Мать химика

XXXI глава
После встречи в доме Поляковых Евдокия Петровна, поначалу энергичная, отдохнувшая, почувствовала себя хуже прежнего. Она решила не ехать в Тобольск, а остаться в загородном имении - скромном, далёком от роскоши, но зато таким уютном, тёплом. Слуг известили заранее о приезде графини, и когда она вместе с Менделеевыми приехала домой, их встретили накрытый стол, горевший камин и полный порядок: по части чистоты хозяйка была особенно критична. Спровадив внучку в город, Евдокия Петровна приказала готовить ванну и тёплую постель. На следующий день она не встала с постели. слуги пригласили местного доктора, тот долго провёл время у изголовья больной, перед уходом оставил лекарства, которые требовалось принимать трижды в день: ранним утром, в обед и перед сном. Следить за графиней, помогать ей согласилась молодая расторопная девка Глаша, не особо отличающаяся умом, но зато безоговорочно преданная и исполнительная. Доктор подробно втолкал ей, что требовалось делать, какая доза лекарств необходима, чем можно, а чем нельзя кормить графиню.
- Организм барыни слишком истощён, желудку трудно переваривать тяжёлую пищу и потому необходимо исключить жаренную, твёрдую, слишком солёную пищу, не давать выпечку, только постное.
- Хорошо, я поняла, - кивнула в ответ Глаша.
Графиня лежала под ворохом одеял: бледная, совсем иссохшаяся, щёки ввалились, под глазами залегли чёрные круги. Время от времени она открывала глаза, просила воды и тут же добрая рука Глаши подносила к её тонкому рту живительную влагу.
Через неделю - после приёма лекарств Евдокия Петровна почувствовала себя значительно лучше. Теперь она могла, прислонившись к подушке, сидеть на кровати, а верная неотлучная служанка кормила её супом из ложки. Потом вдруг графиня захотела спуститься на первый этаж в гостиную. Глаша помогла ей надеть халат и спуститься вниз по лестнице. В гостиной Евдокия Петровна села на софу, укрывшись пледом и отозвав служанку, уставилась в небольшое деревянное окно, в котором заметила падающие белые хлопья снега - последний снег в этом году. "Дожить бы до лета", - пронеслось у неё в голове, а глаза, оторвавшись от созерцания зимнего сада, пробежали по деревянным стенам комнаты, украшенных лишь портретами предков. Это старинное поместье, этот старый деревенский дом был лишь в её распоряжении, подаренный супругом сразу после свадьбы. Ныне, когда она смогла расширить земельные владения благодаря покупки леса, то пришло время передать имение в надёжные руки, а именно Василию, как её наследнику и любимому внуку, но и о Марии не стоит забывать.
На следующий день Евдокия Петровна пригласила нотариуса для оформления завещания. Нотариус, молодой, скорый, быстро составил необходимые документы, а графиня слабой дрожащей рукой поставила в них подписи.
- В Тобольске мой начальник поставит нужные печати, а после письмом известит вашего наследника о передачи ему поместья, - проговорил нотариус, складывая документы в сумку, - если появятся какие-либо вопросы или изменения, немедленно известите меня, сударыня.
- Хорошо, - слабым голосом, покашливая, ответила Евдокия Петровна.
Когда нотариус ушёл, графиня приказала подать ей чернила и бумагу - она решила известить Марию о своём состоянии, но более всего, желала видеть её, пока оставалось время. Менделеевы получили письмо лишь через неделю и, не долго думая, собрали необходимые вещи, дабы пожить несколько дней в старом поместье, о чём слёзно молила графиня. Приезд их оказался запоздалым: Евдокия Петровна более не вставала с постели, отказывалась принимать трапезу - даже простой суп на курином бульоне не могла вкушать больше двух ложек. К тому времени доктор приезжал чуть ли ни ежедневно, осматривал больную, слушал пульс и, оставляя необходимые лекарства, удалялся, ничего не говоря.
Первым к графине явился Василий. Когда до него дошла весть о недуге бабушки, он оставил все свои дела и в тот же день, наняв экипаж, выехал в имение. Очутившись в её комнате, его былая уверенность улетучилась и, присев у края ложа, всматриваясь в лицо больной, он вдруг явственно почувствовал сердцем, что ничем помочь не может.
Евдокия Петровна приоткрыла глаза - она тоже чувствовала присутствие другого - только родного, молодого, здорового человека. Высохшей рукой графиня пошарила вокруг себя и, наконец, отыскав тёплую ладонь Василия, сжала её в своих пальцах, что-то бессвязно прошептала еле слышно. Не поняв с первого раза сказанного, молодой человек наклонился, до его уха донеслось лишь одно: "Духовника... отца Макария..." Всё его тело охватила дрожь, он знал, что значит сия просьба и горькие слёзы жалости скатились по его щекам.
Чету Менделеевых встретил у крыльца Семён Архипович, по его бледному лицу и покрасневшим глазам Мария осознала истинное положение вещей. Все трое осторожно ступили в комнату, там у ложа графини стояли Василий и Глаша, а чуть поодаль с Писанием в руках хаживал отец Макарий, сильным голосом читал отходную молитву. Мария приблизилась к кровати, маленькая, располневшая, в тёмном широком платье и белом чепце, она не мигая глядела в бледное, точно маска лицо Евдокии Петровны и не могла поверить, что та, которая умирает, её бабушка, некогда энергичная, строгая, но в то же время добрая к родным и близким.
Графиня зашевелилась, глубоко вздохнула и приоткрыла глаза; все разом замерли в ожидании то ли чуда, но ли неизбежности. Умирающая обвела их всех мутным взором, но видела ли она кого-нибудь, того никто не ведал. На какое-то время она остановилась на Марии и тихо так, слабым голосом подозвала её к себе, велев остальным отойти в другой угол. Когда вокруг ложа рассеялось кольцо, Евдокия Петровна чуть приподняла голову к склонённой Марии, тихо, чтобы сказанное осталось лишь между ними двумя, проговорила:
- Машенька моя, любимая, ты здесь, а я уж боялась не увидеть тебя. Времени остаётся совсем мало... и сил тоже... В моём шкафу, в закрытом небольшом сундуке, ключи которого спрятаны под матрасом этой кровати, хранится некоторая сумма денег - это тебе, и ещё... Там же, на верхней полке шкафа, хранится в бархатном плате старинная икона Богородицы, принадлежавшая когда-то ещё моей бабушке, ныне она тоже твоя. О всём том, что услышала, брату твоему Василию ни слова - ему и так достаётся всё это поместье, а он жадный, на него не рассчитывай...
Графиня вновь улеглась в подушки, тяжело задышала: каждое слово досталось ей с великим трудом. Немного так полежав, она вновь открыла глаза и велела подозвать внука, Василий, еле сдерживая слёзы, покорно опустился на колени рядом с сестрой и оба они грустным взором обратились к бабушке. Евдокия Петровна уже не приподнимала головы, слишком слаба стала, но разум не покинул её - это-то и придавало ей уверенности.
- Дети мои, - проговорила графиня как бы в последний раз, - берегите друг друга, поддерживайте. Ты, Машенька, держись Ивана Павловича, люби его - он хороший муж. Ты, Васенька, поезжай в Москву - там тебе будет лучше. Цариным не верьте, держитесь стороны Натальи Дмитриевны: она хоть лицемерка, но благородных кровей; Царины же мещане, разбогатевшие мещане: нет в них благородства и веры им нет. Остальное же пусть идёт, как того требуется... А теперь оставьте меня все, я хочу поспать...
Последняя просьба была исполнена в тот же миг. Все присутствующие покинули почивальню, где царил спёртый воздух, смешанный с запахом лекарств, и спустились в гостиную. Семён Архипович пошёл на кухню сделать распоряжение на счёт ужина. Вскоре был накрыт стол, за ним в полном молчании вкушали трапезу Менделеевы, Василий и отец Макарий; тусклый свет, бросаемый свечой, рассеивал густой полумрак желтовато-серым отблеском.
Когда совсем стемнело, все четверо опять поднялись в комнату Евдокии Петровны, верная Глаша с подсвечником в руке ожидала их прихода у двери. Вошедши в почивальню, она заметили, что графиня осталась в той же позе, что и тогда, когда она заснула. Служанка поставила подсвечник у изголовья, руки её судорожно дрожали, она даже боялась хоть на миг взглянуть в бледное лицо барыни. Отец Макарий подошёл к ложу, осторожно приложил большую ладонь на лоб Евдокии Петровны и тут же ощутил мертвецкий холод и капли пота, выступившие на этом челе. Выпрямившись во весь рост, святой отец глянул на стоящих позади Марию и Василия, на Ивана Павловича, тихо молвил:
- Покинула сей бренный мир душа Евдокии Петровны. Я буду читать молитву и вы молитесь за упокой.
Донеслось всхлипывание, а затем последовал тихий плач Марии, все присутствующие у ложа усопшей перекрестились, отец Макарий стал читать канон нараспев:
- Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечного новопреставленной рабы Твоей, Евдокии, и яко благ и Человеколюбец, отпускаяй грехи и потребляяй неправды. Ослаби, остави и прости вся вольная её согрешения и невольная, возставляя её во святое второе пришествие Твоё в причастиях вечных Твоих благ, ихже ради в Тя Единаго верова. истиннаго Бога и Человеколюбца. Яко Ты еси воскресение и живот, и покой рабе Твоей, Евдокии, Христе Боже наш. И Тебе славу возсылаем, со безначальным Твоим Отцем и с Пресвятым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
- Аминь, - тихо вторили отцу Макарию миряне, перекрестившись.
Мария больше не глядела на ложе, где в полном покое застыла вечным сном усопшая. По щекам её текли слёзы безвозвратной потери той, что всегда оставалась рядом и которая заменила ей и отца, и мать, но вместе с тем в душе её родилось, смешалось и иное чувство - внутри себя, во чреве Мария вдруг почувствовала некое движение и, осторожно приложив ладонь на слегка выпуклый живот, приметила-ощутила первые толчки.