История моих ошибок. Часть 5. Глава 46

Глава 46. Хождение по мукам

На этот раз я не стала медлить и сразу же позвонила на работу Кириллу, прямо из Патентной библиотеки в обеденный перерыв. Он был на месте — сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди, ведь я не слышала его голос целый год и ужасно соскучилась. Он мне сказал вроде бы приятную фразу, которая должна была бы меня обрадовать: «Как хорошо, что ты позвонила! Давай встретимся прямо сегодня вечером! Мне надо с тобой поговорить», но тон, которым он произнес эти слова, почему-то меня насторожил. Сердце болезненно сжалось от предчувствия, что Марина не соврала мне летом, а я так на это надеялась где-то в самой глубине души: ведь он не любил ее, я точно это знала. Единственной причиной его женитьбы на ней могла быть ее беременность - Кирилл был порядочным человеком и ребенка своего никогда бы не бросил. На душе у меня скребли кошки, я боялась потерять своего лучшего друга, так как его брак с Мариной неизбежно поставил бы крест на нашем знакомстве. Женись он на любой другой девушке — мы могли бы дружить всю жизнь, но «девочка из непростой семьи» давным-давно приготовила для него золотую клетку. Работать я не могла: все валилось из рук.
Наконец наступил вечер, и мы встретились на бульваре неподалеку от его работы. Хоть было довольно темно, но я заметила, что обручального кольца у Кирилла нет, и у меня немного отлегло от сердца. Он долго меня разглядывал и наконец изрек: «Какая-то ты непривычная — с короткой стрижкой, курносенькая», при этом выглядел смущенным, как набедокуривший ребенок, боящийся, что его будут ругать за проделку. Я решила его подбодрить: «Давай, рассказывай, какие у тебя новости». Он, как-то уж чересчур робко, запинаясь, сообщил, что его наконец-то приняли в партию — в то время это, действительно, было огромным достижением, потому что для коммуниста карьерная лестница была намного удобней и вела гораздо выше, чем для рядового гражданина. Мне вдруг пришло в голову, что именно этим известием Кириллу хотелось поскорее поделиться со мной, камень упал у меня с души, и я от радости завопила на всю улицу: «Правда? Господи, как хорошо! Поздравляю! Я так за тебя рада!».
Мое бурное ликование еще больше смутило Кирилла, он даже втянул голову в плечи, как бы желая спрятаться, подобно улитке в своей раковине. Опять у меня защемило сердце в тревожном предчувствии, но вторая новость тоже оказалась хорошей: он впервые отправлялся в заграничную командировку — значит, выходил на новую, более высокую, ступень своего эволюционного развития. Еще раз я абсолютно искренне возликовала по поводу его заслуженной победы над существовавшей системой. Он так много и упорно трудился, обладал блестящими способностями к научной работе, не гнушался никакими общественными поручениями — кто, как не он, заслуживал самой высокой оценки своей разносторонней деятельности. Опять я ринулась горячо поздравлять Кирилла, но только он сам не выглядел счастливым. Я решила его подбодрить: «Не грусти: ты, наверное, так сильно устал, потратив много лет на достижение своей цели, что уже не осталось сил радоваться. Ничего: съездишь за границу, посмотришь, как там люди живут, полюбуешься достопримечательностями Будапешта — говорят, это один из самых красивых городов Европы, купишь себе какой-нибудь модный пиджак или джинсы — будешь самым привлекательным мужчиной столицы!» Вдруг он пообещал: «Я привезу тебе красивые очки!» Я тут же его перебила: «Вот этого не надо: оптика за границей дорогая, а денег тебе вряд ли много дадут, поэтому ни в коем случае!»
Мне было невдомек, что щедрый посул был просто утешительным призом, потому что за ним последовала главная новость — Кирилл признался: «У меня послезавтра свадьба» Опять всколыхнулась надежда в моем сердце: значит, Марина обманула меня, сказав, что они поженились еще в начале лета и что у них скоро будет ребенок, она выдавала желаемое за действительное. Ведь за прошедший год Кирилл мог познакомиться с какой-нибудь милой девушкой, или же выбрать одну из своих многочисленных поклонниц — надо же ему было когда-нибудь жениться! Я и поинтересовалась: «На ком же ты женишься?» Ответ меня убил: «На Марине Соколовой», и я довольно ехидно спросила: «А почему на ней — ведь ты же сам мне говорил, и не один раз, что она тебе не нравится ни как человек, ни как женщина. Выбрал бы кого-нибудь помоложе и поприятней из своих поклонниц. Зачем тебе так спешить — может, встретишь еще хорошую женщину, влюбишься — и женись тогда». Ответ был удивительным и неожиданным: «Наталья, а чего откладывать: мне только тридцать с небольшим, а я уже почти ничего не хочу в сексуальном плане, а что будет дальше? К тому же молодые все такие меркантильные!» Пришлось заступиться за юных дев: «Зачем ты так говоришь — не все ищут выгоду, есть скромные, хорошие девушки»
И тут вдруг до меня дошло: Марина наверняка беременна — вот почему ему приходится жениться. Еще за минуту до появления этой мысли я хотела предостеречь Кирилла, рассказать о своем горьком опыте, как нелегко жить с постылым человеком, ложиться с ним в одну постель, выносить его прикосновения и при этом постоянно чувствовать себя перед ним виноватым и неблагодарным существом. Все это я ощутила на собственной шкуре, живя с Аспирантом, когда еще не знала об истинной причине его женитьбы на мне. Язык прямо чесался рассказать Кириллу и о том, что, даже если убедить себя в том, что связываешь свою судьбу, пусть с нелюбимым, но зато любящим тебя хорошим человеком, все равно, малейшие обиды вызывают огромное раздражение, а ожидания зачастую не оправдываются, как у меня это получилось с Ильей. Страшно делить кров и постель с совершенно чуждым тебе человеком — это настоящее испытание, и, скорее всего, такой брак с самого начала обречен на развод. Кирилл, должно быть, к этому моменту прожил с Мариной не менее пяти лет и не хотел жениться, а тут вдруг заспешил. Ребенок, конечно же, ребенок гнал его в эту петлю, а дети — это святое, и я промолчала.
Кирилл рассказал мне, что к свадьбе все готово, в деталях описал купленные кольца и то, как будет проходить регистрация и празднование, какие-то старорежимные обряды типа выкупа невесты у совершенно чужих теток, просто живущих в одном подъезде с невестой и обуреваемых желанием напиться на халяву. Мне приходилось бывать на таких «народных гулянках», где верховодили полуграмотные и весьма воинственные бабки, распевавшие скабрезные частушки и отпускавшие пошлые намеки в адрес жениха. Вся приглашенная интеллигентная публика, да и сами молодые были вынуждены натужно улыбаться, как бы отдавая дань фольклорным традициям и обрядам. Мне кажется, что, на самом деле, истинно народное творчество не имеет ничего общего с этой пошлятиной и безвкусицей: русский народ всегда был мудр и сдержан — возможно, благодаря своему православному воспитанию, провозглашавшему культ целомудрия и чистоты. Честно говоря, меня даже покоробило то, что Кирилл решился превратить свою свадьбу в балаган. Впрочем, его могли вообще не спросить, хочет ли он этого: кто платит — тот и музыку заказывает. Ему ведь и так сделали роскошные подарки в виде членства в КПСС и загранкомандировки.
Теперь все встало на свои места: вот почему на него вдруг неожиданно пролился столь благодатный дождь, позволивший враз решить все многолетние проблемы и собрать необыкновенно щедрый урожай! В моей голове жужжали, как осы, голоса тех, кто предсказал эти события еще много лет назад — от секретарши нашего академика, практически в день нашего знакомства, а далее всех, кто был с ним знаком или вместе работал. Вспомнилось, как брезгливо о нем говорила Люба, обвиняя его в хитрости, приспособленчестве и готовности торговать собой. Неужели все эти люди были правы, а я ошибалась, принимая простую вежливость за добросердечность и чувствительность души, а хорошую память и умение в нужное время и в подходящей компании блеснуть эрудицией, продекламировав стихотворение или цитату из прозы, за подлинную любовь к серьезной литературе, которая развивает и воспитывает в человеке истинные и благородные чувства, удерживающие от греховного и злого, но вдохновляющие и подвигающие на высокие поступки и деяния?
Я привыкла к совсем другим ценностям и знала, что мой Сережа никогда бы не пошел на сделку ради карьеры, он бы двигался вперед, пусть медленно, но своими силами, не выставляя себя на продажу. В общем, меня убило не известие о его женитьбе, а то, что Кирилл оказался совершенно не тем романтическим героем, образ которого я так красочно нарисовала в своих фантазиях. Конечно, мне некого было за это винить, кроме самой себя, но и друг такой, каким неожиданно предстал предо мной Кирилл — хитрый, расчетливый и продажный — мне был совершенно не нужен, и я сказала: «Ну, ладно: поздравляю, желаю.... А теперь давай прощаться. Думаю, что мы больше не увидимся!»
Что тут началось! Он всполошился, стал расспрашивать, надолго ли я задержусь в Москве, объяснил, что сразу же после свадьбы они уезжают на две недели в пансионат, и просил меня обязательно позвонить ему прямо в день возвращения. Я ответила, что моя командировка выписана на две недели, а потом я отправляюсь к матери в отпуск. Меня, действительно, вдруг, впервые за несколько лет мама пригласила провести отпуск в родительском доме. Я решила, по своей наивности, что она меня пожалела, познакомившись с моим мужем, поэтому, надеясь отогреться под материнским крылом и получить хоть крохотную долю нежности и заботы, с радостью согласилась. Вернуться в Москву я планировала в середине декабря. Похоже, что мое столь долгое отсутствие Кирилла почему-то расстроило: должно быть, коварному котику не хотелось лишаться простодушной мышки, а, может, я была нужна ему как кислородная подушка, чтобы время от времени делать глоток чистого воздуха, чтобы окончательно не задохнуться в затхлой столичной атмосфере, пропитанной подлостью, интригами и корыстью. Я, по сути, была таким же «Чудом в перьях», как Фрося Бурлакова в кинокартине «Приходите завтра», поэтому надо мной и потешались все, кому не лень. Не знаю, зачем, но я ему определенно была нужна, потому что он взял с меня слово позвонить, как только я вернусь из отпуска. Я вынуждена была пообещать, хотя открыто выразила свое сомнение в целесообразности этого: «Зачем мне тебе звонить: у тебя теперь своя жизнь, в которой есть все, чего ты хотел. В ней только нет места для меня!» Он начал возражать с несвойственной ему горячностью: «Не говори так! И для тебя найдется место. Ты только обязательно позвони сразу же, как вернешься, я буду ждать.» На этой безрадостной ноте мы и расстались.
Выполнив все командировочное задание и отослав материалы в свой институт, я отправилась на родину. На этот раз меня не выгнали с порога, а встретили довольно радушно. Секрет раскрылся довольно скоро: мать неожиданно выяснила, что в соседней области проживают ее близкие знакомые, почти родственники, которых она потеряла еще в юности. Они пригласили ее погостить на пару недель к себе, и она очень хотела поехать, ведь родных у нее не осталось никого — все давно умерли. Загвоздка была только в том, что сестра наотрез отказалась оставаться одна со своим трехлетним сыном: она настолько привыкла, что все в доме делает мать (ведь их безмолвная Золушка уже более пяти лет проживала в Подмосковье, вот и пришлось капризной Мачехе самой впрягаться в домашнюю работу), да и ребенок целиком и полностью находится под опекой бабушки. Наша избалованная принцесса не представляла себе, как она сможет утром, перед работой, которая находилась в полутора кварталах от дома, завезти ребенка на санках в детский сад, расположившийся прямо напротив ее проходной, а вечером забрать его оттуда. К тому же ведь надо было покупать продукты, готовить еду, стирать, гладить белье и заниматься с ребенком по выходным и вечерам. Нет, решительно, моей сестре все это было не под силу одной! Поэтому и вызвали Золушку на подмогу. Естественно, мать и словом не обмолвилась об истинной причине неожиданно вспыхнувшей ко мне любви, наверное, уж очень сильно ей хотелось навестить вновь обретенных друзей, а если бы я не приехала, то сестра бы ее точно не отпустила. Поскольку люди были очень пожилые, то ждать, когда подрастет внук, и дочка не станет ее задерживать, было рискованно.
Я не люблю, когда хитрят, преследуя свою цель, поэтому открывшийся обман сразу испортил настроение, но мне даже в голову не пришло развернуться и отправиться домой: я всю жизнь жалела мать за ее сиротство, голодное детство, военную юность (хотя она в эти годы училась в институте, а Сережина мама воевала радисткой под Сталинградом), за неудачный брак с отцом, за ее вздорный характер, так осложнявший и ее, и нашу жизнь. Мне всегда хотелось ее чем-нибудь порадовать, чтобы она ощутила заботу о себе, но каждое проявление нежности с моей стороны (а кроме меня никто ее этим не донимал) вызывало ее раздражение, и она еще сильнее и больнее отталкивала меня. Я поняла причину этого через много-много лет: просто она не умела любить, она не понимала этого чувства, поэтому злилась и раздражалась: попробуйте заставить человека, лишенного музыкального слуха и эстетического чувства, слушать классическую музыку, чарующую и божественную, с утра до ночи — и вы станете его злейшим врагом.
Мать уехала, и забота о племяннике и хозяйстве легла на мои плечи, но поскольку по своей сути я являюсь настоящей клушей, то оба эти занятия доставляли мне довольно много радости, особенно возня с малышом. Он был милым и забавным, как все дети, а одетый в шубку и меховую шапку, напоминал медвежонка. Конечно, кое-какие негативные задатки прослеживались уже тогда, но, если бы сердобольная бабушка, действительно, воспитывала его, а не баловала, потакая всем капризам, может, из него-таки вырос бы нормальный и вполне приличный человек, а не уголовник-рецидивист, фигурант нашумевшего дела о педофилии.
Через две недели мать вернулась из гостей, довольная и счастливая, с кучей подарков и ожиданием ответного визита своих друзей. Видимо, испытывая чувство благодарности ко мне, она не только не стала меня обижать, а даже предложила мне задержаться у них еще на десять дней — ее подруга организовала мне больничный на этот срок. Мало того: мать мне подарила красивую импортную куртку, которую достала по большому блату, наверное, для сестры, да по размеру не подошла — она всегда была полной, а я худой. Так что в Москву я вернулась только на католическое Рождество, но зато нарядная, как Снегурочка: в малиновой нейлоновой куртке с воротником и манжетами из пушистого белого искусственного меха. Обновка мне очень шла, да и сама я сияла от радости и даже некоторой гордости — на меня на улице опять начали оглядываться мужчины, провожая восхищенными взглядами. Как все-таки для женщины важно знать, что она красиво и модно одета! Казалось бы: какая-то ерунда, тряпки — а как повышает самооценку, как придает уверенность в себе!
На следующий день после возвращения я сдержала свое обещание — позвонила Кириллу. Видно, не больно-то сладким оказался его медовый месяц, раз он выплеснул на меня столько негатива! Он отчитывал меня с такой страстностью, которой я никак от него не ожидала: «Куда ты провалилась? Ты мне обещала позвонить в середине декабря, а сегодня уже 26-ое число! Я тут с ума схожу: уже решил, что с тобой что-то страшное случилось! Ты абсолютно безответственная и не умеешь держать данное слово! А надо мной ты просто издеваешься или смеешься. Почему ты не позвонила — наверное, забыла, как всегда! На тебя ни в чем нельзя положиться!» Я даже растерялась от неожиданности и такого агрессивного тона и попыталась оправдаться, объяснив, что приболела немного, вот и задержалась на десять дней. Однако Кирилл продолжал бушевать: «Ты хочешь сказать, что у тебя не было возможности предупредить меня, чтобы я не волновался. Захотела бы — нашла! Ах, у твоей мамы нет домашнего телефона! Ты еще скажи, что у вас в городе отсутствует междугородная связь вообще! Не могла что ли на почту сходить и позвонить оттуда? Нет, тебе надо было поиграть на моих нервах!»
Вечно я оказываюсь виноватой во всех грехах и вынуждена постоянно оправдываться. До сих пор не понимаю, чего Кирилл так распсиховался. Ладно бы любил и, действительно, боялся, что со мной что-то случилось — тогда, пожалуй, и правда, можно было с ума сойти от тревоги: живо ли твое сокровище или уже нет. Еще приходит в голову одно объяснение: боялся, что, раз не позвонила, значит, решила не поддерживать отношения — то есть он мог меня никогда больше не увидеть, но это могло испугать и расстроить только искренне и глубоко любящего человека, но ведь он меня не любил, раз женился на Марине! Не знаю, чего он так кричал, потом, правда, немного поостыл и поинтересовался, когда я возвращаюсь в Киев. Я ответила, что не собираюсь туда и буду искать работу в Москве. Тут пришла его очередь удивляться, но по телефону спрашивать о причине он, видно, опасался, поэтому предложил встретиться. Я обещала позвонить и договориться о свидании сразу после того, как устроюсь на работу.
Однако в мои планы неожиданно вмешалась погода: на столицу обрушились невиданные морозы. Ночью температура в области опускалась почти до сорока градусов, от небывалой стужи облезла краска на автобусах, троллейбусах и трамваях, ветки на деревьях почернели — никогда Москва не имела такого неприглядного вида в мирное время, как той зимой. Но постепенно холода отступили, я съездила повидаться со своими подружками в библиотеку. Девочки встретили меня радушно и пригласили: «Давай — возвращайся к нам!», но, выслушав мои аргументы, дружно взялись мне помогать — и устроили-таки меня на работу в один из институтов медико-биологического профиля, находившийся в двадцати минутах ходьбы от тогда конечной станции метро, до которой довозил жителей нашего городка рейсовый автобус. Близость работы меня вполне устраивала, правда, трудиться пришлось опять в библиотеке, но я готовила выставки — и тематические, и новых поступлений, поэтому стала почитывать литературу как на русском, так и на английском языке, скоро перезнакомилась со всем институтом, ведь в библиотеку ходят все, стала помогать сотрудникам с переводом резюме их статей, посылаемых в научные журналы — именно так, о том, что я опытный переводчик, узнали в институте, слух дошел до самого директора, но об этом немного позднее.
Устроившись на работу, я позвонила Кириллу, мы договорились о встрече в центре Москвы, около Ленинской библиотеки. Как назло, автобус, в котором я ехала из городка, сломался в пути, пришлось ждать следующего, и я опоздала. Конечно. Кирилл отчитал меня опять по полной программе, ведь он прождал на зимней улице почти целый час и очень замерз, правда, вскоре перестал ворчать, подхватил меня под руку, прижал к себе и стал расспрашивать об изменениях в моей жизни. Я не стала вдаваться в детали, только сказала, что к мужу не вернусь. Кирилл помолчал и задал следующий вопрос: «А когда мы с тобой встречались в прошлый раз, ты уже знала, что не вернешься в Киев?» Я подтвердила, что приняла это решение еще летом. Он опять помолчал, видимо, пытаясь что-то вычислить, и спросил: «Так почему ты ничего мне об этом не сказала тогда?» «А что бы это изменило?» -ответила я вопросом на вопрос и услышала ответ труса: «Это могло многое изменить!»
Ненавижу, когда человек боится сделать какой-то решительный шаг и пытается переложить ответственность за принятие судьбоносного решения на ближнего, а потом еще и попрекает, что тот не захотел взвалить эту ношу на себя! Узнай он тогда о моем предстоящем разводе, он что: отменил бы свадьбу с Мариной и отказался бы от вступления в КПСС и от заграничной командировки? Да никогда в это не поверю! Ведь тогда на его карьере был бы поставлен жирный крест — Марина, как и любая нормальная женщина, не простила бы ему этого, и ее влиятельная семья моментально расправилась бы с Кириллом. Мне не нужна была от него такая жертва, ведь мне хотелось, чтобы все в его жизни сложилось удачно, а для него главным делом было построение карьеры, именно успехи на работе делали его счастливым. Это Сережа отказался от места в аспирантуре, потому что для него во сто крат дороже была наша любовь и возможность жить вместе — без меня он чувствовал себя несчастным, как и я без него. Если бы Кирилл любил меня так же сильно, как Сережа, мы давным-давно уже были бы вместе и успели бы даже детишек завести, жили бы себе, не тужили, и не пришлось бы мне пережить дважды киевский кошмар. Но, к сожалению, человеческая жизнь, как и история, не терпит сослагательного наклонения, и мы имеем только то, что имеем на самом деле. Хотя порой бывает жалко до слез, что ничего нельзя изменить.
А пока мы гуляли по Калининскому проспекту, болтали, дурачились, зашли в Дом книги, опять гуляли, подшучивали друг над другом, смеялись — нам было хорошо. Когда спустились в метро, я объявила Кириллу, что привезла ему подарок на свадьбу. Он удивился: «Какой?» Тогда я достала из сумочки красивую деревянную ложку и, стукнув его по лбу, сказала: «Инструмент для воспитания детей!» Мы затеяли на пустой платформе возню, пытаясь вырвать друг у друга злосчастную ложку — развеселились, как дети. Какая-то женщина, вышедшая из прибывшего поезда, окинула нас злобным взглядом и процедила сквозь зубы: «Вот идиоты!» И правда, дураки — чего было веселиться в нашем-то положении: мне предстоял тяжелый развод с ненормальным мужем, а его во время нашего веселья поджидала дома постылая жена, нетерпеливо вглядываясь в вечерний сумрак за окном и изнывая от ревности при мысли о том, что ее вторая половина, возможно, прилепилась к кому-то другому, чтобы образовать настоящую, полноценную и счастливую единицу. При расставании Кирилл взял с меня слово не пропадать и обязательно звонить ему. Он попросил у меня номер телефона моей новой работы, но я ему отказала, сказав, что предпочитаю звонить сама, а не чахнуть у аппарата, ожидая, когда тот, по ком я скучаю, соизволит набрать заветные цифры. За весь вечер он ни словом не обмолвился ни о Марине, ни о ребенке. Я уже стала сомневаться в том, что они вообще кого-то ждут, но не решилась спросить. Одно было ясно: летом Марина обманула меня и в отношении уже состоявшейся свадьбы, и в отношении мнимой беременности — иначе младенец уже давно должен был бы появиться на свет. Зачем же Кирилл все-таки женился на ней тогда? Неужели она обманула и его?