Другая

За ней было интересно наблюдать. Она ходила по пляжу, смешно ступая по гальке короткими ногами, и ее грузная неуклюжая фигура, облаченная в васильковый купальник, забавляла отдыхающих, тешила их ленивое любопытство.
Иногда ей хотелось быть романтичной, и она принималась бродить вдоль берега, подражая высоким стройным девушкам, которые иногда проходили мимо нее в сопровождении веселых юношей.
Заложив руки за спину и прищурив широко расставленные раскосые глаза, она подолгу фланировала под насмешливо-снисходительными взорами своих невольных зрителей.
Как правило, это случалось по вечерам, когда в небе начинали проявляться оттенки розового и лилового, море замедляло течение волн и чайки в своем полете все ниже и ниже опускались над его поверхностью.
Но пребывание в образе томной барышни ей скоро надоедало, и она переключалась на что-нибудь более жизнерадостное. Ее доверчивую, не тронутую цинизмом душу властно тянуло к людям, и она с щенячьей доброжелательностью снова и снова заговаривала с незнакомыми людьми, натыкаясь в лучшем случае на брезгливое сочувствие.
Да и что тут удивительного?
Непосредственное общение с этой женщиной-девочкой нарушало привычные представления отдыхающих о комфорте, доставляло беспокойство, уязвляло их обывательское величество.
Несомненно, многие испытывали к ней жалость. Но во избежание неприятностей, пожалуй, проще было оставить это чувство при себе, подобно тому, как, встретив по дороге из магазина бездомного пса, лучше не угощать его сыром или ветчиной, поддавшись дешевой сентиментальности. Еще увяжется - что потом с ним делать?
Как она оказалась здесь - на фешенебельном пляже одного из лучших крымских курортов? Долгое время это было загадкой. Объяснение оказалось тривиальным: ее мать уже не первое лето работала посудомойкой в здешней столовой.
Сколько ей было лет? Трудно сказать... Лет тридцать? Тридцать пять? Впрочем, это и не важно. Принято считать, что умственное развитие человека с синдромом Дауна не превышает уровня семилетнего ребенка.
Ее и влекло к детям. С какой-то неудержимой, упрямой настойчивостью она ввязывалась в любое занятие, затеваемое человеческими детенышами.
Ей хотелось играть в мяч, плавать взапуски, строить крепости из морских камней и меняться красивыми ракушками. Четырех-пятилетние карапузы охотно принимали ее в игру, посвящая в свои малышовские дела.
А дети постарше - те самые семи-восьмилетние, чей умственный уровень, согласно учебникам по психологии, совпадал с ее развитием, видели в ней чужую толстую тетю, в поведении которой они интуитивно чувствовали что-то неладное. С недобрым любопытством они разглядывали ее в упор. Впрочем, она этого не замечала и с деловитым азартом продолжала возиться рядом с ними, увлеченная строительством замков, пока не оказывалась одна. Родители, заметив нежелательную приятельницу рядом со своими чадами, молча уводили их от нее.
Предприимчивые тинейджеры были умнее, заставляя ее бегать за мячом или воланчиком.
Иногда она собирала бумажки на пляже - ей хотелось быть полезной. Грузно наклоняясь за ними, она исподволь поглядывала на окружающих, ища одобрения. Все ее открытое, наивное существо поражало какой-то нездешней, почти инопланетной органикой, завораживало парадоксальной гармоничностью.
Но однажды вечером она захандрила. То ли шторм взбудоражил ее душевный покой, то ли запас ее потрясающего оптимизма нуждался в подзарядке. Она бесцельно ходила между шезлонгами, ни с кем не заговаривая, не ввязываясь в детские игры, не собирая камешки и ракушки.
И вдруг она увидела мальчика лет двенадцати. Он сидел в шезлонге, одетый в матросский костюмчик. На его голове красовалась бескозырка с ленточками, которые нежно трепал ветер. Мальчик листал яркий журнал, покачивая ножкой и воплощая собой высшую степень человеческого благополучия и совершенства.
Подошла мама мальчика, элегантная женщина в струящемся платье.
- Тёма, - сказала она, - мороженое будешь?
Не сразу отвлекшись от журнала, Тема некоторое время раздумывал.
- Давай, - наконец ответил он и лениво протянул руку.
Заметив в нескольких метрах от себя странную женщину с приоткрытым ртом, мама мальчика скривила гримаску и поспешила в сторону небольшой группки людей, расположившихся неподалеку. Оттуда доносились обрывки фраз, музыка, смех.
Мальчик развернул мороженое, бросил обертку под ноги и продолжил листать журнал. Ветер подхватил яркий бумажный шарик и стал весело подбрасывать его в воздухе...
Она сделала несколько шагов в сторону красивого мальчика в бескозырке, поразившего ее незатейливое воображение.
Словно подчиняясь какой-то гипнотической силе, она подходила к нему все ближе и ближе. И тут мальчик поднял глаза.
Толстая тетка с безумным взглядом широко поставленных глаз, не отрываясь, смотрела на него. На лице ребенка изобразилась растерянность. В сумеречном свете приморского вечера, среди беззаботного пляжного гомона ему вдруг стало по-настоящему страшно.
Почувствовав настроение красивого мальчика, она дружески улыбнулась ему.
- Уходи! - проговорил он сдавленным голосом.
Она сделала шаг назад.
- Уходи! - более уверенно повторил мальчик и, нагнувшись, взял в руку камешек.
Оступившись, она неловко осела на гальку.
Мальчик вскочил и побежал в сторону моря - туда, откуда раздавались голоса его матери и ее друзей. Журнал и мороженое остались лежать рядом с шезлонгом.
Она молча проводила его глазами. Штормило. Люди покидали пляж, устремляясь к новым удовольствиям, щедро предлагаемым южным городом. И тут она заплакала - громко, по-детски безутешно, размазывая слезы по щекам. Если бы отдыхающие могли на несколько минут отвлечься от своих досужих разговоров, то сквозь шум прибоя они разобрали бы жалобное:
- Мама!
Казалось, что это плачет раненый зверь, по ошибке заброшенный на этот уютный островок благополучия и комфорта.
Вскоре из темноты возник невысокий хрупкий силуэт. Вероятно, кто-то из служащих пляжа дозвонился в столовую. Сухонькая пожилая женщина стремительно приближалась к месту происшествия, на ходу вытирая руки о фартук. Подбежав к своему ребенку, она стала сокрушенно жестикулировать, что-то торопливо извлекая из кармана - очевидно, носовой платок. Странное это было зрелище... Ценой немалых усилий старушке удалось наконец поднять свое неуклюжее дитя на ноги.
Все еще всхлипывая, ее драгоценное чадо коротким пальцем указывало в сторону шезлонга, под которым виднелась растекшаяся белая лужица - все, что осталось от эскимо, брошенного красивым мальчиком в матросском костюмчике.
Старушка взяла за руку свою великовозрастную дочь и повела ее к киоску. Получив прохладный брикетик, та судорожно вздохнула и, обстоятельно развернув лакомство, задумчиво принялась за него. Ее монголоидные глаза оливкового цвета излучали неподдельное блаженство.
Они уходили с пляжа, освещенные померанцевыми лучами заходящего солнца, и, эта необычная пара, вписанная в великолепный южный пейзаж, казалась сошедшей с картины какого-то неизвестного художника-импрессиониста.