Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 9. Беспредел

Глава 9. Беспредел

Тула. Привокзальный район. Ноябрь 1993г. Кошмарная ночь.

Встрепенувшиеся гости мигом зашуршали, запожарились, в большинстве своём по-холопски вжавши головы в плечи. Мамашки, чуть ли не клушами «закудахтавши», хлопотливо принялись расхватывать собственных малышей, фальшиво и неэмоционально одёргивая капризничающих. Гостьюшки как-то суматошливо, хотя и в растерянности или скорее пришибленно, едва ли не наперегонки засобирались. Многие порывались первыми прорваться в прихожую, опасливо сторонясь отошедших к стене уполномоченных. В разных местах слышались сдержанные перекоры да шиканья. В тесной передней на некоторое время воцарились неразбериха и хаос. Замкнуто переглядываясь: кто насмешливо, кто открыто или делано досадливо, прочие в откровенной обескураженности глупо и виновато улыбаясь, явно не доверяя своим глазам — однако поспешающие наскоро, в чём-то путанно, одевались и переобувались. Иные же вообще, не глядя ни на кого слёту переобувшись, хватали верхнюю одежду в охапку и шустренько покидали квартиру. Что не говорите, а друзья и подружки, если дозволить себе так выразиться, не иначе как аллюром выскакивали из приютившего их жилища. А ведь они, промеж делом будет отмечено, в назначенный срок были созваны сюда хозяевами в качестве близких по духу, самых! что ни на есть своих в доску людей. Но да ладно-ладно! теперь они сломя голову оставляли этот очаг разразившихся экстренных обстоятельств, прижухши уносили ноги с места расстроенного торжества. Проще говоря, всех — как ветром сдуло. Кстати, в этой сутолоке и ажитации мало кто попрощался с квартировладельцами.

Как только за последним из покинувших хозяйские метры посетителей закрылась дверь, молчаливые и угрюмые здоровяки, подскочив к подавленно сидящему на стуле Осташкову, проворно подхватили его под ручки и безо всяких разъяснений с разудалой небрежностью отконвоировали в кухню, где силком усадили за стол. Егор Александрович, по-прежнему находясь в опупеозе, нисколько не мог ожидать от них такой проворности. К тому же происходящее вокруг ему представлялось каким-то отвратительным видением — сущим бредом или дичайшим сном. Он и пикнуть не успел, и краешком помысла сообразить не наладился, как оказался тет-а-тет с джентльменом в кожаном плаще. Только на этот раз кожанка была заблаговременно снята и повешена на спинку стула.

Как бы там ни было, но перед ним опять нарисовался тот же симпатичный кремень-парень.

С достоинством возвышавшийся делец, стоявший в некой отрешённости или задумчивости, был облачён теперь в пиджак бордового цвета (поддаваясь какой-то немыслимой моде). Восприняв зрением препровождённого, тот сомкнул кончики пальцев перед собой, и поглядывал на хозяина жилища сверху вниз коим образом, как правило, смотрит профессор на студента, вновь завалившего очередной зачёт.

Самоочевидно, разумом въехав в наворот проистекающих событий и предположительно догадываясь о недоброжелательных умыслах припожаловавших мордоворотов (по-своему разумея, что чиновники просто выполняют свою работу!), Егор Александрович ожидал теперь неприятностей. Правда, не совсем ясно понимал — каких именно! И по наивности и простодушию своему, почти с безрассудной уверенностью надеялся убедить любое должностное лицо в своей правоте, растолковав правильную расстановку дел — вовсе не думая о чреватости и серьёзности положения. А посему, поймав блуждающий взгляд представителя власти и не мигая самоубеждённо уставившись в него, он мысленно подготавливал остужающую и победоносную (как ему чаялось!) тираду доводов и аргументов. Полагая — «ну вот сейчас я и расставлю приоритеты!» — и для начала засыпал молодого человека запоздалыми вопросами:

— Простите! Кто вы такие? Вы даже не представились! — Отчеканивал взвинчено он. — Кто вы по званию и как изволите к вам обращаться? И в конце концов позвольте мне, взглянуть на ваше удостоверение … на документы, подтверждающие ваши полномочия!

— А это совсем необязательно … — предварительно элегантно выдвинув стул и мягонько присаживаясь, красяво осваиваясь напротив, лениво и на удивление прямолинейно проговорил молодой человек. А освоившись, он несколько секунд (близоруко, но и не теряя импозантности) стал внимательно рассматривать свои ухоженные ногти. Осташков задыхался от ярости, мандражируя и ничего не смысля. Некоторый отрезок времени он вообще не находил нужных слов, а сидел пень-пнём, тупо разглядывая навязавшегося посетителя.

— Как это так? — жалобно пролепетал он, всего-то и найдя чего вымолвить, ещё больше озадаченный. Силодёром препровождённый в собственную кухню хозяин, пожалуй, главным образом в недоумёнке (пусть и притворной) или, где-то может быть, осторожничая, старался не шибко злить работников компетентных органов. Он намеревался уладить «делишки» по-хорошему, рассчитывая на практицизм и вразумительность, заявившихся законников. С напускным уреканьем и лепленной недопонятостью он вглядывался теперь (по его разумению) на офицера в штатском. «Вероятно, капитана или всё-таки, наверное, уже майора» — с иронией думалось Егору Александровичу, пытавшемуся найти ключ к этому человеку.

Важный визитёр бросил нахальный и беглый, но всё ж таки достаточно острый взор в окно, как бы чего-то там во мраке ночи высматривая. Или, впрочем, наверно любуясь своим отражением в стекле? Так или иначе, он изучающе провёл глазами по еле вырисовываемому ландшафту за окном, глубоко вздохнул, и неторопливо закончил свой мыслительный процесс широким неприкрытым зевком. Вскользь покосился в глаза Егора Александровича, а затем хам величаво надул щёки и, после некой задержки вызывающе с шумом выдохнул, будто бы выполнял значительную и жизненно важную процедуру. Наконец, вроде как, изыскивая снисхождения, и в то же время язвительно-обжигающе взираясь, смастерил совершенно неуместную шутовскую улыбайку.

— А вы знаете?! Мы ведь здесь ненадолго. — Шутливо заверил он. — Как вас там? Товарищ али господин … Осташков. Если, разумеется, вы будете умницей.

Стиляга говорил жеманно, хотя и заметно, что поддельно ласкательно с подковыркой пережёвывал свою речь:

— Вам всего-навсего требуется подписать кое-какие бумажонки, и мы тут же улетучимся. Только и всего-то … — проворковал он почти нежненько, как обыкновенно нашёптывают любовницам.

— Любите себя и жалейте! — бархатисто-напевно и дружелюбно проворковал делопут. Достав кипу бумаг, как фокусник откуда-то из-под стола, он небрежно шмякнул её на стол перед ошарашенным Егором Александровичем и вдруг с издёвочкой, выдравшейся откуда-то из недр пищевода, вульгарным тоном присовокупил, — итак, ознакомьтесь, капиталист.

Егор Александрович (в недоразумениях!), нехотя, с нескрываемым отвращением, основательно теряясь в догадках, взял в руки пачку исписанных машинописным текстом листов, пестрящих в положенных местах печатями, какими-то подписями и на некоторый срок углубился в чтение. Пробежав глазами по первой, второй, и по другим страницам он вдруг как-то окончательно оторопел. В его глазах сначала возникло откровенное изумление, потом растерянность или скорее даже недоверие, и наконец, он сориентировался:

— Да кто вы такие?! И что это за филькина грамота такая? Несусветная гнусность! Тарабарщина! Вы что меня по миру пустить собираетесь? Совсем обескровить решили?! — И он с презрением, будто какую-то гадюку, невзначай попавшую в руки, швырнул бумаги в лицо невозмутимому оппоненту. — У вас вообще, совесть-то есть??? Это всё абсолютно необоснованно. Высосано, по меньшей мере, из пальца, по большей … я уж постеснялся бы вам объяснить желаемое, но при нынешних обстоятельствах, запросто констатирую … — и тут он, трёхэтажно матюгнувшись, с горькой и досадной усмешечкой завозмущался:

— Это же очевидный абсурд, какая-то нелепица, неуклюжая галиматья. — Пожимал он плечами и, в отчаянии разводя руками, безостановочно стрекотал. — Да! Действительно. Три года назад у нас были кое-какие сношения с этой фирмой. К сожалению, бесперспективные и неудачные! Но мы обоюдно неудовлетворёнными разбежались, контракт был тогда мирно расторгнут. Причём совершенно без каких-либо заявлений о взаимных неудовольствиях, а уж тем более претензий. Как говорится: дело прошлого. Я буду жаловаться в милицию, наконец, в прокуратуру! — начинал радикально догадываться он, но не веруя собственным догадкам.

— Я б, на вашем месте … заметьте! конечно же, исключительно на вашем месте, наверно тоже в первую очередь именно также высветил свою правду-кривду. Воспроизвожу: на вашем месте! Но доверьтесь мне на слово, если бы я этого опасался, то вряд ли очутился бы здесь, сейчас, перед вами с подобным выставлением иска. А впрочем: тьфу на него! с самой высокой башни.

Красавчик, сияя улыбкой, поднялся и, взявшись за спинку стула, одним мимолётным движением задвинул его под стол и, вновь сомкнув перед собой пальчики рук, умилительно прощебетал:

— Крепитесь, такова ваша участь. Не следовало бы, в своё время вам обзывать моего тестюшку похабными словечками. Вот оно вам и аукнулось, а ведь он предупреждал вас.

Егор Александрович ещё с большой озадаченностью глянул на молодого человека, припоминая, как они по-доброму расстались тогда с подрядчиком, Борис Михайловичем, интуитивно разгадывая, что этот болтун просто-напросто лапшу ему на уши вешает, просто бессовестно завирает. И никакой он не представитель власти, а вероятней всего ординарный плут.

— Вы ничего не путаете? — попервоначалу Егор Александрович собирался было расчихвостить возомнившего из себя прохвоста, но тут же осёкся, врубаясь, что это ему ничего не даст — он в западне. Быстротечный холодок пробежал по его позвоночнику. И горемыка, неожиданно уразумев, ожесточённо вцепился обеими руками за вихры и, неистово теребя их, заканючил:

— Нет, это сон, какой-то макабрический сон! Этого не может быть. Ущипните меня, я сплю, я хочу немедленно проснуться!
— Увы! Но это явь.

— Как прикажите мне эту абракадабру воспринимать, милостивый государь?

Обладатель, насыщенного карминного цвета пиджака, криво усмехнулся, приоткрыв Егору Александровичу ослепительно белый ряд восхитительных зубов. Опять мельком, где-то с секундочку, полюбовавшись своими выхоленными ноготками, как художник любуется только что безупречно законченным полотном, он добродушно с невинностью ребёнка прокурныкал:

— Хотите, считайте это банальным чуть ли не клишированным, но в полном смысле этого словосочетания, наконец — заурядным ограблением. А, впрочем, на будущее расценивайте данную глупую ситуёвину, как вашей душе будет благоугодно.

Эти слова оказались наимощнейшим ударом ему поддых. Он только теперь понял, как отвратительно обстоят дела, распознав шутоломный окарач. Перед ним бандиты! О которых он многое слышал и которых теперь видит впервые собственными глазами. Егор Александрович резко вскочил на ноги. Двое головорезов из команды визитёров, стоявшие при этом диалоге в кухне у дверей, подались рефлекторно вперёд с агрессивными намерениями, сжимая в нетерпении огромные кулачища. В их лицах ярко читалось живодёрское вожделение. Но предводитель как виртуозный мимист всего лишь едва заметным подъёмом бровей остановил их. По всей вероятности, эти мордовороты его понимали без слов. Он же, вовсе никак не отреагировав на психический срыв Егора Александровича, тем же миндальным голосом, по-прежнему выказывая себя галантным и воспитанным человеком, давешним порядком куртуазно обращаясь к обрабатываемому субъекту, монотонно прочирикал:

— Присядьте. Не вошкайтесь, не подымайте волны. Сударь!

— Степан Афанасьевич?! Товарищ майор!!! — машинально возвращаясь на место, вдруг завопил Осташков, апеллируя к участковому, который, по его мнению, скорее всего, оставался где-то там, в глубине остальной жилплощади. Но не получив никакого ответа, подсознательно делая вывод, что того: либо уже здесь нет, либо он вообще вместе с ними, возмутился. — Нет! Это однозначно кошмар какой-то, какое-то безобразие … беспредел!

— Вы, случаем, не участкового ли изволили кликать? — с некоторой колючестью резанул бандит. — Так товарищ убрался следом за гостями. У него образовалась огромная куча неотложных дел. А мы вернёмся теперь к нашим баранам. Повторяю, ваш кошмар ещё и не начинался. У вас же здесь, почитай в наших руках, и ваша добродетельная жёнушка и малолетка доченька. Поверьте! Нам, ваши подписи на этих бумагах нужны-то всего лишь символически. При нужде мы их и сами нарисуем, у нас наибогатейший перечень спецов по любому вопросу. Намалюют, никакая экспертиза не отличит. Так что это, к вашему сведению, всего лишь жест вежливости, так сказать, благорассудное уведомление о вашем теперешнем статусе. О вашем, так сказать — тезисе, если угодно! чтобы вы впоследствии не удивлялись ненароком и не маялись очередными своими тщетными барахтаньями как полёвка в крынке с молоком, излишне перенапрягаясь и безутешно стремясь к справедливости. Имейте в виду, правосудие уже восторжествовало! Положение ваше … в экономическом обществе — вы, образно выражаясь, банкрот; а в социальном — голодранец, — залился он ржачкой, — то бишь нищий.

Бандитствующий молодчик, буквально воочию сменив слащавую улыбочку на ненавистное содержание личика, которое как Егору Александровичу показалось, скрывало в своей мужественности и даже некой избалованной красоте что-то крысиное, оскалившись, прошипел:

— Тебе удобоваримо, обалдуй! Обнищалый капиталюга. Вдобавок, с сегодняшнего вечера безработный … Мусье. На ваших плечах тяжкий груз. Гнёт обязательств перед семьёй. Советую вам, бывший буржуй, куда как спешливее вливаться в ряды пролетариата, в колонны рабочих. В широкие шеренги класса-гегемона. Пожалуйста! поскорей осознайте это, и смиряйтесь с вашей новой жизненной позицией, а самое главное, функцией. — Довольный собой верещал, извращаясь в словесности, молодой плохиш. — Как объясняется или изрекается в формулировке «Картина Репина «Приплыли», ставшей уже издавна идиомой, характеризующей подобную патовую ситуацию. Берите в руки кирку и лопату. Хе-хе. — Напыщенный, он приголубил себя горсткой по ёршику.

— Ничего я не собираюсь подписывать. С чего это, вы, вдруг надумали, что я буду облегчать вам вашу гнусную задачу и сам ни с того ни с сего суну свою головушку под гильотину? — Упрямствовал Егор Александрович. — Всё равно, где-то есть закон! Где-то он обязательно наличествует! И он непременно восторжествует. И я буду бороться! Вас обязательно посадят по множеству статей уголовного кодекса российской федерации.

— Гнус! Шваркни-ка этой интеллигентной каракатице. (Только слегка!) Не переусердствуй, он ПОКА нам нужен живым … очевидно, сударик не понимает на какой кол он уже сел своим гомосячным и мазохистским задом.

Не успел регент закончить своего настояния, как один из здоровяков неотложно сделал шаг в сторону объекта. С плотоядной усмешкой живодёра, каковому (к его неописуемому восторгу) позволили нечто из ряда вон выходящее — изуверское! — всего лишь лёгким тычком сунул обреченцу кулак в левое плечо. Ничего больней и запредельней Егор Александрович не переживал, а эта боль, которая прожгла плечевой сустав директора куда как оказалась мегазначительно менее жгучей и невыносимее, чем само выстрадывание осмысления собственного бессилия, да и личной непредусмотрительности. Осташков, стиснув зубы, приложил правую руку к ушибленному плечу и, раскачиваясь, малость демонстративно корчась от боли, лихорадочно обдумывал план своего дальнейшего поведения. Но мысли хаотически метались в его «башке», в его «кукундоре» как в неисправной ЭВМ и ничто путное не осеняло его взбаламученный мозг.

Главарь, умело передразнивая мимикой корчи пострадавшего, самодовольно осклабился. Далее, он кивнул и малоприметно подмигнул «гориллам», указав им куда-то в сторону. Братки как по команде («как двое из ларца — одинаковы с лица!»), синхронно обступили Егора Александровича с двух сторон. Они синхронно и податно подцепили его за подмышки и поволокли в спальню. Несчастный, упав духом, нисколько не сопротивлялся, ноги его беспомощно волочились по полу. Сквозь пелену подавленности, проистекающее, ему препровождалось в отстранённой последовательности: коридор, дверной проём, распахнутая дверь, поваленное набок кресло, поодаль застеклённый выход на балкон, трюмо и их матримониальное ложе …

Поперёк шикарной супружеской постели, лежали параллельно — как две кильки на блюде, полуобнажённые жена и дочь с оголёнными животами кверху. У каждой в отдельности, руки и ноги были связаны одной и той же верёвкой. Причём верёвки, от связанных рук до крепко спутанных ног, у обеих были хитроумно продёрнуты под кроватью, да вдобавок ещё так натянуты, что тела вытягивались в струнку, а потому обречённые были полностью лишены не то, что бы свободных движений, а делались совершенно беспомощными. К подобной живодёрской иллюстрации или фото, шутейной рукой садиста можно было бы под ней черкануть комментарий: «Ожидающие экзекуции». Помимо предшествующих изуверств, чтобы пленницы не могли издавать верезжащих или иных звуков, в их рты было затолкнуто до отказа какое-то тряпьё, вероятно, спешно взятое бандитами в ванной комнате из вороха белья, приготовленного хозяйкой к стирке.

Неоспоримо, эти психопаты явно заслуженные мастера своего замурзанного акта.

Увидев такой нелепый эскиз, Егор Александрович ошалело как внезапно окаченный с головы до ног ледяной водой, вдруг встрепенулся и встал на ноги. Мгновение — и он уже сейчас порвёт этих подонков как «Тузик грелку». Тем не менее, невероятно мощные и цепкие четыре коряги, как будто каменные стены, играючи стесняли его стремление. Безуспешно пытаясь расшвырять здоровил, ажно рыча от натуги, он вьюном извивался и скованно дрыгался в их объятиях. В целом, выходило всего-то лишь жалко трепыхаться подобно воробью в кулаке человека.

Между тем нежданно-негаданно для себя — уж дюже клокотало в недрах! — он, всё-таки улучив момент или воспользовавшись недоглядом бандюгана, изо всех сил схватился за беззащитно предоставленную ему мошонку бугая. «Медведь» взревел, ослабив хватку. Егор Александрович — не зазевался. Выдернув правую руку, до этого сжимавшую мошну, он первоклассно поставленным хуком, наотмашь, ходко зарядил кулаком в подбородок другого мастодонта. Тот совсем ничего подобного не ждал. От великолепной нахлобучки головёнка гоблина маленько встряхнулась, и … воистину говорят, «чем больше шкаф, тем громче падает». Нокаутированный беспредельщик рухнул стоймя на пол, с трудом разделив место с валяющимся на боку креслом, и остался распластано недвижим. И если бы ни шедший за ними по пятам руководчик то, кто его знает, что получилось бы дальше. Потому как тот, едва ли не одновременно с хорошим крюком отца семейства, пользуясь неведеньем того, нанёс и свой с наскоком удар, применив локоток. Сокрушительным и своевременным контрударом он уложил бунтовщика рядышком с растянувшимся допрежь того громилой.

Продолжение следует ...