Две правды

Валерий Ланский

Две правды?

Рассказ
Поезд шёл на запад. За окном мелькали берёзы, стволы которых светились своей белизной на фоне ещё свежей зелени. Хотя кое-где уже выделялись рыжие пятна – первые признаки приближающейся осени. Подполковник Ланской думал о своём. Дома, в Барнауле, осталась семья – жена и трёхлетний сынишка Лера. Когда свидятся? Хочется верить, что скоро. Война будет недолгой. Отобьём первый натиск и погоним врага в его змеиное логово. Ему не впервой защищать свою Родину. После окончания артиллерийского училища в Иркутске служил в Даурии, был в деле на реке Халхин Гол в 39-ом. Тогда они показали японцам, где „раки зимуют“. Его батарея отличилась. Сам Георгий Константинович Жуков приезжал после боя в расположение батареи, познакомился, угостил папиросой из своего портсигара. Потом была награда – орден Боевого Красного Знамени. Ланской невольно прикоснулся к ордену на гимнастёрке. Но той папиросы из портсигара Жукова ему не забыть никогда.
Под стук колёс хорошо думалось. Поезду везде давали зелёный свет, но на больших станциях иной раз приходилось стоять подолгу – много собиралось военных составов. Вот и сейчас как бы не задержаться надолго. Подполковник выпрыгнул из вагона и пошёл вдоль поезда, осматривая платформы. Как будто всё в порядке: чехлы на орудиях, часовые. Он верил своим людям и люди верили ему.
-Товарищ подполковник,- молоденький красноармеец неумело козырнул.- Командир дивизии вызывали.
-Иду,- Ланской круто повернулся на каблуках и двинулся в сторону командирского вагона.
„Оперативка“ была недолгой. Дивизию направляли под Москву. Артполк Ланского должен расположиться в районе Серпухова. Москва... Подполковник Петр Ланской там никогда не был. Родился в Забайкалье, в крестьянской семье, в деревне Верх-Теленгуй. Учился и служил в тех же краях. Москва всегда была для него далёкой мечтой. И вот теперь он будет её защищать от проклятого врага. Что ж, не пожалеем живота своего для защиты Родины!
В купе вошёл комиссар полка. А за окном мелькали поля, перелески, деревеньки, полустанки...Россия...
Вот они и встретили новый 1942 год. В землянке, с пехотинцами: пришли, поздравили, всё-таки поддерживает их артиллерия огнём. Зима выдалась нынче суровая, хотя им, сибирякам, к морозам не привыкать. К тому же у него есть всё: валенки, тёплые рукавицы, полушубок. Страна о них заботится. Это пусть враг коченеет, найдёт здесь то, за чем пришёл. Враг всё ещё силён и коварен, но уже не тот, когда сметал всё на своём пути. Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами! Не его, скромного комполка, эти слова, но как хорошо ложатся на душу.
Ланской, сидя в землянке у печурки, писал письмо домой. Ах, эта печурка... сколько даёт она спасительного тепла! Так бы и обнял, и расцеловал её... Но нельзя – губы обожжёшь.
Письма из дома приходили регулярно – полевая почта работает. В основном, дома всё хорошо, сынишка растёт, ему уже исполнилось четыре года. Денежные переводы от него тоже доходят исправно. Вот только последнее письмо очень встревожило. Жена пишет, что была избита каким-то подонком, причём этот урод приговаривал:“Ты энкавэдэшница, у тебя муж служит в НКВД!“
При чём здесь НКВД? Ланской всю жизнь служит в артиллерии. У НКВД свои задачи, у артиллерии свои. И при чём здесь его жена, молодая женщина, врач? Хотел бы он посмотреть в глаза этому ублюдку! Неужели гитлеровская агентура и там, подставляет семью за его деятельность в полку? Трудно поверить. Тогда что? Ланской отложил письмо. Надо осмотреть позиции, комиссар полка вот-вот прибудет.Комиссар не заставил себя ждать.
Они выбрались из землянки на морозный свежий воздух. Шли, утопая в сугробах, по расположению полка. В небе слышался гул самолётов. Вдруг невдалеке что-то грохнуло. Ланской почувствовал острую боль в плече и пошатнулся, но не упал. Комиссар поддержал его...
Так Ланской оказался в военном госпитале в Пензе, на родине его жены Таси. Конечно, земляков жены, уроженцев деревни Большая Козлейка Вадинского района, он не встретил. Война раскидала кого- куда. Кормили в госпитале сносно, но фронтовых ста грамм не давали.... „Отвыкать трудно, но не невозможно“- думал он. Начальство к тому же обещало после госпиталя отпустить на недельку домой, к семье. Это согревало. Наконец-то, он увидит и жену, и сынишку. Столько об этом мечтал!
Рана была неопасной и быстро заживала. И вот приказ – явиться в расположение нового артполка! Вот тебе и „на“... А он-то размечтался после отпуска вернуться в свой полк. Ни отпуска, ни своего полка. Ничего не поделаешь – надо выполнять Приказ...
Позади ещё один год войны, идёт 43-й. Теперь они на Смоленщине, теснят врага на запад. Скоро весна. Это угадывается каким-то чутьём, по запаху воздуха. Хотя ещё холодно – всё-таки начало марта. Ланской обходит позиции. А вокруг – белые берёзы, стоят как невесты. Через семь минут начинать артподготовку. Всё готово. Новый полк стал ему давно родным. Да, надо зайти на вторую батарею, проверить. Жена пишет регулярно, не забывает. Милая Тася...Пишет, что сынишка целыми днями „бьёт фашистов“. Сыну уже исполнилось пять лет, ещё один воин подрастает. Хотя последнее письмо оставило неприятный осадок. У них в полку погиб Сазонов, золотой человек и прекрасный офицер, его однокашник. Они закончили одно артиллерийское училище. Так вот, теперь стали говорить, что Сазонов служил в НКВД, грабил и убивал мирных людей. Что за сатана завелась у них там, в Барнауле? Настоящих энкавэдэшников сколько угодно. Но к ним не подступишься – убьют. Страшно. Так они отыгрываются на сиротах, ни в чём не виноватых людях. Что бы ни говорили, светлая память о Сазонове останется с ними навсегда.
Устал Ланской и душой, и телом. Всё-таки ему уже сорок. Теперь он полковник, награждён ещё орденом Красной Звезды. И всю жизнь война... До 39-го, на Халхин Голе, был ещё конфликт на КВЖД. А война – это прежде всего тяжёлая работа. Но они не отступят – до последнего дыхания будут верны своему делу. Внезапно Ланской увидел яркую вспышку света, но взрыва он уже не слышал... Для него наступила вечная тишина...
А в это время километрах в десяти севернее шёл другой бой. Солдат Вермахта Франц Куглер работал на противотанковой пушке против советских танков. Один танк загорелся и, объятый пламенем, встал как вкопанный.
-Яволь!- Франц потянулся за следующим снарядом.
Но из-за подбитого танка появился новый. Что-то сверкнуло в стволе танковой пушки и наступила темнота...
Очнулся Франц Куглер в военном госпитале. Он получил девять осколочных ранений и потерял много крови. Организм был ослаблен и раны заживали плохо. К тому же, кормили неважно. Франц лежал на спине и ни о чём не думал. Он чувствовал себя стариком, хотя ему было всего восемнадцать. Точнее, девятнадцать - в свой день рождения Куглер был без сознания.
Пришёл приказ – тяжелораненых отправить в Германию. Их погрузили в вагоны и поезд пошёл на запад. Русские не бомбили – много дел на фронте. А фронт медленно, но неуклонно отступал. Но на поезде они двигались быстрее фронта. Хотя, говорят, в Германии сейчас тоже небезопасно. Англо-американская авиация лютует. Бомбят все крупные города. Недавно разбомбили Ганновер, погибло около 60 тысяч мирных жителей. Но не должны же госпиталь разместить в крупном городе? Так думал Куглер, глядя в окно на мелькавшие берёзы. Сколько же у них берёз? И все белые. Когда наших хоронят, то кресты делают тоже из берёзы. Только, говорят, местные жители кресты тут же разбирают на дрова. Нет, к русским у него ненависти не было. За два года он их по-настоящему и не видел, только издали. Франц попытался повернуться на другой бок. Каждое движение приносило страдание, во всём теле ощущалась невероятная слабость. Нацистов, вообще, в их семье не было. Отца несколько раз вызывали в Гестапо за членство в социалистической партии. Но обошлось. Оставили в покое. И на фронт по возрасту не взяли. Хватит с отца и Первой мировой войны. До сих пор в нём сидят два осколка от французского снаряда. Отец всегда говорил про капиталистов: “Все бандиты“. Два старших брата Франца тоже разделяли левые убеждения. Да... Братья...Старший Ханс погиб в январе 42-го, под Москвой. Ему было 20 лет. Средний брат Людвиг без вести пропал. Остался только он, Франц. Что его ждёт впереди ? Война ещё не кончилась. Куглер закрыл глаза. Перед его мысленным взором предстал родной Мюнхен. Они с Кристиной сидят на скамейке у озера в Английском парке, что в центре Мюнхена. Кругом вековые деревья, которые помнят ещё короля Баварии Людвига 2-го. Говорят, он здесь когда-то охотился. Это была тогда их последняя встреча. У Франца в кармане лежала повестка. Завтра он болжен быть в казарме. Куда пошлют? Может, как Вальтера во Францию. Тот пишет, что они там даже в кафе ходят. Но Франц Куглер, как и его братья, попал в Россию. Какие здесь кафе? Зимой - мороз, снега по пояс. Весной и осенью на дорогах – грязь по колено, приходиться вытаскивать пушки и машины. Постепенно под стук колёс Франц погрузился в глубокий сон. Поезд шёл на запад...
Прошло много-много лет. Франц Куглер сидит на скамейке у того же озера в Английском парке, что в центре Мюнхена. Здесь всё по-прежнему: те же дорожки, те же вековые деревья, „бухе“. Только Франц теперь другой. Он старик, ему 78 лет. Однако, Куглер ещё бодр и активен, каждый день он катается здесь на велосипеде. Но Кристина уже в парк не ходит – болят ноги. У Франца тоже болят ноги, он хромает. Старые раны дают о себе знать. Но на велосипеде – ничего, и приятно, и полезно. Рядом с Францем на скамейке сидит другой человек, русский. Сын того самого полковника Ланского, погибшего в далёком 43-ем. Тогда это был маленький мальчик, а теперь уже старик, 65 лет. Русский здесь также катается на велосипеде и ему тоже нравится озеро. Удивительно приятное место. Здесь хорошо думается. Растут здесь и берёзы, только они не такие как в Росиии, не белые...
Так они и познакомились, русский и немец. Они хорошо понимают друг друга и есть у них что-то общее, какая-то внутренняя неагрессивность. Хотя тогда, во время войны, если бы русский был взрослым, он был бы рядом с отцом. Не у генерала Власова. Это точно. Но теперь это им не мешает. Иногда подолгу они сидят молча. Каждый думает о своём. Франц не анализирует жизнь. Он просто живёт по правилам, как учили в семье, в школе. Русский же со свойственной многим русским склонностью к филосовствованию пытается объяснить необъяснимое. Почему хорошие люди по обе стороны фронта порой убивают друг друга? Почему во время войны русские и немцы убивали друг друга, а, в итоге, выиграли совсем другие? Русский не может этого понять. Может быть, потому что он рос без отца и некому было объяснить. Так он и вырос инфантильным. Или потому что правда не одна, а две или больше? Кто знает.
Лучи заходящего солнца превратили поверхность озера в зеркало, в котором отражались деревья, берег и два старика на скамейке. Неподалёку копашились утки. Жизнь продолжалась.


Мюнхен.2004 год.