БАЙКАЛЬСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ, глава 2

Альфред Авотин

БАЙКАЛЬСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Глава вторая. Море.

Наша вылазка в горы заняла всего девять дней, а впечатлений мы наглотались на целый отпуск. Но отпуск продолжался, и мы взяли небольшой отгул на предмет отдыха и рисования, тем более что главный герой здешних мест – Байкал – ждал своего запечетлевания на наших убогих картонках. А передохнув и кое-как запечатлев Байкал, мы решили съездить в Прибайкалье.
Прибайкалье – это, в отличие от Хамар-Дабана, западный берег моря. Но 19 августа в 18.20, когда мы вознамерились оседлать передачку «Слюдянка – Байкал», выяснилось, что она ушла досрочно, поломав наши планы. Но мы не так просты, как хотелось бы некоторым вершителям наших судеб. Не дают поехать в Прибайкалье – поедем в Забайкалье, то есть опять на восток. И мы перескакиваем с култукской передачки на выдринскую.
Замелькали за окошком уже знакомые пейзажи. В высоких отрогах Хамар-Дабана с гордым удовлетворением отыскиваем взглядом двухтысячеметровый пик Турист. Неужели мы там были? Остальные горы кажутся рядом просто игрушечными.
В сплошной темноте приезжаем в Выдрино, заходим в маленький деревянный вокзальчик. Здесь у нас пересадка. До прихода «ученика» – это тоже местный поезд – ещё три часа. По ожидальному залу бегает весёлый пёс, запрыгивает к нам на колени, смешно радуется, когда Тань, высунув язык, передразнивает его учащённое дыхание.
Дождавшись поезда, через часок езды в сонном вагоне мы очутились в другой республике, а именно в городе Танхое Бурятской АССР. Отсюда мы собираемся совершить круиз по Байкалу. Попутчики поведали нам, что единственный курсирующий по славному морю пароход «Комсомолец» прибудет в Танхой только 21-го августа в 17 часов, что от вокзала до пристани два километра, что ночью дорогу нам туда не найти, а следовательно, надо ждать утра на жёстких вокзальных диванчиках. Ничуть не испугавшись, мы последовали их доброму совету и привалились спать среди своих вещей на недолгий остаток ночи.

А утром 20 августа проснулись у самого моря. Байкал шумно перекатывал синие прозрачные валы, разбивая их о береговые камни. Мы прошли вдоль берега через колонию жилых вагончиков и вышли к пристани. Пристань состояла из причала и комнат отдыха, где мы оккупировали две кровати, сложили вещи и пошли смотреть Танхой. Он оказался большой деревней. Не было даже книжного магазина, что нас расстроило, поскольку мы уже стосковались по книгам. Библиотека в клубе была закрыта.
Вернулись к пристани. У берега разгуливали какие-то бекасы, подогревая наш охотничий пыл. Вместо бекасов мы общипали бруснично-чернично-костяничный пригорочек, немножко поспали, маленько замёрзли, послушали близкие выстрелы охотников и вновь отправились к клубу, надеясь проникнуть в библиотеку. С третьего захода библиотека была захвачена врасплох, и мы уткнули свои носы в книжки и журналы. В девять вечера библиотека засобиралась спать, и нас попросили освободить помещение. По дороге домой в призрачном лунном свете мы полакомились свеженькой холодненькой брюквой, в изобилии растущей на окрестных грядках.

21 августа.
Позавтракав в привокзальном буфете, шляемся в ожидании парохода. Тут Тань начинает жаловаться на живот и проклинать буфет, который его отравил. Ест биомицин из походной аптечки. Наконец, прибывает «Комсомолец», и в 17 часов 20 минут мы вступаем на его борт. Это вполне морской пароход с высокими бортами и большой трубой. Поразившись заоблачным ценам на билеты, мы выбрали наиболее удобоваримые места третьего класса и уютно там расположились. Корабль дал гудок и тронулся в путь. И вот я с подвернувшейся тут же весёлой девчонкой Стэллой пью чай, уплетая её припасы, а отравленный Тань угрюмо сидит рядом и принимает наши соболезнования.
Потом поднимаемся на верхнюю палубу.
О!.. Высоченные изумрудные валы вздымают наше судно на свои гребни, обрушивающие на палубу россыпи снежных брызг. А когда очередной вал, ударившись о борт, взлетает вверх, просвечивая на солнце, – какая это дивная гамма цветов изумрудного спектра от бледно-ледяных до густо-малахитовых. Эти громадные валы набегают по три-четыре-пять подряд, потом следует несколько обычных волночек, и вновь – изумрудная громадина…
Правый берег удаляется, мы идём в открытое море. В восемь начал работу ресторан, и мы втроём со Стэллой занимаем столик. Тань уже оклемался, зато другие пассажиры выпали в осадок по причине морской болезни, и зал почти пуст. Официантов тоже укачало, посему объявили самообслуживание. А нам хоть бы хны.
Столы и стулья ползают от стены к стене, в буфете лязгает перепуганная посуда, в открытые иллюминаторы залетают брызги, ветер остервенело треплет занавески. По пути от раздачи до столика поневоле становишься жонглёром, да и донести до рта наполненную ложку тоже не всегда удаётся. Восприняв эти невзгоды как дополнительное развлечение, мы выдержали приёмный экзамен на звание байкальских мореходов первой ступени и добавили себе уверенности.

22 августа.
Поздравляем меня с днём рождения! Устанавливается хорошая традиция – каждый такой праздник встречать в новом путешествии. Этим утром наш корвет пришёл в бухту Аю, опаздывая почти на пять часов из-за сильного встречного ветра. Сходящих пассажиров отвозят к берегу на шлюпке, грозные волны безжалостно швыряют её во все стороны. А мы уже мечтаем о настоящем шторме. «Нам бы шквалик бы, нам бы штилик бы, нам бы шкалик бы, нам бы килек бы…» Это так, вспомнился Тарапунька. Однако к нашему разочарованию волнение постепенно усмиряется. Глядишь, и в самом деле будет штилик. Пассажиры начинают оживать и потихоньку выползать из укрытий. Засветились даже некоторые подобия улыбок.
«Комсомолец» ложится на новый галс и уверенно входит в Ольхонские ворота. С двух сторон повисли голые рыжеватые скалы. Сворачиваем в бухту Загли и высаживаем ещё несколько человек. Идём дальше. И вот – Малое море. Совсем иная планета. Земная, но не эта. Будто на юге, а холодно. Белый песчаный пляж, стройные сосны, пушистые лужайки, зелёная-зелёная вода. Белые отроги Приморского хребта. Названия не позволяют усомниться в том, что мы на море. А скалы совсем особенные, все какими-то ярко выраженными складками, окаймлёнными лесным пологом. Удивительная страна! Зеланида? Или, может быть, Гринсиада? И остров Ольхон здесь тоже совсем другой, роскошный, с экзотическим селением Хужир. А ведь вначале он был гол, скал и пустынен. И будто подстрижен под машинку. И изредка торчали одинокие деревья…

Подувает сарма, или верховик, но не сильно. Берём курс на Онгурён, где высаживаем очередную порцию попутчиков. Странная, холодная южная страна остаётся за кормой. Нам предстоит пересечь Байкал в самом широком его месте: от Онгурёна до Усть-Баргузина, снова к восточному берегу. Горизонт закрыт пеленой угрожающего тёмно-фиолетового цвета, море опять вздымает двухметровые волны. Впереди идёт какой-то круговой дождь: из левых туч – вправо, из правых – влево. А посредине – зловещий жёлтый просвет. Холодным блеском сияет он, и мы направляемся прямо туда.
А Байкал сердится. Он уже не любуется в солнечных лучах изумрудом своих дивных валов. Он кидает тёмные громады воды нам в бок и грохочет грозными громами, болтая корабль с боку на бок и захлёстывая палубу. Вот вам и штилик! «Комсомолец» торопится, идёт полным ходом. Опоздание уже сокращено на два часа. Большое это море, и только долгими часами тут измеряются расстояния…

Полночь. Наконец, мы стали на рейде Усть-Баргузина. Подойти к пристани невозможно, сильное волнение. Громко гудим, требуя с берега катер. Долго и тщетно. Наконец, через час с небольшим катер появляется. Его, как щепку, подбрасывает подле нашего борта. Не без труда спрыгиваем на его палубу. Доброго пути тебе, «Комсомолец»! До свиданья, славная весёлая девчонка Стэлла! Катер взвывает мотором и, ощупывая прожектором путь, довольно уверенно проходит мимо многочисленных коварных мелей.
До чего же приятно идти по земле своими ногами! Во втором часу ночи забираемся на пристань и заваливаемся спать в зале ожидания.

23 августа.
К утру начался дождь. Он всё шёл и шёл, пока нам не надоело. И потом тоже шёл. И сейчас течёт. Нам предложили перебраться из холодного зала в маленькую смежную комнатку с печкой, мы растопили её, напекли блинов, сварили обед из своих припасов, наелись, угостили подвернувшихся приезжих, повеселели. И пошли под мокрым-мокрым дождём по Усть-Баргузину искать кино и библиотеку. Как же здесь хорошо и уютно, несмотря на дождь! Домики все такие весёленькие, ладные, жёлтенькие и свежие, будто только что срубленные. Улицы тоже жёлтые, с огромными весёлыми лужами посредине. И собаки ходят, тоже в основном жёлтые, большие и добродушные. А пахнет так чудно! Одним словом, Усть-Баргузин нам пришёлся по душе. Это вам не Танхой какой-нибудь, здесь даже наличествует большой книжный магазин. Но он тоже хорош: закрыт себе на учёт, да и только. Тогда мы пошли дальше и километра через два набрели на двухэтажный деревянный клуб, солидный, словно купеческий терем. Даже с колоннами. Развесив в пустой раздевалке промокшие куртки-алтайки, забрались в библиотеку. Почитали Алена Бомбара, как он в одиночку на лодчонке переплывал океан, запивая сырую рыбу солёной водой, а потом в кинозале посмотрели древний фильм «Комсомольск» с молодыми Тамарой Макаровой, Николаем Крючковым и Петром Алейниковым в главных ролях. Расширив таким образом свой кругозор, потянулись обратно к уютной комнатушке на пристани, где нас поджидала тёплая печка.

24 августа.
Сегодня снова день рождения, на этот раз у Тани. Дождь продолжается. Вот бы нам такая погодка в горах досталась! Страшно подумать. С другой стороны, питьевая вода была бы завсегда к нашим услугам. Что называется, нет худа без добра. Но природе виднее, и потому тогда было пекло, а теперь холодный дождь. Мы жарим блины, варим всякую вкусную обедину, угощаемся. И снова идём по мокрому и весёлому Усть-Баргузину искать развлечений.
Фильма нам нынче не показали: в одном клубе – тот же «Комсомольск», в другом – экранизация Островского, которую мы тоже видели. Зато попался маленький магазинчик с книжными богатствами. Испросив разрешение покопаться на щедро заставленных полках, мы жадно набросились на эти залежи. Рылись-рылись и с голодухи набрали целую охапку. Но не тут-то было. Цены кусались, и пришлось ограничиться двумя книжками, которые мы и подарили друг дружке по случаю дней рождения. Спрятав их от дождика под куртки, заспешили в свою комнатушку с мигающей лампочкой, где можно было, наконец, всласть почитать. Тут и дождик кончился, но оторвать нас от книг было уже непросто. Тань углубился в «Золотую цепь» Александра Грина, я – в Василия Кубанёва, «Идут в наступление строки». Книги оказались удачные, близкие нам по духу.

Но чу! В зале ожидания за тонкой перегородкой возникает какой-то гомон. На ночлег размещаются вновь прибывшие. Судя по разговорам, это Наташка, Маришка, Светик, Марик и ещё один парень, оставшийся неопознанным. Наверняка туристская компания. Тары-бары, борьба с поклажей, весёлая суетня. Нам всё слышно, а мы затаились и до поры до времени не хотим себя обнаруживать, чтобы не смутить их неожиданным соседством, пока они не освоились.
Девчонки отправляются в магазин, а когда возвращаются, и шум постепенно затихает, мы намереваемся засветиться и спеть им освоенную в горах «Тропическую-экзотическую». Но тут на нас нападает смешинка и быстро превращается в сдавленный хохот. Тань корчится в спазмах, я давлюсь проглоченным смехом. Чуть успокоившись, вывожу протяжным басом: «У девушки с острова Пасхи…» Тань тоненько подтягивает: «украли любовника тигры…»
За стеной воцарилась тишина – шок удался! Поём в полный голос и быстро: «Украли любовника в форме чиновника, съели в саду под бананом!» И далее без остановки до конца. Закончив «Тропическую», переходим к «Маруське»: «По полю ровному Аксинья – юбка синя – бежит в кирзовых сапогах»… Когда спели и эту, публика за стенкой, наконец, опомнилась, разразилась аплодисментами и дружным хором громко продекламировала по складам: «Ла-жо-вы-е чу-ва-ки!!!», тем самым признав нас за своих. Мы же не угомонились, а спели тут же сочинённые куплеты на мотив популярной песенки «В Москве, в отдалённом районе…» о том, как «Наташка, Маришка и Светик приехали в Усть-Баргузин, Наташка, Маришка и Светик помчались скорей в магазин...» и далее по хронике событий.
Это имело неимоверный успех! Соседи захохотали, зааплодировали, перешли на овацию. Стали через стенку знакомиться. Конечно, это москвичи, кто же ещё! Куда их только не носит, и как приятны такие встречи за тридевять земель от любимой столицы! Мы почитали вслух ещё стихи Кубанёва из свежекупленной книжки, поддали жару печке, чтобы соседи не мёрзли, и пошли спать, ибо время давно к тому обязывало.

25 августа.
Раннее утро. Быстро собираем вещички и отправляемся на рыбозавод, откуда накануне некий молодой инженер обещал подвезти нас на катере «Стремительный» в Глинку, что на полуострове со странным именем Святой Нос. Там, говорят, и места хорошие, и охота, и рыбалка. Собралась целая компания попутчиков из рыбаков и геологов, но никто в Глинку нынче не попал благодаря бдительности инспектора рыбозавода, который нашёл удобный повод побряцать властными полномочиями. Ну разве обойдётся когда-нибудь без этакого вредного представителя человекообразных?
Грустно болтался у причала катер «Стремительный», ослепительный, поразительный, а день, наконец-то ясный и солнечный, неотвратимо клонился к вечеру. Закусив в столовой своими же продуктами и ейным чаем, пошли мы восвояси. Оставили там пожитки и налегке побрели по берегу очень симпатичной, уютной и весёлой речки, которая и есть Баргузин, давший название и посёлку, и могучему байкальскому ветру. И стали мы кликать, но не золотую рыбку, а рыбака, совсем не золотого, а самого простого, который отвёз бы нас в такую заманчивую и недоступную Глинку. И что вы думаете? Такой рыбак нашёлся! И завтра в десять на его матадоре мы отправимся в эту самую Глинку. А инспектор пусть кусает локти возле своего рыбозавода.
Развеселившись, мы опять было вознамерились сходить в кино, но снова упёрлись в экранизацию Островского, а в купеческом тереме шла лекция для родителей. Поскольку родителей мы с собой опрометчиво не взяли, а сами таковыми не являлись, то вернулись в свой приют читать книжки. На огонёк к нам заглянул начальник пристани (не бдительный ли инспектор его науськал?), выяснил наши личности и проинформировал, что мы занимаем комнату матери и ребёнка, и если Тань с небольшой натяжкой ещё сошёл бы за мать, то я с моей бородой на ребёнка никак не тянул. Однако, узнав, что мы утром уезжаем (а куда, мы, естественно, ему не сказали), он вежливо пожелал нам спокойной ночи и счастливого пути.
А москвичей за стенкой уже не было – они уехали в нашу общую столицу. Удачи вам, Наташка, Маришка, Светик, Марик и мистер Икс! Мы же снова окунулись в книги и очутились в сказочном мире красивых и мужественных людей, столь близких нам по духу.

26 августа.
10 часов. Ясно, солнечно. Лёгкий, свежий ветерок. Мы сидим на брёвнышке возле «нашего» матадора. Ждём. Ждём. Ещё раз ждём. От безделья делаем открытия:
а) Матадор – это, разумеется, не участник корриды и даже не имя судна, – так именуются все здешние лодки морского класса, вроде моторных баркасов.
б) Хозяин нашего матадора живёт не иначе как по гринвичскому времени, ибо по местному уже не обещанные десять, а второй час пополудни.
Однако насчёт Гринвича мы всё же слегка ошиблись в его пользу: в два часа за нашими приунывшими спинами раздался бодрый голос: «Это вы, которые в Глинку хотели?» Разумеется, это были мы.

Очень здорово плавать на матадорах (правильнее сказать – «ходить», но в сухопутном контексте что-то не звучит). Мотор заводится сразу, работает без всяких фокусов и даже не очень тарахтит. А Байкал такой тихий, смирный и ласковый. Под бортом зелёная-зелёная прозрачная глубь. Бережок, вдоль которого мы плывём, так и дышит приветливостью. С нами едет большущая собака хозяина лодки. Я погладил её, и она прониклась ко мне искренней симпатией. Уткнула свой немалый нос в мои колени и никак не хочет менять позу. Когда я перемещаюсь на другое место, собака следует за мной и улучает момент, чтобы погладиться о колени.
Наш возница оказался мотористом рыбацкой артели. Минут через сорок подъехали к бригадному дому. Там кашеварили обед, который предстояло переждать. Пока суд да дело, мы пошли прогуляться. За песчаным бережком, за полосой кустиков и берёзок начинались лужицы и болотца, в которых тоже росли кустики и берёзки, но вдобавок было видимо-невидимо голубики. Крупной, вкусной, холодной. Только вот комары над ней вились тучами. А ещё больше было чёрной-чёрной, спелой-преспелой душистой черёмухи. Немудрено, что вскоре у нас завязли языки.
Однако ягоды ягодами, но поскольку завтракали мы рано утром, то приглашение к артельному обеду оказалось как нельзя более кстати. Варёный омуль, свежий хлеб и крепкий сладкий чай до небес подняли наше и без того прекрасное настроение. Рыбаки рассказали нам про двух ленинградских туристов, которым здесь настолько понравилось, что они провели в их гостеприимном доме весь отпуск, вместо того чтобы путешествовать по Байкалу. Нас тоже уговаривали пожить хоть немножко, но мы как истые скитальцы не могли унять свою страсть к перемене мест, да и времени на вожделенную Глинку оставалось маловато.
И вот нос матадора вновь режет байкальскую волну, и вскоре мы прибываем в заветную Глинку. Выпрыгиваем на бережок возле рыбоприёмника и резво идём в лес, обгоняя преследующих нас комаров. А идём мы по наущению нашего моториста на хутор Кулинное, или Окулиный, что расположился на берегу заводи по имени Исток в Чивыркуйском заливе, в гуще самых что ни на есть охотничьих и рыболовных угодий.
Седьмой час. Дорога отличная, почти шоссе. А лес весёлый, чистый: лиственницы, сосны, берёзки, осины. И все высокие, стройные и радостные. На дороге торчат хорошенькие, крепкие грибки, а по сторонам алеют россыпи крупной брусники. Время – деньги, но соблазн велик, и мы то и дело тормозим, чтобы сорвать грибок или ягодку.
Вдруг – ффрыть! – целый выводок рябчиков! Рюкзаки наземь, курки на взвод, я кидаюсь за ними в заросли. Выстрел – рябчик упал. Но куда? Вечная проблема бессобачных охотников. Старательно прочёсываем подлесок, и я-таки выуживаю трофей из кустов. Подвязываю его к рюкзаку, можно продолжить путь.
Тут-то и начинает смеркаться, а идти ещё неведомо сколько. Дорога всё заворачивает куда-то вправо, хотя нам, по всем приметам, нужно влево. Обходим большие лужи, километры остаются позади, а темень становится непроглядной. Далеко-далеко слышен рокот моторки и выстрелы. А к нам подкрадываются сомнения: а что как эта дорога идёт вдоль берега Баргузинского залива назад в Усть-Баргузин? Иначе чем объяснить её настойчивый правый уклон?
Безмолвный лес не желал прояснять наших сомнений, отзываясь на них только писком сопровождающих нас комаров. А с комаров что взять, если они даже не в курсе, что людей, намазанных кремом «Тайга», нельзя кусать?
Зато у нас вызревает новая песня:

Мы из дома часто уезжаем, –
Дома нам подолгу не сидится,
Мы за далью даль с тобою открываем,
Оставляя в них души частицы.

Мы не Дон-Кихоты, и на маршах
Нет у нас с тобою Росинанта,
Это хорошо, что среди предков наших
Были дети капитана Гранта!

Инженеры мы, и на бумаге
Значимся солидными словами…
Это хорошо, что мы с тобой бродяги, –
Нас и в гроб положат с рюкзаками!

Красивей планеты ты не сыщешь,
Землю всю увидеть мы желаем,
Это ничего, что мы с тобой, дружище,
В космосе пока не побывали.

Мы привыкли добиваться цели,
Стал для нас попутным встречный ветер,
Это хорошо, что мы с тобой успели
Очень много увидать на свете!

Взошла огромная яркая луна. Идти стало веселее, но и эта круглолицая красотка не подсказала нам дороги. Зато спровоцировала медвежьи рявки, которые стали доноситься из дебрей. Вдруг послышался шум воды, мы вступили на бревенчатый мостик через ручей, перешли его, и… боже правый! – дорога резко сворачивает всё туда же – вправо. Снежные пики Святого Носа, оставленные нами слева, переместились направо, а луна стала светить в другую щёку. Получается, что дорога развернулась, и мы идём назад. Кому нужны круговые дороги? Может, остановиться, поставить палатку да ждать утра, которое мудренее? Но где-то недалеко зачихал лодочный мотор, и мы двинулись вперёд с надеждой добраться до людей и прояснить, наконец, куда вынесла нас нелёгкая. Несколько минут хода – и впереди зачернели дома, дорогу преградил забор, и мы поняли, что всё правильно, что перед нами хутор Окулиный, потому что никакого другого жилья тут нет.

Десять часов вечера. Стоим возле большой избы, откуда слышатся громкие голоса и сочится неяркий свет. Стучимся в калитку. – «Да проходите в избу!». Заходим во двор и идём мимо своры крупных молчаливых собак, которые вежливо провожают нас взглядами. Похоже, баргузинские собаки все добродушные.
В избе ужинают. За большим деревянным столом сидят несколько человек. Светит керосиновая лампа, работает приёмник на чуть живых батарейках. Электричества нет, план ГОЭЛРО досюда не дотянулся. Но нам – чем дичее, тем завлекательнее. Страсть как любим глухомань.
Без затей и выяснения личностей нас приглашают к столу, и мы уплетаем холодную отварную картошку, холодную же варёную рыбу (всё это по-простому, без тарелок и вилок) и пьём чай с молоком. Хозяева охотно рассказывают нам, что это действительно хутор Окулиный на берегу Истока, что здесь много водоплавающей дичи, что лодку они нам дадут, что в Курбулик, куда мы намеревались податься потом, идти не стоит, поскольку здесь лучше, а времени у нас в обрез. На этом мы и порешили и, постелив на пол палатку, заснули на ней праведным сном.

27 августа.
Солнечное, радостное утро. Мы форсируем калтус, то есть пробираемся сквозь болото. Никогда бы не подумали, что сначала будем лазать по скалам и томиться от жажды, а потом залезем в болото. В бродяжьей практике и то, и другое нас прежде не привлекало. Но жизнь распоряжается по-своему, особенно когда не увёртываешься, а без страха идёшь ей навстречу. Она задаёт тебе рекбусы, как говаривал Райкин, а ты их решай. Решай своими мозгами, а преодолевай своей шкурой. Мозги со шкурой тренируются, а душа растёт и просветляется, как холстина на солнышке.
Для начала мы чуть не наступили на змея, который торжественно переполз нам дорогу и оказался безобидным ужом. Синеющий впереди Чивыркуйский залив обдувал нас свежим ветерком, в небе мелькали утки, из-под каждой босой пятки вспархивали бекасы, разжигая охотничьи страсти, а мы весело месили ржавую болотную жижу.
Порядочно отхлюпав, вышли на торную тропинку вокруг холма с вкусным именем Коврижка, который даже на лоцманской карте Байкала именуется островом. Тут я вскидываю ружьё – в полусотне метров на нас летит здоровый утяк. Грянул выстрел, утяк спикировал к ближайшей роще и гулко плюхнулся оземь. Мы кинулись в заросли. Проваливаясь по колено в болото, искали, искали… Корону за спаниеля! Но короны у нас не было, и спаниеля нам не дали. А глупая птица предпочла дохлую смерть в ржавом болоте весёлым зубам отважных путешественников.
Раздосадованные, мы решительно направились к лодке. Лодка стояла на условленном месте, но место было мелкое, поэтому пришлось долго выводить её на чистую воду. А там плавали целые колонии лысух – чёрных водяных курочек. А над головами пролетали эскадрильи уток! Да, дичи тут немерено. Недаром об этих местах ещё полтораста лет назад исследователь Байкала академик И.С.Георги писал: «Птицы собираются здесь такими несметными стаями, как едва ли где в другом месте на материке Старого Света, именно потому, что обилие рыбы, в особенности омулей, в этих заливах также превосходит всякое вероятие». Но простого изобилия нам недостаточно: ещё эта дичь должна подпустить на выстрел и не потеряться в зарослях. А то, как в поговорке: око бачит, та зуб неймёт.
Крадучись, подплыли мы к солидной стае лысух и высунулись из-за камышового островка. Стая шумно побежала по воде, потом взлетела. Выстрел вдогонку, и на воде остались две птицы: одна уже смирилась со своей участью, а вторая оказалась подранком и улепётывала от нас из последних силёнок. Мы подобрали обеих, истратив на беглянку ещё один патрон. Теперь бы неплохо поиметь и уточку.
Направляем лодку в Исток – эдакую широкую протоку. Исток ли это самого Байкала или чего ещё, для нас осталось неизвестным. По обеим сторонам – тростниковые заросли, из которых постоянно вспархивают утиные стайки, внезапные и стремительные. Подходящая игра для стрелка по тарелочкам! Но я-то дилетант, на стенде бывал лишь зрителем. К тому же без собаки нет смысла сбивать птиц над тростниковой чащобой. Стреляю только на открытой воде, но пока безуспешно.
Исток здесь обильно зарос водной растительностью, на вёсла наматываются водоросли, а шеста у нас нет. В конце концов, мне приходится вылезать по пояс в воду и толкать лодку руками. Но день чудесный, солнце шпарит, вода тёплая, и подобное купание мне только в удовольствие. Вскоре и аппетит пробудился. Съели плитку шоколада, предвкушая аромат дичи, шипящей на костре… Ветер немного усилился, на Чивыркуе разгулялись белопенные синие волны. Возле камышовых островков мы спугнули трёх уток. Я вовремя среагировал, и наши трофеи пополнились. Однако вскоре дробовые патроны закончились, остались только картечь и пули, прихваченные для самообороны. Не рассчитывая на серьёзную охоту, я взял сюда, как и в горы, лишь наполненный патронташ. Обидно, когда кругом столько дичи.
Посудачив, решили ехать домой. В смысле, на хутор. И уже въезжали в прибрежные травы, когда я пустил в ход картечь. Красивый, большой, с зелёной головой и цветными зеркальцами селезень был нам утешением и наградой. Тогда вернулся азарт и, быстро покончив с картечью, я нахально перешёл на медвежьи пули. Каким-то чудом удалось зацепить одну утку, но спланировала она в непроходимые камыши.
Совсем уже вечерело. Мы затащили лодку на прежнее место и двинулись на хутор. В болоте, удушливо дышащем метаном, нас яростно атаковали тучи комаров, привлечённых, видимо, свежей кровью наших трофеев. Впереди маячили две фигуры. На лицах у них болтались зелёные сетки, изображавшие накомарники, огромные резиновые сапоги разгребали болото. Время от времени они громко стреляли, но всё мимо. А мы думали: если они всё же попадут, то как рассчитывают тут в сумерках, без собаки найти добычу? Может, у них какая-то хитрая методика? Но они не попадали, и разоблачить их секрет не удалось.
Ветер с Чивыркуя нагнал в болото воды, и оно стало гораздо глубже. Вот теперь Коврижка, пожалуй, действительно остров. По разочку мы провалились по пояс, вволю нанюхались метанчика и затемно выбрались к хутору. Но метан проникал и сюда, распространяя свой невесёлый аромат.

Переоделись, помылись и присоединились к трапезе. На столе дымились сковороды с жареными крупными омулями, суп из вчерашней дичи и нашего рябчика, отварная картошка и чай с молоком. Ели-пили, рассказывали всякие побасенки, слушали по радио Москву, потом на дворе разбрехались собаки, и дядя Игнаха сказал: «Никак собаки бурундука загнали». Все покатились со смеху, потом взялись подкалывать друг дружку, от весёлых разговоров стало ещё уютнее, а усталость обернулась сладкой истомой. И сон был сладкий-сладкий…

28 августа.
Решили возвращаться в Глинку. Патронов нет, а без них здесь – одно расстройство. Удить рыбу? Но тут ловят сетями, и наш улов будет ни к селу, ни к городу. Собрали рюкзаки, свернули палатку, прицепили на пояс трофеи, попрощались с радушными хозяевами и зашагали по загадочной круговой дороге обратно. Шли и наслаждались ясным солнцем, чистым небом, сладкой брусникой, запахами осеннего леса. Останавливались, чтобы сорвать грибок или оглянуться на красоты покидаемого края. Дошли до мостика через речку Тёю, – так мы её окрестили с лёгкой руки Вероники Тушновой, – и решили, что здесь мы немножко поживём. Пара деньков ещё есть, а местечко уж больно привлекательное. Тёя такая милая и чистая, такая прозрачная и прохладная, а вокруг – красивый, щедрый лес и благословенное безлюдье!
На излучине речки поставили палатку, собрали ворох дров, выпотрошили пташек, а сами пошли по грибы да по ягоды. Хорошо топать налегке с котелком в руке! В мой котелок – грибы, в Танин – ягоды, а в рот – длинные спелые плоды шиповника и кисленькая костяника… Прошли пару километров, набрали отборных грибков – жёлтеньких масляток, оранжевых рыжиков, крепеньких подберёзовиков, толстеньких боровичков, бархатных моховичков. А какая брусника! На неё смотреть и то вкусно.
Короче говоря, это была стоянка обжор и гурманов. В большом котелке варились водоплавающие, в среднем – витаминный кисель из брусники, в остальном – нежнейшее брусничное варенье. А на сковороде шкворчали грибы. А на сковородной крышке росла румяная горка аппетитных блинчиков. Все рестораны мира преклонили колени перед жарким пламенем нашего костра. А бродяги-разбойники поели и принялись распевать свои лихие песни. Чащоба Святого Носа чутко внимала им, а звёзды разгорались всё ярче, подпевая своими неземными неслышными голосами…

29 августа.
Как и следовало ожидать, сегодня нам никуда не хочется идти. Я устроился возле мостика и пишу маслом его портрет. Тань обследует окрестности, проваливается в речку и сушит у костра свои модельные туфли (китайские кеды, видавшие и не такое).
Тут и гостья пожаловала – собака с хутора. Хотела всё съесть. Но мы её вовремя разоблачили, и она вынуждена была довольствоваться птичьими костями. Потом она подходила смотреть, как я рисую, а затем возвращалась к костру, полагая, что Тань уже по ней соскучился и, глядишь, чем-нибудь угостит.
Надо сказать, погода не очень-то мне благоприятствовала: то и дело набегали облака и меняли освещение пейзажа. Даже покрапал дождик. Хорошо, что у меня не акварель, а то бы мой шедевр потёк, без зонта-то. Кое-как закончив, я присоединился к Тане, мы забрались в палатку и читали наши книжки. А собака лежала за стенкой и сопела. Иногда она вставала с намерением чем-нибудь поживиться, пока мы читаем, но после окрика «на место!» покорно ложилась. А когда дождик перестал, я проводил её до мольберта, велел идти домой и показал дорогу. Демонстрируя горожанам свою воспитанность, она послушно затрусила по дорожке в сторону хутора.
Вечером мы долго сидели у костра и вспоминали свою Ингу, которую в прошлом году привезли маленьким щенком из Москвы в Ригу, прокатив по Западной Двине на моторке. Хроника той поездки не велась, и в памяти остались лишь обрывки впечатлений. Истратив на лодку и мотор все студенческие сбережения, мы плыли «на голодном пайке». На витебском рынке купили Инге большую треску и дивились, как лихо малышка с ней управлялась. Потом с голодухи поймали и съели домашнюю утку. Считая, что охотничью собаку нельзя приучать к птице, с Ингой не поделились, и даже кости закопали в землю. За зиму она выросла в замечательную, весёлую и добрую легавую, а летом увязалась за проходившим мимо дачи детским садом и пропала.

30 августа.
Ночью дождик барабанил по крыше палатки. Утром проснулись и засомневались: может, почудилось? Тогда он снова забарабанил, рассеяв наши сомнения. Мы посидели в палатке, попили сладкого киселька, почитали, пописали, а как только стук по крыше прекратился, выскочили наружу и запалили спасительный костёр. Дождик опять пошёл и даже промочил наши алтайки, но они быстро высохли над огнём. Увидев тщетность своих стараний, дождик ушёл мочить других странников. А мы решили, не дожидаясь настоящего осеннего ненастья, сворачивать лагерь. Солнышко подсушило палатку, поиграло с Тёей в зайчики и создало благоприятное освещение для фотосъёмки, чем мы и воспользовались. Часа в четыре двинулись в путь. Грибы, сообразив, что мы уходим насовсем, дружно высыпали на дорогу и с любопытством выглядывали из-под шляпок: неужто мы их тут оставим? Целые семейки просили взять их с собой, но мы только прощально им улыбались.
Вдруг с придорожного куста вспорхнула пара больших птиц. Мы замерли. Одна птица улетела, а вторая выскочила на дорогу и побежала впереди нас. «Тетёрка!» – прошептал я, снимая с плеча ружьё. Это хороший трофей, но у меня только две пули. А, была не была! Бабах! Пуля вспахала землю под тетёркой, она взлетела и через несколько метров вновь засеменила пешком по дороге. Последний патрон, видимо, отсырел, разбух и в ствол не полез. Мы остались без оружия, а тетёрка всё бежала впереди и посмеивалась над нами. Возможно, уводила нас от своих цыплят. Ради чего ещё станешь рисковать жизнью?
Около шести часов вышли на поворот к Байкалу. Отсюда его ещё не видно, но нас поразил шум бушующего моря. Ведь вокруг стояло полное безветрие, даже листочки на деревьях замерли, словно вырезанные из жести. Мы не верили своим ушам. Но вот ещё один поворот, и глазам предстал грозный вздыбленный Байкал. Такой приветливый давеча бережок теперь был завален выброшенными брёвнами. Да, – сказали мы, – тут, пожалуй, не порисуешь (была у меня такая задумка). И заторопились к мосткам у рыбоприёмки, возле которых качался матадор: рыбаки собирались везти свежий улов на рыбозавод, то есть как раз в нашу сторону.
В матадоре сидело несколько человек, остальное пространство было заставлено большими открытыми ящиками с крупным, красивым омулем. Мы попросились на баркас. «Вам что, жить надоело? Не видите, что на море творится?» – возмутилась рыбоприёмщица. «А как же они?» – показали мы на рыбаков. – «Так у нас такая работа, – отозвался один из них. – Если и перевернёмся, то так нам и положено». Но мы рассмотрели в лодке маленькую девочку и сослались на неё как на аргумент в свою пользу.
«Ну что с вами делать, раз вы так спешите. Поклажа у вас, вроде, не тяжёлая, дай бог, не потонем. Полезайте». Мы не заставили себя ждать. Затарахтел мотор, и матадор, развернувшись навстречу волнам, устремился в бушующее море. Он то взбирался на вершину горбыля, то глубоко проваливался, и тогда очередной горбыль нависал высоко над бортом, грозя затопить баркас. Но борт уходил наверх, не давая волне захлестнуть внутрь, как она ни старалась. Тут-то мы оценили отточенные веками обводы этой лодки. Они были строго согласованы с частотой и амплитудой байкальской волны. Для перелива ей не хватало буквально нескольких сантиметров, волна летела рядом, но матадорский борт неизменно оказывался чуть выше. Однако приходилось держать судно под острым углом к волнам, и это отклоняло нас от курса.

Солнце уже почти зашло, а мы всё плыли. Мотор сильно грелся. Выхлопная труба раскалилась докрасна, а возле двигателя – добела. Ветра совсем не было, но это здесь, в закрытом горами и лесами Баргузинском заливе. Мы охотно представляли себе, что творилось в открытом море. Там, по всей вероятности, дула сарма, один из самых злых байкальских ветров. А несколько дней назад, когда мы плыли в Глинку, с берега тянуло лёгким ветерком. И рыбаки говорили, что этот лёгкий ветерок зовётся ангарой, и эта ангара весьма коварна. Дразнит, дразнит она своим дуновением старый Байкал, пока не разъярится он и не набросится на неё верховиком. Сейчас мы убеждались в справедливости этой приметы.
Рыбаки говорят, что в любую погоду они обязательно отвозят улов на рыбозавод, иначе пропадёт омуль – байкальское серебристое золото. Ни ледников, ни рефрижераторов у них нет, – какое там, если только недавно появились моторы. А прежде ходили на вёслах, и сколько их гибло тогда, сколько трагедий хранит седой Байкал!
Но вот всё ближе наш ориентир – труба рыбозавода. Матадор уверенно проходит последний участок пути. Миновав устьевые мели, сворачиваем в реку Баргузин и вскоре высаживаемся возле паромной переправы. Сердечно благодарим рыбаков и топаем к знакомой пристани. Но не тут-то было. Сегодня ушёл пароход, и всё здесь заперто. Стучимся в гостиницу, что прямо напротив. Приветливая тётечка открывает дверь и устраивает нам культурный ночлег. Перед сном мы ещё бродим по тёмному Усть-Баргузину в поисках сластей к чаю, покупаем целый килограмм свеженьких пряников и пакетик конфет. В уютной гостиничной комнатке чаёвничаем со своим брусничным вареньем. Завтра в семь утра надо быть на рыночной площади, дабы влезть в автобус на Улан-Удэ. Улан-Удэ нам ни к чему, но автобус подвезёт нас до железной дороги, а там и до дома рукой подать.

31 августа.
Ясное прохладное утро. Мы ждём автобус. Последние минутки на приветливой усть-баргузинской земле, с которой мы так быстро сроднились. Хорошие здесь всё-таки места! И люди тоже, если не считать некоторых дюже усердных инспекторов. Но вот подбегает шустренький автобусик, шофёр запускает пассажиров и перед самыми нашими носами захлопывает дверь: «Всё! Всё занято». Запуск по числу сидячих мест, стоять не положено. Нашему огорчению нет предела, тем более что две девицы влезли без очереди, воспользовавшись нашей интеллигентностью. Но шофёр высовывается и кричит: «Ещё двое!» Это уже про нас. Мы забираемся на заднее сиденье, и автобусик трогается.
Дорога сразу же лезет в гору. У нас хороший мотор, даже на крутом подъёме не чихает и не воет надсадным голосом. Рессоры тоже не скрипят, всё отлажено.
Спустившись с горы, выезжаем к самому Байкалу. Солнечные блики сверкают на ярко-синем морском просторе. А вдали виднеются снежные вершины Святого Носа. Даже удивительно – только вчера мы были у подножия этих далёких гор. Автобус бежит вдоль берега, мимо проносятся бухточки, заливчики, один живописнее другого. А всё-таки уже осень. Мелькают багряные осинки, золотые берёзки. Как коротко сибирское лето! Совсем недавно цвёл багульник и полыхали жарки, и вот уже зажелтели осенние краски. Вся природа волшебно наряжается, она ещё не насладилась летним солнцем и небом, она ещё не расцвела всею своей красотой, поэтому так живописен её осенний наряд, поэтому осени в Сибири всегда золотые… А мы слагаем стихи про нашу прекрасную Землю, про зовущие дальние дали…

Очень красивая эта планета – Земля.
Мимо проехать, её не заметив, нельзя.
Взял бы, и всю целиком написал, если б мог,
Только бедна моя кисть да беспомощен слог.

Разве могу я сказать, как прекрасен восход?
Детской улыбкой сияет вокруг небосвод,
До закоулков души проникают лучи,
И до того хорошо, хоть ложись и кричи.

Разве могу написать, как прекрасен закат?
Глаз не сводил бы с него каждый вечер подряд!
То на полнеба взметнёт он багряный пожар,
То в нежно-розовой мгле умирает, дрожа…

Вот бесконечною лентой тропинка бежит,
В сень ароматных лесов за собою манит,
Вьётся в горах и идёт прямиком по полям…
Очень красивая эта планета – Земля!

Ветер свирепый гнёт пальмы и в соснах скрипит,
А молодой ручеёк из-под снега журчит.
В светлой дали золотые берёзы стоят,
Рядом багровым румянцем осины горят.

Льдов голубые громады кристально блестят,
В жёлтых бескрайних песках пожелтеет ваш взгляд,
Поголубеет он вновь в океанской дали…
Что же сравнится ещё с красотою Земли?

Что же достойно твоей, о Земля, красоты?
Тешу надеждой себя, что простишь меня ты:
Думал поэму создать и чудесный пейзаж –
Только вот выпачкал кисть да сломал карандаш.

Посреди дня останавливаемся на обед в районном городке Горячинске. Потом переезжаем реку Турку. Воды почти не видно из-за плывущих брёвен. Слева замелькало озеро, а сразу за ним дорога под прямым углом свернула от Байкала в горы. И очень долго забиралась всё выше и выше. Пассажиры утомились и клевали носами.
Мимо редких деревенек едем по плоскому перевалу. Затем долгий спуск по пыльному тракту к большому селу Турунтаево, что на берегу широкой спокойной реки. Это Селенга. Говорят, нынче она так разлилась, что пришлось передвинуть паромную переправу. Тут мы заметили маленький катерок, который, выписывая восьмёрки, таскал паром от берега к берегу. Автобус подъехал и вкатился на палубу. Преодолев реку, минут через десять приехали на станцию Татаурово, где и кончился наш длинный автобусный маршрут. До поезда оставался час. Экскурс по местным магазинчикам внёс в наше меню деликатес – баночку крабов. А тут и поезд подкатил. Мы влезли на средние полки и собирались вздремнуть, но расхотели. Потом у Тани разболелся зуб и болел до самой Слюдянки, куда мы приехали в три часа ночи.
По холодной темноте бодренько отшагали два с половиной километра до дома и едва открыли входную дверь Таниной комнатёнки из-за скопившихся за ней газет. Нам не терпелось узнать, что случилось в мире за время нашей отлучки, но дорожная пыль гнала нас под душ, и мы пошли на подстанцию. Дежурившие там девчонки очень обрадовались, ибо мы разогнали сон, который некстати наваливается в это предрассветное время. Когда чистые шли домой, Байкал уже сиял своей синевой под утренним солнцем. Спать не хотелось. А было уже первое сентября. Байкальская эпопея подходила к концу. Ещё несколько дней в Култуке и…шесть тысяч двести тридцать восемь километров Великого Сибирского пути. Домой. На запад. Наверное, навсегда…

В заключение хочется привести мнение знатока Байкала, учёного и писателя Олега Гусева: «Байкал неповторим. Ему нет цены. Он стал неотъемлемой частью нашего национального сознания. В отношении к этому чуду природы нужна особая мера вещей. Его нужно беречь и охранять прежде всего для отдыха, лечения, путешествий, для воспитания очарованных душ и высоких стремлений, для духовного обогащения народа». Золотые слова!


Из книги "За туманом"
ISBN 978-5-906230-04-1.