Подаяние

Орлам случается и ниже кур спускаться;
Но курам никогда до облак не подняться!
И.А. Крылов



Он сидел один на удобной, роскошной столичной скамейке, гордый и строгий. Он смотрел вдаль, за горизонт, туда, где сливаются воедино синева небес и бесконечность лазурного моря.

Глаза его горели, длинные седые кудри гладил теплый южный ветерок.

Было заметно, что мужчина нездоров: отекшее серое лицо, огромные лиловые "мешки" под глазами, неухоженный, изнеможенный вид. Казалось, что сильная физическая боль пронизывает все его тело.

Гуляющих в бакинском Приморском парке в этот жгучий июльский полдень было мало, и прохожие изредка бросали в старую кепку монеты, оживленно обсуждая свои дела.

Кошелек мой с последней десяткой и двумя юбилейными рублями был спрятан на дне переполненной спортивной сумки, и я остановилась, чтобы найти его.

– Счастье пахнет морем, – улыбнулся незнакомец. - А запах любви - весна! Вы любите стихи?

Заметив нескрываемый интерес в моих выразительных глазах, он с упоением стал декламировать свои стихи.

Метрическая речь, актерская интонация, необычность и контрастность ситуации, магическое обаяние нищего располагали к разговору. Я присела рядом, ожидая продолжения.

– Здорово! – сказала я, когда он закончил.

– Ерунда… Экспромт! – засмеялся мой собеседник и неожиданно запел знаменитую песню Шарля Азнавура «La mamma». Неподражаемо! Неповторимо! Как истинный француз.

Несмотря на возраст и нездоровье, голос был высоким, сильным и красивым.

Зачарованная, я наблюдала, как поет и плачет его душа, как напрягается каждый нерв теплого, как бакинское лето, сердца - и слезы невольно покатились из моих глаз.

Я старалась не смотреть на грязную кепку со скупой мелочью, но взгляд невольно останавливался на ней. Как несправедлива жизнь, как она жестока... И неправда, что все можно вернуть, исправить. Возврата нет! Есть только надежда и сладковато-горькие воспоминания...

Видя мое смущение и изумление, мужчина спросил:

– Нравится?

Он еще спрашивал!.. Сам Азнавур бы аплодировал... Такого произношения и исполнения я не слышала давно.

Нагнувшись, старик извлек из-под скамейки маленький потертый чемоданчик образца пятидесятых годов. Откинув крышку, он бережно достал красивую шкатулку. Опухшими пальцами нищий аккуратно вынул из нее фигурку и протянул ее мне. Танцовщица... С грациозно вскинутым веером над головой. Разметавшиеся в вихре танца яркие цыганские юбки... Гордая, коварная, безудержная в своих страстях Кармен... Антикварная или нет – я не разбиралась, но было видно, что вещь ценная...

– Возьми на память, доченька. Все равно пропадет…

Господи, что он со мной делает? Ведь танцы - это моя страсть... Как мне быть?! Чем отплатить? Имею ли я право брать последнее?

– Нет, нет и нет! – твердо ответила я. - Я не могу!

Старик погрустнел и потух на глазах.

– Тогда купи. За один рубль…

Болезненный ком застрял в горле, и я почувствовала, что краснею. Достав такую же пунцовую десятку с профилем Ленина, я, пряча глаза, положила ее в потертую кепку - и, не прощаясь, удалилась прочь.

Какая беда случилась с ним – я так и не решилась спросить. А что происходило в сердце этого человека, в его одинокой нежной душе после моего ухода – мне, увы, никогда не узнать…