История моих ошибок. Часть 3. Глава 34

Глава 34. День рождения

Узнав о том, что у меня скоро день рождения, Виктор Владимирович вдруг выступил с предложением: собраться теплой компанией у меня дома: Вера, он и те, кого я захочу пригласить. На мое робкое возражение, что у меня на это нет денег, он ответил: «Зато у тебя есть друзья — вот мы все и организуем!» Узнав о мероприятии, напросилась Люба из библиотеки, наверное, ее привлекло присутствие молодых мужчин. Будучи давным-давно замужем, она любила поразвлечься: стоило ей опрокинуть рюмашку-другую, она лезла на первого встречного мужика. Один раз это поставило ее на грань развода: на свадьбе младшей сестры мужа она напилась и стала домогаться жениха, подкараулив его и заперевшись с ним в ванной. На истошные крики подвергшегося насилию новобрачного сбежались все родственники и гости, которым удалось освободить несчастную жертву и отстоять его невинность, однако Любин муж был опозорен в глазах присутствующих и семьи, поэтому решил немедленно развестись. Пришлось приезжать тестю из Саратова, чтобы уговорить зятя остаться в семье ради ребенка. Впрочем, никаких выводов она из произошедшего не сделала и продолжала вешаться на чужих мужиков на каждой пьянке.
Как только к нам в очередной раз заглянул Вадик, мы с Верой пригласили его с приятелем на мой день рождения, который планировали отметить в ближайшую субботу. С какой же радостью он согласился! А Кириллу, видимо, ничего не сказал, потому что мое приглашение оказалось для него совершенно неожиданным. Я позвонила ему на следующий день по настоянию Веры, которая была абсолютно уверена именно в таком развитии событий. Самое удивительное — что он принял приглашение, на что я никак не рассчитывала, ведь квартира у меня была замызганная, поскольку обещанного нам ремонта институт так и не сделал. Тот, кто бывал у меня раньше, уже не обращал на это никакого внимания, а новеньким это, конечно, бы сразу бросилось в глаза. Впрочем, я еще надеялась, что Кирилл передумает, побоявшись ссоры с Мариной.
Однако, он не передумал. Первой прибыла Вера и рассказала, что, когда ее автобус уже отъезжал, она увидела, как Люба садилась в следующий экспресс, а к остановке подходили разодетые в пух и прах Кирилл и Вадим с огромным букетом роз и серым игрушечным зайцем Степашкой в натуральную величину. Вере повезло: она сразу же пересела на наш городской транспорт, поэтому добралась довольно быстро. Погода была очень жаркая, на небе ни облачка, солнце нещадно палило, все живое попряталось в тень. Что-то наши гости запаздывали, я все время выбегала на балкон, пришло уже два автобуса, а их все не было видно. Наконец, Вера закричала: «Вон они идут, еле передвигая ноги, одетые в нарядные костюмы, светлые рубашки и даже при галстуках, да еще с цветами и подарками!» Оказалось, что Кирилл и Вадим не успели на Любин экспресс, и она, выйдя на нашей остановке, расположенной на шоссе, не пересела на городской автобус, а дождалась их и, объяснив им, что местный транспорт ходит очень редко, потащила их по жаре пешком. Когда Вера ее спросила, зачем она это сделала, та, не моргнув и глазом ответила: «Специально, а то разоделись, как два жениха! Подумаешь — розочки Наталье тащят. Вот пусть посмотрят, как далеко она живет, и как сложно до нее добираться, и сделают правильные выводы.»
Когда ребята вошли в дом, на них было страшно смотреть: потные, с красными изможденными лицами, усталые. Оказалось, что Кирилл приехал с температурой, видно, где-то продуло накануне, но, раз обещал быть, то, несмотря ни на что, отправился ко мне. Конечно, этим признанием он сразу же растопил мое сердце. Он прилег на софу, облокотившись головой на стоящие подушки, глаза его были такими несчастными и больными, что мне стало его ужасно жалко, и я принялась обмахивать его газетой. Зная, что он в детстве страдал ревмокардитом, я испугалась, что у него может случиться сердечный приступ, но, слава Богу, все обошлось! Постепенно он пришел в себя. Вера, расстроенная отсутствием Виктора Владимировича, как-то очень резко разговаривала с Вадиком. Кирилл тихонько спросил меня, что с ней случилось. Чтобы никто не услышал моего ответа, мне пришлось на минутку припасть к нему на грудь и прошептать на ухо, в чем была причина ее нервозности. Он сразу же обхватил меня руками, тихонько прижал к себе и нежно прошептал: «Не уходи!» И в его руках, и во взгляде, и в голосе было столько чувства, что мое сердце затрепетало, волна давно не испытываемой мной нежности разлилась по всему телу. Так захотелось навсегда остаться на этой широкой груди, бесконечно ощущать кольцо этих одновременно сильных и ласковых рук, почувствовать себя защищенной от враждебного и пугающего мира, который так долго и жестоко терзал меня — я забылась и расслабилась, но только на мгновение. На смену ощущения счастья ворвалось чувство стыда: как я могла всего через полтора года после смерти любимого мужа испытать то, что принадлежало только нам двоим, разве это не было предательством нашей любви! Затем перед глазами всплыл образ Марины и воспоминание о том, как Кирилл рассердился на нашу проказу с билетами на концерт. А в ушах зазвучал целый хор голосов: «Кирилл собрался наконец жениться.... Он скоро женится... Решился-таки жениться...» Каким же посмешищем я могла оказаться для всех знакомых! Я резко ответила: «Нет!» и вскочила, заторопившись на кухню, чтобы начать накрывать на стол.
День рождения прошел довольно весело, только Вера была расстроена тем, что Виктор Владимирович так и не появился, а меня донимал своими ухаживаниями Вадим. Протанцевав со мной всего один танец он, видимо, решил, что ему многое позволят, и подхватив меня на руки, начал кружить по комнате. Я отбивалась изо всех сил, но то ли это еще больше раззадоривало выпившего охотника, то ли он захотел покрасоваться перед Кириллом, с которым я отказалась танцевать вообще. Этому глупому, самодовольному юнцу, было невдомек, что его прикосновения вызывали почти физическое отвращение, в то время как меня охватывала настоящая паника при мысли о том, что, как только Кирилл еще раз прикоснется ко мне, на меня обрушится тот же шквал ощущений, что и прежде, и сметет мою волю, окончательно разорвав в клочья то немногое, что еще уцелело в моей жизни. Наконец Кирилл взял меня тихонько за руку под столом и прошептал, что ему пора уезжать, потому что на следующий день предстояло провожать знакомых, отправляющихся в геологическую экспедицию. Думаю, что это было неправдой, просто он устал, а поскольку понял, что развлечения ему не светят, то решил отправиться домой. Да и добираться на другой конец Москвы было делом долгим и хлопотным. Вадик все никак не хотел расставаться с иллюзиями, попросил разрешения вернуться, когда все разъедутся, и очень огорчился, узнав, что Люба остается ночевать.
Перед выходом из дома я открыла записную книжку, чтобы взглянуть на расписание автобусов. В прозрачную обложку, с внутренней стороны, была вставлена наша свадебная фотография с Сережей. Увидев ее, Кирилл спросил: «Это вы?» Я ответила коротко: «Да, это мы.» и закрыла книжку. «Погоди: не убирай! Дай мне посмотреть» - он взял из моих рук блокнот, открыл его и долго, с нескрываемым интересом, рассматривал Сережино изображение, потом вернул мне книжку и задумчиво промолвил: «Хорошее лицо...» «Лучше него я никого не встречала...» - эхом отозвалась я.
Всей гурьбой мы отправились на конечную остановку рядом с моим домом. Вечер был тихим и теплым, жара спала, уступив место неге и покою. В воздухе разлилась какая-то волшебная, чарующая тишина: не было слышно ни голосов птиц, ни стрекотания кузнечиков, ни кваканья лягушек в соседнем пруду. Казалось, все замерло: люди на остановке, листва на деревьях, застывшая в полном безветрии — мгновение остановилось. Затем появился автобус, пассажиры неторопливо заполняли салон. Кирилл, заняв место у окна, сидел и смотрел на меня через стекло каким-то долгим-долгим взглядом — так, должно быть смотрят люди в последний раз, прощаясь навсегда, заранее зная, что не суждено больше встретиться с близким человеком, который даже не догадывается о трагичности этой минуты. Мне вдруг стало так страшно, как от предчувствия, что с ним может что-то случиться, я стояла, как загипнотизированная, и не могла оторвать от него взгляда, а сердце изнывало от тревоги и ощущения потери. И вдруг я увидела то, что мне за всю мою жизнь не смог объяснить ни один человек — ни ученый, ни священник — никто: между Кириллом и мной неожиданно появилась какая-то ярко светящаяся нить, именно нить, а не луч, потому что она напоминала обрывок шерстяной пряжи, с торчащими в разные стороны сияющими ворсинками, однако она не была туго натянута, как струна, а просто соединяла нас, будто он держал в своей руке один конец этой нити, а я другой. Это продолжалось всего несколько секунд, но было так поразительно красиво, так волшебно, что я замерла, затаив дыхание, не в силах пошевелить губами, чтобы спросить стоящую рядом Любу, видит ли она это. Затем золотистая ниточка растаяла, а автобус уехал, и мы пошли домой.
Я находилась в состоянии эйфории от увиденного чуда, но зная, что Люба - женщина довольно злая и циничная, не стала с ней делиться своим секретом, а только сказала: «Я так счастлива сейчас, как хорошо прошел день рождения!» На что немедленно последовал ответ: «Я тоже неплохо развлеклась: Кир так тискал меня, когда мы танцевали под мелодию «История любви», у него такие сильные руки!» На вырвавшиеся у меня слова протеста: «Этого не может быть!», она снисходительно заметила: «Наверное, я сама его спровоцировала, потому что вцепилась пальцами в его широкие плечи и прижалась к нему, но и он хорош: приехал в гости к одной бабе, а лапает другую! Говорю тебе, Наталья, не верь ему: он играет с тобой, как кошка с мышкой. Он хитрый и расчетливый, во всем ищет выгоду, поэтому и женится на своей Марине. С тебя-то ему взять нечего!» Заметив, как я враз поникла, она, видимо, ощутила прилив радости: цель была достигнута — сначала протащила ребят пешком по страшной жаре до моего дома, чтобы неповадно было ездить ко мне, а в конце выплеснула ведро помоев на радостно горящий огонек в моей душе Я еле дождалась, когда она уберется из моего дома на следующий день.
Несмотря на ехидные и колкие замечания Любы, я почему-то продолжала верить в то, что Кирилл приезжал ко мне не развлечься, а потому, что дорожил нашими отношениями, и, тем более, не мог не почувствовать, что происходит со мной при его прикосновении. Это было не сексуальное возбуждение и не прилив желания, а что-то гораздо большее и глубокое — безграничное доверие и неописуемая нежность, ощущение слияния наших душ, настроенных на одну волну. В понедельник я весь день ждала, что он зайдет или хотя бы позвонит, но телефон молчал, а он так и не появился. Зато пришел Виктор Владимирович, чтобы извиниться за отсутствие: по его словам, у него не завелась машина, но я думаю, что не отпустила жена. Вера предпочла принять этот аргумент и сразу же повеселела. Я вышла, чтобы дать им возможность поговорить наедине, а, когда вернулась, он радостно воскликнул: «Ну, что я говорил: ты ему нравишься, иначе бы не потащился в такую даль!»
Но дни шли, а Кирилла все не было видно. Позвонила Люба, поинтересовалась им, а, услышав мой отрицательный ответ, возмутилась: «Вот мерзавец! Я же его специально попросила, чтобы он тебя не бросал и вообще почаще навещал!» Я прямо лишилась дара речи от этих слов, а потом набросилась на нее с упреками: «Кто тебя об этом просил? Зачем ты меня ему навязываешь? Ведь мужчины на дух не выносят таких разговоров!» Теперь мне стало понятно, почему он не идет и не звонит.
Люба собралась отдохнуть с ребенком на море и пригласила меня составить ей компанию. Какая-то знакомая дала ей адрес хозяйки дома в небольшом курортном поселке недалеко от Геленджика. Но ехать одной с сыном ей не хотелось, а отдыхать вместе с ней не пожелала ни одна сотрудница библиотеки — кому охота проводить отпуск с такой злобной и ехидной особой, да еще с ее избалованным чадом в придачу. Она как-то привозила своего сыночка ко мне на выходные, так он, как заправский вредитель, переломал у меня в доме все, что только можно было испортить, причем проделывал пакости с видимым удовольствием. Особенно было жаль только что купленного на Сережины облигации радиоприемника ВЭФ, у которого он выдрал и искорежил дефицитную в то время телескопическую антенну. Когда я посмела заикнуться о том, что Люба должна достать эту необходимую деталь, без которой невозможно было поймать ни одну приличную станцию, она только фыркнула в ответ. И вот это-то чадо мне предлагалось пасти на югах! Нет уж, увольте!
Как-то я возвращалась из институтской библиотеки к себе, погруженная в свои невеселые мысли, но вдруг услышала оклик: «Наталья, не спеши! Я провожу тебя!» Это был Кирилл, который, видимо, углядев меня в окно, выбежал из своего корпуса. Он казался каким-то растерянным, но пытаясь не выдать свое смущение, вдруг начал рассказывать анекдоты. Сначала я старательно выдавливала из себя вежливую улыбку, хотя остроты не очень-то веселили меня, но Кирилл все больше и больше воодушевлялся, а значит, в нем пробудился задремавший ненадолго артистизм, он увлеченно жестикулировал и гримасничал, перевоплощаясь в персонаж из очередного анекдота, и выглядел таким уморительным, что нельзя было не рассмеяться. А вскоре я уже хохотала до слез, не в силах идти дальше, и даже присела на каменный бордюр тротуара. Кирилл так распалился, что сыпал на меня все новыми и новыми шутками. До сих пор моими любимыми анекдотами остаются те, которые я услышала от него в тот день. Мы все бродили и бродили по территории института, разговаривали обо всем, что только приходило в голову.
День был яркий, солнечный, но не жаркий, слабый ветерок ласково ерошил волосы и, казалось, нежно обнимал за плечи. В душе воцарилось состояние полной безмятежности и ощущение счастливого покоя и беззаботности. И тут я неожиданно все испортила: обратившись к нему, я назвала его Сережей. Вмиг став серьезным, Кирилл многозначительно пробормотал: «Ну вот, теперь мне все стало ясно: тебе нравится Серега!» Был у нас общий приятель-аспирант, которого к нам привел по делу сам Кирилл, а парень оказался веселым и компанейским, вот мы с ним и подружились и проводили много времени вместе, но он мне был даже не друг, а скорее, подружка, потому что я его не воспринимала как мужчину вообще, а в тот день даже не вспомнила о нем. Я просто настолько забылась, что обратилась к умершему мужу, как будто это он был рядом со мной, ведь такое ощущение счастья меня охватывало только в его присутствии, вот и вырвалось это имя. Бессмысленно было что-то пытаться объяснить, я только вымолвила с сожалением: «Дурак ты, Кир!», рискуя еще больше обидеть его. Но, как ни странно, он сразу все понял, перестал ёрничать, мы продолжали молча идти, куда глаза глядят. Удивительно,но это молчание каким-то непостижимым образом еще теснее объединило нас. Казалось, что впереди нас ждет что-то очень хорошее и радостное, и оно случится очень-очень скоро, но дни летели, а ничего не происходило.