Ложь во спасение

Ложь во спасение.
Он проснулся внезапно. В ушах звучал голос матери. Не тот, осипший, перехо-дящий в шепот, который был в последний год ее угасания. А молодой, теплый, перели-вающийся на гласных и чуть застревающий на т и д. «Нет-нет, это ложь во спасение. Это не грех»
Из памяти уже выветрилось, был ли этот эпизод в детстве, или маленький маль-чик, проснувшийся летним утром в пустой квартире и дожидавшийся маму, вообразил мужчину с грубым голосом за входной дверью, пытавшегося ее открыть. Но в семей-ных преданиях сохранилось, как этот мальчик плакал и каялся матери, что он обманул страшного дядю, пообещав разбудить папу, который спит после ночной смены.
Папа никогда не работал в ночную смену. Спал утром в будний день только ког-да был в стельку пьян. И тогда от него никакой помощи ждать не приходилось. То есть ложь была наглая. И мальчика она потрясла. Он плакал, потому что мать внушала, врать нельзя НИКОГДА. И вдруг, вместо осуждения, такое странное утешение «ложь во спасение». И, оказывается, он все правильно сделал.
Наверное, были и другие моменты, когда мать одобряла его ложь. Но запомнился только еще один эпизод. Он, студент третьего курса, приехал на каникулы. Предстояло сообщить родителям, что он женится. Вечером посидели втроем, отмечая приезд и по-молвку сына, потом отец пошел спать. А он остался помочь матери убрать со стола.
Говорили о чем-то незначительном, и вдруг у него вырвалось рыдание, а потом полились из глаз постыдные слезы. Мать всполошилась, усадила на стул, стала гладить его по содрогающимся плечам, целовать в макушку. «Ну что ты? Что с тобой?» И он сквозь рыдание произнес: «Я не люблю ее»
«Зачем же тогда? Не женись. Какие твои годы. Ребеночка, что ли ждете?»
Он помотал головой. Рыдания стихли. Он отвернулся от матери. Стер слезы.
«Не ждем. Но она была девушкой. Она меня любит»
«Вот и хорошо, что любит. Страшная, что ли, или злая?»
«Да красивая, за ней весь курс бегает. И добрая»
«Ну, чего тебе еще? Может, жить негде, тогда…»
«Есть где жить. Хоть у ее родителей в высотке, хоть у бабки в Подмосковье. Везде рады»
Он увидел растерянное лицо матери.
«Ты ведь через два года институт закончишь. Куда ты без прописки? Зашлют, куда Макар телят не гонял. Вон я по любви замуж вышла. Уехала не пойми куда. Про Москву забыла, а счастье мое пузатое и не ценит этого. Или сюда думаешь вернуть-ся?»
«Ничего я не думаю. Просто не хочу жениться»
«Раз уж так тошно, откажись»
«Не могу. Я у них последние полгода только что не ночевал. Со всей родней пе-резнакомился. Отец у нее отличный – генерал. Ты не подумай. Не потому отличный, что генерал. А удивительно, генерал – и мировой мужик»
«Ну, так чего ты тогда мучаешься? И невеста хорошая, и семья приняла, и жить есть где, а там, глядишь, и с работой помогут»
«Да не люблю я ее»
«А ей-то говорил?»
«Нет, конечно, как такое сказать можно?»
«Вот и не говори. Такая девушка раз в жизни попадается, да чтоб еще и любила. Говори, что любишь. Глядишь, и придет любовь. Это у тебя ложь во спасение. Спа-сешь и себя и ее»
День свадьбы он вспоминать не любил. Фотографии со своим смурным лицом и счастливой невестой запрятал в дальний угол. Годовщины свадьбы помнил, жену позд-равлял, но радости не только не испытывал, даже не изображал.
К пятидесяти годам понял, что ни дети, ни более четверти века совместной жиз-ни, ни общие дела, ни семейная собственность его к жене не привязали и начал гото-вить свой уход из дома. На первом месте стоял денежный вопрос. В прежние времена был бы он нерешаемым, а потому деваться от семьи ему было бы некуда. Но поворот к рынку дал шанс, и он им воспользовался. Сначала для того, чтобы прокормить семью, потом, чтобы от семьи избавиться.
Он любил цитировать «месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным». Поэтому все рассчитал, и пять лет спокойно копил на квартиру. Впрочем, ему не надо было особенно что-то скрывать. Жена безоговорочно ему верила, никаких финансовых проверок не устраивала. И вообще готова была жить всей семьей даже на одну свою зарплату. Кстати, это его в ней особенно бесило: генеральская дочь, совершенно равно-душная не только к бирюлькам и нарядам, но и к деньгам.
Сам он деньги любил. Ему нравилось держать их в руках. И когда их привозили из банка для выдачи зарплаты, обязательно находил предлог оставить всю сумму у се-бя в кабинете хоть на четверть часа.
Когда накопления для приобретения квартиры стали приближаться к намеченной сумме, он озаботился, с кем делить кров. Разумеется, хозяином квартиры будет он, но нужно же, чтобы кто-то был рядом. Женщины, с которыми он общался по работе и имел непродолжительные связи, не подходили. Они были слишком молоды, а он, увы, нет. Мужья тоже представляли собой определенное препятствие. Одно дело побало-ваться с начальством ради беспроцентного кредита на машину, или квартиру, да и просто досадить мужу и доказать, я, мол, еще ого-го-го. А другое дело уйти из наси-женного гнезда. Проблемы с детьми, раздел имущества. Да и стоит ли менять шило на мыло. Его характер все сотрудники знали, и иной раз украдкой жаловались на корпора-тивках жене.
Короче, на работе женщину не найдешь, да и посвящать весь коллектив в пери-петии семейной жизни не хотелось. Случайные знакомые не подходили. Опять-таки возраст и характер не располагали к подобным интрижкам, да и примеров печального развития событий при таких знакомствах было много.
Постепенно выкристаллизовались критерии отбора кандидатки: женщина при-мерно его возраста, знакомая с прежних времен, но без общения в последнее время.
Он вспомнил все свои тайные влюбленности молодых лет, когда он был уже же-нат, но еще не решался на физическую измену. Это были жены общих с женой друзей, либо ее подруги, с которыми связь давно утратилась.
С некоторыми, списавшись через Интернет, он встретился, ужаснулся урону, на-несенному временем их внешности, и затаился.
Его затея, такая совершенная в теории, внезапно оказалась на грани провала. Но, могущественный Интернет выкинул ему счастливый билет в виде одноклассницы из родной тьмутаракани, которая, выйдя на пенсию, уже и не надеялась обновить свою жизнь.
Учительница физкультуры, она подрабатывала в санатории, проводя реабилита-ционные занятия для инфарктников. К моменту встречи была почти свободна: дети разъехались без надежды на возвращение. Общение с ними сводилось к поздравлениям по Интернету. Муж надоел, пил, почти не работал. Квартира обветшала, но денег, же-лания и сил на ремонт не было. Честно сказать, она дожидалась, когда муж либо упьет-ся до смерти, либо получит, наконец, в наследство квартиру свекрови и оставит ей их общую. Но оба оказались на удивление живучими, да и муж дал понять, что квартира, им полученная, ей в собственность никогда не перейдет.
Командировка (для жены) в тьмутаракань. Объятия, слезы, а помнишь…, а зна-ешь… Половина одноклассников умерла: кто от болезни, кто от запоя. Но она-то дер-жалась: учительница физкультуры. Зарядка каждый день, холодные обливания, бег трусцой с инфарктниками. Нет, она была еще очень даже ничего.
Он съездил с ней «в санаторий» (для жены), а потом объявил, что уходит из до-ма. Сказать, что для семьи его объявление было шоком – ничего не сказать. Казалось, с жены заживо содрали кожу, так она корчилась. Он с интересом смотрел на надоевшую, постаревшую, согнувшуюся под тяжестью его постоянного неодобрения женщину и вспоминал, какой она была. Высокие скулы, лучащиеся смехом глаза, стремительная походка, решительный вид. Даже в молодости все в ней раздражало, а теперь смотреть на эту развалину было невыносимо.
Но он смотрел и получал какое-то болезненное удовлетворение от ее мучений. Не все же ему страдать. Он снисходительно поощрял ее попытки восстановить семью, а потом подтверждал неизменность намерения уйти. В течение года, пока достраивали квартиру, он регулярно встречался с одноклассницей то в тьмутаракани, то в других городах необъятной родины. И каждый раз докладывал сыну, куда и с кем едет, а ма-тери просил не говорить, чтобы не огорчать.
Сын страдал, молчал, крепился, становился, по сути, его сообщником. И это тоже ему нравилось. Ему и раньше нравилось, когда из-за него страдали, но тогда его жена и дети выступали единым фронтом, а теперь он этот фронт разбивал, внося свои тайны как яблоко раздора в их отношения.
Закончились муки жены, когда она, разбирая архив, наткнулась на письмо свек-рови, которая перед свадьбой уговаривала сына, мол, стерпится-слюбится. Генераль-ская дочь, она не стала оплакивать судьбу, а выбросила из своей жизни мужа вместе с помпезной мебелью спальни, купленной по его настоянию.
У него началась новая жизнь. Он бегал с одноклассницей по утрам, чего не мог-ла добиться от него жена, водил ее на спектакли (в прежние времена билеты в театр по-купала только жена), на которых одноклассница откровенно дремала. Поездки в музеи-заповедники по выходным стали нормой, возвращения с работы в семь часов. Про-смотр какого-нибудь нового фильма по DVD-плееру. И пища: настоящая, жирная с чесночком, с запахом на всю квартиру.
Он будто вернулся в свою юность. Только была она, не в пример реальной, обес-печенной, сытой, изобильной. Через несколько месяцев лучезарного счастья на небо- склоне новой жизни появились облака, а потом и тучи.
Он заметил, что его одноклассница слишком много руководит им. И это ему нравилось. Жена никогда не руководила, только высказывала свое мнение. Если оно не принималось, искала компромисса, но на своем не настаивала. Одноклассница настаи-вала всегда.
Сначала он воспринял это как силу характера, потом увидел определенную мани-акальность в стремлении подчинять. А прочитав в какой-то публикации, что через 10 лет преподавания в психике учителя происходят необратимые явления, стал все чаще подмечать эти необратимые явления, завершающиеся истерикой в случае неподчине-ния.
Более того, он понял, что ему необходимо наблюдать чужие страдания, необхо-димо подавлять кого-то своим плохим настроением, выговорами и окриками. В преж-ней семье подобное поведение подпадало под определение «папа устал». Все ходили на цыпочках, боясь его потревожить, а он, надутый, лежал на диване, выискивая повод для новых нападок.
В новой семье скорее он сам служил объектом нападок. Усталость была привиле-гией одноклассницы. И плохое настроение тоже. Постепенно радость обретения друг друга ушла из их отношений. И когда одноклассница засобиралась домой в тьмутара-кань, он ее не удерживал.
Следующая попытка привести хозяйку дома тоже потерпела провал. Личный по-мощник его партнера, женщина лет сорока пяти, явно поощряла его ухаживания. Все закончилось, когда он пригласил женщину к себе. Если одноклассница, не бог весть что видевшая в своей жизни, считала его квартиру уютным гнездышком, то столичная штучка поостыла в своих симпатиях, увидев довольно скромное жилище. А рассмотрев интерьер, засобиралась домой.
Так он остался один. Не сказать, что одиночество огорчало. Он знал, если захо-чет, друзья всегда под рукой. Шумные мальчишники обеспечены. И женщины с рабо-ты, если захочет, придут.
Несколько раз в год встречался с прежней семьей. Очень любил покупать вну-кам подарки. Долго и внимательно изучал каталоги игрушек в Интернете. Радовался, что не нужно ограничивать себя ценой, как это было с собственными детьми. Пред-вкушал восторг.
Дарил всегда торжественно при полном сборе семьи. Дети разворачивали подар-ки, визжали от восторга, или недоуменно вглядывались в игрушку. Благодарили. А по-том бежали играть в нее с родителями, бабушкой, братьями-сестрами. Его они не звали играть никогда. Да он и не хотел этого.
Его больше устраивал пересказ, какими перлами отличились его внуки. Если они заболевали, он по несколько раз на дню звонил справиться о здоровье. А потом пере-сказывал сотрудникам и перлы, и ход болезни. И все малейшие события, которые он узнавал из телефонных разговоров.
К себе не приглашал никогда, отделяя собственную жизнь от жизни бывшей семьи. Он проживал оставшуюся жизнь, не тяготясь одиночеством. И вдруг однажды проснулся от давних слов, сказанных матерью. Он долго лежал с открытыми глазами, пока они не заслезились. В памяти возникло изможденное болезнью, искаженное нена-вистью лицо отца.
Отец умирал не только в физических, но и в душевных муках. Он умирал, а его ненавистная жена, хлопоча над ним сутки напролет, оставалась жить. Со смертью отца мать обретала ненужную ей свободу, о которой мечтал ее муж.
Он знал, что отец не любит мать лет с двенадцати. Соседки, не обращая внима-ния на крутящихся вокруг детей, обсуждали их семью. И одна из них сказала: «Да не любит он ее. Это видно невооруженным глазом»
«Так ведь не гуляет», - возразила другая.
«Ты видела, как он на нее смотрит?» - спросила первая. И вопрос был закрыт.
Он хотел крикнуть соседкам, чтобы не смели обсуждать их семью, но те уже скрылись в подъезде, оставив его на растерзание безжалостных слов.
Постепенно он убедился, что соседки были правы. Злился на родителей. На отца за то, что не любит мать, а на мать за то, что, будучи женщиной чуткой и неглупой, проявляла удивительную слепоту, и, теряя достоинство, пыталась угодить мужу.
Он подумал, что, скорее всего, предсмертные муки отца подвинули его на уход из семьи. Не хотелось доживать и умирать в ненависти. Появилась надежда изменить свою жизнь и, вернувшись в юность, найти там любовь.
Он лежал и вспоминал своих родителей. Сравнивал их с собой. Сначала казалось, что ему удалось выпрыгнуть из того поезда, в котором отец доехал до конца. Но вне-запное осознание невозможности вернуться на развилку, где он сделал неправильный выбор, накрыло его. И он заплакал, как в детстве, горько и безудержно.
А потом обратился к матери, будто она была рядом:
«Видишь, не помогла ложь во спасение»
Ему не пришло в голову, что любую ложь можно считать во спасение, но спасает только та, которая действительно ею является.