Тварь словесная

ТВАРЬ СЛОВЕСНАЯ

Он запустил глубоко пальцы в его густую старую, черно-смольную, с проседью, шерсть.
- Псина! Как поживаешь?
Хвост колотил по стенам тесной прихожей со страшной силой, поднимая пыль и шмотки шерсти из углов.

- Глаза! Глаза. Эти глаза будут предъявлены мне в аду! Завтра тебя убьют. А я, сука, ничего не могу с этим поделать! Я сдаю тебя, своего лучшего друга! Разум. Разум - это предательство в крови. Пойми, друг. Я разумен, поэтому предатель!

Ты видишь, ты мочишься под себя, ты воняешь, и на заду какой-то околтыш противный торчит. Ты на улицу уже не можешь выползти. Наверное, хорошо погулял за жизнь? Ты пожил, старый кобель?

А помнишь, как ты шотландку трахал. Собака! ... У меня такой породистой сучки и не было никогда! Я тебе вообще завидую! Стройненькая, худенькая, с остреньким носом, ушки торчком, шерстка нежная, пушистая. Где ты вообще ее нарыл, ухарец? Облажалась какая-нибудь хозяйка, или хозяин. Течку не усмотрели. Были, потом, наверное, серо-буро-малиновые щенята. Их, скорее всего, утопили. Ты грешник, брат! А может, сейчас уже аборты сукам научились делать?
Я помню, вы лежали рядом на передних лапах, как сфинксы, на летнем школьном крыльце. Смотрели вдаль неотрываясь, довольные, счастливые.
Полежали немного, а потом ты опять на нее запрыгнул, собака!
Я тогда бесился, хотел тебя домой загнать, чтобы своими делами, наконец, заняться. Куда там, ты на меня ноль внимания. Хвост трубой и наутек со своей рыжей бестией.
Плюнул. Ушел домой.
Помню, притащился ты ночью, видно жрать захотел. Видок у тебя еще тот был. Облезлый, помятый, воняющий. Интересно, на какие приключения ты тогда нарвался.
Ты же непородистый. Я тебя на старой Птичке за двадцать деревянных, еще советских, купил. По виду - ты был отменный немец. Лапы толстые, живчик, кусачая игрушка. Но до нужного размера так и не дотянул. Размер набрал, как у самки. Позорник. Я по книжке проверял. Видать согрешила твоя бабушка с приблудой какой-то.

А помнишь, как на пустыре мы повстречались с настоящим немцем? Ты, завидев его, поджал хвост и сделал большой круг по высокой траве. Обошел их и вернулся на тропинку.
Дед, хозяин настоящего матерого немца, даже цокнул языком. Покачал головой и сказал: - "Какой сэкун!". И на меня укоризненно посмотрел. Дескать, какой пес, такой и хозяин!
Да ладно, не обижайся. Ты уже немолодой был тогда. И просто разумно не хотел нарываться на неприятности. Если прется навстречу мудило крупное, то пусть и прется, и рычит. Вот какой ты умный у меня, просто взял и обошел.
Не бойся, не считаю тебя трусом. Я помню, как ты попал в окружение.
Трое бездомных крупняков окружили тебя рыча. Я растерялся и не знал, что делать. Не знал, как помочь тебе. Ты показал им такой оскал, такой звериный рык. Красавец! Я сам тебя испугался.
Самого смелого, приблизившегося, ты хватанул за бок. Тот заскулил и отодвинулся. Потом пошла катавасия. Ваши собачьи тела мелькали в клубке со страшной скоростью. Пыль, лязг, рев.
Ты выстоял. Они ушли не получив ничего, уроды. Несколько ран своих ты сам потом зализал. У них ран осталось больше. Я горжусь тобой.

Ты главное не бойся. Это небольно будет. Ты просто заснешь.
А потом будут бескрайние поля, солнце, голубое небо, много сочной зеленой травы и полно любящих шотландок.
Дорогой! Я вечно виноват перед тобой! Я отдал свои тридцать серебреников. И я опять пью пиво. Хотя и знаю, как ты этого не любишь.
Ты же помнишь? Я разумен. Поэтому предатель.
Я ушел жить в другое место, я бросил тебя, оставил "растениям". Растениям, которых посадил когда-то в землю, но плохо поливал потом. И из них выросли верблюжьи колючки.

Помню, как ты всех спас, еще щенком, от змей. Ущелье, Кавказ, буйная растительность. Черепахи, крабы, скалы, море. Гадов мы тогда не видели, благодаря тебе! Твой веселый щенячий лай трещал кустами вокруг поляны. Змеи все расползлись.
А помнишь пещеру там же? Помнишь, как не пускал меня в нее? Как ты был несчастен от того, что не мог мне вымолвить: - 'Не ходи туда! Ты можешь заблудиться и не вернуться!' Ты лаял и скулил, ты был очень напуган.
Твой хозяин все-таки заблудился. Не в той пещере. В другой. В которой тебя уже не было рядом. И теперь неизвестно, сможет ли он когда-нибудь найти выход. И у него не будет нити Ариадны в виде тебя.
Я опять ухожу, дружище! Теперь уже навсегда. Ты простишь меня когда-нибудь?

Глаза твои. Они будут предъявлены мне в аду...