Цвет нежности

На Западной улице в доме номер 26 на шестом этаже живет Евгений Светлов со своей мамой. Когда Жене было 16 лет, он неудачно нырнул в жидкое, расплавленное небо и теперь передвигается с помощью инвалидной коляски. Уже четыре года большая трехкомнатная квартира, обставленная дорогой бабушкиной мебелью, служила будущему мужчине и молчаливой собеседницей, и самой болтливой кокеткой. Он знал, когда заветная половица должна скрипнуть, а когда обидчиво промолчать. И стены, одетые в тяжелые обои, и пыльные рамки с черно-белыми снимками, и старый скрипучий диван, и узорчатые ковры – все в квартире дышало прошлым и будущим, и, где-то между ними, терялось однотонное, немое настоящее. Сейчас Женя проснется, умоется холодной водой, откроет старый с блестящей ручкой холодильник, так, словно пожимает руку старому проверенному другу, и выпьет стакан холодного молока с теплыми блинчиками, которые приготовила мама перед тем, как уйти на работу. Потом подъедет к окну, и будет целовать проходящих мимо девушек. А ревнивое стекло, как всегда, радуется тому, что эти стройные и толстые, красавицы и уродки, пустышки и напичканные принципами соплячки не почувствуют его жарких поцелуев, что они, не долетая до них, растворяются в холодной прозрачности. А Женя будет сидеть красивый: с вьющимися каштановыми волосами, зелеными глазами, не целованными губами и ненавидеть девушек с не накрашенными губами. Он представлял, как его целует Она, как оставляет алый цвет на его щетине, на губах, его сердце начинает биться сильней, кричать, что НУЖНО ЖИТЬ! И вот, без единого следа от губной помады, Женя лежит на старом диване и смотрит на свое белое небо, которое кое-где засидели мухи. Он не будет включать искусственное солнце, он будет смотреть свое небо.
На Западной улице в доме номер 26 на седьмом этаже живет Лида. Сейчас она проснется и, совершенно нагая проведет свой день, затерявшийся в равнодушных стенах. Ее босые ноги будут ступать по красному облупившемуся полу, чтобы добраться до холодильника, в котором стоит стакан холодного молока, потом пройдут к печи, чтобы подогреть это молоко. Оно подгорит и оставит коричневый след на когда-то блестящем дне чашки. Этот маршрут давно изучен. Красивые ступни точно знают, куда нужно прикасаться. Потом тонкие руки будут делать ковер из черно-белых глаз, рук, ног, губ, лиц, тел, помещенных на белоснежные листы. И будут создавать новое тело, взгляд, поцелуй или шаг. Обнаженная Лида лежит на животе, осколки старой краски липнут к ее прекрасному телу, она бережно дает жизнь пустому листу, аккуратно высунув кончик языка, как это часто делают маленькие дети, и в этом месте алая помада теряет свой цвет.
Листы собраны, Лида начинает собираться на работу. Она одевает слишком откровенный наряд, но иначе нельзя: проститутки не могут иначе. Потом подходит к зеркалу и стирает случайную чистую каплю, которую проронила, когда рисовала, каплю, которая вырывалась из алых объятий. Помада бесстыдно закрасит оголившийся кусочек. Лида слишком суетливо собирается на работу: так же обнаженные ступни, почему-то на цыпочках, перепрыгивают через пуфик, чтобы добраться до трельяжа, потом бегут к шифоньеру, обратно, не касаясь оставленного на полу прозрачного шарфа к зеркалу. Скоро она тихо закроет дверь, и облупившийся пол облегченно вздохнет, а потом, осознав свое одиночество, станет скучать по обнаженному телу, как младенец, оторванный от груди матери.
А Женя так же лежит на диване, смотрит на потолок-небо и знает, что у него что-то отобрали, что чего-то хватает в придуманном небе. Он никогда не видел свою соседку проститутку, он не знал, кто живет над ним. Но каждый раз, когда она раздетая, с ярко накрашенными губами ходила по его небу, когда оно оставляло свои кусочки на ее теле, он ЧУВСТВОВАЛ… Чувствовал, что кто-то тоже видит его небо, осторожно ступает по нему. Знает ли Лида, что ее потрескавшаяся лужа для кого-то самое настоящее небо? Не знаю, но завтра она снова будет на цыпочках собираться на работу, и со слезами на глазах закрашивать пробивающуюся сквозь алый цвет нежность.