Преодоление.Ч. 1. Прыгуны. Гл. 42. Калейдоскоп эмоций

Глава 42. Калейдоскоп эмоций

Тула. Улица Кутузова. Мария одна в квартире, после ухода Вадима

— Где и как Вадимка умудрился надыбать такую сумму денег? — ломала голову, мучилась в раздумьях Мария. — В конце концов не банк же ограбил?! Умру, если не докопаюсь.

Ни капли не расстроившись или не совсем проникшись разумением того, что Вадим только что разобидевшись громыхнул дверью … Её непереносимо занимало другое! Автоматично рассовывая по полочкам выведанное от Вадима и вторично претерпевая чередование пережитых эмоций, Мария истязалась возникшей неразрешённостью, но ещё больше искренней боязнью за избранника. Она была убеждена, интуичила! Стопудово! что за навалившейся дремучей потаённостью таится что-то непоправимое — зловещее! Женщина досадовала, но и тешилась, а вместе с тем и торжествовала по поводу характерной для неё въедливости, с оттенками повышенной мнительности и оглядчивости. «Первая ссора — лучше последней!» Приободряла она себя. Услаждаясь, что вслепую не прельстилась крупной суммой денег, что «ни за понюх табаку не разлилась блинчиком по сковородке», а приняла в штыки, свалившуюся с небес, дармовщинку. В самом деле, не ведомо в какую мерзопакость это может ввергнуть! Она ничуть не запамятовала, что она прежде всего преподаватель, учитель русского языка и литературы. В дополнение тому, учитывала, что она классный руководитель и что ей доверяют — и весь учительский коллектив школы, и само руководство. «Доверяет или доверяли?» Вдруг опять (и в этот раз!) взбутетенил как дубиной по маковке, взвинчивающий, буквально выбешиваюший вопросище. После того, что с ней приключилось, она даже не сведуща, как теперь привязывать словечко «доверие» к собственной персоне … но принципиалка, супротивно накатывающимся приступам самоистязания, осаживала и одёргивала себя. Даже покрикивала. «Не занимайся беспочвенной самокритикой!» И это сдерживание (в приказном тоне), пусть чуточку, но помогало. Успокаивало. Приводило: хоть и в слабенькое, но состояние сбалансированности.

          Она поневоле предалась воспоминаниям. Перелопачивая и подвергая анализу, происходившую за последний год с ней длиннющую цепочку выматывающих неловкостей. Чуть ли не сводивших её с ума, а иной час доводя почти до невротических срывов. А когда героиня впервые вызвала негласного наперсника к ответу у доски? В первый раз произошло так, словно содеялось «представление» или «супершоу» по неимоверно каким горним инструкциям и постулатам. В последующем, ей приходилось это осуществлять неоднократно. Но наперво — это было нечто! Как отвечал он ей?! И комично, и корявенько … спотыкаясь на каждом слоге … иной раз, вперекор разуму, чисто по-мужски тупо нёс несклепистость и околесицу. И гляделось подчас необъяснимо: раскручивалась ли креативность и находчивость в отвечающем или — это умственно-отсталое тюфячество? А наставница с чутким оттенком приязни, подхватывая и подслащивая подковырки подколками, умилялась его эпатажу. Нет! Она благоволила бы, если бы он тогда высказал и в тысячу раз более неповоротливую бредятину. Пускай выразился бы несравнимо непригляднее, куда как причудливей и неказистей, чем выложил на тот раз. Преподавательница спустила, и восприняла бы любую дуристику как забавную игру незатейливостей, звучащих порой как груда неповоротливых умозаключений. Между тем она воспринимала их как артикль истины от венца творения, ищущего выхода из пресной повседневности. Кстати, вразрез поголовному ухахатыванию одноклассников. Преподав с десяток уроков иным часом лицезря его натвердо поставленную на парту поднятую руку, педагог понимала, что так в точности «эсквайр», в оболочке воспитанника, от чистого сердца желает реабилитироваться: выучив предмет — желает порадовать её. Но она, или самообманываясь или ошибочно представляя знамением утопичный подлог, каким-то неведомым краешком уразумения с первых дней видела в нём нечто другое — нежели стремящегося к знаниям, и добросовестному овладению таковых, ученика.

Пожалуй, подытожим. Мария Андреевна, как классрук десятого класса, а теперь одиннадцатого (коим её назначил директор), максимум неделька пробежала! — как по-всамделишному прочувствовала необоримую тяжесть своего истинного положения. Особенно, опосля перешагивания черты дозволенности — переспав с малолетком. Перебирая в энный раз за год минувшее, она осмыслила, что оказывается уже с первого повстречания была бесовски очарована малолетним отпрыском — не по годам крепким, по-мужски сложенным и неизвестно чем, производившим обставляющее впечатление на её женское естество. И эта теплынь где-то в недрах женской первоосновы, да почитай в самом центре её характера, конечно же, скрытно и негласно день ото дня лишь крепчая, постепенно вылилась в неминучую бесповоротность. Попервоначалу, до того самого вечера, Мария даже какое-то время пыталась нещадно душить в себе эту чудную, как она расценивала — до горечи смешливую, душевную заковыку. И ей удавалось! Да-да! Вопреки уже полыхавшему пожарищу, разразившемуся в ней, Мария Андреевна ухитрялась долгий срок хладнокровно прятать под покрывалом напущенной чёрствости оголённые переживания от вкруговую обступающих примечателей: востроглазых, вечно шушукающихся, коллег и школьниц-подражательниц. Девица каким-то образом изловчалась утаивать собственные внутренние несостыковки, глубоко запрятывая душевные пагубы. Прятала с такой мастеровитостью и артистизмом, что невольно сама восхищалась личностными дарованиями. В конце концов сколько лет ей — а сколько ему. Впрочем, в нынешний век, когда сходится чета, где женщина чуть ли не вдвое старше мужчины (что, кстати, мало-мальски противоречит физиологическому здравию — по причине деторождения), такая возрастная комбинация почти в порядке вещей или даже в моде среди высокопоставленных и хвалёных пар, где подчас звонкая монета и прилюдное вознесение выше общепринятого когда-то (в богопочитающие времена) семейного счастья. Правда, когда звёздная дамочка обзаводится юным возлюбленным, все начинают непроизвольно искать подвох.

Ладушки! Это среди известных, среди знаменитых гобзующих и безбедных людей, держателей жар-птицу за хвост. Но кто ОНА такая? Рядовая, задрипанная в материальном касательстве, учительница. Кто она такая по сравнению с той же «примадонной»? По сути, ставшей громкой предтечей таковых связей: однажды сплотив свою личную жизнь с Филиппом, молодым исполнителем, младше её на восемнадцать лет. (Не бухтим или, как говорится, не цепляемся к связи более поздней!) В нашей стране этакий мезальянс, перетирая его, не столько по разноте социальных положений бракующихся, сколько, как брак с большой разницей в возрасте, по меньшей мере, в простонародье доводится исключением. Максимально — нонсенсом. Но это не так, чтобы всеизвестно — во всеуслышание! А посему, к таким парам в большинстве своём миряне присматриваются с осторожностью, впору исподтиха осуждая и кой-когда не без осмеяния. Если и не перманентно. Господи! Но она-то, кто такая?! Пускай и относительно молодая, говорят даже красивая … а всё же неимущая «училка». Голь перекатная! (а какие родители-изверги соизволят отдать драгоценное дитятко на произвол судьбы, да окунут в нищету и всеобщее посмешище?!)

Ещё более полугода назад, в середине учебного периода, набравшись смелости, она впервые неотрывно заглянула в глаза Мансурову. А оказалось, не иначе как угодила во что-то обширное и топкое … до такой степени родственное, — родное! — что перехватило дых. И этим, как видится, всё — предопределилось. Однако Мария, теперь обреталась в новообретённом кругосветье, шатко фиксируя толк в завуалированных размышлениях, порой изводясь ими, как в отвратной нелепице, как в пепелище ещё не забытых предшествующих горьких научений. Женщина обжигалась! Она была обманута мужчиной! И эти вразумления истязают её! Упрекают, науськивая — нельзя раболепно доверяться чувствам! Но сейчас она изводится непонятно чем. Этот крепкотелый и велелепый мажорик, покоривший сердечко, ощущался ею до несвязицы и нескладицы — сопредельным, невероятно близким человеком, скорее пограничным духом, нежели чем-то приземлённым или телесным. Можно сказать, конгениальным! — попросту воздухом, которым они в унисон втайне ото всех теперь дышат. И это беспредельно вымаривало её!

— Боже, что я натворила??? Я же вынудила его удрать! Взамен благодарности за его благородный поступок я своими расспросами — втридёшева взашей выгнала Вадимку! — внезапно спохватилась девица и схватилась за голову. — А ведь он был так рад, что помог мне! Неблагодарная!

Тула. Зареченский район. Улица Луначарского. На пути — домой

Вадим пешедралом вовсю рысачил домой. Машину, он горячкой бросил на автостоянке. Поспешительно зарулил в ангар на закреплённое абонентское место и неприветливо умотал, даже не перекинувшись словцом с охранником. Раньше он такого не допускал. Будучи за рулём, Вадим психовал из-за личной безалаберности и неосмотрительности! На душе было пакостно и тоскливо. Сейчас же, словно во сне, он, спотыкаясь о каменья и колдоебины, бездумно перебирал ногами и ему отнюдь ничуть не предполагалось — что его ждёт дома? Что там происходит? Кто там? Как там? «Небось полна горница ментов?!» Он стремительно мчался домой и ему, почему-то прилипчиво казалось, что его «умные предки», конечно же, сами до всего допёрли. Поэтому он выдвинул для себя бесповоротное и окончательное постановление: как только заявится в дом — сразу же, во всём признается и покается. И тут же, вострючим гвоздём в мозг воткнулся вопрос. «А куда девал деньги?» Такая зуботычина непременно предсказывалась! А следующий гвоздище, куда как ещё больнее ткнулся остриём в череп. «Значит и про Машеньку придётся рассказать? Ну уж нет!» Рассвирепел он. «Вы её не получите. Хоть убейте!» Процедил он гласно сквозь зубы. Кумекалка кашеобразно начала перебирать варианты отмазок. «Другу в долг дал?! Чушь! А может проспорил? Ересь. В карты проиграл!!!» Вдруг озарила ум правдоподобная отмазка. «Точно. Так и скажу». Они, с дворовым пацаньём, (и такое частенько случалось!) на чердаке под деньги перекидывались в картишки, секу или очко. «В случай чего и местечко можно будет выдать. Не велика тайна! А проигрыш спишу на гастролёров, на заезжих катал-картёжников, дескать, облапошили … А не отдал бы карточный должок — на ремни б порезали». Припомнилось. «В реальности числился такой прецедент. Фиаско — в отношении количества денег, конечно, выдалось не столь объёмисто, но» … Именно с такими мыслями, он резко сбавил ход, радуясь находке, но и боясь оказаться не подготовленным к «беспощадным и каверзным» расспросам. Теперь он едва шкандыбал и усиленно курочил соображалку, предавая синтезу предстоящие колючие выговоры. Подходя к своему подъезду, он заострил призор, что возле парадного стоит милицейский воронок и сидящий, в милиционерском обмундировании, шофёр дюже пытливо прожёг его взором. «Ну вот и кердык! Назад в наручниках поведут». Подумалось ему. В тот час, как обычно, у подъезда скученно проводили «планёрку» знакомые девчонки, соседки и одноклассницы. Мимоходом он кивнул им, и они несколько странновато, как ему показалось, поглядели на него, а затем, когда он уже закрывал за собой металлическую дверь, прозвучал взрыв их задорного хохотания. Вадика бросило в пот, и он густо покраснел. Сердце заколотилось громоподобно! Поднимаясь по ступенькам, он усложнённо, еле-еле передёргивая конечностями, продолжал осиливать лестницу. В душе раскручивалась тревога. Ноженьки отяжелели, будто бы он поднимался на помост, на казнь. Задумчивым, он затащился на площадку первого этажа. Сконцентрированным и обречённым, ждал пока лифт спустится с девятого этажа на первый. После погромного и сокрушительного допроса, учинённого ему его любимой, он, теперь более тщательно разбирал мелочёвку предстоящих возможных выведываний. «Господа менты, поди ожидают уже? Пасут. Тотчас засыплют вопросами!» За такими тяжкими размышлениями, молодой человек совсем не заметил, как выкарабкался из лифта и с размаху навалился ладонью на звонок. Что ж, он готов к «сожжению», к «аутодафе».

Продолжение следует ...