Полевод

Полевод.

Петухи на станице – это напасть какая-то! Так и поспал бы ещё. Ну, не спится!.. уж знаешь: второй раз заорут – вставать надо; рассвет...
Теперь уж не батрак!.. а полевод, вроде “колхоз на тебе”. Хотя и батраком с петухами вставал. Правда, когда, умоешься холодной водой, чуешь не только “колхоз” но и свою силу тридцатилетнюю , мужскую... Хрустнули косточки...“К Катерине б заехать!..”, а не в правление...
По полям , когда-то казацкой, а теперь колхозной земли, дед вчера вечером проехал и точно знал: “пришла пора хлеба косить”. И хоть счас, с колхозами, иной раз стариков казаков осаживали, но он сам, хоть и батрак бывший, но, как казак, гутарил со стариками казаками.
Оно то потрёшь колос: один как-бы уже твёрдеет спелый, а другой мягковат, а вот старики бают: “время как-раз”. Уборка не один день идёть. А чуть промедлишь – и “осыпется”!
Когда уже садился в бедарку, бабка подоив корову, и поставив подойник подошла:
-День-то сполошный, давай положу, что про што пообедать.
-Да, не!... во второй пообедаю!”
-Да, у Катьки, конешно, не токмо пообедашь!”.
-Тю на тебя!.. Бабы брешут!.. А... ты..ты.. знай.. ты звеньевая...А то... ты меня знашь!!!”
Зло хлестанув лошадь вожжой, дед с подпорченным настроением, скакал к правлению колхоза, просеивая мысли, “ну, бабьё, уже разузнали!”
Но, у правления колхоза, эта полова житейских мыслей, отсеиваемая свежим утренним ветерком сменилась радостью начала косовицы, о которой вчера с председателем колхоза – рабочим двадцатипятитысячником в общем договорились. Осталось получить от него, как раньше от батюшки благословения, и с “богом начинать косовицу”, хотя это счас и не принято, но по привычке “с богом” везде и всё начинали.
По казацкой привычке с нагайкой дед вошёл в кабинет председателя, поздоровался за руку с председателем. Председатель, “двадцатипятитысячник” как-то чрезмерно воодушевлённо пожал руку полевода и как-то непривычно часто потирая загривок. Дед усевшись на табурет, с нескрываемой радостью пророкотал: “Ну, что Пётр Петрович, начинаем косовицу! Урожай в этом годе хорош!.. Ух, хорош... “ И хлестнул нагайкой по сапогу.

Да, дед, теперь полевод уже был не тот батрак, который, несмотря на свой норов, и трудолюбие, за что его уважали все хозяева, у которых он работал, но который всегда старался выглядеть приниженно, хотя был сам себе на уме. Его работоспособность и стремление быть “хозяином”, было б вознаграждено не будь коллективизации. Он уже был единоличником и для его времени хорошим специалистом в сельском хозяйстве.
Но навязали “коллективизацию”, которой дед противился, сколь мог... Но,.. загнали в колхоз... “Не таким рога обламывали”...
Не потому, что дед был батраком,... его назначили сразу в колхозе бригадиром. Дед в сельском хозяйстве знал и умел всё, не имея образования. Дед и стал бы крупным кулаком и не имея образования...Он рождён был этой землёй... Для этой земли...
А через год колхозов, после того как он поработал бригадиром, его назначили полеводоом,т. е. главным агроном по-современному, правой рукой безграмотного в сельском отношении председателя “двадцатипятитысечника”,.. но коммуниста....

Но глаза ПётрИвановича, председателя, вместе с руками что-то искали то-ли в ящиках стола, то ли пониже их.
Голова полевода поневоле клонилась то в одну сторону, то в другую, пытаясь понять, что и где что-то ищет какой-то сегодня непонятный председатель.
Наконец председатель, набрав мужества, повернул сникшее лицо к полеводу.
Мыкита Петрович, понимашь, како дело!..” Председатель передвинул бумаги на столе, важно взял какую -то, и вроде, как читая: “-вчера вот вечером пришла депеша из райкома...”
- Как тебе сказать, - он опять передвинул бумаги на столе:...
- Приказ: косовицу не начинать...- Он опять поднял в руке какую-то бумагу, как флагом помахивая. -Комбайны должны подойти,.. они будут косить... Хватить нам дедовского ручного труда...
Полеводу доходили эти слухи про машины, что сами и “косют и молотют”.
“А кады они будут”- почесал под мышкой дед.
-В бамаге не пишут, но пишут: ни в коем разе не начинать косить вручную.-
Так позвони, спроси, чай райком через проулок!
Мыкита, звонок не документ, документ бамага!
-Так что мы счас косить не можем? - зевнул дед: а уже в мыслях пронеслось: к Катьке заехать, позавтракать,.. вздремнуть...
Понимашь, Мыкита,..по бумаге... не можем!...
Дед как бы зевнул, но вдруг застыл с открытым ртом.
Для деда “бамага” - это что “любо” на казацком кругу. Но много сменилось в жизни!
-Что Пётр Иваныч! Мы хлеб не будем убирать? - очнулся дед.
-И коли не придут твои “комбаны”?- продолжил он сжав нагайку.
-Это не мои комбайны,.. но в депеше инструкция: ждать комбайнов! Хоть в депеше не сказано, но баяли в райкоме, что как в Изобильном комбайны пожнут, так к нам приедут.
-Што!.. Што!.. Што-то я тоби не пойму!-Дед почему-то залопотал по хохлацки- Значит хлеб пущай осыпается!.. А если “комбаны” через неделю или две придут, а то и через месяц?Ты хто? ты председатель, или ты хто! А можа...
Уже не сдерживался полевод.
-Я председатель, но ишо рабочий и коммунист, раз партия мне приказала... Есть инструкция райкома..
-Да, ты сука рабочая,.. а не председатель, коли ты за два года, что тут, ни хрена не понял...что..., что если хлеб осыпется, народ с голода подохнет!.. Ты что жрёшь, падла!..
Надо сказать, по правде, что работать дед умел... но и материться тоже...
Нагайка хлестанула по столу председателя...
Мыкита,.. Мыкита,.. ну, обожди, ну, видишь бамага,..
Я тоби ё......
Мыкита!.. Ну, давай с тобой обсудим, покалякаем, ты ж лучше меня бачишь в полеводстве: ну, застрелят меня, ну, застрелят тебя? А толку! Я уже разослал нарочных по всем бригадам, чтоб уборку не начинали!..
Понял этот рабочий за два года, куда его то ли судьба, а точнее партия забросила, поэтому, чтоб выжить приходилось выбирать середнюю линию, и не только для себя,.. чтоб и другие выжили, хоть и тебе не понятно: можно ли выжить в это непонятное время...

Летнее солнце, уж потянувшись и расправив плечи выискивало куда направить свои лучи, когда полевод на своей бедарке неопределённо нахмуренный и с решительными желваками подъехал к стану первой бригады.
Молодухи сразу заязвили у стана: “А мы чё думам, чай не с Нинкой ты ночевал?.. Запозднился!..”
Мелькнуло: “Эх, сграбастал бы, играючи!.. Но, тучкой нашло, как бы тебя не сграбастали:” Оглянулся, - пока никого: - “Где бригадир!” - бросил уже не играючи.
И сразу: “Стёпа, не расхоложайсь, начинай, как вчера баяли. Если что, меня не искайте. Всё вали на меня. Сам прискачу. Я во вторую бригаду! Пошёл давай”!..
Стёпа отшатнувшись от пыли от бедарки, почесав подбородок крикнул: “Девки за мной: “в кусты”!; правда, спасаясь от девок, Стёпа потом средь мужиков-казаков оглядываясь через плечо, направлял “лобогрейки” с мужиками по полям.
Косовица началась!..
Пропылив по всем бригадам, полевод, бывший батрак или , как потом в районной газете “пропечатали “притаившийся кулак” притаился в ложбинке перед первой бригадой, перед станом.
Отмахиваясь от слепней дед наблюдал за станом первой бригады. И думалось, невольно: “отец погиб на “германской”, дали землю, начали жить,..опять забрали...! А теперь и на обчей: не как надо, а как прикажут! Оно и на чужой земле можно жить! Но, как надо!... Как с Катькой! Потискал, помял! А если райком скажет: к Катьке после комбана?... Слепни,.. мухи,.. сверчки,... небо голубое... другой задремал бы... Но не дремалось!.. Косовица!.. В колхозе и бывалые облыгались, а что о молодых баять!.. Шо за власть така, всё как не у людей. Дураку понятно: пора пришла, так убирай же без выдумок.

А в это время райкомовская бричка подъехала к правлению колхоза, дому бывшего кулака, в пыли перед домом которого, курица бедного сословия и не сосланная в колхоз принимала пыльные ванны и возмущённая обобществлённой кобылой, которая чуть на неё не наступила подняла такой куриный квох, что уполномоченный райкома спросонья схватился за кобуру. Но быстро разобравшись, что это курица, а не “кулацко-газетный” мятеж, соскочив с тачанки, вошёл в правление. Курица в противном не решилась настаивать, с трудом протиснувшись под забор.
Войдя в кабинет председателя колхоза, уполномоченный райкома, хоть в кожанке, но представился, сообшив, что о нём должны были известить “звонком”, и настороженно держа глаза и руку, как требовала партия, пониже пояса!
Пётр Петрович - выйдя из за стола представился председателем колхоза, подавая руку и внимательно осматривая уполномоченного, и, говоря, что звонок был и он готов всегда выполнить решения райкома партии т. е. власти.
Когда курица вторично решила принять пыльные ванны, нарушенные обобществлённой собственностью, т.е. райкомовской кобылой, где последняя пристроенная к колхозной кормушке с овсом уже завела шашни с колхозным жеребцом, который будучи социалистического воспитания сразу подпустил её к кормушке и обнюхивая сзади перспективы социалистического воспроизводства, принимал повышенные социалистические обязательства.
Но ввиду отсутствия решения бюро райкома о воспроизводстве лошадей, эта кобыла вынуждена была учтиво помахать хвостом перед колхозным жеребцом и увезти уполномоченного в поля первой бригады!
...А первая бригада... косила!.. Лобогрейками!..Косами!..Вручную!!! А не “комбанами”!
Подъехав к полям этой бригады и издали увидя, что “косют” вопреки указанию райкома, уполномоченный взбесился,... вынув наган, соскочил с брички у стана и заорал, с искажённым лицом: “Бригадира ко мне!” - хотя на стане, казалось, никого не было.
-Кто тут есть!.. Выходи!..Контра - вторично заорал уполномоченный и выстрелил из нагана.
Из-за перегородки стана испуганно выглянула дородная казачка.
- Ой, лышенки! А Вы, бачу з району! А у нас борщ гарный с обеду! Сидайте счас буду Вас працевати!
Уполномеченный расслабился, расправил гимнастёрку под поясом, и будённовский ус, и подумал:”собачья должность,.. у котла собакой этой хозяйки пожить бы!”
Но:..
“Добре! Пока я управлюсь с борщом, прислать бригадира ко мне!” - и наган успокоился в кобуре...

...Ложка, брошенная на стол уполномоченным, отскочив, полетела на землю, когда он, выхватив наган из кобуры, заорал на подошедшего бригадира: “К стенке, контра!”, показывая наганом направление к столбу стана. Повариха приговаривая: “Ой, лышенки, ой, лышенки”- нахлобучила вымываемый на тот момент чугунок себе на голову со стекающей водой; бригадир, побледневший и с открытым ртом, как полоумный, разводя руками, безмолвно что-то пытался сказать уполномоченному опёршись о столб спиной...
Уполномоченный подскочив к бригадиру Стёпе и воткнув дуло нагана ему в рот продолжал орать: “Хто “председатель” в контреволюционной организации, хто распорядился “хлеб убирать”, чтоб народ голодал?”
Обомлевшая повариха поверх чугунка нацепила ковшик, а Стёпа-бригадир расслабился и осел у столба вприсядку, потеряв дуло нагана, пока ослеплённый уполномоченный, тыкая в столб и оглядываясь вокруг выбивал показания у последнего: “связи, явки, пароли”.
И левой под дых: “у нас не такие кололись!”
Запрыгал, контреволюцию матеря, и “врага” и кулак, встретивший столб, но вопрос теперь поставил чётко:
-Кто распорядился косить пшеницу?
-Полевод, Мыкита! - выдохнул Стёпа, распрямляясь у столба.
-На месте расстреляю!
-Где эта контра?
-Во вторую поехал.
-Тачанку мне, косить запрещаю! - замахал наганом уполномоченный.
-Да иди запрягай! - Сплюнул Стёпа, отходя от столба.

Когда полевод Мыкита подъехал к стану первой бригады, проследив, что уполномоченный скачет в третью, ближайшую к первой, бригадир Стёпа пытался двумя руками взять стакан узвара, чтоб напиться, под приговором поварихи: “А як, я налякалась, ой лишенки!.. А он сувать! Анчихрист! Пресвятая!.,
Выстрелом нагайка хлестнула по столу!
-Ой, богородица пресвятая, - по-русски закрестилась повариха убегая.
-Что другие есть штаны? - оскалился полевод, глядя с ухмылкой на Стёпу.
-Вот прожуёшь ствол, приходи, покалякаем – сразу успокоился Стёпа.- “Чай не впервой пули глотать! Да и стакан самогонки не помешал бы!..
И продолжил, почёсывая подбородок:
-Вот ребятишкам бы... хоть не досталось бы!.. Житиё такое...
-Косите?
-Счас начнём, как штаны сменю! - встал из-за стола Стёпа-бригадир, расправив широченные плечи - на кулачках бы с ними, а! Мыкита? А не от дурака с наганом? - Опять прозвучал выстрел нагайкой по столу.
-Уж один я не уйду!.. Всё вали на меня!.. Полевод под наганом заставляет!..
-Навалю! Лытай!..Только ты, как на кулачках, за спиной у меня будь! А там побачим, хто будет лытать!
-Ну, я в третью! Туда он поскакал! Федька, всё-таки хлипкий! Ну, ладно накрутим хвоста!

В третьей косовицу остановили. Бригадир Федька с казаками сидели за столом стана, дымя махоркой.
Мыкита злой, пустив лошадь пастись у стана, подошёл к казакам:
-Что не косим?
Федька бригадир, благообразный, благочестивый  :”дык Мыкита с району, начальство, с наганом, дык комбаны будя косить”- зачастил, крестясь.
-Я, по утря, что баял!
-Дык с району Мыкита!
-А жрать, ты Федька, с району будешь? А вы все казаки с району детишкам понесёте! - распалялся полевод!
-А, ты не ори, Мыкита! - осадили полевода
-Мы то покосим,.. а нам то что будя... всё район забере?
-Хлеб то куда поде? - пуляли в полевода.
-Хлестнула нагайка полевода по своему сапогу. Как выстрел! Больно! Вздулись желваки!
-А что тут ответить?
Но и успокоился: “Ваше дело казаки, чай не меньше мово живёте... Да, уж нас дурили... Но это ж хлеб!.. Что пущай осыпается?..
-Если что,.. байте полевод приказал. Я поехал в первую...
А что оглядываться, и обманывали сколь раз власти: но это ж хлеб, это жизнь. И кто кого обманет, обхитрит, чтоб выжить!
А выжить!.. На то и жизнь,чтоб выжить!..
На то они и казаки, чтоб выжить!
Весь день деду пришлось мотаться на бедарке меж бригадами, где, заставляя, где убеждая, а где и угрожая в пределах полномочий вести уборку хлеба всеми доступными на то время средствами, не дожидаясь “комбанов”.
Пришлось выставлять “дозорных” на уполномоченного, чтобы прекращать уборку хлеба, когда “уполномоченный” подъезжал к какой-либо бригаде. И когда “уполномоченный” с наганом выскакивал из брички и кричал: “Почему косите!” , ему отвечали “да мы обедаем, сидайте к нам”, “а бригадира нет: живот схватило у балочку побёг, чтобы обед не испортить”.
А уборка хлеба продолжалась лобогрейками, вручную, без “комбанов”! Дед скрывался по балкам, руководя бригадами: ругался, уговаривал, угрожал, материл, заставлял, объяснял, но в большинстве казаки, народ понимал, и что такое хлеб и сроки его уборки, лишь в одном сомневаясь: “а что им достанется?”...Но вековое - хлеб и жизнь оттесняло... “не твоё”.
Дома дед не жил и не ночевал: его, как “врага народа” ждала засада на улице и вокруг дома. Он скрывался в балках, в камышах, но продлжал руководить уборкой хлеба. Он не голодал: народ кормил его, и не сдали его, хоть на него была объявлена облава по заявлению уполномоченного райкома партии, как на врага народа.
Но народу, казакам, было понятней, что требовал полевод, “вовремя убрать хлеб”, весь опыт их жизни без приказа сверху, им это говорил, чем “приказ” уполномоченного “ждать комбанов”. Поэтому они, хитря на наган уполномоченного, и отвечая ему почему они косят, отвечали, что полевод тоже под наганом заставляет их убирать хлеб, а то и “стрелять” “над ухом”
И пока сражались “наган врага народа” с наганом “советской власти” прошла неделя...другая.
...Прошли недели: а “комбаны” из Изобильного (откуда они должны были прийти) так и не пришли и оказалось, по версии в то время популярной нашей любимой партии, что это всё происки - “врагов народа”, “коих всегда находили”.
А дед из “врагов народа” сразу стал “верным сталинцем”, который спас урожай колхозного хлеба: его пригласили в райком партии, вручили подарок - наручные часы, и сам секретарь райкома партии открыл коробку “Казбека” и угостил папиросой некурящего деда...