Недостатки бывают у живых

Когда мои друзья и коллеги – убойщики – поднимают шум и гам, тогда пиши пропало. Сосредоточиться уже не удается, получается только, отложив свои дела, вникнуть и заинтересованно откомментировать происходящее. Коллеги не против: привыкли, и я к тому же порой могу что-то умное присоветовать.
Положительно, в том, чтобы разместить меня – розыскника в одном кабинете с убойным отделом, есть изрядный смысл. Мы часто работаем в связке. Они даже могут полушутя поворчать: опять у тебя, Тоня, труп криминальный – подбавила нам работы… Слава Богу, ворчат не часто.
Дорого я бы дала за то, чтобы у них никогда не было повода ворчать… Ничего нет страшнее минуты, когда стоишь перед родственниками и пытаешься им объяснить, почему ты нашел их доченьку или папу неживыми.
Но как же они, эти убойщики, мешают!
После обеда я должна идти в клинику к профессору Тери – общаться с одной из нашедшихся потеряшек. То, в каком я виде ее нашла, – слабонервным лучше не рассказывать. Но все-таки она жива, хотя и сильно изуродована. По совести, официально моя работа выполнена: я своевременно и грамотно провела розыскные мероприятия, пропавшее без вести лицо найдено, причем, что радует, живым. Однако родители девочки пришли ко мне, скажем так, не с пустыми руками. И поставили условие: выяснить, что же произошло с их дочерью…
Что вообще может произойти с девочкой 14 лет, которую обнаружили в подвале, избитой, с надрезами на коже, из которых, по-видимому, высасывали кровь (обнаружены следы зубов), с наголо обритой головой, с вырезанными фрагментами внутренних органов – почти выпотрошенной?
По-моему, хуже этого – уже ничего.
Тери, одна из немногих святых нашего времени, лет пятнадцать назад организовала клинику психологической помощи пострадавшим от насилия. Сейчас она пытается вывести Леночку из шокового состояния, но пока что-то не удается. Хирургия-то заверяет, что жизнь Лены вне опасности, а вот с психологией – швах.
Я снова героически попыталась отключиться от происходящего рядом и продумать, о чем же я буду говорить с Леной. Но трудно отключиться от здоровенного синеглазого шотландца в килте, к тому же изъясняющегося по-русски, как он себе это представляет! Вообще говоря, потерпевший представлял собой красивое зрелище. Высокий, под два метра, атлетически сложенный, с пышными каштановыми кудрями до плеч. Из-под клетчатого красно-синего килта высовывались необычно стройные для мужчины ноги. Помимо традиционной юбочки, потерпевший одевался вполне обычно, в синий хороший свитер и носки с кроссовками, и это делало его вид еще более… непривычным, что ли…
Сейчас его терзал Серега Кондачков, наш «насильник» – тощий, до того тощий, что у него в холод мерзнут кости, долговязый, настоящий сосуд мировой скорби с катастрофически неудачной личной жизнью, моих лет (а мне 35) сероглазый капитан милиции. Будь он пожизнерадостнее, поплотнее и поспортивнее, ну хотя бы как этот потерпевший мистер Роберт МакБерл (23 года, род. в г. Глазго, Великобритания, студент Оксфорда), в Санкт-Петербурге с туристической целью, виза и документы прилагаются, у него не было бы отбою от девушек. Но девушки от унылого тощего Сергея шарахаются, а те, кто не шарахается, сбегают, не выдержав милицейской жизни под боком. Это наша общая беда. Из всех четырех обитателей кабинета, трех убойщиков и меня, повезло только мне: мой муж Антон, или Тоха, совершенно спокойно относится и к моим задержкам на работе, и к моим синякам под глазами и бессильному падению на кровать вечером, и ко многим другим прелестям личной охраны правопорядка. Как-то он обмолвился, что уже имеет опыт идеальной жены: послушной, сексуальной, с пирожками и наглаженными Тохиными рубашечками. Что-то его этот опыт не вдохновил… Но подробности я выспрашивать не стала. По-моему, там какая-то трагедия.
Ну так вернемся к Сереге и мистеру МакБерлу. Вид крепкого и пышущего здоровьем парня вызывает в Сереге закономерную черную зависть, оттого мистер сполна ощутил на себе милицейские попытки все свалить на потерпевшего. Я с трудом удерживаюсь от замечаний – честь мундира, ёлы-палы… Парень спокойно себе гулял старинными улицами, наслаждался белой ночью и прочими архитектурными подвигами, и вдруг – на тебе! – четверо с арматурными прутьями. Закурить, правда, не просили. Туриста особенно удивило, что его даже не пытались ограбить. Его обозвали (мистер поморщился, припоминая) педиком. А что есть педик? Это же не медик? (с неподражаемым англо-шотландским акцентом).
Серега с удивлением вытаращился на него, секунду молчал и вдруг разразился:
– А почему вы в юбке, гражданин?
– Серега! – не стерпела я. – Это же не юбка, это килт – шотландская национальная одежда!
– А они чего, в юбках там ходят? – поразился Сергей. – В Англии?
– В Шотландии!
– Какая Шотландия, если он из Великобритании?
– Он из Глазго, балда, это самая что ни на есть Шотландия. Входит в состав Соединенного Королевства Великобритании. А у шотландцев килт – обычная одежда.
– Надо же, – задумчиво хмыкнул Серега, потерев небритый подбородок. – Ну, килт – это ладно, это я понимаю. А вот почему все-таки он в юбке?
Роберт обалдело внимал этой дискуссии о килте кельта. Я начала осознавать, что дальнейшее наслаждение красотами Северной Пальмиры парню будет слегка… приперчено. Если не сказать, безнадежно испорчено.
– Бог с ней, с юбкой, и с этим твоим килтом, – наконец, Серега нашел правильное решение проблемы. – Скажите, гражданин МакБерл (фамилию он выучил – терзает оксфордского студента уже битый час), а их было четверо? Точно? И как же вам… э… удалось убежать?
– Я не бежал, – простодушно ответил Роберт. – Я был на бой.
– Вы дрались?
– Ну да, – удивился юноша, – они меня, я их.
– Четверых?
– Да…
– Вы что же, мастер единоборств? Дзюдо? Каратэ?
– Айкидо, – просияв оттого, что его наконец-то спросили о понятном, ответил Роберт.
– А эта… арматура?
– Нет арматуры, у них арматура, – торопливо пояснил потерпевший, – я скиндоу!
Ого… Помянутый скиндоу, небольшой кинжал, входит в национальный костюм наряду с килтом. То-то в материалах дела указано проникающее ранение. Но скиндоу против четверых с арматурой – однако! Чему же он там, в Оксфорде, учится?
Оказалось – физике. А здесь, в Питере, он еще и хотел встретиться со своим кумиром, Нобелевским лауреатом, разработчиком интереснейшей теории…
– Снегирева? – неожиданно для самой себя спросила я.
– Йе! – восхитился Роберт. – Королева Блэк Хоул!
Это не единственное прозвище, которое заработала профессор Александра Снегирева от благодарной публики. Кристобаль Хунта – в честь героя Стругацких, принципиально бравшегося только за нерешаемые задачи. Миссис Хоукинг – в честь Стивена Хоукинга, разгадавшего природу черных дыр. Бабушка теории поля, тоже заслуженно, хотя стройную и спортивную Александру в ее 62 вряд ли кто дерзнет назвать бабушкой. Вот теперь Королева Черная Дыра. Кстати, тоже мастер единоборств, наш спец по восточным руко-, ного- и оружиеприкладствам майор Давлетов даже считает ее лучшей катаной Питера. Роберту определенно было бы с ней о чем поговорить. Мы с ней немного знакомы, и я втайне от всех этим знакомством очень горжусь.
– Нападение не может быть с ней связано? – быстро спросил Игорь Донников.
Честно говоря, он не имел на это права. Но так уж получается, что над каждым делом мы думаем все вместе. Потому у нас и раскрываемость выше всех по области.
– Ноу, ноу, я никому еще не говорил, – Роберт заулыбался. – Я хочу жениться на принцессе. Я есть друг переписка Интернет.
Оказывается, русский без союзов, частиц и знаков препинания вполне понятен. Итак, юный физик написал кумиру всей своей жизни, попал на ее дочь и, в конце концов, решил жениться. Авось получится история семейства Кюри.
Лишь бы не Марич-Эйнштейн: великий Альберт не дал раскрыться таланту жены и в итоге все равно с ней развелся…
Я отрешилась от матримониальных планов Роберта и подумала над его делом. Картина вырисовывалась неприглядная. Несколько отморозков, приняв юношу в национальном костюме за гея (а чего это он в юбке?), напали на него и принялись избивать кусками арматуры. На людной набережной Робеспьера, недалеко от Эрмитажа и от отделения милиции, белая ночь – считай, средь бела дня. Да что ж это творится, люди добрые?!
– А этот, которого вы ранили, Роберт, – он умер?
– Нет, мэм, он жив, – радостно отрапортовал студент. – Я набрал 03! Сам! Другие ушли.
Похоже на таких – бросить дружка и смыться… А хороший, наверное, парень этот Роберт.
– Куда его увезли?
Это во мне говорит уже розыскник; Игорь или Сергей такое бы не спросили. Но Роберт знал. Назвал номер больницы и даже отделение (хотя и, как я подозреваю, приблизительно из-за недостаточного знания русского). Сереге наконец-то повезло с потерпевшим. Теперь можно просто-напросто поехать в эту больницу, оставить там оперативника, чтобы предварительно опросил подозреваемого и вызвал Серегу, чтобы допросил сам. Подобные ребятушки дружков сдают с легкостью неимоверной, главная закавыка – всю вину с себя на них перекладывают.
Роберт тем временем закатал рукава своего тонкого хлопчатобумажного свитерка и продемонстрировал отметины: вот, били. Да уж! Били от души. Страшные продолговатые припухшие кровоподтеки вызывали содрогание. Ну и крепок же ты в кости, мистер Роберт МакБерл!
– Вы бы пошли к врачу, – я опять не удержалась, – там может быть трещина в кости…
– Есть, – снова обрадовался Роберт, – рентген врач сказал эксперсайз!
И впрямь – данные судебно-медицинской экспертизы свидетельствуют… Парень, несмотря на его лучезарные улыбки, должен испытывать адскую боль. Странный, однако, характер повреждений. Как будто кости рук пытались переломать целенаправленно…
– И ноги так есть, – бодро завершил Роберт.
Ничего себе. Какого черта он расхаживает по городу с такими травмами?!
– Стоп, – вмешался Игорь. – А помните, ребята, вот то дело, ну, с пацаном из «Бункера»? Ему тоже перед тем, как убить, руки-ноги ломали!
Сергей поморщился едва заметно. Это было не его дело, а Олега Усольцева, нашего третьего товарища, который молча сидит и ест нас глазами. Ну, и ушами. Он-то об этом деле вспомнил, наверное, сразу… Но достаточных улик тогда обнаружить не удалось, единственный свидетель полез в петлю на следующий день после убийства, и повис несчастный гей на Олеге «висняком». Олег добросовестно расследует это убийство, но пока безуспешно. Вот Сергей бы не старался: он гомофоб. Ему чаще всего поручают дела об изнасилованиях, и, хотя насилуют в основном мужчины и в основном женщин, Серега о каждом деле говорит, что это все виноваты проклятые извращенцы.
А как по мне – водка, тупая пропаганда насилия по ТВ плюс отсутствие надлежащего воспитания…
Я встала и начала собираться. Не хватало еще к Тери опоздать – у нее все по минутам расписано, пациентов много… В основном, конечно, пациенток. Если вдуматься, быть женщиной в нашем мире означает постоянно и смертельно рисковать. Но вдуматься большинство не хочет, а если и хочет, то в ключе «дочка, береги себя» – о том, что с ними самими может что-то случиться, никто и не помышляет. Некоторые случаи у Тери такие, что я не могу даже читать материалы медицинских карточек. Как вообще можно такое делать с живым человеком и жить после этого?
Да, а ведь уже три… Сколько времени я проведу в клинике с Леной и Тери, один Бог ведает. Черт!
Внезапно зазвонил телефон.
– Привет, Тоня, это Снегирева, – услышала я. – Как дела? О чем печалитесь?
Я обалдела!
С профессором Снегиревой мы, конечно, знакомы. Но очень мало. Просто так, по-приятельски, звонить друг другу нам не приходится. Что же у нее могло произойти?
– Да так, Санди, волнуюсь, что дочку из садика забрать не успею, а Тоха в командировке, – машинально объяснила я. Тут же спохватилась, но Санди уже отвечала мне:
– Ну, эта беда – не беда. Я на мотоцикле и как раз еду мимо ваших краев. Могу завезти.
– Ну, мне как-то неудобно, – начала я, но Санди Снегирева оборвала меня:
– Гораздо неудобнее получится, если малявка там будет до семи сидеть и лить слезы. А вы-то куда, ежели не секрет?
– Не секрет, конечно. В клинику к Тери, у нее там одна моя потеряшка обретается…
– А-а, в этом смысле… Знаете что, Тоня, обязательно вызовите такси. И оружие не забудьте. Йес?
– Йес, – согласилась я, все больше недоумевая и тревожась, но Санди уже повесила трубку, позабыв попрощаться.
А я, кажется, забыла с ней поздороваться…
– Чего ты, Тоня? – встрепенулся Олег, увидев мое лицо после разговора с Санди. Должно быть, лица на мне попросту не было.
– Да ничего, – медленно ответила я. – Похоже, королева Черная Дыра что-то знает. Что-то очень нехорошее. А что именно – не сказала. Ну, ладно, Тоненьку забрать обещала – и слава Богу…

***
Давно я так безрезультатно не тратила время!
Лена полностью отключена от внешнего мира. Она рассеянно смотрит куда-то в пространство. Нет, она разговаривает, и вполне адекватно. Мы с ней мило побеседовали о творчестве группы «Раммштайн» и о том, современен ли Гарсиа Лорка, и еще о том, для чего будущему литератору надо изучать математику. Потом она прочла мне свои новые стихи. Очень такая славная девочка, хорошенькая – таких в 40-50-тые годы называли «манок»: мальчики должны быть от нее в восторге. Глаза ясные, воспитание интеллигентское, представления о жизни довольно идеалистические, но суждения умеет выносить точные и глубокие; развитие выше нормы, и вообще…
Что с ней было, Лена не помнит.
Кто она такая, Лена тоже не помнит.
В упор.
По словам родителей, ни о каких стихах Лена до несчастья и не заикалась, и о литературе тоже не мечтала. И очень изменилась по характеру, даже слова-паразиты появились другие. Какая-то переродившаяся личность. Воображаю себе состояние родителей: видеть Лену и понимать, что это уже не она, а кто-то другой, не имеющий к Лене отношения.
Внезапно Лена вздохнула.
– А вы верите в сны?
Вопрос невпопад. Она часто такие задает. Родители говорят – раньше этого за ней не водилось…
– Верю, – отвечаю без колебаний. – Сны часто говорят нам то, о чем мы и не подозреваем.
Она выдыхает с облегчением.
– А вам снится, что вы куда-то идете? Идете, идете, место знакомое, а где это, вспомнить не можете. И вам страшно, страшно, очень страшно, хотя там ничего страшного нет, только улица и дома. А потом вы подходите к одному месту еще, там самый страх и есть, но вы его не видите, и просыпаетесь. Бывает?
– Лена, – говорю я после минутного молчания, – с тобой произошло несчастье. На тебя кто-то напал и побил. Ты этого не помнишь, но это не страшно, у тебя же было сотрясение мозга, а при сотрясении мозга человек часто ничего не помнит. Наверное, это и есть то самое место, где на тебя напали.
– А кто? – спокойно спрашивает Лена. – Хулиганье? Ограбили?
– Ограбили вчистую. Даже свитер новый, и тот сперли, – подтверждаю я. На самом деле я об этом ничего не знаю, что там у нее забрали, но пусть думает так. Правда иногда может убить не хуже пистолета.
– Да, нынче по улицам страшно ходить, – Лена опять вздыхает. – Хорошо хоть не убили. Правда?
– Конечно, хорошо. Плохо только, что побили сильно. Но доктор говорит, шрамов не останется.
– Стоп, – Лена морщит лоб, задумываясь. – А если побили, то я должна быть в травматологии. Да? А почему я тогда в психушке? Это же психушка? Почему я тут?!
Она только что была совершенно спокойна. И вдруг – истерический вопль… Ее трясет, пальцы, два из которых оторваны, сжимаются в кулачки.
– Это не психушка, – мягко вразумляю я. – Это центр реабилитации. У тебя был шок. Неудивительно, такое бывает со всеми жертвами грабежа. Уж я их повидала достаточно!
– А вы кто? – странно, она только сейчас додумалась об этом спросить. – Где вы их видели?
– На работе. Я работник милиции. Я расследую твое дело. Хочу вернуть тебе свитер и наказать этих негодяев.
Так же резко Лена успокаивается. Это уже похоже на биполярное расстройство. Впрочем, страдающему биполярным расстройством не требуется стимул, чтобы впасть в истерику или депрессию.
– Накажите их, – просит она. – Я не хочу, чтобы еще кого-то ограбили.
И вот так полдня…
Тери осторожненько, чтобы не побеспокоить нас, заглядывает сквозь неплотно прикрытую дверь. Она привыкла передвигаться мягко: часть ее пациентов не выносит стука каблуков, а еще часть терпеть не может, когда кто-то ходит бесшумно. Лена поднимает голову и улыбается.
– Здравствуйте, Тери, – приветливо произносит она.
– Здравствуй, Леночка, – в тон ей отвечает Тери. Конечно, они сегодня уже здоровались, но Лена об этом забыла. – Мы на Невский идем, хотим купить картины. Тебе какую?
– Никакую, – Лена так же мгновенно мрачнеет. – Я не хочу картин. Они смотрят.
– Не обязательно портрет. Я вообще-то хочу пейзажи.
– Не надо пейзажи. Они тоже смотрят. Там нарисованы разные места, в которых убивали людей.
– Погоди. Как пейзаж может смотреть?
– Ну, не пейзаж. Но там же остались души тех, кого убили. Они и смотрят.
– Так на картине же этого не видно! Художник этого нарисовать не умеет…
– А ему и не надо. Души сами смотрят через картины.
– Ну, как хочешь, – кивает Тери без малейших эмоций.
– Не уходите, – просит Лена. – Я вам стих посвятила. Этот, – она оборачивается ко мне, – про Афродиту.
Тери присаживается, как птичка, готовая взлететь, на край кушетки. Да, Лена права. Тери – самое красивое человеческое существо из всех, которые я когда-либо видела. Тонкий, изысканный профиль драгоценной камеи, огромные глаза, изящно очерченный рот. Одета просто, но элегантно, в светлые брюки и синюю трикотажную блузку с тонкой серебряной цепочкой. Черные волосы собраны в простой узел на затылке. Заколоты они, правда, не обычными шпильками, а китайскими – теми, что можно при желании использовать как оружие. И за плечом, когда она выйдет из клиники, будет возвышаться рукоять не зонтика, а хорошо отточенной катаны.
У нее своя история, из тех, что легко превратить в забойный киносценарий, но очень трудно прожить. Первое образование Тери – летчица. Она пилотировала санитарный вертолет в Афганистане, вывезла, кстати, в госпиталь в Кабуле моего тяжело раненного мужа, а когда возвращалась за новой партией раненых, их вертолет сбили. Результат – инвалидность, попытки найти свое место в мирной жизни, увенчавшиеся успехом. Хотя такого успеха врагу не пожелаешь… С «убойщиками» Тери работает гораздо чаще и ближе, чем со мной, в силу их специализации, зачастую становится свидетелем не менее опасным, чем ее пациентки, поэтому пережила уже несколько покушений. Стрелка из нее не вышло: после памятной катастрофы она почти слепа. А вот самурайский меч ей очень кстати.
Лена снова читает стихи – с выражением, заметно волнуясь и от волнения накручивая русую прядку у виска на палец. Это еще одна новая привычка, появившаяся у нее в последнее время. И белый воротничок. Раньше она воротничка не носила – старомодно.
Тери очень польщена и в восторге. Говорить о красоте доктора психологических наук и героя-интернационалиста немного не в тему, но ей действительно приятно. Обычно внешняя красота в глазах окружающих застит внутреннее ничтожество, а у Тери обратная история: за ее внутренней красотой не замечают внешнюю. А она, как ни крути, женщина…
– Санди бы сказала: я не женщина, я лесбиянка, – Тери чуть заметно усмехнулась.
– Вы не лесбиянка, вы… вы третьесигнальщик, – нервно выпалила я.
– С этим, Тоня, ничего не поделать. Ни с тем, ни с другим. Ни с третьим тоже. Вы ведь знаете положения теории Аристовой – Тери: после того, как интеллект достигает 160 единиц, начинается развитие третьей сигнальной системы, проще говоря, мысленной речи. Это уже почти доказано. Жаль, у меня так мало материала…
– А «Далекая Радуга»?
«Далекая Радуга» – веселое сборище физиков и математиков, программистов и конструкторов, одним словом, гениев, руководимое профессором Снегиревой, по совместительству любимой женщиной Тери. Одно время они строили машину времени под кодовым названием «Телепорт-1», теперь хотят создать звездолет. Что особенно характерно – все их проекты успешны. Но, к счастью, безумно дорогостоящи. Я говорю «к счастью», потому что Бог весть, что выйдет из перемещений во времени, если мотаться в прошлое или будущее начнет кто попало, одно ясно: ничего хорошего.
– Вот, кстати, потому и не хватает. То ли Санди просто подобрала людей с очень высоким интеллектом и телепатическими способностями, то ли одно коррелирует с другим. Я настаиваю на втором, но, сами понимаете…
Понимаю. Однако телепатические способности Санди и Тери пришлись весьма кстати: первая использует их для постоянного обсуждения новых идей с товарищами по научной группе, вторая с их помощью успешно справляется с тяжелейшими психотравмами пациентов. Вот только Лена…
Потом я прощаюсь с Леной: надо бы поговорить и с Тери тоже, но не в Леночкином присутствии.
– Да, – сказала Тери без всякого предисловия. – Сон ее я видела, и не раз. Очень тяжелое ощущение. Самое странное, что я тоже знаю, где это, но не могу вспомнить.
– Дежа вю?
– Нет. Такое впечатление, будто кто-то заблокировал что-то в ее воспоминаниях.
– Ну, Тери… это уже черной магией попахивает.
– Это, Тоня, ей и попахивает. Вы знакомы с медицинскими отчетами?
Меня передернуло.
– К сожалению… две ночи потом спать не могла.
– Вам это все ничего не напомнило?
Мне это не напомнило ровно ничего, но я уже поняла, к чему она клонит.
– Что? Сатанисты? Жертвоприношения?
– То-то и оно. Да, а что вы думаете по поводу ее личностных изменений?
– А что я могу думать? Это вы можете сказать, что к чему, я же не психолог, – запротестовала я. – По-моему, она полностью изменилась. Но тут мы можем полагаться только на родителей, а родители источник ненадежный. Уж сколько раз убеждалась…
– У меня лично такое ощущение, что кто-то действительно вселил в нее другую личность, – тихо, словно через силу, говорит Тери. – Пока эта личность довольно симпатична. Но кто знает, какова ее программа и для чего это сделано. Буду работать, Тоня. Пока это единственное, чем могу обнадежить.
Обнадежила!
Я припомнила рекомендации Санди и поспешила вызвать такси.
Шины тихо шуршали, а я все думала и думала, и молилась, чтобы Тери ошиблась, и девочка стала жертвой случайного подонка. Подонка рано или поздно найдут, призовут к ответу за кровавое злодеяние. Но если в городе орудует маньяк или банда сатанистов, Лена будет не последней…
Не вытерпела.
– Алло! Здорово, Чарли!
– Привет, Тоня! Как дела, кэп? Кого надо найти?
Чарли – мой агент. Вот так-то. У меня разветвленная и обширная агентура, и они этого не стыдятся, а, наоборот, гордятся, потому что делают доброе дело. Мы не ловим бандитов. Мы спасаем людей, заблудившихся, пострадавших и ожидающих помощи. И поэтому мои агенты – всевозможные чудаки, хиппи и ролевики, байкеры и тамплиеры, врачи «Скорой помощи» и волонтеры Красного креста, грибники и охотники, туристы, художники, собачники, завсегдатаи гей-плешек, бардовских слетов и рок-клубов. Словом, все те, кто бывает там, где не бывают обыватели. Вот я еще до диггеров не добиралась, хотя их помощь (в силу специфики…) мне была бы весьма полезна. Жаль только, они находят не живых потеряшек, а их тела. Но для родных важна даже возможность похоронить дочь или дедушку.
Из всех экзотических агентов Чарли, он же Володя Седых, самый экзотический. Он сатанист, черный маг, историк религиоведения, специализирующийся на ранних ересях. Слушать, как они пикируются с историком-тамплиером Петей Сидоровым или вулканологом Олей Бархатовой, – одно удовольствие. Оля, как ни странно, разбирается в вопросах ересей и раннего христианства вполне профессионально, так что может поспорить с двумя юными специалистами на равных. Вот они с ней о вулканах дискутировать не могут, поэтому она просто рассказывает, а парни слушают. Место встречи Чарли Седых и его товарищей изменить нельзя – заброшенное Малоохтинское кладбище, они там тусуются в полнолуние, отмечают какие-то мрачные праздники. Слушают музыку в стиле «блэк метал». Отправляют жуткие ритуалы, включающие надрез артерии и испитие крови поочередно друг у друга. В общем, Фобос и Деймос – страх и ужас. Я ни разу не слышала, чтобы хоть кто-то, даже черный кот или белый петух (обычные жертвы сатанистов), серьезно пострадал от этих ужасов, но зато однажды эти ребята мне здорово помогли.
В голосе Чарли – азарт. Я так и представляю себе его подведенные черным глаза, блестящие от возбуждения.
– Да, действительно, – невпопад ответила я. – Нужна твоя помощь как специалиста. Человеку нанесли тяжкие телесные повреждения, психолог высказал предположение, что имели место ритуалы черной магии, ну, и… в общем, ты единственный, кого я знаю из тех, кто может…
– Все, я понял, – прервал Чарли мои длинные излияния. Да, я не могу говорить четко и ясно после такого дня. А еще я все подряд называю коробочками. – Мне к вам подойти?
– Подходи ко мне, если не трудно. Прямо сегодня.
– А ваш муж?
Резонный вопрос! Чарли – высокий, красивый парень лет 22, студент-пятикурсник. Длинные черные (кажется, крашеные) волосы. Элегантная байроническая мрачность а-ля Чайльд Гарольд. Плечи широкие. Улыбка обаятельная. На щеках ямочки.
Но, если вы замужем за здоровенным байкером (да-да, борода, бандан, футболка с черепом, кандидат математических наук), сатанист вас уже не впечатлит.
– Ему всегда все интересно, – объяснила я.
– Повезло же вам, – искренне ответил Чарли.
Таксист, конечно, слышал только мои реплики, но оглядывался на меня с каким-то суеверным ужасом. Меня это задело.
– Я работник милиции, – сухо сказала я, когда он в очередной раз обернулся.
– А-а… я догадался, – отозвался таксист. – А я тоже был милиционером.
– Да ну? И как же вы…
– Да вот так. Дельце одно было…
– Бывает, – посочувствовала я, и его внезапно прорвало:
– Да ничего не бывает! Тут, блин, один орудует… девчонок ловил, вырезал печень и селезенку, волосы… мы их несколько нашли, зрелище – врагу не пожелаешь. Мы его, блин, поймали. А он взял да повесился, псих проклятый. А потом стали копать – не он. Зар-раза! Чего вешался, уродище? Меня и выгнали, за превышение полномочий. Я следаком был, дело вел…
– Простите, – тихо произнесла я, животом ощущая надвигающуюся лавину, – а вы не могли бы…?
– Ни хрена! – заорал таксист. – Никому это не надо, чтобы его поймали! Это сто лет назад было!
– У нас СЕЙЧАС потерпевшая. Девочка 14 лет, с аналогичными повреждениями. Жива, правда, но почти сошла с ума.
– Не знаю, – угрюмо произнес таксист, остывая. – Те убийства были четырнадцать лет назад. Или пятнадцать… – он что-то подсчитал в уме. – Ровно четырнадцать.
– Ну… может быть, тот бандит и сдох…
– Он жив, я ж…ой чувствую! Но подставляться, извините, не буду.
Я не стала настаивать, но номер его старенькой «Ауди» записала. Найду, если что…
Маньяк. Вот елки! Четырнадцать лет назад убивал, потом утих, а теперь его снова пробило на садистские штучки.
Машина бывшего следователя уехала, сверкнув на прощанье габаритными огнями, я провела ее взглядом, повернулась и пошла в подъезд. Опять, елки, лампочки нет… входишь тут в темную коробочку, как в преисподнюю… да еще это эхо… ну сколько можно – лампочки воровать? Ведь только вкрутили! Ага, на втором есть… а на третьем… ой!
– Ай! – вскрикнули одновременно со мной. – А, Тоня. Приветик!
– Приветик и тебе, Петя, – я с облегчением улыбнулась. Тамплиер Петя Сидоров, очень славный паренек. – Что, на рыцарский турнир спешишь?
– Не… Тут у нас в универе «Черная Сильфида» играет, очень классная группа. Им сама Снегирева тексты пишет, ну, которая Нобеля получила. Хочу послушать и оттянуться!
Везет же людям. Я тоже люблю музыку. И оперу, и орган, и даже Чарлин блэк-метал. Но оттянуться мне редко удается – работа…
Петины башмаки загрохотали по ступеням вниз, и мне вдруг показалось, что грохочет еще одна пара башмаков. Я пошла вверх – странно, эха не было.
Или Снегирева права, и за мной кто-то шел? И мне нужно остерегаться?
Но чего и кого? Что и кому я сделала?
Да это, видать, поклонник – любитель толстушек в капитанских погонах, успокоила я себя. Тоха ведь говорит, что ему нравятся пухленькие, как я. И он не один такой: 80% мужчин любят толстых женщин, остальные – очень толстых и безобразно толстых. Ну, до последней кондиции мне далеко…
Но сердце колотилось, как заячий хвост перед волчьим носом.
Руки у меня дрожали так, что я не попала ключом в замок и, осердясь на себя, позвонила.
– Жён! Здоровски!
– Господи, Антон, как я рада, что ты дома…
Тоха должен был вернуться только завтра, но вот он – мой муж, с бородой и в любимой майке с черепом, и это везение из разряда нереальных. Мама меня не утешит. Наоборот. Если мне грозит опасность, то ей – тоже, а она за себя совершенно не сможет постоять…
Вышла мама, выбежала Тоненька, радостно защебетала, рассказывая, как им сегодня делали в садике массаж, и как Артем сказал на прогулке «сволочь», и вдруг в ее болтовне прорезалось:
– А меня тетя Санди на мотоцикле привезла! Она светится. А еще приходил отец и тоже хотел забрать, а тетя Санди хотела нас двоих повезти, а отец не захотел!
– Да, Тоня, – вспомнила и мама. – Какая-то странная история. Тонечку привезла какая-то женщина, сказала, что вы просили забрать ее из садика, и вдруг спросила, не поручала ли я это отцу Тонечки. Так и сказала.
– Отцу? Но…
Я запнулась. Отец Тоненьки – мой бывший муж Дима. Алименты он, правда, платит исправно, но тем и ограничивается, хотя я вовсе не мешала бы ему видеться с дочерью. Иногда мне это порядком мешает: например, сегодня, когда Тоненьку некому привести из садика – и Тохи не было дома, и я занята, а маму напрягать не с руки, она у меня очень нездорова, хотя и держится молодцом. С чего это он затеял навещать дочь, да еще наврал, будто его просили ее забрать?
– Час от часу не легче!
– Тосик, а отец тебя раньше навещал? Ну, там, в садике?
Тоха зрит в корень.
– Нет, – удивилась Тоненька. – Он только иногда к нам приходил, а в садик никогда!
Тьфу… Может быть, в Диме просто проснулись отцовские чувства. Непонятно, почему же он отказался ехать с Санди. Может, на машине был? У него красная «Хонда». Но Тоненька никакой красной машинки не видела. Может, просто не запомнила.
Мы успели уложить Тоненьку и тихо беседовали с Тохой о разных вещах, не соприкасающихся с рабочими темами, когда в дверь коротко, осторожно позвонили. Вот все-таки Чарли молодец парень, с понятиями, хоть и сатанист.
– Привет, – он пожал протянутую руку Тохи, – а я тут по делу. Как эксперт.
– А я думал – очередного потеряшку нашли, – Тоха не удивился. К нам однажды завалилась целая толпа людей в почти настоящих рыцарских доспехах: проводили турнир по историческому фехтованию, в котором, кстати, победила Тери, порвав в клочки куда более молодых соперников, и нашли… Лучше не вспоминать, что же они нашли прикопанным под кустами. Помощь Тери как психолога оказалась весьма кстати. Так что зрелище человека в майке с перевернутой пентаграммой и черной помадой на губах нас уже не впечатляет совершенно.
Я вытащила ксерокопии снимков из уголовного дела.
По совести, я не имею права этого делать. Но должна. Утешаю себя тем, что, если Чарли будет что сказать, я его привлеку в качестве эксперта уже официально и днем.
– Ля-ля-ля, – протянул Чарли, вынул широкий блокнот, карандаш, погрыз его обратный конец и начал делать какие-то зарисовки. – Ой, а чего это?
– Вот материалы дела, – я вчера еще сделала кое-какие выписки, а сейчас достала их из пакета, заменяющего мне импозантные бювары и дамские сумочки, и зачитала: – Брюшина вскрыта, вырезаны фрагменты печени, селезенки и желчного пузыря. Делалось, предположительно, ножом с зазубринами на лезвии, возможно, из набора «Хелфер». Возможно, повреждения нанесло лицо с медицинским образованием, так как…
– Это и так видно. Образование или большой опыт, – перебил Чарли, вглядываясь в снимки крупным планом. – Смотрите, Тоня, вот тут проходит крупная артерия. Не задета. То есть не как попало кромсали, а чтобы кровью не облиться.
– Но сонная артерия вскрыта, почти купирована.
– Э, так это он кровь сцеживал. И тоже профи! Чокнутый вампир-недоучка в кино всегда в яремную вену кусает. – Чарли показал на своем горле, где эта яремная вена. – А там кровь венозная, как из нее можно жизненную силу черпать, непонятно. На дураков этот Голливуд рассчитан.
– Профи-то профи, а девчонку кромсал обычным столовым ножом из дешевого набора.
– Ага, а еще знаете, чем? Давайте я завтра подскочу и каталог принесу. Многофункциональный охотничий нож, егерский нож, армейский нож – у него там тоже есть такие лезвия, ритуальный…
– Стой! – я так и подскочила. – А из чего ритуальный делают? Не из обсидиана?
– А… а что?
– В ранах нашли крошки черного вещества или камня неизвестного происхождения.
– Тогда откуда обсидиан? – подключился Тоха. – Может быть, это что другое. Пластик, например.
– Ну да, пластиком так не искромсаешь, – возразила я.
– Так он мог взяться откуда угодно!
– Мог, Тошенька, – медленно произнесла я. – Только ритуальные ножи делаются из обсидиана.
– В принципе, их можно делать из чего угодно, – задумчиво сказал Чарли. – Я сегодня пересмотрю у себя книжки… И еще парня приведу, он у меня повернут на оружии. Ракун. Или нет, лучше Гарри Снегирев. Не, лучше оба: Гарри спец по боевому, а Ракун по ритуальному.
– Так все-таки, Чарли, – напомнила я, – что скажешь?
– Не знаю. Понимаете, мне это ничего не напомнило конкретного. Но вообще в некоторых ритуалах черной магии используется печень и селезенка еще живой жертвы. А вот, смотрите…
Он протянул свои наброски, по ходу объяснив, что одинарная черточка – это неглубокие раны, а двойная – это где вырезаны части органов или рана глубокая. Одинарные складывались в…
Пентаграмма.
Перевернутая.
Ах, черт…
С двойными было похуже. Они, похоже, тоже составляли фигуру. Но я не могла понять, какую. Тогда Чарли, видя мои затруднения, провел черту – зигзаг.
– Что это значит, я тоже не знаю, но вообще-то была такая скандинавская руна, ее еще в символике СС использовали…
– Про эсэсовцев я знаю, – уныло сказала я.
Больше ничего Чарли из своей памяти выжать не смог, обещав, однако, что уточнит кое-что и позвонит. Это, в общем, радовало, так как человек он надежный, слово держит, а литературы у него хоть пруд пруди. Увлеченный товарищ.
Тоха после его ухода пристал ко мне:
– Антох, я чего-то не понимаю, или тебя перевели в убойный?
– Да нет…
– Тогда почему ты убийство расследуешь?
– Во-первых, нанесение тяжких телесных, а не убийство. А во-вторых, мне заплатили…
– А, – только и сказал Тоха. Мы оба прирабатываем на стороне и мало друг другу об этом рассказываем по принципу «меньше знаешь, крепче спишь». Возможно, когда-нибудь мне понадобятся его хакерские и вирусные умения – тогда я пристану к нему с ножом к горлу. Но не сейчас. Так же и он: когда-нибудь, может быть, он попросит меня заняться чьим-то делом в частном порядке, а сейчас закроет глаза на мою вопиюще незаконную деятельность…
С утра я отвела Тоненьку в садик, помогла ей переодеться, сменяя любимое ею нарядное платьице на удобные шортики, купленные специально как садиковская сменка, заметила в приоткрытую дверь группы взрослую фигуру и крикнула:
– Здрасте, Нина Леонидовна!
Это наша воспитательница.
Мне навстречу выглянула вовсе не Нина Леонидовна, а Наталья Михайловна, воспитатель соседней группы. Она приветливо улыбнулась:
– Нина Леонидовна заболела вчера, ее с работы отпустили, так что теперь я за нее.
– Извините, – пробормотала я. Тут же кое-что вспомнила. – Наталья Михайловна, а вчера Тоненьку у вас забирали?
– Ну да, конечно. А, вот вы о чем! Там накладка вышла, да? К нам приехали сразу двое: тетя Саша и отец. И поссорились из-за того, кому ее забирать. Вернее, он ссорился, а она его уговаривала ехать с ними на мотоцикле. Такая приятная женщина. Хотя я бы не доверила ребенка на мотоцикле…
Санди водит мотоцикл как бог двухколесного транспорта – ежели такие бывают. Поэтому я ей доверяю, хотя собственно мотоциклу не доверяю совершенно. Сама вожу, Тоха научил… Километр проеду, а потом еще полчаса успокаиваюсь.
– А кто отец?
– Как? Вы не знаете, кто у вас отец?
– Ну, ма, – вступила Тоненька, – это был отец, а не папа, уж я-то знаю!
– В смысле, Дима, – уточнила я.
– Да. А папа у нас Тоха!
– Мой второй муж, – усмехнулась я, видя вытянувшиеся глаза Михайловны. Да, Леонидовна бы не удивилась: историю нашей семьи она знает. И Тоху, и даже Диму она знает в лицо.
Путем расспросов я выяснила, как обстояло дело.
…Утих рев мотоцикла, на ходу снимая шлем, в садик вбежала стремительная женщина и быстро, тоже на ходу, поинтересовалась: «Где тут группа «Подснежники»? А, на первом…», приоткрыла дверь и крикнула: «Тоненька!» Тоненька без лишних слов встрепенулась и побежала ей навстречу.
Вот это, кстати, меня удивило. Санди с Тоненькой вроде бы не соприкасались…
– Ну что, ангел индиго, поедешь с тетей Сашей на байке как у папы? – весело спросила пришедшая.
– Конечно! Обожаю байки! – завопил «ангел», совершенно верно определенный Санди как ребенок-индиго, не забыл спросить у Натальи Михайловны, можно ли идти домой, и поспешил одеваться.
Байки мы любим с ударением на последнем слоге, уже зная разницу между байкой и байком…
– А где мама Тонечки? – с подозрением спросила Наталья Михайловна у «тети Саши».
– На работе, задерживается, просила забрать, – отбарабанила та. – Могу документы показать…
Ей, в открытую носящей пистолет за поясом, это приходится делать часто. Иногда просят предъявить еще и пистолет – просто так, посмотреть, ибо не каждый день увидишь, да еще в женских руках, настоящий 17-зарядный автоматический «Глок». Но Наталья Михайловна оружием не интересовалась и пистолет даже не разглядела, успокоенная объяснениями Санди.
Внезапно в коридор вошел, растолкав одевающихся детишек и их родителей, еще один человек и потребовал выдать (так и сказал!) ему Тоню Шерстянкину…
– У нас нет такой…
– Тоню Туманову!
Шерстянкин – это его фамилия.
– Я за нее, – подняла голову Санди. – А вы кто?
– Это вы кто, хотел бы я знать! – возмутился Дима. – Я отец этой девочки! Папа!
– Нет, – возразила Тоненька, – это отец. Папа – это Тоха.
– Вот, – начал жаловаться Дима (он хорошо это умеет) Наталье Михайловне, – бывшая жена не дает видеться с ребенком, она даже не знает, кто ее отец…
– Знаю. Мой отец – это ты.
С Тоненькой особо не поспоришь. Индиго, елы-палы. Ужас родителей, летящий на крыльях ночи…
– А бывшая теща попросила ее привести домой из садика.
– А сама Тоня-старшая попросила об этом меня, – напомнила о себе Санди, застегнув кнопки на Тоненькиных босоножках.
– А что вы тут делаете? Вы вообще тут никто…
– Послушайте, – примирительно сказала Санди, – вы не на машине? Может быть, я подвезу на мотоцикле вас обоих? Доедем вмиг. Чего вам с Тоненькой в метро тесниться?
Дима очень грубо отказался, хотя Санди несколько раз, с удивительным для нее терпением, настаивала. Убедившись, что дружелюбная на вид особа непреклонна и Тоненьку не отдаст, он еще раз нахамил, повернулся и ушел, хлопнув дверью, напоследок сказав Наталье Михайловне:
– Вы еще пожалеете! Как это можно: отдавать детей кому попало, каким-то чужим людям, да еще на мотоцикле? И смотри, упертое какое. Подвезет она! Знать бы, куда она ее подвезет!
Обеспокоенная Наталья Михайловна через четверть часа перезвонила к нам домой, услышала от мамы, что Тоненьку благополучно доставили, успокоилась и сочла Диму вспыльчивым и невежливым.
Правильно сочла.
Но профессор Снегирева тоже не кроткое создание. Сдерживалась она, видимо, только ради Тоненьки. Однако и не из тех, кто из принципа не уступит в любой мелочи – зачем же настаивала?
А самое страшное, что она ничего не делает просто так.
– А тетя Саша светится, – вдруг сказала Тоненька. – Красиво так. С крыльями, как морфо дидиус!
Это я ей книжку про бабочек подарила…
Я поспешила на работу (и так уже опаздываю!), по пути пытаясь себя успокоить. Санди заинтересовалась Тоненькой, потому что видит ауру. Тоненька, судя по ее словам, тоже видит ауру. Ужасный, кошмарный, гениальный ребенок-индиго с двойным зрением и, возможно, способностями к развитию третьей сигнальной системы – и гений, сполна вкусивший прелести и того, и другого.
…Санди мне как-то рассказывала, как жутко, когда в толчее метро или магазина слышишь, слышишь, слышишь эти мысли, такие бедные, странные, патологичные, почти всегда мелочно-беспокойные и очень часто недобрые, и не можешь от них закрыться, как не может закрыться Луна от метеоритной бомбардировки – «все мозги в кратерах!». Как иногда видишь, что человек подвергается явной опасности, и ничего не можешь поделать, потому что он игнорирует все предупреждения. Не раз она пускалась вслед такому человеку, чтобы защитить его. Иногда удавалось. Как мучительно болит голова, когда кто-то обрушивает на тебя, иной раз в другом городе, волну направленных эмоций. И какие болезненные ощущения вызывает простое сексуальное желание мужчины…
Конечно, маленькому телепату нужна помощь телепата взрослого. И все тут, а ничего угрожающего не происходит.
Почему только сердце так болит? И валидол, как на грех, забыла…
Меня уже дожидались. Я машинально извинилась за опоздание, быстро уселась за стол, заученно начала: «Давайте начнем с самого начала. Итак, ушел из дому и не вернулся… когда ушел?»
– Коленька ушел еще вчера вечером, – волнуясь, объяснила мама.
Приятная полная женщина с аккуратно уложенными светлыми волосами, лет сорока. Ухоженная, одета скромно. Муж ее худой и длинный, как Дон Кихот при Санчо Пансе, тоже светловолосый, тоже опрятен и производит впечатление интеллигента – видимо, приличные люди…
– Готы, – ворчит отец. – Я говорил, что эти его компании до добра не доведут!
Я вздохнула. На самом деле готы и прочие «неформалы» сами по себе никакой вредности не несут. Беда только, что зачастую ребята из этих тусовок становятся легкой добычей всяческих проходимцев и растлителей, например, торговцев наркотой или любителей спаивания малолеток. А еще беда, что в тусовке считается нормой легкая странность, нестандартность поведения. Быть не как все – это хорошо… если твоя непохожесть не объясняется психическим заболеванием. А бывает! Но поди объясни родителям, что их сын покончил с собой или убил, запек в духовке и сожрал приятеля не потому, что он гот, а потому что самим родителям давно следовало бы отвести красавца к психиатру…
– Сколько лет? полных?
– Четырнадцать…
Школьник. Учится неплохо, хотя в последнее время (ох уж эти компании) съехал на тройки. Вообще-то хороший мальчик, только вот вести себя стал непонятно: слушает эту жуткую музыку, одевается как монстр, красит глаза, любит порассуждать о тщете всего сущего и близости смерти… А недавно и вовсе уверял, будто видел живого вампира и даже говорил с ним. Родители, забеспокоившись, отвели пацана к наркологу. Нарколог их утешил. Но взаимопонимания в семье это не прибавило…
– А, Клоун, – воскликнула я, взглянув на фото.
Мне уже приходилось общаться с живыми готами. Ей-Богу, самые обычные ребята, правда, с несколько мрачноватыми заморочками типа сидения на кладбище и рассуждений о тщете всего сущего. Но в их возрасте и такие разговоры, и такой же степени странности выходки – норма. Одним из этих чудиков был Коля-Клоун, действительно славный, чистый парнишка с наивными, донкихотскими представлениями. Очень он мне, помню, понравился. Я тогда еще подумала, что для таких вот Клоунов надо бы создать заповедник доброты и неиспорченности, чтобы они оттуда могли творить добро, не опасаясь ножа или плевка в спину. Он смешно старался притворяться мрачным, но, забывшись, улыбался детской, беззащитной улыбкой во весь рот, спохватывался и снова супился.
Что же с тобой случилось, добрый маленький Клоун?
Вчера в девять вечера ты ушел на тусовку, как всегда, что-то грубое кинув родителям в ответ на требование не задерживаться. Это была не ссора, а так, обычное подростковое самоутверждение. Мобильник твой не отвечает, немногие друзья, чьи телефоны известны родителям, утверждают, что ты еще в пол-двенадцатого ушел с тусовки домой. Нагрубить-то нагрубил, а успеть к полуночи, чтобы «шнурки в стакане» не волновались, постарался. Но не успел…
– Вы Черную Розу знаете? – деловито спросила я. – Доротею? Квадрата? Пьеро?
Нет, этих не знаем. Понятная история. Насколько я знаю, именно с этими ребятами Клоун дружил больше всего, а тех, кого назвали родители, считал только приятелями, да и то не очень близкими.
Тоненька обожает сериал «Школа вампиров». Вообще-то мультфильм не про нее снят, он рассчитан на ребят возраста Клоуна, но дитю нравится, «материнскую цензуру» прошел – ничего там нет плохого или страшного, учит хорошему… вот только когда Тоненька с воодушевлением подпевает «нам помогает луна, мы вампиры, мы знаем все про твою группу крови», мне все кажется, что она это о себе. Так вот, компания с Клоуном в составе очень напоминала мне студентов этой самой школы вампиров. Был тут и простодушный, чистый малыш Клопик – сам Клоун, и добрый мечтатель Оскар – Пьеро, и умненькая серьезная Готика-Доротея. Не было только противного задиры и злючки Драко. Сокурсников, в отличие от друзей, не выбирают. Разумеется, я немедленно начала названивать «вампирам».
– Клоун? – удивился Квадрат. – Да нет, он ушел где-то около полуночи, даже, наверное, раньше. Он был в нормальном настроении, показывал диски новые, купил… С музыкой. Он теперь антиквариатом увлекся – «Лед Зеппелин» и «Блэк Саббат» слушает!
– Он ничего не говорил, у него там с родителями никаких проблем не было?
– Да есть, как не быть… Как у всех, конечно. Но не так уж серьезно, во.
– Тогда вот что. Он не высказывал желания умереть или уйти из дому?
– Ну, умереть у нас все иногда собираются, – усмехнулся Квадрат на том конце провода. – Но это вряд ли, он, по-моему, наоборот, воспрял немного в последнее время… Он на скрипке играть умеет, и неплохо, так его Черная Роза пригласил с ними поиграть…
Итак, парень не собирался кончать с собой. Он собирался играть на скрипке в рок-группе с характерными готическими текстами о тщете всего сущего, а в свободное время слушать классику тяжелого рока. Это уже радует.
Хорошие ребята эти друзья Клоуна; среди готов, как и везде, попадаются разные люди, но Клоун присоединился к самым толковым и самым порядочным. Правда, есть некоторый шанс, что именно в силу своих высоких моральных качеств эти ребята могут скрывать Клоуна у себя по какой-то причине. Но причина мне пока не известна. Да и шанс маленький…
Да и где бы они его скрывали? Квадрат с родителями и младшей сестрой живет в двух комнатах в коммуналке. Черная Роза сам обитает в общежитии с тремя соседями по комнате. Разве что кто-то из соседей в отъезде, лето все-таки. Доротея и Пьеро, брат и сестра, живут в маленькой «хрущевке» с мамой Доротеи. Пьеро – ее брат по отцу, но с родителями жить не стал, и я его понимаю: самая удушливая, несовместимая с жизнью атмосфера бывает как раз в таких, внешне благополучных, а на самом деле пропитанных ложью и деспотизмом семьях. Скорее, они что-то знают. Да, а где репетирует группа Черной Розы? Или Черного… В каком-нибудь подвале, конечно. На дому готик-металл не поиграешь, соседи вызовут одновременно милицию, пожарных и охотников за привидениями.
Доротею я застала дома, но она только подтвердила то, что рассказал мне Квадрат: был в хорошем настроении, ушел домой раньше всех, еще засветло, ничего подозрительного в поведении не заметила.
И все-таки что-то в ее голосе меня насторожило. Доротея – уравновешенная, серьезная девочка. То ли ее голос предательски дрогнул, то ли слишком поспешно она отвечала на мои вопросы. Нет, надо с ней еще разочек побеседовать, и не по телефону. А не ломануться ли мне к ним на чаек?
Пьеро на работе. А когда он на работе, он отключает мобильник. Работает он нянечкой в детском садике. Значит, с ним созвониться удастся только во второй половине дня. Черная Роза… занято.
Черт бы побрал эти льготные тарифы, треплются по ним часами! По делу не достучишься!
Внезапно зазвонил телефон у меня на столе.
– Капитан Туманова… Петька, ты? Что случилось?
– У меня-то ничего, а вот где Леха, вы не знаете, случайно?
– Случайно нет… Он же в шесть утра гуляет с Дашенькой, – удивилась я.
Было чему удивляться. Наш друг и сосед сверху Леха, вернее, Алексей Поляшов, своих детей не имеет. Он никогда не был женат, хотя ведет бурную, а в последние полтора года счастливую личную жизнь. Но официально Дашенька приходится ему дочерью, и это самая редкостная, прекрасная история из связанных с сиротством и детством. Все дело в том, что Леха, безнадежно добрый, нежный человек, врач по призванию, трудится на посту завотделением в одном из питерских роддомов и считается одним из лучших неонатологов в городе. В свободное время он охотно помогает всем соседям чем может: присмотреть за ребенком, сходить в магазин, одолжить денег, а над Констанцией Сергеевной, блокадницей, передвигающейся с палочкой, прямо-таки взял шефство, за что его все любят и уважают, а заодно и прощают личную жизнь. Другому бы не простили… Его «личная жизнь» зовется доктор математических наук Северин Вагнер, или попросту Север, ведущий научный сотрудник творческой группы «Далекая Радуга». Впрочем, Север тоже успел завоевать расположение соседей неизменной вежливостью и доброжелательностью. Что же до малышки, то ее одинокая мать с больным сердцем умерла у Лехи в роддоме, девочку он с большими трудностями выходил, и, уяснив, что кроха осталась одна на белом свете, забрал ее себе. В тот момент я заново проштудировала весь Семейный Кодекс РФ, силясь дать Лехе хоть сколько-нибудь толковый совет, ибо «юрист» – понятие растяжимое, и розыскник может быть таким же профаном в семейном праве, как и, скажем, педиатр. Но теперь мы оба уже не профаны.
Рано утром Леха вывозит Дашеньку в колясочке на прогулку, а потом сдает ее Северу и летит на работу. Через два часа на «дашское» дежурство заступает сестра Севера с не менее типичным немецким именем Мелания – парни на английский манер зовут ее «Мел». Она сейчас все равно в декрете с собственным сыном, поэтому согласилась помогать. Кажется, так…
Сегодня утром Петя Сидоров по просьбе матери решил с утра съездить на рынок за молоком, направился к станции метро и увидел коляску Даши. Она была опрокинута и валялась в стороне от дороги. Неподалеку обнаружилась и сама Даша, выкатившаяся из коляски. К счастью, она не пострадала. Конечно, Петя поднял девочку и отнес ее Северу… Север о том, где Леха и что с ним, ничего не знал.
Я встревожилась еще больше, чем Петя. Совершенно ясно, что с Лехой что-то случилось, и даже более того – что он стал жертвой преступления.
– Послушай, пусть Север или кто еще, да хотя бы и ты, придет сюда, и поскорее, и напишет заявление, – посоветовала я. – Понимаешь, сейчас у меня просто нет полномочий этим заниматься. А с заявлением на руках я сумею что-то узнать…
– Хорошо, я скажу ему, – быстро ответил Петя и отключился.
Я потерла лоб и снова набрала номер Черной Розы. Или Черного? Ну что бы ему назваться, скажем, Черным Гладиолусом! Чтобы мне не путаться с родовыми окончаниями…
– Все так и было, – рассказывал он, – пришел Клоун, мы с ним в основном и общались, потому что хотели поиграть вместе. Я ему аккорды нескольких песен дал, он обещал подумать над аранжировкой. А потом сказал, что не хочет задерживаться, потому что его предки с ума сойдут. Я еще удивился, чего там сходить с ума, ведь светло же… Но предки есть предки. С ними разумно говорить невозможно.
Ага, Доротея тоже сказала, что он ушел засветло. Значит, все же не лгала. Волноваться-то она могла по любой не связанной с Клоуном причине, да и связанной тоже – друг все-таки, я бы тоже волновалась.
Как сейчас волнуюсь за Леху…
– Мы с ним оттуда часто вместе ходили, – продолжал Черная Роза, – там вообще место глухое, по темному страшновато. Но ведь нынче же белые ночи! А я еще потусоваться хотел.
Черная Роза невольно выдал свое отношение к Клоуну. Пацан хотел быть принятым как равный, и его вроде бы так и принимали. Однако… друзья оберегали и покровительствовали. А враги?
– Черная Роза, а враги у него есть?
– Враги? Да это же разве враги, это так – сегодня поссорились, завтра помирились, кореша на всю жизнь до послезавтрашнего вечера, – усмехнулся юноша. – Ну, кое с кем он не общался. Но чтобы ему как-то где-то… нет, нету у него таких врагов.
Я все-таки переписала клички и координаты тех, с кем Клоун не общался.
– С ним если что случилось, так по дороге, – предположил Черная Роза.
– Все может быть, старик. Поэтому вот что: ты сильно занят? А, не занят… Это хорошо. Давай-ка мы с тобой сейчас встретимся и пройдем его дорогой домой, раз ты ее знаешь, и посмотрим, нет ли где каких следов. О’кей?
– Улики искать? – вдохновился Черная Роза. – Конечно! Я к вам подъеду через… ой, это далеко…
Да, живет он сейчас на съемной квартире у черта на куличках, в районе станции Автово, и то до нее от Черной Розы полчаса ходу. Поэтому реально парень явится только к обеду. Ну и ничего страшного, это все же лучше, чем ничего.
Пришел злой как черт Кондачков, поздоровался сквозь зубы. Тут же выяснилось, что зол он не на меня.
– Сдох, зар-раза! Козел этот урод в юбочке. Тоже мне, мальчоночка в юбчоночке! Пидоры гребаные… Загробил мне подозреваемого, падла…
Не юбочка, а килт, и не пидор, а самый что ни на есть натурал – жениться на Снегиревой-младшей собирается, и подозреваемого «загробил» исключительно для того, чтобы тот не убил его кусками арматуры. Определенно, Роберт МакБерл ничем не заслужил ни одного из высыпаемых на его голову проклятий. Но с Серегой, когда он в таком настроении, спорить – что носорогу на Луну смотреть: напрасно тратить цветы своей селезенки.
– Вот, с-с-су… э… скотина! – поправился Сергей, запоздало припомнив, что я все-таки дама. – Полюбуйтесь напоследок на его поганую рожу. Гад проклятый! Ну надо же, хлипкий какой!
Не такой уж хлипкий, кстати, да и Роберт не так уж беспощаден. Просто он попал в паховую вену и купировал ее, а «скорая» приехала с опозданием, и умер «гад проклятый» от потери крови. Я взяла у Кондачкова медицинское заключение, вчиталась. Очевидно, у «гада» был крайне снижен иммунитет, поэтому незначительная, в общем, кровопотеря вызвала шоковое состояние, из которого его не вывели.
– Странно, – заметила я, возвращая заключение коллеге. – Они не пишут, от чего все это? Не может быть, чтобы так, ни с того ни с сего, у человека была минимальная сопротивляемость организма.
– Нет, не пишут. Они сказали. Он какими-то стимуляторами, похоже, увлекался. Наркоман вонючий, – снова зашипел Сергей. – Этот, как его, хирург сказал, что такое бывает из-за стеаринов…
Я успела удивиться, пока сообразила, что Сергей по привычке своей все спутал – стероиды, а не стеарины, потом… снова ощущение надвигающейся лавины.
– А какой он на вид, этот подозреваемый? Хлюпик? Типичный наркоша? Или обычный, как все?
– Как все? Да уж… Он вроде этого твоего бородатого, только твой ладный такой, как медведь, а этот вроде куска сырой говядины, – принялся объяснять Серега. Я невольно улыбнулась его образной речи, но ощущение лавины накрыло и понесло.
Я по выходным с утра хожу на татами тренироваться. Говорят, я не так уж плохо владею дзюдо. Спортзал наш, милицейский, но туда в принципе пускают и детишек, и просто физкультурников. Поэтому пустили и Снегиреву с Тери – упражняться на катанах с Давлетовым и его друзьями, устроившими что-то вроде кружка восточного фехтования, и Тоху. Мой «ладный медведь» быстро снискал там уважение.
Его даже наш тренер Николай Константиныч побаивается, а это кое-что да значит.
Константиныч хорошо умеет тренировать спортсменов, выжимая из них все во имя ступеней на пьедестале. Он даже заставляет их переходить в вечернюю школу, чтобы учеба не мешала им заниматься спортом. Правда, ничто не может убедить меня в том, что подобное однобокое развитие полезно для самого человека, но для Константиныча «гармоничное развитие личности» и прочие штучки – пустой звук. Для него спорт есть самый достойный способ зарабатывания денег, а количество денег – мерило спортивной и личностной успешности. Ни больше, ни меньше. Я уж не напоминаю ему, что он впадает в лютеранскую ересь, ибо он у нас самый русский и самый православный, ярый патриот, чтобы не сказать квасной.
Точно так же нет охоты у меня и рассказывать ему, какое впечатление производят эти его успешные личности, внешне и впрямь смахивающие на большие куски сырой говядины, а умом и душой… тоже на куски говядины. Разговаривать с ними бессмысленно: они не понимают простейших выводов или шуток. Эти незатейливые создания верхом забавности считают пройти мимо и стянуть с приятеля шорты, общаются при помощи мата, а темы для бесед у них крутятся вокруг кому сколько очков засчитали, с кем в каком ресторане погуляли, ну и… Когда один из них в перерыве между бросками небрежно сообщил другому: «Ну, помнишь Наташку, так я ей вчера куник во дворе делал…» То есть я двумя руками за помянутый способ общения. Но «вчера» означало в январе, в семнадцатиградусный мороз…
А доктор Дзигаро Кано, основатель дзюдо, напоминал, что истинный дзюдоист должен быть быстрым, как лань, ловким, как рысь, сильным, как слон. И УМНЫМ, как шахматист.
Впрочем, ум тут значит мало, а вот характерная мясистость наводит на размышления…
– Фото есть?
– Есть, – Кондачков снова протянул мне снимок, – я ж и говорю: полюбуйся напоследок. Посмертное, блин. Уродище…
Человеческое лицо от смерти и вообще-то красивее не становится. А тут – челюсть скособочилась, один глаз приоткрыт… И все-таки при жизни этот человек не был намного привлекательнее. Низкий покатый лоб, грубые черты, толстые губы с тяжелой челюстью. Общее выражение какой-то недоброты. Точно со злостью силится и не может что-то постичь. Такие лица у моих юных делателей куника в мороз.
Стоп, а ведь это же один из них!
– Серенький, а ты уверен, что никогда его не видел? Ребята?
Игорь и Олег подошли к нам.
– По-моему, этот крендель у Константиныча тренируется, – сказал Олег, а Игорь возразил:
– Крендель? Да это же Коротков! Этот, которого он тянул-тянул и не вытянул даже на бронзу!
– Уже не вытянет, – подытожила я. – Аминь.
Еще с полчаса мы обсуждали открывшееся обстоятельство. Итак, убийца – вот он, мы все его знаем, хотя и не близко, а, поскольку круг общения (кроме Наташки) у спортсменов Константиныча не широк, остальных его подельников надо искать там же, в нашем спортзале.
Ну-ну, Константиныч. Что Вы изволите запеть теперь, когда один из Ваших выкормышей отправляется в землю, убитый при покушении на нанесение тяжких телесных повреждений? Вы же так разливались соловьем, какие это классные парни, будущее России, как они будут зарабатывать деньги своими спортивными успехами, и какие дуры-бабы их мамы, что заставляют их учиться и пропускать тренировки. Так и слышу его голос: «Все эти матеря, они портят пацанов! Бабам вообще нельзя давать воспитывать детей!» Вот Вы и воспитали пацана. За свои 19 лет он не вытянул даже на бронзу, но зато поучаствовал в убийстве безоружного, ни в чем перед ним не виноватого, даже не знакомого ему человека, и в нападении на оксфордского студента, не безоружного, но вовсе не воинственного парня. И умер оттого, что из-за рекомендованных Вами стероидов испортил свою иммунную систему.
Олег сказал:
– А я же все равно у тебя это дело забираю, Серый. Объединяем мы их, оба. Это же те же самые, что моего педика из «Бункера» грохнули. Почерк тот же, арматурой руки-ноги перебивают. Тут еще одно убийство в другом районе, еще в апреле, – тоже «голубой» убит. Вообще, блин, скоты! Этот, из «Бункера», такой хиляк, никому никакого зла не делал. Шел себе спокойно домой. Дружки говорят, никогда ни к кому на улице не приставал. А этот, апрельский, даже инвалид с палочкой. Самых слабых выбирали.
– Перерыв большой, – тихо заметила я.
– Не очень. Они на майские праздники еще и девку убили. Конечности переломали, изнасиловали, проломили череп и бросили в кусты, даже труп как следует не спрятали.
– Просто девушку?
– Она в «Триэль» ходила, – неохотно признал Олег.
А ведь я в курсе этой истории. Мне рассказывала Оля Бархатова, юный вулканолог…
Надо бы их навестить. Мою лучшую подругу Женю, талантливую художницу. Ее коллегу и подругу Иду, тоже талантливую, оригиналку и неисправимую оптимистку. Они обе живут в своей общей мастерской. С Женей живет Оля, ее муза, любимая и натурщица в одном лице. С Идой тоже часто кто-нибудь живет, только ее любовь не всегда длится больше, чем работа над очередной картиной, и это всегда мужчины. Разброс ее вкусов и предпочтений удивляет: блондины и негры, «волосатые», бородатые, лысые, чахоточные, борцы сумо, тупицы, интеллектуалы, поэты, сантехники, однажды это был даже мой коллега; но за рамки противоположного пола Ида не выходит. Оля посещает «Триэль» не для того, чтобы кого-то найти – у нее уже есть Женя, кстати, там же они и познакомились; просто бедняге, похоже, одиноко в нашем правильном натуральском мире, всегда готовом рассказать ей, как сильно она не права.
А я сильно по ним соскучилась…
Оля хорошо знала убитую, маленькую хрупкую девушку, довольно неприспособленную к жизни, болезненно застенчивую и писавшую прелестные стихи.
Я мысленно выстроила их в ряд. Инвалид, миниатюрная поэтесса, робкий хиляк. Роберт? Далеко не хиляк. Но эта его улыбочка – ни дать ни взять Каммерер в первые дни пребывания на Саракше. Совершенно не вяжется со скиндоу, айкидо и какой бы то ни было способностью постоять за себя.
Если бы Коротков сотоварищи читали «Обитаемый остров», они бы знали, что в конце концов Каммерер перестал улыбаться и начал драться со всей яростью оскорбленной в лучших чувствах души.
– Да, Тоня, а ведь Серый прав, и твоя дружба с лесбиянками может выйти тебе боком, – вдруг произнес Олег. – Тебя же могут принять за одну из них, и…
– У них не так уж много времени, чтобы принять меня за кого бы то ни было, – запротестовала я. – Ты же скоро их найдешь!
– Ах, подружка, – Олег чуть улыбнулся, польщенный завуалированным, но понятным комплиментом, – я-то их, может быть, завтра найду, но сегодня они найдут тебя, а чтобы убить человека, много времени не надо. Даже мало не надо – несколько минут, и все…
Я хотела поблагодарить его за заботу, но внезапно у меня перехватило горло.
«Возьмите такси, Тоня»… Возможности Санди не ограничиваются простым чтением мыслей, она обладает еще и чутьем на опасность.
Шаги в подъезде – исчезнувшее эхо…
Кто-то шел за мной. Они?
Лучше бы они, конечно, – никакая опасность не страшна так, как неизвестная. Но еще лучше бы никто!
– Да слышишь, ты, пацан, пошел отсюда, – заорали внизу, и ответили: – Какой я вам пацан, держиморда! Я спрашиваю, почему мне не сообщили? – и опять рявкнули: – Да ты кто такой вообще, сообщать тебе? Пошел, говорю! – и снова: – Я вам сейчас пойду! Я буду жаловаться!
Подключился Серега, его тонкий голос не спутаешь:
– Сообщают членам семьи, а вы кто, гражданин? Вы кто? Вы с потерпевшим занимаетесь уголовно наказуемым деянием! Вот! Я вас сейчас привлеку…
– Это сейчас я тебя привлеку, держиморда. Унтер Пришибеев! – со злостью произнес негромкий интеллигентский голос; похоже, его обладатель был доведен до последней точки кипения. И этот голос я узнала. Север, сердечный друг Лехи Поляшова и мой хороший знакомый.
С виду Север не очень похож на доктора математических наук. У них в «Далекой Радуге» все, начиная с профессора Снегиревой, одеваются в джинсы и свитера или футболки, в зависимости от времени года. Санди изменяет этой форме одежды только в опере и, пожалуй, в Осло на вручении Нобелевской премии. К тому же великие физики и математики негласно соревнуются, у кого оригинальнее надпись на футболке. Сегодня Север для похода в присутственное место выбрал гладкую черную безрукавку с капюшоном и небольшим логотипом известной «металлической» группы «Лакримоза» на груди. У него длинные, слегка вьющиеся волосы, тонкое лицо – сорока не дашь… хотя и «пацан» – это, пожалуй, явный перебор.
– Я этого, блин, музыканта сейчас… – начал наш дежурный Чернобаев, я со скрипом подняла седалище из-за стола, вышла в коридор и перебила:
– Это, во-первых, не музыкант, а математик, известный и уважаемый ученый, доктор наук. А во-вторых, что случилось? Север, что с Алешей?
– Ты что, его знаешь? – возмутился Сергей, не дав Северу и рта раскрыть. – Ну, знаешь! У тебя все питерские уроды в друзьях! Ты что, не видишь, кто это?
– Вижу и знаю, Сережа. А уроды – это по твоей части, я насильниками не занимаюсь, – сладко пропела я. – Дай ему сказать, а?
– Спасибо, – хмуро сказал Север. – Тоня, подумайте сами: сегодня утром Леша выходит гулять с Дашей. Жду – нет и нет. Вдруг приходит Петя с третьего этажа и приносит Дашу! Я начинаю искать, звоню, наконец, иду в милицию с заявлением к вам, и что же? Оказывается, на Лешу напали, избили, он сейчас в больнице, уже завели уголовное дело. А я все узнаю последним!
– А я ему говорю… – запальчиво начал Сергей. Я тоже вспылила:
– Сережа, «семья» – это не только супруг и дети, но и все лица, которые проживают с потерпевшим и ведут с ним общее хозяйство! Могли бы и позвонить домой, тем более, что документы Леха носит с собой, я же ему и советовала! И вообще, ты-то чего подпрягаешься? Ты его дело ведешь?
– Я, – возразил, подойдя к нам, Усольцев. – Я не знал, опера дали информацию, что Поляшов один живет. А Даша, это кто? Да, кстати, товарищ, раз уж вы здесь, я вас допрошу…
У меня оставалось немного времени (уже должен был прийти Черная Роза), и я прислушивалась к допросу. Север мало что мог сообщить Олегу, кроме того, что уже рассказал мне плюс объяснил, кто такая Даша. В сущности, дело было обычным делом о нанесении тяжких телесных из хулиганских побуждений (ибо других в случае с Лехой быть не может – он не ведет бизнес, и мстить ему не за что). Утром его нашли в гаражах (неподалеку от нас находится гаражный кооператив) донельзя избитого, с переломанными руками и ногами, разбитой головой. Опера постарались – нашли четкие отпечатки трех пар мужской обуви, фрагменты ткани, не принадлежащей одежде потерпевшего, подногтевое содержание, волосы, не принадлежащие потерпевшему… Улик, словом, достаточно. Да, это те же, думала я. Нашли новую, на сей раз действительно беззащитную жертву. С ребенком. Опрокинули колясочку, из которой выкатился младенец… Я представила себе кроткие голубые Лехины глаза, его переломанные руки – добрые руки, выходившие столько маленьких страдальцев. Мне хотелось идти и убивать всех подряд.
– Тоня? – тревожно обернулся ко мне Игорь. Должно быть, у меня на лице было написано все и еще что-то. Я скрипнула зубами.
– Ненавижу, когда нападают на ни в чем не повинных людей…
– Да уж, – поддержал меня Кондачков, – вот у меня, – он со злостью покосился на сидевшего перед ним свидетеля – унылого, несуразного, здоровенного парня лет семнадцати, сидевшего в привычной позе глухой защиты от не понятного ему мира. Есть у психиатров такой термин – «субдебильность»: еще не олигофрен, но интеллект явно слишком низкий, чтобы быть нормой. – Чего вас на всяких сучек не тянет, а? Чего вам нормальную девчонку захотелось? Ну, ладно, напоили вы ее до полусмерти, оттрахали, зачем было бить? А?
– Я не бил, – разлепив толстые кривые губы, отвечал субдебил, – я только был… пил…
– Пил, бил, – какая разница? Она теперь инвалидом может остаться, а ты – «пил»! Ух…
Я подумала, что теперь, когда мы узнали Короткова, зацепки есть. Круг общения у мальчиков Константиныча не слишком велик, они все время торчат или на ковре, или на тренажерах. И все-таки странно: дзюдоисты, а дерутся, как трусы – арматура, вчетвером на одного, выбирают самых слабых.
– А кто вызвал Лехе скорую? Милиция? – вдруг поинтересовался Север.
– Должно быть, случайные прохожие, – Олег пожал плечами. – Кто-то вызвал милицию и скорую, причем почти одновременно, назвал одну и ту же фамилию и адрес. Уже проверили, вымышленный. И смылся, блин, самаритянин хренов…
Север наступил Олегу на мозоль: если бы «самаритянин» не скрылся, он мог бы дать ценные показания.
– Между прочим, – не без ехидства сказал Игорь Донников, – статью за это дело, Серый, давно отменили.
– Проснулся, – проворчал Сергей. – Очнулся. Мог бы и через полгода сказать.
Когда у Сергея что-то не ладится, он готов со всеми переругаться. Есть у него такой недостаток, хотя вообще-то парень он неплохой. А Игорь, он тоже… неплохой. Сватался ко мне незадолго до того, как Тоха приехал на обеденном перерыве и увез меня на своем байке в рагс – подавать заявление. Одна беда, очень он Сергея, да и не одного его, подзуживать любит.
– Здравствуйте, – вежливо произнес Черная Роза, входя в кабинет.
По сравнению с ним Север просто образец офисного стиля, и это при том, что Черная Роза, памятуя о том, куда идет, нарядился как умел поскромнее. Ну нет у него джинсов без кожаных заплат и маек без черепов. Ну не знает человек, как убрать волосы иначе, чем с помощью расписной банданы. И для пущего усиления впечатления – черный лак на ногтях и черная же помада. Севера, меня, Игоря такими штучками не проймешь, Олегу все это вообще по барабану – настоящие убийцы, по его наблюдениям, банданами не хвастаются, а вот Сергей никак не может привыкнуть к несовершенству мира и его отдельных представителей. Зашипел, бедняга, как чайник перед Windows. Я с ужасом припомнила, что сегодня к концу дня должен еще Чарли со своими экспертами зайти. И если Гарри, приемного сына Снегиревой, я знала – приятный, скромный парень, только-только поступил в летное училище… длинноволос, бородат, КМС по альпинизму… то второго, знатока ритуальных ножей, еще не видела. По дороге зайду, прикуплю для Кондачкова валидолу с валерьянкой, а то не доживет до завтра.
– Привет, – откликнулась я, машинально подмазала губы, не глядя бросила помаду… мимо. Чертов тюбик покатился мимо Черного Розы, мимо Севера к Сергею, Игорь подскочил и поднял его. – Спасибо! Ребята, я на выезде, если кто будет спрашивать – пусть или подождет, или перезвонит. К пол-пятого буду.
– Ого, – внезапно заметил Черная Роза, когда мы вышли из отделения, – а этот, с родинкой, на вас явно запал, прямо…
– Ну вот еще, – оборвала его я. – Меня сейчас больше ваши отношения интересуют.
– С Клоуном? Дружбаны мы с ним. Ну, я к нему, как к младшему братишке, знаете…
– Не только. У вас же целая компания: Клоун, ты, Пьеро с Доротеей…
– Да, Доротея… Вы только не подумайте, – он нерешительно посмотрел на меня. – Мы с ней тоже кореша. Вот вы верите, что можно дружить парню и девушке? Чтобы без любви там, без секса, а просто дружить, по-человечески?
– Верю, – просто ответила я.
– И я верю, – с облегчением отозвался Черная Роза. – А Клоуну она по-настоящему нравится. Он ей не говорит, потому что она старше и все такое, но я же вижу. Он и в группу к нам хочет, чтобы ей понравиться. Ну, то есть, так удачно совпало, нам тоже нужен скрипач…
– А с Клоуном ты об этом говорил?
– О чем? Про группу говорил. Про Доротею тоже говорил. А то он видел, что мы с ней дружим, распереживался так… Он, знаете, какой? Вот если бы она действительно была моя девушка, он бы к ней и не подошел бы. Только я про его чувства не очень распространяюсь, я вижу, ему это не в кайф…
Сейчас Черная Роза каждым словом подтверждал уже сложившееся у меня впечатление: и про самого Клоуна, и про его нынешнее душевное состояние. Хороший, порядочный малый. Надеялся, строил планы, любил, был преисполнен оптимизма. И друзья у него тоже хорошие ребята, при всей их нарочитой неформальности, душевные. Что-то из всего этого оказалось несовместимо с… чем?
– Так, – я вышла из метро вслед за Черной Розой. – Это, кстати, наша станция Маяковского, я здесь живу неподалеку. Что-то я вас тут никогда не видела…
– Так и мы вас не видели. Вы же ночью не шатаетесь по району?
По совести, станция Маяковского – давнее место встречи панков, да и не только панков. И если лично Черного Розу я тут действительно не встречала, то всяческих неформалов в округе хоть пруд пруди.
– А ты на чем играешь?
– На ритм-гитаре, и вокалист. И еще тексты пишу, – похвастался гот. – Мы уже выступали. Мы даже на недавнем концерте были на разогреве у «Черной Сильфиды».
Ах, да. Петя, кажется, был и на том их концерте, и на вчерашнем. Ему нравится «Черная Сильфида» – успешные молодые дарования из его альма-матер, он старается не упустить случая их послушать, попрыгать на «сейшене»... Я вчера еще пожалела, что пропускаю много всего интересного: не до того.
– А менять звучание не боитесь?
– Нет, наоборот, оно только лучше станет. Нам акустических инструментов здорово не хватало. Вот! – мы пришли: Черная Роза остановился у подъезда. – Мы тут на квартире у одного парня тусуемся, а пиво и все такое с собой приносим. Подниматься будете?
– Пошли, – потянула его я. – А что ж на кладбище не ходите?
– Ходим, ну дак ведь погода не всегда лётная! Вот вчера только к ночи и распогодилось. Чего в дождь лазить по могилам? Лучше к Андрюхе завалиться!
Андрюхи дома не оказалось, но он нам и не нужен был. Для очистки совести я проверила, можно ли попасть из подъезда в подвал, и хорошо ли слышны голоса в лестничной клетке. Да, в подъезде Клоуна нет. Тогда мы с Черной Розой отправились домой к Клоуну. Он всегда ходил по одному и тому же маршруту, и надо признать, что без Черной Розы я бы, хотя и знаю свой район, запуталась: мальчишка ухитрился основательно сократить себе прогулку за счет дворовых тайных троп. Я понимала, что следовало бы взять на заметку эти дворики: может быть, их жители что-то слышали? Видели? Мы отбросили беседы и глядели в оба: в этих глухих дворах-колодцах человека можно убить, и его тело будет лежать несколько дней…
– Здесь дворы, как колодцы, но нечего пить. Если хочешь здесь жить, то умерь свою прыть… – внезапно процитировал Черная Роза, немало удивив меня познаниями в творчестве Гребенщикова. – А вот тут, Тоня, осторожно – испачкаетесь.
Один дворик казался тупиковым, но на самом деле оттуда был выход – тесная щель между двумя старыми домами. Я даже пошутила: неужто ты думаешь, что я тут протиснусь?
– Я же говорю, осторожно, – усмехнулся юноша. – А теперь давайте руку.
Мы преодолели небольшой валик из земли, проскользнули в дыру в изгороди из сетки-рабицы и оказались на бетонированной дороге. Гаражи! Я глянула на часы: мы преодолели долгую дорогу в городских дюнах всего за четверть часа. А по общепринятой стороне улицы я бы плутала не менее сорока минут. Молодцы, готы-следопыты…
– Если он пострадал, то, наверное, здесь, – предположил Черная Роза, что-то в его голосе будто надломилось, будто он больше всего боялся… я прогнала сочувствие: а что, если это ОН постарался убрать соперника? Мало ли что он тут говорил о чистой дружбе! Умный же парень. Понял, что кто-то из друзей-приятелей расскажет обязательно про Доротею и их непростые отношения, вот и подстраховался этими разговорами, а сам убил своего «Кассио»… для полноты счастья не хватает, чтобы Доротею задушил. И боится не тело друга обнаружить, а себя случайно выдать.
Мы медленно шли среди гаражей, и тут… тут мы действительно кое-что обнаружили. Здесь еще работали наши оперативники, искали мельчайшие следы преступления, большой участок был оцеплен, на земле явственно проступали следы запекшейся крови.
– Смотри-ка, Черная Роза, тут уже было совершено преступление, – сказала я. – Человека искалечили…
– Ой, – испугался он, – а Клоуна?
– Вряд ли это его. Во-первых, мы потерпевшего знаем, во-вторых, Клоун шел в полночь, а Леху били рано утром, около шести.
– Ба, – с удивлением воскликнул Черная Роза, – он тут таки шел!
Он очень старался мне помочь, искренне или нет, и буквально подметал глазами со своей стороны, справа, все вокруг. Вот и заметил этот значок, маленький, круглый, с фотографией «Лед Зеппелин».
– Уверен? Может быть, это не его?
– Да чей еще? Думаете, тут фанаты старых команд ходят толпами? А он тут ходит постоянно, значок этот и вчера я на нем видел…
Я присмотрелась.
– Он тут, похоже, не шел. Не заметил, у него какие башмаки: с ребристой подошвой или гладкой?
– У него кроссовки, – подумав, сказал Черная Роза. – Мы втроем купили одинаковые. Я, он и Доротея.
Я остановила его и принялась вглядываться в следы. Конечно, Кожаный Чулок из меня примерно такой же, как и Соколиный Глаз, но очевидные вещи заметить я в состоянии. Да, эти отпечатки были оставлены кроссовками. Некто в кроссовках топтался, переминался, ходил туда-сюда по самой странной траектории. Может быть, ждал кого-то? Когда ждешь, часто ходишь взад-вперед. Коленками назад…
А потом он ушел. Топтался он в уединенном, скрытом от посторонних глаз месте, вышел на освещенное (гаражи охраняются, и здесь постоянно включаются, даже в белые ночи, яркие прожектора) пространство – даже не вышел, а выскочил, пританцовывая, на цыпочках. Танцуя? Крадучись? Или просто бежал со всех ног? А дальше следы уже затоптали те, кто шел после него.
Я подошла к будке охранника. Тот отчаянно зевал.
– День добрый, – поздоровалась я, – не выспались?
– Да какой, блин, выспался, – пожаловался мужчина лет сорока. – Разве дадут? Только ночь отдежурил, сменился – тут чего-то стряслось, ментов набежало, трезвонить стали и домой, и на мобильный. Только отстали – начальник звонит: выйди, замени, у Васьки тоже чего-то стряслось…
– Так вы были здесь ночью? А кто входил-выходил, не заметили?
– Да чего ж, заметил. Синяя «Мазда» в два часа ночи выехала, в аэропорт, сказали. Потом…
– Стоп, стоп. Не выехал. Вышел. Конкретно, меня интересует вот этот мальчик. Блондин с длинными волосами, был одет в черную футболку и джинсы.
– Вроде него? – охранник лукаво указал на Черную Розу. – Бывает, бывает. Частенько они тут ходят – вдвоем, или втроем, или вчетвером… компания, словом.
– Вдвоем?
– Ну, с ним или с девушкой. Но вчера, или, вернее, сегодня, я их что-то не видел.
– Никого?
– Никого.
– Точно, – признал Черная Роза, – я сегодня заночевал у Андрюхи.
Тоже, в общем, все сходится. Андрюху еще спросить надо будет, а так…
Значит, Клоун не покидал территорию гаражей.
Проклятое место!
Я сидела у себя и мучительно терла виски, пытаясь справиться с информацией. Итак, Коля Малушкин, 14 лет от роду, ночью вошел в гаражи, зачем-то топтался там некоторое время и не вышел. Проклятое место эти гаражи. Сначала он, потом Леха. Но Лехе еще повезло…
Найти бы этого самаритянина! Может быть, он и Колю видел?
Обещанных экспертов я так и не дождалась, но, уже на подходе к садику, вдруг услышала звонок. Я себе на мобильник рингтон поставила – песню «Машины Времени» «Не стоит прогибаться под изменчивый мир…». На беду, этот мир все время меняется в сторону чьего-то исчезновения, я его заставляю прогнуться под мои розыскные мероприятия, а он пружинит…
– Привет, Тоня, это Сашка Снегирева.
А! Родная дочь профессора Снегиревой. Они с Гарри ровесники, только поступила она не в летное, а на прикладную математику. Вообще интересная семья: нигде и никогда я не видела такого полного взаимопонимания.
– Привет. Что хорошего?
– Да, признаться, немного. Кажется, один наш знакомый должен был представить вам Гарри и еще одного человека. Так это не получится.
– Ты о Чарли?
– Да, о нем. Он, понимаете ли, буквально два часа назад попал под машину. Не волнуйтесь, он не очень пострадал, но идти никуда не сможет. Может быть, мы сами, без него, как-нибудь?
– Пожалуй, – подумав, согласилась я. – Завтра с утра сможете?
– Мы-то сможем, но сначала созвонимся с тем человеком, а потом я перезвоню вам, о’кей?
Интересно. Чарли ничего не говорил о Сашке. Хотя ее тоже можно привлечь как эксперта: оружие в этой семейке – общая страсть, но не по этому делу. Тери знаток восточного оружия, на зависть Юре Давлетову, а Сашка – огнестрельного. Здесь нам нужен Гарри…
Я для разминки мозга немного подумала о Чарли и его фатальной невезучести. Кому он мог рассказать, что я ищу его помощи? Гарри и этому Ракуну. И Сашке. Впрочем, его сотрудничество со мной – не тайна. Его все, даже его чудаковатые приятели, одобряют. Значит, либо дело в нападении на Лену, либо же просто совпадение, и, скорее всего, оно и есть.
Тоненьку я застала в мрачном расположении духа. Наталья Михайловна, выйдя, напомнила, что надо сдать еще 160 рублей на ремонт и 50 – на корм морской свинке Марусе, которую Тоненька упорно именует кавией (это она вычитала, что морская свинка по-правильному зовется кавия, и никак иначе), а также что нужно принести еще один пластиковый пакет. Все должно быть в пакетах. У нас уже есть один для одежды и один для обуви, и еще один – для спортивной формы, которую мы как купили, так и ни разу не надевали. Теперь еще понадобился для чешек.
– А где тетя Саня? – спросила меня дочь.
– На работе, доченька, она же ученый, много работает, – рассеянно ответствовала я.
– А когда она придет?
– Не знаю, доченька…
– А отец больше не придет?
– Придет, конечно, – уже без всякой уверенности заверила я.
– Лучше не придет, – рассудило чадо. – Не хочу его. Он кричал. И я не хочу это платье, оно тесное.
На самом деле платье куплено на вырост, но Тоненьке как втемяшится что в голову – хоть кол на маковке теши. По счастью, она не столь капризна, как младший братик Жени, моей лучшей подруги. Женя моя ровесница, а Ванечка на год меньше Тоненьки. Уж сколько шортиков, рубашечек и свитерков было роздано Женей только потому, что Ваня отказался их носить! В том числе и нам. Футболка с «Тачками» – объект зависти всех мальчишек в группе. У них у всех есть футболки с «Тачками», но Тоненьке досталась какая-то особо крутая.
– Оно розовое…
Девичью одежду обычно делают розовой. Бывают, правда, варианты в виде оранжевого, желтого или ядовито-салатного. Но Тоненька требует синее. Любимый цвет… Индиго, блин!
Я про себя решила хорошенько выругать Диму, ежели он, паче чаяния, объявится на горизонте. Отец нашелся! Годами родную дочь не навещает, а потом является с таким скандалом, что ребенок его бояться начал! И как является-то: с пустыми руками, не обнял, не спросил, как дела… Вот моя бывшая свекровь иногда нас навещает. Хотя, как мне кажется, больше ради моей мамы: у них хорошие отношения.
– Мы нашьем на него синенькие бантики, и будет классно.
– Йес! – радостно резюмировала Тоненька, торжественно подняв большой палец.
Мы вышли из метро. Вечер. Время белых ночей. Пасмурно. Тепло. О, лучезарный, дивный город в ореоле летней белизны! Стоп, это же строчка из Леночкиных стихов.
Тени почти не отпечатываются.
Мимо нас шаги, шаги… куда люди идут? Вон прошли явные туристы с фотоаппаратами, вон сидит смешной тощий художник с мольбертом, зарисовки делает, вон бабушка-старушка с палочкой, ей-то чего дома не сидится. Еще какие-то прохожие. Непонятно, почему мне все время кажется, будто прямо за нами слышатся одни и те же шаги.
Какая-то я нервная стала в последнее время.
Тоха пришел вскоре после нас и с порога поинтересовался, что мы думаем о выходных на Ладоге.
– Семьей? – уточнила мама.
– Ну, вообще-то… – Тоха замялся, – я думал, мои друзья… Ну, и Тонины. А?
– А кто?
– Сява, Стас и Толян. Толян, кстати, один, а Сява с женой.
– Иркой? – обрадовалась я. – Это хорошо! Тогда я позову Женю с Олей и Иду, она тоже сейчас одна.
– Ну, Толян, держись, – усмехнулся Тоха в бороду. – Весовые категории примерно равны.
– Но не в любовных вопросах! – развеселилась я.
Толян этот, человек лет пятидесяти, действительно отличается чрезвычайной могучестью и широким объемом не менее широкой натуры. Отчасти это благодаря пиву, которое Толян поглощает с чувством, толком и даже расстановкой. Что ж, Идины бутерброды к пиву ничего себе закуска. Тоха тоже об этом подумал, потому что захмыкал в бороду с удвоенной силой. Для Иды бутерброд – не еда, а КРЕАТИВ. Правда, порой этот креатив бывает и съедобным, но раз на раз не приходится. Однако Ида вынужденно съедает все, на что не польстились ее гости, так что Толяну она пара.
И Тоненьке тоже будет пара – Ванечка.
Я уж надеялась отдохнуть, но оказалось, что мамуля как раз сегодня ждет гостей: тетю Нину с дочками, моими кузинами. Поэтому пришлось всем взрослым членам семьи засучить рукава и оперативно приготовить какой-никакой стол. Впрочем, когда за дело приготовления мяса берется Тоха, а он за него взялся, стол уже не какой-нибудь. Готовит мой супруг отменно.
Аня на два года старше меня, а Юля на два года моложе. У обеих есть мужья и дети – дочери; правда, сегодня они в гордом одиночестве. Тем для беседы вроде хватает. Я, в общем, рада визиту родственниц. Но только в общем.
– Ой, меня так расперло, – сказала Аня. Очень благодарная тема, ведь и я отличаюсь некоторой чрезмерностью. Поэтому я подхватила:
– Да, и у меня то же самое. Уж и ем мало, и в спортзал хожу. Это, наверное, обмен веществ нарушен.
– Да, точно обмен веществ, – воскликнула Аня. – Вот с чего мне быть такой толстой? А все Вовка! Ночью встанет и жрет. А он же как? – взял соленый огурец! А я так не могу, мне надо хлебом заесть, а где хлеб, там и мясо. Вот так целыми днями точим, точим. Это точно обмен веществ.
Юля скромно улыбнулась: она худая как щепка.
– А я всю жизнь, сколько себя помню, носила мини-юбку. Коленки открывала даже в мороз!
Мы немного поговорили о тряпках, потом перешли к готовке.
– Ты что, масло в салат кладешь? А я такая майонезная душа, – заметила Аня.
– Ты легкий покупаешь?
– Что ты, он же невкусный! Нет, мне пожирнее, и побольше, побольше…
Потом ударились в воспоминания.
– Вот, я помню, – мечтательно сказала Юля, – лечилась я год, два… пять лет пролечилась, – изумленно ахнула она, очевидно, пораженная собственными расчетами, – наконец, врач и говорит: все у тебя в порядке! Так мы с Максом купили бутылку хереса…
– А от чего ты так долго лечилась-то?
– Да от бесплодия! И купили мы с Максом бутылку хереса, да как поехали домой – Катю делать…
– Да, а как дела у Кати?
– Да как у нее дела! У нее же порок сердца врожденный. Вот в санаторий третьего дня отправили.
Тохе в нашем «цветнике» делать было нечего, дамская болтовня для него неинтересна. Краем уха я уловила, что у него появился более благодарный собеседник: дверь хлопнула, послышался мужской голос. В такое время это может быть либо Петька, либо Север. Братья по оружию: Север – «афганец», а тамплиер Петя, несмотря на молодость, отличился в Южной Осетии.
– А давайте по рюмочке, пока дамьё каталоги смотрит, – теперь я уже узнавала голос Петьки, но и Север был там. Ба, каталоги! У меня ведь несколько каталогов косметики на любой вкус. Посмотрим?
Заняв гостей, я выбралась на кухню – к другим гостям.
– Тут, кажется, наливают не по-детски, – сказала я. – Привет, Север, привет, Петя!
Они вразнобой откликнулись и пододвинули мне стакан. В стакане плескался хороший портвейн, а возле стакана возникла, не иначе, припасенная для меня шоколадка. Настроение, однако, у наших друзей было нерадостным. Я сразу спросила:
– Север, где Леха лежит? Как он? Его можно будет навестить?
– В сознании, – Север скупо улыбнулся. – На поправку идет. Врач говорит, если бы вовремя скорую не вызвали, мог бы кровью истечь – артерию повредили. А так через неделю будет как новенький.
– Что, заскучали с тетками? – напрямик поинтересовался Петька.
– Это мои двоюродные сестры, – обреченно объяснила я.
– Что ж вы не спросите у меня, есть ли у них мозги? – хмыкнул и Север.
– А то я не знаю ответа, – фыркнула я.
На самом деле, конечно, мозги у моих сестер есть. Просто они, эти мозги, не ориентированы на вещи сложнее обычных житейских проблем. Хотя насчет Юли я не уверена.
Чем-то же она думала, когда под хересом Катю делала и сделала ей порок сердца?
Мы выпили, и я задумчиво сказала:
– Как по-вашему, Север, только честно – это же неофициально… Мог ли кто-нибудь Леху выследить намеренно? Все-таки он гулял каждый день в одно и то же время…
– Ну, во-первых, не всегда, – запротестовал Север. – Вот тогда, например, Дашка среди ночи крик подняла. Три часа ночи, а она воет! При таком раскладе единственный способ ее успокоить – уложить в коляску и катать. И то не меньше часа надо. Вот Леха и вышел с ней, чтобы меня не дергать. В прошлый раз я с ней так выходил.
Я подперла рукой щеку и задумалась.
Так Леха пострадал не после шести, а после трех?
– Конечно, – вклинился Петя. – Я же на рынок выбрался в пол-шестого, чтоб как только метро пойдет, так и сразу. Мать крик подняла: поздно, опять кислое привезешь. Вышел, смотрю – Дашка лежит…
– Что, прямо во дворе?
– Нет. Возле гаражей. Он, наверное, пошел в гаражи, чтобы соседей не разбудить. Дашке же все равно, где ее катают. Лежит и попискивает! Орать, наверное, устала…
Бедное дитя. Бедный Леха.
– Там еще такие следы были, от коляски, – припомнил Петя. – Типа она ехала из гаражей. Ехала и перевернулась, и Даша выпала.
Люфт между нападением на Леху и пропажей Коли Клоуна все равно был немалый, но теперь он сократился вдвое. Но связаны ли эти два дела вообще?
– Антоха, ты и сейчас что-то расследуешь, – восхитился Тоха.
– Куда от этого деваться, если оно само в дом приходит? – вымученно улыбнулась я.
Планы на пятницу у меня довольно простые: подбить итоги там, где они подбиваются, выполнить свои обязанности настолько, насколько это возможно, навестить Леху и сделать маникюр. Я его делаю сама.
Утро началось не так уж плохо. Прибыли Гарри и Ракун.
Ракуна я видела впервые и, признаться, ожидала чего-то из ряда вон. Но это оказался невысокий, щуплый, болезненного вида юноша с большими темными глазами, очень просто одетый – обычные джинсы и черная безрукавка без всяких рисунков и надписей, с аккуратным «хвостиком» на затылке. Удивляло, что в его нежном возрасте он где-то набрал полголовы седины. Такое бывает при дефиците меди в организме, но других признаков – морщин, перхоти – я не заметила: лицо парня было гладким и чистым, волосы шелковистыми и здоровыми. Значит, поседел от переживаний. И глаза грустные.
– Приветик, – сказала я. – Игорь, познакомься! Это эксперты.
– Кто?
– Эксперты. Знатоки оружия. По делу Лены Волоховой.
– Беренгар Снегирев де Пейрак…
– Андрей Косарев…
Мы сели в кружок, и Игорь достал снимки ранений Лены крупным планом.
Я, в общем, понимала его душевное состояние. Косарев, оказывается, студент-третьекурсник с факультета религиеведения, у Снегирева (барона де Пейрака) и вовсе только среднее образование. Поэтому Игорь, что совершенно естественно с его стороны, для начала показал им несколько снимков из каких-то посторонних дел, обнаружил стопроцентное попадание и только тогда, убедившись в экстраквалификации молодых специалистов, приступил к делу Волоховой.
– Ножи с зазубринами… – начал Гарри. И мы прослушали изрядную лекцию о ножах с зазубринами, в том числе об индийских боевых перчатках – мечте Фредди Крюгера, среднеазиатских, китайских, а также западноевропейских средневековых пыточных орудиях, закончив краткий обзор их свойств упоминанием о современном армейском и охотничьем оружии. Услышанное удручало. «Железную деву», конечно, нынче не достать, а вот спортивный охотничий егерский нож, на который не требуется разрешения, можно купить в любом специализированном магазине. Причем, по словам Гарри, выходило, что размер зазубрин (если не искажена перспектива) под егерский нож вполне подходит.
После Гарри вступил Ракун. Он дал нам обзор разнообразных ритуальных ножей, причем сообразуясь с особенностями момента. Например, кирунья – нож, которым в Африке производят женское обрезание – нам совсем не подходила, да и зазубрин у нее нет. Материалы, из которых выполняются ритуальные ножи, несколько отличались от обычных: это был уже упоминавшийся мною обсидиан, серебро, кость, бронза, нефрит и авантюрин. Однако Ракун не преминул добавить, что, во-первых, из нефрита и обсидиана люди каменного века выполняли очень прочные и функциональные орудия бытового и охотничьего назначения, а во-вторых, нынешние изуверы, мнящие себя сатанистами (так и сказал!), чаще всего используют обычные столовые и кухонные ножи.
– Черные крупинки в ране…
– Обсидиан!
Они выкрикнули это хором – Андрей Ракун и капитан Донников. Но у Донникова в руках уже было заключение экспертов, а Ракун просто догадался.
– А вот с этого места подробнее, пожалуйста, – вкрадчиво предложил Игорь.
У Гарри в руках оказалось две толстые книги и несколько потоньше. Каталоги холодного оружия. Они с Ракуном посовещались, перебрали это добро и оставили нам две. Затем перелистали каждый свою и выбрали несколько страниц в каждой, сделав закладки. Делали они это до того слаженно и быстро, толково, что Игорь не сумел сдержать одобрительной улыбки. На снимках были изображены обсидиановые ножи с зазубринами на лезвиях.
– Судя по размеру и форме вот этой раны, нож должен быть прямой, – произнес Гарри.
– А зазубрины только с одной стороны, – добавил Андрей.
– Нож вошел в тело по касательной…
– Слева направо…
– Стоп, – прервала я этот слаженный дуэт. – Как это – слева направо? Значит, удар был нанесен с левой стороны? Левой рукой?
– Не обязательно, но может быть, – заверил Гарри. – Мало ли как она могла повернуться…
– И какой ритуал тогда выполнялся, – завершил Ракун.
– Хотя, если смотреть на предыдущие, повернуться она уже не могла.
– Да, но некоторые ритуалы именно этого и требуют, – уточнил Андрей. – Я тут поверхностно знаю, это лучше будет у Чарли спросить, когда он выйдет из больницы.
– А теперь сначала. Почему вы застряли на этой ране, а не на вот этой, например?
– Мы застряли? – удивился Косарев. – Просто на ней видно, где что, а на других нет.
– Другие функциональные, – объяснил Гарри, – тут вырезали органы. А это как бы… coup de grace, завершающий аккорд.
– Да, но тут такая coup de grace не одна, – Ракун, наконец, увидел полную картину. Я видела, что он сдерживается изо всех сил, но его почти бескровные щеки мало-помалу приобретали синюшный оттенок.
– Йо-о, – протянул Гарри. – Выпотрошили, а потом еще пять ран…
– Пентаграмма! Пять ударов ритуальным ножом!
– А потрошили-то другим… гляньте: очень чистые края, никакого намека на зазубрины.
– Зато этот туповат. Ну да обсидиан. Его так не заточишь.
– Так виновный использовал два ножа, вы считаете? – переспросил Игорь.
– Конечно!
У меня иногда складывается очень странное впечатление насчет Гарри. Созданный гением его мамочки «Телепорт», по сути, – машина времени. Не рок-группа, а аппарат, переносящий нас в прошлое или будущее. Санди клянется, что работа носила чисто теоретический характер, сама она, лично испытывавшая «Телепорт», никуда, кроме как в микроинфаркт, не попала, потому что вся Земля не в состоянии сгенерировать столько энергии, сколько ее необходимо для работы «Телепорта» в течение одной минуты… а ее коллеги по «Космоатому» поговаривают, что она попала-таки в прошлое. Ибо откуда у Тери столь всеобъемлющий материал по психологии крестоносцев, а у Санди и Гарри – настоящие рыцарские, вернее, тамплиерские доспехи, одежда и оружие? И откуда, кстати, взялся сам Гарри, впервые фигурирующий… нет, не в книге рождений РАГСа, а в медицинской карточке с ударом меча в область легкого? Да с такими познаниями по части фехтования, оружия и ранений? Опять же котты с нарамниками – Петька хотя и старается воспроизвести все поточнее, но его плащ из маминой велюровой шторы и камиза из льняной простыни еще советских времен (подаренная мной) не идут ни в какое сравнение с вещами явно ручной, штучной работы. Ну то есть даже если мои подозрения оправданны, ничего позорящего ни Санди, ни Гарри в них нет. Но что-то мешало мне успокоиться и махнуть на них рукой.
– Господи, Тоня, – с удивлением покосился Гарри на меня. – Пропадают люди – плохо, возникают – плохо. Где же хорошо?
– Я, Гарри, тайн не люблю, – откровенно призналась я, – боюсь я их.
– Может быть, мама и превысила полномочия насчет меня. Ну, умер бы я. Гнил бы в земле. А так летчиком буду, Россию с воздуха оберегать. Что ж тут страшного?
– Новый русский красный барон, – улыбнулся Ракун.
Улыбка у него была хорошая – добрая, открытая, но какая-то беззащитная. Вот Гарри смеялся по-настоящему хорошо, как и положено в беззаботной и окрыленной юности.
– Эй, а я вам не мешаю? – напомнил о себе Игорь. – Давайте подведем итоги…
А ко мне пришли заявители.
Это оказались две женщины – постарше, стройная элегантная дама в светлом костюме, и помоложе, в джинсах, наманикюренная, броская до вульгарности, но очень похожая на старшую. Ага… Гражданки Спирины, Ирина Владимировна и Анастасия Сергеевна. Пришли с заявлением об исчезновении гражданина Спирина Максима Сергеевича, 24 года, проживает …, работает журналистом в редакции такой-то газеты.
– Итак, это ваш сын… и брат, – резюмировала я. – Пожалуйста, поподробнее: когда видели последний раз, каково его психологическое состояние, чем занимался в последнее время, предполагаемые обстоятельства исчезновения…
– Вчера! Мы видели его вчера! – перебила меня пылкая Настя.
– Точнее, вчера около восемнадцати… плюс-минус пятнадцать минут, – добавила более уравновешенная Ирина. – Макс собирался на встречу…
– Он шел к гадалке, – взволнованно встряла Настя.
– У него было запланировано сначала интервью с этой… экстрасенткой, а затем он собирался в кабак, – прозаически уточнила мать.
– Ой, ма! Скажешь тоже – кабак! Гей-клуб, вот что это было, – взвилась дочь.
– Какой именно?
– «Три…эм»!
– «Триэль», – мягко поправила я, про себя отметив натянутость ответа. Мама не знает, а дочка знает, но прикидывается «темненькой». Зачем? Боится себя скомпрометировать или сама туда тайком захаживает?
Вот не люблю я тайны. Сегодня ты скрываешь свою ориентацию, а завтра свидетеля убиваешь. Но это было вчера… Вчера в «Триэль» намечалась какая-то закрытая вечеринка. Типа, натуралам вход закрыт. На самом деле никогда это правило не выполняется, ибо на лбу у человека не написано, но мужчину бы точно не впустили. Я знаю, потому что звонила Жене, и та мне рассказала, что они с Олей вознамерены оттянуться. Значит, можно еще раз ей звякнуть и спросить, был ли там журналист Макс Спирин.
– Он хотел сделать материал о вечеринке или о лесбиянках?
Ирина поджала губы, давая понять, что находит меня нетактичной, но сестра оживилась.
– О них. О них! И о вечеринке. Очень ему интересно, – она хихикнула, – какие они пьяные.
– Да что же тут интересного? – я спохватилась. – Ну да, жареные факты… – и опять спохватилась: съемки в «Триэль» запрещены, значит, если этот крендель так уж стремился сделать свой материал, должен был связаться с администрацией. Ладно, сперва звоним Жене.
Я тщательно расспросила женщин о Максиме. Парень этот обычной ориентации, одевался обычно, модно, но без выпендрежа, не судим, связей с преступным миром не имел, девушки пока тоже не имел, неблаговидных поступков (аборты, брошенные дети, изнасилования, увод чужой жены-подруги, оргии, групповуха, съемки в порно) не совершал, или они не знали, что совершал. В редакции был вроде бы на хорошем счету, писал заметки на молодежные и культурные темы в духе «ничего серьезного», кроме того, занимался литературной обработкой официозной информации. Крупных сумм денег с собой не носил, драгоценностей не надевал. Враги у него, конечно, были, но таких, чтобы убить (тьфу, тьфу!) – ни одного.
– А врагов перепишите, – попросила я.
Ненависть – страшная сила. Большинству нормальных людей в наши дни требуется достаточно сильный мотив, чтобы решиться на убийство. Но, кроме большинства, есть и меньшинство, и ничем оно от других не отличается, кроме легкости совершения жестоких и подлых поступков. И потом, мало ли чего успел натворить за 24 года Максим Спирин, холостой журналист в модной одежде?
– Да, и ближайших друзей… тоже, пожалуйста.
Эти, в отличие от мамы и сестры, могут знать о дружке Максике та-акие вещи…
Я получила подробное описание одежды и внешности Максима; мама его – особа весьма предусмотрительная и практичная, несмотря на явно бессонную ночь и материнские переживания – не забыла принести копии медицинских карт из районной поликлиники и стоматологии, а сестра – не менее десятка снимков.
Когда Спирины ушли, я начала разглядывать снимки, и они мне не понравились.
Максим был, бесспорно, красивым парнем. Стройный, хорошо сложенный, вьющиеся волосы. Ясные глаза с поволокой. Полные губы. Собственно, тетки тоже отличались выраженной сексапильностью, причем, если у мамы она уже сгладилась хорошим воспитанием, то у дочки прямо-таки лезла наружу. Но сын превосходил обеих! Обтягивающие торс безрукавки, узкие брюки, на всех снимках он – с заложенными за карманы джинсов большими пальцами, и везде, даже на групповых фото, он ухитрялся привлечь к себе взгляды. Одевался он, мама не соврала, щегольски.
А вот об увлечениях, круге чтения, любимых фильмах они ничего мне не рассказали. Сказали только, что Макс всегда в центре культурной жизни: на всех модных премьерах и концертах.
«Затянуть телеса в дорогое и красивое и привлекать взоры». Я не раз сталкивалась с такими людьми, и каждый раз их пропажа очень плохо пахла. В лучшем случае – разбоем.
Женя утверждала, что ничего, даже отдаленно похожего на мужчину, на вчерашнем рокабилли-парти не наблюдалось, за исключением разве что всем известных и никак не связанных с журналистикой девушек-бутч. Уж она бы заметила! Это Оля может не увидеть слона, который на нее наступает. (Чистейшая правда: Оля часто и глубоко погружается либо в свои мысли, либо в чтение). А Женя – такой человек, который замечает все. И опять правда: она подмечает удивительные, порой будничные, но всегда очень реальные детали, потрясающе вписываемые в картины. Очень талантливая художница, и очень острый ум.
Значит, застрял наш красавчик у гадалки…
Это уже проще. Куда проще, чем бесследно пропавший Клоун. Хотя не факт, что и он найдется…
На мое счастье, Спирины принесли визитную карточку гадалки, что несколько облегчило постановку задания: выяснить возможный путь следования от гадалки к клубу «Триэль» и установить, не происходило ли там чего подозрительного.
Конечно, поставить задание проще, чем его выполнить, но тут уж я положилась на оперативников.
Я созвонилась с самой гадалкой. Звали ее провидица Мария, к телефону она не подошла; трубку взяла обладательница приятного женского голоса с томной хрипотцой и назначила мне на вечер воскресения. Это была удача: значит, отказываться от поездки на Ладогу не придется. Я проанализировала телефонную беседу: девица явно профессиональный секретарь, но манера общения неуловимо отличается от обычной офисной, тембр голоса завлекательный, но не откровенно сексуальный. Умеет эта провидица Мария подбирать людей. Значит, возможно, даст мне какие-то нужные сведения. Еще я несколько раз звонила в клуб «Триэль», но те, видать, все ушли на фронт борьбы за радужное дело.
– А что ты хочешь? Пятница, конец дня, – удивился Олег, наблюдая за моими бесплодными и все более раздраженными попытками дозвониться.
– Это ночной клуб, конец дня ни при чем…
– Значит, они не уже, а еще не там.
Резонно…
Вечером мы с Петькой навестили в больнице Леху, а затем и Чарли. Чарли действительно не очень пострадал, вышел к нам, но выглядел, как мне показалось, нехорошо. Казалось, он то ли в сильнейшей депрессии, то ли просто чем-то очень огорчен и даже напуган. Я осторожно спросила, что случилось.
– Как вы догадались? – Чарли жалко усмехнулся. – Ребята приходили. Гарри с Ракуном. Гарри еще зарисовки принес по памяти. Вот домой доберусь…
– Язык-то прикуси, – посоветовал Тоха.
Петя о чем-то напряженно думал, наконец, решился.
– Слушай, металлист… А что, если я здесь с тобой останусь?
– Ты чего? – удивился Володя, непонимающе переводя взгляд с Тохи на Петю.
– Да ничего. Может, вспомнишь чего.
Тамплиер!
Но они оба были правы. Кто знает, почему Вовка по прозванию Чарли оказался под колесами машины, то ли по собственной или водителя неосторожности, то ли – думать об этом не хотелось, но само, непрошеное, лезло в голову: сбили намеренно. Может быть, убить и не хотели, а так, вывести из игры.
– А оружие у тебя есть? – деловито спросил у Пети Антон, тот молча показал газовый пистолет.
А к Лехе нас так и не пустили. Заверили, правда, что он постепенно идет на поправку.
Я постаралась выбросить из головы все следственные проблемы, хотя в душе сидела некая заноза. Что же такое, черт побери, могли втроем надумать и наговорить три молодых специалиста, что настолько напугало Вовку – парня далеко не робкого десятка?
Впрочем, вечер все равно оказался испорчен. Тоха внезапно получил СМС-ку. Он их получает пачками, но тут прочел и переменился в лице.
– Это от оператора, – пояснил он, заметив мой вопросительный взгляд. – Оператор-упырятор… пидаратор… Деньги на счету закончились.
– Ну, сходи за карточкой, еще открыто…
– Да, мне еще по делам надо бы съездить.
Возражать я, конечно, не стала, но в отсутствие Тохи пришла к выводу, что дело не в «упыряторе». Что-то ему неприятное сообщили. По работе? Или о бывшей семье?
А тут и Тоненька постаралась – закатила на ровном месте скандал, ругаясь последними словами. Действительно, последними из принесенных из садика. Некто Вадик, редкий хулиган пяти лет от роду, исправно поставляет выражения типа «г…внячая сосиска», «падла» и даже «сука» – вот Тоненька это все нам и вывалила.
Вид у моей дочери ангельский. У нее большие серые глаза, нежное округлое личико, блестящие русые волосы, и ей присуща особая бессознательная грация, которая делает красивой любую позу, любой жест. К тому же она необыкновенно изящно сложена. Ида по этому поводу говорит: «Вот будут песочные часы! Тонкая талия, большая попа – парни-держись!» Однако этот ангел во плоти далеко не является таковым в душе. О присутствии Тоненьки легко узнать по бесконечным капризам, командному тону, крику. Иногда я с тоской думаю: а есть ли на свете дети, которые играют мирно, шалят безопасно, кушают аккуратно и хоть изредка слушаются родителей? Но если и есть, то не у меня. У Тоненьки есть ангел-хранитель, причем исключительно добросовестный, и только этим объясняется, что она еще жива – после выбегания на дорогу прямо под колеса машины, прыжков с качелей, обрывания тяжелого стального карниза вместе со шторой, опрокидывания шкафа. Но мои с мамой ангелы-хранители тоже не дремлют, иначе дитя довело бы нас до инфаркта в считанные минуты. Хотя бы и руганью. Тоненька не останавливается на простом повторении чужого сквернословия и продуцирует словесные чудеса типа «говниса», «сволофиля» – от «сволочь» и «простофиля», «сукáчи», «проклятая мамочка» и «противная мамища».
Наконец, все угомонились, я собрала сумку в спортзал (мы решили сходить на тренировку, а потом уже ехать на берег) и легла спать.
Наутро, в приподнятом настроении, я размялась, начала отрабатывать броски с Вадиком Гармашевым – резвым лейтенантом, который борется словно танцуя, как раз подходящий партнер для меня, неповоротливой – не даст расслабиться, а тут как раз пришли майор Давлетов со своим самурайским кружком и семейство Снегиревых-Тери. Я вспомнила.
– Привет! А к Сашке жених приехал!
– Это кто ж такой? – заинтересовались все четверо, не переставая выполнять ритуальную «кату». Выглядело это здорово: четыре могучих, грациозных тела, сверкание отточенных катан.
– Некто Роберт МакБерл, студент Оксфорда.
– А! Рэкети Там! – улыбнулась Сашка. – Он мне звонил по приезду, но мы с ним еще не встретились.
– А что случилось-то? – деловито уточнила Санди.
– А почему вы решили, что с ним что-то случилось?
Если вдуматься, я зря так опешила. У Санди голова работает быстрее любого компьютера, общелкивая информацию с учетом всех деталей.
– Потому что, во-первых, он позвонил, но еще не пришел к нам, и, во-вторых, о нем говорите вы.
– Да его избили тут, хулиганье, он весь в синяках…
– Которые кости ломают? – быстро спросил Гарри.
Я коротко кивнула, опасаясь нежелательных ушей. Кто знает, а вдруг эти ребята-спортсмены, туповатые, но в целом вроде бы положительные, такие же, как покойный Коротков, с ним в одной компании? Незачем им слышать наши следственные тайны.
Незачем и мне говорить о них вслух. Достаточно просто подумать.
Вадик предложил перейти от отработки к борьбе, и мы стали бороться. Если вы думаете, что это просто, попробуйте сами, будучи плотной, да что там – толстой и неуклюжей, двигающейся с грацией бегемота, теткой под сорок, совладать с молодым, вертким, легким на ногу партнером. Через минуту с меня пот катился градом, одно радовало – мои лишние килограммы Вадику тоже жизни не облегчили.
Как следствие, я пропустила очередное начало очередной проповеди Константиныча.
– Никакая женщина не справится с мужчиной, – разглагольствовал он. – Вот, помните ту чемпионку, толстую? Ей Батаев говорит: давай поборемся. Она ему: давай! Так она с ним и не справилась. Он ее и так метылял, и этак. А она и говорит: я сегодня не в форме, устала! Когда американцы показывают, как баба лепит мужику, я всегда со смеху покатываюсь!
Кто недоволен такими разговорами, так это Давлетов.
Юра – очень сильный борец, причем владеет несколькими видами борьбы, но его истинный конек – восточное холодное оружие. Эти умения не раз ему пригодились и в работе, а особенно – как средство самоутверждения. Однако в случае с профессором Снегиревой коса нашла на камень. В какой-то момент Юра Давлетов отбросил чувство ложной гордости и откровенно признал, что да, такому бойцу проиграть не стыдно, а выиграть невозможно. Он как-то пожаловался мне, что после боя с Санди у него руки буквально отваливаются, настолько силен ее удар. Поэтому разглагольствования тренера сильно его задевают. Однажды мне даже пришлось его утешать, уверяя, что уж в его-то мужественности и спортивных успехах никто не усомнится.
– Да ладно, – вдруг поднял голову Вадик, переводя дух после удачного броска с моей стороны. Я от души швырнула его через спину, он легко, упруго вскочил на ноги и остановился, небрежно утирая пот со лба. Небрежность, похоже, ему немалого стоила. – Разные женщины бывают. Вот Тоня, например.
– Тоня! Тоня справится со слабаком, а сильного мужика она не уложит. – Константиныч подумал, осмысливая сказанное, и добавил: – В этом смысле.
Он пожевал усами. С виду это мирный дедок с пузиком и моржовыми усами, так и не подумаешь, что в нем столько желчи. Он продолжал развивать свою мысль, уверяя, что женщинам лучше бы и не лезть в боевые искусства, и не тягаться с мужчинами. Ну, это его конек: женщинам не надо и учителями быть (плохие бабы учителя, как они могут воспитывать пацанов?), и врачами, и руководителями…
– Да, и если их будут избивать или насиловать, нужно покорно ждать смерти, и не суметь даже вырваться и убежать, – не смолчала я. Собственно, «контингент» Сереги Кондачкова чаще всего так и делает, точно овцы на бойне. Но разве так надо?!
– Да! Миллионы женщин насилуют, и они после этого живут. А все почему? – Потому что не сопротивлялись! – пригвоздил меня Константиныч. Тери это, кажется, надоело.
– Приходите ко мне в центр, посмотрите, КАК они живут. Может быть, в следующий раз помолчите.
Мы – матерые милицейские волки – отлично знаем цену рассуждениям Константиныча. Но его молодые выкормыши верят ему безоговорочно. Еще бы, он всегда говорит то, что им приятно: вы – сильные, могучие, женщины должны вам подчиняться…
– Если муж жене изменяет, она радоваться должна, что мужик здоровый, – сменил тему тренер.
– Но тогда и жена мужу тоже может изменять, – поддел его Тоха.
– Жена мужу не может! Потому что женщина – низшее существо!
Что тут спорить? Записать и послать Жванецкому или Задорнову!
Тоненька в это время дожидалась нас снаружи, гуляя с Идой, Женей и Олей.
А мне показалось очень странным, что Константиныч ни слова не сказал о Короткове.
Вряд ли друзьям моего мужа так уж понравился процесс езды. Но, во-первых, с нами были дети – Ванечка, Тоненька и сын Иры Емеля. Во-вторых, за рулем одного из мотоциклов была я, а это уже о чем-нибудь да говорит. Ну, боюсь я этой адской машины, когда она разгоняется до скорости больше 80!
А в-третьих – куда нам спешить?
И все складывалось как нельзя лучше. Ида сразу же заворковала с Толяном. К моему удивлению, она ни слова не сказала о живописи, хотя все ее мужчины ловятся на удочку «будьте-моим-музом», зато с воодушевлением рассказывала, как однажды помогала мне спасти самоубийцу.
Несчастная была женщиной-поэтом, очень талантливой и очень одинокой. Есть такая акцентуация (кто не знает – набор ярко выраженных черт характера), психастеник. Тихий, самоуглубленный, чрезмерно порядочный, склонный к депрессиям. Такие люди порой попадают в сети тех, кому они что-то где-то должны – например, родителей, супругов или просто благодетелей, причем «поработитель» может и не знать, что живущее рядом с ним существо мучается от своей зависимости и от того, что вынуждено отказываться от собственных интересов. Порой психастеники взрываются. У окружающих это вызывает удивление и неприятие: как, она не хочет быть домохозяйкой и сидеть с детьми? Ведь она же согласилась, что это в интересах всей семьи! А кто подумал о ЕЕ интересах? Вот моя «потеряшка» и взорвалась, перерезав вены и в таком виде обвалившись вниз головой в Неву. Чтоб наверняка.
Ну не мог человек жить среди кастрюль, мусора и гор стирки и глажки, если душа просит поэзии.
Ида в тот момент оказалась рядом со мной и, помогая вытаскивать бедолагу, выдала ей:
– Дама, ну вы в своем уме? Куда с перерезанными руками в Неву? Вы знаете, какая тут вода? У вас же этот будет… бойлер!
– Почему бойлер? – ошеломленно спросила поэтесса.
– Что, не знаете? Болезнь такая! Она по-научному так и называется – бойлер. Столбняк, короче…
С поэтессой случилась, как нам показалось, истерика. Но тут я вдумалась в Идины слова, и меня тоже разобрал хохот.
– Идка! Ну, что ты несешь? Какой бойлер! Тетанус! Тетанический спазм!
– Да? А я думаю – бойлер, не бойлер… Ну какая разница, бойлер или титан, все равно кипятильник.
Больше эта поэтесса покончить с собой не пыталась. Из боязни кипятильника, должно быть.
Дети немедленно затеяли какую-то донельзя шумную и подвижную игру – бегали по берегу с воплями «Жуки-тамплиеры!» – Петькино воспитание, конечно. Главное, думала я, чтобы они не лезли в воду. Вы когда-нибудь лезли в Ладогу? Явно не Красное море по температуре. Женя схватила блокнот и начала делать наброски, мужики мирно беседовали о разных интересных им вещах, мы с Ирой тоже болтали о том о сем, временами втягивая в беседу Женю и Олю. Оля была задумчива.
Ира ее видела впервые и никак не могла понять специфики их с Женей отношений.
– Они родственницы? Или подруги? – спрашивала она меня шепотом. – А, это ее натурщица?
В том смысле, в каком были натурщицами Саския и Гала.
Женя ухитряется всякий раз увидеть Олю с новой, особенной стороны. Я не знаю, то ли это ее личный талант, то ли многогранность Олиной натуры, скорее всего – и то, и другое. Между «Солнечным ангелом» и «Дочерью болотного царя» такая же пропасть, как между «Грацией» и «Гефестом», в котором Оле досталась роль подземного духа. Ира нашла Олю забавной и мальчиковатой, и на первый взгляд это так. Да, Оля вызывающе подчеркивает свое лесбиянство, она разговаривает хрипловатым мальчишеским баском и не стесняется пользоваться всевозможными вариантами молодежного сленга. Еще она активно занимается каратэ и охотно демонстрирует свою спортивность. И любит похвастаться своей выносливостью. Для такой хрупкой, нервной фигурки Олина выносливость и впрямь невероятна.
Но я знаю Олю не первый год, и за это время не раз убеждалась в ее доброте, верности и бескорыстии. К тому же она (по вдохновению) порой блистает исключительной эрудицией.
И только недавно я случайно узнала, причем от Жени, что Оле часто снятся кошмары…
Уж не маска ли вся ее мальчиковатость? Каратэ, вулканология, «Металлика» в наушниках…
Я все-таки изобрела благовидный предлог, чтобы отвести Олю в сторону и начать расспрашивать про Максима Спирина.
– Был, – внезапно припомнила Оля. – Такой нахальный красавчик, поразительно самоуверенный. Я такое видела впервые! «Я журналист» – и прет, как танк. По-моему, решил, что, раз он из газеты, все должны перед ним наперебой рассказывать, как докатились до лесбиянской жизни.
Лет двадцать назад лесбиянки действительно охотно плакались журналистам насчет своей жизни…
Максим этого попросту не мог помнить.
– Похоже, зря он так решил?
– Конечно, зря. Во-первых, у нас нельзя снимать. А он камеру выхватил, диктофон. И нахрапистый такой! Ко мне пристал. Ну… диктофон у него, наверное, задымился. Я его как послала! Во-вторых, у нас вечеринка вообще была только для девушек. А он вломился, никто даже не понял, как.
– Так его выставили, – поняла я. – А когда, не заметила?
– Отчего же, заметила. Как раз должен был начаться концерт в пол-двенадцатого, вот перед этим его и выперли. Плюс-минус десять минут…
– Так-так! А выперли его как – вежливо, грубо, с милицией?
– Грубо. Вежливо не получалось.
– Оля, а ваша охранка не могла прибить его в процессе, а?
– Да ну, ты что… Они его вышвырнули и вернулись. Если бы они с места отлучились, это бы хозяева заметили, а они на таких вечеринках приглядывают. Он еще орал что-то типа «Я вам напишу!»…
Итак, к гадалке можно не ходить. Но уже договорилась – неудобно. К тому же, может быть, она заметила что-то, на что Оля не обратила внимание. Хотя что?
– Оля, ты какая-то невеселая… На тренировке травмировалась, в экспедицию не взяли или еще что?
– Еще что… – Оля перевела дух. – Опять снилось. А, ты не в курсе… Меня иногда кошмары мучают. Но сегодня, понимаешь, это что-то особенное…
Я ее не торопила.
– Понимаешь, они мне снятся, только когда я одна. Пока у меня не было Жени, мне приходилось… э, да что там! Я сама себе была противна! Но и просыпаться в холодном поту, тоже, знаешь…
– Понимаю. Самой иногда как привидится… А что особенного тебе приснилось сегодня?
По совести, я просто хотела ее отвлечь. Иногда кошмар улетучивается или перестает пугать, если его расскажешь. Есть даже поверье: сон расскажешь – не сбудется.
– Да то же, что и всегда. Но при Жене! Я ее разбудила. Я так орала, что она проснулась и растолкала меня. Представляешь?! Такого еще не было…
– Чудища какие-нибудь? – безнадежно предположила я.
– Да нет. Вообще-то ничего такого… Снится какая-то улица, я даже вроде бы ее знаю, и я ее перехожу, иду, иду… и все. Вот казалось бы, что страшного? – недоумевающее продолжала Оля. – А во сне я точно знаю, что, как только я дойду до какого-то места, случится что-то невероятно ужасное. Но я до него никогда не дохожу – просыпаюсь от страха. Если бы мне найти это место…
– Во сне? Но это же сон, а ты не Кастанеда, снами управлять…
– Ага, Кастанеда! Наяву! Если я найду это место наяву – снов больше не будет!
Оля произнесла это с такой убежденностью, что я не стала спорить. Я начала болтать о чем-то другом, но внутри у меня все переворачивалось, Оля это заметила, пришлось рассказать ей (чтобы увести в сторону) про Клоуна. Мы стали (к нам присоединились Ира и Женя) строить разные догадки, но так ничего дельного и не придумали…
Точно такой же сон снился Лене Волоховой. И даже с теми же переживаниями.
Женя привезла для меня две книги, довольно толстые – одна какого-то Айлса, «Кровная связь», а другая, как явствовало из рекламы на обложке, продолжала знаменитую вампирскую сагу. Я начала с вампирской саги и оказалась сильно разочарована: очень мало про некромантию, еще меньше про вампиров (они там, правда, ходили, разговаривали, но и только – никакой упырической специфики!) и оборотней – ни один даже не обернулся. Как так можно?! Зато вульгарной эротики под завязку!
Должно быть, сама подружка этой книги еще не читала. Уж мои-то вкусы она знает, а я больше всего на свете люблю «ужастики» в духе Гофмана и Брэма Стокера. Хотя и фантастика сойдет.
Я начала листать «Кровную связь» и обнаружила, что это не ужастик, а психологический детектив. Меня сразу насторожил один момент.
Писал явно человек, хорошо знакомый с психологией и психиатрией. Может быть, не профессионально – читал просто много, как, например, я… но хорошо. Так вот, главная героиня тоже страдала от странных кошмаров. И, наконец, выяснилось, что это были воспоминания о пережитом в детстве сексуальном насилии. А, между прочим, я однажды встретила мысль, что лесбиянками становятся из-за детских психотравм на сексуальной почве. О психотравме Лены Волоховой промолчим…
Я отложила книгу и нервно заходила взад-вперед по берегу. Меня окликали. Тоненька нашла ящерицу, Тоха набрал для меня букет цветов, парни наловили рыбы (самым удачливым рыболовом оказалась Ида), Женя во что бы то ни стало хотела показать мне наброски к будущему шедевру и объяснить замысел… Я никого не слышала. Сны! В книге было, что в конце концов героиня вспомнила, кто ее мучитель. Неужели Тери… но как она может этого не знать? Ведь в ее распоряжении не только гипноз, но и собственные телепатические способности – неужели она не может увидеть место и лицо убийцы?
– Всех врагов погубили, – с чувством сказала Тоненька.
– А враги хорошие или с…ные? – заинтересовался Ванечка.
– С...ные!
– Ну, тогда так им и надо!
Мой хороший с…ный враг. Он еще не знает, что я – его враг, но я знаю, что он есть, и я очень хочу знать, кто он и зачем проводит сатанинские ритуалы с девчонками, блокируя их воспоминания…
– Уха готова, – пригласил Толян. Он уже кормил Иду с ложечки, и выглядело это необычайно эротично.
Когда у вас хороший репеллент, ночевать на берегу Ладоги в палатке – одно удовольствие. Запахи, ночные звуки… Тоха целует, щекоча бородой… Правда, перед этим удовольствием мне пришлось укладывать Тоненьку, а утрамбовывать ее – занятие не для слабонервных, но ничего, справились.
Во сне я шла через улицу, знакомую, но какую – не могла вспомнить, и все приближалась и приближалась к тому месту, где кто-то, со спины не разберешь, только и видно, что девушка, должен был встретиться с самым большим страхом своей жизни, и я торопилась успеть и оттащить, заслонить, сделать первый предупредительный в воздух, а если понадобится, то и на поражение… и не успевала.
Наутро я позвонила Тери.
– Мне кажется, Тоня, ваша версия может быть обоснованной, но не в этом случае, – сказала она в ответ на мои путаные объяснения. – Волохову тщательно осматривали сразу несколько гинекологов и психологов. Сами понимаете, в таких случаях сексуальное насилие – первое, что приходит в голову. Но его не было, причем ни в каком смысле. Ее тело не знает ни мужчины, ни женщины, ни «Тампакса», ни даже собственного пальца. Уж простите за цинизм…
– Тогда эти сны…
– Они могут означать, что человек помнит место, где нам ним совершено насилие. Как вы помните, физического насилия над Леной более чем…
– Тери, – произнесла я, вынимая туз из рукава, – моей подруге Оле снится такой же сон. Вчера узнала.
– Гм… Может быть, это что-то и значит. Попробуйте уговорить ее прийти ко мне.
Уговаривать Олю не пришлось. Она радостно ухватилась за возможность избавиться от осточертевших ночных кошмаров и, не мешкая, созвонилась с Тери.
А я услышала, как Сява расспрашивает Тоху о Маше и Наташе.
Наташа – первая жена Антона, а Маша – их общая дочь. Я тут же припомнила, что муж никогда не упоминал о них ни при мне, ни при маме. С Наташей, по-моему, какие-то большие нелады. Но Маша?
Судя по мелькавшим в разговоре словам «лекарства», «припадок», «интернат» – тоже…
Я с трудом представляю себе, чтобы Антон вдруг взял да и бросил жену-инвалида, и не одну – с дочерью. Уж если Наташа не в состоянии позаботиться о Маше, почему Маша не с нами? Поговорю!
Мы вернулись домой, я переоделась и резво помчалась к провидице Марии, не забыв захватить свою папку, где лежали снимки Спирина и что-то еще, выкладывать было лениво.
Мне уже приходилось бывать в таких заведениях. Однажды это была деревенская «бабка», пациентов она принимала в летней кухне, где громоздились кастрюли и прочая утварь. В другой раз – элитная предсказательница, работавшая исключительно с ВИП-персонами. Провидица Мария оказалась, очевидно, колдуньей среднего уровня. Она размещалась в обычной городской квартире. В прихожей приятно пахло индийскими курениями, журчал фонтан, на стенах буддийские символы соседствовали с православными иконами, что меня порядком разочаровало. Шарлатанка, как есть шарлатанка. Вовку-Чарли бы сюда, он бы ее живо вывел на чистую воду. Между дверями, ведшими в комнаты, висели книжные полки; я внимательно прочла названия. На нижней, более заметной, – она была как раз на уровне глаз человека среднего роста, – стояли книги по кабалистике и магии, а на верхних (мне пришлось встать на цыпочки) – по психологии, психиатрии и психотерапии. Ага! Просто психотерапевт. Нижняя полка и «украшения» на стенах – это для впечатления легковерных, конечно…
– Вы Тоня? – мягкий, обволакивающий голос секретаря вывел меня из задумчивости. – Провидица ждет вас, проходите.
Я с интересом покосилась на женщину моих лет, довольно приятной внешности, в длинном синем, наглухо застегнутом под горло платье. Ничего примечательного, кроме голоса, в ней не наблюдалось, но оставалось общее впечатление заботы. Нет, Мария все-таки профессионал в своем деле – психотерапии…
– Я и на самом деле психотерапевт по образованию, но не ограничиваюсь этим, – заверила она меня.
– А-а… ничего, я привыкла, – я понимающе кивнула.
– К чему?
– К тому, что кто-то читает мои мысли.
– Я не читаю ваши мысли, – запротестовала Мария. – Телепатия – это фантастика. Просто я видела, как вы рассматривали мои книги. Так что же вас привело ко мне, Тоня? Расскажите сами, что вы думаете…
– Я думаю, что вы можете мне рассказать о Максиме Спирине, – честно созналась я. – Капитан Туманова, уголовный розыск.
Провидица почти не подала виду – она хорошо умела держать удар. Но это был именно удар! Зрачки ее сильно расширились, губы дрогнули. Однако голос звучал спокойно.
– Так это допрос? Надо же… Мне показалось, что вы сильно чем-то угнетены…
– Угнетена, конечно. У меня сразу несколько дел в производстве. Запарка, словом. А что?
– Ничего. Просто за последние несколько лет я ни разу не ошибалась, и вот вы.
Она глубоко вздохнула, сосредоточилась и, наконец, проговорила:
– Так чем же я вам могу помочь?
Секретарь, должно быть, ее сестра, думала я. Младшая. Марии лет пятьдесят, она неплохо сохранилась для своих лет, у нее такой же обволакивающий голос, такие же располагающие манеры, такие же приятные, но не броские черты лица. И платье почти такое же – синее, с каким-то медальоном.
– Я знаю, что в четверг вас должен был посетить журналист Максим Спирин, – сказала я. – Скажите, пожалуйста, был ли он у вас? И если был, то зачем приходил и когда ушел?
– Он… был, да, был журналист, – ответила Мария. Она говорила мягко, но, по-моему, этот визит не доставил ей удовольствия. – Молодой человек по имени Макс. Как я понимаю, он пишет о мелких сенсациях и всяких пустяках. Все время повторял: «Мои читатели хотят знать…»
– И как он вам?
– Как? По-моему, его интересовала только его собственная персона. Он все время думал о том, что материал может сделать его знаменитым. Это очень заметно, когда человек живет амбициями…
– На лесбиянок он произвел такое же впечатление, – пробормотала я.
– На кого, простите? Ах, да… из них ведь тоже можно сделать сенсацию. Мелкую. Вы знаете, Тоня, я могу вам помочь в некотором роде, но не знаю, насколько это вам пригодится. Дело в том, что я записываю беседы с пациентами на видео. Я их потом просматриваю и решаю, кому и как можно помочь. Ушел он… у Инны записано… Инночка, когда в четверг ушел журналист Макс? Это вечером было, довольно поздно… Ага, в пол-десятого. У меня после него было еще два человека. Он ничего не боялся, не нервничал, если вы об этом. Расспрашивал меня о работе. Очень его интересовали высшие силы и житейские истории. А у меня правило: реальные случаи не рассказывать никому, люди мне платят в том числе и за конфиденциальность. Так что пришлось потрудиться, выдумывая на ходу. Но, мне кажется, это было то, что ему нужно.
Я попросила просмотреть видео. Мария не кривила душой, по крайней мере, в этом. На видео Спирин был еще сексуальнее и демонстративнее, чем на фото: все время норовил принять эффектные позы, употреблял напыщенные выражения, красовался, а беседу вел, действительно подталкивая собеседницу к дешевой сенсационности. Она явно чувствовала себя скованно, отвечала медленно, скупо, подбирая каждое слово. У меня вырвалось:
– Вы же с ним не искренни, ведь так? Вы ему наплели про магическое воздействие, про теллурические поля, про Божью волю. А сами применяете обычные психотерапевтические практики.
– Ну что вы знаете о полях? – с досадой воскликнула Мария.
– Кое-что да знаю. У меня знакомая – Нобелевский лауреат как раз за теорию поля.
Мне сразу же стало стыдно за это дурацкое хвастовство. Просто Мария меня почему-то рассердила. Я и сама не могла бы сказать, что же меня так вывело из себя, но – вывело!
– Да, с вами надо говорить прямо, – после минутной паузы продолжила Мария. – Я просто старалась ему потрафить. Я же понимала, что, если рассказать все откровенно, то, во-первых, это не в мою пользу – многие гадалке верят куда больше, чем психологу. А во-вторых, он все равно все переврет. Хотя, по-моему, психолог не помешал бы ему самому.
– Истероидная личность…
– Вот-вот! Вы, я вижу, разбираетесь…
– Да, немного. Но это же видно по снимкам, вот…
Я вынула снимок из папки, уронила ее, и все ее содержимое рассыпалось по полу. Пришлось принять позу Рекса, собирая листки. Мария и Инна тоже стали мне помогать.
– А это что? – вдруг воскликнула Мария, глядя на лист бумаги.
Я заглянула в него. Все дело в том, что я лелею надежду показать Тоненьку хорошему психологу: ее резкие перепады настроения, беспричинные вспышки гнева и странные фантазии меня порой пугают, и с этой целью собираю ее рисунки. Зря я их не выложила!
– Дочь рисовала. Это наша знакомая. Тетя Саша на мотоцикле.
– С крыльями? – тихо спросила Инна. – Это что же, фея?
– Нет. Моя дочь… она видит ауру.
Мария подняла остальные рисунки Тоненьки, перебрала их, отсортировала портреты Снегиревой.
– А это не человеческая аура, – наконец, проговорила она, и я могла поклясться – она в шоке. – Я тоже… вижу. Это не человек. Восьмая раса.
– Седьмая?
– Нет, восьмая. Седьмая – это последняя раса людей, это дети-индиго. Восьмая – уже не люди, мутантный скачок эволюции.
– У меня дитя-индиго, – похвасталась я.
– Может быть… наверное… – Мария внимательно присмотрелась ко мне. – Вы любите эту женщину, – уверенно заявила она. – Это ваш идеал.
– О да! Безупречно порядочный человек, – заверила я совершенно искренне.
– Безупречно порядочна, прекрасна, мудра, благородна… А что вы знаете о ее целях?
– Построить межзвездный корабль, – так же твердо сказала я. Санди этого и не скрывает…
– Зачем?
– Да затем, что она гений, – я снова рассердилась, так как Мария уводила разговор в сторону от Спирина. – Большому кораблю большое плавание! И при чем тут…
– А вы уверены, что Восьмая раса настроена к нам благожелательно? Ну, пусть не эта ваша подруга, но такие, как она? Мы – их корни, да. Но мы их не понимаем, мы их боимся, мы им мешаем, травим, ненавидим, клевещем, и рано или поздно они отомстят. Кто знает, может быть, они просто не воспринимают нас как этически равных себе существ!
Страсть в голосе провидицы поразила меня. Глаза ее засверкали, впалые щеки потемнели.
– Слушайте, Торквемада! Я таких, как она, знаю… ну, троих. Все это прекрасные люди, одна из них ваша коллега-психотерапевт. Поэтому нечего их так огульно шельмовать, вот. Давайте-ка про Спирина. Итак, вы ему не выложили ничего такого, ради чего его могли бы убить?
– Нет, что вы. Я же говорю – никакой правды!
«Торквемада» бессильно опустила руки. Вспышка прошла, теперь в ее фигуре читалась обреченность и подавленность.
– Это же просто интервью, дешевка, – повторила она.
– А те двое, которые были после него?
– Но, я уверена, они не имели к нему никакого отношения…
– Знаете, я тоже так думаю, – доверительно сказала я. – Но надо убедиться, это правило оперативной работы. Поэтому, если у вас есть их адреса…
– Телефоны подойдут?
Я записала телефоны и откланялась.
В чем-то она права, конечно, насчет Санди. Вряд ли ей приятно ощущать себя жуком в муравейнике. Но и Мария – вылитый Сикорски! Санди, Тери, Север – все они по-своему служат человечеству, очевидно, «чувство общего корня» пересилило. А есть, наверное, и другие… с нечеловеческой аурой.
Инна догнала меня на лестнице.
– А почему вы не спросили, жив ли он? – с любопытством поинтересовалась она. – Мария может сказать это по фото.
– Я понимаю. Кстати, передайте ей – телепатия не фантастика. Но доказательством это служить не может. Я все-таки лицо официальное…
– Дайте, – нетерпеливо, не обращая внимания на мои слова, потребовала Инна и склонилась над фото Спирина, которое я так и не убрала в папку. – Странно… не слышу ничего.
– Тоже Восьмая раса?
– Нет, такое бывает, если человек в коме или сошел с ума.
– Значит, буду искать по больницам, – решила я. – Спасибо вам!
На следующий день Антон уезжал в командировку.
Кто бы мне сказал, в письме или словом, почему это рейсы на самолет всегда в самое неудобное время? Ну, не было еще случая, чтобы Тоха улетел, скажем, в восемь! Всегда или в пол-пятого, как сегодня, или за полночь… Его пообещали забрать у подъезда (Тоха отправлялся с сотрудником, которого собиралась отвезти жена), и я решила выйти и проводить муженька до машины. К моему удивлению, Тоненька (тот еще совенок) внезапно проснулась и закомандовала выйти из дому вместе с нами.
Тоже, кстати, неплохо… Сборы Тоненьки в садик – это отдельная песня, непонятно, как я с ней еще с ума не сошла. А так хоть времени в запасе немного появится.
Разговор не клеился, Тоха уже мысленно был на холмах Дублина, куда по долгу службы летает регулярно, к тому же его что-то угнетало. Тоненька спросонья замерзла, хотя стояла теплая погода, и я накинула на нее кофточку. Наконец, подъехала машина, Тоха расцеловал нас, выслушал мои прощальные напутствия, от которых я никогда не могу воздержаться, и умчался.
Зевая, я повернулась и развернула Тоненьку – идти домой, и вдруг заметила в тенях у подъезда темную фигуру. А дом-то у нас старый, со множеством изящных выступов, и Констанция Сергеевна из любви к природе когда-то насажала между этих выступов деревья. Со временем они разрослись, так что при желании спрятаться у нас есть где. Я прищурилась. Припозднившийся пьяница? Просто припозднившийся гуляка? Влюбленный под окнами – у кого бы? Крадется… а похоже, что злоумышленник.
Оставив Тоненьку на месте, я решительно шагнула к тени, вынимая пистолет. Чего-чего, а оружие привесить к поясу я не забываю: научена горьким опытом. Тень шевельнулась.
– Выйти из сумрака! – потребовала я. Если что, обращу все в шутку…
Тень метнулась бежать. Я рефлекторно схватилась за дочь. Проклятие! Скрылся, гад! Будь я одна – ей-Богу, догнала бы, бегать быстро даже с моим лишним весом я умею. Но бросить Тоненьку!
– Ух ты! – восхитилась «ангел индиго». – Мама, ты что, маг?
– Нет, я вампир, – буркнула я. – Пошли домой…
Вполне вероятно, я действительно спугнула вора. Это радовало, хотя метил он, конечно, не на нашу квартиру: у нас есть соседи куда как побогаче. Но мнительность, обострившаяся за последнее время, делала свое дело, душа у меня ушла в пятки.
Спать нам уже не пришлось. В результате и Тоненьку я забросила в садик одной из первых, и на работе появилась гораздо раньше положенного, принявшись сразу же за бумаги. Особенно меня интересовали сводки из больниц. Молодой человек 24 лет, хорошо одетый, в коматозном состоянии.
Впрочем, блондин 14 лет интересовал меня не меньше.
Я вошла в раж, мне хотелось работать и работать, но, как всегда, отвлек телефон. Чертова игрушка…
– Алло, Тоня? Большое спасибо за Олю, – горячо произнесла трубка.
А. Марианна Бархатова, мама Оли.
– Да… еще не за что, ей еще никто ничем не помог, – заскромничала я.
– Не скажите. То, что она осознала, что ей надо лечиться, уже хорошо… Знаете, – доверительно продолжала Марианна, – я ведь предчувствовала, что эти шашни с Женей добром не кончатся.
Ну прям-таки. Капитан Зелёный из «Тайны Третьей планеты», да и только.
– А Женя вам чем не угодила? Хорошая девушка, и с Олей они ладят отлично…
– Но вы же сами уговорили ее лечиться!
Боже. Марианна решила, что я уговорила Олю исправить ее наклонности. Если, не дай Бог, она скажет это Оле, ссора сразу с двумя подругами мне гарантирована. Пришлось повздорить с самой Марианной, – вернее, с ней-то я тоже постаралась соблюсти мир, но, узнав, что речь идет вовсе не о том, а о странных Олиных снах, заботливая мать пришла в неописуемую ярость. Словом, день был испорчен совершенно.
Я бросила на рычаги раскалившуюся трубку, потерла виски, и тут снова зазвонил телефон. «Да!» – злобно заорала я, уже готовая послать Марианну подальше. Хамить родителям своих друзей последнее дело, но должны же быть и в их поведении какие-то рамки. Однако это была не Марианна.
– Капитан Тоня Туманова? Это вас беспокоят из Мариинской больницы, – обнадежил женский голос. – К нам доставили молодого человека с серьезными травмами. Похож на бомжа, но если надо…
– Молодой – это какой? – все еще невежливо перебила я.
– Трудно сказать. От 20 до 30. Шатен, глаза голубые.
– А одежда?
– Тоже трудно сказать. Вроде бы джинсы, но все рваное и очень грязное. Да что говорить, его из мусорки вытащили.
Толковая дама…
– Как из мусорки? Почему?
– Дворничиха нашла тело в мусорном баке. Вызвала милицию, а он дышит. Ну, его и к нам…
– Почему именно к вам?
– Да вроде нашли его недалеко от нас…
– Спасибо вам огромное, еду!
Где там эта Мариинка, которая не опера? Литейный… ага, метро «Площадь Восстания» или «Маяковская». Ба, да ведь небезызвестный клуб «Триэль», чтоб его закрыли, как раз недалеко от площади Восстания! Чтоб ему сгореть, этому «Триэль» и особенно этому Максиму, понесла его нелегкая… Хотя, в принципе, это может быть и не Максим.
С утра вроде распогодилось, но сейчас небо затянули тяжкие ватно-свинцовые облака, обещавшие долгие-долгие депрессивные дожди, которые уж начались, а я, как назло, не взяла зонтика. Холодные капли ползли за ворот, размывали тушь на ресницах, превращали прическу в воронье гнездо, ветер болезненно резал голые мокрые руки. Хорошо хоть джинсы догадалась надеть… Но на этом все «хорошо» заканчивались. Машины все были в разъездах – на них умчались товарищи из убойного, поэтому мне пришлось по дождю топать на метро. Минут десять, стуча зубами, – до станции, и от станции… тут я впала в прострацию, обнаружив, СКОЛЬКО идти от метро до Литейного. К тому же больница располагалась в глубине квартала – пока найдешь… Короче, в приемную я вбежала синяя от холода. Мне, правда, сразу налили горячего чаю (дешевенький клубничный «Пиквик») и спешно выключили кондиционер. А персонал больницы обрадовался возможности отойти от больных под видом ублажения милицейской гостьи.
...Дня четыре назад (ах, сейчас мы вам принесем историю болезни, там все написано!) дворничиха сгребла мусор и вознамерилась выбросить его в бак. Обычная история. Необычным было то, что в баке обнаружилось мужское тело, порядком искалеченное, окровавленное и почти мертвое. Дворничиха немедленно вызвала милицию, а та – «скорую», и сонный после ночной смены, недовольный врач фыркнул: «Дышит! Еще и этого везти!».
– Апчхи, – ответила я, скрючившись на стуле и прихлебывая мерзкое, пахнущее сладким одеколоном пойло. – А где все-таки история болезни?
Наконец, мне ее принесли. Я пробежала глазами… ага. Руки-ноги перебиты. Удар в затылочной части головы… перелом основания черепа, сотрясение мозга… Так, продолжим расспросы. Поговорить с парнем все равно не удастся – что он мне скажет с переломом черепа? Из одежды на нем остались только джинсы и плавки под ними.
– Можно видеть одежду?
Хорошие фирменные джинсы, даже щегольские, правда, грязные и залитые кровью. Но уж лейблочку на заднице разглядеть можно. Ничего себе, бомж! Чем они тут смотрят на жизнь? И плавки тоже не худшие, «Атлантик». И еще один носок. Носок как носок, почти новый и почти чистый. Серый. Остальное (а на Максиме были фирменные кроссовки и модный джемпер), наверное, забрали вместе с деньгами.
– Первое. Почему мне не сообщили сразу? Второе. Можно видеть пациента?
– Не сообщили, потому что вызвали же милицию, – объяснил заместитель зав отделением, толстый и очень импозантный дядя с пегой бородой почти до пояса. – Милиция им уже занимается.
– Козлы, – прочувствованно прокомментировала я. – Ладно, я с ними разберусь. А как насчет парня?
– Да вы его… бесполезно же, – дядя замялся. – Он в коме, в реанимации… Лицо перебинтовано…
– Все равно я должна! Это входит в мои обязанности! Апчхи…
Похоже, я основательно простудилась. Эскулап тоже так подумал, так как начал по ходу дела пичкать меня какими-то аптечными гадостями, не менее и не более мерзкими, чем их «Пиквик». И пользы от них было столько же, если не меньше. Меня укутали в докторский халат, противно прилипший к невысохшему телу, заставили нацепить бахилы и отвели в палату. Я мельком подумала, что, если мне надо будет срочно выбираться из этих лабиринтов, то единственный доступный мне путь – через окно, иначе просто не найду дороги. А врач уверенно петлял, пока не уперся в палатную дверь. Там было несколько человек, «мой» лежал у окна. Я подошла поближе, достав фотографию Максима Спирина. Как меня и предупреждали, лицо у бедняги было перебинтовано, но узнать его все же оказалось возможно. Я достала мобильник и записную книжку.
– Алло, госпожа Спирина? (Я забыла ее имя…) Это капитан Туманова. Ваш сын, похоже, находится в Мариинской больнице. Он тяжело травмирован. Палата №… (врач шепотом подсказал мне номер), реанимационное отделение. Что значит почему? Ему тут жизнь спасают! Погодите, в чем я виновата?
Я отняла трубку от уха. Щеки у меня горели. Холеная особа все еще что-то орала мне, доказывая, что по моей вине ее сын искалечен. Наконец, я услышала паузу в ее крике.
– Вы приедете на опознание?
– Как опознание? Он, что же, умер? Он сам не может?
– Знаете что, – не выдержала я, – даю вам его лечащего врача, он объяснит вам состояние Максима.
Врач своим толстым, импозантным голосом зарокотал в послушно взятую трубку. Наконец, вернул ее.
– Да, – вздохнул он. – Родственники пациентов – это, знаете ли…
Можно подумать, это мы ограбили и избили ее сына!
Но это бы еще ничего. Я уточнила, какое отделение милиции занимается делом неизвестного потерпевшего, связалась по телефону с дежурным и попросила позвонить туда. Удивительно, но врач знал даже фамилию следователя, хотя и немного ее переврал. Однако через несколько минут дежурный позвонил мне и обескураженно заявил, что его там «послали»!
– Ладно, – озлилась я и позвонила Усольцеву. – Олежа! Извини, отрываю… Тут еще один терпила, похоже по почерку, что твои костоломы постарались. Им вообще-то уже занимаются. Некто капитан Гапченко из … отделения. Сотрудничать с нами не хочет. Судя по тому, что мне тут нарассказывали, этот Гапченко и дело-то расследовать не хочет, милиция терпилку за четыре дня практически не беспокоила. Где я? Да в больнице, где этот тип лежит. Пока без сознания, ему башку проломили, но живой.
– Ценный свидетель, – резюмировал Олег. – Тоня, ты настоящий друг! А этому Гапченке…
И отключился.
– Ничего удивительного, – вздохнул врач. – Если им сказали, что это бомж…
Я скрипнула зубами, промолчав. Бомж… Человека избили почти до смерти, окровавленного и полуголого бросили в мусорный ящик – и ничего удивительного?
Где-то в глубине души я злилась на Максима Спирина. Самонадеянный, нахальный, самовлюбленный тип, плохенький журналистишка, не желающий ни освещать серьезные темы – больно хлопотно, ни честно отрабатывать хлеб на газетной рутине типа официальных новостей или репортажей с мелких событий, он хватался за жареные, но безопасные, дешевые сенсации, где мог разлиться соловьем. Шлялся там, и только там, где мог поблистать или пустить пыль в глаза. Вот и дошлялся, и допускался.
Но это я злилась как человек, а как представитель закона понимала, что, каким бы дураком ты ни был, это еще не повод крушить твои кости.
Я присела, досадуя на потерю времени, в приемной, дожидаясь Спириных и Олега. Опять же, в глубине души я была рада этой задержке. Простудилась, надо же. Я физически ощущала, как ползет вверх моя температура, заставляя наливаться жаром исполосованные тушью щеки. Достав сумку, я начала оттирать их влажными салфетками. Черт, ну зачем я покупаю хорошую косметику?
На мое счастье, Олег приехал чуть раньше, чем мадам Спирина, и разбирался с ней уже он. Потерпевший оказывается, конечно же, Максимом, мать его костерила и милицию, и врачей, и Путина с Медведевым (этих-то ни за что) вдоль и поперек, визжала, рыдала и билась, наконец, в апофеозе истерики симулировала сердечный приступ, заставив белохалатников нестись к ней с валокордином; создавалось впечатление, что Максим тут был сбоку припека – повод поскандалить, и только.
Ну, и семейка! Один другого стоят!
Я поползла обратно в отделение. На мое счастье, Олег ехал туда же и подвез.
– Ну, мать, да у тебя ОРЗ, – заметил он.
– Да какое там ОРЗ, – вяло запротестовала я, шмыгая носом в печали о погибшем макияже.
– Настоящее. Реальность, данная нам в ощущениях.
Я хотела снова возразить, но вместо этого чихнула три раза подряд.
– Правда, – удовлетворенно отметил Олег.
Я переключилась с нашедшегося Спирина на пропащего Кольку-Клоуна. Вот с этим как быть? Следы… Туда-сюда… топтался… почему топтался? Идиот, что ли? Влюбленный идиот? Влюбленный идиот…
Ушел в пол-двенадцатого. Его друзья задержались подольше: Черная Роза – до утра, Квадрат и Пьеро – до двух пятнадцати, если верить им самим и Андрюхе, у которого они тогда сидели. А вот Доротея почему-то ушла около полуночи. Казалось бы, они с Пьеро брат и сестра, живут вместе. Должны бы и домой вместе ходить, тем более – девчонка, одна… А вот Пьеро почему-то отпустил ее, не возражая. А вот, а вот… а вот кроссовки. Я видела отпечатки одной пары. Но… стоп, Черная Роза же сказал, что они втроем – он, Доротея и Клоун – купили одинаковые кроссовки!
Следы самого Черной Розы я бы заметила. Очень уж велика разница в размерах: Клоун – щуплый, невысокий подросток, его старший товарищ ростом не меньше чем метр девяносто и обувь соответствующая. Но Доротея примерно таких же габаритов, что и Клоун. Дожать девку!
Почему мне это не пришло в голову раньше? Где была моя голова? Или мне полезно болеть?
Я вбежала, на ходу сморкаясь (вот, уже и насморк!), в кабинет и ринулась к телефону – вызывать Доротею, но меня остановил Игорь.
– Что еще случилось?
– Ничего не случилось. Тоня, ты сядь. Тут твоя свекровь приходила.
– Инна Николаевна? Но зачем? Что там у нее?
С матерью Тохи мы в хороших отношениях. Но общаемся очень мало. По-моему, она на стороне бывшей Корчагиной – Натальи. Жалеет ее. Но я не виновата, что я не Наталья, они с Антоном уже были в разводе задолго до нашей свадьбы! Поэтому мы вроде бы сердечно здороваемся и всегда готовы друг другу помочь (проверено), однако натянутость не исчезает.
– Почему Инна? Галина. Галина Петровна.
– Шерстянкина? Так это бывшая свекровь, а не нынешняя. А с ней что?
Игорь закусил губу и пододвинул ко мне какие-то бумаги. Я узнала руку бывшей свекрови с первого взгляда, и мне стало жутко не по себе.
– Уже плачешь, – обеспокоился Игорь.
– Пока нет. У меня ОРЗ, – объяснила я. – Но что это она пишет? Она что, с ума сошла?
У меня еще оставалась слабая надежда, что это я галлюцинирую. Но нет, в заявлении, написанной шерстянкиным четким и красивым почерком, ясно значилось, что мой муж, Антон Павлович Корчагин, неоднократно совершает развратные действия по отношению к моей дочери, Тумановой Антонине Дмитриевне! Руки у меня затряслись.
– Но, Игорь… это же неправда. Антон не делал ничего подобного.
– Все так говорят, – уныло отозвался Игорь.
– Что у вас тут? – заинтересовался Сергей, войдя в кабинет. Ему и в голову не пришло, что это «что-то» касается лично меня или, скажем, Игоря, поэтому он бесцеремонно сунул нос в заявление. – Что все говорят? Мама говорит, что ее муж не трогал ребенка? Обычное дело! Эти отцы, а особенно отчимы, – они за спиной у мамаш такое вытворяют! А те и не догадываются! Конечно, кто ж додумается…
– Погоди, – перебила я. – Для этого надо, чтобы отчим имел возможность общаться с ребенком наедине.
– А сколько раз ты звонила ему, чтобы он ее забрал?
– Ты? – обалдело уставился на нас Сергей. – Тоня, это что, с твоими?..
– Ерунда, – решительно сказала я, приподнимаясь. – Моя бывшая свекровушка выжила из ума. Все.
– Постой, мне надо для протокола, – виновато перебил Игорь. – Значит, ты утверждаешь, что это невозможно, и твоя бывшая свекровь просто врет?
– Именно это я и утверждаю. Да с чего она взяла-то?!
Игорь взял чистый бланк протокола, записал в него то, что мы с ним только что проговорили, и продолжал:
– Она основывается на том, что твой муж… э… прикасается к девочке, носит ее на руках и на плечах, часто проводит с ней время. А также на том, что она стала беспокойной, истеричной, непослушной. Болезненно привязана к нему. Еще она утверждает, что Антон часто отводит ее к паре гомосексуалистов (я снова села, так как ноги меня уже не держали), к паре лесбиянок в богемную среду, а также что ты не занимаешься воспитанием девочки и поручаешь присмотр за ней посторонним лицам из этой среды.
– Насчет прикосновений – говорю ведь, ерунда, – упрямо заявила я. На лице Игоря появилось выражение безнадежности, но он смолчал. – А что касается моих друзей, я действительно иногда прошу их побыть с Тоненькой. Но, во-первых, не так уж часто, во-вторых, все плохое, что она приносит домой, она приносит не от них, а из садика! А к Лехе и Северу она и сама забегает. Они живут рядом, наши соседи сверху, они ее любят и… ну, в общем, им можно доверить ребенка. И как это я не занимаюсь воспитанием дочери? Кто ей книжки читает, кто с ней гуляет, кто ее водит в парки, кукольные театры и прочие зоосады? Она у меня всегда чистенькая, нарядная, ни в чем не нуждается…
Голос мой становился все более беспомощным. С одной стороны, обвинения были настолько вздорными и нелепыми, что я даже не знала, как на них ответить. С другой – я оказалась в положении оправдывающегося, и все, что я говорила, звучало неубедительно.
Игорь записал и это.
– Тоня, ты знаешь, что у Антона есть еще одна дочь?
– Знаю, конечно. Она инвалид, находится в специнтернате…
– Ты с ней знакома?
– Нет. Антон сказал, что она может разволноваться, а ей это вредно.
– Так, – Игорь поднялся и заходил по кабинету. – Твой пострел и тут поспел.
Я обмерла. Я просто сидела и смотрела в окно. Ничего особенного там не было, только бесконечный дождь, но мне казалось, что это моя жизнь так истекает и вот-вот истечет.
– Я ее нашел, эту Машу, – подчеркнуто безжалостно сказал Игорь. – Она действительно инвалид. Она в психушке, Тоня! У нее инвалидность не по зрению. Не по сердцу там или суставам. Она сумасшедшая. Хотя начиналось все очень даже благопристойно. А потом она в одночасье съехала с катушек. Врач говорит, это может быть только от сильного стресса. Ну?
– Стресс мог быть от чего угодно, – тихо сказала я и снова высморкалась.
– Да ты плачь, плачь, оно полегчает…
– Я не плачу, – заорала я, уже порядком разозлившись. – Я простужена! Я знаю, что Наталья больна, и у Маши это наследственное. Наследственное, понял? Антон тут ни при чем! Он вкалывает за троих, чтобы их лечить и нас обеспечивать! Чего ты за уши притягиваешь?
– Того! – разозлился и Игорь. – Если ты до сих пор не поняла, что такое твой муженек, так разуй глаза хоть сейчас, пока и твоя Тоненька еще не в психушке!
– Иди ты… – я с трудом взяла себя в руки. – Короче, Игорь. Надо разобраться. Антон сейчас в командировке, будет через пару дней, вот и допроси его. Я тебе не скажу больше, чем сказала. Я уверена, что Галка зачем-то мутит воду, вот и все. Она уже стучала на нас в комиссию по опеке и попечительству, хотела Тоненьку отобрать. Это даже мой бывший до такого бы не додумался, ему дочь не нужна.
А после этого нас обоих и Сергея вызвал Скопин…
Ну то есть я очень уважаю нашего начальника. Говорят, это бывает достаточно редко – чтобы подчиненные уважали начальника, но Скопин толковый, понимающий, порядочный человек, в работе – строг, но реалистичен, в обращении сердечен. Слуга царю, отец солдатам, словом. Но я не люблю долгие совещания. Добро бы мы там обсуждали общие для всех вопросы, координируя усилия, но такое бывает не часто, куда чаще он дает ц/у каждому из нас в отдельности. Лучше бы он нас так и вызывал – по отдельности. А остальные не пережидали бы других, а работали… К тому же нынешняя пятиминутка то и дело прерывалась моими «апчхи» и «кхе-кхе» – к насморку добавился еще и кашель.
По-моему, народ заметил, что я слегка не в себе. Я лихорадочно перебирала в памяти все подробности нашей семейной жизни, какие могла припомнить. Антон? Нет, не может быть… В интиме у нас все тип-топ, немецкое порно в подметки не годится. Или?... Нет, все равно ерунда. Что там говорилось в этой Женькиной книжке о психологических маркерах сексуального насилия в семье? Слабая болезненная мать – не то. Доминирующий отец? – тоже чепуха. Порнуха? Нет у нас ни литературы, ни картинок с гадостью, есть, правда, несколько компактов, но там фигурируют взрослые люди. Гм… Перед глазами вставали картины. Вот Антон усаживает Тоненьку себе на плечи и пританцовывает с ней, а она со смехом пытается дотянуться до люстры. Вот он пристегивает ее к себе ремнем, готовясь прокатить на мотоцикле. Вот он за что-то ее строго отчитывает. Есть за что, до того балованная – сил нет… Нет, никогда Антон ничего «такого» не делал. При мне. А не при мне?
А они часто бывают наедине?
Даже если меня нет дома – дома всегда есть моя мама. И двери в комнаты никогда не закрываются. К тому же я практически всегда ночую дома, в отличие от мужа. Да нет, чепуха, чепуха!
Но зачем Галка все это затеяла?!
Я дотащилась в свой кабинет. Парни глазели на меня с состраданием. Игорь даже заботливо поддержал под локоток.
– Мать, ты еще здесь? Слышишь, бери больничный, – зашумел на меня Олег.
– Как этот наш терпила? – поинтересовалась я чужим низким голосом. Еще и охрипла.
– Лучше, чем ты, – радостно отозвался мой товарищ. – Идет на поправку! Если бы еще его мамашу оттуда убрать, так и вовсе выздоровеет. Все как положено: ограбили, избили. Букет, блин! Ничего, я им покушение на убийство впаяю, – мстительно добавил он.
– А его за что? Он же вроде не педик, – недоумевал Сергей.
– Он из клуба «Триэль» выходил, – пояснила я.
– А ты-то откуда знаешь?
– Не забывай, Олежа, что это мой потеряшка, я отследила весь его путь в день исчезновения. Наверняка и мимо той мусорки прошла. Он был в том клубе, весь из себя разодетый, благоухал одеколоном. Тот еще мальчик. Вон, видал? – я протянула Олегу снимки Спирина. – Метросексуал!
– Да уж, – хмыкнул Олег. – Видела картину такого Гойи – «До самой смерти»? Я, как такого мужика увижу, всегда эту картину вспоминаю!
– Вообще-то офорт, но видела. Как по мне, старуху еще можно понять: привыкла за жизнь, вот и наряжается. А этот…
– То ли дело твой Тоха, – пробормотал Сергей с неприкрытой завистью. – Байкер, качок, компьютерщик. Сразу видно – мужик…
– Ты чего! – напустился на него Игорь. – Что, не знаешь, за что его посадят? Он же…
– Да вранье это, – сказала я, и все как-то поутихли.
Я дозвонилась Доротее и категорически потребовала прийти.
– Во, – пробормотала я сама себе. Хоть эту беду распутаю.
Олег был в приподнятом настроении, единственный из всех нас. Он уже установил, у кого из выкормышей гнезда Константиныча (или у их родителей) есть машина, у кого из них – гараж, и где их гаражи. Это была адова работа, мелкая, муторная, сильно смахивающая на бездарное убивание времени. Представьте: ходят мужчины в милицейской форме и пристают к людям с расспросами: «А какая у вас машина? А есть ли у вас гараж? А где он находится?»
У двоих были машины и гаражи, расположенные в моем районе. Там, где били Леху и где пропал Клоун. Я нутром чувствовала, что эти дела связаны, но доказать ничего не могла. Одного из двоих Олег уже успел отринуть, так как это оказался подросток 11 лет. В команде Короткова таких малолеток не было. Второй же… второй, некто Гаджиев, слыл близким приятелем Короткова!
– Итак, одного почти нашли, – приговаривал мой коллега, подписывая повестку. – А знаете, кто его заложил? Ну, что они приятели? Нам ведь почти и не видно, кто из них с кем корешится, они как-то так общаются, типа… ну вы все видели. Тери! Она-то сразу просекла, кто кому дед. И это ж еще не все: сосед по гаражу иногда видел, как этот Гаджиев приходит в гараж с дружками, типа пива попить. Ну да, с пивом. Опознал Короткова и, правда, не очень уверенно, еще одного. Я ему весь личный состав секции показал! Выбрал знаете, кого? Есть там такой тихоня, Рогля его фамилия, слова не вытянешь, а если и вытянешь, то всегда почему-то матерное. – И он взял второй бланк повестки.
– Остается найти третьего, – подытожил Сергей. – А, Касьян уже пришел? Ну, входи. Пока сам входишь, а не тебя вводят…
Как жаль, что все эти Касьяны не попались под руку Тери или Санди, да хотя бы и Олечке. Мужчины обычно не считают само по себе изнасилование чем-то ужасным, их больше возмущает, что жертву в ходе нападения избили или убили. Вот когда насилуют их самих, они понимают. Сергей не исключение. А Тери ничтоже сумняшеся зарубила бы насильника в один взмах катаны и, по привычке своей, невозмутимо бы пожала точеными плечами: заслужил. И я бы восторженно приветствовала это новое слово в борьбе с данным видом преступлений, хотя, как по мне, за него следовало бы сажать на кол!
Звонок. Легкая на помине Тери.
– Вы не зря обо мне думаете, Тоня, – весело сказала она. – О чем горюете? Простуда?
– Как там Оля? – я решила умолчать о своих проблемах.
– Оля… Вы ведь ее не случайно ко мне направили, верно? У нее такие же сны, как и у Лены. Вы это хотите сказать?
– Именно!
– Так вот, синдромы… а, ладно, объясню подробнее попозже, вам ведь все надо знать точно… В общем, сон никуда не денется, но бояться его Оля больше не будет. Сняла я их. Это об Оле. А теперь о вашем деле: по моим ощущениям, работал над Олей и над Леной один и тот же человек.
– Боже. Но Оля страдает от кошмаров уже не первый год!
– Да. Она вспоминала, что это началось четырнадцать лет назад.
Я тоже вспомнила. Таксиста, бывшего милиционера. Как он рассказывал о маньяке. Сопоставить оказалось несложно…
– Очнулся, подлец…
– Вы о маньяке? Да, так бывает. Конечно, обычно маньяк, войдя во вкус, со временем убивает все чаще и чаще. Но порой его страсть к убийствам отличается некоторой цикличностью.
– Разве Олю тоже пытались убить?
На Олечкином безупречно грациозном теле нет ни единого шрама. Я ее видела во всех ракурсах: Женя, как Сальвадор Дали Галу, использует Олю как натурщицу почти для каждой картины. Это не Лена, которую искромсали на множество кусков.
– Нет. По крайней мере, непохоже.
Я помялась, прежде чем задать новый вопрос:
– Тери, Олина амнезия по поводу этого сна – она не может быть связана с сексуальным насилием?
– А, вот вы о чем. Хорошую книгу вам Женя дала, конечно, но загвоздка в том, что человек вытесняет травмирующие воспоминания, а не только воспоминания о сексуальном насилии. (Тери угадала: если бы я эту книжку про «Кровную связь» не прочла, до такого вопроса не додумалась бы). Наш маньяк не насилует. Он режет, потрошит, пьет кровь, совершает какие-то дикие ритуалы, которые ваши друзья-знатоки не рискнули назвать даже сатанинскими. Может быть, это даже женщина.
– Женщина?!
– Что вас удивляет? Мадам де Монтеспан и Эльза Баттори тоже были кровавыми маньячками. И тоже совершали жуткие ритуалы. Имея, кстати, вполне практическую цель: достичь власти, вечной молодости, денег. Как видите, ничего сексуального. У мужчины секс – лишь частный случай власти и превосходства над жертвой, у женщин это разграничено…
С Тери наверняка не согласится ни один психолог-теоретик. Именно потому, что она работает с участниками «частного случая», а они – нет. Секс – это святая святых нашего общества, это официально утвержденный синоним счастья, удовольствия, мужского достоинства, смысла жизни, обязанность женщин перед человечеством, разменная монета и все, все, все. Я хорошо помню своего самого первого мужчину, помню и первого мужа Диму, поэтому я с Тери согласна. Сейчас, оглядываясь на те отношения, которых я тогда никак не могла понять, я ясно вижу: они меня ТРАХАЛИ, потому что не могли убить.
– Да, – Тери по привычке ответила моим мыслям, – под маской любви нередко прячется жуткая ненависть. Люди порой душат друг друга в объятиях, опутывают любовью и так далее. И удивляются, что партнер с ними несчастлив. Ведь Дима до сих пор не понял, что разрушал вашу жизнь! Но вернемся же к Оле. Она не претерпела никакого физического ущерба. Судя по всему, ее лично никто не трогал. Скорее всего, Оля – случайный свидетель. Просто увиденное оказалось настолько страшным, что она вытеснила его в подсознание. Вы же думали об этом! Все ее каратэ, вулканы, вся ее нарочитая грубоватость – оттуда. Она как бы говорит миру: я сильная, не фиг считать меня безропотной жертвой – как та, убитая.
Я невольно улыбнулась. «Не фиг!» – любимое Олино выражение.
– Тери, еще вопрос… вы можете определить, подвергался ли человек сексуальным действиям?
– Уже другое дело, – поняла Тери. – Могу. Приходите. Не успеваете с работы – приходите домой.
Поблагодарив, я некоторое время сидела опустошенно. Надо бы радоваться: дождусь вечера и выясню все наверняка. И конечно, выяснится, что Антон ни в чем не виновен.
А вдруг виновен?!
Мне кто-то подсунул чашку с горячим питьем. Капуччино. Я его терпеть не могу, но это все же лучше, чем клубничный «Пиквик». Подняла голову – Игорь.
– Не горюй, – ласково улыбнулся. – Я, если что, всегда поддержу…
– Спасибо, – я благодарно улыбнулась ему в ответ.
Что-то кольнуло меня в сердце, что-то неосознанное. Жаль, что Тери не сидит с нами в одном кабинете!
И тут внезапно зазвонил, точнее, запел телефон.
Поймите меня правильно: у нас телефоны звонят ежеминутно. И рабочие, и личные мобилки. Но это был телефон Тохи! Я оглянулась, полагая, что, может быть, кто-то поставил себе на мобилку такой же рингтон – «Металлика», «Непрощенный». Но нет, рычание электрогитары, сменившееся голосом Джеймса Хетфилда, раздавалось из моей собственной сумки.
Все просто – в белом плаще… В утренней суматохе полусонный мой супруг перепутал лежавшие рядом телефоны и схватил мой, а я, тоже замотавшись, – его. Конечно, в нормальном состоянии мы бы их не спутали, очень уж они разные. Мой втрое дороже. Тохе незачем выпендриваться, его и так уважают и ценят: на фирме – как классного специалиста и управленца, на других фирмах – как представителя уважаемой организации. А я должна производить впечатление на потеряшек и прочих процессуальных лиц. Но теперь Антону придется несладко: в его мобилке забита куча нужных координат, в том числе и дублинских… Да и мне без моей мобилы непросто. Если бы в телефоне мужа не было номеров моего отделения и коллег, было бы вообще никак. Но как же я не заметила подмены в больнице?!
Вдоволь наслушавшись известного хита, я взяла телефон. Женский голос.
– Алло? А кто это? А можно Антона Павловича?
– Антон Павлович отбыл в командировку, – мрачно сказала я. Если бы вашему мужу позвонила незнакомая тетка и начала в ультимативной форме вас допрашивать, вы бы тоже помрачнели. – А что?
– А вы кто? Где папа?
Папа?!
– Это Маша? Маша, я твоя мачеха, тетя Тоня. Твой папа уехал и забыл телефон. Он вернется через два дня. Я могу чем-то помочь?
Трубка помолчала. Теперь я уже поняла, что голосок детский, но с резкими стальными нотками.
– Но мне нужно сегодня, – беспомощно откликнулась, наконец, Маша. – Мне нужна книга.
– Книга? Ну ладно. Давай, диктуй, какая книга, может быть, я успею купить и привезти тебе.
– «Высшая математика», – ответила Маша. Она не забыла назвать авторов и год издания. Похоже, Тохе часто приходилось мчаться к дочери, привозя ей вузовские учебники. Я даже удивляться забыла: просто записывала выходные данные.
– И все? Ну-ну, юный математик. – Маше около десяти или двенадцати лет, таким девочкам следует читать книжки про Бильбо Бэггинса и Таню Гроттер, а также журнал «Братц». – Теперь давай адрес…
Все тот же чужой голос, голос ребенка и робота, называл мне адрес.
– Пушкин, Павловское шоссе? Далековато… Ладно, Машенька, я постараюсь тебе купить и завезти…
– Спасибо, – вежливо сказала Маша. – До свидания.
Какая, однако, воспитанная девочка. Что же это за интернат в Пушкине?
До конца рабочего дня оставался час, когда пришла Доротея.
– Значит, так, – решительно сказала я. – Доротея, я не знаю, зачем ты мне солгала, но я знаю, что в тот вечер, когда пропал Клоун, вы виделись с ним.
Девочка сильно изменилась за то время, что я ее не видела. Макияж готессы нанести она забыла и теперь сидела передо мной совсем без косметики, в обычных джинсах и черной маечке без надписей и украшений, бледная, потерянная, как будто на пределе сил. Но ее сил еще хватило, чтобы продолжать вранье.
– Конечно, виделись. Я же вам сказала: мы сидели у Андрея, потом…
– Доротея! Он вышел. Потом вышла ты. Вы стояли там и долго разговаривали, а может быть, и не только разговаривали.
– Нигде мы не стояли, делать мне нечего, в гаражах торчать. И что это значит – не только?
– Целовались, может быть, – с затаенным злорадством отозвалась я.
– Неправда, – с горячностью воскликнула Доротея, – между нами ничего не было!
– А разговоры, стало быть, все-таки были?
Доротея серьезно задумалась. Думала она долго. Что бы она мне сейчас ни солгала – а она явно собиралась лгать – ей самой происходящее давалось нелегко. Она даже похудела, осунулась, губы выцвели.
– Ну да, ладно, мы с ним правда встречались в гаражах, – наконец, произнесла она. – Но вы не думайте… Просто у нас же как: если парень и девушка общаются, все сразу думают, что они гуляют. Даже если они просто друзья, все так и ждут, когда же они начнут… ну сами понимаете. Вот мы так дружим с Черной Розой, и все думают, что я его девушка. И если я буду дружить еще и с Клоуном, про меня такие слухи пойдут! Поэтому мы тайком дружим. Вот.
– Это-то я понимаю… А мне врать зачем было?
– Так я же все равно ничего не знаю! Мы с ним правда встретились, он меня там полчаса ждал. Поболтали. Он мне о своих планах рассказывал, я ему о своих. Он музыку сочинял, играть собирался с Черной Розой. А потом я пошла обратно, а он домой.
– Обратно? Почему?
– А меня Пьеро, то есть Валера, должен был встретить, – объяснила девушка. – Беспокоился.
– Брат все-таки. Так он знал о вашей дружбе?
– Знал. Я только ему и рассказала. Ну не знаю я, куда он делся, не знаю, хоть убейте!
Губы ее искривились, и она тихонько заплакала.
Что-то в ее словах было, какая-то нестыковка. Но я все еще не могла ее распознать. Поэтому я отпустила Доротею и обратилась к Скопину, который как раз зашел к нам в кабинет:
– Василий Павлович, мне тут надо с соседями одного потеряшки поговорить. Ну, этого, малолетки.
– Хорошо, езжай, – он внимательно посмотрел на меня. – Поговори и домой, лечиться.
Ну, ничего себе! Все отделение замечает, что я заболела. Это как же я выгляжу-то?
Дождь, на мое счастье, кончился, и я довольно быстро добралась до Малушкиных. Я еще не представляла, о чем, собственно, буду с ними говорить. Внезапно дверь соседней с ними квартиры открылась, и вышла старушка. Я исподтишка прищурилась на нее. Чем-то похожа на нашу Крузафонцию. Это прозвище доисторического грызуна Констанции Сергеевне придумал Петька Сидоров, чтобы не величать ее без затей «старой крысой». Такая же, без сомнения, замечательная, порядочная старушка, оплот старого доброго Петербурга, и так же все замечает. И так же не различает сатанистов и тамплиеров, за что Петька на нее и разобиделся. Воспоминание меня развеселило.
– Добрый день! Скажите, пожалуйста, вы здесь живете?
– Еще живу, – с достоинством ответила старушка. – А вы по какому делу?
– Капитан Туманова, уголовный розыск. Скажите, пожалуйста, не можете ли вы припомнить, что происходило в семье Малушкиных … июня?
– Э… точно не припомню. Стара я стала, мне числа и не нужны – лишь бы пенсию не пропустить, – бабуся скромно потупилась.
– Ну, дней пять назад? Он вышел поздно вечером, вроде бы поссорился с родителями?
– Это помню, – обрадовалась бабуся. – Да что ж мы тут-то стоим? Проходите, милая. Вот я чайку вскипячу. Вам не вредно, с простудой.
Все как сговорились!
Но приглашение я приняла охотно. И впрямь ведь не вредно. Лишь бы слишком не задержаться – еще за Тоненькой зайти и в книжный ехать…
– Тот вечер-то я запомнила, – вздыхала старушка. – Коленька мальчик неплохой, вежливый. Но в последнее время у них с родителями трения. Как я понимаю, из-за девушки. Не нравится им его предмет.
Если ваш сын – гот, у вас с ним будут трения. Любой родитель возмутится при виде подведенных глаз, звуке этой их музыки, да плюс еще посиделки на кладбище. Но девушка!
Я озвучила сомнения, но бабку было не убедить.
– Ромео и Джульетта в наши дни! – с пафосом настаивала она. – Его Джульетта вроде бы немного старше, а он ведь еще ребенок. Запомните, деточка: миром правят любовь и деньги. Здесь только любовь.
– Вы сами эту девушку видели?
– Нет, не видела. Но я часто слышала, как они кричали и ссорились, и он им кричал: я ее все равно люблю, а будете против нее выступать – порежу вены!
– Ого! – поразилась я. – А в милиции они об этом не сказали. А тот вечер вам почему запомнился?
– Знаете, деточка, – старушка помедлила и скорбно пожевала губами, – у нас акустика хорошая. Для жилого дома, конечно. Я их ссоры слышала, только если они ругались у открытого окна. А в тот вечер они бранились на лестничной площадке, прямо под дверью. Он выходил из дому, и они ему кричали: опять к своей девице? Да… слово было другое… А он им так дерзко ответил: до утра не ждите, и ну вас!
Я уточнила анкетные данные наблюдательной соседки, записала ее показания (хорошо, что у меня есть привычка – носить с собой постоянно несколько бланков допроса) и заторопилась в садик.
Если вы думаете, что на сегодня неожиданности закончились, вы ошибаетесь. Впрочем, кому что неожиданно. Зная Тери, можно было бы предположить, что она подъедет прямо к местам моего обитания, которые вычислит безошибочно. Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, Тери доставляет удовольствие общаться со мной: не надо притворяться, будто ей не слышны мои мысли. А вот другой сюрприз…
Возле садика стоял мотоцикл – «Харли Дэвидсон» с этим, как его, тюнингом… короче, наворотами, сделанными лично Санди и Тери в гараже. После их трудов дьявольское средство передвижения превратилось в полный эксклюзив. На заднем сиденье сидела, болтая красивыми ногами, сама Тери, а за рулем, подпирая нижнюю кромку шлема, пригорюнилась фигура великолепной мужской стати, обтянутой стильной черной футболкой, и в клетчатой юбке под кодовым названием «килт»!
– Привет, – произнесла я и мысленно сделала глубокий вдох. – Хай, Роберт! Как рука?
– Хай, – отозвался Роберт, сбрасывая с неизменной улыбки шлем и вертя его на пальце. – Рук есть о’кей, как новенка! Нога фут есть хуже, катана еще не, не, не… удача.
– Раз катана, значит, с Сашкой и Гарри вы уже общаетесь вовсю, – засмеялась и я. – Что, увезете Сашку в Эдинбург?
– Не есть Эдинбург, Петербург, – уверенно заявил Роберт и посмотрел на Тери. – Есть Рэйнбоу, йе?
– Санди возьмет его в проект? – изумилась я. Хотя чему удивляться: молодой МакБерл потомственный физик, и физик талантливый.
– Конечно. А где наша пациентка? – заторопила меня Тери. На самом деле я успела довольно быстро – меня тут обычно ждут к шести с четвертью и к этому времени одевают Тоненьку. Вернее, одевается-то она сама, но ее нужно контролировать. Ладно, зайдем на десять минут раньше и проконтролируем сами.
– Мама! – встретила меня дочь. – Смотри, у Радискан Мяу есть кисточки!
Радискан Мяу мыслилась производителем как обычная плюшевая кошка, но Тоненька (которая и придумала ей это замысловатое имя) назначила ее рысью. Я объясняла чаду, что у рыси должны быть кисточки на ушах, однако не слишком преуспела.
– И кто же их пришил?
– Тетя Саня, которая с крыльями, как морфо дидиус…
Я вспомнила разговор с экстрасенткой и ее уверения, что подобная нечеловеческая аура свойственна скачку эволюции, и мне стало не по себе. Поэтому я молча обрушила на Тоненьку платьице и вывела ее наружу. Воспитательница пошла за мной. Я внутренне напряглась: опять еще что-то сдавать! Нет, моя зарплата позволяет жить с поднятой головой, но сколько же можно?! На Марусю, на полочки, на рабочие логопедические тетради, на стулья, на картинки на стенах…
– Тоня Павловна!
Почему меня все называют просто Тоня, непонятно. Выгляжу я ни годом моложе своих тридцати пяти и ни килограммом легче своих восьмидесяти двух. Веду себя тоже адекватно. Но Тоня Павловна…
– Я подумала, и вот… – она протянула мне какой-то листок. – То есть вы не подумайте, мы все очень любим Тонечку…
– Любите, но что?
– Раз у нее такие способности, может, стоит отдать ее…
«Архимед», прочла я. «Развитие математических способностей в раннем возрасте».
– Но Тоненька к математике не особо…
– Как? – непритворно удивилась воспитательница. – А ваша сестра уверена, что она просто маленький гений!
– Моя, простите, кто?!
– Ах, так это Антона Павловича сестра… Ну, словом, тетя Тонечки. – Я молчала, и воспитательница продолжала объяснения: – Они же занимаются. Тонечка даже на прогулку не ходит, как все. Александра Ивановна… – она сбилась, соображая, что Ивановна не может быть сестрой Павловича, – она ее обучает. Поучится, потом побегает и опять за учебу. Тонечка так знает математику и физику! Я не видела, чтобы дети в таком возрасте были такие развитые!
– Это кузина, – промямлила я, обалдевая. Значит, профессор Снегирева делает из моей дочери гения. А я об этом узнаю последней. Ну хорошо, из Тоненьки слова не вытянешь: «Доченька, что было в садике? – Все хорошо!», а потом, в самый неподходящий момент и без видимой причины, начинается пережевывание давно прошедших садиковских дел. Но почему мне не сказали сама Санди и воспитатели?
Сейчас меня интересовало совсем другое. Гений моя дочь или нет – чепуха, с гениальностью живут. А с растлителем я жить не буду. И ему не дам!
– Господи, Тоня, вы действительно готовы разрядить в него обойму, – Тери внимательно посмотрела на меня. Я тоже внимательно посмотрела на ее руки, спокойно лежавшие на коленях. Обычно я замечаю ее красивые колени, благо Тери сегодня была в облегающих бермудах, достаточно скромных, но и не скрывающих то, что скрывать не следовало. Странно, ей под шестьдесят, а ноги и вся фигура как у молодой. Обычно даже худощавые женщины в годах уже далеко не столь упруги и гладки, как в юности. А Тери в купальнике со спины можно принять за двадцатилетнюю. Скачок эволюции? Но тут я заметила еще кое-что. У нее шесть пальцев на руках! Причем все шесть вполне гармоничны и функциональны. Как правило, лишние пальцы бессильны и так и просятся быть удаленными…
– Еще вопрос. Вам надо прийти к какому-то выводу лично для себя или нужна официальная бумага?
Губы у меня сами собой задрожали.
– Тери, если что, вас или другого специалиста все равно привлекут, а я не имею права. Я для себя… Только, Тери, это может установить рядовой психолог?
– Может, – уверенно отвечала Тери. – Есть надежные методики, причем простые. Последствия излечить куда как сложнее. Другое дело, если следователь заинтересован в фальсификации результата…
– Да как он может быть в нем заинтересован, – возразила я. – Если отрицательный, ему же проще: закрыл это дело и занимайся другими.
– А для себя… иди сюда, ангел индиго! Кстати, если что, Санди бы заметила куда раньше. Они же общаются ежедневно.
Тери держала дочь за руку каким-то особым образом. Наконец, заговорила.
– Ее кто-то напугал. Мужчина. Брюнет. Нет, он ей ничего не сделал, но она уже способна уловить недобрые намерения.
– А… ну, то, что я говорила?
– Этого нет.
Я несколько раз переспросила в разных вариациях, отчего даже Роберт начал с удивлением на меня коситься, озадаченный моей непонятливостью.
– Господи, Тоня! – Тери наконец рассердилась. – О чем вы думаете? Обвинения Тохи шиты белыми нитками, они развалятся, а вот угроза вашей семье вполне реальна! Да, а что там с книжкой?
Это она уловила, что я беспокоюсь о книге для Маши…
– Книжные лавки уже закрываются, да и зачем вам это? У Севера бы спросили.
– Точно, – решила я. – Попрошу у Севера, возьму мотоцикл и поеду в Пушкин.
– Кэптен Тони, – вмешался Роберт, – вы есть плевать на тело.
Я вздрогнула. Моему внутреннему взору представился оплеванный мною труп бывшего мужа.
– Он хочет лишь сказать, что вы наплевательски относитесь к своему здоровью, – расхохоталась Тери.
– И ты, Брут, – обреченно выговорила я.
Добравшись до дома, я застала в квартире Севера и Петьку. Север принес мне книгу, не забыв осведомиться, зачем мне вузовский учебник для пятого курса, и сильно удивился, услышав ответ. А Петя похвастался:
– Я братву подорвал, чтобы они Вовку сторожили!
– Но, Петя, может быть, это и не надо…
– Как это не надо? Вы его привлекаете как эксперта, он должен привести еще одного эксперта, и тут его сбивает машина! Значит, что? Это преступник постарался! У нас так все и подумали.
А теперь еще раз и по-русски: я выболтала тайну следствия гражданину Сидорову, а уж тот разгласил ее всему тамплиерятнику города Питера. Остается только молиться, чтобы тамплиеры не вздумали просвещать сатанистов, у которых Вовка Чарли за лидера.
– Петенька, ты только не рассказывай этого больше никому, и братишкам скажи, ладно?
– Да что ж мы, не понимаем, что ли? Тайна следствия же!
Вечером я усердно лечилась под чутким руководством мамы, но наутро вовсе не чувствовала себя в состоянии не то что работать, а и вообще шевелиться. Однако пришлось.
Что же это за мужчина угрожает моей семье? Брюнет… Дима, конечно, брюнет, но зачем ему угрожать нашей семье? Да еще теперь, когда его маменька обвинила Тоху в растлении Тоненьки?
Не успела я взяться за бумаги, как ко мне пришли. Пропала женщина.
– И давно она пропала? – спросила я, вглядываясь в фото. Хорошего снимка мне не принесли. Такое впечатление, что снимали в основном детей, а мама попадала в кадр чисто случайно. Обычная женщина, вроде меня и ростом, и возрастом, и статью. Одета на всех фотографиях просто, лицо усталое.
– Неделю назад…
– Где же вы раньше были?
Муж пропавшей пожал плечами. Он почему-то решил, что его жена просто хотела отдохнуть от невыносимо счастливой семейной жизни. У них была еще одна, закрытая, квартира. Наконец, после того как неделю ни на той квартире, ни по мобильному телефону матери семейства никто не отвечал, решили заявить в милицию.
– Ну-ну, – возмутилась я. – Ваша жена бросает двоих детей на руки бабушке… кстати, чья это мать, ваша или ее? И уезжает отдыхать на пустую квартиру, никого не предупредив? У вас такое в порядке вещей? Она какая по характеру?
– Она очень… ответственная. Серьезная. Ей тяжело приходилось с детьми и вообще, уставала сильно.
Кажется, только теперь этот человек начинал понимать, насколько его жену вымотала изнурительная семейно-бытовая борьба. Дети, близнецы шести лет. Мне ли не знать! Две Тоненьки. Одна из которых к тому же мальчик! Дальнейшие расспросы выявили, что дама обладала блестящими способностями, но очень слабым здоровьем, поэтому ее посадили с детьми. Я представила себе способную женщину, вынужденную торчать дома, штопать колготки и драить унитазы, в унизительной зависимости от мужа и матери. Из домашних любимцев в доме был попугай. Но оказалось, что это попугай тещи, а с пропавшей птичка в прескверных отношениях: норовить укусить, грызет ее книги. Вдобавок после нее куча уборки, а уборка вся на пропащей… была. Пропавшая хотела завести кота, но против кота вся остальная взрослая семья выступила единым фронтом. Итак, ее приковали к быту, оставив без реализации блестящие способности, обрекли на мучения с гадким попугаем, оставили без внимания ее просьбы и жалобы на жизнь, из принципа «но ведь надо же!» – эти «надо» уже столько жизней переломали… Плюс болячки. Неудивительно, что ей захотелось сбежать. Вопрос только, куда: к подруге, к любовнику или в петлю?
Я начала обычные для таких случаев мероприятия, кое-что сделала, внезапно вспомнила, что хотела поговорить с Малушкиными, и позвонила им. Дозвонилась до матери.
– Вы до сих пор его не нашли, – обвиняюще сказала она.
– Если бы вы сказали мне правду, может быть, уже нашла бы, – парировала я.
– Правду? Мы сказали вам правду!
– Не совсем. Приходите, я должна задать вам несколько вопросов.
– Какие вопросы? Вы мне сына найдите!
– Мне применить привод с милицией? – скучным тихим голосом осведомилась я.
Следующим номером программы был звонок Валере, который Пьеро. Он очень допытывался, что я от него хочу, но я уклончиво ему отвечала, что открылись новые обстоятельства. И тут пришла мама.
Она пришла не ко мне, а к Игорю, который вызвал ее повесткой. Я вчера не сказала ей, в чем обвиняют Тоху, и теперь она не могла опомниться от удивления. Ей казалось, что Тоха для Тоненьки лучше родного.
Как я ни пыталась не слышать маму и сосредоточиться на своих проблемах, мне это не удавалось.
– Послушай, Сергей, – потихоньку поинтересовалась я. – А почему дело Тоненьки ведешь не ты? У тебя больше опыта, ты на растлителях и насильниках собаку съел. У Донникова к тому же дел по горло. У тебя в производстве четыре, а у него семь. Мне просто интересно!
– Я понял, что интересно. Ты только при Скопине это не говори, а то точно на меня навесит, – пробормотал в ответ Сергей. – Мне что, баба с возу… Тошнит уже от этих насильников. Из четырех дел три с малолетками, или потерпевшие, или обвиняемые, или и те, и другие! Или сопляки эти все чокнулись?
– Так ты просил, чтобы тебе это дело не давали?
– Да ничего я не просил! Я об этом деле узнал последним!
Донников увлекся мамой, а Олег Усольцев, интимно наклонившись ко мне, шепнул:
– Я знаю. Эта мадама, которая написала заявление, очень просила, чтобы дело вел именно Игорь.
Так. Сергей, конечно, ей за это очень благодарен. А я не очень.
Наконец, явилась Малушкина.
– Так все-таки, – с порога начала она, – где мой сын?
– Я же сказала: мне нужны ваши откровенные ответы. Итак, когда в тот день ушел ваш сын?
– Я же сказала, – передразнила Малушкина, – около десяти!
– Куда?
– А я знаю? Он не сказал!
– Однако вы знаете многих его знакомых, у вас есть их телефоны. Человек, у которого ваш сын был в тот вечер, сказал, что вы ему звонили, причем примерно через час после ухода Коли.
– Да, – неохотно признала Малушкина. – Он сказал, что Коля там был, но уже час как ушел. Поэтому мы и забеспокоились.
– Ну, положим, вы могли бы предположить, что он у кого-то другого. Так?
– Тот тип сказал, что Коля ушел домой!
Я наблюдала за ней. Она ответила не сразу, но слишком взвинчено, даже агрессивно.
– Когда он собирался прийти домой?
– Он… он не сказал.
– Стоп. Вы, когда писали заявление, утверждали, – я достала протокол, – что ваш сын обещал вернуться в пол-двенадцатого. Вот ваша подпись, видите?
– Ну, может, и утверждала, я уже не помню, – так же неохотно признала любящая мать. – Но его нет дома до сих пор!
– А у меня есть показания, что ваш сын на самом деле обещал вам вернуться утром. Есть также свидетельства, что ваш сын встречался с девушкой, и вы имели с ним конфликты по этому поводу.
– Да я ее посажу! – вскипела Малушкина. – Ишь, сука, на молодятинку потянуло! Сама здоровая кобыла, а моего Кольку…
– Стоп. Вы ее знаете?
– Да видела, – Малушкина оскалилась. – Такая стерва, рожа намазюкана. Студентка! Сразу видно, ша…
– Стоп-стоп, – снова прервала я ее. – Как ее звали?
– Тора или Дора… ну, у них же эти дурацкие прозвища… Шалава! – все-таки закончила она характеристику Доротеи.
Глядя на эту хорошо одетую, ухоженную, интеллигентную на вид женщину, сейчас бранящуюся почище базарной торговки, я испытывала странное чувство. Как много мы надеваем на себя: одежды, манер, впечатления, которое хотим произвести. Как мало нас истинных под этими напластованиями, и как иногда хочется, чтобы было еще меньше.
– Итак, мы пишем: «Николай встречался с девушкой, намного старше него, студенткой, по имени Доротея. Наша семья возражала против этих отношений». Так?
– Да так, так, – вздохнула Малушкина. – Но вы ее привлечете?
– Я розыскник, а не следователь по уголовным делам, – напомнила я. – С этим уже не ко мне. Слушайте дальше: «Николай утверждал, что намерен вернуться утром, хотя мы просили его прийти пораньше». Так?
Обтекаемо. Возражений не вызвало.
– Вот тут распишитесь, пожалуйста.
– Да. Но какое отношение…
– Все. Об остальном я вам сообщу дополнительно.
Валера уже дожидался меня в коридоре.
– Ну, друг Пьеро, заходи, – пригласила я. – Так все-таки, где Клоун?
Одним из отличительных качеств гота Пьеро, или же Валеры, была правдивость. Врать он не умел категорически. Зная за собой этот досадный недостаток, парень научился отмалчиваться. Его родители мало им интересовались, так что удавалось. Со мной номер не прошел.
– Ну, он… это… – гот беспомощно оглянулся.
– «Это» – не адрес, – безжалостно продолжала я. – Он у вас?
– Как вы… то есть почему вы так решили?
– Как я догадалась? – усмехнулась я. – О’кей, начнем с простого. Черная Роза обмолвился, что Клоун влюблен в Доротею. Я нашла между гаражами отпечатки подошв их кроссовок. Мать Клоуна утверждает, что Клоун и Доротея встречаются, а она против. Два плюс два сколько будет?
– Ну, в общем… четыре.
Я немного сочувствовала Валере. Тихий, скромный, очень добрый паренек, совершенно не приспособленный к этой жестокой жизни. Хотя – зачем к ней приспосабливаться? Почему не приспособить жизнь к добрым, честным, хорошим людям? Сейчас перед ним стоял трудный выбор, и Валера колебался именно потому, что он хороший парень.
– Клоун перебрался к вам из-за этого?
Я не стала напоминать, что семья Валеры, Доротеи и ее матери отнюдь не из богатых, и лишний рот им ни к чему.
– Нет… не из-за этого…
– А из-за чего же?
Молчание.
– Его кто-то обижал?
Молчание.
– Он от кого-то прятался?
– Да… то есть… ну, да, он хотел…
– Короче, Валерка! Клоун по молодости лет не понимает, что его делом вынуждены заниматься серьезные взрослые тетки и дядьки, в том числе я. У меня есть потеряшки, которым, возможно, действительно грозит опасность. Сколько людей можно было бы спасти, если бы их вовремя разыскали! А я должна тратить время на Клоуна, которому, как я понимаю, ничто не угрожает.
– Ему угрожают, – перебил Валера. – Он видел…
– Ну-ну, дорогуша, продолжай. Что он видел?
– Он… он видел, как убивали человека.
– Что?!
– Там, в гаражах… Дорка уже ушла, а он… короче, он увидел, как напали на мужика с ребенком. Чего его туда понесло среди ночи…
– Это он вызвал милицию?
– И скорую…
– И вы его спрятали. Программа защиты свидетелей, – усмехнулась я. – Один из нападавших уже умер. Остальных уже нашли. Так что Клоуну на самом деле ничего не грозит. Пусть придет сюда или хотя бы позвонит, чтобы я могла закрыть дело. Понял?
– Эх, – Пьеро обреченно махнул рукой, – наши скажут, я предатель.
– Тьфу, дурачье! Ты можешь ему не говорить про наш разговор. Просто скажи, что этих уродов поймали, и они до него не доберутся, понял?
– Точно. Так и скажу, – обрадовался парень.
Действие выпитых мною патентованных средств заканчивалось, и я опять ощутила, как щеки наливаются нехорошим жаром. Суставы начинало ломить.
– Игорь, а ты саму Тоненьку допрашивать не будешь?
– А надо? – усомнился коллега. – Она вряд ли что умное скажет.
– Но, Игорь. Она же потерпевшая! Пригласи педагога, детского психолога. Мне, что ли, тебя учить?
Вообще говоря, Игорь имел полное право потребовать, чтобы я его не учила. Но не стал.
– Приглашу, приглашу…
– Тери сказала, что хороший психолог в принципе может установить, насиловали ее или нет.
– Вот бы Тери и пригласить, – мечтательно протянул Сергей.
Я уже не раз замечала, что он в присутствии Тери как-то… меняется, что ли. Но не может быть, чтобы он был к ней неравнодушен! Она же ему в матери годится и вдобавок живет с Санди!
– Да пошел ты со своей Тери, – вскипел Игорь. – Без тебя знаю, что делать!
Кажется, я его разозлила, но, памятуя о моей личной заинтересованности, он сдержался. А на бедном Кондачкове оторвался. Вместо Тери Игорь предпочел вызвать воспитательницу и нянечку из нашего детского садика. Нина Леонидовна явилась сейчас и растерянно взирала на меня, пытаясь сообразить, что же ей отвечать. Допрос вела не я, поэтому скромно молчала в тряпочку, но не слушать то, что рассказывала наша доблестная воспитательница Донникову, было выше моих сил.
Игоря интересовало, изменилась ли Тоненька с появлением «папы», каковы были отношения в нашей семье, не появилось ли у девочки новых привычек, страхов и т.д.
– Страхи появились, – честно признавалась Нина Леонидовна. – Она стала бояться высоты.
Игорь многозначительно покивал.
– Отношения у них, по-моему, нормальные. Этот новый папа ее даже баловал. Даже слишком баловал, – она поджала губы. – То она была одета простенько, как мальчишка, а тут появилась куча дорогих платьев, игрушек. Спрашиваю, откуда – говорит, папа подарил…
И снова Игорь многозначительно кивнул.
На самом деле и это объясняется просто. Игрушки Тоха действительно дарил Тоненьке в большом количестве, усиленно стараясь завоевать ее симпатии. Но это делает любой потенциальный супруг, стремясь произвести впечатление на жениха и особенно на невесту. Что же до одежек, то Тоненька в последнее время сильно тронулась в рост, вот и пришлось обновить ее гардероб. Я стараюсь одевать ее в спортивном стиле, так как мое чадо отличается редкой подвижностью, и видеть, как она скатывается с горки, роется в песочнице или кувыркается на турнике в юбочке и трусиках – выше моих сил. Попку надо прикрыть, и желательно чем-нибудь немарким, чтобы не идти с игровой площадки в костюме бомжика. Но Тоха приволок два мешка с бывшими Машкиными одежками, объяснив, что Наталья, когда еще могла, покупала дочери горы одежды, которую малышка, разумеется, не сносила. Некоторые вещи оказались даже с ценниками. И вкус у Натальи был диаметрально противоположен моему. Оттуда-то и взялись воздушные платьица с рюшечками, которые очень нравятся Тоненьке и очень не нравятся по причине своего неудобства мне. Еще бы, не Тоненька же их отстирывает и подшивает после каждой вылазки на площадку.
– А с тех пор, как ее начала навещать их родственница, девочка вообще изменилась. Стала такая серьезная. Бывало, сядет посреди игровой комнаты, смотрит, смотрит в одну точку…
– Какая родственница?
– Кузина, – невинно сообщила Нина Леонидовна.
«Допросить кузину», пометил себе на откидном календаре Игорь и покосился на меня. Я сидела с каменным лицом, набирая телефоны городских моргов. Новой потеряшки, Ларисы Погодаевой, пока не обнаружили. Это было, в общем, надежно, потому что у Погодаевой оказалась особая примета – татуировка «кельт» на щиколотке. С кельтом в морге никого неопознанного не находилось. И то неплохо…
Я встала, демонстративно закинула пакет за плечо… а что? Ну, нет у меня изящной дамской сумочки, она мне неудобна! И стильного бювара или борсетки нет. И рюкзака. Я хожу с пакетом, как бабка. Со вчерашнего дня я еще немного поумнела и стала носить с собой жакет и зонтик, которыми пакет как раз и забила. Мне надо было пойти к Погодаевым, посмотреть на их жилище, их близнецов, их пресловутого попугая и вообще выяснить, куда же она могла направиться.
И я пошла…
Дверь открыла мать Погодаевой, Ирина Степановна. Правда, она ее не открыла, а приоткрыла: как оказалось, чьи-то башмаки стояли у самого порога, мешая полностью открыть дверь. Тоже симптом… Я с интересом окинула взглядом помещение. Да, приятно, когда у кого-то еще больший бедлам, чем у тебя… правда, у них и детей больше. Квартирка вроде ничего, обои явно недавно переклеивали, ковры неплохие, мебель перетянута, похоже… Но мусора на коврах столько, что узор не разглядишь, и от порога до порога навалено игрушек, носочков, тапочек, рисунков и просто листков бумаги, комков пластилина, карандашей, еще чего-то… Оглушительно орет телевизор – мультики! «Мультимания», знакомое явление. У нас тоже некуда было от нее деваться, пока Тоха не приучил чадо к «Дискавери». Кое-где видны следы деятельности птички: обгрызены обои, линолеум. И посреди всего этого дурдома скачут, шумят, орут, хохочут, ревут дети – и все это одновременно!
Какое-то время мне пришлось пережидать, пока Ирина Степановна утихомирит сорванцов.
– Так, малышня, – я решила вмешаться. – По-моему, вам пора сделать уборку. Ну-ка, кто первый соберет игрушки?
– А бабушка говорила, что у мамы на уборке шиза, – оповестил меня мальчик.
Занятно.
– Но вам она требуется немедленно! Давайте, кто самый быстрый?
– Да-да, дети, давайте, – поддакнула Ирина Степановна. Кажется, она была на грани истерики. Оборотясь ко мне, она добавила: – Я тут каждый день подметаю, и вот…
Я побродила по квартире. В коридоре стояла стиральная машинка с вещами в ней.
– Это еще Лара положила, – объяснила Ирина Степановна.
– А вы как же стираете?
– Руками, как же еще…
Она показала мне комнату дочери. Комнаты как таковой у нее не было, она там жила вместе с мужем и дочерью. Сын жил в комнате бабушки. Шкафа отдельного у нее тоже не было, а был шифоньер на двоих с мужем. Я сунулась туда: несколько тряпочек одна хуже другой, простенькие и заношенные, а три четверти пространства заняты мужскими вещами.
– Что она взяла с собой из одежды?
– Ничего.
– А где ее остальная одежда?
– В бельевом шкафу.
Я заглянула и в бельевой шкаф. Там тоже царил бардак: скомканные старые пижамы, не то тряпки, не то ночные рубашки, дешевые затертые колготки.
– Где ее джинсы?
– На ней.
– Что, одни?!
Господи, что за странная семья. А дети одеты как куклы.
– Где ее косметика?
Ирина Степановна показала мне комод, где стояли, с одной стороны, несколько помад, теней и тушь для ресниц из дешевых серий «Орифлейм», а с другой – духи «Шанель», пудра от «Мэри Кей» и помады фирмы «Пупа» и «Л’Ореаль».
– Это все ее?
– Нет, слева моя.
– Вы покупаете… – я замешкалась, глядя на нее. Женщина эта, несомненно, была интеллигентной, но какой-то запущенной, глядя на нее, трудно было предположить, что она вообще пользуется косметикой.
В соседней комнате я успела заметить несколько довольно приличных джемперов, наваленных на стул, кучу скомканных носков и белья в уголке.
– Это она мне покупает, – возразила Ирина Степановна. – И косметику, и колготы. Джемпер вот купила.
– А книги? Ваш зять говорил, она любит читать.
В доме имелось несколько книжных шкафов. Там хватало и русской классики, и хорошей фантастики, и психологии, и прочей беллетристики. Отдельный шкаф был выделен под детскую литературу.
– Ух ты, – восхитилась я. – У меня тоже такие есть. Вы собирали?
– Нет, это Лара. Она часто приходила на книжный рынок возле Елизаровской, чтобы купить книги для себя, а покупала для детей.
Я суммировала увиденное. Пропащая Лара, похоже, больна самоотречением на всю голову.
– Итак, ваша дочь неделю назад, находясь в сильной депрессии…
– У нее не было никакой депрессии.
– Извините, но если человек живет в такой обстановке и носит такие вещи, депрессия у него бывает обязательно. Так вот, она, никого не предупредив, вышла из дому около четырех часов и с тех пор не объявлялась. Верно?
Внезапно я заметила посреди мусора розовый листок бумаги. Я нагнулась, подняла его – так и есть! Накладная «Орифлейм». Судя по адресу, отделение находилось через два дома от Ларисы.
– Лариса подрабатывала продажей косметики?
– Нет. Она приобрела дисконт, чтобы сэкономить.
Я включила компьютер. Обычно люди хранят в компьютере что угодно: адреса друзей, личные дневники, стихи. А этот еще и к Интернету подключен. И тут мне повезло: Лариса, чтобы не напрягаться лишний раз, вводила в командную строку «Эксплорера» не адреса сайтов, а адреса собственных страниц на этих сайтах! Конечно, программа их запомнила, и мне оставалось только щелкнуть мышкой. Насчет стихов я угадала: Лариса действительно писала стихи, причем весьма неплохие, и публиковала их на разных сайтах, получая одобрительные отзывы от коллег. Однако это были стихи о детях, о природе, о какой-то там вселенской грусти, какие всегда пишут поэты, о Питере… никаких зацепок. А еще Лариса была зарегистрирована на нескольких сайтах знакомств и вела обширную переписку. Чтобы не напрягать хозяйку, я достала флэшку и перекопировала все.
Наконец, я заглянула еще и на страничку «Орифлейм». Лариса заказывала косметику через Интернет, и у нее обнаружился неоплаченный заказ. И пришел он как раз за день до исчезновения.
Так-так… И что же мы заказали? Помаду класса «люкс», из самой дорогой серии, шампунь для седых волос. А цвет помады? Нет, у Ларисы не такая. Это скорее цвета ее матери.
– Ирина Степановна, а когда у вас день рождения?
– Был позавчера.
Она все-таки не удержалась и заплакала, утирая слезы пальцами.
Теперь я знала, куда и зачем пошла Лариса в свой последний известный день. За подарком для мамы.
Зажав в кулаке флэшку, я вышла из дому, мстительно пнув напоследок пару мужских ботинок у двери. Нет, это, положительно, никуда не годится! Почему он позволяет жене одеваться в такую дрянь?
Тоха на первую годовщину свадьбы подарил мне шубу. Из норки. Он отнюдь не миллионер, но!
Чердынцев топтался у порога.
Почитать некоторые современные детективы, так оперативники чуть ли не сами раскрывают все дела, оставляя следователю только оформить бумаги. Может быть, где-то так и есть. Однако ни на Чердынцева, ни на других коллег я не могла бы положиться. Будь они хотя бы женщинами! Но их мужской взгляд слишком уж многое пропускает. Да и много ли можно требовать от юноши двадцати двух лет? Поколение, идущее следом за моим, целенаправленно приучали к одному: урвать. Для себя. Побольше. Я принадлежу к последнему поколению, которое (пусть ни шатко ни валко) приучали трудиться на благо общества. Как бы мы ни смеялись над идиотской высокопарностью всей этой демагогии, что-то из нее все же вынесли. Чердынцеву выносить было нечего и не из чего. Зато он очень гордится своей фамилией. Дело в том, что в одном популярном детективном телесериале тоже есть оперативник Чердынцев, и наш Чердынцев твердо уверен, что это про него сценарист услыхал и вот, пожалуйста, вставил в кино. А то, что первые эпизоды этого сериала снимали, когда наш «герой» еще в школе штаны протирал, для него пустяки.
– Ну, что? Как всегда: никто ничего не знает, не видел, не помнит?
– Ага, – кивнул Чердынцев, осклабясь. – Но это я еще продавщицу не допрашивал.
– Какую?
– Из кивосока…
– Киоска, – поправила я. – Погоди, ты же опрашивал какую-то Иванову из хлебного киоска, а другого я тут не вижу!
– Так она ж не одна. Она с напарницей. Я напарницу еще не опросил.
– Ладно, спрошу сама, – решила я. – Вон, смотри: это Иванова там сейчас или другая?
– Дык, это… не вижу. Я ее, макаку, не различаю.
– Так, Чердынцев! Вот тебе флэшка. Смотри, не потеряй, она казенная и дорого стоит.
– Да я знаю, – возмутился парень. Эх, молодежь! Что такое флэшка, знают все, зато азы оперативной работы осваивать даже не намерены…
– Так вот. На ней есть папка «Погодаева». Изволь прочитать все. Доложишь мне, с кем у нее был флирт, с кем роман, не выражала ли она намерения уехать, кто ее приглашал к себе или на свидание. Понял?
Пришлось повторить… Наконец, я отделалась от Чердынцева, лелея слабую надежду, что он хотя бы сумеет открыть файлы, и зашагала к киоску. Выяснить, кто там, оказалось проще простого: взять да и позвать «Вы Иванова?»
– Нет, я Тарбеева, – отозвалась немолодая дружелюбная женщина. – Люба завтра работает. Что ей…
– Нет, ничего, – заверила я. – Мне нужны вы. Скажите, вы знаете вот эту женщину? У нее близняшки, мальчик и девочка шести лет, и татуировка на щиколотке.
– Да конечно, знаю! Она почти каждый день покупала хлеб и булочки у нас. Но что-то ее давно не видно… И двойняшек ее знаю, такие забавные… Озорники.
Чужие озорники всегда забавны.
– А вы не видели ее 17 июня, около 16 часов?
– Стоп, – Тарбеева задумалась. – Я помню, как я видела ее в последний раз, вот только число забыла. Точно, я во второй половине дня дежурила. Она еще спросила, не хочу ли я каталог посмотреть. «Эйвон», что ли… А потом, как-то никого на улице не было, и вдруг этот мужик…
– Какой мужик?
Внутри у меня все напряглось. Я ощутила в себе собаку, взявшую след.
– Да этот же! Пьяный! Я еще милицию вызвала, – удивляясь, ответила Тарбеева. – Вы же из-за этого тут? Только долго же вы расследовали там, у себя. Он к ней приставал, схватил ее, начал вырывать сумочку, ну, я милицию и вызвала. Да они же, как всегда, приехали в поросячий визг. Она вырвалась, с ног его сбила и убежала. Он за ней. – В голосе продавщицы звучало явственное удовлетворение интересной историей со счастливым, как она думала, концом. – Хромал! Она его здорово саданула. А потом вскочила в автобус и укатила. Вот и все.
– Номер автобуса не заметили?
– А он один тут и ходит, только не останавливается. Это междугородний, экскурсионный, он по этой дороге идет в Гатчину. Хорошо хоть подхватил ее, а то черт знает, чем бы все кончилось!
Мне очень захотелось разыскать Чердынцева и хорошенько его отлупить. Да, пожалуй, я поторопилась с перепиской Ларисы. Послать бы Чердынцева искать этот автобус. А так придется самой.
Я поплелась куда глаза глядят, не очень представляя себе, где же искать… у кого-нибудь имеется статистика – сколько экскурсионных бюро в Санкт-Петербурге?! Но тут мне повезло, причем дважды. Если считать Тарбееву, то это были три везения подряд.
Во-первых, я наткнулась на аптеку, зашла туда, и добродушная тетенька долго объясняла мне, что же и как принимать в моем случае. Оказалось, она терапевт, а в аптеку пошла работать, чтобы больше зарабатывать. В другой ситуации я бы постаралась отделаться от словоохотливой дамы побыстрее, но сейчас мне критически необходимо было отдохнуть. А тут мне предоставили мягкий стул, стаканчик с водой и ложечку, из которой я немедленно высосала все проданные мне только что лекарства.
Во-вторых, стоило мне выйти из аптеки, как навстречу мне вырулил автобус, и я, почти машинально, замахала руками. Средство передвижения, сияя отмытыми боками с рекламой экскурсбюро, остановилось.
– Капитан Туманова, уголовный розыск, – я выбросила вперед руку с «корочкой». – Могу я задать вам несколько вопросов?
Водитель сосредоточенно смотрел на дорогу, где как раз какой-то нахал на иномарке подрезал красные старые «Жигули», создавая неприятный хаос. Экскурсовод, прервав рассказ, испуганно вскрикнула:
– У нас ничего не случалось! У нас солидное бюро!
– Солидное, солидное, – успокоила я. – Случилось не у вас, а у вот этой дамы, которую, возможно, вы и ваш товарищ водитель могли видеть.
Экскурсовод, извинившись перед экскурсантами, вгляделась в фотографию.
– А во что она была одета? Как это могло произойти?
– Одета она была в красную спортивную безрукавку с капюшоном. А видеть ее вы могли неделю назад, примерно в это же время, когда она остановила автобус здесь, так же, как и я.
– Неделю? Так меня не было, это Виталя был, – наконец, оторвав глаза от дороги, вмешался шофер.
– Где найти вашего Виталю?
– Он… а, это, пусть у нас в бюро спросит, – обратился он к экскурсоводу.
Я наскоро записала адрес и телефон бюро и выскочила из автобуса.
Офис этого бюро располагался у черта на куличках, у станции метро Озерной. Я даже не знала, как туда добраться. Наконец, приняла мудрое решение – ехать на метро.
Чем проще, тем мудрее…
На мое счастье, рабочий день в таких бюро длится, пока есть экскурсанты, а в Питере во время белых ночей они есть всегда. Интересно, сами сотрудники бюро считают это счастьем или нет? Однако я сумела-таки выяснить, где этот Виталя, и даже позвонить ему, назначая встречу. Кажется, он так и не поверил, что его спрашивает настоящий капитан милиции.
Что ж, пусть считает, что это розыгрыш. Увидит корочку, запоет по-другому. Надеюсь...
Я прислонилась к близлежащей стене. Самочувствие как раз для больничного и ни в коем случае не для беготни по городу. Но кто, если не я?!
И все-таки меня еще хватило, чтобы отправиться к этому Витале!
– А, эта, – он еще раз всмотрелся в фото. Виталя был весьма не молод – грузный, усатый, жизнерадостный дядька, и приветствовал меня, грубовато хохотнув. Еще раз, но уже пожиже, он хохотнул, уяснив-таки, что им действительно интересуется родная милиция. Впрочем, то, что лично ему ничего не грозит, он тоже уяснил, хотя у меня были немалые подозрения на его счет. Но оглашать их раньше времени не стоило. – Да, баба в красной футболке с капюшоном. Выруливаю я на угол, смотрю – баба бежит, как оглашенная, машет рукой. Ну, думаю, забыли кого-то. Вечно эти туристы опаздывают. Мне Лена, экскурсоводиха наша, говорит: стой, видишь, опять опозданец! Ну, мы ее и подхватили. А потом Лена пошла талончики проверять. Это мы уже из города выехали. А эта, в красном, и говорит: ой, извините, я не на тот автобус села! И пошла. Мы ее высадили, ну, чего ее в Гатчину везти бесплатно, если ей туда не надо? А она вышла и пошла себе!
Я заполнила анкетные данные шофера, выяснила, как найти Лену, дала ему протокол на подпись и выползла на свет божий. Голова у меня разламывалась, болели и ноги. Температура. Ни черта эти аптечные припарки мертвому не помогали.
– Чердынцев, – я набрала его номер, мысленно целуя Тоху за то, что забил себе в мобильник телефоны моих сотрудников. – Ты читал?
– Да читал, читал. Обычные сюси-пуси, в какую секцию детки ходят, да какие мультики смотрят. Ни с кем она не флиртовала. Свиданки назначала, но только женщинам. Поехать там в Крылатское вместе, в цирк пойти. Пусто.
Следовало бы перепроверить Чердынцева, прочтя письма Погодаевой и выяснив, о чем же она писала подругам НА САМОМ ДЕЛЕ. Но, в конце концов, сколько можно? Не маленький ведь!
И я направилась в садик за Тоненькой…
– Тоня Павловна, – встретила меня Нина Леонидовна, – что это такое? Что случилось? Меня этот ваш коллега допрашивал, я так и не поняла, в чем дело…
– Вот разведетесь с мужем, начнут они вас тормошить вместе с бывшей свекровью, поймете.
Воспитательница посмотрела на меня с глубоким сочувствием, но это не помешало ей сказать:
– Надо сдать сорок рублей на билет. К нам завтра кукольный приезжает, «Дюймовочка».
Я отдала деньги, забрала Тоненьку и повела. Она уцепилась за мою руку и молчала.
– Как дела, доченька?
– Хорошо, мама, – пискнуло чадо, оживая. – А Владик знаешь, что сделал? Он сказал Олегу, чтобы он на воспитательницу сказал «писька»!
– И он сказал? Ай-яй-яй, какой скверняга!
– Да, он сказал! И его наказали! Посадили на пенек!
– А Владика тоже наказали?
– Н-нет…
– Зря. Надо было и его наказать.
Подлец растет. Уже в шесть лет видно, что подлец. Вранье это, что дети чисты и невинны…
Боже, как же мне не хотелось никуда ехать! Пряча от мамы покрасневшие, слезящиеся глаза, я бросила книгу в пакет, удрала в гараж, оседлала мотоцикл и направилась в Пушкин. Меня одолевали вопросы один другого сакраментальнее. Для чего девочке Маше вузовский учебник по высшей математике? Чем она больна? Почему оказалась в этом интернате? Игорь говорит, что она сумасшедшая, но разговаривала она со мной вполне нормально. Правда, странноватым мне показалось то, что она так безапелляционно потребовала эту книгу – ведь должна бы соображать, что учебник этот издание редкое, сразу его так не найдешь, и везти его на ночь глядя тоже как-то…
Я вырвалась на трассу. Настоящий байкер на моем месте немедленно разогнался бы до скорости сто пятьдесят, ревя мотором, но я боюсь ездить быстрее восьмидесяти. Внезапно меня одолело желание разогнаться именно до ста пятидесяти, а то и побыстрее – точно какой-то бес подталкивал. Я действительно увеличила скорость, из последних сил борясь с собой, а внутренний голос упорно нашептывал: «Быстрее! Быстрее!!»
– Идиотка, я же не справлюсь с управлением, – пробормотала я.
– От такой слышу. Потом объясню.
Если человек ведет переговоры со своим внутренним голосом, получая от него подобные ответы, значит, он действительно идиот и ему надо срочно бежать к психиатру. Но тут я покосилась налево, и до меня дошло. Рядом мчатся еще один мотоцикл. Я не узнала мотоциклиста в шлеме и свободном джемпере, но я узнала саму машину – «Харли Дэвидсон» с эксклюзивными наворотами.
– Все, можно сбавить скорость. Мы от него оторвались, – прозвучало у меня внутри.
– Господи, Санди! Что произошло?
– Да ничего не произошло. Я здесь, чтобы не произошло.
Этот ответ резко отбил у меня охоту задавать вопросы. Санди уже не первый раз меня предупреждала. И Тери. И сама я часто ощущала какое-то недоброе внимание.
– Все, приехали, – объявила Санди, слезая и снимая шлем.
– Санди, вы решили стать моим телохранителем? Да что случилось-то?
Вряд ли Санди понимает, что я чувствую. Она в состоянии воспринимать только логические умозаключения, эмоции ей недоступны как данность. Однако снизошла.
– Да, решила. Вы не заметили красную «Хонду»? Она все время ехала за вами.
– Красную «Хонду»? – удивилась я. – Странно. Да, были какие-то красные машины, но… А знаете, у моего мужа есть такая. В смысле, у бывшего.
– Оговорка по Фрейду. Вы все еще чувствуете, что он влияет на вашу жизнь, – прокомментировала Санди. – Но вы бы узнали и машину, и водителя?
– Если бы это был он? Не знаю… может быть…
Я помолчала, перевела дух и выпалила в апофеозе:
– Хоть бы он вообще исчез из жизни! Моей, конечно. Чтоб его там не было.
Мы вошли в калитку. Это было типовое здание. Обычный интернат, но вывеска у входа гласила: «Дом-интернат для детей с отклонениями в умственном развитии № 5». Я вынула книгу из пакета. Конечно, путь нам преградила вахтерша.
– Нам нужна Маша Корчагина, – решительно сказала я.
– Из какой группы?
– Не знаю, – тут я немного растерялась, Санди меня подтолкнула, и я, вытащив милицейскую корочку, ткнула ее вахтерше в нос: – Уголовный розыск!
До сих пор мне не приходило в голову использовать звание в личных целях. Как-то все решалось и без авторитета милиции…
Вахтерша, изменившись в лице, забормотала «хорошо, хорошо…» и заспешила куда-то. Мы с Санди остались скучать в холле. Я от нечего делать рассматривала холл – он ничем не отличался от обычного холла школы-интерната; висели стенды, где на фото были сняты разные моменты медицинского ухода и отдыха детей, стояли пальмы и гибискусы в кадках. Наконец, вахтерша вернулась, но не с Машей, а с какой-то взрослой женщиной в белом халате.
– Что вы хотите от Маши? – строго спросила она.
– Я привезла ей книгу.
– Уголовный розыск?
– Что поделать, я там работаю, – объяснила я, кусая губы от смеха.
– А вы кто?
– Я, – корочка снова зашевелилась, открываясь, – капитан милиции Антонина Туманова, жена отца Маши Антона Корчагина. Мачеха.
– Ах, мачеха… – и докторша уставилась на меня так, будто я призналась ей в намерении, скажем, отобрать у Маши квартиру. Собственно, такие вещи порой происходят.
– Послушайте, – мягко вступила Санди, – капитан Туманова занята очень сложным и ответственным расследованием. Она не берет больничный, хотя очень в нем нуждается. И вот она выкроила немного времени для Маши, чтобы привезти ей книгу, о которой она просила. Пропустите ее к Маше.
– Но у нас есть строго определенные часы…
– Я понимаю. Но у нас нет возможности приехать сюда в ваши определенные часы.
– Но мы не пускаем посторонних в…
– Хорошо, тогда приведите Машу сюда.
Я все ждала, когда же Санди надоест пререкаться, и она пустит в ход свои способности, предела которым я, к слову, не знаю. Но докторша со вздохом согласилась, даже пригласила нас сесть.
– Только в моем присутствии…
– Да мы против, что ли?
Она ушла, а я услыхала, как еще какие-то работники интерната перешептываются: «Опять нашему Мебиусу книжку привезли…» – «Да уж, ее папа надеется, что она сможет работать математиком, что ли?» – «А то! Кому захочется всю жизнь иметь такое на шее!».
– Это бывает, – задумчиво сказала Санди. – Мебиуса привезли в Осло за «Нобелем» в смирительной рубашке. Одно другому не помеха.
Я вспомнила еще кое-что. Санди, Нобелевский лауреат, семь лет провела в психбольнице. Я всю жизнь, сколько знаю профессора Снегиреву, полагала, что ее там лечили от лесбиянства.
– И ошибались. – Снегирева хихикнула. – Тогдашние доктора не такие дураки, как нынешние, они знали, что это не лечится, и были достаточно добросовестны, чтобы не тянуть из пациентов деньги. Нет, Тоня, мне диагностировали дезорганизованную шизофрению.
– Я слышала. Но это же чушь! Вы вообще видели человека с дезорганизованной шизофренией?
– Отчего же, видела. Вот как вас сейчас вижу.
Мне стало стыдно. Я-то не видела. Но тут привели Машу.
Да, она очень напоминала отца. Такие же большие, призрачно-лучистые серые глаза, такой же высокий лоб, ровный нос. И мизинцы на руках такие же укороченные. Ей было, может быть, лет двенадцать. Очень хорошенькая девочка, только очень бледная и серьезная. Я вгляделась в ее глаза, и мне стало не по себе.
– Привет, Машенька, – сказала я торопливо. – Это я тетя Тоня. Вот твоя книжка…
– Спасибо, – все тем же холодным голосом ребенка-робота ответила моя падчерица. – А почему вы раньше не приехали?
– Машенька, я очень занята. Я на работе, и книжку не сразу нашла где взять, – пояснила я.
– А папа всегда находил. А где папа?
– В Ирландии, в командировке.
– Он жив?
– Конечно…
– А где черный человек?
– Какой, Маша?
– Который шел за вами.
– Мы от него убежали, – встряла Санди. – Слушай, а ты уже дошла до бинома Ньютона?
Маша обрадовалась, и они несколько минут беседовали на чисто профессиональные темы.
Слушая их, я ничего не думала. Ничего. Я просто не знала, что и думать. Мой муж – компьютерный гений, это говорят все, не исключая и Санди. Его жена – инвалид. Кстати, я ничего о ней не знаю. С чем связана ее инвалидность? Почему она стала инвалидом? То есть… бывшая жена. Как и Дима, Наталья продолжала влиять на жизнь Тохи, да и не только на его. Я понимала, что бесконечные подработки Антона и огромные суммы, которых я не видела, уходили на нее и на Машу. А Маша – комбинация из… Антона и Натальи. Я тихонько спросила:
– Она здесь давно?
– Уже два года, – так же вполголоса отвечала докторша.
– И она все время больная? Или родители ее сдали, потому что не умели за ней присмотреть?
– Она больная уже лет семь, – был ответ. – Мать ее в еще худшем состоянии, она никого не узнает. Это у нее наследственное. Отец с ней мучился-мучился…
– Но почему она заболела? Я имею в виду… или так, неожиданно?
– Она, должно быть, перенесла какой-то сильный стресс. Они обе, только у матери процесс пошел намного быстрее.
Странно. Маша кажется вполне вменяемой, разве что странноватой.
– А диагноз?
– Шизофрения…
Игорь считает, что внезапное ухудшение состояния Маши и ее матери – результат сексуального насилия над Машей со стороны отца.
– Но ее способности. Она же блестящий математик!
– Это бывает, – доктор не знала, что цитирует меня саму. – Но работать она все равно не сможет.
Маша неожиданно оживилась.
– Я не сумасшедшая, – резко выпалила она. Металлические нотки в ее голосе стали еще заметнее, сам голос – совершенно механическим. – Я здесь потому, что мне снятся сны!
Сны. И Лене, и Оле снятся сны. А что снится Санди?
– Я умею управлять своими снами, – благодушно откликнулась Санди. – Хочешь, научу?
– Хочу. Я не хочу их больше видеть.
– Что именно? Что тебе снится? Птички? Бабочки? Черное солнце?
– Нет.
– Ну давай, скажи мне, как шизофреник шизофренику. Мы же одной крови, ты и я.
Интонации Санди стали какими-то незнакомыми. Я сознавала, что она попросту гипнотизирует Машу, но мне было страшно, как никогда. Особенно, потому что и Санди была напряжена.
А ее напрячь не так-то просто…
– Я... мне снится… я иду, меня держат за руку… мы идем, я знаю, где это… мы сейчас придем и увидим… ой, страшно! Мне страшно!
– Санди, это оно! Тот самый сон! – я взвилась на ноги.
– Это не сон, – возразила Санди. – Это воспоминание. Прислать сюда Тери? Она спец по снам.
Она сжала руку Маши, очень необычным жестом обхватив ее запястье. Действительно, девочка успокоилась, как по мановению руки.
– Ты еще приедешь? – спросила она у меня. Я молча кивнула.
– Ей нужны лекарства, – врач деликатно кашлянула и протянула листок. Я глянула в него.
– А рецепт?
– Вот рецепты… Только поторопитесь. И в следующий раз привозите ей все сразу, как только попросит, а то она начинает буянить.
– Не начнет, – перебила Санди. Врач не рискнула возразить.
В полном молчании мы вышли из дверей дома скорби, сели на мотоциклы и уехали. На сей раз я ехала, как привыкла, не превышая скорости, а Санди по-прежнему держалась чуть позади, как заправский бодигард. Пистолет ее тускло поблескивал под фарами встречных машин.
Уложив Тоненьку, я сидела на кухне, уставившись в телевизор. Осточертевший мне канал «Дискавери». Впрочем, что еще смотреть? – только «Нэшнл Джиографик». Вот я и переключала с одного на другой. Лекарства, на которые мне выдали рецепт для Маши, оказались редкими и дорогими, а количество их – просто устрашающим. Насколько я могла заметить, не все предназначались для психбольных, некоторые были мне известны как сердечные или для сосудов. Похоже, Тохе выдавались такие «филькины грамоты» в каждый визит; неудивительно, что мой муженек вынужден брать кучу подработок… Завтра позвоню Тери. Может быть, она сумеет помочь Маше. Это не совсем ее профиль, да и неизвестно, пострадала ли Маша от насилия. Но уж лучше заплатить тому, кто спасет, чем регулярно платить тем, кто только поддерживает.
Я досмотрела «Заводские будни». Не подумайте, что я, воспользовавшись разработками профессора Снегиревой, вернулась в советские времена, – это современная программа от «Дискавери», ведет ее отвязный чувак Джонни Смит, и будни там показаны канадских и американских, а не наших заводов. Но все же здорово смотреть программы, посвященные созидательному труду, на фоне боевиков и сериалов.
Мой труд тоже, в общем, созидательный. Но сколько же уходит впустую сил… Вот сегодня: пыталась воссоздать психологический портрет пропавшей, выясняла ее намерения, а оказалось, что она, похоже, стала жертвой преступления! Независимо от психологических особенностей. Одно только, что человек в состоянии тяжелой депрессии чаще становится жертвой нападений.
Пора бы уже спать, но, если не спится, надо включить компьютер. Мне пришло письмо от незнакомого адресата. Я не без содрогания («свинка-бацилка», написанная двуногими свиньями и пробивающая новейшие антивирусы – не страшилка, а реальность!) открыла и прочла…
«Привет, Тоня! Пора подвести итоги Вашим поискам сверхчеловека. Можно, конечно, думать, что, если женщина сумела в 64 остаться худой и подтянутой, то она на все 100% скачок эволюции. Я, грешная, думаю, что это тяжкий труд, оправданный только тем, что я убегаю не от морщин, а от долгой и дрянной смерти. Перебитый шестой позвонок не дает забыть о себе ни на день. С моим интеллектом, который достался мне от поколений высоколобых предков, он не связан никак.
Теперь о шизофрении. Мне действительно диагностировали эту приятную штуку. И действительно я впервые оказалась у психиатра по угаданной Вами причине. Но профессор Аристова, к которой меня привели родители, заинтересовалась мною из других соображений. Она решила меня изучать, а поставленный диагноз давал ей возможность держать меня под рукой сколько угодно, хоть и всю жизнь. Благо у меня и впрямь нашлась патология – синдром Аспергера. Таких подопытных кроликов-шизиков у нее было несколько пар ушей. Одна из них стала моей первой женщиной. Должно быть, я искренне любила ее, пока не убедилась, что ее диагноз – не липовый. Она повадилась в прямом смысле высасывать кровь из обитателей палаты идиотов, и даже когда несколько из них умерло от потери крови, не остановилась. По ее мнению, жить им все равно незачем. Аристова попыталась ее урезонить. Бедняга, она забыла, что в ее артериях тоже хватает вполне аппетитной крови. Сейчас моя прекрасная Гемма там, где ей и надлежит быть, – на кладбище, а записи Аристовой, который я банально сперла из ее кабинета, дождались своего часа, и Тери их дорабатывает. Так что насчет скачка эволюции, это, конечно, ерунда, но не следует думать, что гениальность обязательно должна быть доброй. У Геммы она даже не плодотворна, если не считать, что ей уже лет двести. С наилучшими пожеланиями, Санди».
Руки у меня дрожали, когда я закрывала «Оперу» и выключала компьютер. Санди права: с тех пор, как провидица Мария рассказала про «Восьмую расу», мне порой приходит в голову, что «новые люди» вроде нее – достойная смена уходящему со сцены человечеству, и нам следует, почтительно поприветствовав пришельцев, поблагодарить их за то, что они успели для нас сделать. И то, что я завидую вечной молодости Санди и Тери, тоже факт. В памяти всплыло: «Теория Аристовой – Тери». Значит, идею о корреляции интеллекта и сверхспособностей впервые выдвинула Аристова. Но руки у меня задрожали не поэтому, а потому что мне доплатили за расследование происшедшего с Леной Волоховой. А мой коллега и друг Олег Усольцев занимается этим делом по долгу службы. И противостоять злому гению со сверхспособностями нам как-то не с руки.
С утра у меня опять был сумасшедший день. Еще пара таких дней – и я, пожалуй, отправлюсь к Гемме на блины, выяснять, кто еще из их Восьмой расы любить сосать чужую кровь… если до того не умру от воспаления легких. А то похоже! – утром я почти холодная, к вечеру температура подскакивает, грудь так и разрывает кашлем, глаза слезятся… Но, во-первых, пришла экскурсовод Лена. Она явилась почти сразу, как только я ей позвонила, – оказалось, живет совсем рядом. Ее показания полностью подтвердили рассказ шофера Витали, только она все объяснила куда подробнее и толковее. Побольше бы таких свидетелей, думала я, давая ей протокол на подпись.
Что же случилось с Погодаевой? Она выехала на экскурсионном автобусе за город, подальше от пьяного агрессора, затем вышла. Деньги у нее с собой были: все-таки она намеревалась забрать заказанную косметику. Чего проще, остановить другой автобус, идущий в город, и доехать домой. На всякий случай я позвонила в ГАИ. Конечно, там мне ничего толком не сказали, но обещали перезвонить…
И перезвонили.
Я к тому времени уже рылась в картотеке неопознанных трупов в поисках дамы с кельтом на щиколотке и даже не подумала, что это не долгожданное ГАИ. Но нет, голос в трубке был незнаком.
– Алло, Тоня? Ваш телефон был у него забит в мобилке, и только вы взяли трубку. Денис Иртеньев упал с крыши. Он сейчас в больнице.
Первым моим побуждением было спросить, кто такой этот Денис. Но материалы дела Коли Малушкина лежали у меня на столе, я их приготовила в надежде, что Колька поимеет совесть и объявится. И среди них лежал протокол допроса Дениса Иртеньева. По содержанию я поняла, о ком идет речь…
– Боже! Как же это случилось? Нет, не надо, лучше скажите, в какой он больнице. Я сейчас приеду.
Денис. Черная Роза. Какого, в самом деле, черта! – ему совершенно незачем было кончать с собой. Гот, конечно, ничего не скажешь. И все-таки даже готу требуется какой-то толчок, чтобы шагнуть с крыши добровольно. А если не добровольно, то зачем он туда полез? Хотя зачем молодой парень, поэт, лезет на крышу… А упал почему? Пьян был, что ли?
И насколько связаны его неприятности с делами, которые я расследую?
Я помчалась в больницу, сообщив Скопину, что должна узнать нечто важное. На самом деле я просто хотела помочь хоть чем-то Черной Розе. Или все же Черному?
Мотоцикл я припарковала у самого входа, за что заслужила нагоняй от вышедшей из дверей больницы тети в белом халате, извинилась, но не отъехала. Еще не хватало, чтобы у меня угнали мужнин байк. И ничтоже сумняшеся вломилась в отделение.
– Женщина, вы куда?
– Какая я вам женщина? Капитан Туманова, уголовный розыск!
Но халат мне все-таки пришлось надеть…
Черная Роза лежал в палате реанимации под капельницей, бледный, с размазанной подводкой. Глаза его с длинными девичьими ресницами были закрыты, бескровные губы сжаты.
– Травма позвоночника. Может остаться инвалидом, но жить будет, – заверил меня врач. – Другое дело, допросить вы его не сможете пока что.
– Он без сознания?
– Да. Он еще не отошел от наркоза. А то и мне бы хотелось узнать, зачем он это сделал.
– Он пытался покончить с собой?
– Не известно пока. Он прыгнул с крыши вместе с ней, это видели очевидцы, а почему…
– С кем – с ней?!
– С девочкой, – врач удивился. – А, вы не знаете? Он туда залез. Потом появился с девочкой тринадцати лет и прыгнул. Они вроде бежали. Непонятно.
Странная история. Но тут включилась медсестра.
– Она там уже была, – добавила она. – Вроде этот парень увидел, что там девочка, и полез за ней. А потом они оба выбежали, он ее держал за руку. Так сказали эти, со скорой, что их привезли. Им так рассказали. Чего они прыгали… но на крыше еще кто-то был.
– Кто?
Я понимала, насколько глупо звучит мой вопрос. Откуда ей знать?
– Дама из милиции, – объяснил врач. – Любовь Петровна, найдите Лилию Андреевну и выясните, кто привез этих молодых людей, – официально обратился он к медсестре.
Лилия Андреевна оказалась врачом, который лечил девочку.
– Как ее зовут, мы не знаем. У нее нет ни документов, ни даже мобильника, – пояснила она. – Этот парень с собой носит студенческий. Но он ее, можно сказать, спас… после того, как с крыши утащил. Повернулся так, что упал на землю, а она на него. Однако ей и без него досталось.
– В смысле?
– Ее кто-то порезал. Такие, знаете, аккуратные ранки, да вот…
Девочка тоже была все еще под наркозом, однако не в реанимации, и ее травмы подлежали классификации как «средней тяжести». Я внимательно изучала медицинскую карту. Аккуратные ранки…
Врачи и медсестра подписали протоколы, заполненные мной. Я позвонила к себе в отделение, объясняя ситуацию. Никто не пришел в восторг от нового дела, ну да когда нам дела не лишние?
Внезапно в отделение зашли еще несколько человек в белых халатах.
Двоих я уже видела, но не лично. Их подкрашенные черным физиономии красовались на афишах.
Еще одну я знала куда лучше. Доротея Серебряных.
И еще двое меня заинтересовали прицельно. Клоун! Чтоб мне провалиться, – нашлась пропажа! И с ним профессор Снегирева.
– Ну, как тут наш Черная Роза? А, еще под наркозом? Хи-хи, наркозоман! Как это «кто мы», мы с его командой на одном сейшене играем, – возмутились первые двое. – Чего это он с крыши сиганул? У нас тур через два месяца, они у нас на разогреве!
Я догадалась, кто они. Парни из «Черной Сильфиды».
– Дайте, я хоть погляжу на него, – улыбнулась Санди.
Я поняла, что они еще не знакомы. Виделись, наверное, только раз – когда мы вместе сражались против скинхэдов, а тогда было не до представлений по всем правилам. Однако Санди настоящий товарищ! – навестить коллегу-поэта, с которым даже еще не знакома…
Доротея тут же забросала весь медперсонал профессиональными вопросами. Клоун же помялся и подошел ко мне.
– То… Антонина Павловна, – робко начал он. – Вы извините… я, это…
– Жив, и слава Богу, – ответила я. – Дай-ка я тебя оформлю.
Я писала, а он объяснял, как попрощался с Доротеей и смотрел ей вслед там, в гаражах, как увидел мужика, который вез коляску, качая и агукая с ревущим в ней младенцем. И как из одного гаража вышли парни, что там сидели, – здоровые, накачанные, с пивом и с кусками арматуры в руках. Ему, Клоуну, сразу стало ясно, что они задумали что-то нехорошее. Но он не мог поверить, что эти типы нападут на человека с ребенком, он решил, что их жертвой станет он сам. Мальчик вжался в щелку между гаражами, затаив дыхание. Но трое с арматурой, грубо похохатывая, прошли мимо, даже не заметив его, и направились к колясочнику… Трясущимися руками Клоун схватил мобильник. Больше всего он боялся, что те трое услышат и расправятся еще и с ним. Но нет, они были слишком заняты своей жертвой. Человек кричал и звал на помощь, корчась в пыли под ударами металлических прутьев, а они хохотали. Последнее, что видел Клоун, – как двое наступили на руку несчастному, а третий, прицелившись, ударил по ней прутом…
– Я удрал, – удрученно признался подросток. – Я трус, да?
– Нет. Ты молодец. Ты человеку жизнь спас.
«Сильфиды» очень странно смотрели на Санди. Я шепотом спросила у врача:
– Чего это они?
– Она, должно быть, его родственница, – невпопад заметил врач. – Оплатила ему операцию…
Глупо искать сверхчеловека, когда просто быть человеком – это уже много.
Я хотела позвонить Малушкиным, но вовремя вспомнила, что у Тохи их телефон не забит. Ладно, вернусь в отделение… И тут меня словно черт дернул.
Санди направилась, оседлав свой «Харлей», куда-то… куда бы? Глянула на часы, – у Тоненьки в садике сейчас должна быть прогулка. А ведь они занимаются физикой-математикой именно на прогулке!
Я затратила еще некоторое время на общение с коллегами по отделению. Я и так сделала кое-что из их работы, выяснив, кто же привез Черную Розу и девочку в больницу. Пусть теперь узнают, кто ранил ребенка и почему сильный, крепкий парень, каратист Черная Роза предпочел броситься от него с крыши.
Территория садика у нас обсажена деревьями, но кое-что разглядеть можно. Осторожно приблизившись, я наблюдала за детьми, ища взглядом Тоненьку. Вот она… побежала туда-сюда, влезла на шведскую стенку, покачалась на турнике, попрыгала… вернулась к Санди, тихонько сидевшей на скамеечке. Рядом с ней я заметила книжки. Увиденное меня немного успокоило: никаких вузовских учебников. Математика для 1 класса, физика для самых маленьких.
– Ну, вот, – донеслось до меня, – а теперь повторим. Соберись. Сконцентрируйся. Сожми это в кулачке… вот так. И подумай. Тренироваться будешь почаще.
– Нагваль тетя Санди, – отвечала ей Тоненька, – а как ты отличишь, я тренируюсь или правда зову?
– Когда тренируешься, зови меня просто «Санди», а если надо будет помочь, зови «Санди, на помощь!».
– А ты сразу придешь?
– Конечно.
– А если я буду далеко?
– Тогда приду так быстро, как возможно.
Тоненька послушно сжала в ручке большой кристалл кварца, добросовестно концентрируясь.
– А теперь попробуй без кристалла.
Так они тренировались минут десять, после чего Санди велела Тоненьке пробежаться.
Я развернулась и поехала на работу.
На работе меня поджидал очередной сюрприз. Я услышала голос мужа.
– Послушайте, Игорь… э…
– Васильевич.
– Игорь Васильевич, ну поймите вы меня! Ничего в тот день особого не произошло. Просто ее бывший муж в очередной раз подъехал ко мне и в очередной раз сообщил о ней гадость. У него это как хобби, понимаете? Я от него уже чего только не слышал! Он мне сказал, будто она после развода с ним сделала два аборта и удалила матку! Я специально ходил в женскую консультацию. Она там стоит на учете по поводу эрозии матки. Не может быть эрозии у того, чего нет! И абортов она не делала. То есть это все была клевета, понимаете? А что он ее подружкам говорил, это вообще! Ее бывшим однокурсникам – не поленился, пошел на встречу выпускников, натрепал, будто я ее избиваю! Короче, я ему врезал. Он мне и про дочку говорил…
– Про вашу дочь?
– Нет, про Тонину. Про Тоненьку. Что она-де психбольная, что ее лесбиянки воспитывают… Короче, такую же чушь. Я согласен, что неправ, что рукоприкладство это не метод, но как еще мне реагировать?
Так. Шерстянкин, оказывается, не раз и не два навещал Тоху. И грязные сплетни, из-за которых я грешила на свою приятельницу Аллочку, – его рук, вернее, рта, дело.
– Так вы утверждаете, что … июня избили гражданина Шерстянкина?
– Да не избил я его! Просто ударил. Он упал, а я подождал. Он встал и ушел, тогда и я ушел. Я вообще не понимаю, почему они не оставляют нашу семью в покое? Его мамаша тормошила мою тещу, приставала к ней, что они Тоненьку не так воспитывают, хотя ребенок у нас развитый, нормальный, здоровый, ухоженный – чего еще? Натравила на нее комиссию по опеке и попечительству! Обвинила ее подружку, что та незаконно удерживает у себя ребенка. Тоня ее отвела к этой Иде на вечер, когда мы с ней в театр ходили. И я был «за», добрейший человек эта Ида!
Игорь кусал губы. Я не верила своим ушам. Так, получается, Тоху обвиняют вовсе не в растлении?
– В каких вы отношениях с падчерицей? – задал Игорь следующий вопрос.
Тоха удивился.
– В хороших. Она меня папой называет. Мы с ней играем, я ее вожу к врачу и в садик, когда Тоня не может. Рисунок мне вот подарила, – он улыбнулся. Рисунок Тоненьки, где был нарисован «мотоцыкал для папы», он возил с собой.
– Вы, гражданин Корчагин, неоднократно совершали по отношению к вашей падчерице Антонине Тумановой развратные действия, – скучным голосом ответствовал Игорь.
– В смысле – к жене? – удивился Тоха. – Ну, конечно…
– Нет, к падчерице. Вы ее растлевали.
– Что?! Это же… да что за чушь? Как вам в голову такое пришло?
– Ваша дочь утверждает, что вы…
– Нет, не верю! Тоненька не может такое утверждать!
– Но такой маленький ребенок не может этого и придумать, – иезуитски возразил Игорь.
Сергей и Олег одновременно с удивлением подняли головы, оторвавшись от допрашиваемых и уставившись на Игоря. Каждому из нас Игорь, не особо напрягаясь, мог бы и заявить: «А вас тут по полдня не бывает». Но сдается мне, что Тоненьки здесь не было даже в мое отсутствие.
Я потопталась в дверях, пока меня не заметили, и поспешила смыться. Тут мне повезло, – прямо на меня ноги вынесли Чердынцева, и, хотя я занимаю своей тушкой почти весь узкий коридорчик, он меня не заметил и врезался подбородком мне в маковку!
– Чердынцев, – ласково полюбопытствовала я, – ты куда это бежал?
– Я, это… к вам.
– А откуда?
– Ну, это…
– Понятно. Мне еще вчера было все понятно, – зловеще процедила я. Умения проинтонировать то, что я говорю, у меня иногда хватает. – Так, созвонись по делу Погодаевой с ГАИ!
– Так, это самое… вы же им, это…
– Да надоел! Это самое, то самое! Тебе сказано – позвони? Вот и звони! Я им звонила, они уже в курсе.
Чердынцев не ходит, а бегает, вот и запыхался.
– Не, я это, еще вот чего…
– Ну что там еще?
– Давлетов пришел.
Общих дел с Юрой у меня сейчас нет никаких. Но я сделала вид, что есть, и поспешила откланяться.
– Привет, Тоня, – обрадовался Юра. Мне бросилось в глаза, что на запястье у него свежий «браслет» из темных аккуратненьких точечек – следы чьих-то пальцев, и одну руку, скрытую длинным рукавом плотной рубахи, он бережет. Схватка с криминалом или спортивные травмы?
– Привет. Что с тобой?
– А, это… Тери своей квази-катаной задела.
– Почему «квази»?
Юра откровенно был настроен поговорить о вещах, к работе не относящихся.
– Тоня, катана – это не просто кусок слегка изогнутого металла. Во-первых, она не так носится. Она носится в паре с вакидзаси, это такой длинный кинжал. Во-вторых, катану носят на поясе. Или справа, тогда она как элемент военной формы, или слева, тогда самурай вышел на тропу войны. Как говорит Санди, «сам в рай – в рай соседа»! В-третьих, материал…
– Я читала, что настоящую катану можно купить только в Японии, – поощрила я приятеля.
– Ну, «настоящая» понятие растяжимое. В Японии бывали смутные времена, когда князьки годами вели междоусобные войнушки. И с тех времен остались настоящие катаны, у которых клинки не полированные, все иззубренные, сбалансированы кое-как. И сейчас ты можешь поехать в Японию и купить настоящую катану: красивую, полированную, отточенную как положено – режет волос на воде. Только сбалансированную не для боя, а для висения на стене. Те, что в кино показывают, которые железные бруски с первого удара перерубают, – это та-акая редкость!
– И стоит, наверное, как автомобиль…
– Ну да. Катану ведь как делают? Из особой стали с очень низким содержанием фосфора, в несколько слоев, которые разнятся содержанием углерода. (Юра увлекся и не замечал, что его слушаю только я, а все остальные тихонько ушли, отчаявшись понять, о чем это он). А то, чем нашу Тери снабдила ее Санди, сделано не из стали. Это некий известный всей России дзюдоист премировал гордость национальной науки фрагментом металлического метеорита – сплав железа с иридием. И выковано не по японской технологии, а по современной – компьютерный баланс, лазерная заточка. Весит втрое больше, чем положено…
– А какая лучше?
Юра услышал мой наивный вопрос и очнулся.
– Лучше… лучше, конечно, та, что у Санди. То есть она теперь у Тери. Тери с ней тренируется, но не сразу приноровилась к ее весу, вот и резанула меня. Говорит, будто молния в руке…
– А по твоим ощущениям?
– Будто меня же молнией и резанули!
Мы немного помолчали, потом Юра опять начал рассказывать.
Про холодное оружие, особенно восточное, он может рассказывать часами. Но его больше занимало происходящее в спортзале. Вчера вечером, как раз когда Тери бинтовала ему руку, а Гарри тем временем упражнялся в капоэйре с Гармашевым, – вторая половина семьи Снегиревых корпела над очередным небольшим открытием, – Константиныч опять разумничался. Он пожаловался на плохих женщин-учителей, заметив, что однажды, зайдя в школу к сыну, увидел, что в туалете сидит наркоман. Тренер немедленно побежал к завучу и закатил ей скандал, заявив: «Если к моему сыну будут приставать наркоманы, я вашу дочку задушу!». Тери закончила перевязку и с интересом воззрилась на него, и Константиныч прицепился к ней: «А если бы вы были на ее месте?» «Что – на ее месте? – не поняла Тери. – Наркомана выгнать?» «Выгнать они обязаны, что бы вы мне сказали?» Тери не спеша поднялась и уточнила: «Если бы вы угрожали членам моей семьи?» – «Да, вот вашей дочке!». Константиныч не в курсе, кто есть ху среди Снегиревых, но ему это и не понадобилось: Тери молниеносно шагнула к нему, резко и еле слышно свистнул черно-зеленый, выплавленный в миллиардах километрах от земли клинок, и Константиныч замер с приоткрытым ртом, боясь пошевелиться, чтобы не вогнать упершееся в горло лезвие до непоправимости. Томительную секунду все молчали, затаив дыхание. Наконец, Тери так же резко отдернула катану от горла старой перечницы и хмуро подытожила: «Слова лишние». На шее после ее «ответа» осталась ранка.
– Я видел, – горячился Юра, – если бы ее что-то не сдерживало, она бы его просто убила!
– Ну, Константиныч, конечно, заслужил трепку, но убивать? Он же ей лично не угрожал?
– Да, но он ее достал! Он всех уже достал. «Женщина низшее существо», поди ты… И если вдуматься, почему она, умница, выдающийся ученый, сколько она уже людей спасла, и должна выслушивать это все?
– Может быть, он усвоит урок, – сказала я. – Но другое непонятно: как пожилые женщины, работники школы, могут противостоять наркоманам? Оружия у них нет, полномочий тоже нет, драться они не умеют, милиционеры в школах не дежурят. Теоретически, в школу может залезть любой негодяй.
– Да уж. – Юра выдохнул. – Теперь Константиныч злой, как шершень. Тери ушла и просто не слышала, что он говорил о женщинах, особенно о лесбиянках.
Санди дала Тери свою катану, потому что беспокоилась за ее безопасность. Это ясно как день. Но ведь эти трое, они же не сумасшедшие, нападать на Тери. Мы с Юрой немного обсудили эту тему, наконец, пришли к выводу, что оголтелая пропаганда Константиныча вполне может принести свои недобрые плоды.
Примчался Чердынцев, как всегда, сломя голову и опрокинув по дороге стул, но ликуя.
– Антонина Пална! Я, это, нашел!
– Что нашел, это молодец, но зачем же стулья ломать? – укоризненно сказала я. – Где она?
– Да, это, я не знаю, но там как раз в тот день, уже вечером, ДТП было. Сказали, сбита женщина в красном. Этот, как его, водила ее в больничку отвез.
– В какую?
Еще день работы с Чердынцевым – и я куплю накладные вампирские клыки. Или отращу.
– Ну, это… я не знаю.
– Так, Чердынцев! Ты ее не нашел. Ты просто установил, что Погодаева могла пострадать в ДТП. Возьми у меня на столе список травматологических отделений и обзвони их. Не забудь, у нее татуировка на щиколотке в виде кельтского узора!
– Так, это… а вы?
– Чердынцев, – прошипела я, – еще один вопрос – и я пишу на тебя докладную. Ты не справляешься со своими обязанностями! Ты их просто не выполняешь. Понял меня?
– Ну, это…
– Я спрашиваю, понял или нет?!
Чердынцев обреченно поплелся обратно. Наступая ему на тень, вбежал другой парнишка.
Еще один оперативник, Васильев.
Васильев все-таки не Чердынцев, но его тоже надо перепроверять. По счастью, он ко мне не имеет отношения. Он ездил к Черной Розе и девочке.
– Привет, Васильев! Что там, как там?
– А это дело разве вы ведете?
– Васильев, – возмутилась я, – я напрямую связана с этим делом, так как занималась розыском фигуранта! Давай, колись. Скажи хоть, как они себя чувствуют!
– А, это можно, – Васильев чинно опустился на стул. – Иртеньев пришел в себя, но говорить почти не может, у него что-то в нервной системе нарушено. Травма позвоночника. Девочка очнулась, в порядке, ее через несколько дней должны выписать, врач сказал.
– А как ее нервная система – нормально?
– Не очень, – помявшись, признал Васильев. – Имя назвала. Адрес и все такое. А что произошло, нет.
– У нее что, сотрясение мозга?
– Да нет вроде… Врач сказал, типа шока.
– Странно, – прокомментировала я. – А Дениска что-нибудь объяснил? Ну, хоть что-нибудь?
– Ну, он сказал, что девочка была на крыше, а он хотел ее спасти. Сказал еще что-то вроде «Билайн».
Это было еще страннее! Почему «Билайн»?! Какое отношение имеет фирма, занятая телефонной и Интернет-связью, к беготне по крышам? Но тут мне в голову пришла вполне резонная мысль, а именно, что Васильев мне вряд ли даст удовлетворительный ответ. Он и сам его не знает.
Теоретически, оперативники заняты сбором данных, а следователь – их анализом. Но практически и те, и другие должны уметь и собирать, и анализировать. А фактически – умеют не всегда.
– Антонина Пална!
По-моему, он хотел сказать «Падловна». Очень, очень был сердит на меня Чердынцев. Но работу выполнил, из страха перед моим низким коварством.
– Ну, что?
– Это…
Если отбросить все «это», то похожая женщина, сильно пострадав в ДТП, обнаружилась в больнице на окраине города. Все совпадало: и кельт, и футболка. Привез ее какой-то мужик, дал врачам денег и уехал, и с тех пор не объявлялся.
– Звони ее родственникам, а я пошла искать машину, – скомандовала я.
С машиной все разрешилось просто: муж Погодаевой был дома и предложил поехать вместе на его «Судзуки». Поэтому, отпустив Чердынцева «заниматься другими делами», или попросту валять дурака, я помчалась в указанную больницу. Ах нет, я еще перезвонила туда и узнала адрес, ибо мой Настя Каменская и Нат Пинкертон в одном лице не сделал даже этого.
Зрелище родственной встречи оказалось достаточно умилительным. Да, Погодаеву любили, ценили, о ней беспокоились, когда она исчезла. Вот только непонятно, почему люди всегда вспоминают о своей любви в экстремальных условиях, а скрасить ею обычную рутину не догадываются. Я улучила момент.
– По статистике, – скучным голосом сообщила я, – несчастные случаи, а также преступные посягательства в три раза чаще совершаются против лиц, находящихся в состоянии глубокой депрессии.
– И что я могу сделать?
Он не спросил, что он может сделать. Он агрессивно дал понять, что не может ничего. А ведь мог.
– Для начала купите ей хорошую одежду. Помогайте ей. Следите за порядком. Говорите комплименты.
– Ну ладно, выпишется, и куплю, – решил Погодаев.
– Любите ее, в конце концов!
– Я ее и так люблю…
Я еще раз окинула взглядом перебинтованную, прикованную к постели фигуру. Слава Богу, она жива, прогноз на выздоровление хороший, и водитель попался порядочный – не бросил, даже денег дал. Можно закрывать дело.
Погодаевы на радостях даже вызвали мне такси, потому что отвозить меня в отделение не захотели – предпочли остаться с матерью семейства. Они еще что-то всучили мне в руки, когда я садилась в машину, но что это было, я смогла посмотреть только подъезжая к отделению. Подарок. Расписная шаль.
Меня разобрал смех. Так, заливаясь хохотом, я и выкарабкалась из такси – и обалдела.
Кого-кого, а Олю и Толяна я тут повстречать никак не ожидала!
– Мне Тоха позвонил, рассказал, что да как, – пояснил байкер. На его широком добродушном лице застыло какое-то трагическое недоумение. – Тоня, ты, это самое… Ну ты же не думаешь, что это правда!
– Конечно, нет, – заверила я.
– А мы теперь знаем, что нет, – радостно вклинилась Оля, помахав какой-то бумажкой.
– Это чего такое?
– А мы твою Тоненьку забрали и к маме отвели! – гордо приосанилась моя подруга. – Анатолий отвез.
«К маме» – это к Марианне Бархатовой, а Марианна, помимо того, что хочет наклонить Олю к гетеросексуальному образу жизни, еще и очень хороший врач-гинеколог.
– Так вы ее обследовали?
– Ну конечно. Надо же выручать корефана, – усмехнулся Анатолий.
Так. А с этой бумажкой уже можно играть в опасную игру вдвоем.
Однако Игоря вмешательство доброхотов отнюдь не обрадовало.
– Вы в эту филькину грамоту можете что-нибудь завернуть, – нагло заявил он. – Она силы не имеет!
– Погоди, Игорь, – вмешалась я. – Как не имеет? Ты сам должен был назначить медицинскую экспертизу! Ведь речь идет об изнасиловании моей дочери!
– Речь идет о развратных действиях, – сквозь зубы процедил Игорь.
– Все равно! Приобщи эту справку к делу!
– Тоня, я тебя не понимаю. Твой муженек издевается над твоим ребенком, а тебе и горя мало? Ты его защищаешь? Что, влюбленные бабы все одинаковы – чокнутые самки?!
Я сжала кулаки, готовая ответить со всей дури, но Толян, молчавший все это время, заговорил. Его раскатистый бас гулко отдался под потолком. И тут как-то сразу все заметили, что сложением Тохин друг напоминает четырехстворчатый шкаф, ростом не меньше чем метр девяносто, двигается легко, как экскаватор, и настроен вовсе не благодушно. Игорь даже опасливо отодвинулся.
– Это ты думаешь, что издевается. А если не издевается? Если его оклеветали? Тоня просто не знает, как ее бывший муж терроризировал и То… в смысле, Корчагина, и ее мать, и еще свою мать на них науськивал. Да чего там, Корчагин попросту врезал этому паразиту, вот он ему и отомстил!
– Вы чего хотите, в деле разобраться или Антона посадить?
Это Оля. Она имеет привычку ставить вопрос ребром.
– Да чего тут разбираться?! – вспылил Игорь. – Насильники над детьми все, все до одного, все отрицают! И их жены как слепые! Вышла за этого на свою голову и еще защищает его!
– А за кого она должна была выйти? За вас, что ли? – ехидно возразила Оля.
О том, что Игорь делал мне предложение, я рассказала только Жене, но ведь у Жени от Оли нет секретов, а Оля чужие секреты хранить умеет, как бронированный сейф. И вот, секрет из сейфа вынут…
– Тоня, как ты могла быть настолько слепой? Этот тип хочет посадить твоего мужа из ревности!
– Да что вы себе позволяете? Выйдите из кабинета! – заревел Игорь. Толян, наоборот, еще и шагнул к нему, заставив попятиться, но крики привлекли к нам Скопина.
– Что происходит? – сухо осведомился он.
– Игорь, а когда ты допрашивал Тоненьку? – перебила я. – Ты же ее не допрашивал. Ты не назначил экспертизу, не привлек детского психолога. Даже гинекологический осмотр произведен третьими лицами по их инициативе, а ты обязан был это сделать.
– Точно, – поддержал меня и Сергей. – Я бы сразу это сделал, это же азы.
– А ты-то чего подпрягаешься, – окрысился на него Игорь, а Скопин произнес:
– Я так понимаю, Донников, с расследованием дела Корчагина ты не справился.
– Так ведь…
– Стоп. Шерстянкины очень настаивали, чтобы этим делом занимался именно ты.
– Они знали, на чем настаивать, – угрюмо заметила я.
– Я забираю у тебя это дело и передаю Кондачкову, – оборвал Скопин. – А тебе, Донников, выговор.
– Я на них в суд подам, – зло процедила я сквозь зубы. – За клевету.
– Это твое право, Туманова, – так же спокойно сказал наш начальник и ушел. Сергей принял злополучную справку из рук моих друзей, заодно допросил их об отношениях в нашей семье, с уважением покосился на меня, когда Анатолий сказал, что я охотно участвую в байкерских тусовках ради мужа, еще раз перечитал все и покачал головой. Затем напечатал постановление о назначении психологической экспертизы в отношении Тумановой А., 2003 года рождения, созвонился с Тери, прося прислать психолога, и с моей матерью.
– Боже, что скажет Нина Леонидовна, – усмехнулась я. – Сначала Оля, теперь мама…
– Это все на завтра, – пробормотал Серега.
Мы все почти не разговаривали и избегали смотреть друг на друга, пока не появился Коля Малушкин. Он пришел не один, а с Доротеей и Валерой. Вид у всех троих был виноватый.
– Антонина Павловна, он домой идти боится, – шепнула Доротея мне на ухо. – Родители…
– Ничего, я им сейчас позвоню, – я тут же набрала номер. Я тоже боялась идти домой. Боялась непременного разговора с мужем, с мамой, боялась того, как мы будем жить дальше. Правда, в первую очередь мне следовало бояться Малушкиных, которые буквально зарычали на меня по телефону.
– Да нашелся ваш сын, – заорала и я в ответ. – Здесь сидит, у меня.
– Почему у вас? Почему не дома?
– Потому что я должна оформить закрытие дела! – гордо рявкнула я, хотя оформила его еще утром.
Трое готов тихо сидели на стульях, о чем-то перешептываясь, я затеребила их:
– Расскажите, как там Дениска. Ну, Черная Роза…
– А к нему Санди приходила, – Валера поднял голову. – Ну, автор текстов из «Черной Сильфиды». Черная Роза, когда очнулся, так жалел, что с ней не познакомился, и она пришла еще раз. Он думал, она молодая. Все равно, говорит, мне так не жить. У нее в стихах есть что-то такое, будто она знает что-то, чего не знает никто. Она член Союза Писателей?
– Нет. Она академик, доктор наук, лауреат Нобелевской премии, – сказала я, наслаждаясь его реакцией.
– Нобелевской? По литературе?
– Нет. В области физики!
Троица так и выдохнула, глядя на меня расширенными глазами.
– Вот учитесь, – назидательно сказала я, – талантливый человек должен быть развит всесторонне.
– Физика, стихи… а дерется она как, – восторженно поддержал меня Клоун.
В их возрасте умение драться производит наибольшее впечатление…
– И мастер спорта по альпинизму. Кстати, она оплатила ему операцию.
– Он же не знает, – Валера хлопнул себя по лбу. – Он еще беспокоился, что его родителям придется в долги влезать! У него семья бедная, отец инвалид, и брат маленький, – объяснил он мне.
– А он не рассказал, с чего ему взбрело в голову прыгать с крыши, да еще с чужой девочкой?
– Мало, – после паузы произнесла Доротея. – Сказал, что девочка полезла туда, где нельзя. Это у него хобби такое, лазить по крышам, и он знал, что там опасно. А она шла, как сомнамбула. Вот он и испугался за нее, и полез ее спасать. А потом увидел, что там страшно. И все, сказал, не хочу вспоминать…
– А при чем тут «Билайн»?
Все трое дружно пожали плечами. Им он про «Билайн» не говорил.
И тут явились Малушкины.
– А, вот ты где, – без предисловия начала мамаша. – Ну, все, сынок, пойдем домой! Пойдем-пойдем, поговорим! Это ты, – она повернулась к съежившейся Доротее, – ты его похитила?
– Стоп-стоп, – я поднялась. – Ваш сын стал свидетелем преступления, и у него были веские основания опасаться за свою жизнь. Поэтому он и скрывался.
– Струсил, – папаша презрительно скривил рот. – Вот так, Ира. Мы вырастили труса!
– Э, нет. Я-то знаю, я дралась вместе с ним.
– Вы?! Вы дрались с ним?!
– Да. Нас было семеро, их – девятнадцать. Ваш сын был младшим из нас, он совершенно не умеет драться, однако он не убежал, не скрылся, а дрался вместе с нами. И в этот раз он не смылся, когда увидел, как убивают на его глазах человека, а вызвал милицию и «скорую». Какой же он трус?
– Стоп-стоп, – воскликнул и Олег, – так это ты добрый самаритянин? Что ж ты, Тоня, не сказала? Я бы его допросил! Это же ценнейшие показания! Ну-ка, мил человек, садись сюда…
– А мы? – вспухла Малушкина.
– А вы выйдите! Выйдите все посторонние, я закончу допрос и вас позову!
Малушкины вышли; помявшись, вышли и Валера с Доротеей. Им-то особенно не хотелось оказаться наедине с Малушкиными… Коля вздохнул.
– Я, наверное, действительно трус, – проговорил он.
Мы как-то не заметили, что в кабинете появилось еще одно постороннее лицо. Север. Он подошел и обнял мальчика.
– Спасибо тебе, – сказал он, посмотрел Коле в глаза и повторил: – Спасибо. За Леху.
Рабочий день, безумный день, заканчивался. Олег, наконец, отпустил Клоуна, он вышел к родителям. Малушкина все еще бушевала, уверяя, будто все готы – педофилы: «Вот и этот их, неизвестного пола, затащил девочку и сбросил с крыши!» То, что Черная Роза, наоборот, пытался ее спасти, ее не смущало. Но Сергей в ответ на предложение возбудить дело против Доротеи Серебряных за растление малолетнего Коленьки Малушкина только усмехнулся. Север заехал ко мне специально, чтобы сказать, что Леху сегодня выписывают. Здорово. Зайду к ним обязательно, решила я, надо будет гостинец какой купить.
Если бы я знала, что будет дальше, наверное, придумала бы что-нибудь. Попросила бы кого. Позвонила бы Тохе. Но у меня нет способностей Снегиревой или Тери. Поэтому я вышла из отделения, прошла какую-то часть дороги с Малушкиными. Старшая часть семьи уже немного успокоилась, только мать повторяла:
– Ну, хоть позвонить-то ты мог? Почему ты не позвонил?
– Я мобилку потерял, – виновато оправдывался Коля.
– Боже, она двести долларов стоила, – вздохнул отец. – Ну ладно, главное, что ты жив…
– Кажется, я вправе рассчитывать на бонус, – объявила я. – Коля! А ну, расскажи, где это ты нашел живого вампира?
Вопрос был не праздный. Что, если Колин вампир и наш маньяк одно и то же лицо?
– А это не вампир, а вампирша, – откликнулся Коля. – Она живет на Малоохтинском кладбище. В землянке. Говорят, она ее вырыла на месте какой-то могилы, а прежнего жильца выселять посовестилась. Так и живет в землянке со скелетом. Она сумасшедшая, шизофреничка.
– Шизофреничка – это я понимаю, но вампирша?
– Вампирша и есть. Кровь у людей сосет. Женщин вроде не трогает, а мужика может до смерти замучить. И что с нее возьмешь, она же того…
– И это теперь твои друзья? – возмутились оба родителя.
– Не, вы что… Мои друзья хорошие. А эту мы все боимся.
Между прочим, что-то похожее я слыхала от Вовки Седых, который Чарли. Якобы у них даже было что-то вроде инициации – контакт с кладбищенской сумасшедшей. Чарли рассказывал, как поднес ей стакан собственной крови, она вежливо поблагодарила и попросила еще. Впечатления безумной она не производила – наоборот, приятная, интеллигентная женщина. Ну, скелет в землянке… вкусы у всех разные. Чарли нацедил еще, и еще, и еще… На его счастье, одна из их компании, некая Янка-химозница, имеет медицинское образование, так что сумела перебинтовать шею с надрезом на сонной артерии (к слову, Чарли так и не вспомнил, кто и когда его сделал) и, кое-как приведя дружка в чувство, организовать транспортировку его домой. Так что малоохтинская вампирша существо реальное.
Реальное, но неприятное. Заняться бы ей. Может быть, кто-то из моих потеряшек на ее совести.
Попрощавшись с Малушкиными, я заторопилась за Тоненькой.
Что-то меня кольнуло под ложечкой. Но что? Я заметила красную машину неподалеку. Дима, что ли? – нет, что ему здесь делать. После того, что он выкинул с Тохой и с этим ложным обвинением, ему лучше всего держаться от меня как можно дальше. Я зашла в садик, красная машина вырулила и проехала мимо меня. Конечно, не Дима. Хотя машина похожа. Жаль, номер не заметила и водителя не рассмотрела – стекла тонированные. Наверное, у меня уже крыша едет. Слишком уж много эмоций у меня вызывает все связанное с Димой. Он-то заслужил все скверные мысли на его счет, но…
Я чихнула. Не в первый раз, я уже начала привыкать к моему состоянию, но Нина Леонидовна мигом заметила и велела мне выйти из садика, а Тоненьку она вывела.
– Мама, а тетя Оля меня к тете доктору водила, – тут же затараторила дочь. – Я к такому доктору еще не ходила! Она меня смотрела везде, и попу, и животик… У нее голова сидонутая.
– Это какая?
– Ну, в ней сидит рыбий скелет, который подсказывает ей умные мысли, например, как создать нейротоксины для белка!
Минуты три я думала, что имеется в виду. Наконец, пришла к выводу, что «Дискавери» для детского ума не предпочтительнее, чем «Мультимания». В мультиках хоть нет про нейротоксины.
Летящую на нас красную машину я увидела слишком поздно. Она неслась на такой скорости, что увильнуть от нее было уже невозможно, и все, что я сумела сделать, – отбросить подальше Тоненьку. На меня налетело, подбросило, перевернуло, все во мне сплющилось и поднялось дикой болью, я упала…
Лица, лица, лица… толпа… молча стоят, скалятся, ждут, когда же я стану одной из них. Белые. Мертвые. Тени. А ряды их смыкаются, оттесняя от меня живых, не дают дышать, и застывшие улыбки манят: «Давай, скорее, становись одной из нас!» И я не могу сопротивляться, и знаю: помощь не придет…
Пришла.
Блестя обнаженными мечами, в толпу врезались тамплиеры, толкая и оттесняя мертвецов от меня.
Все верно. Кому же, как не рыцарям-монахам, разгонять призраков и всякую нежить?
Несколько секунд мое сознание пыталось спорить с подсознанием, уверяя, что такого не может быть. И живых мертвецов не бывает, и тамплиеров (если говорить о реальных, а не таких, как Петька) уже давно нет на свете, и еще неизвестно, кто кого бы разогнал. Но, прояснившись, сознание сдалось.
Тамплиеры действительно сидели рядом со мной. Причем были это именно Петька Сидоров и еще один парень, чуть постарше, немного знакомый. Я припомнила, напрягшись, даже имя: брат Кирилл.
С другой стороны обнаружился легкий на помине Чарли, еще немного бледный и без привычного грима, без которого он, кстати, смотрелся симпатичнее, но веселый. Рядом с ним сидела девушка (судя по тому, что виднелось в вырезе майки со странным символом – не то сердце, не то перевернутая пентаграмма) с черными вьющимися волосами и накрашенная по полной программе. На шее у нее красовалось черное кожаное колье в виде проклепанного ошейника, а на сумке – большой значок с лицом, очень похожим на ее собственное. От оригинала оно отличалось только отсутствием затычки наушников в одном ушке. Я невольно вспомнила Олю и ее отчаянные попытки привить мне любовь к «тяжелому металлу». Символ на майке звался «хартограмма», лицо на значке принадлежало парню по имени Вилле Вало, исполняющему приятным баритоном довольно мелодичные (для этого стиля) баллады, и по всему было видно, что девушка и есть Янка-химозница, о которой с такой благодарностью отзывался Чарли. Янка не просто сидела, а занималась привычным делом оказания медицинской помощи – прикладывала какую-то мокрую тряпочку к моему ободранному и нещадно саднящему плечу.
– Да, – послышался еще один, приятный, женский, интеллигентский голос. Говорящая стояла у меня за головой, а извернуться и посмотреть на нее я не могла, очень уж болело все внутри. – Марион Мельвиль серьезный ученый, а Брэдбери хороший писатель, но зачем же читать их на ночь одновременно?
Можно было бы возразить, что я на ночь читаю не больше одной книги… Но меня больше заинтересовало другое. Содержание своих бредовых видений я еще не успела озвучить. Значит…?
Женщина обошла кругом и, склонив голову, с улыбкой смотрела на меня. Улыбка показалась мне очень нехорошей. Почти так же улыбалась Маша.
Лицо ее, несомненно, было очень красивым, но каким-то нерусским. Узкое, обрамленное длинными седоватыми черными волосами, с тонкими приподнятыми бровями, тонким, с легкой горбинкой носом и округлыми губами. Высокие скулы впалых щек. Большие, темные глаза, и странный взгляд в одну точку. И невозможно понять, сколько же ей лет. Не старая, но и не молодая… Однако что действительно впечатляло, так это ее наряд! Длинная, прозрачная развевающаяся юбка с обтрепанным донельзя подолом, под ней – джинсы-капри в обтяжку, солдатские шнурованные ботинки. Массивный кулон из черненого серебра с каким-то неизвестным символом, длинные бирюзовые бусы и еще одни бусы, крупные, из неправильных кусков коралла. А вместо блузы черно-желтое полосатое пончо из какого-то не вполне одежного материала, вроде брезента. Она протянула по направлению ко мне унизанную разношерстными, как и весь костюм, украшениями, узкую, красивую руку с узловатыми от артрита пальцами.
– Где Тоненька? – спросила я непослушным языком.
– Этот, на машине, увез. Да вы не волнуйтесь, Санди и ее команда за ними, – заверили меня тамплиеры. – А нас с вами оставили.
– А вы тут как оказались?
– А это Петруха, – улыбнулся Чарли. – Они же возле меня дежурили. Вот, когда меня выписали, он и говорит: сейчас Тоня должна свою дочку забирать, а мы на колесах, давайте за ними заедем. И Янку домой закинем. Так я и пересел к Кирюхе на мопед, а Петька для вас свой байк забил…
Мне чертовски повезло, причем дважды: с друзьями и с их идеями. Нет. Трижды. Я не разучилась мыслить и сопоставлять – Янку вычислила! Значит, вычислю и эту, в бусах. Тем более, что кое-какие наметки есть. Вырядилась она как настоящая шизофреничка, только они позволяют себе подобные причуды в одежде. Улыбочка у нее… ба, ну и зубы! Все до единого конические, прямо-таки хищнические клыки. Рупь за сто, нарочно подпилила. Однако сверхспособности демонстрирует, причем с явным удовольствием. Сквозь забитые насморком ноздри пробились и запахи. От нее, к моему удивлению, не разило как от бомжихи или от человека, не понимающего необходимости ежедневных гигиенических процедур. Она пахла свежестью и хорошими духами, но была в этом запахе какая-то тяжелая нотка разрытой земли. Судя по всему, это и есть та самая кладбищенская вампирша. Почуяла, что здесь можно бесплатно нализаться? Ага, – подожди «до критических дней»!
– Я не люблю женской крови, – запротестовала вампирша. – Вот если бы мужчины…
– Вы ее не бойтесь, – вмешалась Янка. От плеча она перешла к локтю – не опасно, но болезненно… впрочем, судя по тому, как он оказался разбит, возможно, придется-таки идти к хирургу. – Она человек надежный. Если этот, на машине, вернется, он через нее не переступит.
– Он бы и так за ней не вернулся, – возразил Петя. – Санди там с семейством и еще какой-то парень в килте. Они ему покажут кузькину мать.
– А вдруг он от них смоется? Он же ее убить хотел, это как пить дать. А тут она, – Чарли кивнул на упыриху, которую неосторожно счел прирученной.
– Сторожевая смерть, – усмехнулась я. И тут меня осенило.
«Билайн»! Черно-желтая полоска. Вот о чем говорил Черная Роза!
– Гемма?
Санди написала, что прекрасная Гемма там, где ей и место, – на кладбище. Но она не уточнила, что Гемма мертва. Она и не мертва, если это можно назвать жизнью…
– Да? Играете или хотите чего-то лично от меня?
– Да, хочу. Я хочу знать, зачем вы хотели убить ту девочку и убили моего друга Дениса.
– Девочку? – в некотором замешательстве переспросила Гемма. – Я на детей не охочусь.
– Нет, охотитесь. Ваше пончо из «билайновского» тента видели на крыше.
– Я не хожу по крышам. Я не кошка, как ваша гуру Снегирева. Если хотите знать, я от своего кладбища далеко стараюсь не отходить, я не протяну долго без некротической энергии.
– Зомбизм-момбизм. Чепуха. Вы со своими гипнотическими способностями заманили на крышу ребенка, изрезали ее ножом, а когда Дениска вмешался, вы заставили его убежать и броситься с крыши. Но он забрал с собой девочку. И упасть постарался так, чтобы она упала на него. Так что она жива, и мы сделаем все, чтобы отправить вас в ваше реальное, заслуженное место – спецпсихбольницу.
Разоружить они меня не додумались, и это было к лучшему. Я достала пистолет и навела его на Гемму. Мое крестоносное воинство оживилось, перешептываясь насчет крестов, святой воды и прочего.
– Не надо святой воды! Она просто опасная сумасшедшая. Ей смирительная рубашка нужна, а не…
Перед глазами у меня все поплыло, но я сжала пистолет покрепче, не сдавая позиций.
– А могла, – заметил Чарли. – Ты на нее не воздействуй своими вампирскими штучками, я на мобильник все записал. Ты лучше расслабься, в больнице у тебя хоть скелета не будет.
Ребята поднялись и подошли к Гемме, всем своим видом демонстрируя правоохранительный энтузиазм. Но в это время послышалась сирена, и подъехала «скорая». Как оказалось – ко мне.
– Наконец-то! – напустилась на них Янка. – Что так долго, я вас полчаса назад вызвала!
– Что такое, девушка? – оборвал ее врач, вылезая из машины. – У нас на линии только одиннадцать машин из двадцати, скажите спасибо, что вообще приехали!
Травмы я получила незначительные, но врач припугнул меня тяжелым бронхитом и посулил, если немедля не займусь, воспаление легких. Замерили температуру – 38,3!
– Я вас довезу, – вызвался Петя.
Подлетели вослед «скорой» несколько мотоциклов. На одном из них восседала Санди с Тоненькой за спиной, на другом – Сашка и Роберт, третий оккупировали Гарри и Тери. Я заметила, что на Сашке и Роберте одинаковые футболки – с рисунком в виде кадра из «Ледникового периода-3»: два огромных завропода, сплетающие шеи в форме сердца. Недвусмысленно! С другой стороны подъехал Тоха.
– Тонь, ты как? Тоненька? Я, это… только успел… позвонили… – запыхавшись, бормотал он.
– Ты был у Маши, – поняла я.
– Не, – предложил Петя, – давайте Тоню к вам, а Тоненьку ко мне.
– Хорошо, что мы с ней прошли ритуал вызова, – хмуро бросила Санди.
– Я… погодите… Тери! У его дочери такие же сны, – торопясь, произнесла я.
– Знаю, Санди мне уже сказала. Я уже была у нее.
– Приезжаю, а тут повестка лежит, и лекарства. Лидия Ивановна сказала, Тоня была у Маши, купила, – объяснял Тоха. – Только с работой разобрался, помчался к Машке, а тут звонок… – он благодарно посмотрел на Петю. – Что хоть произошло-то? Мне Петя сказал только, что тебя сбило машиной…
– Тоненьку похитили, – доложила Сашка. – Этот урод на красной «Хонде». Сказал, будто она его дочь!
– Да, это был отец, – подтвердила Тоненька, перелезая за Петькину спину.
– Ох уж эти первые супруги, – пробормотала Санди, покосившись одним глазом на Тоху, вторым на Гемму. – Хоть бы вы все избавили нас от себя!
Из этого комментария я поняла, что Санди, как и Тоха, по-прежнему заботилась о чудовище, повисшем на ее шее мертвым грузом. Но Наталья хоть на людей не бросается.
Домой-то мы приехали. И я еще что-то помнила, и даже, кажется, что-то делала, но меня утрамбовали в постель, укрыли и оставили в покое. Даже Тоненька, проникшись моментом, угомонилась пораньше. И так я лежала, лежала… до самого вечера.
– А, пациент уже скорее жив, чем мертв, – услышала я над собой. Надо мной стоял Леха. Тоже скорее живой, но от мертвого отличавшийся ненамного: худущий, бледный, с рукой на перевязи и заклеенными ссадинами на лице.
– Здорово! А я еще навестить тебя собиралась…
– А получилось, что я тебя навестил, – Леха сел возле меня на стул.
– Как Дашка? – спросила я, а он одновременно спросил: – Как Тоненька?
Мы немного поболтали, когда явилась Оля.
– Привет! Привет, Леша, – воскликнула она. Леха отошел, якобы за чаем, а Оля наклонилась ко мне и прошептала: – Тоня, у меня тут такое! Я Женьке сказать не могу, она волноваться будет. И ты не говори ей, ладно? Тери меня почти вылечила. И я нашла то самое место! Слышишь?
– Слышу. И ты там была?
– Была. Не одна, а с этой… чудная такая… Вега?
– Гемма?!
– Во, она! Мы нашли тот дом. Гемма на нем поставила крестик. Потом адрес записали и дали Олегу, который из милиции. Слушай, а кто она?
– Она? Больная.
Секунду я раздумывала, как это Тери сумела припахать Гемму к общественно полезной работе, да еще доверила ей Олю. Хотя… Тери умеет быть убедительной. Но тут снова хлопнула дверь, а Леха принес чашки, и вернулся за кухню еще за одной.
– Ба, ба, ба! Сказ о том, как Тонька Мак-Лапоть кукушку до суицида довела! – завопила Женька. Ее послушать, так я все время лезу на рожон и воображаю, будто у меня в животе зашита сотня жизней. Через несколько минут за чашками довелось бежать уже ей – приехали Толян и Ида. Мы сидели и болтали, вернее, болтали в основном мои гости, а мне разговаривать почти не хотелось
– Дали мне во-от такой список, и чтоб я это все купила к учебному году, – возмущалась Ида, которой в этом году пришлось собирать старшего внука в первый класс. – А я им и говорю: я вам что, дочь ротвейлера?! Зачем ему в первом классе вот это, и это, и еще флэшка?!
– А меня в экспедицию включили, – похвасталась Оля. – В Италию, на Флегрейские Поля. Я ради нее даже соревнования решила задвинуть!
– А я та-акую картину начала, – протянула Женя, томно глянув на Олю; та хмыкнула.
– Ага. Гейнсборо в тампаксе.
– Тампакс в Гейнсборо, – поправила Женя, явно довольная высокой похвалой.
– Женька! Ты что, пейзажами занялась? Ну и ну, – поразилась я.
Толян был наиболее информативен. Он объяснил, что мне этого не рассказывали, чтобы меня лишний раз не расстраивать, ибо о том, что мой бывший муж козел, я знаю и так, а его новые проделки вряд ли могли меня заинтересовать. Оказалось, что Дима имел обыкновение обходить моих знакомых и рассказывать им обо мне и о Тохе чудовищные вещи.
– Мне он сказал, что ты спишь с Олей, – воскликнула Женя, хихикнув. – Я его, конечно, как послала… и тут приходит Оля!
– Во-во, – подхватила Ида. – А Оля с ним не церемонилась – как врезала ему! Она у нас маленькая, да удаленькая!
Их, по-моему, очень забавляло то, как лихо они давали отпор наглому клеветнику. А мне вот было совсем не весело. Я все это время, оказывается, жила как остров в океане ненависти. Но за что он меня так ненавидит? Ведь это он мне изменял, он меня часто оскорблял, не уважал. И нимало не огорчился, когда я подала на развод.
Заехал домой Тоха, очень довольный. Он гордо продемонстрировал мне постановления об отказе в возбуждении (что вызвало кучу не вполне пристойных шуток со стороны собравшихся) уголовных дел за отсутствием события преступлений. Конечно, Сергей, ас в расследовании половых преступлений, мгновенно установил, что никакого растления по отношению к Тоненьке не было, а «телесные повреждения», нанесенные Тохой Диме, вообще говоря, не стоили упоминания. Правда, Тоху все же привлекли к административной за мелкое хулиганство, но с учетом провокации со стороны потерпевшего мой муженек отделался небольшим штрафом.
– Меня другое беспокоит, – хмуро, внезапно посерьезнев, сказал Антон. – Эта особа, как там ее, Гемма… Она же тоже, похоже, из пациентов. Как Тери позволила ей ходить с Машей?
– Она из их числа. Люден. Восьмая раса, – объяснила я. – Я так понимаю, что именно Гемма умеет найти то место в их снах…
– Какое?
– Маша, по-видимому, стала свидетельницей преступления, и это и дало тот самый стресс, от которого у нее наступило резкое ухудшение. Все эти семь лет она пыталась вспомнить, что же она увидела. И вот…
– О Господи! А если она вспомнит что-нибудь такое, отчего у нее совсем ум за разум зайдет? – ахнула жалостливая Ида. – У нее какая болячка-то сейчас?
– Шизофрения, – усмехнулся муж.
– Вот бедняга, – вздохнул Толян, и все начали жалеть бедную Машу. Я спросила:
– Но почему ты нам не рассказал? Мы бы ее навещали. Может быть, домой бы забрали…
– Тоня! – неожиданно резко оборвал меня Антон. – Ее нельзя домой, понимаешь? Я ее держал дома, пока было можно. Она впадала в кататонию. Однажды – на проезжей части, другой раз – упала, головой ударилась. В третий раз у нее деньги украли, немного, но все-таки. С ней припадки случались. Раз она закатила концерт на уроке, учительницу до сердечного приступа довела, в другой раз на одноклассника набросилась. Напала на чужого ребенка прямо на улице. Сознание теряет. У нее во время таких обмороков давление падает до двадцати на пять, ей необходима срочная помощь, а как у нас «скорая» приезжает, ты вчера убедилась.
– Тери сказала, что ее можно поддерживать в относительно нормальном состоянии. Только совсем вылечить не получится, – тихо сказала Оля.
– Что ж поделаешь, – Тоха перевел дух. – Это наследственное. Ее мать сейчас вообще растение. Мне до Тери все врачи говорили, что ничего нельзя сделать, никакого улучшения.
– Тери – это чу-у-удо, – оптимистично выдохнул Леха. – Чудо с катаной!
Они еще немного посидели, разошлись, Тоха тоже умчался на работу. Я снова было задремала, но поспать как следует мне не дали: явилась Галина Ивановна.
– А, это вы? – боюсь, я не проявила достаточной любезности. – Что вам еще нужно?
– Я хочу знать, как моя внучка, – перебила она.
– А как я, вы узнать не хотите? Ваш сын нарочно сбил меня машиной и похитил Тоненьку. Ничего?
– Это было не нарочно…
– Нет, нарочно. А, это он вам сказал? Да? А с чего вы взяли, что мой муж ее растлевает, позвольте вас спросить? Это тоже его выдумки?
– Мой сын желал защитить свою дочь, – холодно отчеканила бывшая свекровь, и меня прорвало.
– От кого? От себя? Я что, мешала вам с ней видеться? Как только она заболеет, я, бывало, вам звоню, и что же? Вы разок придете с апельсинчиками, а Дима – ни разу! Как детский праздник в садике – тоже звоню. Вы хоть бы раз явились! Забрать ее из садика – кто соглашается? Женя, Оля, Толя, Ида, Леха, Петя, даже едва знакомая профессор Снегирева, только не родной отец! Кто водит ее в цирк, в зоопарк, в кукольный, в Крылатское на аттракционы? Кто ей кукол покупает? Молчите? То-то и оно, что мой муж, а не ваш сыночек! А ведь у него есть родная дочь, инвалид. И он ее содержит. Так он, получается, может заботиться и о родной дочке, и о падчерице, а ваш Дима никогда не удосужится позвонить и поинтересоваться, как у нее дела!
Галина поднялась и вышла, не говоря ни слова. У меня внутри все кипело от тяжелой, вязкой, как лава, ненависти. Я готова была выкрикнуть проклятие ей вслед, но что-то меня удержало.
От моих проклятий дела не раскроются.
Мама заглянула ко мне.
– Тоня, тебе с работы звонят. Подойдешь?
Я как могла резво сползла с кровати.
– Алло… а, Олежа? Приветик! Как дела!
– Тонька, подруга, ты не представляешь! – орал в трубку коллега, захлестнутый эмоциями по самые погоны. – Ты знаешь, что мы там нашли?
– Кто мы и где там? Не забывай, меня сегодня на работе не было…
– Мы – это я с оперативниками. А там – это там, где твои девочки видели во сне, и эта, вампириха, поставила свои крестики. Слушай, ну у тебя и агентура! Почему у меня мелкая уголовная сошка, а у тебя нобелевские лауреаты?
– Так ведь я же розыскные дела расследую, а не уголовные, – утешила я товарища. – Но Гемма не лауреат. У нее, как говорит Санди, бесплодная гениальность.
– Это я про Санди. Она же ее припахала. А то бы мы ее нагнули, как же! Она только с виду что-то соображает, на самом деле она чокнутая на всю голову. Слышишь, нашли второй тент.
– Какой?
– Билайновский. Если эта Гемма не убивала, а ее тент видели, значит, это другой. И нашли. В мусорном баке. Но на нем волосы этой девчонки, Виляковой.
– Какой? Которую Черная Роза с крыши стащил?
– Ага…
Олег совершенно забыл, что я не знаю, чего они там нарыли. Поэтому мне приходилось догадываться, о чем и о ком он говорит.
– И еще кое-какие следы, – заговорщицки хмыкнул мой друг.
– А что вы нашли в тех домах?
– Трупы, – веселье в голосе Олега угасло. – Мертвые девочки. Одна скелетированная, это более старая, которую Оля отметила. А вторая была в подвале, и ее мумифицировало. Повреждения видны. Точь-в-точь как у Волоховой. Так, слышишь, ее же не убили. Ее выпотрошили и оставили умирать. А?
– Сволочь, – с негодованием ответила я.
А как Маша и Наталья увидели, что делается в подвале? Странно. Надо бы поговорить с Тохой.
– А опознать трупы можно?
– Да можно, наверное… Слышишь, а где у тебя картотека? Дома?
– В правом нижнем ящике моего стола все висняки за последние десять лет. Мои плюс моего предшественника. Но скелетированной там, наверное, нет, ей лет четырнадцать…
– Значит, поищу и в архиве.
Вечером я разговаривала с мужем. Нам обоим нелегко дался этот разговор. Нет, темы насилия над Тоненькой мы почти не касались, мы ее закрыли. Меня интересовала Маша.
– Наталья… у нее все началось почти сразу после родов, – признался Антон. – Я ее и в санаторий возил, и лечил, и лекарства бегал ей покупал… Она два-три месяца подержится – и опять. А потом к нам пришлось переехать моей маме. Наталья начала бегать куда-то, суетиться и тащить Машу то в чужие подъезды, то в подвалы…
Все ясно.
Вот после одного из таких «побегов» Наталья полностью перестала осознавать окружающий мир. Какое-то время она еще шевелилась, иногда разговаривала сама с собой, куда-то порывалась идти, плакала и смеялась невпопад. А потом ушло и это. Она часами лежала тихо, как мертвая, или сидела в неестественной позе. А у Маши начались припадки.
Больничный мне, конечно, дали, но досиживать его до конца я не собиралась. Правда, на следующий день я решительно не в состоянии была куда-то двигаться, особенно потому что мама усиленно лечила меня своими припарками и прочими примочками. Она даже не звала меня к телефону, правда, передавая на словах то, что имели мне сказать друзья и коллеги. Правда, они сегодня несколько однообразны – желают мне скорейшего выздоровления, при этом умоляя не проявлять чудеса героизма и не рыпаться на работу…
И приснился мне дивный сон.
…Тихо-тихо шла по городу высокая, изящная женщина, наслаждаясь белизной летнего вечера. Большие близорукие глаза щурились на стрижей, свистевших в белесом небе, едва слышно постукивали каблуки. Она привыкла передвигаться почти бесшумно.
Красота этой женщины была особенной. Вроде бы и ничего уж такого впечатляющего – ну, тонкость, интеллигентность, но с ходу и не заметишь… но пройдешь несколько шагов по инерции, оглянешься, и ни на что, кроме нее, не смотришь уже, и не можешь насмотреться. Черные волосы собраны на затылке в узел, заколотый причудливыми металлическими украшениями. Простые синие джинсы, легкая трикотажная блузка с коротким рукавом, рукоять зонтика над плечом. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что «зонтик» как-то уж слишком тяжел, и женщине приходится все время наклонять противоположное плечо, чтобы сбалансировать вес. Если бы этот наблюдатель посмотрел женщине в спину, понял бы, что зонтик у нее остался дома. Однако наблюдатели в этот час в Питере все больше рассеянные, бродят с раскрытыми ртами, любуясь северными чудесами архитектуры, вот и женщиной этой так же рассеянно любовались – ее красота очень гармонировала с Питером и белой ночью. А она все шла, медленно и задумчиво, мимо домов, мимо набережной Фонтанки, мельком задержав взгляд на речной глади с белым прогулочным катером, мимо спорткомплекса…
Из спорткомплекса выходили люди. Женщина так же мельком махнула им рукой – она многих знала в лицо, хотя никогда с ними ни о чем не разговаривала. Вот вышел один, взрослый мужчина, с большой сумкой, за ним – трое мальчиков-подростков, еще двое молодых людей.
И еще трое.
Они помедлили, постояли на крыльце, проводили взглядами всех, кто вышел перед ним, не теряя женщину из виду. Убедились, что рядом никого нет.
Пошли…
Она свернула на тихую улицу, старинную и очень красивую, но лежащую в стороне от обычных туристских троп и оттого незаслуженно пустую. По-прежнему медленно, скользя взглядом по зданиям, она направлялась к еще более тихому проулку, а трое шли за ней, быстро настигая ее. Им было все равно, сколько шума производят их шаги – они почти не таились, зная по опыту, что женщина не начнет кричать, пока еще остается призрачная надежда избежать их ярости. Как правило, она, эта надежда, испаряется куда позже, чем следовало бы.
Женщина не собиралась кричать.
Она просто остановилась и все так же неторопливо обернулась. Только цена этой неторопливости была уже совсем не та, что ее недавним беспечно-медленным шагам. Будь эти трое способны расслышать вполне внятное предупреждение, они бы уже бежали со всех ног, откуда пришли, оценив и стремительную неторопливость, и хищное движение воина – разворот всем корпусом, в полной готовности. Но они полагались на число, на куски арматурных прутьев в руках, на все тот же опыт, позабыв, что опыт расправы с беззащитными и безоружными людьми здесь непригоден. И окружили ее, гадко ухмыляясь.
– Ой, смотрите, лесбияночка, – глумясь, хихикнул один. Второй подхватил пас.
– А мужчину мы попробовать не хотим?
– Ща попробуем! – радостно довершил третий. Женщина перебила их гогот:
– Не попробуете. У вас есть ровно пять секунд, чтобы извиниться и уйти.
– Чего-о? – и один из троицы, замахнувшись прутом, шагнул к ней. Узкая рука взметнулась, без особого усилия отвела прут в сторону и вывернула его из разлапистой мужской клешни. – Ах ты!
Этот крик послужил сигналом. Остальные двое, ругаясь, рванулись к женщине, пытаясь сбить ее с ног и достать прутом. Да только выученных кое-как приемов дзюдо не хватало, чтобы одолеть неожиданно верткую и сильную жертву. Впрочем, она уже не была жертвой. А через несколько секунд окончательно стала палачом. Из ножен за спиной нехорошим, мутным исчерна-зеленым высверком блеснула катана, сперва разрубая арматурные прутья, а затем – живую плоть, гася бешенство остервеневших агрессоров. Кровь брызнула, разлетаясь невероятно яркими, на глазах темнеющими каплями, один из парней по-заячьи, теряя весь кураж, завизжал от боли… Скоро все было кончено.
Тери, словно опомнившись, обвела взглядом картину побоища. Один из нападавших не шевелился, второй, всхлипывая, пытался зажать рану в боку, третий тихонько лежал в забытьи и стонал.
– Н-да, – резюмировала Тери и набрала на мобильнике номер вызова «скорой».
…Когда я очнулась, был уже яркий день. Правда, пока я умывалась, небо уже заволоклось и занудило моросящим дождем, но что-то во мне по-прежнему подтанцовывало, подпевало солнечным лучам. Мама хлопотала на кухне, готовя что-то вкусное. Я принюхалась: картофельные котлеты! То-то вкусны со сметанкой! С моим лишним весом об этом лучше не думать, но – сколько той жизни?
Звонок отвлек меня от соблазна. Впрочем, надолго ли?
– Тоня! Ты слышала? Я его нашел! Нашел! – орал, захлебываясь, Олег.
– Олежа, милый, я уже второй день не на работе, если ты заметил! Кого нашел? Ой, ладно, я сейчас приеду…
Я мельком бросила взгляд на часы. Ничего себе, выспалась. Одиннадцать. Тоненьку в садик отвез, конечно, Тоха…
– Куда ты приедешь? Куда? Ты еще на ногах не держишься…
– Мам, ну чего ты? Я уже почти в норме. И потом, я же не работать, а только съезжу и назад. Там Олег что-то нашел такое, полезное…
Мама насильно впихнула мне в рот какие-то средства от фармацевта Марии и прочих героев аптечной рекламы, до того приторные, что у меня свело скулы. Но я стоически вытерпела это измывательство, причесалась поаккуратнее, мазнула губы и вышла на улицу.
Джинсы на мне болтались. Вот это да! Мне болеть из рук вон полезно! И любимая полосатая футболка с синим бантом и вышитым якорем тоже как будто стала посвободнее. Прочь от мамы с ее вкусностями!
Когда я прибежала, за моим столом сидела Тери, щурилась, прихлебывая кофе из моей чашки, а Олег добросовестно ее допрашивал. Я поспела к самому началу.
– Имя?
– Ктерий Леахайр кэр Сигмари…. «кэр» пишется с маленькой буквы, остальное с большой.
– Национальность?
– Гиперборейка.
– Год рождения?
– 1949.
– Адрес?
Адрес Тери я знала, но все остальное мы все выслушали, даже не пытаясь скрыть любопытства. О том, почему Тери именует себя просто «Тери», выступая под таким именем даже на самых престижных всемирных психиатрических конгрессах, ходили разнообразнейшие домыслы. Да и возраст ее определить – задача не из легких. Не говоря уж о национальности! А ларчик-то просто открывался: попробуй даже не запомнить, а просто выговорить такое имя… бедная Тери. И как ее занесло в нашу расейскую реальность из мифологической Гипербореи?
Но эту тайну гиперборейка кэр Сингмари открывать нам не стала, хотя наверняка отлично слышала наши любопытные мыслишки, а Олег не нашел законного повода расспрашивать ее, ибо ведомое им уголовное дело касалось совершенно других событий.
Дальнейшие ответы на дальнейшие вопросы обнаружили странное явление. Оказывается, то, что мне снилось, происходило на самом деле. Вечером Тери действительно решила пройтись пешком после рабочего дня, она действительно шла мимо спортзала, действительно из спортзала вышли трое личностей, всем нам безусловно знакомых, по фамилии – Тери назвала фамилии – из числа спортсменов-дзюдоистов, все имели при себе арматурные прутья, все они пошли за ней и намеревались избить ее упомянутыми прутьями. Будучи поставленной перед необходимостью защищаться, Тери нанесла им несколько ранений самурайским мечом «катана» (номер разрешения такой-то), в результате чего один из нападавших скончался, еще двое, разумеется, находятся в больнице, так как Тери их сама ранила – а за нанесенные ей раны она ручается, сама и «скорую» вызвала. Но куда именно их отвезли, она не знает.
– Это просто установить, – заверил Олег.
Васильев по его поручению уже успел раздобыть фотографии всех спортсменов, занимавшихся в нашем спорткомплексе. Был там и снимок почившего Короткова, и портреты тренеров, и наши с Давлетовым. Мою и другие женские фотографии Усольцев отсортировал, а мужские аккуратно разложил на столе и выпрямился.
– Вот, сейчас придут эти, блин, как их… Поляшов и этот хайлендер из Оксфорда. Понятых бы…
Он уже собрался было вызвать Васильева и поручить ему привести парочку людей с улицы в качестве понятых (Васильев хорошо справляется с таким делом – знает, кого можно заставить послужить родной милиции), но все разрешилось неожиданно просто. Роберта привезла на мотоцикле Сашка, а Леху – верный Север. Им живо объяснили суть их обязанностей, и оба, притихнув от осознания торжественности момента, начали усердно «выполнять».
Роберт, щурясь от старания, выбрал из всего народонаселения нашего спорткомплекса четыре снимка и с неизменной радостной улыбочкой протянул их следователю.
– Уверены? Понятые, распишитесь…
Леха выбрал троих. Оно и понятно: Коротков ко времени его избиения уже лежал в могиле.
– Малушкин тоже их опознал, правда, не совсем уверенно, да и неудивительно, – заговорщицки сообщил мне Олег. – А, стоп! Понятые, ваши документики. Пожалуйста…
– А мне есть идентификейция Ю Кей или есть вид на жизин? – лучезарно поинтересовался МакБерл.
– У вас есть вид на жительство? – изумился Олег.
– О йе! Я есть буду ситизен Россия! – обрадовал нас надежда мировой физики.
– Да, – подтвердила Сашка. – Мама берет его в «Далекую Радугу».
– Девочка, ты чего? – ахнул Сергей, отчетливо представив себе, наверное, насколько надо свихнуться, чтобы из благополучной Великобритании перебраться в Россию. – Вали к нему в этот его Эдинбург.
– О ноу, – возразил Роберт, – я хочу… здесь. Это мое место, понимать? Мое решил.
Решение-то его, но вся семья Снегиревых тут с ним солидарна. Они, как ни странно, горячие патриоты.
Север обнял, поддерживая, бледного Леху, и никто, даже Сергей, не посмел бросить на них косого взгляда. Сергей, по-моему, гомофоб только на словах, а на деле он относится к людям справедливо.
– Север Машкины работы смотрел, – шепнул мне Леха. – Говорит, талант есть, надо работать…
– Стоп, а он знает, что она…
– Знает, конечно. Но Тери же обещала ее привести к знаменателю…
Мне по-прежнему хотелось танцевать. Но очень было любопытно, кого или что там нашел Олег.
Олег не спешил удовлетворять мое любопытство. Сначала он заставил Чердынцева обзванивать все травматологии, выясняя, куда привезли двух молодых людей с резано-колотыми ранами от самурайского меча. На выражение лица доблестного оперативника стоило посмотреть, а за тем, как он выполнял распоряжение следователя, слабонервным лучше было не наблюдать. Впрочем, к моменту моего ухода из отделения он все-таки нашел место нового упокоения двух негодяев.
– Гражданка, э… – Олег прочитал то, что только что сам же и записал, потом прочитал еще раз, судорожно припоминая ударения, наконец, принял Соломоново решение. – Тери! Вы действовали в состоянии необходимой обороны, поэтому я отказываю в возбуждении уголовного дела против вас.
– Я в восхищении, – усмехнулась Тери. Даже с ее хладнокровием подобное известие не может не вызвать хоть каких-нибудь эмоций. «Отказано»! Она с яростью хрустнула всеми двенадцатью пальцами.
Но промолчала. Все-таки она профессор психологии. Ей достало сил даже вежливо попрощаться.
– Интеллигентная женщина, – с тоской прокомментировал Сергей. – Вот интеллигент, он и в Африке интеллигент. А у меня что? Убил бы этих, – зло добавил он, – поднять руку на такую красоту!
– А будь у нее внешность вроде моей, значит, можно и убить? – поддела я товарища.
– Да при чем здесь… нормальная у тебя внешность. А я против твоего мужа дело завел. За умышленное нанесение тяжких телесных – раз и за похищение ребенка – два.
– Постой, у меня не тяжкие. У меня средней тяжести. Я на больничном из-за бронхита…
– Ну, тогда переквалифицируем на покушение. Он тебя, между прочим, убить хотел. Сам признался. И эти, свидетели, подтверждают. Я только одного не могу понять. Они утверждают, что твоя дочь их позвала на помощь. А как? Мобилки у нее нет. В рельсу, что ли?
– Я не знаю, как ты это оформишь, но Санди учит Тоненьку телепатии, – пояснила я.
– А знаешь, Тоня, эти ваши телепатические штучки мне здорово помогли, – встрял Олег. – Помнишь, ты мне письмо Санди переслала? Она-то хотела тебе сказать, что никакие они не сверхчеловеки, а просто люди, у которых способностей больше, чем у других. Ну так, я вот стихи писать не умею… а Игорек умеет, и здорово. Все про любовь. И посвящения стоят: «Т.Т.», – он хитро прищурился на меня. – Но мне это письмо пригодилось. Я выяснил, где она лежала, где была эта профессор Аристова, и кто лежал вместе с ней. Ну, конечно, пришлось попотеть самому и заставить крутиться и потеть Васильева…
– Вот тебя Север не слышит, – фыркнул Сергей. – А то бы возбуди-ился…
Мы посмеялись.
– В общем, я взял на карандаш всех, кто тогда лежал с ними с диагнозом «шизофрения», – продолжал, отсмеявшись, Олег. – Ну, там кое-кто уже умер, некоторые еще живы, но их лучше не видеть, один стал бомжем – и его нашли, вид страшнее страшного, мерзость… я такой вони от живого человека уже давно не слышал. Живет на свалке. Ему уже лет восемьдесят, и все никак не отмучится, – мой коллега даже вздрогнул, припомнив ужасную картину физического и духовного распада. – Но это не важно. Еще упыриху эту нашли, с кладбища. Она сама пришла, сказала, что должна убедить тебя в том, что не убивала какого-то Дениса. Клялась, что ни у кого не выпивает столько, чтобы насмерть. О чем она, а?
– Да она же упыриха, – удивилась я. – В прямом смысле слова. Сосет кровь у мужиков.
– А-а, а я думал – это ей готы прозвище придумали, Вовочка этот… Короче, я для себя очертил группу таких, как Санди. Их было семь. Двоих мы знаем – Санди и Гемма-упыриха. Двое умерли. Одну я тоже нашел, приятная бабуся, развлекается тем, что подрабатывает литературным волом у нескольких известных детективных писателей. Красной икрой меня кормила с шоколадом…
– Это пять, – глухо отсчитала я.
– И еще двое. Женщина по имени Дарья Салтыкова, – он сделал эффектную паузу, – и мужчина. В записях Аристовой фигурирует под кодовым именем «Темный маг». Спасибо Тери, дала нам ее лабораторный журнал… но там все под кодовыми именами, не очень понятно, кто есть кто, пришлось сопоставлять с подлинными историями болезней.
– О Господи, когда же ты успел-то?
– Санди и Тери уже давно догадались, что это кто-то из них, и дали мне эти журналы. Но я, признаться, от них с ходу отмахнулся и журналы эти почитывал на ночь вместо беллетристики. Ты же у нас психологией увлекаешься? Во. Чем я хуже? Санди у Аристовой была «Сильфида», Гемма – просто Гемма, настоящее имя неизвестно. Салтыкова – «Принцесса». Эмоций там нет, но, по-моему, именно Темного мага и сама Аристова, и все остальные боялись и ненавидели.
– Ну, это ей не слишком помогло. Убила-то ее Гемма.
– Гемму она опасалась, потому что Гемма по-настоящему безумная. Ты ее соседа по дому не видела? Она его называет «Барон». Б-р-р-р, – содрогнулся Олег.
– А что это за Барон? – заинтересовался Сергей, отвернувшись от допрашиваемого.
– Скелет. Труп. Так что, сами понимаете, контингент… Но вдуматься: Сильфида, Гемма, Принцесса, Танцор, Читатель, Бирюза – и Темный маг! Так что Темный маг у меня на подозрении. Хотя и Принцесса эта тоже может быть не на горошине…
– Но ты говорил, что нашел его.
– Нашел. И тут мне опять-таки здорово помогли Санди и Гемма. Ты ее, видать, здорово уела, что она всячески пытается отмыться!
– Она достаточно убивала, чтобы брать на себя еще и чужие грехи, – сказала я.
– Да… Так вот, они вспомнили их. Гемма набросала их портреты – она хорошо рисует, Санди говорит, довольно похоже. Я попросил ее нарисовать еще кого-нибудь просто от фонаря, и мы это предъявили Оле, Машке и Волоховой.
– Ты что?! Маша – больная, у нее шизофрения, а Волохова только-только отошла от тяжелейшего невроза! Как ты мог им это показывать?
– Однако они опознали, – Олег лукаво покосился на меня.
– Кого? Темного мага?
– Не спеши. Тери же сказала, что это может быть и женщина. И я сказал, что Принцесса не всегда на горошине. Почему ты про Игоря не спросишь?
– Я на него зла, – честно ответила я. – За Тоху, и вообще. Ты чего от темы отклоняешься?
– А ты чего, правда не знаешь? Он застрелиться пытался. Да жив-жив, курилка, – Олег засмеялся, глядя на мое вытянувшееся лицо. – Слегка лоб оцарапал. Но переживает!
Я совсем расстроилась. Подумать только, когда Игорь мне сделал предложение, я решила, что это шутка. Да еще как сделал-то, – подсел ко мне и говорит: «Тонечка, и как тебе не надоест рыться по подвалам и шнырять по чердакам, да еще в психологию вникать? Не женское это дело, милиция. Вот вышла бы ты, как нормальная баба, замуж, сидела бы дома, пироги бы пекла, а вечером я бы тебе показал класс! Давай, выходи за меня!» Я, хихикая (ах, как остроумно!), попросила тайм-аут, и вдруг заехал на своем байке Тоха, вырвал меня из обеденного перерыва и отвез прямо в рагс – подавать заявление. Но Тоха никогда не умствовал насчет женской и не женской работы. И о пирогах не заикался. С него хватило и тех, что пекла Наталья. И он радостно прощал мне мои недостатки и терпел задержки после работы, потому что усматривал во всем этом признаки нормальности и здоровости. Он бы и стреляться не стал, – у него еще Маша на руках.
– Ладно. Вот блин… Так кого они там опознали?
– Мужика, – после недолгой паузы ответил Олег. – Темный маг не зря заработал такое прозвище. Волохова, правда, сказала, что знает, будто этот мужчина с ней как-то связан, но не знает, как. Маша сказала, что видела его в том подвале, куда ее водила мама, и он там кого-то ел, причем живьем. Кстати, на мумии действительно есть следы зубов. Оля отметила, что похожий на него тип кромсал человека ножом.
Ай да Тери! В рекордные сроки разблокировать такие воспоминания…
– Итак, ты его нашел. Но где он? Он же лег на дно, и…
– Стой, – прервал меня Олег. – Я тебе не сказал самого главного. Это он украл тент у «Билайна». Набросил на ребенка, но и это не важно. Важно то, что, когда он всадил нож в девочку, появился твой поэт и, не мудрствуя лукаво, врезал ему ногой в коленку. Так что у него сломана нога.
– Что? Это тебе Черная Роза сам сказал?
– Сам, сам. У него с передвижением проблемы, а соображает он нормально. Описал мне прием. Ну, я и сам в каратэ кое-что смыслю. Выбил он ему мениск. А знаешь, как ту девочку зовут?
– Как?
– Есения!
Ну и имечко. Что сейчас за мода пошла на дурацкие имена.
– Да, мы же мумию опознали, – вспомнил Олег. – Некто Евгения Воскобойникова.
Елена Волохова, Есения Вилякова, Евгения Воскобойникова.
– Есть подозрения, что и скелет удастся опознать. По пломбам, и там сережка валялась. Дешевенькая, но в деле же есть описание. Да, и босоножка. Четырнадцать лет назад пропала Екатерина Васина с такими же сережками-босоножками. Ну, и еще… Помнишь, ты рассказывала о таксисте, бывшем менте? Я его нашел по номеру. Спасибо, что записала, кстати. За семь лет до Васиной убили еще двух девочек, Елизавету Вукину и Елену Васильцову. Ну, я там еще пропавших в картотеке поискал…
– С инициалами Е.В. всех выписал, – продолжила я.
– Да. Несколько трупов из них нашли, и угадай, с какими повреждениями?
– Темный маг…
– Да. Я тут и ночевал, – похвастался Олег. – Анька все равно в командировке. Вот, а теперь Васильев ищет в травматологиях пациентов с выбитыми менисками. У него еще примета есть. – Он глянул на меня.
Я решительно не знала, о какой примете идет речь.
– Татуировка?
– Помилуй, это же не Снегирева.
– Может быть, это Шерстянкин?
– Ох, Тоня, я понимаю, что ты его резко не залюбила после позавчерашнего, но не до такой же…
– Стоп. Давлетов?
– А почему Давлетов?
– Он же знаток оружия.
– Как ты думаешь, Тоня, – вкрадчиво начал Олег, – наш друг Юра Давлетов может быть черным магом?
– Н-не знаю… С виду вроде порядочный. Тогда… э… провидица Мария?
– Это ты хватила лишку, – вдохнул Олег. – Ну, ладно. Но сначала… сейчас эксперты придут.
Он имел в виду, конечно, Гарри Снегирева и Ракуна. Они уже прибыли и почтительно ждали за дверью, пока я помогала Усольцеву разложить на столе разнообразные, порой весьма странной конфигурации, ножи и кинжалы, в том числе вакидзаси Давлетова и антиохийский нож, одолженный у Петьки. Наконец, их позвали. Гарри приступил первым.
– Это, – начал он, – антиохийский нож. Входил в снаряжение рыцаря-тамплиера. Думаю, это нашего друга Пети Сидорова, подарок моей мамы. Это вот – японский кинжал вакидзаси, парный к катане. Настоящий, старинный! Это – современный егерский охотничий нож Тульского оружейного завода, не является оружием, но режет будь здоров. Это – строго говоря, это меч, называется чинкуэда, Италия, век этак пятнадцатый…
Олег с видимым удовольствием выслушивал импровизированную экскурсию, время от времени уточняя у Гарри состояние и назначение того или иного клинка. Гарри скоро понял, чего от него хотят, отобрал наиболее острые ножи и отложил их в сторону. Затем выбрал из них те, что по ширине и конфигурации лезвия более всего подходили к ранам Лены Волоховой, снимки которых тоже лежали на столе Усольцева. Ни вакидзаси, ни чинкуэда, ни зазубренный егерский нож не могли бы их нанести.
– Ближе всего вот это, – Гарри поднял рукой в перчатке столовый нож, – и вот это.
– А это что?
– Это сувенирная имитация французского кинжала, но очень качественно выполненная из легированной стали и очень хорошо наточенная. По-хорошему, это может быть настоящим оружием.
– Вы что скажете? – повернулся Олег ко второму эксперту. Ракун стоял, беззащитно улыбаясь. Мне снова бросилось в глаза, что этот совсем юный человек где-то успел поседеть, а глаза у него были необыкновенно печальные, точно он пережил много горя и бед. И эта бледность… Может быть, он инвалид? Я за последнее время видела столько болезней и горестей человеческих, что эта мысль казалась мне самой подходящей и близкой к истине.
– Согласен. Это, по-моему, куплено в лавке моего отца. Он торгует сувенирным оружием и антиквариатом. Сам делает сувенирные имитации, хвастается, что их не отличить от подлинников. А это – обычный столовый нож.
– Теперь о ранах с зазубринами.
Гарри поднял еще один столовый нож и еще один охотничий.
– Это тоже имитация под старину. Такие в средние века использовались для свежевания туш.
Ракун кивнул, словно что-то помечая для себя.
– А кто-нибудь еще занимается имитациями старинного оружия, пригодными к применению?
– Да, конечно, – согласился юноша, болезненно поведя хилыми плечами. – Я, правда, мало знаком с этим бизнесом. Отец, наверное, знает… должен знать.
– Вы приведете отца, или лучше вызвать его повесткой?
– Лучше повесткой, – подумав, сказал Ракун. Он еще больше побледнел, и в глазах его появилась тень испуга. – Я не хочу, чтобы он знал…
– Что вы сотрудничаете с милицией? Гм…
– Он и так догадается, – возразил Гарри.
– Да уж… ума ему не занимать, – Ракун зябко передернулся.
– Вы что, боитесь вашего отца? – спросил Олег.
– Ну… он очень строгий, – виновато начал Ракун, но Гарри перебил его:
– Боимся. Даже я. Очень умный и очень жестокий человек. Не удивлюсь, если он прибьет его, – он кивнул бороденкой на товарища, – чтобы не совался куда не следует. Причем, что самое противное, без малейшего гнева. Он такой: по малейшему поводу выходит из себя и устраивает жуткие скандалы, но, если уж по-настоящему взбеленится, то с виду совершенно спокойный. Мы с ним раз столкнулись, когда я его поймал на том, что он пытается кому-то всучить новодел за старинный кинжал, и он с тех пор меня недолюбливает.
– Это еще мягко сказано, – усмехнулся Ракун. – Его кто раз заденет, он всю жизнь будет мстить.
– И мстя его будет ужасна, – оборвал его Олег. – Итак, Снегирев де Пейрак! Вы утверждаете, что раны были нанесены либо обычными столовыми ножами, сейчас запишу маркировку, либо сувенирными имитациями старинного оружия?
– Да. Очень похожая форма клинка, – Гарри удрученно развел руками.
– Полезно. К счастью, отпечатки пальцев… Эй, Васильев! Пальчики уже пришли?
– Ты снял отпечатки пальцев со всех этих ножей? – удивилась я.
– Да, а что? Я думал, что мы с экспертами будем их лапать. А они, вишь ты, додумались перчатки взять. Вот, на этом, рыцарском ножике: отпечатки некоего Сидорова, некоей Снегиревой и некоего Снегирева де Пейрака. Вот на вакидзаси: Давлетова и еще двух его коллег. Трех, но точно установить принадлежность еще одного отпечатка не удается. Вот на чинкуэде: реставратора, экскурсовода и неустановленного лица, потому что туристы не читают объявления «руками не трогать», а меч взят из музея.
– А вдруг это убийцы? – встрял Гарри. – Ну, те, неустановленные…
– Постой, ты же сказал, что раны нанесены не этими!
– Тьфу! Дурак, исправлюсь…
– А вот пальчики на этих клинках, что ты отобрал, идентифицированы все. Ну, ладно. Теперь ты, Косарев.
Ракун покорно подошел к столу. В его тщедушной фигурке явственно проступила обреченность. Неужели он знает, кто убийца? Я испытала острую жалость к слабому, забитому, задавленному суровым отцом парню. Вранье это, что человек сам выбирает свой жизненный путь. Что мог выбрать Андрюша Косарев, маленький печальный Ракун? Теперь мне казалось, что и страсть к оружию у него не своя, не искренняя. Просто отец решил, что сын будет продолжателем его дела, и хоть трава не расти.
И вообще, когда говорят, что человек «сам выбрал», «сам виноват», это снимает ответственность с тех, кто мешал, подталкивал, сбивал с толку, внушал и влиял. Само по себе ничего не бывает.
– Тут только обсидиановые, – тихо сказал юноша.
– Да. Экспертиза установила, что крупинки в ране были именно обсидиановые. А ты в них не разбираешься?
– Почему же, разбираюсь. У нас есть целый стенд, и еще каталогов куча, и редкие ножи тоже описаны. Меня, если честно, уже тошнит от ритуальных обсидиановых.
– У его папочки к ним страсть, – фыркнул Гарри.
– А у вас?
– У меня вообще отвращение к старинному оружию. Вот мама мне катану подарила. Настоящую. Ее ковали в Японии по старинной технологии, все такое. Можно было без проблем купить и старинную. Но мама знала, что по самурайскому обычаю новую катану надо напитать кровью, и самурай выходил и рубил первого встречного. Попадется животное – животное, попадется человек – тем хуже для него. И не захотела приносить в дом вещь с такой энергетикой. Наши катаны пока прошли только одно крещение – на соревнованиях. И победили! А это, – он брезгливо указал на черные клинки, – буквально исходит злом…
– Да. Я тоже так думаю. Только оно все время вокруг меня. Я сплю, ем, живу среди этого. А отцу все нипочем, ему бы только деньги. Думаете, ему правда все это интересно? Нет, у него в мозгу калькулятор – сколько он за это выручит…
Олег с интересом смотрел на Косарева, наконец, спохватился:
– Так, вернемся к ножам. Какой?
– Надо иззубренный, потому что в ране крупинки, – уверенно сказал Ракун, натягивая перчатку на руку и откладывая новенькие ножи. – Так, новоделы исключаем. Они все нарочито изогнутые. Это настоящий ритуальный нож. Вот, такой у отца тоже есть. Его любимый. Он его носит с собой наподобие талисмана.
– Вы можете с уверенностью его опознать?
– Ну, если у него нет копии… Я не люблю разглядывать отцовы талисманы, да он их не очень-то и показывает. Там в рукояти есть бирюза, морион и астерикс.
– И обеликс?
– Нет, это не шутка. Астерикс – это звездчатый сапфир. Магический камень.
– Этот?
Звездчатый сапфир – камень редкий и дорогой, и к тому же невероятной красоты, и я с понятным любопытством вытянула шею. Сергей заметил:
– А может быть, стоило бы действительно привлечь к экспертизе его папочку? Ну, неприятный дядька, не спорю. Уже видно, что неприятный. Так заплатили бы ему. Небось, больше знает…
– Это можно, – нерешительно ответил ему Ракун. – Только он сейчас болеет.
– Чем?
– Ну, не болеет, а ногу сломал.
– В ране Есении нашли осколок, – в никуда произнес Олег. Он достал из пакетика маленький черный треугольник и приложил к лезвию. Треугольничек точно совпал с одной из надщербин.
– Значит, хозяин этого ножа и есть убийца. А нож, конечно, тот самый – парный к отцовскому, – убежденно заявил Ракун. Когда он говорил о том, что знает, он преображался – куда и девалась его робость! Но стоило его перебить, и он весь точно сжимался.
– Так. А вы не знаете, зачем вашему отцу понадобился тент от фирменного лотка «Билайн»?
– «Билайн»? Нет. У нас есть тент. Мама говорит, что раньше они иногда выезжали на Ладогу. Но эти пикники давно прекратились…
– Понятые, – радостно позвал Олег. – Ну, кто… Тоня, и вы, гражданка, – обратился он к потерпевшей, сидевшей на опознании какой-то вещи у Сергея. – Будете понятыми? Засвидетельствуйте, пожалуйста…
Гражданке быстро объяснили, в чем дело, и она вслед за мной подписала протокол. Мы обе видели, что обломок из раны совпал с зазубриной лезвия.
Я вышла вместе с ребятами на улицу.
– Тоня, вы совсем больны, – испуганно заметил Гарри. – Вас подвезти?
– Поехали к нам, – решила я по недолгому размышлению. – Сейчас, позвоню Тохе, мы заберем Тоненьку и поедем. Я тоже на байке.
Кажется, Ракун больше всех обрадовался моему приглашению. Я исподтишка за ним наблюдала.
Тоненька была в новом платье. Правда, оно было не совсем новым, его купили Маше лет семь назад, но Маша его так ни разу и не надела, а Тоненька сегодня надела впервые. Красивое, с бантиками, нижней юбкой с оборочками, в нежный цветочек, и дочка в нем смотрелась как пышный и нежный цветочек.
– Мама, мама! – радостно закричал мой цветочек, подбегая ко мне. – А этот сволочь Вадик смотри, что сделал! Мое миленькое платьице порисовал! У, я бы его бомбой раздолбала!
Цветочек…
– Постираем, – пообещала я, про себя прощаясь с платьицем. Маркеры не отстирываются. И не было надежды, что длинный-длинный зигзаг ядовито-зеленого цвета сможет сойти за элемент бледно-розового цветочного рисунка. Ну, да мне оно «так» досталось… Все равно кАЗЗёл этот Вадик!
– Познакомьтесь, это моя дочь Тоня. Это Андрей, а это Гарри.
Молодые люди церемонно поклонились, знакомясь по всем правилам. Тоненька растерянно созерцала их. Я ей уже сто раз объясняла, как надо знакомиться, но тут сколько ни долби – все без толку.
Пока я забирала Тоненьку, парни о чем-то перешептывались, и, наконец, решили озвучить результат.
– Тоня, а почему милиция заинтересовалась его лавкой? – Гарри, более смелый, указал на Ракуна.
– С чего ты взял? – лениво отозвалась я.
– Как это с чего? Он, этот милиционер, спрашивал. Потом, когда мы рассказывали о старике Косареве, он с таким интересом выслушивал! Думаете, эта старая перечница может вывести на убийцу?
– Ты забыл, что я этим делом не занимаюсь.
– Вы? Да вы же… ну, может быть, и не занимаетесь, но в курсе.
Я покачала головой. Я все еще не понимала, как Олег вышел на Темного мага и почему так уверен, что Косарев-старший – это он и есть. Ведь в записках Аристовой фамилия Темного мага не фигурировала. Или Олег мне рассказал не все?
– Почему же «старая перечница»? Его отцу, наверное, лет пятьдесят, не больше…
– Нет, я поздний ребенок. И мама намного моложе, – объяснил Андрей. – Папа действительно старик, но очень… бодрый.
– И держит вас всех в кулаке, – завершил Гарри.
– А за что ты-то его так ненавидишь, Гарри?
– Это скорее он его ненавидит, – усмехнулся Андрей. – Я же говорил, что Гарри с ним спорил. Он вел себя тактично, но мой предок запах неподчинения улавливает за километр!
– Он просто помешан на контроле и управлении, – добавил Гарри. – Всякого, кого увидит, старается подавить. Ракун как-то пришел к нам. Сидим, кофеи гоняем. Вдруг звонок. «Квартира Снегиревых? Андрей у вас? Скажите ему, чтоб через пять минут вышел и шел домой!» Разве не перечница?
– Как же он в лавке торгует? Там же надо, наоборот, подстроиться под покупателя.
– А он там и не торгует, – Ракун зябко повел плечами. Ему будто все время было холодно. Я невзначай дотронулась до его руки, – тонкие белые пальцы и впрямь были ледяными, несмотря на теплую погоду. – Работает мама. Если честно, папа очень тяжелый человек. Маму он запугал. Да и мне с ним… непросто.
– Ракун, а твой интерес к оружию – это от него? Привил или заставил?
– Нет, – ответил за него Гарри. – Ракун у нас хочет доказать старикашке, что и он чего-то стоит. Вот и стал незаменимым в лавке специалистом по оружию. А так он в медицинский готовился.
– В общем, да, – после некоторой паузы подтвердил Андрей. – Отец же до пенсии тоже был врачом, и хорошим – хирургом. К нему благодарные пациенты долго приходили.
– А я слышал, что его в больнице, где он когда-то работал, прозвали Мясником.
– И это тоже, – Ракун хмыкнул. – Недовольных пациентов тоже хватало… А потом он заявил, что устал от ежедневной необходимости кого-то резать.
– И еще я слышал, что это было сказано после какого-то серьезного скандала…
– Да ну, Гарри. Скандал если и был, то не из-за собственно работы, а потому что папаша всегда был чем-то вроде Гобсека, Плюшкина, Скупого рыцаря и Каупервуда, вместе взятых. И борзые щенки…
Я быстро вычислила, что же мы читаем. Если имена Плюшкина и Гобсека давно стали нарицательными, то известную трилогию Драйзера читал далеко не каждый. Однако интеллектуал!
– Он и работу оставил-то потому, что в операционной много не заработаешь, даже с нынешним взяточничеством. Сбывать поддельные раритеты куда прибыльнее. Вы же не скажете об этом в милиции, правда? – обратился он ко мне.
– Да нет… Хотя он у тебя, конечно, мошенник… и домашний тиран.
– Ага! Мама его вампиром называет. За глаза – в глаза он и косого взгляда не стерпит.
Так-так. А я ломала голову, зачем приходил Давлетов. Наверняка он поделился с коллегой адресами всех оружейных лавок, где можно достать раритеты. Олег выяснил, кто из владельцев лавок имеет медицинское образование, кто подходит по возрасту – нашему «черному магу» должно быть уже немало лет. Но как он установил, что это и есть тот самый Темный маг, который лежал с Александрой Снегиревой в психбольнице? Неужели он затребовал документы из поликлиник на всех медиков-оружейников? А почему бы и нет, их не должно быть много. Я бы тоже так сделала.
Да и психологические характеристики тоже имеют значение. Умный, жестокий, скупой и алчный, помешан на контроле и управлении. Да, еще и мстительный.
– А я люблю «Школу вампиров»! – подняла голову Тоненька и порадовала нас прочувствованным исполнением песни из означенного мультфильма. Ракун с Гарри, как оказалось, тоже его смотрели и принялись ей подпевать.
– Так что мой любимый папа родной милиции вряд ли чем поможет, – подвел после песни итог Ракун. – Он покупателей почти не видит. Правда, частенько стоит за ширмой и исподтишка наблюдает, но это за мамой – чтобы слишком большие скидки постоянным клиентам не делала!
– А твоя мама может помочь?
– Она бы могла, только... отец ей не позволит. Знаете, я бы… ну, если тайком…
По-моему, и мать, и сын в этой семье нередко получали свои порции тумаков.
Однако вечер у нас прошел весело, Тоха был в ударе, и даже Тоненька (мама купила ей новую куклу) вела себя вполне прилично. Она не раз портила все приемы напрочь, залезая под стол, прыгая, бросая мяч в центр стола и вообще применяя все приемы и методы, за долгие годы существования человечества разработанные и апробированные детьми, чтобы сделать жизнь родителей невыносимой. Вплоть до того, что у нее мог внезапно расстроиться желудок, как по волшебству успокаивавшийся после ухода гостей… Под конец пришли Леха и Север с гитарой – по выражению Тохи, «задавить песняка».
Однако с утра жизнь, вчера весь день казавшаяся мне как солнышко, стала резко заволакиваться грозовыми тучами.
Во-первых, я вспомнила, что так и не поблагодарила, даже через Гарри, профессора Снегиреву и ее родных.
Во-вторых, я забыла про Диму. Я о нем всегда забываю в хорошем настроении, а зря.
В-третьих, около девяти позвонил Гарри и тревожно сказал:
– Тоня, у нас неприятности. Ракун вчера заночевал у меня, сегодня утром пришел домой, я его отвел, а у них там кошмар! Старая перечница в бешенстве. У него пропал тот самый обсидиановый кинжал, который мы вчера смотрели.
– Так это, наверное, никакая не пара, а он самый и есть…
– Ну да. Ракун возьми да и скажи: твоим кинжалом, папа, человека убили. Он ему: откуда ты знаешь? А Ракун: я был в милиции, мне там показывали похожий, я думал, что это парный к твоему. Старик сперва обругал его, а заодно и меня, как умел – а он умеет. Он такой: вроде бы ничего особенного и не говорит, но после его речи чувствуешь себя полным ничтожеством, уродом, и самое лучшее пойти и утопиться. Я, правда, не чувствую, ну так он меня терпеть не может. Короче, слово за слово, и Косарев-старший узнал, где его игрушка и кто ведет дело. Вы этого следователя Усольцева предупредите, а то он ему устроит…
– Спасибо тебе, Гарри. Да, еще: у Косаревых машина есть?
– Конечно, есть. Черный «ламборджини» позапрошлого года выпуска. Каков жулик, а?
– Хорош Гобсек, – согласилась я. – Ладно, звоню Олегу…
Я сделала именно то, что обещала, и Олег всполошился.
– Спасибки тебе, подружка! Ладно, сижу и не вылезаю. Ой… Анька…
– Придумаем что-нибудь, – заверила я. – Слушай, два вопроса. Первый: какая машина сбила Владимира Седых? И второй: свидетели нападения на Есению есть? Что говорят?
– Это уже три. Отвечаю: Седых сбила черная иномарка. Сбила и скрылась, пока не нашли. Это я знаю, потому что Донников вел. Это раз, а второе – Сенька шла с подружками, отошла от них купить себе мороженого, они ее ждали-ждали и не дождались. Уверяют, будто видели человека с «билайновским» тентом, но ничего более определенного. И третье, – в голосе его послышалась нотка хитроватого торжества. – Седых запомнил особую примету шофера, который его сбил.
– Какую?
– Это очень пожилой человек с глубокими вертикальными морщинами на щеках. Как будто их нарочно провели фломастером.
– Как у старшего Косарева?
– Именно что!
– Слушай, а как ты его вычислил? Искал тех, у кого есть старинное оружие, среди них – хирурга, а потом проверил его медицинские карточки?
– Типа того. И еще. Его видели там, где украли тент с лотка «Билайн». Девчонка, которая на лотке работает, его опознала.
– Ладно… а как там Игорь?
– Написал рапорт об увольнении.
– Чертовски жаль, что так получилось. Ну ладно, удачи!
Тоха уже был на работе. Но я все-таки, рискуя нарваться на выговор (на работе он работает, и очень напряженно), позвонила ему, объяснила ситуацию, а он записал адрес Ани.
Аня – это девушка Усольцева. Они встречаются уже почти год. Познакомила их я, за что Олег иногда высказывает мне благодарности. А еще это тетя Валеры-Пьеро. Телефон ее у меня тоже был, я созвонилась и с ней.
И только тогда я засобиралась в поликлинику, а заодно поблагодарить Санди.
Чтобы увидеться с ней, я всегда еду туда, куда приходит в голову. Не удивляйтесь. Она всегда именно там, куда я иду. Никакая она не Восьмая раса и не скачок эволюции, просто она – ходячее исключение из правил. Единственная в своем роде. И очень жаль – чем больше людей, подобных ей, тем…
Я прервала саму себя: окружающие, может быть, стали бы счастливее оттого, что рядом с ними такие, как профессор Снегирева, а вот каково было бы этим «таким»?
Больничный мне закрыли, хотя терапевт на все лады высказывала мне свое неодобрение. Я и сама чувствовала, что еще не здорова, да и на работу бежать не стоило – Спирина я нашла, Погодаеву нашла, Малушкин сам нашелся… а больше пропавших у меня не было. Но вдруг бы появились?
Я купила большой букет цветов, коробку конфет и бутылку хорошего вина, уложила это все в нарядный пакет с цветочками и направилась искать Снегиреву на… печально известное Малоохтинское кладбище.
На самом деле ничего особо знаменитого в нем нет. Заброшенный погост, где в течение двухсот лет хоронили иноверцев, еретиков, преступников и чернокнижников. Единственные его посетители – это «черные археологи» да самозваные сатанисты вроде Чарли, и они же распускают иногда жуткие слухи о якобы шатающихся по «Малоохтинке» призраках. И Гемма. Хотя она-то как раз не посетитель. Я подозреваю, что этот условно живой обитатель кладбища – основной прототип всех «призраков»… Логически объяснить, что делать уважаемому учебному, доктору, академику в таком месте, невозможно. Однако я заметила рядом с собой еще один мотоцикл – Сашка и Гарри. И очень обрадовалась.
– Привет! Гарри, как там Ракун?
– Да как… на букву «х», но не хорошо, – пояснил он. – Старый хмырь рвет и мечет. Меня пообещал прирезать. За дело, правда: я отошел от него в сторону, очень он злобой брызгал, и вперся не туда, куда думал, а нечаянно зашел в его кабинет. А там всякого оружия, и не новоделов – настоящих старинных ритуалок! Символика, и всякий антураж… Жаль, я разглядеть не успел, он за мной влетел и взашей меня вытолкал. Заодно из-за меня и Андрюхе досталось. Он, бедный, и так…
– Домашний вампир, – убежденно заявила Сашка. Нам приходилось орать, чтобы услышать друг друга через шлемы, к счастью, ехали мы не быстро и с глушителями. – Если бы у него не было такой покорной жены и сына, он бы уже сдох!
– Саш, Гарри… я вас даже поблагодарить не успела, – очухалась я. – Вы же Тоненьку спасли!
– А, не стоит. Мы ее спасли в основном от того, что этот идиот ее запихал в машину с неисправными тормозами. Он клялся, что не собирался вас сбивать. Все твердил, что вы отняли у него дочь. Мы-то знали, что это неправда, но он сам себе врет как сивый мерин, – вздохнула Сашка.
– Все равно спасибо, – выпалила я. Мы подъезжали.
Конечно, она была там. И в обществе будь помянутой не к ночи Геммы. Мы припарковали мотоциклы и направились к ним, довольно медленно – в основном из-за меня, потому что тяжелая сумка и букет мне здорово мешали. Санди повернула голову и помахала нам рукой.
– Роб охраняет Тери, – сообщила ей Сашка. – А то ее мамаши на кусочки разорвут. Один из тех, кого она отправила в больницу, ночью покинул сей мир.
– Юдоль печали, – рассеянно заметила Санди. – В ней было бы меньше печали, если бы последний из этой четверки тоже накрылся доской.
– Ну, давай, что принесла, – заторопила ее Гемма.
– Господи, что бы ты делала? – сокрушенно отозвалась Санди, доставая из пакета какие-то свертки. Мы в полном молчании воззрились на них и на Гемму. Та, не обращая на нас никакого внимания, жадно хватала принесенное. Разворачивала… В свертках оказалась еда. Бутерброды, жареные отбивные, копченое мясо. Рот у меня мгновенно наполнился слюной – я не завтракала. Гемма все так же жадно набивала принесенным собственный рот, явно не видя вокруг себя ничего, кроме сухомятки у Санди в руках.
– Санди, – тихо позвала я, – почему вы ее не отправите в психбольницу?
– Нельзя, – объяснила она. – Я ей не родственница, поэтому засадить ее в психушку не имею права. Участковый психиатр тоже не может госпитализировать без ее согласия, а она не хочет.
– Сидите сами в своей психушке, – пробубнила с набитым ртом Гемма.
– В советские времена ее туда закрывали регулярно. Но вот вы сейчас можете сказать, что она сумасшедшая? То-то и оно. Выпишут со стойкой ремиссией – а она через пару месяцев опять срывается. То в кататонию впадает, сидит в состоянии восковой гибкости. Я однажды прикола ради завязала ее узлом и развязала сама только тогда, когда у нее посинели конечности из-за пережатых сосудов, дня этак через четыре. Бывает и похуже… Еще корми ее. А то денег, которые она все-таки ухитряется украсть у честных граждан, хватает только на хлеб и воду.
– Ну и сидела бы себе на хлебе и воде, раз в больницу не хочет, – буркнула Сашка.
– Не могу. Я не выживу. Мне необходимо есть белок, – возразила ей Гемма, принимаясь за бутерброд с карбонадом и жестоко (сама того не зная) издеваясь надо мной.
– Как ты жила в лихие девяностые, когда мама сама не могла прокормить семью? – удивилась Сашка.
– Отчего же, могла, – отозвалась Санди. – Сняла со стены антикварный арбалет и оправилась в лес, на охоту. Потом муженек подарил мне «Моссберг» и собаку. Жаль старину Шимми, – она погрустнела.
– Твой муженек тебе сто раз предлагал деньги, а ты не взяла, – ворчливо прокомментировала Гемма. – Кто из нас двоих шизофреничка? Грязных денег ей не надо! Честная!
Я припомнила эту историю с мужем. В конце 70-х Санди получила приглашение на очередной всемирный конгресс, кажется, по проблеме «черных дыр» – она как раз начала ими заниматься в то время. Однако из СССР ее не выпускали: не замужем – может остаться на Западе. Хотя Санди бы это не пришло и в голову. А вот КГБ пришло. И тогда раздраженная ученая залетела в студенческое общежитие, выбрала там самого перспективного первокурсника и потащила его в загс, на ходу объясняя, что от него требуется. Впрочем, парень внакладе не остался: именно благодаря Санди он защитил кандидатскую… и в личной жизни его никто не ограничивал. Правда, одно время Санди жила в его квартире. Санди вспоминала историю своего брака (кстати сказать, так и не расторгнутого) с юмором. Но ее муж, невзирая на полнейшую фиктивность своего звания, по-видимому, испытывал к ней теплые чувства…
– А белка в лихие 90-е, – Гемма обернулась к Сашке, – мне хватало с лихвой. Свеженький, иногда еще теплый. Правда, мне так и не удалось уговорить их не закапывать…
Меня передернуло, и желание позавтракать резко пропало. Я поняла, о чем говорит вампирша.
– Тогда, наверное, в блокадном Ленинграде вам было как в белковом раю, – съязвил Гарри.
– Что ты, милок! Тот, что валялся под ногами, был ссохшийся и больной, такое никто есть не стал бы, – снисходительно ответила Гемма. – Приходилось охотиться на этих, коричневых – упитанных. У меня есть даже целая коллекция железных крестов и всякой дребедени, которую я с них снимала. Мы с бароном любим ее разглядывать время от времени.
Гемма, оказывается, в годы блокады убивала немецких солдат. Конечно, не из патриотизма, но все же это отчасти меня с ней примирило.
– Жри свой белок, – проворчала Санди.
– Ты меня ненавидишь, – резюмировала Гемма, уписывая котлету за обе щеки.
– Нет. Просто ты мне в тягость.
– Что ж не бросишь? Все еще любишь?
Это была провокация, но Санди равнодушно пожала плечами.
– Если я не доставлю тебе твой белок, ты начнешь нападать на людей. Только не ври мне, что ты их не высасываешь до смерти. Высасываешь. Или убиваешь, чтобы они не рассказали. Ты сумасшедшая, Гемма, лечить тебя почти бесполезно, а без лечения ты хуже чумы. Жри давай, надоела.
– Гемма, а почему вы здесь торчите? Вас пыталась вылечить убитая вами Аристова, другие врачи. А вы отталкиваете протянутую вам руку помощи и живете в землянке со скелетом.
– Да что вам дался мой барон, деточка? – светским тоном осведомилась Гемма. – Милейшее существо. Улыбчивый такой, добродушный, никогда со мной не спорит. Собеседник из него, правда, не ахти – уж очень молчалив. Но мне и без него интересных собеседников вдосталь, – она прищурилась на меня. – И подумать только, что его казнили за женоубийство, фальшивомонетничество и чернокнижие! Да, при жизни он был куда как похуже.
– Недостатки бывают только у живых, – тихо произнес Гарри.
– Это точно! – радостно повернулась к нему Гемма.
– Ты не подходи близко, а то сам окажешься в состоянии барона, – предостерегла Санди.
– Что ты! До такого состояния ему еще лежать и лежать, – запротестовала сумасшедшая, но Санди фыркнула: – Труп есть труп в любой стадии разложения. От того, что у него на костях что-то сохранилось, такой недостаток, как жизнь, не вернется.
– Так все-таки, почему вы здесь? – напомнила о себе я.
– Здесь я свободна!
– Высокопарная фигня! Чтобы быть свободным от совести и доброты, жить среди могил не обязательно, – возмутилась я.
– Тоня, с кем вы спорите. Мама не зря говорит, что ей тут самое место. По-моему, ей уже пора бы избавиться от недостатков, – брезгливо заметила Сашка. – Слушай, а логика ее тебе никого не напоминает, а, Гарри? Вот Ракун…
– Да. Вы же о нем хотели поговорить? – обратился ко мне Гарри.
– В самую точечку… Я, Саша, спорю не потому, что она может меня понять, а потому что разница между ее логикой и логикой некоторых с виду нормальных людей только количественная.
– Да, я об этом. Старый хмырь рад бы весь мир разложить по гробам, чтобы они улыбались и не противоречили. Но ему этого мало, надо еще, чтоб заискивали, – горячился Гарри.
– О ком это вы? – Санди взяла у меня букет и под локоток повела с кладбища, не утруждая себя прощанием с бывшей возлюбленной. Той было не до нас: она, чавкая, поглощала последний бутерброд.
– Санди, вы не помните человека по прозвищу Темный маг?
– Отчего же, помню. Мы с ним участвовали в проекте Аристовой. Засекреченный проект назывался «Сильфида». Она дала мне такой ник – считала меня самым талантливым из участников. Но из нас, если не считать меня и Гемму, жива только Бирюза. Принцесса вот недавно умерла. Жаль, хорошая была женщина, искусствовед. Действительно в родстве с Романовыми.
– Темный маг жив.
– Он не был жив в полном смысле слова даже тогда. Я его не любила. У него как будто черная дыра внутри – он буквально засасывал человека. Мерзкий тип. Мог бы стать хорошим врачом, но ненавидел пациентов. Мог бы стать хорошим специалистом по антиквариату, но ненавидел старину – что-то она в нем вызывала, какие-то воспоминания. Был гением, но, как и Гемма, бесплодным.
– Врачом? Врачом-хирургом? Мама! Тоня, да это ж Ракуна отец, – воскликнул Гарри.
– Он, он, – подхватила Сашка. – У меня от него такие же ощущения.
– С Танцором и Принцессой я дружила, с Бирюзой иногда поддерживаем отношения, Гемму – сами видели, с остальными – так, рады были случайной встрече, но не более. А вот от Темного мага мы все старались держаться подальше. Даже Гемма не такая тошнотворная, как он – когда молчит.
Я обернулась на фигуру в ярком полосатом черно-желтом пончо из краденого тента. Сегодня на ней была длинная, такая же обтрепанная, как прежняя, но другая юбка, поверх нее – не то сорочка, не то платье, и платок на голове, и яркие зеленые и коралловые бусы. На одной руке виднелась кожаная перчатка.
Что может быть тошнотворнее такой «свободы»!
– Может быть, вы перестанете называть свою подругу Аллочку людоедкой, – засмеялась Санди.
Я спохватилась и принялась ей объяснять, для чего разыскивала.
– Если конец интересует, так позвоните Сергею – он на работе…
Свалив сумку с цветами на Санди, я почувствовала себя уютнее. Для начала прошвырнулась по магазинам – шопинг сам по себе меня не интересует, но необходимых покупок от этого не убавляется, затем отправилась домой, занесла сумки, взвалила их на маму (а что, пусть разбирает, там для всей семьи) и действительно позвонила Сергею.
– Привет! Как там уголовное дело моего бывшего благоверного?
– Да ну его в жо… эээ… в железную будку! – нашелся коллега, в котором остатки хорошего воспитания с переменных успехом боролись со страстью к сквернословию. – Выехал на неисправной машине, хотел навестить дочь, нечаянно наехал на тебя, испугался, дочь забрал и уехал. И тут налетели какие-то ниндзя, избили, забрали девочку, самого приковали наручниками к рулю… Наручники, кстати, полубутафорские – из секс-шопа… Что ему шить, и не придумаю. Нет, слышишь, я ему все-таки пришью покушение на убийство. Что ты в нем нашла? Я такого идиота в жизни не видел!
Послушать Сергея, так каждый подозреваемый, не говоря уж об обвиняемых, у него – идиот, каких он отродясь не встречал. Может быть, Сережа искренне считает, что умный человек либо не нарушает закон, либо не попадается. Дима в молодости отличался сумрачной итальянской красотой и пылкими речами. Это уже потом, когда я расшибла себе лоб об его эгоизм, он перестал казаться мне красивым. Но и сейчас находятся дуры, которые с восторгом шепчутся: «Ах, какой красавец!». Лбов на его век хватит… это хорошего ничего женщине он не даст, а лоб расшибить – пожалуйста.
Я ткнула телевизор. Как раз шла программа городских новостей. То есть я намеревалась посмотреть «Нэшнл Джиографик», там была интересная передача про вулканы, но мама настояла.
Журналисты осадили Олега.
– Лесбиянка убила самурайским мечом двух молодых спортсменов, как вы это прокомментируете? – наседала на него молодая напористая девица. Но Олега никаким апломбом не смутишь.
– Я? То есть трое молодых негодяев, вооруженных арматурными прутьями, напали на уважаемую женщину, профессора, руководителя, кстати, центра психологической помощи пострадавшим от насилия, она в состоянии необходимой обороны зарубила двоих из них катаной, а я должен это комментировать? – оскорбился мой коллега. – Между прочим, эти лица, вернее, одно лицо, которое осталось из четверых, обвиняются в совершении еще ряда тягчайших преступлений, среди которых убийства, грабежи и изнасилования. Среди потерпевших, – он многозначительно поднял палец, – иностранец, молодой ученый из Великобритании.
К Олегу протолкалась какая-то женщина и закричала. Она кричала почти нечленораздельно, бессвязно, но все же мне удалось понять, что она – мать одного из убитых спортсменов. Вторая женщина протиснулась вслед за первой.
– Я мать несчастного парня, Дмитрия Елишкевича, которого убила эта… профессор! – гордо и скорбно заявила она. – И я требую призвать к ответу всех этих профессоров и руководителей, которые безнаказанно средь бела дня убивают и калечат наших детей!
– В смысле, тренера Константиныча? – прищурился на нее Олег.
– При чем тут тренер?
– Да потому что это он все время им внушал, что «голубых» надо убивать, что женщина не может противостоять мужчине, и еще много чего! Вот они и возомнили!
Перед телекамерой возникла свалка, и ведущий передачи поспешил сменить картинку. Я недоумевала. Константиныч, конечно, все время твердит, что «матеря портят сыновей». Ну, вот эти «матеря» не испортили. Их дети остались в первозданной, неиспорченной невинности – в двадцать лет, уверенные в своем праве отнимать чужие жизни, зло куражились, грабили, насиловали, убивали. Убивали тех, на кого указал им тренер. Я вспомнила тех, кого они пытались убить за последнее время. Алеша Поляшов, добрый, прекрасный врач. Легкомысленный журналист Максим Спирин. Талантливый молодой физик Роберт МакБерл, который решил остаться в России ради любимой. И Тери.
Последний из банды убийц, оставшийся в живых, некто Лев Ковалев, все еще находился в больнице, но уже давал показания. По его словам выходило, что его приятели били людей, а он только стоял на стреме. Правда, вещи Спирина нашлись именно у него. Ну, мало ли как можно стоять…
А их матери, переворачивая все, что перевернуть нельзя, кричали, что призовут Тери к ответу!
Я сильно закашлялась. Кашляла долго, так, что мама наконец забеспокоилась и прибежала ко мне, чтобы помочь. Кажется, она отвела меня в мою комнату, ахала и охала что-то, чего я уже не слышала… Может быть, она даже вызвала «скорую».
Не знаю.
Ничего не знаю…

Эпилог

– Ну, мать, ну ты даешь! – заорал Олег, входя в мою комнату.
– Да, Тоня, от тебя мы такого не ожидали, – вторил ему Сергей.
– Привет! Вы чего, правда решили, что я умираю? – удивилась я.
– А что ты от них хотела? – резонно возразил Тоха, сидевший рядом со мной у изголовья. – Кровь горлом, двусторонняя пневмония, температура сорок два…
– Не преувеличивай.
– Тебе карточку твою показать? Сорок два и одна десятая. Лидия Ивановна чуть инфаркт не получила. Мне пришлось взять отпуск на свой счет, чтобы вас всех опекать. Правда, девочки помогали, – он широким жестом указал на сияющую Иду, которая катила сервировочный столик с кофейными чашками и бутербродами.
Я мысленно застонала. Бутерброды имени Иды – это нечто! Сегодня она не стала изощряться в разнообразии, сделав всем одинаково: на хлеб положила лист салата «лолла-росса», на него – ломтик сыра «дорблю», а уж его художественно украсила земляничинами, кусками карбонада, которым меня тщетно соблазняла Гемма, мармеладом «лимонные дольки» и майонезом. И столик не наш, у нас нету. Но, отведав Идиного угощения, я убедилась, что оно вполне съедобно.
– И мальчики. Петя вот только утром лекарства тебе принес, – добавил муж.
…Темный маг Леонид Косарев оказал милиции отчаянное сопротивление и был застрелен при попытке к бегству. В ходе задержания был тяжело ранен младший сержант Чердынцев. Впрочем, жизнь сержантика уже вне опасности. В доме "Темного мага" нашли оборудование для отправления религиозных ритуалов, многочисленные фотоснимки жертв (некоторых удалось опознать), а также дневники с подробным описанием совершенных убийств. Судя по этим дневникам, убийца погубил около двадцати девочек-подростков. Уже ведется работа по обнаружению захоронений трупов. В этих дневниках также дается обоснование «магического значения» совершенных убийств. По предварительным данным судебно-психиатрической экспертизы, убийца, возможно, страдал шизофренией, в пользу чего говорит и его лечение в течение девяти лет в психбольнице им. Кащенко. Да и кто, кроме сумасшедшего, может на полном серьезе утверждать, что ему уже около ста пятидесяти лет, и что он открыл способ добиться бессмертия путем человеческих жертвоприношений?
Суд над Дмитрием Шерстянкиным, обвиняющимся в покушении на убийство бывшей жены, должен состояться через неделю. Вину свою Шерстянкин полностью признал, правда, уже дважды отказывался от своих слов. Свою дочь, разлуку с которой он, по его словам, так тяжело переживал, он даже не захотел увидеть.
А вот суд над Львом Ковалевым состоялся буквально намедни. В ходе судебного следствия обвиняемый изменил показания и заявил, что совершал преступления вследствие подстрекательства тренера Н.К. Д…лова. Суд, правда, установил, что никакого подстрекательства со стороны Д…лова не было, однако установил, что имели место, согласно многочисленным свидетельствам, неоднократные факты разжигания национальной розни и пропаганды ограничения прав человека. Поэтому вынес частное определение, согласно которому Д…лов должен быть освобожден от должности тренера с запретом на 3 года работать на должностях, связанных с воспитанием молодежи.
Говорят, что Санди Снегирева, когда Д…лов попытался умничать, по своему обыкновению, на тренировке по поводу убитых «питомцев», молча подошла к нему, размахнулась и от души врезала «наставнику» в челюсть. Судя по звуку – сломала. Оно и к лучшему: хоть какое-то время все отдохнут от его разглагольствований.
Я слушала все это и думала, что недостатки бывают не только у живых. Есть ведь огромное количество людей, живых телом, но совершенно мертвых душой. Как сказала Снегирева, труп, в какой бы стадии разложения он ни находился, все равно труп. Вот Константиныч – труп в стадии «прорехи на человечестве», так же, как и Ковалев, и Шерстянкин, как и старший Косарев…
Как и Гемма.
– У меня тоже есть новость, – тихо и грустно заметил Тоха.
– Какая?
– Наталья умерла.
Мы стали высказывать ему свои соболезнования, но он вздохнул:
– Вы просто не представляете, какой это был кошмар… приходить, видеть этот бесформенный кусок мяса, в который она превратилась… труп, хуже, чем труп! Наконец-то она отмучилась, бедная. А я, я тоже… наконец-то я от нее свободен!
– Теперь можно и своего ребенка завести, – жизнерадостно подхватила Ида. Тоха смутился.
– А, раз Тонька оклемалась, берите-ка вы Машку и езжайте завтра в Крылатское, – продолжала она. – Она же этажом выше, долго бежать не надо.
– Этажом выше? У Лехи?
– Скорее у Севера, – Тоха светло улыбнулся. – Говорит, что кличку «Мебиус» она заслужила. Тери ее каждый день лечит, лекарств ей вот прописала… ну да нам не привыкать.
Нам не привыкать. Есть, есть люди, для которых быть живым – это недостаток. Но я от этого недостатка в ближайшее время избавляться не собираюсь.