Мать химика

II глава
Маргарита Александровна благополучно добралась до имения, у ворот её встретила пожилая няня, с беспокойством закружившая вокруг княгини и Вани. Зайдя в просторный дом, украшенный длинным рядом высоких колонн, княгиня Павликовская передала служанке мокрую накидку, поднялась в опочивальню, где с помощью сенных девок переоделась в домашнее лёгкое платье, накинув поверх муслиновый капор с шёлковыми завязками и тонким кружевом по рукавам и подолу. Сыну велела спать, а сама спустилась в гостинный зал, где её, покорно стоя в углу, дожидалась нянюшка Варвара Никаноровна.
Маргарита Александровна села в глубокое кресло, расправив складки на своём безупречном одеянии, задумалась: как во сне протекла эта ночь, полная тревог и непонятного, необъяснимого чувства презрения - презрения ко всему свету, что некогда яростно заставил играть по своим правилам, конец которых она положила - оставила в стенах отдалённой обители, и больше никогда в жизни ей не увидеть ненавистное дитя от нелюбимого, ныне почившего мужа, от коего не видела ничего, кроме добра. Теперь всё в прошлом; решение, давшееся с таким трудом, осуществлено, совесть не терзает душу и потому нужно с надеждой глядеть в будущее.
Варвара Никаноровна робкими шагами, боясь обозлить сударыню, приблизилась к ней, спросила:
- Маргарита Александровна, где же Петенька? Когда вы вернулись, то его с вами не было.
- Он там... - ответила княгиня не своим голосом, махнув в сторону окна, говорить о чём-либо не было сил.
Варвара Никаноровна, полуграмотная, в людской простоте своей поняла по-своему жест сударыни, чувство тревоги, сжимавшее до сей поры сердце, отступило, и она проговорила как бы в подтверждении собственных раздумий:
- А, так вы оставили Петеньку у кормилицы в деревне? Это правильный выбор: там он вырастет упитанным, крепким - на парном-то молоке.
Маргарите Александровна наскучила её пустая болтовня, а упоминание о младенце острым камнем отдалось в сердце, которое она уже закрыла для него, но память о содеянном нынешней ночью вновь и вновь возвращало её к стенам монастыря вопреки воли. Княгиня зло взглянула на няню и та аж попятилась назад от этого грозного взора, а миг спустя Павликовская взяла себя в руки, сказала:
- Вели снести мне сюда чаю и пусть приготовят мне постель для сна.
- Сию минуту, сударыня, - Варвара Никаноровна окликнула служанок, передала им волю барыни, а сама бесшумно удалилась проверить: не заснул ли Ванечка?
Спустя десять дней, когда тупая боль немного улеглась, оставив лишь отголосок памяти, Маргарита Александровна велела собирать вещи: она переезжала на время в Москву, в своей собственный дом, из покон веков принадлежавший её старинному боярскому роду Беклемишевым, чьи предки служили ещё при дворе Ивана Третьего и вели посольские дела.
Первопрестольный град встретил экипаж княгини Павликовской звонким колокольным переливом. Глянув на маковку собора, она, будучи воспитанной в глубокой вере, перекрестилась, то же потребовала и от сына, сидящего рядом по правую руку; за все последние дни Иван ни разу не спросил о брате и за это одно мать была ему благодарна.
Дом Беклемишевых располагался в центре Москвы и представлял собой двухэтажное строение, чей фасад украшала лепнина прошлого века. Внутри всё было прибрано и приготовлено к приезду хозяйки: полы начищены до блеска, гобеленовые ковры встряхнуты, а старые тёмные гардины заменены на новые - более светлые. В длинных анфиладах всё оставалось по-прежнему, со стен в позолоченных рамах глядели с портретов как бы сквозь века деды и прадеды, увенчанные почётной славой.
Маргарита Александровна любила этот знакомый с детства, уютный дом; здесь она ощущала себя несколько по-иному - будто вновь сердцем уносилась в далёкое счастливое детство, окружённое заботой доброй материнской руки. Но чем дольше пребывала она в загородном поместье, тем роднее, любимее становился этот старый дом - душа погружалась в привычное течение бытия.
Управляющий Василий Яковлевич, как и подобает, спросил княгиню о путешествии, не труден ли был её путь, а получив ответ, изволил спросить: не надобно ли чего барыне?
- Вели накрыть ужин как то я люблю, а позже позаботься, чтобы мне приготовили горячую ванну и чистую постель.
- Как пожелаете, сударыня, - в раболепии, свойственное лакеям, произнёс Василий Яковлевич и пошёл отдавать приказы стряпухам и молодым служанкам, что спешили-торопились разложить вещи хозяйки, приготовить опочивальню и отутюжить чистую, накрахмаленную одежду.
На следующий день Маргарита Александровна находилась в хорошем настроении, чувствуя себя словно заново родившейся. Подписав необходимые бумаги, касающиеся денежных трат на хозяйственные дела, княгиня, решив сделать самой себе приятное по случаю возвращения в Москву, велела приготовить экипаж для прогулки по городу, в коем не была уже с момента смерти супруга, не имея склонности к посещению незваной гостьей иных знатных семей, княгиня Павликовская направилась к ювелирному дому, известного своими изысканными, редкой красоты украшениями, являющимися предметом вожделения бедняков и предметом гордости богачей за обладание столь прекрасного искусства.
Одетая в тёмное тяжёлое платье и тёплую шерстяную накидку, гармонирующую с основным предметом гардероба, Маргарита Александровна неспеша прохаживалась меж рядов, подолгу смотрела, изучала украшения, отчётливо переливающиеся на чёрном бархате. И сама она с заколотыми пышными волосами, так элегантно убранных под чёрную низкую шляпку с бусинами мелкого жемчуга по бокам была необычайно прекрасна в сий погожий осенний солнечный день, а лучи как будто специально согревали своим последним теплом поток людей, идущих туда-сюда по только им известным делам.
Поглощённая созерцанием украшений, княгиня Павликовская остановилась, пригляделась: на чёрном бархате под стеклом хранилось ожерелье, выполненное тонкими линиями словно переплетающиеся-сплетающиеся меж собой ветви деревьев, изгибающиеся в причудливые формы, а между этих "ветвей" горели-светились сочными ягодами бусины рубинов: поистине, такую дивную красоту мог создать лишь великий мастер! Маргарита Александровна как заворожённая любовалась сим произведением ювелирного искусства, зная наверняка, что оно вскоре будет красоваться на её лебединой шеи; за ценой дело не стоит, ибо красота бесценна.
К заинтересованной покупательнице приблизился ювелир - он же хозяин сего дома: несколько худощавый, высокий, с проседью в чёрных волосах, он окинул взглядом княгиню, рассмотрел её с головы до ног, убеждаясь, что пришла она не ради праздного любопытства и, подождав некоторое время, сказал:
- Надеюсь, сударыня нашли что-то по вкусу?
- Мне нужно это ожерелье, - равнодушным тоном произнесла княгиня, как если бы дело касалось пустяка.
- Сие ожерелье действительно великолепно и оно подходит к вашему лицу. Выполнено из нашего русского золота - самого лучшего золота на всём белом свете, а рубины что розы, растущие на плодородной земле.
- Я покупаю его, сегодня же.
- Сударыня, простите, но вы даже не спросили о цене... - начал было ювелир, но в душе у него заиграли ноты радости.
- За обладание красотой нельзя торговаться.
- Сударыня права: торговаться - значит обидеть мастера, - раздался подле Маргариты Александровны мужской незнакомый голос.
Княгиня обернулась к незнакомцу, что так дерзко и бесцеремонно влез в чужой разговор: его чёрные, чуть приподнятые к вискам глаза глядели несколько насмешливо, но его дорогой костюм и не менее дорогое заграничное пальто свидетельствовали о явно высоком положении в обществе. Его взор оскорбил гордость княгини и не будь вокруг столько людей, она высказала бы ему в лицо то, что думает, но, сохраняя достойное хладнокровие, Маргарита Александровна произнесла:
- Я вижу, вы, сударь, умеете поставить даму в неловкое положение.
- Помилуйте, сударыня, разве я смею обидеть даму, тем более столь прекрасную?
- Вы нахал и поэтому не смейте приближаться ко мне, - с этими словами княгиня расписалась в журнале ювелира и, объяснив, куда следует доставить украшение, развернулась и, гордо вскинув голову, направилась к выходу.
Незнакомец не отставал от неё ни на шаг и стоило им очутиться на улице, где им в лицо подул лёгкий ветер, он приблизился к ней и весьма учтиво, сняв шляпу, представился:
- Прошу сударыню извинить меня за столь дерзкое поведение, но, позвольте представиться: Корнильев Василий Дмитриевич, управляющий имением князей Трубецких, а также общественный деятель по законодательству Москвы.
- Я вижу, Василий Дмитриевич, вы не оставляете мне шанса, однако, принимая ваш вызов, преисполненный чести, позвольте же и мне назвать своё имя: княгиня Павликовская Маргарита Александровна, урождённая Беклемишева.
Корнильева окатил жар; дрожащими губами он коснулся точёной руки княгини и, склонив пред нею голову, робко, чуть запинаясь, молвил:
- Простите меня, княгиня, я и правда поступил как глупец.
- Что ж, коль мы теперь знакомы, извольте на сим откланяться... Василий Дмитриевич, - насмешливо ответила та, забавляясь его трепетным страхом.
- Коль вы изволите, я найму для вас экипаж.
- Не стоит утруждать себя, сударь. Мой экипаж всегда при мне.
Корнильев посмотрел на неё, тоска из-за столь нелепой ситуации обожгла его нутро; он видел, как Маргарита Александровна, придерживая подол, осторожно спускалась по ступеням, как, словно позабыв о чём-то, развернулась и вновь поднялась к нему, необычайно красивая в свете солнечных лучей. Он как завороженный глядел нв неё, что скажет она ему перед их незаконченным расставанием; а княгиня сквозь улыбку спросила:
- Позвольте спросить вас, сударь, уж если мы назвали друг другу имена: для чего вы ходили в ювелирный дом? Не для того ли, чтобы следить за мной?
- Помилуйте, сударыня, да разве посмел бы я? Я просто искал подарок своей супруге. но и вот... встретил вас.
"Значит, он женат. Что ж, это очень хорошо", - мелькнуло в голове княгини Павликовской, вслух она произнесла:
- А ныне что вы планируете делать? Искать и дальше подарок?
- Подарок я приобрету в любое время, а пока что у меня до вечера нет никаких дел, разве что праздно гулять по улицам и мостовым.
- Я планирую посетить парк, не желаете ли сопровождать меня?
Корнильев встрепенулся: уж не ослышался ли? Он даже незаметно ущипнул самого себя, пытаясь пробудиться от долгого сна, но всё оставалось по-прежнему и красавица-княгиня терпеливо дожидалась его ответа. Осознав, что всё происходящее наяву, Василий Дмитриевич только и смог, что ответить:
- Сопровождать вас где бы то ни было - великая честь для меня. Я согласен.
Маргарита Александровна лукаво-кокетливо взглянула на него, лицо её украшала приподнятая улыбка; более ничего не говоря, она пошла к своему экипажу, а Корнильев как завороженный последовал за ней.
Вскоре они подъехали к городскому парку, раскинувшегося у реки. Осень вдоволь позолотила некогда зелёные листья тополей, берёз и лип и они, сорвавшись под порывом ветра, мягко приземлялись на землю, обволакивая её жёлто-красным оранжевым ковром. Корнильев и княгиня Павликовская неторопливо прогуливались по аллеям широкого парка, укутанного пологом теней, бросаемых ветвистыми деревьями. Мимо спешили, проходили иные люди: студенты, мещане, благородные пары уже немолодых, по всей видимости, дворян - гордо, чинно шли рука об руку, вспоминая каждый про себя дни ушедшей безвозвратно лёгкой молодости.
Дабы не попасться на глаза случайным знакомым, которым только дай повод разнести хитрую молву, Василий Дмитриевич вместе с Маргаритой Александровной углубились в дальний край парка, под навес уютной беседки, откуда открывался живописный вид на Москву-реку, над синей гладью которой с громкими криками пролетали огромные белые чайки. На прибрежных холмах противоположного берега раскинулись и тут и там многочисленные селения, а на солнце весело переливались-блестели маковски церквей. Умиротворённая тишина, прохладный свежий ветерок, дующий с реки, приятным касанием охлаждал щёки; здесь почти никого не было, если не считать пару юноши и девицу - по виду тайных возлюбленных, что спорили о всяких пустяках. Когда и они скрылись из виду за поворотом аллеи, Корнильев взглянул на княгиню - та с отрешённым видом сидела к нему боком, устремив взор на водную гладь: о чём она думала в сий момент, какие отголоски памяти кружились в этой прекрасной головке? Он боялся первым нарушить сказочно-воздушное молчание; он просто любовался её точёным благородным профилем, её белоснежной лебединой шеей, на которую мягкими локонами ниспадали волосы. Княгиня чувствовала своего спутника, понимала все его мысли и то, зачем они здесь и для чего. Первая нарушив умиротворённое молчание, полного тёплой неги, она обернулась к нему, спросила несколько язвительно, что нисколько не задело его самолюбия:
- Так вы, Василий Дмитриевич, выбирали подарок супруге, а в конце оставили приз себе?
- Нет, что вы? Разве то не впервые?
- Помилуйте, уж если сам князь Трубецкой назначил вас своим управляющим, значит, вы стоите много больше, нежели желаете казаться.
- Вы чересчур милосердные ко мне, сударыня. Поверьте, я не столь значим, как то кажется вам.
- Следовательно, я могу не опасаться вас?
- А разве я столь опасен в ваших глазах? Ежели это так, я готов на коленях вымолить ваше прощение и удалиться навсегда.
- Мне не нужны жертвы, не нужны ваши унижения, ибо всё то со стороны кажется глупой нелепостью, придуманные лишь для того, чтобы потешить призрачное самолюбие дам.
- Вы считаете таких дам глупыми?
- Я никогда не любила пустые игры, принятые в свете разве что в качестве забавы. Вы спросите, почему? Тогда я вам отвечу. Я родилась в семье Беклемишевых, в этом старинном роде, берущего начало от бояр, что верой и правдой служили великим князьям и для которых вопросы веры являются непростым звуком, а целой жизнью, поверьте, трудно не видеть грехи и пороки, в коих потонуло нынешнее общество. И отец мой с гордостью соблюдал заветы предков. Мать моя была дочерью разорившегося помещика, что вынужден был жениться без всякой любви на девице из богатого купеческого дома, лишь бы поправить своё шаткое положение. По рассказам маман, её родители никогда не испытывали нежных чувств друг к другу - только долг держал эти несчастные семейные узы. Овдовев и заполучив наследство супруги, мой дед выдал дочерей замуж, руководствуясь только выгодой, ибо не желал видеть собственных детей в нужде и лишениях. К счастью, брак моих родителей оказался куда более счастливым: одни за другим рождались дети, но все они, кроме меня и брата, не дожили до взросления, а маман, горько пережив утрату, со всей материнской любовью окружила нас заботой и нежностью. Папан, пользуясь положением в обществе, нашёл нам с братом супругов из хороших семей. Моим мужем был князь Павликовский, ныне почивший. Наша семья схожа с домом Трубецких, и они были частыми гостями в нашем родовом гнезде.
- Мои соболезнования, сударыня. Вам, наверное, трудно было пережить смерть мужа?
На этот вопрос Маргарита Александровна не сразу дала ответ:
- Да... тяжело.., - несколько равнодушно, наигранно растягивая слова, молвила она.
Тон, с которым была произнесена последняя фраза, кольнула по сердцу Василия Дмитриевича и что-то неловкое, новое зародилось в его душе, а он хотел, силился взглянуть на красивое лицо княгини, и когда ловил её невольный взгляд, смущённо отворачивался, коря самого себя за столь нелепую трусость, когда эти глаза - завораживающие карие глаза манили его вновь и вновь за собой.
Не заметив, как то получилось, всё вокруг завертелось-закружилось между ними. Огненное пламя, испепелить их, связало эти судьбы воедино, бросив вызов всему свету вопреки устоявшимся правилам. И вот уже, с лёгкостью входя в её дом, восхищённый его богатым убранством, Корнильев видел воочию свою новую сказку, которая находилась так близко, что подчас замирало сердце и, преисполненный жаркими чувствами, охватывающих его душу, он привлекал к себе Маргариту, с жадностью упивался её медовыми устами, вдыхал лёгкий аромат её каштановых шелковистых волос. В такие мгновения Корнильев считал себя её повелителем, внутри его рождалась ревность при одной лишь мысли, что кто-либо ещё мог владеть этой сказкой, и тогда он начинал ненавидеть покойного князя, в злорадстве радуясь его преждевременной смерти - должно быть, в такие часы безбожия дьявол овладевал его душой, чтобы затем оставить Корнильева разбитым, несчастным наедине со своими грехами, когда он, остудив порывы, горько раскаивался в чёрных мыслях.
И вот за окном льёт холодный дождь со снегом - середина ноября - скорое прощание с осенью и новый шаг в белоснежную морозную зиму. В большой светлой опочивальне московского дома, окутанного мраком ночи, на резном туалетном столике близ зеркала в серебряной искусной оправе горела в подсвечнике одна-единственная свеча, не разгоняющая темноту, но делая окружающее серым, холодным. Под сводом белого полога, висевшего над кроватью подобием шатра или купола, возлежал на пуховых подушках Корнильев, с отрешённым взором уставившись в потолок. рядом с ним, отвернувшись, находилась Маргарита Александровна, пышные волосы её были раскинуты по подушке, обнажённое бархатистое плечо выглядывало из-под края одеяла. Некоторое время любовники хранили тайное молчание - каждый в своём сердце, тут княгиня потянулась и, откинув одеяло, встала с постели. Василий Дмитриевич с наслаждением любовался её стройным станом с мягкими, плавными линиями, её локоны пышными волнами ниспадали по плечам и спине; она накинула пеньюар из белого полупрозрачного муслина, не скрывающего очертания прекрасного тела. Корнильев с жадностью наблюдал, как княгиня уселась перед зеркалом, как долго расчёсывала длинные волосы и в конце, повернувшись к нему, спросила:
- Так ты не спешишь к своей жене?
- Надежда Осиповна третьего дня отсутствует в Москве - я отправил её вместе с детьми отдохнуть от городской суеты в далёкое поместье родственников; сам же я полностью в твоей власти.
Маргарита Александровна усмехнулась - лишь полутьма скрыла её недобрый взгляд, что бросила она на него, но, искренне играя роль тайной возлюбленной, приблизилась к ложу, а Василий Дмитриевич, весь вов власти её величественной красоты, окрылённый жарким пламенем, обнял стан княгини. Она прижала его голову к своей груди, гладила эти знакомые чёрные волосы, в коих можно было заметить слабый отблеск седины, и он с покорностью преданного раба принимал как милость её ласки. не видя злорадную, нехорошую усмешку на лице Маргариты Александровны.