал Андрей в незнакомую квартиру. В квартире никого не было. Не было света, было в ней тихо. Андрей бродил по комнатам, смотрел на мебель, технику, ковры на полу. Внезапно из-за чёрного кожаного дивана вылез Илья.
- Тс-с-с, – приложил Илья палец ко рту и сказал шёпотом: – Меня нет.
И спрятался обратно за диван. Андрей удивился. Что означала эта фраза? «Меня нет» – обычно так говорят, когда не хотят подходить к телефону. К какому телефону? Никакого телефона в комнате не было. И вдруг Андрей отчётливо услышал телефонные позывы. Андрей проснулся.
- Алле, Вегов на проводе, – ответил Андрей.
- Андрюха, там заявочка организовалась. То ли пьяные два пацана, то ли мёртвые, ты сгоняй, профиль твой. Машинка у входа. Прокурорские и постовые со «скорой» там уже, – голос дежурного был бархатно-елейным. Несмотря на то, что он подносит оперу явный «тухлячок» у дежурного было неплохое настроение. Тёща наконец-то съехала, а из армии возвращается сын. Будет с кем рыбку поудить да ханку похлебать. В сорок пять жизнь только начинается.
- А чо за пацаны-то? И где?
- Парк Заводской, бабулька с собачкой гуляла, нашла. Прикинь, ливень такой. Там, короче, полянка есть, вот они, болезные, там друг дружку якобы и постругали. Як папа Карло Буратинку.
Андрею стало жарко. Поляна. Двое пацанов.
- Бегу.
Сидя в машине, Андрей не слушал, что говорит ему водитель дежурной УРовской «шестёрки». Он смотрел в окно, наблюдая за стекавшими по стеклу каплями воды и молился. Он давно не молился. С Чечни. Можно сказать, что он забыл, как это делается и для чего. Видимо пришла пора вспомнить. «Как это не кстати. Но будем надеяться… Будем. Надеяться, это всё, что мне остаётся. Не успел. Господи, неужели не успел. Думал время ещё есть. Бл…ь. Что ж как всё некстати-то! Твою ты мать!»
«Шестёрка» подъехала к лесопарковой зоне, в народе именуемой «Заводским парком». Андрей выскочил из машины, попал в лужу. Промок. Он быстро нашёл ТУ (именно ТУ поляну, а ведь была надежда!) поляну ведь он и сам на ней бывал не раз. Его встретил дежурный следователь. За ним, на поляне, толкалось куча народу: медики, менты дежурные, эксперты и прочий служивый люд необходимый при таком раскладе.
У следока в руках были два паспорта, он раскинул руки в радостном приветствии:
- О-о-о, вот и уголовный розыск! Здорова, Андрюха. А у нас тут двое молодчиков, дуэль устроили! Прикинь ножами кухонными друг друга покоцали и…
- Данные известны? – хрипло спросил Андрей, не решаясь пройти на поляну.
- А, то! Вот: Вегов Илья Леонидович, восемьдесят пятого года выпуска, и Романов Сергей Николаевич, того же года.
Вдруг следователь осёкся, ещё раз посмотрев на один из паспортов и на Андрея. Мысль ещё не до конца сформировалась в мозгу прокурорского работника, но он уже испугался. Андрей хрипло спросил:
- Мёртвые?
- Д-да нет, один, вроде, живой. Пока…
- Кто? – хрипло спросил Андрей.
- Ты, это…
- Кто? – Андрею казалось, что он кричит, на самом деле он глухо шептал…

КОНЕЦ

P. S. (последнее слово)

Если Вы прочитали эти строки, значит, Вы прочитали роман «Цветы жизни». А я, стало быть, его написал.
Фу-ух, не легко это было. Вы можете сказать: «А зачем ты ваще его писал, паря? Раз так тяжело? Мол, не просили!» Отвечу – нечего читать. Вот и пишу. И делать мне есть чего.
Открою тайну – я не знаю, о чём я писал. Нет, не правильно. О чём я писал, я знаю. Мне хотелось написать интересную (не только для меня) историю стержнем, которой была бы идея всеобщего братства. А потом и о мировом господстве можно будет задуматься. Шутка. Вообще-то это история о том, что каждый человек в ответе не только за свои действия. Он отвечает не только за свою жизнь и судьбу, но и за судьбы близких и вовсе незнакомых людей (на мой взгляд, это мнение очень точно освещает эпизод с персонажами «Андрей Вегов» и «абитуриентки»).
Жизнь человека – как снежный ком, скатывающийся с горы. Чем дальше – тем больше. Так и в жизни – чем дальше в лес, тем толще партизаны. Мы ходим, думаем, разговариваем и не задумываемся о том, как наши действия (или бездействия) отражаются на других людях. А между тем каждое действие каждого человека влияет на других людей (пусть мы этого и не замечаем). Так же влияют и наши ошибки. Однажды мы ошиблись, может и сами этого не заметили, а пострадал невинный человек. Пусть и не знакомый.
Целью моей было отразить эту мысль. Показать, что одно неосторожное (или необдуманное) слово, действие может в корни изменить жизнь и судьбы кого угодно, начиная от совершившего неосторожное (необдуманное) действие. Бывает ли по-другому? Скорее всего. Я не видел.
Не мне судить добился ли я своей цели. Или же у меня получилась очередная сопливая история о том, как Он любит Её, а Она Его нет, а потом да. Судить Вам.
Если же у меня получилось. Если слова, выраженные мной в «Цветах жизни» имеют смысл и вес, то, может быть, мы станем тщательнее следить за своими действиями и словами. Может быть ошибок станет меньше.
Я не занимаюсь морализаторством, вовсе нет. И не учу Вас жить, сам мал ишо.
За сим всё. Благодарю за внимание.
Искренне Ваш, Л. Ефремов.


Россия. Московская область. Наукоград Дубна.
3 – 23 июня 2006 год