ПИСАТЕЛЬ (окончание)

Когда попотчевались и помолились – я тоже первую строчку «Отче наш» три раза произнёс – взяла меня спасительница за руку и повела. Дверь в какой-то тёмный чулан открыла и пригласила войти. Я же глаза выкатил и попятился в страхе. Нет, хватит с меня на сегодня. Но Пелагея Степановна ничего не сказала и вошла первой. Тогда уже и я рискнул. Дверь затворилась, раздался грохот, и будто опускаться мы куда-то стали. Как в лифте. Быстрее только, определил я, потому как дух захватывало. Очень скоро движение прекратилось, дверь открылась и вышли мы прямо в комнату.

От яркого света я сначала зажмурился, потом открыл глаза и в ступор впал – у окна девушка сидит. Но не она меня, естественно поразила – что я, девушек не видел? – одежда её. На такую я только в кино, да в театре, где один раз побывать довелось, любовался. Будто не из нашего времени. Девушка что-то на пяльцах вышивает, нас не видит. Я удивлённо на мою спутницу посмотрел. Она лишь вздохнула:
— Привыкай, сударь, привыкай.

Девушка головку повернула и чуть пяльцы не выронила от неожиданности. Но тут же заулыбалась и к бабушке кинулась:
— Oh, grand-mère, comme vous …,— лишь потом меня заметила и, засмущавшись, остановилась. Присела как-то красиво, и меня своим голоском удостоила,— Здравствуйте, милости просим.
— А что ты там про «comme vous» начала? Мы же по-французски не понимаем.
— Ну как же. Спросить хотела, где вы так долго были, договорить не успела.
— Дела, душа моя, дела были. Так я не представила,— ко мне голову повернула,— графиня Кабаргина Варвара Даниловна, прошу любить и жаловать.
— Очень приятно. А я – Сергей.

Варвара Даниловна прыснула, и ротик ладошкой прикрыла в смущении под строгим взглядом старушки. А Пелагея Степановна так же торжественно представление продолжила:
— Его превосходительство, князь Шевелёв Сергей Петрович.
Молодая графиня другой раз присела, ещё ниже, и глазки в пол опустила. А я понять силился, про кого это Пелагея Степановна так красиво проговорила только что. Тут она строго приказала,— Ты, Варвара Даниловна, иди-ка пока в свою комнату, а мне с Сергеем Петровичем перемолвиться нужно.

Варвара Даниловна, не поднимая глаз, присела ещё разок и, пальчиками подол подобрав, быстренько ретировалась, мелькая задниками белых туфелек. Меня же Пелагея Степановна усадила в глубокое кресло, сама напротив села, вздохнула в который уже раз, и начала говорить. Ничего я не понимал поначалу, а потом головой стал мотать да ладонями то глаза, то уши закрывать. Наконец не выдержал и заявил:
— Хватит! Долго же вы мне голову морочили. Хотите, чтобы и в этот бред я поверил? К дурдому меня готовите? Так я сам туда сейчас позвоню – посмотрим, кого заберут в первую очередь.

Вопреки моим ожиданиям старушка психушки вовсе не испугалась и даже поддержала намерение:
— Звони, ваше благородие, звони,— и носом покорно пошевелила.
Ну, ладно. Раз ты так…. Короче, достал я мобильник и нужные циферки набрал, чтобы скорая меня услышала. Только даже гудок не пошёл.
— С улицы позвоню,— буркнул, и стал выход искать – не в чулан же снова возвращаться.
Тут Пелагея Степановна меня попридержала:
— Куда же вы, князь, в таком виде?
Покрутился я, осмотрел себя – всё на месте.
— Ты, голубь, в окошко-то погляди.
Засомневался я конечно – не подвох ли какой – но подошёл, отодвинул занавеску и обалдел – по улице всадники гарцуют, кареты раскатывают, публика….

Очнулся я на диване. Голова, как чугун – видно, крепко об пол затылком шибанулся, когда навзничь упал. Счастье, что ковёр на полу. Сумрак в комнате. Где-то кто-то тихонько ходит – шаги слышу. Господи, да что же это за напасти такие, и все на мою голову. Так жалко мне себя стало, что всхлипывать начал.

Но тут Пелагея Степановна дверь чуть приоткрыла и постучала. Вошла после позволения. И не узнать её. Барыня просто. Я удивляться уже устал, поэтому даже для приличия не ахнул, лишь произнёс жалобно:
— Я домой хочу.
— Ты не спеши, ваше благородие. Бог даст, ещё попадёшь,— помолчала чуть и добавила ласково,— если захочешь.
Хотел было я Пелагее Степановне что-то нехорошее сказать, только предупредила она меня: ладошку навстречу выставила, клюкой по полу пристукнула и сказала:
— Сначала, князь, ты должен жениться на Варваре. Иначе никак. Не забыл, что я поклялась её матери выдать дочку за тебя?

Конечно же, я не забыл, хоть и старался не слушать, глаза закрывал да уши затыкал. Только от такого не загородишься. Оказывается, по её словам, мой прапрадед якобы должен был жениться на прапрабабушке этой Варвары. Но почему-то у них не сладилось, и Шевелёв пропал. Думали, на Кавказе его убили. Но потом выяснилось – живой. А эта прапрабабка с родителями себя винили, что счастье не состоялось, ну и поклялись, что породнятся рано или поздно с князьями Шевелёвыми – хоть в каком колене. Такая вот блажь, но и любовь была. Выходит, раз я князь Шевелёв, то и должен жениться на Варваре.

У меня к тому же в памяти вот ещё что всплыло: прадед мой, было, выпьет самогону и ну слезами заливаться, отца своего поминать, что профукал за карточным столом да по заграницам наследство княжеское, оставил сына голым соколом при одной холопской душе. Так ведь и та вскоре испарилась. Я тогда на эти причитания внимания не обращал, да и не понимал ничего в наследствах и душах – мал был. К тому же вскоре тот дед умер, и я про его чудачества вовсе позабыл.

Зато хорошо помню оставшегося деда. Слезами тот не заливался, по наследству утраченному не голосил, но в сравнении с другими людьми слыл как бы с небольшим приветом – ходил, словно шест проглотил, не сутулясь; здороваясь, шляпу приподнимал, женщинам руки целовал, приводя их в неимоверное смущение. При этом ещё шаркал ножкой и каблуком о каблук пристукивал. Князей никаких не поминал, но периодически замирал надолго, глядя куда-то в сумерки. Так и вижу прямую спину его с заложенными назад руками на фоне окна – стоит и бормочет, что пропала Россия.

У отца от всех этих «княжеских» причуд ничего в крови не осталось – только, разозлившись на кого-то, сожалел вслух, что зря дуэлей сейчас нет. Так что вполне, вполне Пелагея Степановна могла правду говорить, а не бред нести, как предполагал я сначала. Ну и что? Допустим, понять всё это я могу, но желания жениться от такого понимания у меня нисколько не прибавилось.

И я сказал твёрдо:
— До тридцати пяти лет и разговора о свадьбе быть не может,— и добавил для убедительности,— Я зарок такой дал.
— Как скажете, батюшка,— я с облегчением вздохнул,— Только до тех пор вам здесь жить придётся.
Этого ещё не хватало. Стараясь добавить в голос металла, внятно и чётко проскандировал:
— Я пойду домой, меня там работа ждёт, не имеете права, я жаловаться буду, я…

Не помню, чем ещё я там грозился, только слушала меня карга спокойно, а потом ещё спокойнее сказала:
— Ну и ладно. Тогда вместе и вернёмся – кто же вам кроме меня передачи носить будет.
— Зачем?— искренне удивился я,— Психа вы из меня покуда не сделали, так что до больницы мне ещё далеко.
— Про тюрьму ты забыл, ваше превосходительство.
Хотел я рассмеяться, потом возмутиться, да только рот впустую разевал. Но всё-таки сумел выдохнуть:
— Бредишь, старая? Это я тебя за плутни, за всё… в тюрьму упеку.

— Не извольте гневаться, князюшка. Но воровством-то не я занималась, вы.
Тут я подбородок вздёрнул и отчеканил, что Шевелёвы в жизни ни у кого ничего не крали, и добавил презрительно, мол, жалкие гроши за квартиру я ей заплачу. Она посмотрела на меня, как на юродивого, потом поднялась, вышла из комнаты ненадолго и вернулась, протягивая журнал.
— Нуте-ка, взгляни, соколик, на пару рассказов. Открывай, где я закладочки положила.

Не стал спорить, открыл первый. Заголовок ни о чём мне не говорил. Начал читать….
— И что?— спросил,— ну, мой рассказ.
— Так ты его когда, в девятнадцатом веке написал?— засмеялась язвительно,— второму рассказику тоже внимание удели, да про имена авторов не забудь.
Тут только обратил я внимание на слова с ятями, посмотрел на дату, на авторов и загрустил. Вот старая, вот зараза хитрая. Как же меня подставила. Теперь точно лучше не возвращаться на позорище.

Внутри у меня всё билось в конвульсиях, но я старался держаться в рамках – теперь нужно было договариваться. И я спросил:
— Пелагея Степановна, так зачем же вы меня обманывали, говоря, что я ещё смогу вернуться?
— И ничего я не обманывала, батюшка, женишься и делай, что хочешь. А-а… Ты про то, что уличат тебя в плагиате? Так ведь стыд не дым…. А денежки ты уже прикарманил. Да и думаю я, на сей счёт можно не волноваться. Никто ничего не заподозрит, как до сих пор не заподозрили. Ума не хватит,— помолчала немного,— Я как-то соседским девчонкам, помнится, вопрос задала, кому поставлен памятник «Медный всадник» — понятия не имеют. Не знают даже, кто такой Ленин. А ведь почти невесты уже. Не-ет,— заключила уверенно,— бояться нечего, безграмотность там сейчас у вас полнейшая. Давно ничего не читают путного. Да и сам ты…,— рукой махнула,— Хоть и двадцать девять тебе, всё одно недорослем остаёшься. Срам. Так что и редакторы ваши не лучше, могут разве что Акунина от Донцовой отличить.
— Значит, ты специально заставила меня чужой текст за свой выдать? Решила, что совести у меня нет?
— Ну, насчёт совести не знаю, но вот ответ твой, спроси я тогда – что тебя больше волнует, получить первое место, или КАК его получить, предполагала.

В самую точку бабка ударила, и возразить нечего. Пять тысяч меня больше всего занимали, на всё готов был ради них пойти. Так что тут лучше не спорить.
— Да что же я делать здесь буду?— начал потихоньку сдаваться,— Чем на жизнь зарабатывать?
— И-и, нашёл, о чём печалиться – я тебе душ пятьсот отпишу. Зарок ведь, как и ты, давала. У Варвары и поболе найдётся. А захочешь, книжки пиши. Фантастические. Про мобильники ваши, да самолёты с ракетами. Или предсказаниями займись – из гистории, поди, помнишь ведь что-нибудь. Не пропадёшь. Да и Варвара тебе поможет – она всё знает. Считай, в двух жизнях живёт – в вашей и в этой. Намедни шорты купила, так почти каждый день примеряет, перед зеркалом попкой крутит туда-сюда и смеётся от удовольствия.

— Слушай, Пелагея Степановна,— решил я сомнения свои развеять и спросил, смущаясь,— а это не она… ну, ночью тогда…?
— Да что ты, окстись, ей лет-то меньше твоего будет. А то приходила её прапрабабка – видать, похожи вы с твоим предком дальним. Вот и попутала. Так что, не сомневайся – девка в самом соку. Кстати, Лермонтов на неё всё поглядывает. С Тургеневым знакома,— засмеялась весело, видя, как я почему-то краснеть начал,— Ну, будет, будет, лежи, отдыхай. А то от стольких впечатлений и захворать можно.

Вместо эпилога.
«Добрые родители, батюшка и матушка!
Не гневайтесь, но должен сообщить вам с горечью превеликой, что скорого прибытия моего домой не ожидайте. Важные дела задерживают меня ещё на год. Высылаю вам денег. Надеюсь, вы в добром здравии, о чём неустанно молю Бога…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
Остаюсь всею душою любящий Вас Ваш сын и покорный слуга, Сергей».