Ленинградки

ЛЕНИНГРАДКИ


Далекий Ленинград и близкий моему сердцу Быстрый Исток. Это село – родина моих предков - находится на Алтае, очень далеко от Ленинграда. Что вас связывало между собой в те трудные годы военных лет? Это, прежде всего, война, - грозное трагическое событие, - сломавшая человеческие судьбы. Это люди, пережившие тяжёлые военные годы в тылу. Их с каждым прожитым послевоенным годом становиться всё меньше и меньше. Это память людская, которая связывает сейчас всех воедино. Пока живём – живёт и память о земляках, погибших на полях сражений за Ленинград. В судьбе людей – судьба страны.

И нашу семью Великая Отечественная война не обошла стороной, в корне изменив всю нашу жизнь. Она началась спустя месяц после моего дня рождения, война вошла в мою детскую память очень рано. Мы с мамой жили в селе Паутово. Мой папа, Иванов Павел Степанович, был на фронте, охранял восточную границу на лидере эскадренных миноносцев «Ташкент», который бороздил воды Тихого океана, защищая страну от японских захватчиков. Затем его отправили на западный фронт. Мы получали от него письма-треугольники. Это были строки, написанные им в короткие минуты отдыха.

Мама, Иванова Екатерина Михайловна, была первая девушка-трактористка, шофёр, комбайнёр в Быстроистокском районе, на Алтае. Перед началом Великой Отечественной войны заведовала нефтебазой в Паутово. По просьбе дедушки, мама решила вернуться в родное село, в Быстрый Исток. Я помню день отъезда из моего родного села, где я родилась и прожила свои первые неполные два года.

11 марта 1943 года на улице ещё лежал снег. Сквозь одежду пробирался холод. Мама села на телегу, посадила меня на колени, прижала к себе. Пожилой мужчина держал в руках вожжи, лошадь тянула телегу. Колёса поскрипывали, меня быстро укачало, я уснула. Проснулась, когда лошадь остановилась у дома, в котором жил мой дедушка.
Следующие два года моей жизни проходили в Быстром Истоке. Эти тяжёлые военные годы сопровождались постоянным холодом и голодом. Часто в доме не было еды, быстро среди зимы заканчивались дрова.

Мама устроилась работать в заготзерно, так как все машины были отправлены на фронт, и мама уже не работала здесь шофёром, как раньше. Она работала грузчиком. Здоровых мужчин из села отправили на фронт, поэтому женщины Быстрого Истока выполняли вместо них все трудоёмкие работы в колхозе и дома. Очень хорошо помню, как мы с дедом ждали весь день маму с работы. Он эту зиму присматривал за мной. На обед она не приходила, утром уходила на работу, а вечером возвращалась домой. Мама уходила на работу, не позавтракав, так как еды не было. И мы с дедом сидели весь день голодными. Мы были приезжими, заготовок на зиму не сделали, деньги мама за работу не получала. Помню, как в первый вечер, вернувшись с работы, мама принесла с собой небольшой узелок.

- Вот, сейчас сварю суп, - сказала она дедушке, быстро разожгла русскую печь, поставила чугунок с водой, перемыла содержимое узелка и высыпала всё в кипящую воду. Я стояла у печи и с нетерпением ждала ужина. Суп вылила мама из чугуна в большую чашку, из которой мы начали есть. Кроме супа на столе ничего не было. Вкус этого блюда остался для меня незабываемым на всю оставшуюся жизнь. Это была горячая вода, в которой плавали тонко обрезанные от картошки очистки - тоненькие картофельные шкурки. Я помню даже ощущение, которое было у меня в желудке после съеденного супа. Но живот был полон, есть уже не хотелось.

Вечером следующего дня она принесла в своей обуви горсть зёрен пшеницы. Высыпав их в чашку, она промыла зёрна, поставила варить в чугуне. Вкус сваренных зёрен пшеницы, плавающих в воде, был приятнее, чем сваренные картофельные очистки.
- Не глотай целыми зёрна! Разжёвывай их, Аля! – учила меня мама, как нужно есть. Мне шёл второй год, зубы у меня уже наросли. Потом в доме появилась мука, мама выменяла её на свою кофту. А вместе с мукой появилось у нас на долгое время новое блюдо – затируха.

Весной этого года, когда вода подошла близко к домам, что стояли за Истоком, мы с мамой переехали жить в дом по улице Ленина, к маминой подруге Ольге Бондаренко. Её муж был тоже на фронте, она жила одна в доме, в нём было две комнаты. Осенью этого же года в этом доме поселились ещё две женщины. Одна из них была молодая женщина, другая же была очень старенькая, сухонькая старушка. Это были мать и дочь - эвакуированные жительницы блокадного Ленинграда. Они жили в кухне, там стояли кровать, стол, табуретки. Старушка лежала целыми днями на кровати. Её дочь уходила утром на работу, а ночью спала на печи, которая тоже находилась в кухне. Как их звали, я не помню. Взрослые женщины называли их Ленинградками.

Утром мама, Ольга и Ленинградка уходили на работу, мы с бабушкой оставались дома. «Присмотрите за Алей! Покормите её в обед картошкой!» - просила мама пожилую женщину. И оставляла на столе две картофелины в «мундире». А мне она строго говорила, чтобы я не беспокоила бабушку, чтобы вела себя весь день хорошо. Я тихо играла в комнате, а пожилая Ленинградка лежала на кровати в кухне. В обед она поднималась, растапливала железную печь, нарезала на ломтики две картошки, которые поджаривала с двух сторон на железной печи, затем звала меня к себе, давала два больших ломтика. И это был наш обед. У них тоже не было еды, только люди принесли им немного картошки. Я уходила опять в комнату. Мы с ней не играли и не разговаривали.

Вечером, когда на улице темнело, я вставала у окна и ждала с работы маму. Сначала появлялась из-за поворота высокая, стройная фигура молодой Ленинградки. На ней была одета фуфайка, подпоясанная ремешком, и юбка. На ногах надеты подшитые валенки. На голове - фетровый лёгкий берет, хотя на улице лежал снег. Была зима, а платка у неё не было. Лёгкой походкой она шла к дому, в котором мы все вместе жили.

Лицо моё озарялось радостью, когда на улице Ленина из-за поворота появлялась мама. Она уже грузчиком не работала, потому что мешок с зерном свалил её с ног - закружилась голова от голода. Мешок придавил маму, поранил ногу. Мама ростом была метр пятьдесят сантиметров, а мешок был чуть меньше её. Она хромала, но на работу нужно было идти. Её поставили работать подсобной рабочей у печника – старика. Она быстро научилась класть печи и уже самостоятельно делала кладку новой печи для просушки зерна в заготзерно. Поэтому приходила с работы позднее всех, так как быстрее нужно было запустить печь в работу. И так было каждый день, без выходных.

Однажды в январе 1944 года Ленинградка вернулась с работы очень взволнованной и радостной. Уже с порога дома она закричала: « Мама, радость-то какая! Сняли блокаду с Ленинграда и теперь можно ехать домой!» И заискрились радостно глаза старушки, впервые за всё время жизни в этом доме появилась улыбка на её лице. Они оживлённо в кухне говорили о чём-то, мне не понятном. Когда мама и хозяйка дома пришли с работы домой, они тоже радовались хорошей новости.

- Я уволилась с работы, едем домой! – сказала молодая Ленинградка.
-Да куда Вы в зиму-то поедете!? Дождитесь весны, а то замёрзнете в дороге-то! – советовала мама.
- Нет. В Ленинград едем сейчас, не будем ждать весны.
И засобирались Ленинградки домой. На другой день дочь купила муку, соседка принесла чашку квашеной капусты. Они вместе с мамой сели за стол и лепили пельмени с капустой, чтобы еду в дорогу взять, затем вынесли их в сени на мороз.

К вечеру узелок с одеждой был собран, и завтра утром Ленинградкам нужно было бы уже уезжать из Быстрого Истока в Бийск, чтобы из Бийска на поезде ехать в Ленинград. Но вдруг поздним вечером умерла её мама. Наверное, сердце матери не выдержало столь радостного известия, как снятие блокады с родного города Ленинграда.
Приготовления к похоронам на следующий день проходили в кухне при закрытой двери, так что я не видела, что там происходило.

Пожилая Ленинградка была такая худенькая и легкая, что наспех сколоченный ящик с её телом на кладбище на санках отвезли одни женщины. Ещё и потому что мужчин не было, кто бы мог в этом оказать помощь. Могилу выкопали и закидали гроб землёй один старик (мой дедушка) и ещё безногий фронтовик. На поминки они не пришли. За поминальный стол сели пять человек, считая и меня. На столе лежали ложки, стояла всего одна большая тарелка, в которой лежали пельмени с капустой. Отварили часть тех пельменей, которые они приготовили, чтобы взять с собой в дорогу. Каждая из женщин за столом с грустью в голосе говорила поминальные слова, те, что говорят в таком случае, каждая упоминала Бога. Вот уже и рядом со мной сидевшая женщина сказала: «Царство небесное, светлая память рабе Божьей ….». Назвала имя умершей бабушки.

Я слушала её слова и думала, что и мне что-то нужно будет говорить про Бога. Я ведь тоже села за стол, поминать бабушку. А так как я не знала, что должна была сказать, посмотрев на тарелку с пельменями, печально произнесла: «Слава Богу, что бабушка умерла, хоть поедим пельменей!» Что тут началось после мной чистосердечно сказанных слов!? Мама хотела выгнать меня из-за стола. Спасибо женщинам, заступились. Прости меня, Господи! Блокаду Ленинграда сняли 27 января 1944 года, значит, мне шёл в то время третий год.

На другой день рано утром к дому подъехал возчик на санях, и Ленинградка уехала из села, оставив тело своей мамы покоиться на старом кладбище в Быстром Истоке. Трудные детские годы военных лет, что прошли в Быстром Истоке, навсегда остались в моей памяти. И каждый год 27 января в день снятия блокады с Ленинграда передо мной явственно всплывают незабываемые образы двух женщин, прибывших в Быстрый Исток из блокадного Ленинграда.

По разным данным, за время блокады погибло от 400 тысяч до 1,5 миллиона гражданского населения. Только 3 % из них – от бомбёжек и артобстрелов, остальные 97 % умерли от голода. Военная блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. Всего 900 дней.