Человек какой-то

ЧЕЛОВЕК КАКОЙ-ТО

Опираясь на перила балкона второго этажа небольшого ресторана, стоял мужчина. Он смотрел куда-то вдаль. Уползающее за горизонт солнце багряной пеленой покрывало ему лицо. Его взгляд не выражал никаких эмоций, ни один мускул на его теле не двигался. Из далека могло создаться впечатление, что это стоит не человек, а древнегреческая статуя, декор балкона. Но это был че-ло-век!
Первый раз мы столкнулись с ним еще в студенческие годы. После каждой сессии в нашем общежитии был обычай отдавать почести фортуне, трудолюбию, связям в виде распития горячительных напитков. На одном из таких «обрядов» я и приметил худощавого, с взъерошенными волосами молодого человека. Тогда он произвел на меня двоякое впечатление: с одной стороны – мота жизни, с другой - под мутной пеленой опьянения скрывалась мечущаяся душа. Он брал бутылку за бутылкой, разливал и предлагал выпить, не как было принято у нас, а «За жизнь», подходя с этим тостом почти к каждому. И когда многие уже начали отказываться, он приложился к бутылке и пил из горла, пока хватило сил. Все примолкли и смотрели на него с удивлением. Отбросив бутылку в сторону, прокричав на весь этаж: «Там начинается жизнь!», юноша рухнул на пол. Через пять минут он уже похрапывал, подперев щеку рукой и свернувшись калачиком. Сзади меня кто-то вздохнул: «Все, слава Богу, успокоился». И тут же прозвучал следующий тост: «За фортуну, за трудолюбие!»
После окончания института в силу профессии мне пришлось поездить по миру. Мои поездки затянулись на несколько лет. Вернувшись в родной город, я его с трудом узнал. Казалось бы, те же дома, те же улицы, только вот люди другие, жизнь стала другой. Гуляя по городу, я остановился около купеческого двухэтажного домика XIX века, которого практически не коснулась постная рука современности. Привлекло мое внимание название ресторанчика, расположившегося в этом доме: «Для людей искусства». В тот же вечер, переодевшись в выходной костюм, я отправился в тот домик, удовлетворить свое любопытство. Ресторан был поделен на два этажа. На верхнем этаже, как мне позже стало ясно, отдыхала лишь интеллигенция, нижний же был предоставлен всем желающим. Предъявив членский билет литературного общества, я без проблем прошел на второй этаж. Зал был заполнен знакомыми и незнакомыми мне художниками, артистами, писателями, публицистами. Официозом и не пахло, были слышны голоса смеющихся, дискутирующих людей, я вздохнул с облегчением. Среди всей этой оживленной, разношерстной публики мое внимание привлекло лицо одного человека. Да, без сомнения, это был тот юноша с «обряда распития». В его движениях чувствовалась уверенность, степенность, лицо было задумчивым, а легкая улыбка придавала обаяния. Я подошел к нему.
- Вы меня, наверное, не помните?
- Почему же! Кто вы такой я знаю, а вот как познакомились, - он не закончил.
- Еще бы! Вы вряд ли бы смогли это сделать! Институт. Окончание сессии. Гулянка, - напомнил я.
- Да, время прожорливо, а если учесть обстоятельства нашего знакомства, - он смущенно улыбнулся.
- А как вас сюда занесло? - засмеялся я, указывая на людей искусства.
- Наверное, черт попутал, - немного с грустью проговорил он, - Черт попутал, точно. Извините, мне пора.
Я остался наедине с собой, пытаясь разобраться в этом юноше. Прошлый и настоящий. Для меня это были два разных человека.
- Хорошо что Вы к нам зашли, - прервала мои размышления молодая девушка, - а то все эти заседания в обществе, такая скукотища.
- Извините, а что он опубликовал? – спросил я у своей собеседницы, указывая на молодого человека.
- Как, вы не знаете? – она посмотрела на меня с недоверием.
- Последнее время я был заграницей.
- Только за этот год он выпустил четыре очень хорошие книги.
- Не ожидал, не ожидал, - больше для себя ответил я.
- Правда странный он какой-то, - продолжала дама, - ему предлагают контракты, договоры на переиздание, а он лишь твердит, что ему некогда. Заказы предлагали, он ссылался, что не уложится в срок, предлагали без указания срока, так он давай говорить, что вдруг в конце или середине охладеет к книге и положит рукопись на полку. А однажды заявил, что в работах, за которые даны авансы, которые ждут заказчики, нет души. Странный, правда? Душой-то сыт не будешь. Надо заставлять себя писать, а не так, сегодня хочу, завтра не хочу. Литература та же работа, а не крик души.
В этот клуб я наведывался периодически. И почти каждый раз сталкивался с моим знакомым. Но примерно через год, мы стали встречаться с ним все реже и реже. Через полгода после нашей последней встречи я уехал в Сибирь, собрать материал для своей новой книги.
Еще в студенческие годы для меня тайга была каким-то страшным местом, где нет ничего, кроме сосен и огромных сугробов, да этого ужасного гнуса, я сравнивал ее с адом на земле. Но, как только мой взор коснулся величественных кедров, белоснежных снегов, играющих переливами на солнце, царственности сибирских рек, завораживающего и опьяняющего вида Байкала, этого неторопливого и мужиковатого сурового края, я понял, что попал в другой мир, попал в сказку.
Однажды, после новогодних праздников, когда так хочется остаться и побыть дома, особенно, если на улице такой мороз, что не просто не хочется никуда идти, а страшно выходить на улицу, когда создается ощущение, что на ходу леденеешь, а пар изо рта превращается в ледышки, я сидел дома, наслаждаясь праздничными телепрограммами. Переключая с канала на канал, я остановился на юмористической программе. Каково было мое удивление, когда среди участников увидел моего знакомого. Выглядел непринужденно и уверенно. «Что за человек? Что за человек?» - подумал я про себя. До середины лета мой знакомый практически не сходил с экрана телевизоров в юмористических программах, несколько раз показывали его концерты. И как-то в конце августа – начале сентября, вдруг увидел его корреспондентом в вечерних новостях, что для меня было полной неожиданностью. Но когда на одном из центральных телеканалов увидел его еще и ведущим аналитической программы, я от удивления открыл рот. Стараясь понять его, я все больше и больше запутывался в этом человеке, что-то в нем было не так, какая-то обособленность. А вот какая?
И вдруг грянул гром! После работы над книгой о Сибири, я решил устроить себе отпуск, и отправился заграницу погреться на солнышке. В одной из русскоязычных газет я наткнулся на публикацию, от прочтения которой, у меня расширились глаза: «Известный писатель и телеведущий после попытки суицида находится в клинике… Его состояние врачи оценивают как критическое…» Отложив газету, я долго не мог прийти в себя. Что же могло случиться? Он, что, с ума сошел? Или, или, или? Я не находил ответа. Отдых, в какой-то степени, был омрачен. По возращении домой, дал себе слово, что при первой же возможности навещу моего знакомого.
Но отпуск мой затянулся, и возвратился на Родину я уже поздней осенью. Как мне стало известно, знакомый мой до сих пор находился в больнице, на реабилитации. Заходя к нему в палату, я думал, что увижу его сломленного или удрученного. Но ошибся, передо мной лежал все тот же человек, только без той моложавости, с небольшой проседью, его улыбка, как и несколько лет назад, придавала ему обаяние, но взгляд говорил другое, это был уже далеко не молодой человек.
- Да, советы здесь излишни, - начал я, - а вопросов уйма, ответов еще больше.
- Вы все время за мной следите, в хорошем смысле этого слова, - улыбнулся он, чему-то радуясь, чему-то удивляясь.
- Ну, как вам сказать.
- Знаю, знаю, не надо речей. Интересно, что случилось? – я кивнул головой, - Ничего сверхъестественного, трагическая любовь, - он замолчал на секунду, я тоже держал паузу, - С начала влюбился в медведя, медведю спячка дороже, затем влюбился в цветы и в листву, они погибли несчастно, снег сердцем моим овладел, он же к земле убежал, к речке журчащей потянуло меня, она же под бронею ледяною скрылась. Вот так, - с оптимизмом в голосе закончил он.
В палате воцарилось молчание. «Очень сверхъестественно, очень», - подумал я про себя.
- Извините, у меня сейчас процедуры, - со смущением произнес мой знакомый.
- Да, да. До свидания, выздоравливайте.
- Я в полном порядке, это жизнь не здорова.
Я пожал плечами и вышел.
После моего посещения больницы прошло несколько лет. Особых новостей о своем знакомом я не слышал, на телевидении он не появлялся. Единственное, что мне было известно о нем, он выпустил несколько книг о природе. Среди широкой аудитории они популярностью не пользовались, а вот в литературных кругах вызвали некий резонанс. В одной из моих командировок в Париже я наткнулся на французский литературный журнал, в котором была статья о моем знакомом. Я прихватил журнал с собой, чтобы при встрече порадовать его.
Как давно я не был в родном городе! Здесь изменилось все. Дома, улочки, куда-то вечно спешащие, неулыбчивые и чем-то озабоченные люди, многоэтажки, рекламные вывески, множество мелких магазинчиков, большое количество торговых домов, все это было мне чуждо. У меня складывалось впечатление, что я ошибся адресом, взял билет не на тот рейс или еще хуже, потерялся во времени, отстал, или, наоборот, слишком далеко убежал в будущее. Чтобы как-то себя успокоить, я хотел поскорее посетить тот самый купеческий домик, клуб для людей искусства. Но каково же было мое разочарование, когда я увидел его. Время не бывает милосердным – это догма. Если в облике дома что-то и напоминало о дореволюционном прошлом, так это балкон и форма огромных окон. Стены же были облицованы плиткой. И с первого взгляда его не узнать. Над дверью висела неоновая вывеска «Ночной клуб…» Я зашел во внутрь, играла громкая молодежная музыка. На втором этаже была тишина, стоял полумрак. Оглядевшись, я заметил несколько молодых, но уже заявивших о себе писателей. Остальные мне были не знакомы. Они подозвали меня к себе. Выпив пару бокалов вина, я приободрился и влился в общий разговор, при этом, не забывая рассматривать местную публику. И тут в углу я приметил серое пятно. Ошибки быть не могло, это был мой старый знакомый. Он сидел практически не двигаясь, изредка поднося рюмку ко рту. Все в нем выдавало человека в годах, хотя по моим подсчетам, мы были с ним почти одногодки. В таком возрасте многие мужчины лишь только, только начинают обзаводиться семьями. Сутулость выдавала состояние усталости, внутреннего надлома. Я привстал, и хотел было направиться к нему. Но он еле заметно помахал головой, как бы говоря: «Не надо». И буквально через минуту я вздрогнул от грохота падающего стула. Мой знакомый, откидывая его еще дальше ногой, вдруг запрыгнул на стол и на весь ресторан закричал: «За одинокий мир, за мир одинокий!» Все молчали, ожидая чего-то. «Эээх», - снова прокричал он и залпом осушил полный фужер коньяка. Затем слез, как старик, со стола, выпрямился, и медленным уверенным шагом прошел на балкон.
- Кого только свет не рожает, - произнес кто-то за столом.
- Да, сидел целый вечер, звука не подавал. А тут бац, и… - подхватила дама, - Интересно, кто это. Знакомое лицо такое, схожу, узнаю у официанта.
- Не стоит, лишнее, - улыбаясь, вмешался я, - это лишь, это, это человек какой-то.
Отхлебнув вина, я проследовал за ним на балкон. Он стоял, опираясь на перила балкона, смотря куда-то вдаль. Уползающее за горизонт солнце багряной пеленой покрывало ему лицо. Его взгляд не выражал никаких эмоций. Издалека могло создаться впечатление, что это стоит не человек, а древнегреческая статуя, декор балкона. Мы постояли пару минут молча.
- Ты никогда не будешь одинок, в отличие от многих, - прервал я молчание, положив руку ему на плечо, - В тебе живет несколько человек.
- Что? – повернулся он ко мне.
- Все они разные, - продолжал я, всматриваясь в закат, - Тебе интересно сколько их?
- Нет. Нет! – холодно ответил он.
- А мне интересно, даже очень!
Мы молча стояли и наблюдали, как горизонт проглатывает свет.