В редакциях

ОСЕНЬЮ. В РЕДАКЦИЯХ


Итак "Воспоминания" получили положительную оценку писателя. Куда же теперь? В "Кубань", больше некуда.
В приемной главного редактора познакомился с Наталией Ивановной Дроздовой ( НИ ), ей и вручил рукопись. С НИ было приятно разговаривать. Молодая, симпатичная, спокойная, в суждениях не категорична, но чувствовалась уверенность и высокая эрудиция. Рукопись ей понравилась - будем печатать, но в ближайших номерах вся журнальная площадь занята, придется подождать. - Неужели все так просто? - мысленно усомнился я. Спрашиваю - а знаком ли с рукописью главный редактор?
-- Нет, еще не знаком, но это не имеет большого значения. - Ну и ну! Задал и такой вопрос - собираетесь ли редактировать рукопись? - Да нет, в этом нет необходимости. Видимо, такой радушный прием в элитарном журнале объясняется тем, что автор солдат, как бы представитель народа, который бесхитростно пишет правду о войне. В этом случае литературные достоинства не так уж важны. Журнал публиковал нечто подобное.
Рукопись пролежала в журнале года два. Жизнь шла своим чередом, дел и забот хватало. Иногда вспоминал про рукопись, приходил в редакцию, беседовал с НИ и самим ВК. От своих намерений публиковать воспоминания они не отказывались, называли срок, но не публиковали. Журнал переживал трудные времена ( 91-94-ый годы ). Иногда не выходил по несколько месяцев, потом снова появлялся в продаже, совмещая несколько номеров в одном. Позже перестал выходить совсем Не было денег. Я не знал - кто его финансировал. Наверное зарубежные жертвователи ( слово спонсор вошло в обиход позже ). Как мне виделось, редакция состояла из трех человек - ВК, НИ, и еще молодого мужчины. Журнал сложный с серьезной идеологической нагрузкой. Я так и не понял - кто же в нем был первой скрипкой. ВК в редакции не засиживался. Неужели НИ? В первый год я считал себя не в праве предлагать рукопись кому-то еще. Но потом, посоветовавшись с НИ предпринял такие попытки. Послал рукопись в два московских журнала - ни привета, ни ответа. Пару раз безуспешно обращался в местные газеты. И вот, одно из обращений увенчалось успехом, верней надеждой. Об этом стоит подробней.
Летом 93-го вошел а редакцию "Краснодарских известий" ( Красная 106 ). Тогда еще людей не похищали и не взрывали и войти в редакцию было не трудно. Сижу в приемной, жду. В кабинет прошел невысокий, но плотный мужчина средних лет. Секретарь слегка кивнула головой - да, это он, главный редактор Вячеслав Смеюха ( ВС ). Вхожу здороваюсь, предлагаю рукопись...Я уже бывал в подобном кабинете и осталось примерно такое представление. Гл. редактор ( или его заместитель ) чертовски занятый человек. Стол завален бумагами. Хозяин кабинета с трудом отрывает глаза от писанины и вопросительно смотрит на вошедшего. - Что, читать рукопись? Так ведь некогда.! Я настаиваю - хоть немного...Он бегло просматривает несколько страниц и одобрительно кивает головой, затем адресует рукопись своим сотрудникам. Там она будет лежать долго...пока автор ее не заберет. Чтобы предупредить подобный сценарий, прошу - если не понравится начало, не отвергайте сразу, попробуйте почитать в нескольких местах. - Как в нескольких местах! - негодует главный - я прочту рукопись всю. Приходите в понедельник в это же время. Кабинет и главный редактор отличались от того, что приходилось видеть. Кабинет просторный, хорошо меблирован, на столе порядок и хозяин не затуркан.
В понедельник я опять на том же диване. В приемной несколько солидных посетителей. Открывается дверь кабинета, выходит хозяин, увидел меня улыбнулся. - А, это Вы! Ну с Вами быстро, войдите без очереди. И уже в кабинете - понравилась рукопись, будем публиковать...а сколько страниц Вы хотели бы опубликовать? Я пожал плечами - хорошо бы все. Он немного подумал - нет, все не сможем - половину. Потом взял трубку - Володя, зайди. Вошел Володя, видимо его друг и опытный журналист. - Володя, вот автор и его рукопись, военные воспоминания, интересный своеобразный стиль, мне понравилось, пожалуй, прочту еще раз. Да ты сам увидишь. Поручаю тебе, печатай. Мы вышли. Душа ликовала. Значить есть люди способные оценить мой труд! Тогда я не вспомнил, что многообещающее начало уже было, но без продолжения.
Я наивно полагал, что Владимир ( Вл ), будучи опытным публицистом, выберет из рукописи страниц тридцать и начнет печатать в газете. Чтобы не быть назойливым, пришел к Вл недели через две. Нет, никакой подготовки не проводилось. Я еще подождал. У меня были телефоны и ВС и Вл. Иногда звонил, но разговора не получалось - отвечали кратко, сухо, неохотно. В кабинете опять трое. - Володя, ты читал рукописи? - спрашивает ВС. - Да, читал. - Ну и как? - Написано неплохо - вяло соглашается Вл. - Тогда печатай, в чем же дело?!
Мы опять вдвоем с Вл. Я прошу определить конкретные сроки. - Да какие там сроки! - раздраженно возражает он. - Где печатать, сколько и когда начинать, ничего конкретного. Снова в кабинете ВС. - Печатай на пятой странице, по пятницам, начинай хоть со следующей недели - говорит ВС Владимиру.
Снова наедине с Вл. - А что печатать - спрашивает он - ты представь не рукопись, а текст, который следует печатать - страниц 15-20.
Ах, как трудно выбирать из своего текста отдельные места - все кажется нужным, значимым. Выбрал, но дело дальше не шло. Канитель с публикацией длилась уже многие месяцы и изрядно надоела всем.
Позже узнал, что рукопись передана Денисову - первому заму ВС. Приходилось читать некоторые его публикации. Это политик с претензиями. Более высокомерного и неприятного человека встречать не приходилось. Денисов не читая передал рукопись стилисту ЕМ (Понамареву).
В редакции бывал не так уж часто. Но секретарь и сотрудницы из ближайшей комнаты меня заметили. Относились ко мне с подчеркнутой неприязнью. Почему так? Почему до конца упирался Вл? Вот уже не первая редакция в которой многочисленное окружение гл. редактора представляется мне вязкой, недоброжелательной средой, сквозь которую не пробиться чему-то новому, живому, нешаблонному. Эта среда состоит из людей незагруженных настоящим делом. Опасны лишние люди...но это другая тема. А если продолжить эту же... Сотрудники редакции опытные журналисты или таковыми себя считают. Все хотят публиковаться. Но, видимо, не просто опубликовать в собственной газете что-то свое, задушевное, не связанное со злобой дня и политикой. А тут претендует на газетную площадь чужак. Ну был бы он хотя бы именитым писателем, а то просто пенсионер-любитель. Разве не обидно?!
Стилист ЕМ - средних лет, в очках, обличие педагога. Встретились, сели за стол друг против друга и он вручил мне правленую рукопись. Раскрываю, листаю страницу, другую...впечатление ошеломляющее. Она вся исчеркана, исписана зелеными чернилами. Взглянул на собеседника - он насмешливо улыбался. Пожалуй, даже зловредный учитель, не решился бы так черкать сочинение безнадежного двоечника. Похоже в правку ЕМ вложил все свое, годами накопившееся презрение к дилетантам, которые ( в отличие от него ) берутся явно не за свое дело.
На одной из страниц ( посчитал потом ) - 85 дописок и исправлений. На других примерно столько же. Дописки, в основном, вспомогательные глаголы ( был, быть, хотеть...) и местоимения во всевозможных падежах. Те самые лишние слова, которые я избегал. Кратко изложенную мысль он дополнял, растолковывал. Правленую рукопись я не мог считать своею. Разговор почти сразу же перешел на повышенные тона, мы не слышали друг друга. Я пошел к Денисову, он сидел в соседней комнате. - Давайте вместе прочтем правленую рукопись - обратился я к нему - хотя бы несколько страниц. Взгляд Денисова холоден, колюч - нет, читать не будем... Не нравится - забирайте рукопись и уходите. Так я хотел и поступить ( и уже поступал раньше ). Не могу представить - как мне удалось сдержаться и снова сесть за стол с ЕМ.
Ну, хорошо - начал я - давайте обсудим Ваши дописки и исправления. Мне казалось, что я нашел удачное, может быть даже поэтическое начало - спор между разумом и памятью. Разум сомневался в моих литературных способностях, а память настаивала не своем - писать. На стороне памяти и внук Женечка. - Это послание к тебе, Женечка, в твою юность, привет из моей.
Начало он просто заклеил и написал свое. Получалось, что я старенький человек не надеюсь не свою память "А потом посоветовался с теми, кто воевал, написал--таки и отнес рукопись в газету". Следующая строчка вроде бы моя, но в нее внесено четыре слова - семейному, мое, теперь тебе. Спорить с ним по поводу столь радикальных изменений было бессмысленно и я ничего не сказал. Обратил его внимание на следующую дописку ( все на 1-ой странице ). У меня - "этот рост сохранился до конца войны и только после ее окончания, я подрос еще на 6 см." ЕМ дописывает "мой" (рост ) и далее "Факт сам по себе незначительный, но образный. Война, она все задушила в развитии". Я спросил ЕМ - как Вы догадались, что война...и т.д. Он улыбнулся снисходительно - но ведь это же очевидно. - А если очевидно, то зачем же писать - говорю ему. Почему Вы догадались, а читатель не сможет?! Характер его улыбки изменился. Мы прочли две страницы и он не смог отстоять ни одной своей дописки. Но отказаться от своей правки не соглашался. Да и как вернуть рукопись в первоначальное состояние? Как уже говорил она исчеркана испохаблена до неузнаваемости. Из 32-ух страниц, выбранных мною из текста осталось примерно половина. Причем выведены ( зачеркнуты ), как мне казалось, лучшие, самые дорогие мне места.
Однажды, известный кубанский поэт сетовал в своих воспоминаниях - как трудно далась ему первая публикация и как не скоро пришло признание. Теперь он главный редактор газеты, в конце которой крупно написано - Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Можно, конечно, рукописи не рецензировать и даже не читать. Но почему не возвращать? Я уже писал, что стоило мне отпечатать рукопись. Добавлю, что тогда ( 93-ем ) и копию снять было очень дорого. Наверное, в редакции рукопись нужно сначала прочитать и если решено публиковать - тогда и черкать, да и то - ведь исправлять положено с согласия автора.
Шло время, я снова в редакции - ну когда же Вы намерены публиковать "Воспоминания" - спрашиваю ЕМ. Ничего вразумительного а ответ. - Тогда верните рукопись - говорю ему. ЕМ охотно соглашается. Вынул папку из шкафа, направился ко мне, но по пути приостановился, что-то соображая. - Минуточку - говорит - заскочу к главному. У главного шло совещание. Прошло минут десять. Наконец ЕМ вернулся - будем печатать в ближайших номерах - едва шевеля губами произнес он. Наверное ВС говорил ему что-то еще, возможно, о понравившемся ему стиле. Ибо вид у ЕМ был очумелый или обалделый, как после нокаута
Встречи с ЕМ оставили самые неприятные впечатления. Позже пришло в голову и такое - по справедливости я должен быть благодарен ЕМ. Возможно, он первый из литераторов поверил в простодушие и наивность автора. Автора, которому, как бы, 18 лет и который не владеет языком. Этим самым он, сам того не желая, дал очень высокую оценку написанному.
На дворе уже февраль 94-го. В ближайших номерах... нет не печатали. Две газетных страницы "Воспоминаний" появились только в мае, в связи с Днем Победы.

А МЕЖДУ ТЕМ, другая газета "Человек труда" в феврале 94-го ( 6 ) стала публиковать фрагменты из моей рукописи. Вот как это произошло. Однажды, прохожу по Красной мимо Дома Союзов, там же редакция "Человека труда". Это краевая профсоюзная газета, не крикливая и для некоторых не очень заметная. Подумалось - а почему бы не попытать удачу здесь? Быстренько съездил за рукописью и в редакцию. Уютная комната - цветы, портреты, литографии. В ответ на мое приветствие сотрудники, их трое, благожелательно кивают головами. Один из них редактор - Николай Николаевич Седов ( НН ). Предлагаю ему рукопись. - Оставьте, я прочту - говорит он спокойно. Подумалось - "прочту" может длиться долго, очень долго. Робко спрашиваю - а когда же наведаться? - Приходите завтра к концу дня. Ну и ну! Далее события развивались стремительно. На следующий день НН встретил меня как желанного гостя, энергично потряс руку. Рукопись понравилась. За сутки он не только прочел ее, но и подобрал материал для первой публикации. Налицо завидная оперативность, хватка истинного журналиста. - В ближайшем номере начинаем печатать - заверил НН ( газета еженедельная ). Я был так удивлен, что даже не поинтересовался - что же именно он выбрал для печатания? И вот передо мной газета, а в ней публикация - "Моя война". Вступительное слово редактора. Никто так красиво и проникновенно не писал и не говорил обо мне и моих воспоминаниях. Очевидно похвала чрезмерная. Но вот что замечательно - НН угадал мои заветные желания. Да так хотелось чтобы рукопись соответствовала оценке. Привожу выдержку из редакционного вступления.
Странное чувство охватывает, когда знакомишься с его "Воспоминаниями о войне" ( воспо-минаниями - исповедью перед внуком: Это письмо к тебе, Женечка, в твою юность. Привет из моей ) Странное, потому что ловишь себя на мысли, что ничего подобного нигде не читал. Автор нигде и не в чем себя не выпячивает, хотя прошел, как говорится, и Крым и Рим и медные трубы. Порой его повествование напоминает фронтовой дневник, порой - историческое исследование, порой - боевой устав, порой философский трактат о вечных истинах: жизни, смерти, страхе, чести...Но всегда это правда. Голая, ничем не прикрытая, как поле, насквозь простреливаемое из пулеметов...
Текст в газете оказался не просто моим текстом. НН компоновал сюжеты по-своему, местами пересказывал содержание. И так в двух газетах. Рукопись вернул, но в ноябре попросил принести ее снова. Еще публикация посвященная моему видению нашей авиации. Потом еще одна. В воспоминаниях я характеризовал оружие и экипировку солдата. Замолвил слово и за малую саперную лопату. О лопате особенно понравилось НН. Привожу выдержку о лопате.
...Та, что висит на поясном ремне. Все, что достигла мировая цивилизация в области науки и техники, в войну работает против солдата. За - только земля ,верней окоп, вырытый в земле лопатой. В наступлении солдат без лопаты так же невозможен, как и без оружия. К лопате фронтовики всегда относились с уважением. Она не отказывала, что порой случалось с оружием. Писатели незаслуженно обидели лопату, обойдя вниманием.
С НН мы не раз встречались, порой задушевно беседовали. НН полагал, что жизнь моего поколения была более интересной, более целеустремленной, оптимистичной. Вспоминал своего отца, тоже фронтовика. Я, в общем-то , с ним соглашался, наверное, потому что и мне казалось - жизнь предшествующего поколения более значимой и интересной. Сегодняшний день огорчал обоих. А еще природа, лес, грибы...Оказалось, что и он заядлый грибник. Я обещал возить его в лес на своем "Запорожце", но выполнить обещание долго не получалось.
Случалось НН отсутствовал. Кратко общался с его сотрудниками. Приятное общение, милые отзывчивые люди.