Смерть моя испытывает меня

«Последнее время я
сплю среди бела дня.
Видимо, смерть моя
испытывает меня...»
Иосиф Бродский



Просыпаешься, а в голове ноль. Нет ничего, никакого желания что – либо делать. И даже мечтать не можешь. Трудно поднять голову. Лежишь. Не чувствуешь ничего. Рук нет, ног нет. Мертвец. Сон – маленькая смерть.
Из прохладно – пыльного пространства комнаты смотрят на тебя зияющие пустотой глаза вещей. В них нет ничего, что могло бы заинтересовать твой взгляд, и ты вновь проваливаешься в себя. Сон окутывает голову, застилает глаза черной тучей.
Резкий звон будильника. Ступни касаются гладкой спины пола. За окном трепещет надломанный хребет неба от косых струй дождя. Прикладываешь руку к запотевшему льду окна. В душе так же сыро, как и на улице, так же холодно и промозгло. Ничего. Все пройдет. Завтра уже будешь снова жить, нет, существовать. Нечего писать. Наливаешь чайную теплую муть. Пальцы барабанят по кнопкам. Не то. Удалить. Придет еще вдохновение.
Одеваешься и идешь на свидание к дождю. Выходишь из старого деревянного дома. Бредешь по улице, предоставленный сам себе. Нет ничего на душе. И лишь ее зеленовато-голубые глаза режут изнутри, всплывает в памяти этот взгляд. Проницательный, знающий тебя до конца, до самых глубин. Взгляд безумно стихийный. Взгляд зверя, загнанного в угол, но не готового сдаться так просто. Взгляд глаз, что потеряны для меня на эту вечность и все последующие. Взгляд любимых глаз. Последний взгляд…

То был странный день, с самого утра в воздухе чувствовалось напряжение. А в душе моей играла скрипка, нещадно мучил невидимый музыкант ее струны, играла она напряжено и резко. Солнце даже светило иначе, как-то тускло, то и дело, исчезая среди тяжелых, темно-серых облаков, явно несущих в себе слезы дождей.
Я уже в который раз взглянул на часы. Мы не виделись несколько недель. Уже давно за полдень, а ее все еще нет, угрюмые послы грусти – черные вороны пролетали надо мной. Где же она?
Вдруг в темном, бездонном зрачке тоннеля увидел белую соринку, движущеюся ко мне. Моя чудесная соринка, что же ты так медленно идешь? Что-то было не так во всех ее движениях. Что-то грузное, тяжелое, давило на легкие, красивые плечи, сковывало стройные изгибы ног.
Я вдохнул. Тонкая, но неожиданно тяжелая рука легла на плечо. Еще вдох. Ее темные волосы непривычно убраны в хвост, ни одна прядка не выбивается, на бледной коже лица, среди россыпи родинок потерялись маленькие, но красивые зеленовато-голубые глаза, полные неведомой мне тоски. Ее скулы будто сведены судорогой. Моя дорогая, что не так? Не говорю ничего. Пытаюсь взять за руку, но тоненькое запястье улетает от моих грубых лапищ.
- Не надо, Раймон. – будто пощечину дали.
- Почему, Эмма?
- Не надо.
- Тебе неприятно?
- Просто не надо.
Не отвечаю ничего. Она идет влево, прямо в лес, в непроходимую чащу. Я покорно следую за ней, будто щенок, которого ведут на реку, дабы утопить. Сердце сжимается. Что-то сейчас будет. Мы идем до маленькой, круглой поляны. Моя чудесная соринка хромает.
- Ты повредила ногу?
- Заткнись, Раймон.
Я молчу, тупо глядя на носы своих ботинок. Она бросит меня, оставит. Кому я нужен такой? Огромный, некрасивый шкаф, неуклюжий и страшный. Как такая девушка вообще могла стать моей? Эмма начинает раздеваться. Зачем?
- Ты чего?
- Говорю же, помолчи.
Она стягивает с себя белую водолазку, обнажая бледное, усыпанное родинками тело, она сильно похудела. Стягивает джинсы. Боже! Что это?! На красивом бедре рассыпаются красновато-желтые язвы. Оцепенел. Руки мои превратились в деревянные клешни, спина застыла могильным камнем. Резко стало холодно.
Эмма поворачивается другим боком, там, под грудью на бледном мраморе кожи расцветают такие же язвы. Моя дорогая…
- Эмма, что это?
- Подумай.
- Эм…Я не знаю…
- Саркома, Раймон, саркома.
Я подхожу к ней, целую эти язвы, целую тонкую, почти безжизненную руку. Она вырывается. Глаза загнанного зверя смотрят на меня. Она будет бороться. Но без меня. Моя нимфа не хочет, чтобы квазимодо прикасался к ней, она отворачивается от меня. Я слышу всхлип.
- Ты не нужен мне, не нужна мне твоя жалость. Урод.
Моя нимфа и раньше называла меня уродом, но в шутку. Моя нимфа.
- Я могу уйти. – я разворачиваюсь, чтобы пройти обратно.
- Вали.
Медленно бреду по дороге. Моя нимфа больна. Нимфа. Моя нимфа. Что-то сдавливает изнутри. Достаю сигарету. Одна затяжка, вторая. Ноги подкашиваются. Я падаю на колени. Прости меня, моя нимфа.
Мягкий мох влажно мнется в руках. Пахнет елью и водой…

И вот, уставший от резко нахлынувших воспоминаний падаешь на скамейку. Она издает жалобный скрип. В душе тишина. И тьма терзает сознание. Тьма и тишина. Холодная, зимняя ночь внутри. Иней покрывает твое сердце. Небо разрывается неожиданным солнцем. Черно-белая фотография в руках. Ее вырывает ветер. Последнее, что осталось от нимфы. Я больше не бегу за ней. Потому что понимаю, что ее больше нет. Тот гроб не приснился мне. Прошло уже десять лет. Нимфа, я навечно твой.