МЫТАРЬ. сборник рассказов "РАЗДОЛЬНЫЕ ПЕРЕСКАЗЫ"

*Мытарь - сборщик податёй.
(слово известное аж с Библейских времён)


История седьмая

***


Что бы вы сказали, уважаемые слухатели, если я вам расскажу о человеке средних годов, с кем мне довелось на тему жизненной важности беседовать. Дозволяете начинать? И то ладно. Тогда пусть бабы подадут кухоль* (глиняная кружка) шептуньи, смочить горло, да и буду начинать.

На самом деле, с этим человеком повстречался я в заведение старой Замызы-шинкарки. Ох, и крепкое зелье она отправляет в своих четырёх стенах! Гляжу, сидит себе Людина, мерно из кружки тянет. Ну и пусть, думаю. Так и сидим поначалу – он в своём углу, я в другом. А Замыза всё подливает. Откуда прознала, что я кабанчика на ярмарку возил? Верно, Параска кривая донесла. Вот бисова баба! Зоркость на свой единственный глаз такую навела, что уж совсем свободного хода честному человеку не стало.

- А что, дядькО, богато ли живётся в вашем месте? – проявил интерес людина.

- Бог милостью не обходит, - говорю.

Тут он подсел ко мне и беседу завёл. А я знай себе, усы зельем Замызиным смачиваю.

- Довелось мне в жизни на государственное дело служить. Силу и славу его умножать. Служба была, не скажу, чтоб особо почётная, но до крайности нужная. Сборщиком государственных доходов пребывал я. Мундир, погоны, и всё остальное, как полагалось, имел. Бывало смотр, нашему брату учинят, так пуговицы блестят, сапоги надраены, усы у каждого, не меньше чем у полкового генерала. Чего уж там, важная служба была!

Если кто в казну платит не вовремя, или вообще пытается ускользнуть от оного, так нас и звать не нужно, уже сами по себе появляемся.

Придёшь, иной раз, к какому купчишке с посланием, так он в лице поменяется, ножками шаркает, в пояс поклоны бьёт, а мы его мордой в грамоту. Всё выложит. А как иначе! Но бывало, и в темницу, за особое уклонение, саживали.

Немцев* (*обобщённое прозвище любых чужестранцев) и иных не в православной вере в лютой строгости держали. Они интересы наши всё норовят самоуправничать. А мы – по рукам, по рукам. Развернём, да сапогом по толстой заднице. Чужого нам не больно требуется, но наше, законное, будь любезен, выложи сполна. А кому не нравится, пусть убирается к своим заморским манерам. Так нет же, мордой покрутит, задницу обтрясёт, и гляди, обратно лезет, землю нашу пытается затоварить.

Да. Знатная служба была! Сама царственная особа надобность в ней заявляла.

Бывало, начальствующий генерал приедет с важного приёма, и слова царственные до уха нашего доводит: «Так и велели передать, - говорит, - служба наша до необходимости нужная, и государственно-полезная». Во как! А что нас некоторые недолюбливали, так нам и дела не было. Пусть себе думают что хотят. Ещё в Писании сказано: «Кесарю кесарево». Так что, отдай положенное государю, и иди хоть на три стороны.

Мне думается, что и по сей день, продолжал бы я укреплять государство, но отправили меня за сборами в соседнюю губернию. Поначалу всё чинно было. Хожу, себе, казну пополняю. Не скажу, чтоб все охотно гроши выкладывали, но для нас такое дело привычное. Уже знаем, как показать себя. Собрал что полагается, и отправился в обратный путь. Дорога через лес полагалась, но я в бричке еду, страха не чувствую. А то как. Государеву волю исполняю, не то чтоб наторговал где-то. Кто посмеет государю в противники становиться!

Однако, народила и таковых земля. Из лесу выскочили, окружили со всех сторон, да давай выяснять, что я за человек такой. «Изволите знать? Да завсегда просим», - говорю, и протягиваю главному грамоту. Он, окаянный, свидетельство моё взял, повертел им немного, да и засунул прямо коняге в пасть. Я от такого воздействия и икнуть не успел, а проклятое животное уже ещё просит.

«Коли бумажками запасся, значит, справно воровать умеешь. А с ворами народа нашего у нас один разговор – веревка, да сук покрепче», - весело так, заверил меня их главный.

А я что. Я человек служивый. За службы мне жалование полагалось, а не смерть. За гроши, да ещё не мои, на верёвке болтаться совсем не хотелось.

«Бери, говорю, всё, да и меня в придачу. Дереву, с верёвкой на шее, я меньше сгожусь, чем тебе в лесу. Служить могу справно, да лихому делу обучен». Главный посмотрел так на меня, и говорит: « А что, коли согласен верным братом в вольнице нашей быть, так почитай, заново на свет божий народился».

Сказано – сделано. Стал я теперь в лесу проезжих караулить, да пополнять доход вольницы. Поначалу думал, что просто разбойничаем, но оказалось, совсем не так. Глава наш, защитником народа себя называл, и не иначе, как государем, вражески отверженным, почитался. Коли дело обрело такой законный оборот, стал и я видеть себя спокойнее. Да и служба в лесу, ежели, к примеру, с некоторых сторон посмотреть, оказалась очень даже знакомой. Остановишь, бывало, кого на дороге, пару раз сабелькой махнёшь игриво, глядь, а у него уже и ножки затряслись, да руки тянуться гроши выкладывать. А мне что! Коли уважаешь – с облегченьецем вас!

Жили мы совсем не сказать, чтобы плохо. Хмельного пили вдоволь, табак не переводился, да в кармане постоянно бренчало. А коли такие приметы имеются, чем не жизнь!

К проезжающим у нас разное отношение было. Ежели, к примеру, какой совсем бедный идёт, с кого и взять нечего, пускай себе и дальше пыль поднимает. А уж кто побогаче – мимо не проскочит. Хочешь, не хочешь – выкладывай деньгу, да иди дальше с Богом. Таратайки разные у нас особым почтеньем пользовались. Редко кто продолжал свой путь на четырёх колёсах. И поделом. У них гроши, ещё может, на целых десять таких найдутся, а нам в радость и их одна.

Немцев разных опять по привычке сапогом под зад закладывал. А они и вовсе к этому делу попривыкли. Бывало, не успеешь ещё толком и разобраться, кого нелёгкая по дороге несёт, а он уже с брички спрыгивает, да заднее место к встрече с сапогом готовит. Смышленый народ, ничего не скажешь.

БАтько наш, любил балагурить о том, как хорошо заживём, когда престол ему достанется. «Всем знатность, да чин, определю. Никого не забуду. Дело важное делаем, братцы. Необходимость в этом великая. Прямо скажу – государственная!», - говаривал он. Во как! А что нас некоторые за разбойников считали, так нам и дела не было. Пусть себе думают, что хотят. В Писании сказано: «Не судите, да не судимы будете», Так что, пусть не суют свой нос, во что не понимают.

Мне думается, что завладел-таки бы, когда-нибудь, батько троном, но выслал государь нынешний, против нашей вольницы, аж целых несколько отрядов стрельцов. По-ихнему вышло. Много наших полегло тогда. Батьку в столицу-град отвезли, да не в карете, а закованного в цепи, как зверя лютого. А я вот, схорониться смог, и уже совсем не знал как дальше жить, да схимника святого повстречал. «Покайся, сын мой, коли, грехи имеешь. Бог милостив, простит. А коль прощение получишь, почитай, заново на свет божий народился».

А что. Я завсегда Богу угодное в понимании держал. Жил как мог, служил исправно. Если какие грехи ненароком заимел, так ведь, все мы не без этого. Покаялся. В послушники пошёл. Дали мне баку со святым крестом, да на базар послушание справлять определили. Днём казну православную пополнял, вечером молился усердно. Служба, как служба.

ЧуднО, но и тут я знакомое дело проглядывать стал. Бывало, только упомянешь Христа, спасителя нашего, как медяки в банку, так и сыплются, с божьей помощью, конечно. А иному, кто расставаться с ними не сильно спешит, приходилось и про царство адово, случайно совсем, напомнить. Вмиг человек лицом менялся. Гляди, и серебро уже тычет. Стало быть, сидел себе на базаре, да давал людЯм возможность доброе дело сделать. А их, сколько по ярмаркам туды-сюды ходит. Не счесть!

Доброго христианина издалека видать. Идёт прямо к банке. Пятак в вытянутой руке держит, да улыбается радостно. И немцы, опять-таки, там свои надобности имели, но всё мимо, мимо, как будто не видят, для чего сижу. Один, важный такой, шел, а у меня глаз на немца давно заострён, знаю, что они самоуправничать, горазды - опять мимо. Нет, думаю. Не уйдёшь, старая курица! За ним ногу правлю. Чую, жирный кошель за пазухой прячет. Он быстрей, и я ускоряюсь. Пятаки в банке бренчат, но спуску немцу не даю. У самых ворот, басурмана заморского только догнал. Хотел было, чинно напомнить, для чего у нас с банками освящёнными на базарах стоят, да нога, по привычке, видать, прежде аккурат с его задницей повстречалася. А для него уже тоже знакомое дело открылось – коли, пнул кто, значит, гроши гони. Так он мне весь кошель в банку и вывалил. Вот и хорошо! Пролез в наш народ, значит, уважать его обычаи должен.

Да! Служба как служба была у меня тогда, значит. Архиерей наш, великой святости человек, говаривал бывало: « Дело наше особливо важно для всего человеческого рода, а для православного наивысше. Душе от него наипервейшая польза». Во как!

Одного только я понять не смог, почему Господь наш, Иисус Христос, в Святом Евангелие всё никак не позволял деньги у народа собирать, а всё лишь, наоборот, велел бедным отдать.

Мне думается, что понял бы я вконец это, да вдруг объявилась на том базаре, уж даже не знаю, какая нечистая её туда занесла, моя бывшая жИнка, времён государевой службы. Она, чёртова баба, уже хотела и чуб мне весь повыдёргивать, за долгие отсутствия дни, да я такого галопа показал, что она совсем отстала. Банку пришлось бросить, ради свободы личности. Да и ладно! Коли уж баба раскрыла меня, возвращаться на прежнюю службу всё равно никак нельзя. Ходить у неё в подчинении мочи нет. Теперь вот, думаю – такие как я, завсегда нужны. Один только интерес, о чём тебя, дЯдько, и спрашиваю – богато ли живётся в вашем месте? Для нашего брата это первоочерёдная важность.


© Copyright: Вадим Кулик, 2013
Свидетельство о публикации №213031600454