Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 11. Пытка

Глава 11. Пытка
Тула. Привокзальный район. Ноябрь 1993 г. Кошмарная ночь.

Поначалу он услышал чей-то говор. Кто-то обиженным басом у кого-то осведомлялся:

— Слухай, а чем это он меня так шваркнул?

Тут следует разнообразный грохочущий гогот: и лающий, и квакающий, и квохчущий, и хрюкающий …

— Да кулаком … чем же ещё … сам видел. Позади как раз был. Сам не ожидал. — Закатываясь от смеха, проговорил, по-видимому, всё тот же вожак.

— Дак того ж не может быть, он вон какой стройный. Глист. Хилатура, да и только. Куда ему меня с ног сбить. Да ещё вырубить. Не-е-е, мамой клянусь, чем-то тяжёлым бабахнул паскуда.

Опять несдерживаемый ржач членов шайки да многоголосные перекрёстные пересуды. И уже совсем незнакомый бас-баритон, непонятно с какого боку припёка, нравоучительно просипел, и сквозь это вялое сипенье едва ли можно было различить слова, но окружающие его прекрасно уразумевали:

— Сила по силе — осилишь, а сила не под силу — осядешь.

И снова хаканье да гоготанье, вновь галдёж, будто бы тут собралась стая воронов. Кстати, карканье воронья не самый наиприятнейший звук. Каркучий, бойкий на перелив грай вызывающий волнение, беспокойство и тревогу, а зачастую и плохие предчувствия завсегда удручает умонастроение услышавших такую диафонию. А пробуждаться или как в данный момент Егор Александрович очнулся от отключки, да ещё под такой аккомпанемент — вдвойне неприятно.

Когда пытавшийся в одиночку одолеть кодлу головорезов мужчина открыл глаза, он перво-наперво увидел потолок своей спальни, которым довольно-таки часто имел возможность любоваться и раньше. Правда, категорически при других обстоятельствах. Сейчас же, у него безбожно чесался нос, и он попробовал вцепиться в него своими ногтями правой кисти, чтобы унять раззадоренное щекочущее ощущение. Он по обыкновению передал мысленный приказ руке, однако это обнаружилось совершенно невозможным. Между тем под переносицей в ноздрях прямо-таки свербело! Он снова сделал попытку, хотя бы дотронуться до шнобеля пальчиком, но и это оказалось пустым занятием. Изрядно онемевшая рука абсолютно не слушалась хозяина. Вдогонку ко всему обе руки были вообще в недосягаемости не только его глаз, но и его самого. Вернее, он мог лишь рассматривать и то лишь боковым зрением собственноличные подмышки, с их волосатостью и изгибами, вовсе не видя принудительно заведённых за голову и связанных там, на вытяжку рук. Егор Александрович отважился шевельнуться. Тщетно. Покосившись чуть дальше вкривь, он заприметил, что теперь лежит параллельно своим домочадцам, то бишь рядышком, точно так же связанным, как и они. В его головоньке по-прежнему сотрясался гул, но сознание постепенно прояснялось. Очнувшийся, приподнял отяжелелый предмет раздумий, чтобы осмотреть самого себя и углядел спервоначала приспущенные брюки, из-под которых торчала каёмка синих трусов, а дальше накрепко связанные без носок голые ступни. Перенеся взор ближе, он усмотрел под самым носом комковато задранную почти до самого подбородка сорочку и гладкий, так ему знакомый, обильно покрытый волосяным покровом, сугуболичный обнажённый живот.

— Глянь, Коготь, а «фанера-то» очнулась … — опять слегка обиженный бас гундосо промычал где-то слева над ухом.

— А! Ну вот и распрекрасненько, а то я уже засыпать начинаю.

Над ним, нос к носу, откуда-то сзади вынырнув, возникло радостное личико главаря. Круглые восторженные глазки и опять знакомая старательно отдироленная улыбайка. Глянуло и исчезло. По бойким шагам было ясно, что тот обходит кровать вокруг, чтобы предстать перед ним со стороны ног, как бы спереди. По всем вероятиям проходя мимо, он прихватил с собой раскалённый утюг, только что выдернув его вилку из розетки.

— Заткните бедняжке пасть. — До противоестественности сожалительно отдал команду Коготь, стиляжно покачиваясь и с недовольным видом держа в руке утюг. А после того, как грубо и больно нажимая пальцами на щёки, тем самым действием открыв силком Егору Александровичу уста (аж поранив губу), кто-то запихал торопко какую-то тряпку, удовлетворённый «бригадир» с распевом закудахтал:

— Ну, вот и ладненько. Эй ты, недорезанный бывший толстосум! сейчас мы сделаем махонький экспериментик. Сюрпрайз! Представь себе, он всем нравится, без исключения. — И злодеюка нисколько не мешкая, опустил на голую кожу его живота этот самый нагретый утюжок. Адская боль. Спервоначала, он рефлекторно выгнулся, привстав чуть ли не на мостик, при этом взревев как подраненный хряк. Потом враздрай резко задёргался всем туловищем: влево-вправо, вперёд-назад — всячески усердствуя сим противодействием сбросить с себя огнедышащую штуковину. Но и Коготь куда пуще прижимал гладильный прибор к его животу, да и утюжок уже сам значительно прилип к плавящейся коже, вжигаясь глубже и глубже в плоть. По всей спаленке раздался дикий хохот, глуховатые скулежи мамаши и дочери, и запах палёного мяса. Наконец садист оторвал от его тела пышущий жаром предмет домашнего обихода с прилипшими к нему дымящимися ошмётками запёкшейся кожи. Бугай, которого Егор Александрович надысь вырубал, уже мигом сбегал в кухню и припёр оттуда полную пригоршню соли. Хотел было высыпать на образовавшуюся в форме утюга рану. Но главарь своевременно цепко схватил того за запястье и свирепым рывком оттолкнув, через зубы процедил:

— Ты что, совсем без царя в макитре?! Ну, ты в натуре и в самом деле — «Бармлей», только безмозглый. Ему ещё подписывать треба! Или ты до утра собираешься здесь околачиваться? — и сунув в руку близстоящего подручника утюг, буркнул тому:

— Накали-ка ещё разок.

Далее, уже обратившись к страдающему от неугасающей боли мужчине, предводитель проворковал:

— Понравилось? Я знал, что тебе это причинит величайшее наслаждение. Но ты — это ты, а посему, лично тебя, я больше не удостою такой отрадой. А вот девочкам твоим … особливо младшенькой … шкурку попорчу. — Тут он перевёл взгляд на лежащую девчонку, которая, уловив смысл его заключительных слов, теперь с ужасом во все глаза смотрела на Когтя, учащённо и отрицательно мотая головкой. А он ненатурально, хищно облизываясь, с маниакальным воодушевлением зашептал:

— О! Какой миленький, ладненький животик. — Ласково ехидствовал он, на расстоянии поглаживая часть тела ладонью. — Так и хочется его приласкать, погладить ничем иным как ладошенькой. Но ты же наверняка начнёшь возмущаться, кричать, — тут он мельком кинул озорной зырк на отца семейства и ещё ядовитей заворковал, — балбес! Ситуация вынуждает, приголубить этот очаровательный и нежненький животик … — тут ему подали заново разгорячённый утюг и он, приняв его, закончил, — вот этим горяченьким утюжком.

Но констатировавши, что папаша уже вовсю рыдает и, положительно кивая головой, что-то пытается отчаянно сказать, он кивнул своим шестёркам и те, вняв приказу без слов, вытащили самодельный кляп изо рта …

— Всё подпишу, всё! — задыхаясь, кричал пострадавший. — Только, пожалуйста, прошу вас. Христа ради умоляю-упрашиваю, оставьте нас в покое.

— Ну, вот и давно бы так, а то гильотина, гильотина … все вы так … дегенераты! Сами напрашиваетесь.

Когда требуемая документация была подписана и Егора Александровича измученного и морально раздавленного, заставили снова улечься на койку, он не противился ничему, ничего не спрашивал, ничем не интересовался — он был просто сражён. Коготь стоял перед ними и медленно, словно в замедленной съёмке, наверное, нарочито копотливо, как будто раздумывая о чём-то небесприятном, прикручивал к пистолету набалдашник глушителя. Завершив накручивание, он тут же привычным движением отдёрнул затворную раму пистолета и — звучно дослался патрон в патронник. Тем временем, Егора Александровича уже уложили рядочком с домочадцами, затолкнув ему в рот: либо умышленно, либо случайно попавшиеся под руку нестиранные ажурные женены трусики.

Изувер, с готовым к стрельбе стволом подошёл к жертвам и нацелился первоначально в голову Натальи Викторовны. Всполошённая женщина беспомощно забилась в истерике, рыпаясь чего-то весьма неотложное высказать или попросту закричать, но получались лишь сдавленные всхлипы да мычания. Кстати, вызывающие у бандитов, обступивших вкруговую, лишь браваду и гомерический смех. Она извивалась всем телом, яростно бившись и трясши головой — ей не хотелось умирать. Садюжник, некоторое мгновение держал пистолет нацеленным ей точненько меж глаз, но неожиданно раздумавши, навёл ствол на младшего члена семьи. А насладившись долгую минуту конвульсиями всей семейки, сызнова передумав, в блаженстве ухмыляясь спектаклю, теперь направил дуло «Вальтера» на Егора Александровича. Увидев, что тот закрыл глаза, он мягким и вкрадчивым голосом промурлыкал:

— Ну что ж, вот вы теперь и узнали почём фунт лиха. Имейте в виду, этой ночью в мои планы не входило умертвлять вашу семью. Амёбы! Я всего лишь дал вам понять, что я, если придётся, ежели вы меня вынудите, всегда это успею сделать. Так что живите ПОКА и радуйтесь, и не вздумайте испытывать моё терпение впредь.

Погасили свет. Некоторое время до них доносился скользящий шорох, и гулкие шаги покидающих квартиру нелюдей. Чуть слышно захлопнулась входная дверь и на троих спутанных и стянутых навытяжку страдальцев навалилась мёртвая тишина.

Продолжение следует ...