ЩЕНОЧЕК

ЩЕНОЧЕК
Так у Коли появился ещё один прекрасный друг. Жить стало немного повеселей. В понедельник женщины сообщили Коле, что они собираются оклеивать комнаты обоями, и попросили обмерить все стены и потолки.
– У вас есть какие-нибудь пожелания по цвету и рисунку обоев? – спросила Колю Елизавета Сергеевна.
– Да мне абсолютно всё равно, - ответил Коля. – Делайте так, как посчитаете нужным.
– Мы с Алёшей уже обо всём договорились, - сказала Елизавета Сергеевна. – Давайте нам размеры, мы всё обсчитаем, и Алёша на этой неделе привезёт из города обои и клей. А мы в это время всё подготовим. Мы решили, что на кухне надо моющиеся. А в каждой комнате будет индивидуальный цвет и рисунок, в зависимости от освещённости. Вот только не знаю, может, в прихожей подобрать что-нибудь под старый кирпич?
– Ой, ну к чему такая морока? – махнул рукой Коля. – К чему эти головоломки? Это же даже и на стоимость работы не повлияет. Если и стоит над чем-нибудь поразмыслить, то только над тем, как вам побольше заплатить. А всё остальное – суета. Не думаю, что от кирпича кто-то почувствует удовольствие.
– Да я тоже так думаю, - вздохнула Елизавета Сергеевна. – Но некоторым это кажется привлекательным. Специально заказывают. Ну что ж, будем считать, что договорились. Наведывайтесь к нам почаще. Посмотрите, что Алёша привезёт. Может быть, желания интересные возникнут.
– Я обязательно буду стараться почаще появляться, - пообещал Коля. – Вдруг помощь какая понадобится.
– Приходите. Будем рады вас видеть, - вздохнула Елизавета Сергеевна.
Как-то раз, уже ближе к вечеру, Коля закончил подметать, снял халат и решил пойти посмотреть, что делают женщины в его домике. Стоя в фойе главного перед зеркалом во весь рост, он оглядел себя в зеркале и тяжко вздохнул. Возлюбленные мои, если в вас нет пока ещё особой неприязни к Николаю, давайте вздохнём вместе с ним. Ну, хотя бы просто из жалости и сочувствия. Ибо, если вы помните, во всех переделках особо доставалось штанам. Дав ещё и не раз будет доставаться. Нет, я не отрицаю, что при особом напряжении фантазии можно представить себе, как метельщик работает в шерстяном свитере тонкой вязки или, даже, в смокинге. Ведь можно же в некоторых фильмах видеть, как герой после катастрофы целый месяц бродит по пустыне в идеально беленькой рубашке. И ничего, никого не удивляют такие пустяки. Почему бы и не поработать метлой в свитере тонкой вязки? Некоторое время приличный вид сохранится. До тех пор, пока ночная буря не повалит дерево, и оно, свалившись, не перегородит аллейку. Вы никогда не пробовали пилить и рубить акацию. Только не жёлтую, а белую. Старую, окаменевшую, сухую, колючую белую акацию. А ещё лучше, гледичию. Попробуйте. Это занятие для тех, кому очень скучно жить на свете. А вычищать огромные мусорные баки не пробовали? Особенно, если заезжие, так сказать, туристы, после ночного пикничка на свежем воздухе отбывают восвояси с пустыми руками, а всё недоеденное, недожёванное, недопитое, к утру уже основательно протухшее и провонявшее, засовывают в надорванные пакеты и заполняют ими мусорные баки. Эти любители свежего воздуха, девственной чистоты природы, изумрудной зелени и хрустальных родничков, совершенно не желают затруднить свои юные, но уже основательно подпорченные, головки размышлениями: как и кто будет вытаскивать из этих баков то, что они еле-еле донесли, наполовину по дороге рассыпав и подрастеряв. Их это нисколько не интересует. Они абсолютно уверены, что их ещё должны поощрить наградой за, ну, скажем, порядок на побережье после их ночёвки. Да, хитра человеческая мудрость!
А вы не пробовали, продираясь сквозь переплетение веток, добираться до фонарей наружного освещения? А рано поутру убирать с дороги остатки кошки, которую ночью переехала машина? Вы скажете, что каждый занимается тем, что выбирает для себя: одним достаются мандарины, а другим таскать ящики из под мандаринов. Ну что ж, у каждого своя точка зрения на подобную проблему. И Коля таскал из глубоких подвалов мясные туши, которые вы потом кушали, мешки с мукой или крупой. Грузил и разгружал лес, кирпич, цемент, песок, стекло, унитазы. И многое другое. Нет, я не говорю, что Константин Михайлович совсем не думал о своей рабочей силе. Иногда вспоминал. Именно во время одного такого воспоминания он одарил Колю халатиком в единственном экземпляре, сопроводив эту свою избыточную щедрость настоятельной рекомендацией побережней относиться к не своему имуществу. Коля изо всех сил старался строго следовать мудрому указанию руководства.
Поэтому, мои дорогие, вы уже, наверное, догадались, чем был вызван глубокий вздох Николая. Да, да. Вы правы. Ни один даже самый великий из всех возможно великих кутюрье, даже самый прославленный, самый возлюбленный нашими самыми ярчайшими звёздами, даже самой юной почти столетней девочкой, которая так обожает мальчиков почти из детского садика, в общем, наша самая верхняя из самой высокой моды, так вот, никто из них не взял бы на себя ответственность и смелость отвезти Колю в его одеянии в столицу веселья и неудержимого развлечения для демонстрации нижнего предела заношенности и засмоктанности верхней одежды и нижнего белья. Как, вы ещё не догадались куда? Ну, я и закрутил! Простите меня, ведь я дилетант в этом деле. А дилетантов, ведь, не судят. Над ними посмеются чуть-чуть и отворачиваются. Слишком много чести… И всё-таки, надеюсь, что вы догадаетесь, что я пытаюсь намекнуть на Париж, столицу моды и веселья, любимый город Наполеона, одного из чемпионов по пролитию человеческой крови. Ну, конечно же нет, конечно же у Коли нет ни одного шанса попасть в город, который стал причиной гибели Жанны Дарк. Не взяли бы Колю на, кажется, дефиле. А зря. Не знаю, как насчёт успеха, а вот оригинальность я гарантирую каким угодно органом моего тела. А оно ещё, слава Богу, ещё не плохо.
Ну посмотрите сами: костюм, истерзанный погрузочно-разгрузочными работами, на, просто, вопил о пощаде! Как его Коля ни стирал, но число невыводимых пятен с каждой поездкой неумолимо росло. Как он ни старался отремонтировать и загладить разрывы, но следа штопки не просто бросались в глаза, они скулили о бедственном положении их владельца и автора. А острые как бритва стрелки на брюках не могли никого обмануть, выдавливая из глаз, созерцающего эту нищету, слезу жалости и сострадания. А туфли? Нет, подошва ещё даже вполне ничего. Ну, разве только слегка потёрта. Но ещё целая. Поэтому, если весьма аккуратно и не очень долго идти по не слишком мокрому асфальту, то ноги могут и не очень сильно промокнуть. Но верх! Вот латка, нашитая старым сапожником персом. А вот кривые швы, сделанные самостоятельно, вручную, самим владельцем. Да любой сапожник, даже самый начинающий, криво усмехнётся и не удержится, чтобы не поразвлекаться над такой работой. Ну куда это годится? Нитки торчат, кожа сморщилась и местами полопалась от перенапряжения. Да нет. Да ни один сапожник не взял бы Колю себе в подмастерья. Так что, если вы вдруг решите понести свою обувь в починку, ну, вдруг случится с вами такое бедствие, и увидите сапожника странного вида, то не спешите ему доверять ремонтировать свою обувь, вдруг это как раз он или я.
- Вот бы поставить сейчас перед Ирой меня рядом с её распрекрасным Генрихом и попросить сделать её свой выбор. Кого бы она выбрала? – подумал Коля, с горькой иронией глядя на своё отражение в зеркале. – На чьей бы обуви остановила свой влюблённый взор? На моих истерзанных работой и беганием ради её счастья туфлях или на блестящих лаковых, а может и замшевых, штиблетах преуспевающего бизнесмена, владельца «Хитачи центра»? Ирина спокойно появляется в культурном обществе и комфортно себя чувствует в сопровождении уважаемого всеми человека, для костюма которого пыль и грязь есть нечто неизвестное и немыслимое, что-то такое из абсолютно другого мира, мира бомжей и прочих разных неудачников. Да не только пыль и грязь на одежде недопустимы, но и даже легчайшее упоминание о них в речи, считаются неприличными, когда вокруг изысканная публика. Эти слова относятся к группе тех слов, которые люди высшего круга, люди интеллигентные, приличные, интеллектуальные и культурные считают запретными для употребления. Например, такое слово как задница. Ею можно любоваться, её можно гладить, а некоторые даже целовать. Но употреблять это слово в своей речи? Никак нельзя. Нет, всё, конечно, относительно. Если мужчина этой бомондной среды находится в кругу зависимых от него людей, то он может позволить себе стелить маты направо и налево, не сдерживая себя в тонах. Но если такое поведение может повредить его репутации, то, конечно, ни в коем случае. Очень сложная технология социального поведения. Чудовищно странная логика! Но ведь Ира, похоже, так же ведёт себя и со мной: можно разговаривать с этим немножко странным типом, можно, даже, позволить разочек поцеловать себя. Так, для разнообразия, ради развлечения. Но вопрос: как бы она себя чувствовала, если бы оказалась в своём бомондном кругу вместе со мной. Причём, именно в том виде, в котором я сейчас нахожусь, а не в том, в котором она видела меня на сцене. Что бы она делала, если бы я прямо сейчас, вот этом виде, поехал в город и подошёл к ней в концертном зале консерватории. И взял её при всех под ручку, и отвёл в сторонку, и на ушко принялся нашёптывать, объясняя самыми нежными словами, как я мучаюсь, когда думаю о ней и Генрихе, о том, что Генрих делает с ней, когда они остаются наедине. А вокруг всё знакомые и незнакомые так странно посматривают на нас и усмехаются. Все одеты в свои самые дорогие, самые лучшие наряды, а тут какой-то замухрышка оттеснил роскошного Генриха и посмел держать под ручку и шептать на ушко самой прекрасной девушке, которая готовится к победе на международном конкурсе. Что бы в этой жуткой ситуации делала бы Ира? Конечно, если любишь девушку, то должен приложить все свои силы, чтобы не мучить её сердечко подобными страшными терзаниями. И я совершенно не способен на такое деяние, но как бы мне хотелось узнать, что бы она делала в этой ситуации? –Ой! –застонал Коля. –Сомневаюсь я! Я же для Иры как слово «сиська». Употреблять для дела? Да обязательно! И полезно, и приятно! Просто, необходимо. Какая жизнь может быть без сиськи? Да невозможно представить себе счастье без сиськи! И красота, и наслаждение! Но употреблять это слово в приличном обществе? Да ни в коем случае! Неужели нельзя найти что-нибудь возвышенней? И никто не захочет даже задуматься, что за любым другим словом будет стоять и другое понятие, чаще всего расплывчатое, без формы и не конкретное. Так же и со мной. Меня можно использовать в утилитарных целях, например, позволить себя поцеловать для исследования проблемы: все ли мужчины целуются одинаково? Раз они все козлы, то и целоваться все должны одинаково. А если не одинаково, то в чём дело? В чём именно особенность? И это нужно обязательно выяснить для того, чтобы найти «противоядие» от мужских поцелуев. И ничего более. Вот только как материал в этих своеобразных научных изысках я гожусь для неё. И ничего более. Потому что появляться в приличном обществе со мной нельзя ни в коем случае. Мой вид достоин только церковной паперти. А Марина ходила с таким оборванцем на дискотеку. Танцевала со мной. И я не заметил ни малейшего признака, свидетельствующего о том, что мой жалкий вид приводит её в смущение. Выдержала бы Ирина такое испытание? Не думаю, -огорчённо покачал головой Коля и отправился в свой домик.
Коля энергично подошёл к домику у водокачки. Движенья быстры, он прекрасен! Свет в коридоре горел. Коля решительно распахнул дверь и смело шагнул в комнату. В этот момент Елизавета Сергеевна, закончив намазывать клеем уже лежащую на полу полосу обоев, наклонилась, чтобы поднять верхний край и подать его Марине, которая, в свою очередь, сама, наклонившись, стояла на козлах, готовая принять этот самый верхний край обоев. Ответственный момент! А козлы стояли близко к дверям. Широко и бодро открытая Николаем дверь ударяется о козлы. Испуганная Марина тихо вскрикнула. Баночка с клеем, стоящая на краю козел, пошатнулась.
Коля входил в своё будущее жилище переполненный горячим желанием помочь женщинам, абсолютно уверенный, что без его мужской силы дело стоит, и только его молодецкая хватка поможет им быстро и качественно, без особого напряжения, справиться со своей работой. Услышав почему-то вверху над собой испуганное восклицание Марины, поэтому не смог придать особого значения тому факту, что его каблук наступил на только что смазанную обойным клеем полосу обоев. Взмахну не только руками, но и ногами, он сначала задницей, а потом и всей спиной шлёпнулся на пол. При этом он плечом зацепил козлы, на которых стояла Марина. Баночка с клеем, весьма сильно вздрогнувшая при ударе дверью о козлы, окончательно потеряла связь со своей опорой, ещё сильнее наклонилась, на мгновение будто в глубоком удивлении замерла, а потом, словно поняв, что всё равно в этой жизни нет смысла, решительно бросилась вниз, как брокер с Бруклинского моста. Тягучая, липкая струя клея прошлась по Николаю от темечка и до того самого места, которое обычно называют межуножием. Там баночка и, если можно так сказать, «приземлилась», подпустив под хозяина домика добрую порцию клея. К чему летел, то и получил.
Можно себе представить, что было с женщинами! Елизавета Сергеевна, опустившись на колени, зажав рот выпачканными клеем руками, чтобы раньше времени не умереть от смеха, с изумлением смотрела на эту диковинную картину. Вначале перепуганная Марина согнулась в три погибели, наверное от коликов в животе, взирая на поразительное зрелище. Потом она ухватилась за дверь, что помогло ей удержаться на козлах, а не сверзиться на распластавшегося на полу Николая.
Коле хотелось плакать. И он обязательно бы это сделал, если бы не знал, что где-то здесь, совсем рядом с ним, в комнате, находились женщины, отношение которых к нему было для него не безразличным. Видеть же их он уже не мог, так как не только глаза, но и всё лицо, и пиджак, и рубашка, и майка, и брюки, и трусы, и то, что было в них, в общем, весь он основательно был залит клеем, который быстро пропитывал все потаённые места.
Первый испуг прошёл. И женщины, видя, что ничего страшного с Колей не произошло, немножко посмеяться. Конечно, если бы они смогли увидеть выражение его лица, а особенно глаз, то им было бы не до смеха. Но они видели только то, что перед ними было. А именно: дёргающийся на скользких обоях, как клоун на арене цирка, верзила, у которого вместо лица умопомрачительная клеевая маска, подобную которой и на карнавале не встретишь. Вот именно поэтому женщины и позволили себе молча давиться смехом, не опасаясь встретить осуждающего или, просто, обиженного взгляда Коли. И они это делали. Правды ради надо сказать, что иногда они пытались, словно усовестившись, утихомириться и прекратить свой смех, но, взглянув друг на друга, опять пуще прежнего молча давились смехом. Марина уже сидела на козлах, вытирая глаза чистой, тыльной стороной руки. Тем же занималась и Елизавета Сергеевна, продолжая стоять на коленях.
Однако время шло, и надо было что-то делать.
– Слезай с козел, - сказала Елизавета Сергеевна дочери. – Надо его отвести в ванную.
Марина спустилась с козел, и они, взяв под руки уже стоявшего на ногах ослепшего, беспомощного Колю, отвели его в ванную. Елизавета Сергеевна подвела Колю к крану, заставила его сильно наклониться над ванной, взяла в руки разбрызгиватель и принялась поливать ему голову. Коля уже сам начал смывать клей со своей головы. Марина стояла у двери и уже грустно смотрела, как потихоньку очищаются его лицо и волосы. Ей уже было не смешно. Хорошо ещё, что они принесли с собой кусочек мыла. Когда Коля слегка отмыл голову, Елизавета Сергеевна помогла ему раздеться по пояс. Он отмылся. Надо было продолжать раздеваться. Но не при них же. Коля тянул время.
– У тебя полотенце здесь есть? – спросила Елизавета Сергеевна, складывая грязную одежду в тазик.
Коля молчал.
– Полотенце есть? – громко повторила Елизавета Сергеевна.
– Нет, - глухо пробормотал Коля, сгоняя руками воду с головы, плеч, рук и торса.
– Ну да, ты же здесь не живёшь, - вспомнила Елизавета Сергеевна. – А мы сегодня не взяли большого полотенца. Ну, да, ладно. Марина, сходи, доченька, принеси наше полотенечко. Хоть немножко можно обтереться.
Елизавета Сергеевна поставила тазик с грязной одеждой в ванну под кран и залила его водой. Марина быстро принесла вафельное полотенечко, которым они вытирали руки и лицо после работы. Елизавета Сергеевна обтёрла Коле спину и накинула полотенце ему на голову.
– Дальше ты уж вытирайся сам, а мы пойдём наклеим ту полоску, - сказала она. И они с Мариной вышли на кухню. Коля закрыл за ними дверь. Разделся полностью и залез в ванну.
– Мы работу на сегодня закончили, - послышался через некоторое время за дверью голос Елизаветы Сергеевны. – Мы пошли домой.
Коля продолжал молча отмываться.
– Да, ведь, у тебя же здесь ничего нет, - послышалось за дверью её задумчивое бормотание.
Коля продолжал молча отмываться.
– А как же ты в корпус пойдёшь? – спросила она через дверь.
Коля сделал вид, что ничего не слышал. Он уже закончил полностью отмываться, и теперь ладонями сгонял с себя воду. Он стеснялся вытирать свой зад их полотенцем, которым они потом будут вытирать лицо. Потом он опустился в ванну на колени и затих. Ему хотелось одного: чтобы они поскорее ушли, оставив его одного со своими проблемами.
– Ну что ты там опять молчишь? - раздался за дверью уже немного рассерженный голос Елизаветы Сергеевны. –У тебя здесь есть что-нибудь одеть?
– Нет. Не надо ничего. Пожалуйста, идите домой. Мне очень неудобно, что вы из-за меня задерживаетесь здесь. Не стоит из-за меня задерживаться, - ответил негромко Коля, стараясь говорить ровным и спокойным тоном.
– А как же ты доберёшься до корпуса? Если ты пойдёшь голым, тебя, чего доброго, в милицию заберут, - Елизавета Сергеевна скорее беседовала сама с собой, чем с Колей.
– Как-нибудь доберусь , - пробормотал Коля.
– Ну что ты на нас сердишься? – уже совсем в сердцах произнесла Елизавета Сергеевна. – Мы, ведь, ни в чём не виноваты. Ты же всё сделал сам. Тебе надо научиться ходить, как ходят все нормальные люди, а не влетать, как угорелый. Спокойнее надо жить.
– Я нисколько не сержусь на вас, - не очень громко произнёс Коля, стараясь быть хорошо услышанным за дверью, и, в то же время, не выпустить на волю рвущийся из груди крик бессилия и негодования на самого себя и на свою невезучесть. – Конечно же, это я во всём виноват. И я прошу прощения у вас за то, что помешал вам работать, что вы потеряли время из-за меня, что забрал у вас ваше полотенце, что смылил последний кусочек мыла, и вообще, принёс вам кучу хлопот и неприятностей.
– Да ладно тебе, - пробормотала Елизавета Сергеевна, никак не решаясь уйти домой, оставив Колю одного. Она ещё не догадывалась, что происходит с Николаем, но уже чувствовала что-то неладное с ним. – Какие там хлопоты? Ничего страшного. Со всяким бывает. Но как же ты пойдёшь в корпус? – опять забормотала она скорее сама себе, чем Николаю. – В этой одежде идти никак нельзя. У тебя в корпусе есть во что переодеться?
– Спортивный костюм, - коротко ответил Коля, в первую очередь озабоченный тем, чтобы успокоить озабоченную о нём женщину, дабы они побыстрее ушли, оставив его одного. Однако события начали приобретать совершенно неожиданный для него поворот.
– Марина! – позвала дочь Елизавета Сергеевна. Она уже очень сочувствовала его неловкому положению и в то же время понимала, что по сути дела ничем серьёзным не может помочь ему. Она уже начала догадываться, что их присутствие тяготит Колю. Но она не могла бросить парня в таком бедственном положении, она хотела хоть чем-нибудь помочь ему. А ключ от твоей комнаты в корпусе у дежурной? – спросила она Колю через дверь.
– Да, - ответил Коля, ещё не вполне понимая, что она хочет от него.
– Марина, а ну-ка, сбегай в главный корпус. Там тётя Маша дежурит. Попроси у неё ключ от Колиной комнаты, найди спортивный костюм и бегом сюда. А номер комнаты у тебя какой? – опять спросила она у Николая.
– Да я знаю, где он живёт, - уже из коридора крикнула Марина.
Хлопнула выходная дверь. Всё. Марины уже нет. Сейчас она увидит его, так называемый, гардероб.
– А я сейчас печку подсыплю на всякий случай, - пробормотала Елизавета Сергеевна не то Коле, не то сама себе под нос. Ей надо было занять себя чем-нибудь, чтобы немножко рассеять угнетение души, вызванное неловкостью ситуации. И она пошла в кладовку за ведром для угля.
А Коля сидел в ванне на коленках и с ужасом начал представлять себе, что сейчас произойдёт в корпусе. Вот Маринка входит в его комнату и видит богатый набор мебели: простенькая кровать, расшатанный стул и стол, застеленный газетой. Но это всё пустяки по сравнению с тем, что она увидит, когда начнёт искать спортивный костюм. А его-то и искать нечего, так как он висит на спинке кровати. А потом начнётся самое главное: Маринка захочет заодно прихватить полотенце и нижнее бельё. Коля в ужасе схватился за голову. Вот Марина оглядывается в поисках того самого «нечто», в котором нормальные люди держат бельё. А ничего такого-то и нет. Вот её взор падает на встроенный в стенку фанерный шкафчик, так сказать. Там Марина увидит одиноко висящий коротенький плащ, который Коля приобрёл в Новопольске на последние деньги, чтобы хоть немножко прикрыть замызганность костюма. Верхняя полка шкафчика кем-то, наверное, спьяну, поломана, на ней ничего не может удержаться. Надо искать что-то другое. А, вот, внизу стоят мягкий кожаный портфель. Наверное, именно в нём надо искать. Марина берёт портфель и идёт к кровати, достаёт, рассматривает и кладёт на байковое одеяло: истлевшие до дыр пару маек, обтрёпанные до бахромы на рукавах и воротнике пару простеньких рубашек, заштопанные двойными и тройными латками носки, а потом… О, ужас! Кошмар! Коля готов был вместе с грязной водой смыться в сливное отверстие. Его трусы! Только сейчас, представляя в своём измученном воображении, как Марина, это юное, тонкое, прекрасное и нежное создание, берёт своими изящными пальчиками его трусы, протёртые мошонкой до такой степени просвечивания, что даже как-то и непонятно: удерживают ли они то, что должны удерживать, или это только так кажется их владельцу? И тут только до него дошло, до какой степени нищеты он докатился. А ведь вначале же он выглядел сносно, вполне даже прилично. И если бы он в одно утро проснулся и увидел себя в зеркале таким, каков он есть сейчас, то, наверное, догадался бы, что с этим надо что-то делать. Но ведь ему иногда и к зеркалу некогда было подойти: его будили задолго до рассвета, чтобы он успел привезти отдыхающим свиные туши и колбасу, а вечером он должен был ненавязчиво прибрать за этими самыми людишками их блевотинку и гамнюшненку. И он мёл и собирал, как они любят произносить, сохраняя не тронутым своё самосознание, бытовые отходы. И приходил в свою комнату, еле успевая ополоснуться и перекусить. И что он видел в зеркале? Только пылающие мукой глаза! А пятна и протёртости появлялись постепенно, не очень заметно для уставшего глаза.
– И это ничтожество, - терзал свои волосы и бил себя по голове кулаками Николай. – Этот нищий, никчемный и жалкий человечишко имеет нахальство надеяться, осмеливается воображать себе, что он может понравиться девчонке, увлечь её мечтою о прекрасном и счастливом будущем! Что ждёт её, молодую и прекрасную, в будущей жизни с таким ничтожеством? Голодные и оборванные дети?! Да он не имеет никакого права обманывать девушку! О каком счастье может идти речь, когда не во что одеть и обуть детей? Когда к тебе всегда обращён их голодный взгляд! Навозный жук! Кретин, надутый самовозвышением. Мыльный пузырь богаче и краше тебя в тысячи раз. Умолкни и умри! Ляжь на дно! Забейся в будку и не высовывайся, чтобы не портить людям настроение своей вопиющей нищетой.
И Коля вспомнил, как здесь, вот в этой ванне, стояла Марина. Теперь они поменялись местами. Только всё наоборот. Она прекрасна была в своей наготе, а он, нищее ничтожество, смел мечтать об обладании её сокровищем, её телом, таким прекрасным, что нет на свете ни одного дворца, нет никаких богатств, которые стоили бы её одной, пусть даже случайной слезинки. И вот теперь Марина и её мама о чём-то тихо шушукаются на кухне. Наверное, Марина делится со своей мамой впечатлениями, которыми она обогатила свой жизненный опыт, перебирая его нищенский скарб. Колино сознание, зациклившись, работало только с двумя кадрами, поочередно переключая их и сопоставляя: вот он через приоткрытую дверь смотрит на красивую, обнажённую купальщицу, стоящую в ванне, и думает, что своим очарованием сможет соблазнить её, овладеет ею; а вот она, эта же самая красавица, но уже одетая, рассматривает его драные трусы и презрительно улыбается.
Всё! Пора поставить на себе жирную финишную точку! Надо похоронить себя как личность. Как разумное существо, имеющее право на элементарное уважение. Он –ничто!
Сейчас ему хотелось только одного: чтобы женщины поскорее ушли из дома. Наконец-то оставили его одного. Он сам как-нибудь выберется из своего дурацкого положения. Он склонился ниц. Ему вдруг ужасно захотелось стать маленькой собачкой. Таким лохматеньким, маленьким пёсиком, которому не нужна никакая одежда, который умильно будет заглядывать всем людям в глаза, умоляя их дать ему хотя бы кусочек хлеба, и будет бесконечно рад, когда очень большой и очень добрый дядя кинет ему косточку со своего стола от своих щедрот. И вдруг Коле ужасно сильно захотелось заскулить, завыть как щеночек. Так сильно, что ему даже показалось. Что у него уже есть хвостик, которым надо только повилять, и всё горести разметутся в разные стороны, и станет легко. И он сможет показать всем людям, какой он хороший пёсик. Такой хороший, что его надо обязательно погладить по головке и по шёрстке, что его не надо больше обижать, потому что он тоже хочет счастья. И его обязательно поймут, и больше не будут обижать. И все беды уйдут от него. И не будет больше страданий. И ему станет очень спокойно и хорошо. И он, наконец-то, хоть немножко отдохнёт. И станет счастливым. Ох, как ему захотелось спокойствия и счастья!
Ага, вот на нём уже появляется мягкая каштановая шёрстка, которая может кому-то понравиться, и этот кто-то захочет погладить и приласкать бедного пёсика, одарив его за ласковость, пушистость и покорность куриной косточкой с хрящами, а может быть и с остатками мяса. Ах, какое это наслаждение –грызть мягкую, сладкую куриную косточку.
Да, вот уже у него появились такие ушки и носик, которым можно принюхаться, взять след и прибежать к своей мечте, к счастью. И все будут тебя любить и ласкать. И никто не будет стараться содрать с тебя шкуру, чтобы сшить из неё шапку и продать её на базаре. Нет, все будут любить тебя и ласкать. Надо только стать на задние лапки. Повилять хвостиком и залаять, весело так, заливисто, чтобы все окружающие восхитились, приласкали и накормили. И всё будет хорошо. И не будет горя. Надо только попробовать стать на задние лапки и повилять хвостиком. Прямо вот сейчас. Надо обязательно прямо сейчас стать на задние лапки и повилять хвостиком. Потому что этому надо научиться как можно скорее. Потому что когда надо будет это сделать, а ты ещё не делал этого, то может не получиться. И ты не сумеешь показать людям свою любовь, и они опять рассердятся на тебя, и опять начнут спрашивать: что ты тут делаешь? И кто пустил сюда этого бестолкового пса? Гоните его вон. От него нет никакого толка.
Коля до боли сцепил руки, изо всех сил вжимая лоб в колени. Он точно знал, что если сейчас начнёт ощупывать себя, то обязательно найдёт у себя и хвостик, и четыре лапки, и лохматые торчащие ушки, и шерстку, и чёрный влажный носик. Он испугался. И не столько того, что хочет стать собачкой, сколько того, что уже не хочет быть человеком. Весь окружающий его мир стал ему в тягость. Он испугался своего желания уйти из этой глупой и жестокой жизни. И вдруг в его голове прозвучала желанной мелодией немного исправленная фраза: это сладкое слово –смерть! Как прекрасно было бы, испытав совсем ничтожную боль при разрезании вен на руке, тихо истекая кровью, уйти из этой страшной жизни. Навсегда. Тихо и спокойно.
Его спас лёгкое движение воздуха из приоткрытой двери. Коля не повернулся, ни шевельнулся. Ему было уже всё равно, что о нём думают. Его уже почти не было здесь. Дверь приоткрылась всего чуть-чуть, ровно настолько, чтобы просунуть руку и положить на пол то, что он так самонадеянно назвал спортивным костюмом. О трусах он и думать запретил себе.
– Обуви мы не нашли, - негромко, каким-то странным, глухим голосом произнесла Елизавета Сергеевна и прикрыла дверь. Коля не проронил ни звука. Нет, он не расслабился. Он, просто, обмяк. Тоска и боль рвала сердце. Теперь он точно знал, что не распорет себе вены. Он напьётся. Ха, как же, напьётся. Разогнался! Да это же для него непозволительная роскошь! Наше очень демократичное правительство, стараясь войти со своими подданными в совершеннейший консенсус, выдавливая из себя наружу заботу о сохранении, развитии и совершенствовании нравственной чистоты и духовной возвышенности своего народа, ввело талоны на спиртное. А у него, чёрного раба, не было ни талонов, ни денег на бутылку. Но зато у него была вода. Много воды. Так много, что можно было нырнуть, вернее, погрузиться и не всплывать. Совсем! Никогда! Как у Джека Лондона. Какое простое решение! И он представил себе, как женщины завтра утром найдут его голый труп в ванне. Может быть, даже кинутся оживлять его. Начнут вытаскивать тело, но, обнаружив, что оно уже отвердело, бросят всё и побегут звать скорую помощь. Ха! Скорая помощь! Какое громкое название пустой затеи. Да если бы ему удалось заболеть смертельной болезнью или получить несовместимую с жизнью травму, то он бы кинулся не за скорой помощью, а прочь, подальше от брехливого сочувствия людей, которые просто обожают смотреть на мёртвых. Они, наверное, втихую торжествуют, вытирая платочком слёзы: ага! Что? Лежишь? Думал, что ты самый умный? А посмотри, ты лежишь, а я, вот, живая, смотрю на тебе, а ты уже ничего мне не скажешь. Хватит. Отговорился. Почему она? А он что будет говорить? А ничего он не будет говорить. Только от радости большой напьётся. И вот, его тело, скрюченное и холодное, голое и мокрое, будет лежать на твёрдом кафельном полу, вызывая у окружающих брезгливость, мерзкое презрение и отвращение.
Фу, какая гадость! Коля выпрямился. Нет. Уж лучше превратиться в собачку. Тряхнул головой, рассыпая по стенам брызги. Полотенце? Он оглянулся. Точно. Полотенце лежит сверху на одежде. Он вылез из ванны и, шлёпая босыми ногами по полу, подошёл к двери и поднял полотенце. Да, всё именно так как он и предполагал. На изношенном до дыр спортивном трико лежали: рваная майка, протёртые до прозрачности кисеи трусы, заштопанные носки и обтрёпанная рубаха. В общем, полный нищенский комплект. –Да, женщины даже не спросили: «А где твоя обувь?». Нет, -бормотал себе под нос Коля. Они просто сообщили, что обувь не нашли. Такое щадящее, нейтральное сообщение. Они догадались, что запасной обуви у меня нет. Какие умные и чуткие женщины. Спаси их Боже за тактичность, за отсутствие насмешки. Так мне и надо, свинье неблагодарной. Дома жил в тепле и сытости. Никаких проблем, никаких забот. Носки порвались? Пустяки. В сторону их. Мама разберётся. Что с ними происходило, тебя нисколько не интересовало. Ты старался не видеть, что мама их штопала, чтобы бегать в них по хозяйству: на огород и в курятник. Хитромудрый, ты старался не замечать те мелочи жизни, которые нарушали твоё душевное спокойствие. А зачем? Зачем вникать во все эти мелочи жизни? Перед тобой стояла великая цель – лауреатство на международном конкурсе. Ты молча жил одной жуткой сентенцией: благо родителям уже то, что я у них есть. Ой, как страшненько. Ты изо всех сил берёг свой личный покой. Ты жил в тёплом доме со всеми удобствами, и у тебя не было никаких проблем с купанием, с полотенцем, мылом, шампунью, чистым и целым бельём. Ты не знал никаких забот. Ты умело и ловко делал вид, что всё так и должно быть. И нет необходимости кого-то благодарить. Ой, да если бы это было только так! Лукавенький! Ты же вспомни: ты посматривал на то, что делают родители, и в твоём сердце лукавом то и дело проскакивала мыслишка: «Это они делают не так. А вот то совсем неправильно. Так делать нельзя. Как он может так говорить?» Так каждый человек: встаёт утром – солнце светит. – Так и должно быть, - говорит человек. – Нет необходимости кого-то благодарить. Зачем? Поблагодарю я или не поблагодарю – всё равно солнце встанет и будет греть. Зачем благодарить? И кого благодарить? Бога? А где Он? Если Он есть, то почему допускает, чтобы с маленькой деточкой происходила беда? Если Он Всеведущий и Всемогущий, то почему допускает, чтобы с маленькой деточкой происходила беда? Ну, Алёша Строганов сказал, что Бог культурный и интеллигентный, поэтому не имеет права вторгаться туда, куда Его никто не попросил. Это мне немножко понятно. Не попросил – не надо ждать, что получишь. Бога надо пригласить прийти, потому что если Он придёт без твоего приглашения, то обязательно найдутся такие, которые, как и две тысячи лет назад, спросят: а кто Ты такой есть? А представь нам доказательства, что Ты – это Ты. И что после этого? Опять Крест? Опять муки? Или надо превращать в пыль мерзавцев? А кто мерзавцы? Разве они согласятся с тем, что они мерзавцы? Все тараканы уверены, что кухня с тортами – это их вотчина, потому что их деды и прадеды жили на этой кухне. Ой, жуткая алогичность. Нет, это уж слишком. Значит должна быть словесная формула приглашения Бога прийти к нам. И я знаю эту словесную формулу. Но вот вопрос всех вопросов – что сейчас делает Бог? Почему Он, Который любит нас, допускает, чтобы с нами и нашими детьми происходили несчастья? Вроде бы отсутствие любви и логичности. Он любит нас, но ничего не делает. Значит, Он ждёт от нас чего-то. Да, наверное так. Лично я именно так и думаю. И поэтому Бог провёл меня через эти сию секундные трудности, чтобы я понял, как неправильно вёл себя со своими родителями. И теперь, когда жареный петух клюнул мне в темечко, я зарыдал и заплакал, захотел сбежать в собачью будку. Трус! И неблагодарный подонок! Так ты хотел отблагодарить своих родителей за их заботу о тебе? Ты совершенно забыл, что они любят тебя. А ты подумал, что будет с мамочкой, когда ей сообщат, что её Коленька сам утопился в ванне? Ты подумал, что будет с папой? Сволочь! Тварь неблагодарная! Подумаешь, беда великая приключилась: трусы протёрлись мошонкой до дыр. Ой, какие страсти! Меньше мясо жрать надо, чтобы она не росла так сильно!