Прозаическая элегия о дожде

ПРОЗАИЧЕСКАЯ ЭЛЕГИЯ О ДОЖДЕ


Безграничное пространство бездонного неба с раннего утра, одновременно с рассветом, приобрело какой-то глубокий синий цвет, тёмный в своей глубине. С того времени и по мере течения его, по мере перехода утра в ранний вечер, перехода величественного, торжественного, напряжённого и, вместе с тем, томного, это безграничное пространство из синевы плавно перелилось в тусклый белый цвет. Потом настала очередь туч – и тучи эти, частью синие, частью чёрные, смешанные с коричневым и серым, плавно, угрожающе, по-царски стали неспешно наплывать на белизну небесного пространства; и её тусклость мягко, но быстро, вытеснилась яркостью. Теперь в разбросанных по всему небу клочках света между тучами трудно было распознать, белого ли цвета небесное пространство, либо синего или голубого.
Наступила минута самая главная, решающая. Минута, распахивающая завязку прекрасной и таинственной повести о великом явлении природы – о дожде. Мы опускаем свои (у кого радостные и умилённые, у кого недовольные и раздражённые) взоры с небес на землю из-за того, что слишком яркие просветы между тучами больно давят нам в глаза. Первое, что замечаем в земном мире, - это деревья. Разряжённые в густые зелёные листья деревья – первые, кто чувствует приближение дождя. Их поведение показывает нам большое различие их и нашей с вами восприимчивости к дождю. В эту минуту мы видим, как все без исключения деревья замирают и стоят неподвижно. Ни один листок не шевелится, словно вы смотрите на картину художника. Деревья приготовились к встрече, распрямились (каждое предельно для своей фигуры). Всё замолкло кругом.
Некоторое время спустя, мы начинаем видеть, как деревья одновременно, словно по команде, оживляются. Те, что пониже, энергично машут листьями, словно дамы платками; высокие деревья отвешивают поклоны, словно кавалеры. Это их бурное приветствие. И мы, пытаясь охватить взором больше пространства, видим, как абсолютно все: высокие, средние и низкие – деревья отвешивают поклоны и бурно машут тысячами и тысячами зелёных листьев. Кого они встречают – кого?! – так радостно и почтительно?
Нам с вами всё разъясняет величественный, повелительный, объёмный и мощный грохот. Это гром. Именно его, Бога дождя, встречают деревья так бурно. Они нуждаются в дожде, щедром бойком дожде, нуждаются после целой недели духоты, безветрия, пыли и жары. Между тем, гром, грохоча, даёт последние указания своим водяным войскам, даёт так же громко и повелительно. Теперь мы замечаем, что быстро, но плавно, потемнело, а, замечая это, невольно поднимаем глаза к небесам. Да, яркие пятна между
тучами действительно потухли и стали просто тусклыми и белыми. Нашим глазам, а через них и нам, приятно ощущать облегчение.
И начинается развитие действия этой повести о дожде. Мы продолжаем смотреть в небо, наслаждаясь его красотой, воспользовавшись тем, что небо это пока не наказывает нас яркостью за любопытство. Внезапно на небесных просторах вспыхивает розовая голая ветка молнии. Гром указал место начала великого и прекрасного дождя, сам же двинулся дальше, грохоча уже глуше. И вот – самое главное. Мы слышим шелест капель по листьям, стук и лёгкое бульканье со всех сторон, но самих капель пока не видим. Вот городской асфальт, бывший до этого момента светло-серым, покрылся тёмными крапинками. Этих крапинок появлялось всё больше и больше, и вскоре они стали сливаться друг с дружкой, образовывая пятна. Пятна же, в свою очередь, тоже постепенно сливались, и весь асфальт потемнел, а в его впадинах от частых неровностей образовались лужи, в которых расходились круги от капель. Также в лужах плавали пузыри и пузырики, которые лопались друг за другом, либо, сталкиваясь – и тогда лопалось сразу два -, либо просто так – и тогда лопался каждый в отдельности.
Наконец, мы видим продолговатые прямые капля дождя, которые, не спеша, падают без напора на мокрый асфальт. И вдруг, сопровождаясь глухим грохотом грома, капли довольно резко перестают падать и начинают лететь, лететь с напором. Усиливается шипение листьев; стук капель по жестяным откосам, ранее похожий на неторопливую мелодию, превращается в дробь с перебоями; хлюпанье лопающихся пузырьков, звучащее прежде тоскливо и отрывисто, превращается в непрерывное, переливающееся в разных тональностях, громкое или тихое в различных местах сопровождение к остальным партиям ливня. Вначале дождь лил с перебоями, словно выдавливая с небес воду; спустя полминуты, напор потока снялся, и капли опять стали легко падать на асфальт. Снова хлюпанье пузырьков и капель в лужах замедлилось, вернулась его неторопливость и отрывистость. Дробь на откосах возвращается в форму неторопливой мелодии, а шипение листьев делается тише. Потом вновь всё взрывается, грохочет гром и опять слабеет, успокаивается и лишь ворчит, затихая. И снова взрывается, и вновь слабеет. Но вот, наконец, теперь уже постепенно набирая скорость и громкость, начинается ливень с грозой.
И наступает апогей дождевой повести. Сейчас капли с большим напором летят в асфальт, на котором тут и там в лужах расширяются круги и торопливо плавают пузыри. Если порывы ветра уходят в сторону, то на всё вокруг: на дома, на суетящихся людей в городе, на автомобили, под колёсами которых шипит вода, и размеренно с бамперов падают маленькие капли, - на
всё это смотришь, словно сквозь матовое стекло. Небо теперь сделалось просто белым и неярким, без синих и чёрных, коричневых и серых туч.
А теперь давайте пройдёмся с вами неторопливо, несмотря на грозу и ливень, по городу. Понаблюдаем за людьми в этом городе и за их реакцией на дождь.
Пытаясь объять взглядом, насколько возможно, картину города под дождём, мы видим, что почти во всех окнах многоэтажных домов горит – где мягкий, жёлтый или голубой, где резкий, почти белый, - свет. Свет горит, несмотря на то, что сейчас только пять часов майского дня, что довольно светло, светло ещё и от чистого неба.
В одном из окон мы замечаем молодую женщину с ребёнком на руках. Женщина эта кладёт куда-то ребёнка, очевидно, в мягкую и тёплую уютную колыбель, потом подходит к окну, которое отворено, и осторожно, основательно, не спеша, закрывает его. Некоторое время она ещё видна в окне, пока проверяет шпингалеты, а после покачивает колыбель, но потом исчезает, и, полминуты спустя, во внутренней части окна сползают красные французские шторы, скрывая эту неторопливую и тихую, полную забот жизнь молодой матери.
Из другого окна, окна-двери, служащей выходом на балкон, показывается пожилой человек, лет шестидесяти, высокий, худой, с седыми волосами, и улыбается задорной улыбкой, приоткрыв рот и прищурив левый глаз. Так улыбаясь, человек этот смотрит на небо, а затем быстрыми и чёткими движениями снимает бельё с верёвки, кладёт его в оранжевый пластмассовый таз и снова скрывается за дверью, которая, блеснув стеклом, беззвучно и неспешно закрывается.
Третье окно – это окно онкологической больницы. Оттуда смотрит, прижавшись к нему ладонями и лбом, словно желая выдавить стекло, девочка лет девяти-одиннадцати в белой ночной сорочке. В глазах её – любопытство и лёгкий испуг, но не видно в них переживаний за свою жизнь, возможно отнятую недугом. Бока её обхвачены руками отца, приподнимающего дочь до окна. У отца на губах улыбка, а в глазах - просьба, мужской разговор с Всевышним.
Вот прямоугольное, из красного кирпича, трёхэтажное, с большими квадратными окнами здание обычной городской общеобразовательной школы. Выйдя из дверей школы, по просторному двору идёт, семеня маленькими ножками, мальчик рядом с одноклассницей. Девочка закрывается от капель своей сумкой. Увидев это, мальчик поднимает вертикально остроконечный предмет – и вверх взлетает синее полотно зонтика, закрывая девочку от дождя. Она медленно опускает сумку и вопросительно смотрит на спутника, наклонив голову набок. Мальчик смущённо – и потому быстро и неловко – указывает девочке на свою синюю кепку – мол, дойду и в ней – и они вместе, улыбаясь и разговаривая робко, по-детски, идут дальше.
Затем мы обращаем наше внимание на отряд военных, состоящий из двадцатилетних ребят, уже не марширующих, а идущих обычным шагом, в
высоких чёрных кожаных сапогах и серых формах. Один из солдат, тот, что идёт в последнем ряду, отбегает на цыпочках в сторону, забирает текущую воду в ладони, поднимает левую ногу так, что касается каблуком правого колена, и начинает быстро натирать сапог собранной водой; затем, опустив ногу и стряхнув капли с ладоней, снимает пилотку и вытирает об неё руки. Поднимает лицо к небу и радостно улыбается, обнажив белые зубы. Затем так же, на цыпочках, вбегает в строй, на своё место.
Внезапно, откуда ни возьмись, с громкими криками юношей и визгом девушек, бежит, закрываясь сумками, толпа студентов. Сумки их покачиваются на полусогнутых руках то вправо, то влево, в такт наступающим на мокрый асфальт ногам. Толпа добегает дл остановки автобуса, сделанной в форме гриба. Столпившись там, студенты успокаиваются, замолкают, лишь иногда тихо переговариваясь. Девушки, потупившись, ковыряют носками туфель камешки у остановки, а юноши, поочерёдно причёсываясь пальцами, что-то весело обсуждают. Одна девушка держит руки в карманах пиджака своего друга-студента и, наклонив голову к левому плечу, широко улыбаясь, слушает, что говорит её друг.
Где-то на окраине через узкую решётку здания тюрьмы высовываются три пары рук, собирая в ладони воду для питья.
Дождь – это одно из самых чудесных явлений на земле. Благодаря дождю, у какого-нибудь старичка в деревне польются растения на грядках – будет богатый урожай. Благодаря дождю, собираясь под крышами остановок, знакомятся люди друг с другом, а иногда и соединяют свои жизни для долгой чудесной любви.
Дождь, словно маленькая катастрофа, выявляет сущность каждого человека. Кто, как маленький школьник, прикроет зонтом другого от воды; кто, как студенты, будет спасаться эгоистично, по отдельности, укрываясь сам, чем может; а кто и вовсе не заметит дождя.
Давайте помолчим и послушаем ДОЖДЬ!


Июль 2003 года