ПАСТОР

Распластанный, будто распятый, лежал Иннокентий на полу, уткнувшись лицом в дубовый паркет.
Два часа оставалось до его пятидесятилетия. Была зима. За окном вьюжило. Свистящая поземка с пронзительным визгом впивалась в оконные рамы, судорожно дребезжали стекла. Фонило в дымоходе камина. С треском пылали сосновые паления, отражаясь кострищем в замороженных окнах.
С полчаса назад во всей округе на окраине большого города отключилось электричество. Набережная улица, где за высоченным кирпичным забором красовался двухэтажный особняк пастора Иннокентия, погрузилась во тьму декабрьской пред Рождественской ночи.
Языки пламени тускло освещали молитвенную комнату, где антикварные ходики из начала прошлого века десятикратным кукованием обозначили вечернее время.
Неистовые стоны зрелого мужчины, в сочетании с младенческими всхлипываниями, рыданиями могли привести в ужас даже самого закостенелого атеиста.
Дом был пуст. Накануне жена с тремя взрослыми сыновьями улетели в Калифорнию к родным на Рождественские каникулы.
Ее, Алены, не было рядом. Вчера они расстались до получения откровений Свыше.
Оба договорились взять пост. Оба ни на минуту не сомневались в чудесах Божьих, веровали, надеялись, ожидали.
Расстаться навсегда для обоих означало – расстаться с жизнью, уйти на Небеса.
По их предрассудкам, скорее, в подземелье, и гореть в Аду.
Оба отчетливо осознавали сложившуюся ситуацию.

Любовь – она не злорадствует, не завидует, не глумится.
Любовь – она прощает, умиротворяет, благотворит.
Любовь – она дарует жизнь всему живому.
Божья любовь – Агапе.
Но существует другая – огненная, поражающая пламенем сердце, разум.
Угнетающая ревностными взрывами.
Наслаждающая упаянной страстью.
Неоглядная, неосознанная, ненасытная…
Почему Она не от Бога?.. И верно ли это?..
Почему никто не осмелился бросить камень в блудницу?.. Почему, Он Сам, Сын Божий, остановил разгневанную толпу фарисеев?..
Один, проживает жизнь, так и не познав этого великого чувства.
Другой, усмиряет, обвивает себя религиозными догмами, придуманными людьми. Такими же, как он, пастор Иннокентий, проповедующий четверть века о любви, благополучии, радости бытия?
Любовь и Бог – не разрывные.
Они в единстве, как любящие мужчина и женщина, создающие новую жизнь на земле.
Бог дарует нам жизнь для любви, радости.
Мы даруем жизнь нашему потомству для тех же целей.
Давид, совершил убийство, завладев Вирсавией.
Всевышний смиловался, простил царю иудейскому преступный грех.
Наградил его потомством. Даровал сыну Соломону несметные земные богатства, озарил великой царственной мудростью.
Иннокентий не грабил, не убивал, не лицемерил.
Он полюбил, страстно, яростно, нежданно-негаданно.
С раннего детства он любил Бога, чтил отца, мать.

Вырос в цыганской многодетной семье. Поговаривали, что Валерьян и Земфира не кровные родители Кеши. Будто Земфира подобрала подкидыша в зимнюю стужу на улице, около мусорных контейнеров за городским рынком. Цыганку задержали милиционеры во время гадания, и продержали до позднего вечера в отделении. Оно по стечению то ли обстоятельств, а, может, по случайному совпадению, ютилось в деревянном бараке, напротив тех самых контейнеров.

«Мусорный детеныш» - за глаза окрестили младенца несостоявшиеся жены, некогда жаждущие брачного союза с застенчивым, но жгучим цыганом. Публично никто в таборе не посмел произнести обидное, таинственное, и недоказуемое.
Вероятно, страшились бугая Валерьяна, прослывшего лекарем на всю округу. Часто приезжали именитые гости из города в табор. Находили костоправа Валерьяна. Исцелялись сверхъестественно в течение недели. Молва передавалась из уст в уста. Хотя, завистливые собратья между собой, особенно, под хмельком, нарекали трезвенника колдуном.
К тому же, у лекаря с танцовщицей из заезжего захудалого цыганского ансамбля год за годом рождались девицы. Пятерых подряд наплодили.
Откуда мальчонка взялся – тайна неразгаданная. Живота-то у Земфиры в том году не наблюдалось. Исчезла в зиму неожиданно – через месяц объявилась с младенцем на руках.
Бывают, конечно, чудеса - без них в жизни таборной сплошной мрак, но, что бы баба в течение месяца выносила дитя – это уже за пределами даже сверх естественных деяний.

Как бы там не было, Кеша рос в любви, заботе. Надо отметить, с младенчества проявлял невероятные способности.
Было ему месяцев девять. Жили они в саманной избе в пригородном селенье Незнамовка. Отец работал кузнецом в совхозе – зимой, конечно. Летом, как было принято, кочевали по весям в таборе. Мать по-хозяйству возилась со скотиной в сарае. Сестры гостили в то время у тети Нади, маминой сестре, в городе.
Зашла в то утро в дом тетка Миланья, из местных жителей, осмотрелась…
Убедилась, в хате взрослых нет. Младенчик с погремушкой-петушком забавлялся в люльке.
Бойкая старушенция, недолго размышляя, хвать с печки медный таз, и под подол запрятала.
- Тетька Милака визю тя! – раздалось из люльки.
Куда девалась храбрость воровская?!
Таз вывалился в момент, с треском звякнул об чугунный под печник, и бабка в страхе обсела.
В тот момент и вошла хозяйка.
Увидела соседку. Та с пропойными выпученными белесыми глазищами в луже собственной сидела, и в страхе бормотала:
- Господи, прости! Господи, прости! Не хотела я! Бес попутал! Больно посудинка необынковенная!
- Ты, чего тетка Миланья, плетешь? – помогая встать заблудшей, шутя, поинтересовалась хозяйка.
- Муль, тетька Милака тазиком уклалась, - бросая погремушку в сторону соседки, доложил дитя из люльки.
Та вновь брякнулась в вонючую лужу:
- Свят-свят, дух! Оказия!

Не на шутку встревожилась и мать. В семье скрывали необычайное развитие младенца. Заговорил он слогами в шесть месяцев, когда еще ползал. В восемь - сделал первый самостоятельный шаг. К девяти - «балакал», почти, как пятилетний. И бегал озорно, в прятки с сестрами играл. Родители от рождения были набожными, потому и опасались сглазу.
- Тетка Миланья, успокойся ужо! Вырвалось у мальчонки нечаянно. Ты язык-то попридержи за зубами, не болтай лишнего соседям. Ради Христа, молю!
- Я-я … - икотой вмиг разразило соседку. И только глазищами, покрасневшими, видимо, от страха, а, может, от вчерашнего первача, выгнанного из колхозной свеклы, слезливо проморгала в знак согласия. Юродиво затрясла головой, съеживая и без того морщинистое лицо.

К добру ли, к худо ли, но о случившемся курьезе в саманной хате на окраине Незнамовки никто не прознал до сей поры. Да и бабка Миланья давно уж сгнила в землице сырой.

Поистине, нелегко утаить шило в мешке. А уж дитя не по годам развивающееся тем паче не загородишь мешковиной от людских любопытных глаз.
Случилось это в засушливое лето. Когда Кеше исполнилось три года.
Батюшка из поместного храма, чудом сохранившегося в селе, призвал прихожан к «крестному шествию» к водам святым, что находились, по его мнению, за тридцать верст от пригородного селения.
Шествие предполагалось провести втайне от властей. Потому путь намечался не по трактовому грейдеру, а через скошенные поля.
Чудом Кеша упросил маму взять его с собой.
В храме малыш стоял напротив алтаря, вместе со взрослыми повторял молитвы, опускался на колени, целовал крест.
При выходе мальчик попросил у священника маленькую иконку с образом Божьей матери, которую тот держал в правой руке.
- Можо, я поесу, - слезно пролепетал малыш.
- По жнивье придется идти, первым, не побоишься босиком-то? – добросердечно спросил батюшка в черной рясе.
- Нет, Святой Отец, не у боюсь, - по-взрослому отчеканил сын Валерьяна из цыганского рода.
Священнослужитель, не задумываясь, вручил образок ребенку, и шествие из пятидесяти прихожан побрело по жниве, возглавляемое шустрым цыганенком.

Два знойных дня, и ночь у прохладного, животворящего водопада.

Кеша не сомкнул глаз. Он наблюдал за необыкновенным явлением, которое природа подарила людям в знак любви к ним.
Пенистые ручейки, огромные серые валуны, и говорящая вода.
Он слушал божественную мелодию бурлящих вод, падающих с вершины скалы.
Пенье птиц в ночи, и кваканье лягушек в оранжевом рассвете он прочувствовал не осознанно: мурашками покрылось тельце ребенка, задрожали припухшие алые губы, и из карих открытых глаз полились струйкой ручейки, такие же, как вокруг водопада, только малюсенькие, и теплые.
Мама накрыла его плечи вязанной из козьего пуха шалью.
Батюшка взял на руки, прижал нежно к груди, и тихо наказал маме:
- Береги мальца. Он Божий сын, и будет служить Богу.

На рассвете Кеша заснул, прямо на руках у Священника. А утром, омывшись в холодных водах, с новыми силами отправился в путь, возглавляя вновь колонну паломников.

Это событие на многие годы запомнилось землякам. К тому же, и дожди ворвались в знойное лето. Правда, запоздалые, но вымоленные.
Как тут не поверить в чудеса?!
Хотя, с другой стороны, все можно научно обосновать, но в том ничего особенного. Кроме доказательных сухих формулировок. Они скучны, и непонятны простому люду.
То ли дело, причастность к со творившемуся чуду?!
Кеша уж точно был причастен. Осознавал ли он это в тот момент?.. Скорее, нет. Мальчик был поражен величием природы. И оно оставило глубокий след в его памяти. След надежды, веры и любви.
Но не он стал путеводной звездой в духовном становлении юноши.
Путь его, как не странно, обозначился тернистым.
Ему предстояла шагать не звездной дорогой, а больше спотыкаться, падать, зарываться в пыль ухабистых житейских троп, тонуть в жиже болотной, сверхъестественно подниматься в полный рост, и шагать к неведомой ему цели.

И он брел, преодолевал, терял силы, опускался на дно.
Чудным образом всплывал на поверхность, где, быть может, ожидали его Ангелы Хранители, посланные Тем, Кто отметил новорожденного при первом появлении на свет.

С религиозной точки зрения, Иннокентий, безусловно, был отмечен Всевышним, и взят в удел с рождения.
Земфиры могло не оказаться в нужном месте, в должное время…
Однако, очутилась. Значит, так и должно было быть. Так предопределено было судьбой.

Когда ему исполнилось тринадцать, семья испытывала нужду. Отец был обвинен в незаконной деятельности, пытались упрятать за решетку, якобы за шаманство, манипуляции незаконные. Кстати, тот, кому он подарил здоровье. Тридцать целковых новоявленного Иуды, оставленные на табурете от чистого сердца, послужили главным доказательством в обвинении народного целителя- костоправа.
С помощью маминых влиятельных родных из областного центра, кое-как отца удалось вытянуть из предварительного заключения с подпиской о невыезде, и письменном заявлении об отказе от прежнего его « цыганского врачевания».
Отец после того случая заметно похудел, часто стал жаловаться на боли в сердце. Работать в кузне уже не было сил. Устроился в местную пекарню хлебопеком.

Было это поздней осенью. Дождливой, моросящей, туманной.
Невероятно фантастический сон терзал отрока ужасными видениями. Кеша понимал подсознательно, что это сон, а не явь, но проснуться было не в силах.
Либо какие-то силы препятствовали пробуждению?..

Их дом вмиг окутал сизый дым. В окна, двери ворвались черные гиганты-птицы с рогами на головах и с клювами пингвинов. В какие-то моменты они превращались в скелетов. И тогда выхватывали отца из кровати, тащили в туманную дымку. Отец долго сопротивлялся. Топором обрубал крылья, рога чудовищ, выворачивал им клювы. Кровь лилась фонтаном, заливая пространство. Гиганты повязали парня колючей проволокой. На его глазах отец тонул в мерзостной бордовой слизистой гуще. Кеше не удалось спасти отца.

Когда пробудился, отец сидел за столом, завтракал.
Вместе с радостью вмиг ворвалась тревога в пробудившемся сознании:
« Отговори отца, пусть останется сегодня дома» - будто кто-то прошептал на ухо.
На какой-то миг Кеша потерял дар речи. Он пытался, что-то поведать отцу, но горло пересыхало, колени дрожали, губы тряслись, словно в ознобе.

- Что с тобой, сын? – поднимаясь с табурета, забеспокоился Валерьян.
- Сон, папа, сон… - наконец-то вымолвил отрок.
- В твоем возрасте я часто летал во сне.
- Я не летал.
- Ты зреешь, пацан. Приду с работы договорим.
Быстро так надел фуражку, и моментально исчез за дверью.
- Папа, не ходи сегодня в пекарню. Она взорвется! – заорал он благим матом.

Но отец был уже далеко от дома.

Вечером случилось то, о чем предупреждал сын. Отец больше не вернулся домой. В пекарне взорвались форсунки. Отца хоронили в закрытом гробе.

Мать недолго пережила любимого. Через год ушла к отцу.

Две старших сестры вышли удачно замуж за местных ромэло из табора, забрали младших. Предлагали Кеше переехать к ним. Но он наотрез отказался. В тот год он закончил девятый класс, и решил уехать в город, поступать в ПТУ.

Новая жизнь началась с общежития. Учитывая обстоятельства, Кеше предложили на заводе попробовать учеником токаря. Параллельно учиться. ПТУ готовила кадры для данного предприятия. Рабочих рук не хватало. Все складывалось на первый взгляд удачно, если бы…

После смерти родителей Кеша пристрастился к дурным привычкам: частенько выпивал, покуривал анашу, даже пробовал глотать таблетки, типа теофедрина.
Не то, что б яростно прирос, но не бросал увлечений на новом месте жительства.
К тому же, парни по соседству оказались гораздо искушеннее. Умели добыть « дурь», не говоря уже о свекольной бодяге. Мишка из села Полярного трехлитровыми бидонами доставлял каждый выходной от родичей горячительное. Правда, вонючее, но сходило.
А тут ромэлы из табора объявились случайно. Где взять «дурь» для них было не проблемой.
Закрутилось – завертелось колесо.

С девушками у Иннокентия лет до восемнадцати никак не происходило. Нет, желание имелось, да еще какое! Вопрос в другом – себя он не принимал, заросшего волосами. С тех пор, как они стали чернеть во всех местах тела, и даже на спине, юноша всячески пытался скрыть недостаток одеждой. Носил рубашки с длинными рукавами, застегивался до последней пуговицы.
Волосяной покров пробивался с раннего детства, но пушистый, мелкий бесцветный – как-то не ярко бросался в глаза окружающим. Лет с тринадцати, словно на дрожжах, за кудрявилось, почернело. Благо шея оставалась лысой. Щетину на лице тщательно выбривал. Даже, когда пробуждался с головными болями, и нежеланием идти на работу.
Парни подтрунивали, мол, для бабья шерстинка самое то. Они от нее балдеют, как кошаки от валерьянки.
Кеша отшучивался, но не признавался, что целомудрен. Мишка-рыжик, колхозник колхозником, и на вид поросенок опухший, а девок через день таскал в общагу. Так что соседям приходилось без толку шататься по подъездам. Уж часа полтора это точно.
Кавказец Гошка тоже не промах. Правда, у его подружке дача загородная. Дополнительного помещения не требовалось для интимных забав.
Иринкой звали его подругу. Она-то и пригласила Кешу вместе с Гошей на день рождения. Валюшку из иняза приволокла. По-английски беседовали на пару. Вроде по секрету от мужиков.
Выпили изрядно. Подзакусили хорошо. Стемнело. В город возвращаться не хотелось. Да и на чем бы они добрались? Последний автобус откатил в шесть ноль - ноль. А время к одиннадцати вечера близилось.
Благо кровать с панцирной сеткой под яблоней оказалось. Там-то они с Валюшей и причастились.

Почувствовал ли Кеша разительные перемены в своей жизни после потери целомудрия, трудно сказать. По пьянке все происходило. Одно осталось в памяти, женщина его, действительно, орала от удовольствия подобно кошкам уличным, по весне во время случки.
Целовала его кудряшки, обнюхивала, облизывала, в истоме завывала. Всю ночь напролет без сна провели.
В последний раз на рассвете уже, по счету в пятый, Кеша почувствовал неизгладимый кайф, которого даже после выкуренной лошадиной дозы дурмана никогда не ощущал.
В голове пылало, в мыслях торжествовало, в теле водопадом сладостно билось, точно, как в детстве у святого источника.
И необыкновенный прилив сил во всем организме.
На восходе солнца обессилено уснули на панцирной сетке, и продрыхли до самого обеда.

Месяца три забавлялся с Валюшей синеглазой.
Габаритные формы девицы вполне устраивали молодого самца. И даже более, влекли спонтанно, возбуждали мгновенно. Что и требовалось искушенной самке, прошедшей к восемнадцати годкам через десяток молокососов, не умеющих удовлетворить возрастающие потребности краснощекой львицы.
Тут никаких иллюзий. Девушка сама призналась партнеру в первую же ночь. Естественно, это льстило. Мужское самолюбие было удовлетворено. Нет, он не стал откровенничать, сообщать о том, что она первая его женщина. Да и надобности не было. Все же произошло по-мужски с первого раза.
Короче, он почувствовал в себе мужское начало, силу, и привлекательность необыкновенную.
Валю он помнил до сих пор. Она его сделала мужчиной. Настоящим. В чем потом убедились множество его подруг, порой лишавших партнера покоя. Во всяком случае, круг знакомств мигом расширился до невероятного.

Новая жизнь, как бы теперь сказали: «крутого парня с обложки глянцевого журнала» - доставляла нескрываемое удовольствие. Да и она приняла новоявленного баловня с распростертыми объятиями.
Женщины, компании, спиртное, дурман – нате вам на блюдечке. Радуйтесь, наслаждайтесь, чернобровый детина!
Глупо было отказывать себе в удовольствиях, когда те реками впадали в бушующий океан.

О главной детали запамятовали: Кеша обнаружил в себе случайно необыкновенный гипнотический дар.
Дело, как говориться, было вечером, делать было нечего, не на что напиться, не говоря уже о другом кайфе.
Зашел в «Гастроном» по ходу. Улыбнулся премиленькой косоглазой продавщице. Та расплылась от счастья в улыбке.
- Девушка, «Русской» подайте пару бутылей.
Умиленная вниманием видного парня, девушка без чека, выдала по первому запросу просимое. И расплывшись в блаженной улыбке, поблагодарила за покупку.
Факт немало удивил Кешу, но громила добряк смилостивился, принял безвозмездный дар.
Во второй раз, тоже самое проделал в «Продмаге», напротив, общежития.
В третий, пяти килограммовой вырезкой из говядины попотчевали в мясном отделе.
Гудели, что называется, в Галкиной квартире всей общагой. Кеша борщ по-цыгански сварил. Галка-толстушка, его новая пассия, котлеты по-кавказки состряпала. Разливали прямо из бидона колхозного свежее, доставленное питье от Мишки-рыжика. Точнее, от его предков из деревни.

Долго ль – коротко, но всему когда-то наступает конец. У одних это раньше, у других во время, у третьих, вообще, невзначай.
Как правило, процесс этот неожиданный, непредсказуемый, не осознанный.

Как оказался в СИЗО Кеша, пожалуй, до сей поры неведомо пастору Иннокентию?!
Попал за участие в массовой потасовке. Не помогли ни положительная характеристика из ПТУ, ни ходатайства мастера Антоныча-добряка с синюшным носом, и мутными болотными очами.
Отправили в итоге Кешу по этапу. И ни куда-нибудь, а в закрытое учреждение строгого режима. Срок три года.

Пастор Иннокентий часто свидетельствовал в проповедях о жизни заключенных. И о том, как Иисус вошел в его сердце, именно, за колючей проволокой.
В тот момент, когда не было надежд, когда мысли о самоубийстве не покидали дурную голову.
Заключенный Иванов Вася по кличке «Иисус» вытащил из петли в красном уголке потерявшего уже сознание Кешу.
Вася и поведал воскресшему о Живом Боге, о Спасителе Сыне, который пришел на землю к обиженным, несчастным, угнетенным, что бы дать им жизнь вечную, радостную.
Спасенный раб, на удивление принял догмы за чистую монету. Сердцем поверил в предстоящие перемены. Тут и срок подходил к концу.

На свободе Иннокентий оказался в христианском сообществе баптистов, куда посоветовал ему обратиться спаситель Вася.
Поначалу, тяжеловато было с устройством на работу. Братья и сестры во Христе не оставляли без внимания покаявшегося бывшего узника. Пристроили в Доме Божьем в кочегарке. Благо, зима на дворе была.
Кстати, и Анастасия во время появилась.

Девушка скромная. Не красавица, но миленькая. С васильковыми, не по годам мудрыми глазами. Гладкой кожей, фигуристая. Росточком маловата - метр где-то с шестьюдесятью сантиметрами. Кеша-то – двухметровый бугай. В отца пошел. Хотя, и не кровного. Но, действительно, был похож на покойного Валерьяна: и статью, и манерами, и походкой. Да и глазами карими один в один Всевышний наградил, и бровями густыми, ресницами угольными.

Дочь поместного пастора Анатолия, Анастасия, как только увидела на служении новообращенного, сразу же взмолилась, прося у Всевышнего дара взаимности для брата Иннокентия.
И Бог откликнулся вскоре на молитвы верующей непорочной девы.
Даровал ей в мужья брата новоиспеченного Иннокентия.

Свадьбу и венчание провели в воскресный весенний солнечный день во дворе молитвенного дома.

Дело молодое, ровно через девять месяцев родился Антон, первенец.
И точно, как у предков, один за одним, ежегодно стали появляться на свет Божий детки, только мальчики.
Когда Анастасия понесла третьего, батюшка с матушкой вынуждены были уехать за рубеж. К тому времени в Калифорнии собралась вся семья Петровых по линии батюшки.
Родители оставили четырехкомнатный дом в дар молодым, недалеко от прихода.

Иннокентий горел в вере свято, пропагандировал Евангелию, служил пресвитером в церкви, трепетно изучал Библию.
В общине он быстро завоевал авторитет. Не мудрено, способность анализировать дарована ему с детства, пригодилась во время.

В большинстве, новообращенные, особенно, бывшие заключенные, наркоманы и алкоголики, вступая на путь праведный, слепо следуют религиозным догмам.
Происходит некая замена зависимости на пристрастие. Люди, некогда потерявшие волю, вдруг обретают сверхъестественную надежду. Появляется вера в себя, в утраченные в прошлом возможности.
Надежда окрыляет. Человек постепенно обретает волю. В подсознании же остается ржавый клубок зависимости. Он не победим. Его лишь можно очистить. Как говорят в народе, «поменять пластинку». Таким образом, дурное, меняется на возвышенное.
Тысячи прихожан христианских церквей обрели мир, покой, благодаря подобным метаморфозам.
Быть может, один негативный нюанс при сем этом присутствует: индивидуум остается в той же позиции зависимости. Потому и частые «падения», возвращения в прошлое.
Мало кто исцеляется вторично.
К сожаление, пагубное поглощает до конца, приводит к трагическому финалу.
Большинство же, радуются, в перерождении приносят пользу обществу, строят новые семейные очаги.
Как правило, вновь родившиеся, принимают догматические ипостаси первозданно, не позволяя отклонений в ту или иную сторону. То есть, вера преобразуется в догму, а догма становится движущим звеном
Плох ли, хорош данный ракурс перерождения, к примеру, наркомана, алкоголика в любящего отца семейства, полезного члена общества – судить, опять же, не молве людской. И уж, во всяком случае, не огульно.
Здесь множество нюансов, которые сокрыты и от глаз тех, кто перевоплощается, благодаря Вере, и для тех, кто осмеливается выступать в роли судей. В данном варианте ближе всего соответствует иносказание: «Есть Высший судия…». Отдадим предпочтение Ему, коль уж на то пошло.

Другая категория спасенных – осмысленное перерождение.
Мирская суета, жестокость, ложь часто доводят незащищенных, тонко-чувствующих натур до самоубийства.
Человек не в силах смириться с окружающей жестокостью. Он вопиет. Жаждет выплеска, иных взаимоотношений людских.
Попросту говоря, естественных потребностей:
Любви, Искренности, Доверия, Доброты.
Собственно, нормальных человеческих взаимоотношений, которые с каждым годом в повседневности утрачиваются с космической скоростью.
К данной категории относился и Иннокентий.
Жажда познаний, желание подарить всего себя другим во благо, даром рассеять дарованное Свыше…
Все это заповедано, и расписано по пунктам в Священном Писании.
Читать, кстати, поначалу его нелегко. Обычно, обратившегося, тянет в сон после двух трех прочитанных строк.
Иносказание доступно не каждому. Тем более, глубокое понимание, умение ассоциировать жизненный процесс с философскими притчами.
Еще сложнее, растворить мудрость вековую в повседневной жизни, следовать Писанию в быту, применять не при удобном случае, а в будничном постоянстве.
Размышлять о прочитанном. Всякий раз задавать себе вопрос:
« Почему так, а не иначе?»
« Отчего я не следую заветам древних мудрецов?»
Искать причины внутри себя, а не винить окружение. Да и тех же пророков древности.

В принципе, эти размышления принадлежат Иннокентию. На них базировалась его вера. Их он обнародовал в одной из своих последних книг: «Чистая Вера».

Сирота - Алена появилась в семье Иннокентия лет двадцать назад. Вначале молодой пастор заметил худенького невзрачного подростка с горящими глазами-вишенками в певческой группе прославления. Звучное, чистое колоратурное сопрано на фоне поющих от души, но не профессионально, не возможно было не заметить.

- Вы учитесь в музыкальном училище? – однажды поинтересовался после служения начинающий пастор.
- Да, на втором курсе. Вокал.
- Родители верующие?
- Они погибли год назад в авиакатастрофе.
Иннокентий помолчал не долго.
- Простите, Вы давно покаялись.
- В тот же год.
- Живете у родных?
- Нет, в общежитии. У нас не было квартиры в этом городе. Я воспитывалась в интернате с десяти лет.
- Вон как?!
- Не удивляйтесь. Интернат для одаренных детей. Родители жили в поселке за сто километров. Они были метеорологами.
- Алена, хочу предложить Вам возглавить группу прославления. Профессиональных музыкантов, видите, нет. В основном самодеятельность. Хотелось бы, повысить уровень. От прославления, сами понимаете, во многом зависит качество служений.
- Я обратила внимание. А как же Роза Яковлевна?
- Этот вопрос я решу со старшим пастором. И с Божьей помощью.
- Я согласна.

Иннокентию и в голову не могла прийти мысль, что студентка из музыкального училища появилась в церкви, из-за нового пастора, о котором судачили не только в христианских кругах.

Впервые Алена увидела Иннокентия во дворе общежития, когда еще были живы родители, и ей в тот день исполнилось семнадцать лет.
Группа христиан-баптистов демонстрировали на спортивной площадке фильм о жизни Иисуса Христа. После, пастор Иннокентий приглашал зрителей на служение в церковь.

Пастор, конечно, забыл, кому он вручал пригласительные билеты. Это было и не важно. Она пришла послушать его. И осталась петь в хоре.

За год Алена преобразила группу прославления до неузнаваемости. Быстро освоила навыки ведущего. Замечательно вела программы прославления по тематике проповедей.
Вдруг произошло неожиданное. Каким-то образом в училище разузнали о церковной деятельности третьекурснице. Категоричный партиец – баянист, возглавлявший учебный процесс, вызвал студентку на ковер, и сходу пригрозил отчислением, если та не оставит секту.
Нет. Она не оставила.

Время было смутное, не надежное. Все могло поменяться в одночасье. Потому мудрый пастор посоветовал Алене взять академический отпуск. Девушка послушно исполнила наказ, переселилась в пасторский дом.
Принята она была по-родственному. Ни в чем не имела отказа, как и младшие сыновья. Об удочерении вопрос не поднимался, но и Анастасия, и Иннокентий относились искренне, по-отечески к новому члену семьи.

Да-да, годы летят. И даже не как птицы, а, словно, космические корабли.
Стремительно меняются эпохи, столетия. Вмиг преображается техническое оснащение, возрастают потребности доселе неведомые, преобразуя вчерашний трамвайный образ жизни на авто персональный, комфортный, удобный, престижный.
Человек нет – не меняется. Он приспосабливается вынужденно к обстоятельствам. Суть его, кажется, неизменна спокон веков:
Льстец, неизменно, льстивый, лжец – остается лживым, негодяй – негодяем, приспособленец – приспособленцем.
Алена оставалась верной первому чувству. Безответная, тайная любовь к зрелому мужчине, отцу семейства, приютившего ее, порой ущемляла самолюбие, унижало достоинство, удручало данностью - неизбежной безысходностью.
Всякий раз разум побеждал сердце. Она смирилась с мыслью: оставаться верным помощником в их совместном служении Богу.
В конце концов, Писание ясно подтверждает, что церковь – невеста Христа. А она часть церкви. Пастор для нее давно стал Божеством. И его она поставила на первое место. Грех, но она не в силах была побороть тайное, дарующее ей радость в жизни.
Рядом с ним она была весела, говорлива, певуча. И незаметно для себя преобразилась в Мадонну. Да, в ту самую Джоконду. Только с длинными каштановыми локонами, которые очаровывали не только мужчин из общины, но и приятно удивляли мирскую публику.

Однажды и он заметит Джоконду, но это случится через семнадцать лет ее пребывания в пасторском доме, когда жена с детьми в очередной раз улетят в Калифорнию на продолжительное время для оформления постоянного места жительства за океаном.

В тот августовский вечер пастор встречался с австралийскими коллегами на форуме, проводимом Всемирной лигой баптистов-христиан.
Встреча организовывалась в другой церкви. Алена осталась одна в опустевшем доме. Сегодня она решила признаться ему во всем.

Ах, если б не было во дворе бассейна, быть может, ничего б и не произошло?!

Он вернулся радостным, с букетом цветов.
Обнаружив комнаты безлюдными, потихоньку пробрался в сад.
О! Боже!
Мадонна обнаженной плескалась в бассейне.
Было светло, уютно, и вокруг - грядой белые ромашки.
Нет, она не демонстрировала обнаженность. Она, молча, ждала его действий.
Совершенно зачарованный, мужчина выронил цветы. Они упали в бассейн. Это были алые розы.

- Ты не боишься, что я уколюсь шипами?
- Боюсь, - скорее промурлыкал возбужденный пастор.
- Помоги мне. Иди сюда.

Он не ведал в тот момент, что творит.
И как очутился голиком в бассейне, и как унес Мадонну на руках в свою спальню, и как закончился этот бурный вечер, и как тонули в грехе в ту роковую ночь – будто в сладостном сне промелькнуло и испарилось в яви.

Явь же оказалось быстротечной, словно бурная горная река.
Они стали близкими, родными, и одинаково счастливы-несчастливо.
Нет, его не страшили упреки супруги, укоряющие взоры взрослых сыновей. В конце концов, они выросли в любви, неге и отцовском строгом обожании.
К Анастасии он охладел лет пятнадцать назад, после рождения третьего сына Давида.
Он честно, по библейски исполнял долг мужа. Редко, конечно, но с должным вниманием, обязательно, по-мужски, но без прежней страсти.
Воспитанная в христианской семье, жена чувствовала холодность мужа, но сносила терпеливо, выпавшую на ее долю тягость.
Иннокентий все больше углублялся в работу. За последние пять лет помимо изданных им десяти авторских тематических брошюр, пастор много ездил по приглашениям в Европу, Азию, Австралию, Америку. Его неординарные, креативные проповеди имели успех в христианских общинах.
Темы проповедей были не новы, но разработаны оригинально: о любви, совести, чести, долге, о страхе, отверженности, об ответственности, о чистоте и святости.

Иннокентий больше всего страшился Божьего суда. Нет, не наказания. Бог никого не наказывает – и он эту догму усвоил отлично.
Он страшился, что Отец Небесный перестанет слышать его. Потому в тайной комнате ежедневно раскаивался, молил о прощении греха, просил о помощи.
Сам он не находил выхода из создавшегося положения.
С Аленой расстаться не мог. И искренне признавался об этом Ему.
С Анастасией, после всего случившегося, он вряд ли найдет силы по-прежнему исполнять обязанности мужа.
Один выход: умолять жену освободить его от тяжкого бремени, просить развода.
Обоюдное согласие. Быть может, ему на какое-то время придется оставить пасторское служение, но и это не страшило страстно влюбленного.
Грех, не прощенный Всевышнем – вот основное.

Три года терзаний. Наконец, откровенное признание - как и следовало ожидать, любящая жена отказалась от развода.
Последний приговор супруги был категоричным:
- Никогда. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. И, если увижу блудницу в группе прославления, всему миру оповещу о твоем грехе. Пусть не только Бог, но и порядочные, честные христиане узнают твое истинное лицо, блудник!
Так и расстались накануне.

Алену он не собирался снимать со служения. Молвы людской не очень-то опасался.
В конце концов, занятие для души у него никто не сможет отнять. Издавать книги он продолжит, писать не разучился.
Напротив, новый опыт – неожиданные открытия.

Алена!
Вероятно, больше всего теперь он страшился потерять Мадонну, подарившую ему счастье.
И не только физической близости.
С ней он чувствовал себя тем самым ребенком, что стоял у водопада, и разговаривал с птицами, деревьями, водой. И она его понимала в точности так же, как они тогда, в далеком, счастливом детстве.
Полная гармония.
Точно подметил Лев Николаевич Толстой про счастливые и несчастные семьи. И каждая из них по-своему несчастна.
С Аленой он счастлив, они одно целое, но они не семья?!
Семья несчастна. И виной его страсть, увлеченность мирская.
Выбора не оставалось: либо он продолжает служить – либо остается с Аленой.

Стихло за окном. Ели теплились угли в камине. Кукушка механически прокуковала двенадцать раз.
Светом озарилась молитвенная комната.
Последовал звонок.
Это Алена.
Не дождалась утра.
Благо техника на грани фантастики – нажал кнопку, ворота распахнулись.
Телефонный звонок.
Жена из Калифорнии.

- Да, слушаю. И тебя с Рождеством Христовым.

Несчастная, измотанная страданиями, Алена переступила порог молитвенной комнаты.

- Ты это серьезно?..

Продолжительное ожидание.

- Спасибо, родная.

Алена просветлела. В ее зареванных вишенках появилась маленькая надежда.

- Материальную сторону я беру на себя. Так же как и юридическую.

Женщина рядом понимала, о чем идет разговор по телефону.
Ее глаза засветились, но не от восторга, нет, от сострадания к той, другой, которая милосердно даровала в тот миг ей любимого.
Ведь, Анастасия когда-то приняла ее в дом, как родную дочь!

«В чем же теперь моя вина?
В том, что полюбила?
Да, полюбила женатого мужчину.
Господь милосерден, всевидящий.
Почему Он допустил?
Почему соединил нас?
И где?
На евангельском служении!
Значит, Ему так было угодно?»

На другом конце провода, уткнувшись в собственные ладони, уже не сдерживала рыдания, посланная когда-то Всевышнем, супруга, мать его троих сыновей:

«Господи! Дай мне силы не проклинать разлучницу?!
Дай мне терпение!
Одари сверх естественно мудростью Небесной!
Благослови мужа моего, отца детей наших!
Не дай погрязнуть ему во лжи, пороке!
Наставь на путь истинный заблудших чад твоих!»

Слышал ли Иннокентий в тот миг внутренние голоса двух любящих его сердец?..
Думал ли он о карьере, о жене, о возлюбленной, о детях?..
Быть может, намаявшись за три грешных года, получив долгожданную свободу от брачных уз, вздохнул облегченно?..

Нет, внутри горело, кострищем вонзалось в сознание. Точно так, как несколько часов пылало в камине, и отражалось в замороженных стеклах:

« Господи, помоги нам донести крест свой до Голгофы! Даруй силы, мужество, мудрость и терпение Твои! Что б, не упасть в грязь лицом позорно, а подобно Тебе, со смирением приблизиться к трону Отца Небесного в чистоте и святости…»

- С этими мыслями он опустился на колени перед камином, обмяк, склонил голову.

Странно, но будто кто-то бросил камень в дымоход, и он с грохотом ударился рядом с макушкой хозяина, засыпав седеющие кудри, остывшим пеплом.
Может быть, случайно, отвалился кирпич?..
Может, от сквозняка?..
Может, Богу было так угодно?
С какой целью – неведомо.