История моих ошибок. Часть 5. Глава 47

Глава 47. Новые знакомые

В очередной раз я начинала жизнь с нуля, правда, в отличие от неожиданно сразившего меня вдовства, я не так остро и трагично воспринимала теперь свое одиночество. Все-таки страшнее смерти или неизлечимой болезни любимого человека, кем бы он ни приходился тебе, наверное, нет ничего на свете. И чем сильнее любишь, тем дороже заплатишь за эту потерю. Мое горе всегда оставалось со мной, терзая сердце и выматывая душу, поэтому я и стремилась принять хоть и горькое, но, как мне тогда казалось, необходимое лекарство, чтобы выжить, не разрушить окончательно свою психику и здоровье — построить новую семью, не по безумной любви, а как у большинства людей, которые вступают в брак: потому что время пришло свить собственное гнездо, населить его своими птенцами, а потом растить и любить их, заботиться о них, чтобы жизнь была наполнена смыслом. Я оплакивала погибшего мужа ежедневно в течение девяти лет, в одиночестве, так, чтобы этого никто не видел, до того момента, когда услышала от доктора заветные слова: «Женщина, вы беременны!» Только мой сыночек, такой долгожданный и выстраданный мной и, наверное, подаренный мне Господом как вознаграждение за перенесенные испытания, полностью вернул меня к жизни, но до этого события тогда еще оставалось целых четыре года. Я не знаю, как будут ко мне относиться мои дети, когда я стану старой и немощной, возможно, станут мной тяготиться и не захотят ухаживать и тратить свое время и силы, как поступают теперь многие взрослые дети, отказываясь от стариков — все равно, я безмерно счастлива уже тем, что они у меня родились, подарив мне огромное, ни с чем не сравнимое, счастье материнства, возможность растить их, общаться с ними, учить их, открывать для них этот прекрасный и удивительный мир. Они наполнили мою жизнь таким счастьем и такой любовью, что я готова простить им все, тем более, что выросли они хоть и не идеальными, но порядочными людьми, жаль только, что историческая эпоха им выпала непростая.
Коллектив библиотеки оказался малочисленным: вообще-то в штате было четыре ставки, но во время моего прихода в институт, начальница, почти пятидесятилетняя старая дева, находилась в отпуске по уходу за ребенком — осложнение после весело проведенного лета. Когда я ее впервые увидела, помню, подумала: «Мамочка моя родная! У кого же поднялась рука, а вернее, совсем другое место, чтобы приголубить этого монстра! Видно, уж очень крепко мужичок надрался водочки, если не разобрал, кто перед ним стоит, или, скорее, лежит!» Мои подружки из центральной библиотеки, предупредили меня, когда устраивали на работу, что заведующая — сущая ведьма, но надеялись, что материнство ее изменит в лучшую сторону. Наивные! Как они ошибались! Ребенок не просто был ей не нужен — выйдя на работу, она сдала кроху на пятидневку в ясли и, забирая его на выходные, страшно раздражалась и жаловалась, что никуда не может из-за него пойти, а привыкла вести светскую жизнь. Наверное, она считала, что раз закончила заочно вуз, в названии которого фигурировало слово «культура», значит теперь принадлежала к высшему свету, сливкам общества, богеме. Отталкивающая внешность и злобный характер были ничто по сравнению с ее манерностью, высокомерием, вульгарностью и глупостью — воистину, редкий экземпляр. Она была приятельницей заместительницы директора той самой крупной библиотеки, где я когда-то немного поработала, поэтому, чувствуя себя под защитой могущественной подруги, вела себя просто вызывающе: хамила направо и налево, подворовывала дефицитную литературу и откровенно издевалась над подчиненными. Мне несказанно повезло: первые десять месяцев моей работы на новом месте прошли в отсутствии этого гоголевского персонажа, поэтому довольно спокойно и интересно.
В это время замещала нашу «светскую львицу» женщина-библиограф, лет тридцати пяти, очень располневшая после рождения двоих детей, умная, веселая, доброжелательная, счастливая в браке, закончившая МГУ и успевшая даже прожить восемь лет за границей. Она была интеллигентным человеком, много повидавшим, поэтому слушать ее было интересно и познавательно, ведь мы в то время обитали за «железным занавесом», понятия не имея о том, как живет весь остальной мир. На экскурсии в обитель зла и растления вырывались лишь единицы, да семьи ответственных работников, которые, в большинстве своем, вернувшись на родину, ощущали себя посвященными в недоступную для всех остальных тайну и держались, как отдельная каста жрецов, не желая якшаться со всяким сбродом, которому не дано было выезжать за рубеж. Валя была лишена снобизма напрочь, поэтому и работать, и общаться с ней было одно удовольствие. К тому же скоро выяснилось, что мы с ее мужем земляки, и, поскольку его многочисленные родственники без конца приезжали в Москву: то в командировку, то пройтись по магазинам, то просто погостить, а потом неизменно возвращались на родину, у меня появилась возможность передавать матери и сестре посылки, которые могли бы повредиться , если бы я их отправила по почте. У Вали были очаровательные дочки, музыкально одаренные, младшая даже сочиняла собственные произведения. Муж тоже старался порадовать любимую супругу: все покупки для семьи делал именно он, объезжая на машине окрестные магазины, одевал жену в самые модные и дорогие импортные шмотки, дарил цветы и оказывал прочие знаки внимания. В общем, в семье, как и в душе у Вали царили покой и гармония, которые распространились и на меня, видимо, от того, что мы находились вместе целыми днями на работе. Она была мудра, поэтому я всегда с ней советовалась, правда, не всегда следовала ее наставлениям, о чем позднее неизменно жалела.
Однажды со мной произошел такой случай. Я пришла на работу в институтскую библиотеку в начале января, поэтому ставку старшего редактора, на которую долго и безуспешно искали сотрудника, в конце года благополучно сократили, заверив Валю, что непременно вернут, как только появится человек. Однако я появилась, а должность моя что-то запаздывала, поэтому я временно работала на ставке библиографа, то есть Вали, а она временно исполняла обязанности заведующей, так что я не висела в воздухе, но как только наша монстриха вернулась бы из декретного отпуска — вот тут я автоматически оказывалась на улице, если бы мою ставку не успели вернуть. В это же время из института уволилась женщина-патентовед, и начальница отдела кадров пришла к нам в библиотеку, чтобы спросить, нет ли у нас подходящих для этой должности знакомых. Я сразу сказала, что знаю такого человека: это была страшная на лицо и очень занудная дама, о которой я уже упоминала в одной из предыдущих глав.
Она все время ныла по любому поводу: и муж ее, простой деревенский парень, ее раздражал, и подруги все были сплетницы и хамки (в чем я нисколько не сомневаюсь), и щеф на работе ел ее поедом, вынуждая уволиться. По образованию она была учительницей русского языка, но муж ее устроил в Сережин институт лаборанткой. Однако, обсчитывать результаты физических экспериментов ей, видимо, было не по силам — вернее, не по уму, судя по бесконечным нареканиям со стороны начальника, поэтому она подсуетилась и закончила патентные курсы, а с них отправилась прямо в патентный институт на учебу. Вот ее-то я и порекомендовала. Когда я позвонила ей и сказала, что ее ждут на собеседование, она очень обрадовалась, но, к сожалению, ничего не сделала для того, чтобы произвести хорошее впечатление при встрече. Вот, что мне потом рассказала кадровица: «Где ты только такое чучело нашла? Она же страшнее атомной войны, а выражение лица такое, как будто она ежедневно пьет с утра до ночи, но не спиртное, а уксус! И специалист она никакой — не смогла ответить на половину вопросов. Нет, Наташа, не обижайся, но мы ее не возьмем! У нас хороший коллектив» ( кадры, 1-ый отдел, секретариат директора, референт-переводчик и т.д. - действительно, теплая компания).
Я поинтересовалась, какие вопросы ей задавали — оказалось, и впрямь немудреные, потому что я, не имея за плечами патентных курсов, но поработав в одноименном отделе, ответила на все, не моргнув и глазом, чем несказанно удивила серьезную даму. Она воскликнула: «Чего же ты мне мозги-то пудришь, присылая каких-то убогих, когда сама — готовый специалист! Все: завязывай с библиотекой — мы тебя берем! И зарплата у тебя будет в полтора раза больше, чем здесь.» Валя ее поддержала: «Конечно, иди, вдруг нам ставку не вернут - ты вообще на улице окажешься! А твоя знакомая, если она тебе, действительно, друг, должна понять, ведь, во-первых, она не подошла, а во-вторых, у нее есть не только работа, но и муж, а ты одна в целом мире, да и находишься здесь на птичьих правах» Мои возражения по поводу «непорядочности» такого поступка они дружно отмели. Но я в то время была такой дурой, что не послушалась их. Когда я передала своей знакомой, что она не подошла, та разозлилась: «У них очень высокие требования! Им никто не подойдет!» Я попыталась возразить: « Им просто нужен специалист, который сможет работать в Патентной библиотеке, а ты не знаешь ни одного иностранного языка — как же ты будешь проводить проверку на новизну или чистоту?» Она презрительно ответила: «Такого им не найти!» «Уже нашли — предложили мне, но я согласия пока не дала, хотела сначала рассказать тебе - узнать твое мнение — для меня это единственный выход из сложной ситуации, ведь мою ставку могут не вернуть в штатное расписание.» Как же она разозлилась! Прокричала в трубку: «Если ты займешь мое место — я тебя больше знать не хочу!» И я отказалась от интересной работы и хорошей зарплаты, потому что не хотела поступать непорядочно.
Такая же ситуация описывалась в повести Юрия Трифонова «Обмен», очень популярной в то время. Там главный герой сам устроился на место, которое подыскал для своего друга — и его все осуждали и презирали за такое шкурничество. Надо же: как поменялась наша жизнь и мораль - теперь его поступок считался бы логичным и естественным, а меня бы сочли идиоткой, и были бы абсолютно правы. Кстати, эта дама нашла способ очень жестоко отомстить мне за мое глупое благородство буквально через несколько месяцев.
Кроме Вали в институтской библиотеке обитало еще одно существо — именно обитало, а не работало, потому что вся ее деятельность сводилась к бесконечным опозданиям - на часы, а не минуты, перекурам, чаепитиям и постоянным походам в туалет. По всей видимости, она страдала сразу от нескольких болезней: хронических запоров и одновременно циститов, а также недержанием речи, волчьим аппетитом и безудержным желанием заниматься сексом где угодно, когда угодно, и, главное — с кем угодно. Эта одержимость отразилась даже на ее фигуре и, особенно, походке: она передвигалась в развалочку на широко расставленных кривых ногах — похожая деформация ног наблюдается иногда у кавалеристов, проводящих много времени верхом на лошади, только у них максимальное расстояние между конечностями находится в области коленей, а у Клары — прямо в рабочей зоне, между бедрами. Работать ей было некогда, поэтому пахать за нее приходилось и Вале, и мне. Девица оказалось еще и нахальной: постоянно забывала дома приготовленные бутерброды, или, по ее словам, отдавала их по дороге на работу бездомным собакам — в общем, питалась за наш счет. Я имела неосторожность пригласить ее летом к себе на выходной, чтобы сходить на речку, так она повадилась приезжать ко мне еженедельно, и, чтобы отделаться от нее, мне приходилось придумывать какие-то причины, по которым я сама вынуждена была уезжать из дома. Естественно, она всегда являлась с пустыми руками, но при этом с припасенным в сумке отрезом ткани, чтобы я ей чего-нибудь сшила на халяву. Сейчас я бы в один момент скинула со своей шеи эту паразитку, а тогда почему-то стеснялась. Мне казалось, что взрослый человек должен сам понимать, что поступает некрасиво. Не зря еще Сережа мне говорил: «Наточка, у тебя удивительный талант: сажать людей себе на шею!»
Была у нас еще куча знакомых - так называемые «околобиблиотечные круги», с которыми мы отмечали праздники, вместе работали на субботниках и танцевали на вечерах. В этих кругах вращались как женщины -наши приятельницы, так и мужчины, с которыми мы с Валей дружили, а Клара спала. Появился у меня и воздыхатель, который смотрел на меня с нескрываемым обожанием и пытался угодничать и льстить, расточая комплименты. Он был на пару лет старше Ильи и уже успел поседеть, поэтому напоминал мне не вполне закончившего линьку беляка и получил невинное прозвище Зайчуля. Он был милым интеллигентным человеком, одержимым идеей воздать должное одному известному российскому ученому, а именно написать о нем книгу, поэтому исправно посещал как нашу институтскую, так и Историческую библиотеку, пытаясь обнаружить в старинных фолиантах и журналах неизвестные факты его биографии. В конце лета он попросил меня помочь ему в этом занятии, так что я несколько дней провела в пропахших книжной пылью читальных залах одной из крупнейших библиотек Союза, поражаясь ее нищете и даже убожеству - как же надо было не любить свою страну, чтобы держать культуру на таком голодном пайке! Впрочем в двадцать первом веке такое финансирование, наверное, показалось бы не просто щедрым, а даже расточительным.
В первый год моей работы в институтской библиотеке меня даже больше, чем временная ставка, волновали две проблемы: нежелание Ильи дать мне официальный развод, что, кроме всего прочего, создавало мне материальные проблемы, и вполне ощутимые — с меня ежемесячно брали налог за бездетность — эти деньги государство передавало в виде дотаций многодетным семьям, главным образом, проживающим в Средней Азии, так что нынешние гастарбайторы, хлынувшие в Москву из бывших союзных республик, чтобы строить столичные дома или мести проспекты и скверы, - это те бывшие детки, которых вырастили их неработавшие мамаши и на мои деньги.
Вторая проблема казалась вообще неразрешимой: отец, проживший к тому времени в моем доме уже два года (ничего себе — на месячишку просился, чтобы сбежать от милиции!) не собирался никуда уезжать. Сначала я пыталась разговаривать с ним по-хорошему, объясняя, что квартира однокомнатная, а я взрослая женщина, и мне нужно как-то устраивать свою жизнь, поэтому пора уже возвращаться домой — сколько можно гостить! Я думала, что он упорно не желает меня слушать потому, что его такая комфортная жизнь устраивает — он был на полном моем обслуживании, даже чашку за собой не споласкивал. Я привозила все продукты из Москвы, покупая их или в обеденный перерыв, или после работы, хотя он прекрасно мог съездить пару раз в неделю в столицу, закупить все необходимое и вернуться домой не в час пик, когда в автобус можно было втиснуться только с огромным трудом, что мне и приходилось делать ежевечерне.
Зато он целыми днями помогал моей знакомой, поставившей мне раскладушку в комнате соседей после Сережиной гибели. Сначала он сидел с ее старшей дочерью, причем не просто сидел, а кормил ее, укладывал спать, гулял, водил на разные кружки и в поликлинику — делал все то, что полагается заботливому дедушке, горячо любящему свою внучку. Правда, живя у себя дома, он почему-то полностью игнорировал своего родного внука, который, кстати, очень походил на деда и лицом, и характером. Когда же у «раскладушки» неожиданно родился сын (которого мне показали только один раз в темной комнате, не включая свет, одетого в глубокий чепчик, закрывающий пол-лица, не пожелав даже взять его на руки, несмотря на то, что он громко плакал в детской кроватке, естественно, купленной моим отцом), папаша просто свихнулся. Я-то ни о чем не догадывалась, пока не обнаружила письмо от отцовского брата, уже после его отъезда. В письме прямо говорилось: «Бросай свою подмосковную шлюху и возвращайся домой. Поедем с тобой на лодке по реке, проведем лето на природе. А осенью найдешь себе и в родном городе молодую потаскушку. Да и сколько можно охранять Наташкину квартиру — пусть другого дурака найдет!»
Когда я прочитала это письмо, завалившееся за диван и обнаруженное мной в ходе генеральной уборке после долгожданного отбытия отца, я лишилась дара речи: оказывается, он всем говорил, что караулит квартиру непутевой дочери! Последние четыре месяца папаша вел себя просто по-хулигански: едва я входила вечером в квартиру, как он начинал материться, обзывая меня последними словами. Я старалась приезжать попозже, или уходить к Ире. Когда же ко мне приходила какая-нибудь подруга, он откровенно ее выживал: нам хотелось поболтать, мы шли на кухню. закрывали дверь — он тут же появлялся на кухне, но не чтобы перекусить, а нагло садился за стол, подпирал щеку рукой и начинал внимательно слушать разговор. Мы перебирались в комнату — он следовал за нами - короче, просто издевался надо мной.
Я не высыпалась на неделе, потому что приходилось рано вставать и поздно ложиться, но и в выходные он не давал мне отдохнуть: сразу же после завтрака заваливался в комнате на диван и спал, а я в собственном доме ложилась на кухне на голую раскладушку, потому что все спальные принадлежности убирались днем в диванный ящик. Как-то в понедельник, после очередной травли, я приехала на работу и разрыдалась от усталости и бессилия: я ощущала себя, наверное, так же, как заяц из сказки, которого наглая лиса выжила из лубяной избушки. Девчонки посоветовали: обратись за помощью в милицию, тем более, что он от нее скрывается, но я сказала, что мне стыдно, ведь люди не знают, что он из себя представляет, а формально он мой отец. Тогда Валя подала идею просто припугнуть его милицией, я так и сделала. Он изощрялся в оскорблениях и угрожал, что отберет у меня квартиру, поскольку он участник войны, а я никто. Но через два дня на конечной остановке автобуса рядом с моим домом меня ждала Ирина дочка с долгожданным известием. Ребенок бросился ко мне, едва я ступила на тротуар, с радостным воплем: «Тетя Наташа, Ваш дед уехал! Я специально Вас жду, чтобы обрадовать!» Милая моя девочка! Десятилетний ребенок видел насквозь этого прожженного и лживого афериста! Как же я была рада! Однако дома меня подстерегали сюрпризы: сломанный цветной телевизор, купленный отцом сразу по приезде (это был обещанный нам с Сережей свадебный подарок, приобретенный только через восемь лет, когда моего мужа уже не было в живых, зато папаша оставался полным хозяином в моей квартире, пока я обитала в Киеве — вот и купил себе, чтобы не скучать вечерами, когда молодая любовница ублажала своего наивного мужа), а на столе препакостнейшее письмо с кучей оскорблений — это, видимо, в благодарность за приют и заботу в течение двух лет. Но главные сюрпризы были впереди.
У нас с отцом была договоренность: поскольку его пенсия и моя зарплата были абсолютно одинаковыми, но мне приходилось тратить приличную сумму на дорогу, то он из своей пенсии должен был оплачивать квартплату. Когда я собралась заплатить за июнь, то с ужасом обнаружила, что имею полугодовую задолженность! Как только я вернулась из Киева — он перестал платить за квартиру. Еще один месяц — и меня выселили бы в соответствии с законом. Только тогда я поняла, почему он угрожал, что вышвырнет меня из моего дома. Но и это было еще не все. Как-то в августе я взяла отгул на работе и уже собиралась отправиться в Историческую библиотеку, чтобы выполнить поручение Зайчули, как раздался звонок в дверь: ко мне с проверкой пришла паспортистка из ЖЭКа. Она объяснила, что на меня поступило заявление от моего отца, что я не проживаю на своей жилплощади. Я засмеялась: «По-вашему, я мираж? А где же я тогда проживаю: под одним из московских мостов?» Она продолжала: «Я пару раз к Вам заходила, а Вас дома не было.» «Правильно, я была на работе. Вам что: справку, может, принести?» Она настаивала: «Ваш отец сказал, что у него есть свидетель». Я ответила: «Да ну: и у меня есть, только не один, а много. Чего же Вы не интересуетесь, почему он столько времени у меня проживал, не оплачивая коммунальные услуги?» Крыть ей было нечем, и она удалилась. А мне пришлось экономить изо всех сил, чтобы погасить задолженность по квартплате. Сто раз я вспомнила предостережение матери: не жалеть отца и не привечать в своем доме — иначе у меня будут неприятности. Так оно и вышло.
С мужем решить проблему оказалось проще. Я сходила в местный ЗАГС и узнала, как можно развестись с иногородним супругом: получила анкету, заполнила свою половину, переслала в Киев, там он заполнил свою, заверив у себя в ЗАГСе, и отправил мне. Я принесла готовый бланк в свою контору, и нам назначили дату развода. Илья приехал, мы встретились около горсовета, зашли в кабинет. Заведующая отделом попросила нас немного подождать, потому что начальству срочно потребовалась какая-то сводка. Мы не торопились, сидели и мирно беседовали. Я расспрашивала о наших общих знакомых, об институтских новостях. Он поинтересовался, куда я устроилась работать, довольна ли, что-то еще - уже не помню, потому что этот человек, от прикосновения которого я трепетала, как былинка на ветру, не вызывал теперь у меня абсолютно никаких эмоций — колдовство рассеялось, словно дым.
Чиновница с улыбкой посмотрела на нас и сказала: «Зачем вы разводитесь? Вы такая красивая пара: интеллигентные, умные, симпатичные люди — вы так подходите друг другу! Вы даже не представляете, как здесь скандалят бывшие супруги, даже дерутся!» Я улыбнулась: «Мы тоже скандалили и дрались, поэтому и разводимся. А так мирно разговариваем потому, что уже больше года живем врозь». И мы благополучно развелись! Однако, Илья не был бы самим собой, если бы не попытался и на этот раз пустить пыль в глаза: он сначала пригласил меня отметить развод в ресторан «Арагви» в самом центре Москвы, а потом, пока мы искали ему смеситель для ванной (очень просил помочь, хотя я ему объяснила, что меня ждет поклонник в библиотеке), вдруг неожиданно объявил, что приобрел нам двоим путевки в Пицунду, чтобы отдохнуть там в бархатный сезон. Врал, наверное, как всегда, а, может, и вправду, решил отдохнуть на сэкономленные за мой счет деньги, ведь целый год копил свою очень не хилую по тем временам зарплату. Ну, да Бог с ним! Конечно же, никуда я с ним не поехала и не пошла, а купила ему на память о себе красивый галстук и простилась на пороге ресторана, вызвав его искреннее удивление. В библиотеку я, естественно, опоздала, поэтому отправилась домой. На следующий день пришлось извиняться перед Зайчулей, что он меня напрасно ждал весь день, но он не был расстроен, потому что уже не рассчитывал увидеть меня больше никогда: «Я боялся, что Вы, Наташа, помиритесь с мужем и уедете опять в Киев!» Я ответила самоуверенно: «Да Боже, упаси! Наверное, еще не родился тот мужчина, за которого я соберусь выходить замуж!» Зайчуля потупился и сказал: «Но ведь я уже здесь!» И тут я его, наверное, обидела: « А Вы-то тут при чем?». Не прошло и двух месяцев, как моя жизнь круто изменилась.