СТЕПАН НИКИФОРОВИЧ И ЕГО ОБЯЗАННОСТЬ. сборник рассказов "РАЗДОЛЬНЫЕ ПЕРЕСКАЗЫ".

Расскажу я вам, люди добрые, коли, о жизни людей отдельных заговорили, про Степана Никифоровича Подвывайло. Ежели хотите узнать, за какие такие проступки удостоился он особого внимания, я отвечу сразу – Степан Никифорович завсегда чувствует в себе обязанность управлять жизнью других человеков, чтоб не допустили они к себе чего грешного.

Забот у Степана Никифоровича очень много. С самого раннего утра, когда светило божье ещё только надумывает выглянуть из своей колыбели небесной, и до самого позднего вечера, что чертовщиной всякой почитается, он исправно несёт свою обязанность.

Первым делом Степан Никифорович всегда направляется посмотреть, как пастух Фёдор с коровами обращается, не лупит ли ненароком какую, за просто так, батогом. Придёт, бывало к дороге, по которой стадо на кушанье ходит, встанет за дерево что потолще, чтоб скрытность блюсти, и оттуда несёт свою службу. Всё самым внимательным образом запоминает, а потом, вечером, когда стадо пригоняется обратно, ставит пастуху на вид:

- Ой, зря ты, Фёдор, чёрную, что в белое пятно, у которой один рог наполовину отломан, кнутом обласкал, ой зря! Гляди, будут и тебя на том свете так же батогами лупить, ой будут!

Фёдор обречённо опускал голову и жалостно шмыгал носом. Про то, что Степан Никифорович наблюдает за ним по утрам, он, конечно, знал, но как ему уже не один раз казалось, знали о том и коровы. Едва ступал он с ними на дорогу, что в поле видимости Степана Никифоровича, коровы начинали выделывать всякие непристойности, совсем не свойственные им в другой местности. То вздумается, какой развернуться и в обратном направлении пойти, то вдруг улягутся все и вообще никуда двигаться не хотят. А та, у которой рог отломан, что с Опраськиного двора, и вовсе за собаками гоняться в привычку взяла. Ни на какие словесные уговоры не шли на той дороге животные. Зато, как только кнут коснётся их, сразу мычать, жалобно так, начинали. Совсем извёлся с ними Фёдор. Один раз даже обратился к жителям села, чтоб те коров своих приводили к нему в поле, что раскинулось за дорогой, но встретил явное неодобрение такого пожелания, и даже некоторую угрозу относительно своего пастушечьего назначения. А так как Фёдор службу свою любил, приходилось ему теперь каждое утро брать грех на душу, о чём он сокрушался немало.

Далее Степан Никифорович направляется всегда к кузнецу Остапу, смотреть, как тот подковы лошадям ставит. Сам Остап – мужик смирный, покладистый. При силе богатырской имеет обыкновение с нежностью относиться к любой твари божьей. Бывало, сядет муха на наковальню, так Остап ни за что не ударит молотом, прежде чем отправит муху на иное место. Куёт Остап в основном плуги да мотыги разные. Помню, прискакал к нему казак, что с Запорожья, и говорит:

- Слышал я, ты знатный кузнец. Вот и испробуем сейчас твою знатность. Сделай-ка мне саблю атаманскую, да серебро по рукояти пусти. Знатно сделаешь – золота по весу сабли дам.

Остап посмотрел на казака, и отвечает:

- Я бы сделал, пан атаман, да думаю, сабля та на мотыгу похожа станет. А ей серебряная рукоять ни к чему. Не годятся мои руки для человекоубийственного, пан атаман. Не в гнев будет сказано. У каждого своя забава, и делает каждый то, к чему больше склонностей имеет. А добрую мотыгу, если хочешь, я тебе и за просто так сделаю.

Ничего не сказал на то запорожец, только коня хлестнул трёхплёткой, да и скрылся галопом.

Когда Степан Никифорович появляется в кузнице, Остапу становиться не по себе. Не то что не может терпеть он этого человека, но как-то сразу начинает сомневаться во всём, чтобы не делал. Особенно это касается лошадиной подковки. А проехаться по этой болезненной для Остапа теме, Степан Никифорович считает себя просто обязанным всякий раз, когда заявляется перед кузнецом, причём выбирает для этого весьма разнообразные способы.

- Слушай, Остап, приснился мне давеча сон, будто меня подковать надумали. Достал кузнец – вроде тебя, Остап, - подковы железнообразные, да давай примеривать их на мои пятки. Я ему говорю, как же так можно, человека живого подковывать, а он смотрит непонимающе, за ухом меня почёсывает, да гвозди готовит. Я хотел, было бежать, да смотрю, узда на мне, и за неё жИнка вцепилась, а от моёй, сам знаешь, убежать, никак не удастся. Вот и стою горемышный, а ты, Остап, гвозди в меня вколачиваешь! Жуть, сплошная жуть! Я думаю, что этот сон мне Господь послал, дабы предупредить тебя о вероломствах, коих ты бессловесным животным учиняешь в своей кузнице. Смотри, Остап, будут тебе на том свете по семь раз на дню подковы к пяткам приколачивать. Ой, смотри, Остап!

- Так ведь хромают лошади без подков-то, - пытается оправдаться кузнец.

Но Степан Никифорович его уже не слушает. Многозначительно покачивая головой, он пророчески говорит: «Ой, смотри, Остап!», и идёт дальше исполнять свою обязанность.

Далее она приводит Степана Никифоровича в свою хату. К тому времени на хромом столе его уже поджидает миска с галушками, да крынка парного молока. Важно отправляя в рот галушки, он не забывает напомнить жене, что ей на том свете будут также обязательно не докладывать сметану, за что нередко получает мокрым полотенцем по голове, что впрочем, не мешает ему шепотом продолжать: «Ой, смотри, жена! Ой, смотри!»

Набив пузо, Степан Никифорович отправляется на прогулку по селу. Нужно сказать, что, совершая прогулку, он ни в коем случае не считает себя освобождённым от обязанности. Даже наоборот. Именно обязанность выталкивает Степана Никифоровича из хаты, и гонит на прогулку, которая является для него не чем иным, как только поводом к исполнению. Неторопливо вышагивая, Степан Никифорович зорко высматривает согрешающих. Его пророческое: «Ой, смотри!», раздавалось уже порой, в самых неожиданных местах, как-то: из соседского погреба, когда дети без спроса забирались туда полакомиться сладкими заготовками на зиму; по другую сторону плетня, едва Михайло Иванович Затеха желал навестить свою полюбовницу Опрысию Васильевну; в конюшне казака Горобы, когда старший сын того, забывал положить овса коням; с дерева, под которым невзначай останавливались хлопцы с дИвчинами, для поцелуев украдкой. Ничего не ускользает от всевидящего ока Степана Никифоровича.

Иной раз хаживает он к голове нашему, Андрию Пантелеймоновичу. Сняв картуз, по долгу меряет ногами его двор, пока, наконец, голова не пошлёт ключницу позвать Степана Никифоровича в хату.

- Пришёл вот, засвидетельствовать своё почтение, Андрий Пантелеймонович.

- И я рад, Степан Никифорович, - отвечает голова.

- Вот, против грехов, самостоятельно. Помогаю людям. А что делать! Грешен человек, грешен!

- Все мы грешны, Степан Никифорович.

После этого, обычно следует молчание, которое прерывает гость:

- Ну да я пойду, Андрий Пантелеймонович.

- Ступайте, Степан Никифорович.

После прогулок Степан Никифорович имеет обыкновение следовать опять в свою хату, где на том же хромом столе ненадолго поселяется горшок с борщом. Неторопливо ворочая ложкой, Степан Никифорович успевает напомнить жене о некоторых лишения, которые она непременно получит на том свете, а она успевает воздать ему мокрым полотенцем на этом.

Затем, Степан Никифорович всегда направляется к дьякону, отцу Евлампию. Там его уже ждут, потому как, переступив порог поповского дома, он тут же слышит густой бас:

- Степан Никифорович, проходите, голубчик. Ну-с, сколько сегодня душ от грехов спасли?

- Напрасно вы так язвить изволите. Напрасно.

- Побойтесь Бога, Степан Никифорович. И в мыслях даже такого не держу. Дело общее делаем, хоть и подход разный имеем.

- Отчего же разный, отец Евлампий? Скорее одинаковый, чем разный.

- Да нет, Степан Никифорович, голубчик. Скорее разный, чем одинаковый.

Затем они переходят в просторную комнату, где на маленьком столе их уже поджидает графин с водкой и небольшие тарелочки с всевозможными закусками.

- Опробуйте настоянной на золототысячнике, Степан Никифорович. Особая полезность в ней содержится, - радушно приглашает отец Евлампий.

- С моим почтением, - отвечает гость, и пузатые рюмочки наполняются полезностью и тут же переливаются в Степана Никифоровича и отца Евлампия. За ней следом отправляются солёные рыжики, малосольные огурчики и ещё много всякого, что находится в тарелочках, рядом с графином.

- Значит, говорите, разный подход, отец Евлампий? – продолжает прерванный разговор обычно Степан Никифорович, когда графин заметно пустеет, - а вот и не разный!

- Ну, как же, голубчик! Мы ведь по селениям не ходим. К нам люди сами идут. А вы, чуть утро, уже на ногах. Отсюда и разность имеется.

- Эка вы завернули, батюшка! Я ведь всего маленький человек, пятидесяти годов отроду, а христианству нашему уже вон, сколько лет минуло. Бывало, и вы в походы хаживали, да ещё какие! И грешников разных не то чтоб словом – верёвкой да мечом от грехов отучали!

- Бывало, бывало, - соглашался отец Евлампий.

- Вот и мне, может статься, лет через несколько, ходить никуда не нужно будет. А пока служу во благо.

- Это уж точно, Степан Никифорович. В этом я с вами полностью согласный. Где благо, там уж точно благо.

Затем, на столе появляется обычно ещё один графин, на сей раз настоянный на вишнёвых косточках.

Уходит от отца Евлампия, Степан Никифорович всегда заметно повеселевший. В это время различным грешникам совсем туго приходится. Едва успев достигнуть поповских ворот, Степан Никифорович уже примечал, что соседская девка не так смотрит на соседского хлопца, что у телеги проезжающей мимо, скрипит плохо смазанная ось, что рыбак поймал слишком маленькую рыбу, а петух Павла Сливы не хочет исполнять своих мужских обязанностей, отчего все куры ходят недовольные. Всё это, немедленно ставиться на вид, причём неизбежно заканчивается: «Ой, смотри, на том свете всё это тебе вернётся в седьмом виде».

Тогда девка убегала в дом заплаканной, хозяин телеги уже ни за что не решался тронуть её с места, не положив на ось смальца, что и в кашу засунуть в радость. Воображение рыбака живо рисовало ему страшную картину – как на том свете он ловит рыбок не больше головастика. Ну а с петухом, не иначе как обморок бы приключился, если б он умел понимать по-нашему, и прознал, какая ужасная участь его поджидает на том свете.

В конце концов, пророчества приводят Степана Никифоровича в свою хату, где за знакомым столом ему подаётся каша. На сей раз Степан Никифорович свои наставления более адресует ей, нежели жене, которая уже стоит с мокрым полотенцем наизготове и ждёт подходящего случая. Поэтому, Степан Никифорович предпочитает поучать в такое время кашу. Яростно орудуя ложкой, он завсегда выносит ей суровый приговор, обвиняя либо в пригорелости, либо в ещё каких грехах, и немедленно приводит приговор в исполнение, с победным видом опустошая миску.

Затем, чувствуя неумолкаемый зов обязанности, Степан Никифорович опять выходит из хаты, и окидывая окрестности соколиным взглядом, направляет себя на борьбу с чужими грехами. И так до самой тёмной ночи.

Вот в таких заботах протекает жизнь Степана Никифоровича. Важно ступает он по ней, ответственно неся свою обязанность.

Больше мне, люди добрые, о нём сказать нечего, хотя, постой, может добавить: «Ой, смотри, Степан Никифорович!». Но нет. Не буду. Тьфу, прям напасть какая-то! Конечно, не буду.


© Copyright: Вадим Кулик, 2013
Свидетельство о публикации №213022300400