Тула. Зареченский район. Продольная полянка вдоль чугунки. Сентябрь 2000 г.
Прыгуны, это рисковое племя, вот уже три часа как восседает длинной плеядой, всем скопищем, на той самой полянке, среди изобилия: васильков, ромашек и зверобоя. Вразброд распределившись маленькими кучками на увядающей травушке, человеки мирно переговариваясь, ожидали очередного проследования товарняка. И вообразите себе: всё тот же разновозрастный контингент, те же отголоски переживаний да оскомина загвоздок и несбывшихся перспектив.
— Привет, честной компании … — нараспев и не без симптомов удручения произнёс Шкет, появившийся так-таки ниоткуда, загадочным образом втихую пришедши к новому пристанищу шабашников. За полтора месяца отсутствия на железке, после смерти Сафрона, он ощутимо отвык от подобных однообразных будней, — и отныне сам процесс этот ему казался в диковинку. Вкрадчиво переступая, находясь в вынужденной нагулянной вялости, парень, найдя в пространном скоплении сидящих мужчин и юнцов подходящее свободное местечко, буквально плюхнувшись, уселся в густенькую травку и — приготовился к длительному пожданью. Быркой кистью взъерошив вихры и натянуто взбодрившись, он, едва поведясь телом, безо всяких пристрастий, чисто механически полюбопытствовал у находящихся поблизости. — Давно ждём???
— Часа три … — вставил Андрей, оторвавшись на секундочку от болтания с Сергеем, и тут же вернулся в прежнюю беседу.
Пару минут Шкет молчал. Хмуря брови и вроде чем-то досадуя, он излиха морщил лоб и на лике его притупленно читалась глубокая думка. Как ниточки крепко сжатые губы, пасмурный взор — такое обрамление лика выказывало обеспокоенность. Он, некоторое время как бы прислушиваясь к общему гулу вокруг разговаривающих соратников, что-то сопоставлял. Затем громко вздохнул, и не выдыхая, затаив тяжесть в груди своей, пробормотал наверно больше самому себе, чем для кого-то, но в полный голос:
— Да-а-а! Вот блин по самые уши влип. Домой ни сегодня, ни завтра топать никак нельзя. Батяня убивать будет долго и мучительно …
— А что случилось, братан?! — спросил кто-то из ближайших, буквально эвентуально, скорей для проформы или может быть для завязывания и поддержания беседы. Это был приятной наружности паренек, вполне допустимо тоже заскучавший в одиночестве, чем всамделишно интересуясь его «попадаловым»; вероятно из новичков, не знавших: ни погоняла его и не имени.
— Да мне сегодня батя денег дал, съездить в центр сотню баксов купить, а я ж захотел, как лучше … подешевле обменять. Ха-ха! а получилось, как всегда.
Неожиданно проблематика привлекла всех. Наверное, многие надеялись, услышав зараз что-нибудь новенькое, развеяться, приблудной весточкой поднять настроение, дух боевой. Ну, или похохмить, да и отвлечься от скучного поджидания. Недалече сидевший Андрей, на сей раз с чистосердечной неброскостью, снова поинтересовался:
— Да что вышло-то? — с двоякой интонацией кинул он вопрос, вроде бы не особо любопытничая и в то же время наперёд сочувственно.
— Приехал я на Каминского, на Главпочтамт. — Охотно начал Шкет. — Нет, чтоб сразу в пункт обмена валюты идти. Я решил с рук отхватить, по боле-менее низкому курсу обстряпать дельце. Так сказать, копейку срубить. Мечтаю, может мне на пивко перепадёт? Хожу, спрашиваю. Однако всё что-то попадается невыгодно, почти также по курсу обменника. И хлобысь, пацанёнок подходит ко мне. Спрашивает, мол, «что, доллары нужны»? — тут Шкет всунул в рот приготовленную загодя сигарету, щёлкнул зажигалкой, затянулся и, с наслаждением выдохнув клуб густого дыма, продолжил. — И объявляет мне такую цену, как говорится, что ни на есть самую приемлемую. Протягивает мне, как-то странненько вчетверо сложенную сотенную банкноту. Я развернул, осмотрел её, говорю: всё путём, беру. И хотел сразу, не отдавая ему этой купюры, отсчитать «деревянные». А он, говорит: «нет, я боюсь; сначала, мол, верни мне мою сотню, а потом отсчитаем твои рубли». Ну, посчитал, ладно, боится малец, отдал. Начали вместе отсчитывать надобную сумму. В моих руках и отсчитали. В конце концов: я ему рубли, а он мне ту же складенную долларовую купюру. Шито-крыто. Разбежались. Мысляки уже о пивушке! Вторично ассигнацию не осматривал. На ходу засунул её автоматом во внутренний карман. Но уходя … что-то мне померещилось в происходящем не ладившееся. Что-то странное почудилось! — тут он на секунду умолк, снова глубоко вдохнул табачный дым и, поморщившись, пустился рассказывать далее. — Как-то вроде краем глаза усёк, что его какой-то мужик вдруг на пинках ни с того ни с сего погнал …заторопил как-то сомнительно. Типа: «уматывай отсюда, мол, барыга хренов — молокосос»! Что-то у меня в сердце ёкнуло. Дай-ка, думаю, гляну на эту бумажку опять, а в душе уже мерзкие подозрения встрепыхнулись. Достал, разворачиваю, а там всего лишь один доллар … а пацанчика-то уже и след простыл.
Тут он из кармана достаёт банкнот и показывает всем, кто-то даже взял посмотреть, будто бы она всенепременно должна быть какой-нибудь особенной, а Шкет заключил свою историю. — Вот так, как младенца и обул меня, считай и всамделишный младенец!
— Ха! Там целая мафия. Цыган, небось, был?
— Нет, русский пацан, зелёный ещё, где-то ровесник нашему Мышке. Да-а-а! Батя убьёт теперича. Домой нельзя показываться, пока не отпрыгаю, не насобираю нужную сумму. А ведь не собирался никогда больше прыгать. Мне Сафрон до сих пор каждую ночь кричит и кулаками машет: «Только не заскакивай, Шкет. Не цыпляйся за подножки, не вздумай!» Ан вот нет, придётся-таки, теперь уже деваться некуда. — И покачав головой, примолвил. — Что-то я бояться стал, словно чую неладное …
Восседающие близь да подалече замолчали минут на пять, будто бы каждый думал об одном и том же: «А может ну её на фиг, встать и уйти отсюда, и никогда больше не приходить?».
— Николай! — вдруг гулко окликнул Шкета Мышка, — вот, на, забирай мои сто рублей, я бы не пожалел и больше, но у меня сейчас нету. Это хоть всего-навсего четыре доллара, но … скажу одно, лучше не прыгай. Внутреннему голосу надо доверять. Иди-ка ты лучше до хаты да сдавайся папашке. Может, простит?
Шкет от изумления вскочил и как-то весь выпрямился, напрягся. Встал, как по стойке «смирно». Руки его неестественно застыли по швам. Он не ожидал, совсем не предполагал и уж тем паче от Мышки такого выверта, ибо частёхонько посмеивался, несправедливо подшучивал над ним. Ему стало до жара в лице стыдно за себя, за свои беспрестанные и дерзкие выходки по отношению к этому, как выясняется, вовсе недурственному пареньку. Он чрезвычайно взволновано, с каким-то неправдоподобным трудом забрал робкой и нерешительной рукой сотку и пролепетал, заикаясь:
— Спасибо, Мышка! Серёжа! Ты настоящий друг. — Тут он опять также резко сел. Точнее не сел, а скорее даже рухнул и прочиликал уже каким-то обречённым голосом. Как-то напрочь потерянно. Правда, уже не косноязыча, но всё равно глядя каким-то опустошённым взором куда-то в траву, будто бы телега размышлений разухабисто катилась с крутой горки, но не по той стёжке-дорожке, о чём он тотчас говорил:
— Только вот попрыгушничать, Серёженька, мне однофигственно приведётся.
Андрей тем временем размышлял: «А ведь прав Серёжа, пусть это на сегодняшний день последние сто рублей. Пускай, приготовленные специально для дяди Паши, но ведь завтра будет день и будет пища». Он вытянул из кармана сторублёвку и, протянув её Шкету, проговорил:
— Колян, возьми и мои сто рублей. Ведь кто-то должен тебе помочь в трудную минуту. Кто, если не мы?
В течение последующих минут буквально все, даже взрослые семейные мужчины, стали подходить к Шкету, а кто-то подзывал его к себе, и каждый совал ему по своей сотне рублей. Очень скоро у него в руках оказалась необходимая сумма денег. Шкет, безмолвствуя, ныкался в траве и, от внезапно подступившего приступа глубочайшего умиления, не смог сдержать крупных слёз. А чуть позже он покинул полянку.
Москва. Замоскворечье. Частное владение. 20 августа 2001 года
— Что за паяц?! Шапито … и погоняло какое? Лимонадный Джо. — Забавлялся только что увиденным и услышанным Расул, когда, ни капельки не внушающий ему доверия, мужичок скрылся за дверью. Он восхотел лично его увидеть, устроил собеседование. Слишком серьёзное задание, чтобы авоськать да валандаться и он, сделав соответственные выводы, басовито протявкал. — Пьер Ришар какой-то … из киношки — помнишь? — «Укол зонтиком». Куда я его пошлю? Кого он может ликвидировать? Опозоримся. Братва на смех поднимет! Ты же знаешь, мы и сами могли бы завалить гниду. Да нашим нельзя — вдруг всплывет. Чужому желательно исполнить …
— Между прочим, в прошлом году … — перебил его сотоварищ, — этот захухряй по нашей установке ликвидировал в Туле «Барона» и трёх телохранителей. Пустил в расход принародно в ресторане. Его даже никто не засёк. Видеокамеры ужом обошёл, выполнено — «комар носа не подточит!» Официант обнаружил трупы, когда заявился за расчётом. А чуваки, в смысле — трупаки, прикинь, весь вечер так и просидели с простреленными башками за столом. Зря зубоскалишь. — Поручился Сивый. — Царёк, мой распорядитель, знает кому довериться.
— Вот этот хлюпик, которого плевком перешибить можно? Этот мухортик … мокрая курица?! — Расул недоверчиво морщился, горячился, иронизировал и отрицательно мотал головой. Не мог он в такое поверить … хотя, абсолютно доверял Сивому. Никогда тот не гнал «туфту», да и не в его это правилах.
— Подстрелыш, — вдруг с умыслу помощник депутата назвал Расула бэушной кликухой, дабы тот не забывал бандитского генезиса. Когда-то они вместе воинствовали. Было времечко! А теперь Сивый (по-старому Жиротряс), по собственному мнению, высоко взвеялся над низменным гангстеризмом, высоконько подобрался к браздам правления страной и уже не ставил себя вровень с бандитом. Он уже отворил дверь и, собираясь удалиться, обнажил в приветливой улыбке зубы и снисходительно отрезал. — Не нуди, выполняй, что приказано.
Ни один мускул не дрогнул на лице Расула, лишь ответная улыбка незначительно искривилась, будто обладатель скушал что-то кисленькое, но сам он, наконец выказав согласие, загоготал. — Ну если ты отвечаешь, если поручаешься, даю добро. Чем шайтан не шутит.
Только дверочка прикрылась, Расул со злостью стукнул кулаком по столешнице и вызвал по спикерфону своего зама. Его гнобило проистекшее. «Велика птица! Ишь зарывается». Скрипел он зубами. «Вишь оно как — приказывают! А хохо ни хохо?» Оскалился он. Тут же неотложно объявился здоровенный мужичара, и не поднимая глаз, Расул распорядился:
— Симон, проверьте этого горе-киллера. Что он из себя представляет? Пройдёт проверку, пусть выполнит заказ. По исполнению — в расход. Не нравится он мне.