Мать химика

XLV глава
Мария Дмитриевна Менделеева, разрешившись от бремени дочерью, кою назвали Марией - в память о старшей любимой и окрестив её, вместе с супругом поехали навещать людей, которых знали многие годы и по общению с которыми успели соскучиться. Поначалу они направились в дом Цариных, но от слуг узнали, что Царины уехали на лечение на минеральные воды и пробудут на Кавказе не менее трёх месяцев. Немного раздосадованные Менделеевы в смущении удалились, но дабы не портить себе настроение от запланированной поездки, поехали в поместье Озвенцовских, по слухам ставшее ещё обширнее и роскошнее, нежели прежде. В этом далёком тихом, но столь уютном месте, не смотря на высокомерие хозяев, чьи великие предки стяжали столько богатства, Менделеевы были радушно приняты в две пары рук, которые с такой теплотой заключили их в свои объятия.
Внутри огромного дома почти ничего не изменилось, кроме нескольких старинных реликвий рода Озвенцовских, переходивших в течении трёх столетий от отца к сыну и являли собой золотую чашу татарской работы, кинжала, давным-давно добытого в бою, и картины, на которой яркими красками была изображена охота. Сами хозяева усадьбы переменились за столько лет много заметнее: Наталья Дмитриевна, румяная, жизнерадостная, располнела ещё больше, в особенности после своих третьих родов - тяжёлых, опасных для жизни матери и младенца, но, слава Богу, всё обошлось - и не без помощи лучших лекарей из Тобольска. Что касается барина Александра Григорьевича, то за годы сытой жизни, утопающей в роскоши, светских приёмов и бесконечных балах, некогда прекрасный белокурый юноша с тонкими благородными чертами превратился в располневшего сударя - несколько морщин прорезали его чистое чело, а под глазами нависли круги - свидетельства беспечного разгульного бытия, а в самих глазах - ничто, лишь лень и усталость от всякого пресыщения. Но Наталья Дмитриевна не замечала или делала вид, что не замечает перемен, произошедших с её супругом; со стороны они смотрелись любящей парой, чьи мягкие добрые чувства свято охранялись-береглись под сенью широких липовых аллей, в стенах старинной усадьбы.
Поприветствовать гостей спустились отпрыски Озвенцовских: две дочери и сын. Девочки походили лицом на своего отца, поражая всех столь ещё по-детски нежной красотой, сын же оказался плоть от плоти своей матери - круглый, невысокий, несколько неуклюжий и всем становилось ясно, что именно он любимец в семье.
- Вот, позвольте представить, - проговорила радостная Наталья Дмитриевна, - это мои дочери - Дарья. - показала на старшую - хрупкую, белокурую девочку лет двенадцати, - а это Верочка, - добавила она, представляя вторую дочь десяти лет.
Девочки, обученные лучшими манерами, присели в реверансе, как то было положено, их светлые платья, украшенные тонким кружевом, лишь подчёркивали их красоту.
- А вот наследник нашего рода, гордость наша, - Наталья Дмитриевна взяла за руки сына, подвела к гостям, - его зовут Дмитрий, но все его уже называют Дмитрий Александрович.
Рассказывая о своём последыше, что с таким трудом достался ей, Озвенцовская расплывалась в улыбке, лицо её в таким мгновения озарялось неким светом, и казалась она тогда весьма приятной и даже красивой.
За завтраком Дмитрий долго выбирал еду, потом недовольно что-то катал в тарелке, то и дело посматривая по сторонам и зевая. В каждом приличном обществе столь скверное поведение отрока зачли бы весьма неприличным и даже постыдным, но князья Озвенцовские, души не чаявшие в своём отпрыске, на которого возлагали столько надежд, не только не бранили его, но даже не высказывали ни единого замечания, а Дашенька и Верочка в это время с чувством невысказанной ревности поглядывали то на родителей, то на брата, а когда их глаза встречались со взором гостей, стыдливо отворачивались, и поняла тогда Мария Дмитриевна, что их рождение не было желанным.
После чая с кусочками сахара мужья и супруги разошлись: дамы спустились по широкой парадной лестнице в сад, разбитый вокруг дома. Сад этот напоминал парк с широкими тропинками меж аллей лип, крытой беседкой у пруда, в центре которого стоял старинны й фонтан. Всё здешнее место, наполненной негой и мягкой тишиной под сенью деревьев, казалось райским уголком, наполненного счастьем - но то казалось попервой, если бы Мария Дмитриевна не видела испуганные, несчастные лица Дарьи и Веры, столь ненавидимых собственными отцом и матерью, но мысли об этом Менделеева держала в себе, ей отчего-то стало неловко находиться в столь дивном саду, в этой роскошной усадьбе, прячущей за своими чертогами далеко не добродетельные душевные волнения.
Княгиня Озвенцовская старалась не замечать несколько задумчивого лица гостьи, списав сие на зависть, но зато сама, разрумяненная жарой, пышнотелая, в красивом малиновом платье и кокетливой шляпке, говорила всякое и многое, поддерживая Марию Дмитриевну за локоть. Вместе они, пройдясь-прогуливаясь туда-сюда, сели на скамью у пруда, широкая тень рябины сокрыла их прохладой от летних лучей. Тихо, мирно плескалась водица из фонтана, медленно плыли по небу пушистые облака. Время, казалось, остановило свой бег - ненадолго, но лишь затем, чтобы позже вспоминать эти самые прожитые мгновения с приятной грустью в сердце. Первая тишину прервала Наталья Дмитриевна, лицом обернувшись к Менделеевой:
- Ах, как хорошо, что вы, наконец, вернулись в родные края. Мы все - ваши друзья так скучали по вам и молились за ваше благополучие. Правда, несколько месяцев назад приезжал ваш брат Василий Дмитриевич со своей супругой, пробыли неделю в Тобольске и уехали обратно.
- Василий был здесь? - удивлённо спросила Мария Дмитриевна, только что узнав об этом.
- Да, а разве он не писал вам?
- Нет, к сожалению. После женитьбы наши с ним дороги разошлись. Брат выбрал Москву, где стал важным человеком - не в пример мне.
- Не стоит так недооценивать себя. У вас, Мария Дмитриевна, прекрасные муж и дети - это ли ни истинное женское счастье?
- Возможно, вы и правы, - немного помедлила, спросила, - вы лично общались с Василием? Вы видели его?
- Конечно, он приезжал к нам с супругой Надеждой Осиповной. Мы многое болтали, вспоминали вас...
- И... брат в полном здравии?
- Насколько мне показалось, да. Василий Дмитриевич выглядел весьма довольным, на нём красовался заграничный костюм, а супруга его была одета по самой последней моде. Честно сказать, я надеялась, что они пробудут значительно долгое время: ведь, как-никак, брат ваш родился и вырос здесь, и Тобольск его родное место. Но, к сожалению, Василий Дмитриевич уладил здесь кое-какие дела... да, а вы не знаете?
- О чём? И какие дела могут быть здесь, кроме старого поместья?
- Ах, душенька, Мария Дмитриевна, сказанное мною разобьёт ваше сердце.
- Господи, да что случилось? - в напряжении воскликнула Мария Дмитриевна и сама испугалась собственного голоса.
Княгиня Озвенцовская на миг опешила, впервые видя её такой встревоженной, но, взяв себя в руки, проговорила как можно более ровным, спокойным голосом:
- Василий Дмитриевич решил продать родовое поместье вместе со всеми землями, входившие в него. Это столь важно для него, ибо сие имение приносит меньше дохода из-за отсутствия хозяина, аналог на него чрезмерно высок. Выходит, ваш брат теряет больше, нежели получает, а ведь для проживания в Москве нужны немалые средства.
- Выходит, он решил порвать со всем, что так дорого моему сердцу, - почти шёпотом сказала как бы сама себе Мария Дмитриевна и добавила более громко, - и кто же собирается выкупать данное поместье?
- Не обессудьте, душенька, но ради всеобщего спокойствия я взяла расходы на себя.
Менделеева чувствовала, как слёзы жгут ей глаза и она приложила все силы, дабы не заплакать перед лицом княгини, которая, ясно осознавая чувства, творящиеся в её душе, взяла по-дружески её руки, тихо сказала:
- Может статься, так будет лучше, Мария Дмитриевна.
- Нет, это я должна благодарить вас, что именно вас достанется дом, некогда принадлежавший Евдокии Петровне, а не кому-нибудь другому. Моя благодетельница высоко ценила вас и полноправно вам доверяла.
- О, Боже, что вы говорите?! А я думала, будто графиня меня на дух не переносила, Царствие ей небесное.
- Бабушка была дамой несколько сухой, жёсткой - но то внешнее проявление для людей несведующих. В глубине своего сердца она носила столько тепла, столько любви к родным и близким, что, знай о том кто ещё, то пал бы ниц пред нею и нарёк бы ей святой. Вот отчего мне грустно расставаться с тем местом - как отпечаток памяти прожитых счастливых лет.
Долго ещё они, словно лучшие подруги, обсуждали дела житейские, с тоской вспоминали людей, покинувших этот бренный мир. Воротились в дом в тот миг, когда Менделеев обсуждал с князем Озвенцовским семейные реликвии, хранящиеся на самом видном месте в гостинной зале - как символ прошедшей эпохи древнего рода. Разглядывая внимательно чашу тонкой чеканной работы с изображёнными на ней причудливыми орнаментами, Иван Павлович поинтересовался самой историей этой чаши, которой по меньшей мере не менее двухсот лет.
- Эта чаша передаётся в нашем роду из поколения в поколение, и как поведал некогда мой отец, её добыл мой предок во время похода на Казань. То же можно сказать и про этот кинжал, - князь указал на стене висевший закутанный кинжал в ножнах, - его добыли при разгроме крымского хана. Некогда он принадлежал одному мурзе, а ныне украшает стены моего дома.
В гостиную вошли женщины. Менделеев взглянул на Марию Дмитриевну и по её грустному лицу понял, что стряслось нечто плохое, которое она пыталась скрыть за вымученной улыбкой.
- Как вам понравился наш сад, Мария Дмитриевна? - учтиво спросил Озвенцовский.
- Я нахожу его прекрасным, - ответила она, стараясь придать своему выражению лёгкую радость.
Иван Павлович знал, чувствовал супругу как никто другой. Он также знал, что Мария Дмитриевна лишена всякой зависти, на которую можно было бы списать подавленное настроение. Но решив поговорить с ней наедине, Менделеев испросил позволение покинуть поместье, хотя Наталья Дмитриевна упрашивала их остаться до ужина.
- Извольте, сударыня, раскланяться на сей раз. Ждут дела да заботы, - ответил Иван Павлович.
- Только обещайте приезжать в гости как можно чаще, - великодушно отозвалась княгиня, целуя Марию Дмитриевну на прощание.
Как только тарантас выехал за пределы усадьбы и покатил по широкой дороге, петляющей меж холмов и полей, Менделеев расспросил супругу о горе, отпечатавшегося на её лице, Мария Дмитриевна не стала ничего скрывать, всё поведала-рассказала о том, что узнала, в конце попросила свести её на погост, взглянуть на могилы милых её сердцу людей. Иван Павлович не стал противиться или как-то отговаривать её - по крайней мере то был долг любящей дочери и внучки посещать место вечного сна своих предшественников. Тарантас свернул с главной дороги и направился вдоль леса к воротам погоста.
Долго стояла Мария Дмитриевна у могилы, где покоились бренные останки графини Евдокии Петровны, и слёзы текли по её смуглым щекам.
- Прости нас, бабушка, что не сберегли подаренное тобой - то, что было для тебя так дорого. И как грустишь ты, наверное, в вышине, откуда наблюдаешь, как наследие твоё рвут на части.
Чуть поотдаль над надгробием возвышался Иван Павлович, весь бледный, с жалостью во взоре. Тоска супруги передалась и ему, но сколько душевных сил приложил он, дабы не выдать гнетущее состояние, сковывающее его изнутри.
Поздно вечером, после чаепития с пирогом, уложив детей спать, а младшую Машеньку передав нянюшке, Менделеевы спустились в густой, почти дикий сад, поросший можжевельником и соснами. На небе загорелись блеклыми точками звёзды, воздух был тёплый и в то же время свежий: природа благословляла живущих на земле и всё было бы хорошо, если бы не тяжкий камень, лёгший на сердце.
Мария Дмитриевна села на старую скамью, взглянув на мужа, проговорила:
- Теперь княгиня Озвенцовская получит лес, что некогда продала бабушке, задаром, ибо он отойдёт ей вместе со всем поместьем. Хитра, ох и хитра.
- Оттого и живёт она в такой роскоши, окружённая богатством. Это скромным, честным людям выпадает на долю все удары судьбы.
- Но ведь это несправедливо.
- Может, и так, да только честным на душе легче и спится слаще, ибо совесть не мучает, не терзает душу. А силы всегда можно найти в молитве, - он замолк, усталым взором окинул кроны высокой сосны, уходящие высоко-высоко к тёмным небесами.