Ремонт металлолома и собачьей упряжи. Надписи на памятных плитах заказчика.

Окраина Москвы.
Киоск-будочка, обшарпанная зеленая краска, отслаивающаяся острыми, хрупкими пластинками, в пятидесяти метрах от гостиницы, на которой теперь красуются аж три звезды. Но я точно помню, что их было больше и, преимущественно, на небе.
Я каждый раз, увидев этот киоск и вывеску на нем, жалела, что фотоаппарат остался дома: "Ремонт металлолома и собачьей упряжи. Надписи на памятных плитах заказчика".
...Я только что спустилась с неба, где не считала звезд. Мне 25, я свободна и весела. Я давно и украдкой ворую свое счастье, как дети таскают конфеты из-под носа родителей. Счастье заслуженным не бывает, а если и бывает - оно не вкусно. Карие глаза моего счастья искрятся янтарным теплом. Хорошо. Так хорошо, что хочется это запомнить. Хотя - какой смысл тратить время на запоминание, если можно просто еще раз окунуться?
Хорошо, что есть снег. Я смеюсь. Почему я смеюсь все время? Вот дурочка...
Одним движением сгребаю с подоконника полуталый серый московский снег и бросаю в него лицо. Надо остыть. Надо прийти в себя, чтобы ненароком не выйти.
Еще чуть-чуть - и станет многолюдно. Надо остыть.
Серое месиво под ногами, падающий из глубокого чернильного ниоткуда снег.
Если замереть ненадолго и упереться взглядом в небо - понимаешь, что все вранье. Это не снег падает. Это ты поднимаешься.
...А в зеркальных витринах магазинов тем временем проносятся машины, колесами назад. До нормального остывания еще пару лет бы подождать, но надо взять себя в руки.
Видимо, так и закалялась сталь.
Разглядываю полюбившуюся вывеску, докуривая сигарету. Все хорошо, хотя это проходит. И кто-то проходит.
- Женщина, не подскажете, сколько времени?
Оборачиваюсь. Видимо, становится понятно, что - нисколько.
- ...Простите...
"Ремонт металлолома и собачьей упряжи. Надписи на памятных плитах заказчика".

Здесь меня впервые назвали женщиной.