Триграмма рубиновой отравы

Триграмма рубиновой отравы
Океанолог Александр Беляев
(микро-роман в трех граммах с прононсом)

ГРАММ ПЕРВЫЙ. Великая Мечта Мастодонта

Все было – как обычно – трамвай шел не по расписанию, зато по давно известному маршруту, впрочем, рельсы и не позволили бы ему идти другим путем.
Той же дорогой, но миллион лет назад, брел мастодонт на водопой, пробираясь среди гигантских папоротников или хвощей.
Все было как всегда в это солнечное утро, сменяющееся солнечным днем, как вдруг трамвай стал. «Какого ...?» – мелькнуло нехорошее слово в хорошенькой голове Риты – весёлой предводительницы трамвайного каравана. Стрелка прибора, маячившая перед ее глазами, показывала, что электричества хватило бы для воплощения в реальность, по крайней мере (нередко мера бывает крайняя), трех задач:
1) отправить в долгое путешествие душу преступника, привязанного к электро-стулу в тюрьме Синг-Синг;
2) послать не так далеко по жизненному пути застрявшие трамвайные кресла, в которых сидели не те члены общества, что стояли;
3) желающие могут сами придумать не менее увлекательные способы применения открытия лейб-медика Елизаветы.
А мы вернемся к изумленной Рите, в тот момент, когда она, подумав и сделав то, чего никогда не думала делать, выскочила из вагона и исчезла НАВСЕГДА.
Привычные ко всему пассажиры, ничему не удивились. Потому что мир за трамвайным окном не предвещал никаких катаклизмов: серый голубь радовался жизни на каменной лысине Ильича; продавцы ларьков вовсю стригли купоны с доверчивых покупателей, впрочем, и с недоверчивых тоже; пьяный дебил по кличке Борман торчал на своем месте у мусорного бака (и у кого только нет своего места) и что-то мычал о правильном выборе, пузырясь от счастья.
Короче, все оставалось по-прежнему — голодные думали о своем желудке, а сытые – о ВЕЛИКОЙ ПЕРСОНАЛЬНОЙ МЕЧТЕ. И все же вагоны стояли. Почему? – спросите у Риты!
Один за другим покидали трамвай хмурые пассажиры и растворялись в НИГДЕ. Они снова становились НИКЕМ НИГДЕ НИКОГДА или ВСЕМ ВЕЗДЕ ВСЕГДА – в чем нет никакой разницы.

ГРАММ ВТОРОЙ. Внеземное Вожделение

–А не пойти ли мне в щель между мирами? – подумал Й, когда тяжелый груз упал на его застенчивые уши. Один миллион слов, каждое по 1 € за штуку, засыпали его с головой. Но, вах-вах, из этого богатства на долю Й пригодилось чуть более 1 медного облома. Это и была его многолетняя зарплата за беспрекословный труд в Консерве "Галдеж и Война".
Из обилия словесного прононса личный вклад Й составлял лишь слабый звук, невольно изданный при виде Привидения и переданный ретрансляторами на всю Ивановскую. И вот сейчас он был беспредельно рад этому обстоятельству, ибо на конец его снизошло поднимание того, что суть не там, где тепло и уютно, а там – где приспичит.
Быть в нужный момент в нужном месте – да, это истинное кредо, достойное прокладки и других важных объектов, требующих внимания (и вынимания?). С этой не новой для кого-то, но не для него мыслью, Й разгребал огромную кучу слов. Они сыпались словно из рога носорога – гигантского замысла безумного Гения. Облепляли его и требовали поглощения – одно слово обещало небо в алмазах, другое – домик в Подмазковье, а 999 998 остальных вселяли страх и ужас, грозя покарать ослышавшихся, в том числе и глухих.
Так уж повелось, что сила слов, особенно на гербовой бумаге не подвергалась самомнению с тех пор, как в Ветхом Совете было записано: "Да будет Свет!" (или Света? – что трудно доказать неочевидцам). Тут же вместе со Светом, появились светские люди со своим заправилой Мамоной – и главбухом по совместительству в горборации "Галдеж и Война". Слов становилось больше, для письма были использованы все камни в округе, и тогда пришлось строить целые пирамиды от Хеопса до МММ, чтобы увекалечить бесценные порождения ума, горла, носа и языка.
Говорят, раньше был один великий могучий и громогласный язык, который размножился на более тихие, зато более острые языки. Форма прозябания и разговения интеллектуального братства оставалась незыблемой. Менялись лишь верхушки и основания пирамид. Те, кто были сверху, расслаблялись и занимали более пассивную позицию снизу. Таким прообразом, песочные часы опрокидывались и слова начинали литься на новую мельницу, а временами и сыпаться кирпичами на головы тех, до кого было не достучаться.
Так что Й приходилось не кисло. Надобно было спасаться от пролетающих булыжников газетных магнатов. Единственная, кто его окрыляла, была незаменимая Всегда Плюс с белоснежными крылышками, поднимавшая его на поверхность для глотка свежего воздуха. На челе Й появилось его предначертание – быть рядом с той (стой!), что была его полной противоположностью. Стать мельчайшим головастиком в болотном царстве, пифагоровой запятой, жгутиком животворного начала (или конца?) подталкивая себя к ... А вот к чему – этого он еще не знал.
Традиционные обещания блаженства впереди претворялись самым чудотворным образом. Никто не мог сказать однозначно, где перед, а где зад. Поэтому, каждый стремился туда, куда манил его Призрак Надежды – в данном случае в щель между мирами.
Когда-то давно, до открытия третьего глаза, на свете жила удивительно красивая Надежда. Удивляла она тем, что всегда появлялась со своим постоянным спутником (половинкой что ли?) Призраком. Надежда манила и увлекала, если не справлялась сама, то на помощь она звала своих подружек: Веру – для доверчивых и Любу – для любителей. Доверившись призрачной Надежде, люди следовали за ней, но в конце-концов всегда оставались наедине с Призраком. Что было дальше? Кто знает? Но расскажет ли? Возможно, это получится у Й. Вот все, что от него осталось:

Палящий воздух над африканской пустыней –
печально зевают во сне крокодилы.
Чёрные женщины не точат пилы –
им некого больше пилить,
все мужчины ушли на охоту,
чтобы кого-нибудь убить
НА УЖИН, НА УЖИН.

Жарко - слишком много места под солнцем,
даже для этих зелёных рептилий.
Если бы я был негром – я бы жил на Ниле.

Холодно, очень мне холодно
в этом промозглом, продрогшем городе.
Ты уже не согреешь меня,
я ухожу вслед за блеском огня,
горящего пламенем в сейфах стальных,
Заставлю сиять его для нас одних.

Эй, вы, не подходите близко!
Не стойте у меня на пути.
Я не люблю напрасного риска,
и всё-таки вам придётся уйти.

В каменных джунглях надо быть монстром,
чтобы найти себе место под солнцем.
Там, где нет солнца, там – где нет солнца.

Спрячь, милая, эту жемчужину,
зарой её в песок воспоминаний.
Не стоит слишком долго бороться,
если нет неисполнимых желаний.

ГРАММ ТРЕТИЙ. Участь В Одночасье

Один за другим поминали недобрым словом добрую девушку обозленные и одураченные, одурманенные и охмурённые пассажиры. Лишь один из них (а может двое или даже четверо?) с теплой грустью думали о том, как необыкновенно обошлась с ними та, о которой никто ровным счетом ничего не знал, потому что не хотел. Пурпурный туман сгущался и обволакивал людей, как тесто рыбу, готовую к переходу в удобоваримое состояние. Но мало кто замечал это, погруженный в мир своей персональной мечты. А между тем прозорливый наблюдатель мог бы увидеть между ветвей папоротника или хвоща сияюще-бессмысленный глаз мастодонта, вышедшего на поиски своего счастья. Однако его привела сюда не Рита и не Надежда, а голод. Бессмысленный тупой голод оторвал животное сегодня утром от любимого болота и повел его к другому. Но там, где он хотел поживиться, уже проживал Борман. Сфера дебильного внимания простиралась необозримым болотом возле мусорного бака. Дебилы приходили, напивались и уходили, а мастодонту здесь уже ничего не светило. Солнце село, лампочка перегорела и Света ушла в третий мир.
И вот они встретились – Й и Призрак Надежды.
– Извини,– сказал Призрак, – Но она не смогла прийти, она не спала всю ночь, а я не стал ее будить, – ухмыльнулся Призрак, почесывая невидимый эллипсоид геоидной формы.
И пластинка завертелась со скоростью света. Никто не успел ничего поделать, тогда еще не придумали беспроволочный телеграф. Й упал, пронзенный ужасной догадкой. Знания всегда вызывают ужас, потому что разгадка таит в себе понимание того, что он когда-то был и снова будет призраком, а может – Надеждой, но только не мастодонтом, во всяком случае. Мастодонт просто не съел бы себя самого, он бы не пережил этого. Зато он пережевал и тщательно переварил Й, не задумываясь о последствиях.
А последствия не заставили себя ждать. Разверзлось отверстие, и огромный круговорот подхватил всех присутствующих и поместил каждого под стекло некрополя, но в порядке очереди (должен же быть порядок). Каждый ложился в ящик и опять вставал из стеклянного ящика и снова занимал очередь в некрополь, чтобы взглянуть на самого себя в ящике, занять свое место и опять стать в очередь. Каждого было много, и каждый думал, что он один на всем свете. И ТАК ОНО И БЫЛО.


1993


© Copyright: Океанолог Александр Беляев, 2009