Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 28. Поезд Москва-Бухарест. Посиделки

Глава 28. Поезд Москва-Бухарест. Посиделки

В тот же час, спустя пару минут. Ноябрь 1994 года

Паша ракетой обернулся, понеже собравшиеся не успели и десятком-другим слов перекинуться, анекдотиком побаловаться, как он тут же прибежал назад. Запыхавшись, однако, задорный и возбуждённый, он загруженный по обе руки протиснулся в приоткрытый проём и доблестно ввалился в купе. Едва переведя дух, будто только-только преодолел стометровку на время, парадно обозначившись, парень теперь светился торжеством как начищенный пятак.

— Оба-на! — хватился Иван Иванович, невероятно растараща махонькие глазёнки.

— Ух ты! — напрямки потрясённая тут же вторила Нелли.

— Ну, ты, Павлуша — метеор! — восхитился с приподнятым развеселием ритор ВУЗа, вполприщура зыркнув на экран окна, где мелькали столбы да обширно перемещалась картинка полей-перелесков. Приподнявши усест и по-исполински пересаживаясь к окошку, он сообразно этикету и приятельству освободил место врасплох возвратившемуся, внедавне произведённому в ранг другана, попутчику. Присутствующие молча наблюдали, покуда пришедший отчётисто расставлял и раскладывал зажатые в пальцах стаканы, и в подмышку захапанное, на столике.

Получалось: он добыл не только четыре цилиндрических гладких стакана без подстаканников, но в прибавку притащил пучок перьев далеко не умершего едрёного зелёного лука (в довесок с укропчиком), а также два симпотных, (яко с картинки) пупырчатых добротных размеров, огурчика. По всем видимостям проводница подсуропила.

Выполняя эту престидижитацию, он впопыхах, будто страшась не успеть, себе под нос оживлённо гундил:

— Ляля тополя! Ща путевожатая оповестила, чтоб я предупредил: дескать, пущай однокупейники за постельным бельём поспешают — пока очереди нема. Так я побегу. Нелли, вам взять?

Он, насторожённо выжидая, окостенел в дверях. Нелли откликнулась запоздало. Похоже, девице раздумывалось о сокровенном, но очнувшись, она поспешливо промолвила. — Нет-нет, досточтимый! Я пока спать не собираюсь, время-то детское, а когда надумаю — сама схожу. Благодарю, Павлуша. Я и так вашим добросердечием изрядно попользовалась. Спасибо за стаканчики.

— Да не за что! — смастачив понурую прекомичную рожицу, буркнул Павел и выскользнул прочь.

Егор Александрович, молчанкой, с раздумчивым нахмуренным видом поднялся с лавки и вышел вслед за улизнувшим парнем. Нелли и Иван Иванович остались одни.

— Простите, вы, в загранку? — злясь на лёгонькое тремоло в голосе, робея и заметно напрягаясь, дабы не подать виду, вроде как чисто из деликатности обратился к таинственной фру корпулентный лектор. — И если заграницу, то — это как? — с оглядкой щебетал он, тщась сберечь внешнюю респектабельность. — По делу … аль путешествуете или так — проветриться изволите-с …

— Ой! Да что вы, какой такой-сякой отдых? Конечно же, по делишкам своим ветротленным многогрешным, дружочек. — Плутовски щерясь и загадочно пялясь в глаза любопытничающего попутчика, певуче прожурчала изысканная мамзель.

Она с испытываемым замиранием, в сладостном томлении прищуривая глазоньки аки кошечка, вдруг невзначай по-балетному (женственно!) вскинула рученьки кверху и, с истомой втягивая воздух через полуприкрытый бутон манящих уст, как бы куда-то ментально улетая, жеманно потянулась. Искусительница акцентированно и призывно водрузила себе обе длани на грудь, поверх обоих своих полушарий … глазки девицы вдруг вспыхнули, гипнотически устремившись в собеседника напротив, а пальчики жадно вцепившись в едва вмещающиеся объёмы, порывисто сжали их и тут же может быть два или — нет … три раза! хаотично и страстно сдавили налитые прелести. Мгновение! И отпрянули от них. Очаровательница была без бюстгальтера и, высвобождаясь, резче выделившиеся сосочки на выпирающихся упругостях под шёлковой натуральной тканью, пружинисто повыскакивав из обхвата кистей, шаловливо передернулись, словно хихикая над взиравшим на них мужчиной. Жеманница проделала это — так зовуще, так сугубо интимно, что увидевший и порядком ошалелый Иван Иванович, чуть не поперхнулся (вероятно, возжелавший что-то было прибавить). Няшно, очень-преочень завлекающе и непомерно одурманивающе сказывался на его организме вид аппетитных чар красотки. Он вжато сидел теперь как заворожённый, обалдело вылупив серенькие вытараски, неожидаемо обессилев и затаив дыхание.

Свидетель разыгравшегося пип-шоу глазел на обольстительницу, как загипнотизированный кролик смотрит на неожиданно представшую перед ним, в своей великолепной стойке, королевскую кобру. А ведь он далёхонько не скромняга — не какой-нибудь там подмижуй! или, к месту выговорим, нецелованный отрок — чтобы вот так запанибрата быть сбитым с толку и благоразумия.

— Но-о … да простите, мне надо отлучиться. — Внезапно нарушив неловкость положения, бегло оправившись и посерьёзнев, с каким-то неуместным или даже показушным возмущением пленительница оборвала уже было зарождающиеся фантазии, повидавшего виды, человека. Она элегантно встала, глазоньки её как буравчики поделались колюще-леденящими и почему-то — мертвенным холодком повеяло от девы.

Плавной, слегка покачивающейся, походкой армида покинула купе.

— Дьявол. Мадонна! Царица изящества! — по уходу сердцеедки прошептал с восхищением опамятовавшийся мужчина. Он злился за это собственное, по-кретински выдавшееся, но теперь так тревожащее его, до гнетущего щекотания в паху теплоощущение. И эти шаловливые рученьки, такие миловидные, изящно-мраморные — теперь так и маячат у него пред глазами. Так и трутся в его воспалённом представлении! куда как бесстыже и настырно лезут в его личное … внизу расположенное. А эта грудь? — дыханием и силою полна. А это выражение глаз, а эта прикованно томная поглядка?! А этот влажный и фривольный прикус губ?!

Какая грация!

Он тяжеловесно и затравлено вздохнул и, до белизны сдавив губы, мелко затряс ополоумевшей головёнкой, как бы вытрясая из неё какое-то застрявшее в ней наваждение и — по вероятию вытряхнув, растаял и размяк, словно только что испытал оргазм. И опять в полуголос в недоумении, и в то же время вроде как до чего-то додумавшись, произнёс:

— Неужели??? Мурота какая-то! Нешто такое вообще допустимо? — поморщился он и, озадаченно тиснув плечами, вымученно выдавил. — Маразм.

Невзирая на броскость произошедшей репризы или всё-таки случившегося (лично для него) невразумительного конфуза, он зажмурился и, мечтательно разомлев в своём виденье, добровольно отдался его несколько постыдной визуализации. Сластолюбиво и немо вдохнув полную грудь благоухание оставшегося парфюма и в памяти возобновив всё тот же стойкий призыв эфемерно сохранившегося аромата недавнего присутствия очаровательницы, он на секунду вообразил себя героем, дерзнувшим супротив одержимости королевы (и так вершилось во все века! — он много прочёл о сходственном), а потому ощутил себя — потерявшим голову … (по исходу) которая, валяется тотчас бестелесно в кустах.

Вошли, бойко разговаривая о чём-то своём, Павел и Егор Александрович. Они прикусили языки, заприметивши кучно развалившегося и минорно сидящего преподавателя. Промежду прочим отметив отлучку дамы, уразумевши, что есть возможность разумно воспользоваться её отсутствием для подготовления постелей, каждый занялся своим ночным обиталищем. Первым, словно продолжая давешнюю мысль, не выдержав долгой паузы и борьбы с зарезвившимися эмоциями, зачирикал Павел:

— Да! Хороша бестия. Ах, как она величава, прямо божественна! Замечательная у нас попутчица … вот повезло! — причмокивая изрекал он, будто бы влез в мыслительный процесс лектора и сам тормознуться теперь не мог, и очумевал, — не молодайка, а мечта Дон Жуана!

— Н-да! — в задумчивости эхом отозвался Иван Иванович, с какой-то небывалой тоской покадрово перекручивая умозрительно внедавне разыгравшуюся интермедию, и только он собирался отрекомендоваться:

— Согласен, молодой человек … я …

Хряско лязгнув, скользнула выдвижная дверь, и в просвете представился куртуазно улыбающийся объект обсуждения, бескомпромиссно оборвавший на полуслове экспромт Иван Ивановича.

Мужчины, застилавшие полки как раз закончили экипировку спальных мест. Завидя очаровательницу и пропуская прелестное создание в тесное купе, они по-военному резко и учтиво посторонились, вытянувшись в струночки и подобрав животы. Хоть и ненавязчиво, но чуялось неприкрытое, да, поди, почти обнажённое, небывалое напряжение в трёх мужских организмах. А отстранённая и несколько придушенная «взрывоопасность», присутствующая в них и битком теперь заполнявшая это ограниченное помещение, вероятно питалась какими-то потаёнными их впечатлениями и ощущениями. Красава, мягко ступая стопами, между тем величаво проскользнула, верней проплыла между ними, обдавая их на столь мизерном расстоянии своей пленительностью, шармом (какой-то притягательной силой!) разымчиво окатывая неведомой теплынью их естественные таинства: не то благорастворением, не то рвущимися наружу чудотворными флюидами — исходящими от божественного создания.

Мило сложив ручки на столике и поглядывая теперь на всех, как представлялось, сквозь призму блаженства и податливости, мадамочка величественно и зазывающе бросая многозначительные взоры, уселась у окошка, явно сознавая свою приманчивость. Кратко обведя всех глазами, она напоследях заглянула елейно-обжигающе конкретно Егору Александровичу прямо куда-то в его тартарары, воззрившись туда неповинно, но и да не без принуждения. Заподлинно! Колдунья, как ему взбрело в голову, делала на нём свой акцент. Нахрапом пойманный её пронзительным взглядом — испужавшись органически, именно испужавшись, а, не испугавшись, наш герой как-то надорвано, где-то вполглаза почему-то нахмурившись и душой весь, исто съёжившись, заблаговременно предвидя недовольство (или ажно туповатое фрондёрство), наконец, агитирования! устыжения! схватившись за опоры наподобие ленивца тихохода бессловесно, но и не без сдержанного кряхтения, полез на верховье.

— А вы это куда, Егорушка?! — изменившись в лице, с недоумением наблюдая за его копотнёй, будучи не сведущей в его планах, но и не скрывая дотошности, с живописной ошалелостью выказывая и обличая недопонимание, пролепетала звончатым альтом Нелли. Едва ли не «в расстёгнутом виде» она рассыпала как дарительный жемчуг своё неодобрение. Красавица, вопросительно оглядывала остальных представителей мужского пола с явно ожидаемой с их стороны поддержкой. Павел (как в гипнотическом подчинении), пусть и ненадлежаще активно, но кинув нетвёрдый зырк на просящую, чуть ли не умоляющую всем своим обликом прельстительницу, угловато дёрнувшись, с неохотой вскрикнул:

— Егор Александрович, труба зовёт! — и было заметно, что демарш его был незначительным пустяшным; всего лишь для отмазки.

— В самом деле, Саныч, не отрывайтесь от коллектива … — так же за неволю и весьма вяло поддержал товарища вузовский представитель.

— Великодушно пардоньте меня, друзьё моё, — проскрипел квёлым баском будто бы из глубин подвала «Егорушка», каковым дотоль его упомянула Нелли. Сам же он, теперь основательно укладывался на верхней полке, и, по всей видимости, угомонившись, устроившись в гнездилище, пролопотал оттуда слегонца прихрипывая себе под нос:

— Что-то мне нездоровится, что-то мне не по себе, как погляжу. Прихворал маненечко. Я лучше покемарю ладком. — И он, растянувшись на полке, но, не накрываясь ни одеялом, ни простынёй, напоследях перефразировав армейскую поговорку, продекламировал изменённую им молвушку нарочито тягучим и скрипуче-сонливым напевом. — Война войной, а сон по распорядку. Отбой Инженерным войскам.

Дал он себе команду и тут же, надув щёки и шумливо вытолкнув из себя держанные воздушные отходы, высвобождая лёгкие и совесть, расслабился.

— Ах, какая жалость! Вы и задаться себе не сможете как мне это сожалительно … как огорчительно … — уже совсем обезнадёжено, на этой жалостливой нотке, закончила приставания Нелли.

— Не печальтесь, фея! Милочка, да мы … можете стопроцентно быть заверены, что заскучать вам не дадим. — Бодро отозвался благодушный толстяк, спешно промокая высокий сократовский лоб платочком.

— Уж эт точно! даже не переживайте и не волнуйтесь по пустякам … — размашисто жестикулируя, подтвердил его уверения длиннорукий и суетливый Паша.

У занемогшего (или прикинувшегося таковым?) Егора Александровича, только он вдавился головонькой в снаряжённую наволочкой поролоновую подушечку, только устроился и, скрестив благочестиво пятерни на грудной клетке, как говорится, только распластался на полке, как тут же его очи осоловели и безотлагательно стали слипаться веки. Он попытался предаться вполне уместному забытью, безмерно веселясь — что легко удалось отделаться от приставучих попутчиков. Али всё-таки в действительности сокрушался не унимавшейся резью в кишечнике? Но так или нет, нам — это малозанятно. Он затих и лежит себе, не издавая ни малейших симптомов соприсутствующего. Тут я объявлю для разумения, с некоторых пор Егор Александрович стал существом замкнутым и на первых порах, иной раз авось-либо по-глупому, но подчас упористо, а то и безрассудно, в непередаваемой степени, оглядчивым.

Нелли, попервоначалу скорчила скорбящую гримаску, засим, сжав губки, нахмурилась и как бы впала в тоску. Но минуткой позже (пораскинув мозгами) что-то там взвесив или примерив в собственном месседже, она (ментально, разумеется!) с вальяжной небрежностью махнула на ненужную калгатню манерной пястью — установила локотки на стол и, уложившись подбородком поверх премило сложенных запястий, широко и красноречиво улыбнулась, оставшимся перед её обозрением, ухажёрам. Переглядываясь с одного на другого, милашка озорновато скукожившись личиком, уветливо проворковала:

— Что ж, хлопчики! Ну его к бису — этого нехорошего Егорку! Давай, продолжим наши пышущие здоровьем молодёжные посиделки … — сказала она беспардонно и, в то же время по-детски смущаясь. С невесомостью порхающей бабочки она импозантно взметнула ручками и офинтительно пластично крутанулась на бочок, с наклоном в сторону, причём так гламурненько и изящненько, будто бы все эти ныне вершащиеся телодвижения озорница оттачивала, по меньшей мере, неделю перед зеркалом. Эта безобразница (простите!) эта беспечная финтифлюшка размеренно и вальяжно, ничуть не замешкавшись, вынула из сумки бутылочку ноль семь великолепного крымского кагора «Бастардо Массандра» и не менее сановито выставила на жертвенник.

— О!!! — этаким восклицанием выразился крышеснос у присутствующих.

— Вот это да! — дифтонгом подтвердили очешуение мужчины.

Оба приятеля восторженно или скорее даже бесстыдно-вожделенно теперь вытаращились на величавую деву. Павел, огорошено привстав, растерянный чокнулся трижды задом о скамью, будто мячиком и, наконец-таки прочухавшись, замер и возблагодарил небеса — театрально простерев к кондиционеру руки. Он скованно, (чтобы никому не мешать) почесть по-скитски теперь пристроился на самом краешке сидения с абсолютно прямой спиной, неуклюже поместив длинные ручищи на костлявых накрепко стиснутых коленях. Весьма преглупо тушуясь, он беспорядочно переводил подавленные взоры с толстяка на молодуху и обратно.

— Позвольте по старшинству, да и, так сказать, по-стариковски, поухаживаю … — полу спросившись, полу заявил Иван Иванович. Сам же, мельком вопрошающе, вроде оправдываясь, глянул на Павла и, получив от него одобрение в виде кратенького кивка, взял бутылёк пухлой пятернёй. Достал надел очки и стал деловито осматривать сосуд, огульно знакомясь с его красочными ярлыками и наклейками — его брендом! Пробурчав «Экспортный вариант!» и занявшись тотчас откупориванием, он от удовольствия раскраснелся и комплиментарно поцокал языком. Открывание вполне бестягостное получилось, вышло до невероятия расторопно, без всякого штопора или каких-либо других подручных средств. Глядишь, а брехолог уже махом разливает напиток цвета крови Христа по цилиндрическим сосудам. Под возглас разливающего — «для полноты жизни!», три из них стояли наполненные до краёв; лишний же стакашек, обречённый на бесславное одиночество за ненадобностью был пренебрежительно отставлен в сторонку.

Егор (дозвольте, иной раз его так величать — для упрощения), распростёршись на верхней полке и глядя задумчиво в потолок, отягощённо ковырялся в личностных размышлениях и памятках. Кстати, делал это — вопреки собственному изволению. Периферическим зрением, да и слухом он отчётливо воспринимал происходившее вблизи, будто бы находился в самом эпицентре событий. Он без затруднений улавливал болтологию (всякие там: реплики, возражения, высказывания, хихиканья, охи-вздохи …) и даже примечал, как однопутчики пылко и воодушевлённо, с огоньком переговариваясь меж собой, старались уважительно не тревожить его — как спящего. Вообще-то, бывший директор ценил крымские вина, но сейчас скрепя сердце он уже не решался вертаться назад, к прежним позициям (как бы не было соблазнительно!). Да и поступок такой, по его мнению, смотрелся бы уж дюже беспринципным и непорядочным. Он не посмел бы вновь дуриком влиться в компашку. Во всяком случае, немедля.

Между тем и в самом деле! полушёпотом гомонящие единомышленники по внепланово образованной вечеринке шутейными ужимками, жестами и мимикой передразнивались, шептунами перекрикивались, напоминая друг другу о сдержанности. Правда сами, зажимая рты руками, нет-нет да приглушённо прыская и фыркая, всё больше давились смехом — однако сдерживающий курс согласовано держали. Несмотря на старания пиршествующих не распускаться до полнозвучия, у лежащего наверху Егора никак не слаживалось избежать назойливых, пусть и негромких, перекликиваний — и он вынужденно вкушал их лопотания.

Павел, отхлебнув из стакана сразу две трети содержимого, вдруг заметно разрумянился, как бы воспрянув духом, воссиял. Очи его наполнились самонадеянностью и даже каким-то бессловесным необоснованным, но и в то же время не особо выразительным, бахвальством.

— Шикарнейшее винцо! Зря Саныч отказался … — многозначаще чмокая губами и облизывая их, шептуном прокричал он. Именно прокричал (пусть и вполголоса), он, напыщенно разинув рот лыбился, нарочно показывая орешки ровненьких резцов, вероятно зная своё достоинство. Таким образом, худощавый пытался произвести на даму (по своему, очевидно, усмотрению) выигрышно-благоприятное впечатленье.

— Нам больше достанется … — сдержанно, но с капризным апломбом клацнув язычком, съехидничала Нелли.

— Во-во, точнёхонько! Особенно, когда божественным нектаром угощает этакая порфироносная госпожа, как наша милая Нелли … — явно умасливая даму и не обращая внимания на прозвучавшую желчность, поддакнул болтунишка и задорливо подмигнул длиннорукому приятелю. Сделав очередной глоток, он, перевёл взгляд на угостительницу и, низкопоклонно состроив почтительную мину, подобострастно ощерился.

— За королеву! — нечаянно забывшись, рявкнул во весь голос, предательски сорвавшимся на фальцет баритончиком Павел и тотчас повинно стушевавшись, вжавшись головой в плечи как улитка в ракушку, уже шепоточком проверещал, — а давайте, воспримем это моё подмечание, как вуматный тост!

Нелли снисходительно усмехнулась и, смастерив самодовольную мордашку, отвела лукавый взор на бегущий за окном ландшафт и нравоучительно проговорила:

— Уверяли же философы в древности общественность, что истина в вине … так оно и заправду так! — словно набегом эта мысль взбрела ей в голову и она скорее шутейно, но и не без гордыни проронила её. С лёгким сердцем Нелли принимала льстивые любезности «бегемотообразного» и «худосочного» (как она их сама различала), понеже иного ничего и не могла ожидать, кроме как заискиваний и комплиментов. Она универсальным образом ухитрялась строить глазки мужчинам, которые нескромно любовались ею, виртуозно глядя попеременно на обоих так, что порознь каждый взятый из собеседников видел лишь своё несомненное, выражаясь высокопарно, превосходство во взаимоотношеньях с ней. Чуть ли не изобличая обоюдную симпатию.

Балагурка произнесла эту реплику, абсолютно не имея каких-либо позывов выказывать собственные парциальные тенденции к глубокомыслию и вовсе не задаваясь целью вовлечь кого-то в словестные распри. И ясень пень! Показательно не стремилась выставить имеющийся запас сведений и неких риторических наклонностей, якобы переполняющих её душу. А просто-напросто брякнула это — протягивая сосуд, наполненный вином, для невинного чоканья. Проще говоря, для подхватывания общего празднества. В сущности, выражая деянием мысль: «да разве ж эта встреча — не праздник?!» Одначе каждый из мужчин сию трактовку воспринял по-своему, но и всё-таки, конечно же, в спешном порядке ринулись своими стаканами к её стакану для возвышенного столкновения.

— Что ж, добренько! Я с пребольшущей охоткой пофилософствую, — высокомерно и задиристо заверещал, жаждая похвастать осведомлённостью перед пустозвонством девахи, Иван Иванович, — а потому закончу фразу резюмируя … а здоровьице таки в водичке!

Хоть и самую что ни на есть чуточку захмелев (для расположения духа), он вознамерился как всегда безотменно преподнестись эрудицией. Как и ранее случалось в тусовках, на коих он присутствовал. Незлобиво, но весьма навязчиво профессорюга завсегда принимался выставлять напоказ личностное всезнайство. Ибо по природе, своей эмпирике, в конце концов, укладу прожития не имел: ни блистательной наружности, ни особого материального благосостояния, ни иных каких-либо ещё преимуществ. А посему обожал публично прихвастнуть сколоченным багажом знаний. В наличие, какового — не сомневался. А при теперешних-то припарках — так и тем паче! На этом основании престижно отрапортовался, подтверждая слова пионерским салютом (взметнув рукой ко лбу). Дескать, «готов к спорчикам и прениям как «всегда готовый пионер!» как человек, привыкший к всякого рода тёплым и безвредным коллоквиальным потасовкам» … к тому же, невесть к чему подчеркнув, уверил, — «что не прочь перейти к лексическим перебрасываниям мыслишками. Сабо самой разумеется, без грубостей».

Этаким нахальным образом навязывался он, в тайне, не видя себе равных — и теперь намыливался именно блеснуть просвещённостью перед девой, к которой начинал опасно привязываться. Раз за разом подмечая обоюдность, каковую дамочка, подчёркивая, для него выказывала, наконец, покусился «перешагнуть к расприятнейшим перетираниям заковыристых реалий обтолковывания предоставленного лейтмотива» … а главное, он вожделел оказаться в средоточии внятия и почтения.

И уже продегустировав парой исполинских глотков нектарного крымского, профессор, обстоятельно довольствуясь собой, одухотворённо затарахтел:

— Расхожая фраза «истина в стакане» на латыни слышится по-иному «In vino veritas». — Начал наступательно он. — Что, с перевода на русский, означает «вино развязывает языки». Это аналогично нашему русскому высказыванию: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Полностью же, философема звучит так: «In vino veritas, in aqua sanitas» то есть «истина — в вине, здоровье — в воде». И, между прочим, автор этого выраженьица древнеримский писатель Плиний Старший.

— О, Иванушка! Да вы, пожалуй, настоящий профессор. Я не берусь с вами пикироваться, а лишь с величайшим наслаждением выслушаю вас. — Вдруг засияв негаданным радением, вспыхнула порохом молодица. Сама же, наоборот уже собиралась заткнуть за пояс «гиппопотама и жирдяя, возомнившего себя гипертрофированным умнягой», а потому, ринувшись наперехват, она превратно повела речь своей стезёй:

— Между прочим, знаете, (как теперь выяснилось!) это было подмечено чуть ли не с ошеломляющей гидрофобией (думаю, вам известны симптомы бешенства?) — девица злостно хихикнула, самодовольно блеснув очами и сладенько заворковала, — хочется добавить и присовокупить по такому задиристому вопросику самоличностные суждения, некогда научно подтверждённые историческими фактами.

Тут же, дойдя до абсурдной непоследовательности (весьма, кстати, свойственной для обаятельных и самонадеянных женщин) она, позабыв о готовности с охотой выслушать искушённого собеседователя, разноречиво, буквально завелась с четвертьоборота и безостановочно заверещала, своеобычно и мастерски меняя тембр, окрас и выразительность звучания голоса:

— Да, пожалуйте! Доказательства сами по себе так и напрашиваются на выход. На приволье! — женщина вновь пригубила малую толику вкусного напитка и очаровательно, впрочем, даже крайне сексуально и завлекательно облизнувшись, выложила:

— Древнегреческий поэт Алкей когда-то написал: «Вино милое дитя, оно же — правда», а захребетники-торгаши, из древних римлян, нацелено придали этой фразе инакое значение. (И вряд ли из-за наезженного здравомыслия!) Они скоренько присовокупили собственные жульнические способности (как самое малое) к самообогащению.

Мадам, «подсевшая на уши» собеседников, если дозволительно будет так выразиться, всего-то на моментик замолкла, и то лишь для того чтобы мило ухмыльнуться и оглядеть внимающих мужчин. Засим она назидательно, хоть и голословно, поторопилась высказаться:

— Как раз этот ваш хвалёный писака Плиний Старший — по лиходейству! во имя всего лишь красного словца или вывеивающей присказки (али забавляясь чернью?!), сократил поговорку до первых двух слов. Если рассматривать суть дела, лично я полагаю, он-то и был зачинщиком, — красотка снова авантажно и неторопко сделала хваток вина и, изящным движением пальчика поправив залихватски свисающий локон, экспрессивно завитийствовала, — да-да! Он-таки обнаружился чуть ли не «комедиографом» всей этой аферы, выступая в роли основного аннотатора. Если хотите, Плиний Старший был составителем рекламных примечаний, да и ныне более чем предполагается, ажно продвиженцем всего этого хитроумного и высокооплачиваемого мухлежа. Но что тут порешаешь! именно в таком виде речение и вошло в историю. Шалунишка, видите ли, соизволил от пуза нахохотаться и над внуками-правнуками.

Оглядев собутыльников, она довела свою мысль до разумного исхода:

— Да, пожалуй, немилостиво брякнем для примера. Они в целях обыденного, скажем, непарадного своекорыстия, в добавление не только вельми тонко и дальнозорко, но и сребролюбиво внесли инакий, однако, «хлебодобывающий» смысл. И звучал он так: «Истина в вине, но здоровье в воде», и посреди всей этой перетруханной дрязги и разноголосицы, вообразите, скромняги продавали природой бесплатно данную ключевую воду по цене элитного белокостного вина.

Нелли на миг остановилась, безалаберно опустила собранный трубочкой собственный язычок в стакан (мужчинам он показался излишне длинным, но мегасексуально будоражащим), просунула его прямо в тёмно-бардовую жидкость, как бы чего-то там наставляясь подцепить, затем интенсивно побулькала, но опомнившись, егозливо скосила глазки и, узрев, что за ней наблюдают сторонние, дружественно им подмигнула и затянула речугу:

— Убеждена! никто не станет оспаривать, что торговля и в частности торгашество, как водится, неизменные первопроходцы в каких угодно сомнительных зачинаниях. — Лопотала она. — Причём беспременно в суперидеях, чаще авантюрных. Тем не менее, обещающих ходкий и легкодоступный куш. Быркие дивиденды! Воззрите сами, денно и нощно они начеку в выискиваниях с «неба свалившихся» на них вознаграждений. Купаясь в собственных измышлениях и фантазиях, как тибетские мастера кун фу оттачивают своё мастерство в достижении сверх изощрённой динамичности, так и они, ищут ублажения своему ненасытному финансовому жажданью.

Мужчины, оба увлечённо слушали.

Кокетка принуждённо или вернее всё-таки леплено (недостижимо для мужчин), но опять напущено пару раз ядовитенько хохотнула (корча излишнюю опьянённость) показушно и игриво глазоньками запутавшись в пространстве. Однако приметив, что её фарисейство не могло остаться незамеченным, предумышленно ещё разок хмыкнула, точию многим погромче, и продлила изъясняющий говор.

Они ещё долго мусолили эту тему, оба ерепенисто и витиевато разглагольствовали, выстраивая и обоюдно навязывая выкрутасы разноречивых миросозерцаний, оставаясь, однако, при собственных соображениях. Диспутирующие как два боксёра на ринге переносили тяжеловесные удары. Правда, колошматили они друг дружку не кулаками в боксёрских перчатках, а всего лишь острыми словцами да прибаутками, перетасовывая их с заковыристыми издёвочками. Нелли, непрестанно искажая и переиначивая исторически доказанные фактики, квалифицированно рассматривая одну и ту же ситуацию с разных сторон, ловко парировала неудобства обоснованностей и препарировала … искусно владея совокупностью познаний — порою извращая и коверкая аргументацию на свой салтык в заковыристую неопровержимость. Тем самым запутывая и загромождая стёжки-дорожки, логичным рассуждениям Иван Ивановича. Короче, смею заверить, состоялась недвусмысленно захватывающая дуэль.

Павел вчуже наблюдал и слушал, даже не упрямясь вникать в закрутень формулировок и доводов. Безоглядно вклякавшись в заумную незнакомку, он подавлено и завороженно поглощал её речи, иной раз отупело моргая, и ни в коем разе не встревая в выясняловку. В основном он (соглашаясь с девой) в безмолвии одобрительно кивал, а иногда неприкчемными похлопываниями по колену неуместно поддерживал беседу и при том сосредоточенно крякал. Правда чаще потерянно зыркая на поочерёдно говорящих, он всё больше морщился и робел, раздосадовано понимая, что попал по воле своей непросвещённости в глубочайший анус и чувствовал себя среди этих интеллектуалов (каковыми окрестил их) — «балбесиной» и «дефективным дегенератом». Он в умилении широчайше невпопад зубоскалил, делая вид, что прекрасно улавливает изюминку дискуссий, и успешно ведёт ход логических оборотов. (Собственно, а что он ещё мог делать?!)

— Всё! Сдаюсь … вы победили … — ни с того ни с сего, вдруг выдохнула уставшая и наружно охмелевшая женщина, миленько обозначив поражение поднятием ладошек кверху, однако Иван Иванович учувствовал себя впервые проигравшим.

Таинственная незнакомка, таким образом, завершила полемику, скрытно радуясь своей словесной диареи. Размяла-таки «косточки»! Наперекор самой себе её непредвиденно понесло — и остановиться она уже не могла. Ибо начитанность и скопленный багаж неудержимых постижений, да и эта необузданность завсегдашеских бабских забобонов, томящихся в её прелестной головке — озверели и необоримо просились вовне. Что и говорить: «не часто встречаются умненькие мужичонки. Чаще попадаются мыкающиеся под юбку забраться». И она себе умственно кричала. «Нет! Нет!!! Не распаляйся девчоночка, Нелька, у тебя есть задуманный гранд-план, и ты его выполнишь». В запальчивости твердила она. «Коли было бы времечко, да нехватка дел! Ты б расписала куда как похлеще, но сдержись теперь». Не желая препятствовать наперёд намеченным планам, наперерез характеру усмиряя собственную прыть (в прошлом причастную к педагогике) — она «натянула уздцы» и умолкла. Конечно же, она замолчала с дальним прицелом, подразумевая, «пусть, выскажется всласть мужичонка. Пущай! потешит себялюбие». Победу свою она уже давно раскумекала. Рассудив так. «Этот долбаный жиртрест, считающий себя мега-мозгом насилу умолк, заткнувшись и сопя в две дырочки — понятно, что терзается осмыслением поражения. Пялится балбесик на меня любяще-потеряно, аки на богиню посматривает. Ах, как я накажу вас … отымею этой ночкой …» — предвосхищала она события.

Продолжение следует ...